Текст книги "Возвышение Сайласа Лэфема"

Автор книги: Уильям Дин Хоуэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Ты, значит, думаешь, что они еще не поняли друг друга?

– Вероятно, поняли.

– И объяснились?

– Из нашего разговора логически следует, что нет. Но тебе не обязательно так думать. А теперь можно я почитаю, дорогая?

– Да, теперь можешь, – сказала миссис Кори с одним из тех вздохов, какими женщины выражают скорее свою уверенность в никчемности мужей вообще, чем недовольство собственным супругом.

– Спасибо, дорогая, тогда я уж и закурю, – сказал Бромфилд Кори, закуривая сигару.

Она оставила его в покое и не пыталась больше добиться чего-либо от сына. Это не значит, что она ничего не предприняла. Разумеется, она даже себе, а тем более другим, не призналась, зачем сделала утренний визит Лэфемам, которые к этому времени перебрались из Нантакета на Нанкин-сквер. Дочерям она объяснила, что давно чувствовала себя неловко, использовав это знакомство, чтобы получить деньги на благотворительные цели, и больше его не поддерживая. Кроме того, ей казалось, что ей следует как-то признать деловую связь Тома с отцом семейства, дабы никто не подумал, будто семья Тома этого не одобряет.

– Да, дела есть дела, – сказала, смеясь, Нэнни. – А нас опять хочешь взять с собой?

– Нет, на этот раз я поеду одна.

На этот раз ее экипаж легко нашел дорогу на Нанкин-сквер, и она послала со служанкой карточку, которую миссис Лэфем получила в присутствии своей дочери Пенелопы.

– Придется принять ее, – пролепетала она.

– Да, но почему такой виноватый вид, мама? – сказала девушка. – Ты не сделала ничего такого уж дурного.

– А мне сдается, что сделала. Не знаю, что со мной. Раньше я этой женщины не боялась, а сейчас, кажется, не посмею взглянуть ей в глаза. Он ведь по своей воле к нам ездил, и, видит бог, я этому долго противилась. Я не хотела, чтобы он бывал у нас. А вообще-то мы такие же порядочные, как они, и у твоего отца вдвое больше денег. Не нам просить у них милостей. Думаю, они были рады устроить его у твоего отца.

– Это все, конечно, доводы в твою пользу, – сказала девушка. – Повторяй их про себя, всякий раз считай до ста, прежде чем заговорить, и как-нибудь все обойдется.

Миссис Лэфем растерянно поправляла свою прическу и ленты в ожидании появления миссис Кори. Она тяжко перевела дух, взглянула невидящими глазами на дочь и поспешила вниз. Действительно, при первых встречах с миссис Кори она не робела перед ней; но с тех пор она поняла, как мало знает свет; и столько раз возвращалась к тому, что неверно понимала и что проницательно угадала, что уже не могла встретить ее, как прежде, на равной ноге. Несмотря на бодрый дух и чистую совесть, какими только может обладать женщина, миссис Лэфем внутренне робела и с ужасом спрашивала себя, с чем явилась гостья. Она то бледнела, то краснела и заговорила с гостьей довольно бессвязно. Она смутно слышала, что миссис Кори что-то очень хорошо сказала о сыне, о его интересе к новой работе и о том, как он доволен. Но она не спускала с миссис Лэфем взгляда и видела ее смущение. Миссис Лэфем негодовала, сознавая свою невиновность. Однако под этим взглядом она стала чувствовать, будто и впрямь гнусно воспользовалась отсутствием миссис Кори, чтобы отнять у нее сына и женить его на Айрин. Пока все это мучительно ворочалось в голове миссис Лэфем, она вдруг услышала, что миссис Кори хотела бы иметь удовольствие увидеть мисс Айрин.

– Ее как раз нет дома, – сказала миссис Лэфем. – Не знаю, когда она вернется. Пошла взять книгу. – Тут она снова покраснела, вспомнив, что Айрин потому пошла за книгой, что о ней говорил ей Кори.

– Как жаль, – сказала миссис Кори. – Я надеялась повидать ее. А как другая ваша дочь, с которой я не знакома?

– Пенелопа? – спросила миссис Лэфем с некоторым облегчением. – Она дома. Я ее сейчас позову. – Лэфемы еще не додумались тратить излишек своих денег на слуг, которых вызывают звонком; они держали двух служанок и истопника, и так продолжалось уже десять лет. Если бы миссис Лэфем позвонила из гостиной, служанка пошла бы отпирать входную дверь, уверенная, что кто-то пришел. Миссис Лэфем сама поднялась наверх за Пенелопой, и девушка, хоть и встретила ее насмешками, пришла вместе с ней.

Миссис Кори смерила ее взглядом, а Пенелопа, будучи ей представлена, отошла в глубь комнаты и села; внешне покорившись предстоящему испытанию, она отвечала своим медлительным голосом на вопросы миссис Кори.

– Вы, барышни, вероятно, с удовольствием переедете в новый дом, – сказала та вежливо.

– Не знаю, – ответила Пенелопа. – Уж очень мы привыкли к старому.

Миссис Кори несколько опешила, но продолжала сочувственно:

– Конечно, вам будет жаль расставаться со старым.

Миссис Лэфем не удержалась, чтобы не заметить:

– Если бы это зависело от девочек, мы бы, наверное, так и не переехали.

– В самом деле? – спросила миссис Кори. – Они так привязаны к этому дому? Но я их понимаю. Мои дети были бы в отчаянии, если бы надо было уезжать из нашего старого особняка. – Она обратилась к Пенелопе: – Но подумайте, как красив ваш новый дом и как чудесно он расположен.

– Да, мы, вероятно, и к нему привыкнем, – сказала Пенелопа в ответ на дидактическое утешение.

– Думаю, что и полюбите, – продолжала покровительственно миссис Кори. – Сын говорил мне, какой чудесный вид на залив открывается оттуда. Он находит, что ваш дом великолепен. Он, кажется, имел удовольствие именно там встретиться со всей вашей семьей, когда только что приехал.

– Да, он, наверное, был нашим первым гостем.

– Он просто восхищен вашим домом, – сказала миссис Кори вежливо, но не сводя с Пенелопы пронзительного взгляда, словно стараясь угадать по ее лицу, чем еще восхищен ее сын, и надеясь, что она это вдруг нечаянно выдаст.

– Да, – сказала девушка, – он несколько раз побывал там с нашим отцом, а уж тот не преминул продемонстрировать все его достоинства.

Мать несколько приободрилась, увидев такое спокойствие дочери.

– Девочки потешаются над отцом: уж очень он носится с постройкой и только и знает, что о ней говорить.

– О, в самом деле? – спросила миссис Кори вежливо и рассеянно.

Пенелопа покраснела, а ее мать продолжала:

– Я говорю ему, что он в этом больше ребенок, чем они.

– Молодежь нынче на все смотрит философски, – заметила миссис Кори.

– Вот именно! – подхватила миссис Лэфем. – Я говорю им: у вас всегда все было, вот вас и не удивишь ничем. У нас молодость прошла совсем по-другому.

– Да, – сказала миссис Кори, но не выразила этим согласия.

– Я хочу сказать – у меня с полковником, – объяснила миссис Лэфем.

– О да, да! – сказала миссис Кори.

– Нам-то, – беспомощно продолжала первая, – все далось тяжким трудом. Вот мы и ценили, что имели.

– Для молодых не делалось столько, сколько теперь, – сказала миссис Кори, игнорируя ранние лишения миссис Лэфем. – Но не знаю, стали ли они от этого лучше, – добавила она неопределенно, но с тем удовлетворением, какое испытывает каждый, изрекая бесспорную истину.

– Трудно заслужить блага, которые имеешь всегда, – сказала Пенелопа.

– Да, – рассеянно ответила миссис Кори, медленно возвращаясь с расстояния, на которое удалилась. Она вновь пытливо взглянула на девушку, стараясь понять, не то ли самое это остроумие, о котором говорил ей сын. Но сказала только: – Вы будете восхищены закатами на Бэк-Бэй.

– Если только они будут совсем новые, – сказала Пенелопа. – Не могу обещать восхищаться теми, к которым привыкла.

Миссис Кори взглянула на нее с опаской, граничившей с враждебностью.

– Н-да, – сказала она неопределенно. – Мой сын рассказывал, как красив вид из вашего коттеджа в Нантакете на освещенные отели, – обратилась она к миссис Лэфем.

– Да, очень красиво! – воскликнула та. – Девочки каждый вечер ходили с ним поглядеть на отели со скалы.

– Вот как? – сказала сухо миссис Кори и позволила себе добавить: – Он рассказывал мне об этих скалах. Наверно, барышни проводили там много времени. В Наханте мои дети постоянно взбирались на скалы.

– Айрин нравятся скалы, – пояснила Пенелопа. – А мне не очень, особенно вечером.

– Вот как? Вероятно, с веранды тоже удобно любоваться огнями?

– Нет, оттуда они не видны.

– О! – сказала миссис Кори. После заметной паузы она обратилась к миссис Лэфем: – Не знаю, когда бы в этом году мой сын дышал морским воздухом, если бы вы не принимали его в Нантакете. Он не хотел отлучаться из конторы и ехать куда-нибудь подальше.

– Да, он прирожденный деловой человек, – восторженно подхватила миссис Лэфем. – Уж если это от природы, так обязательно себя покажет. Так полковник всегда говорит о мистере Кори. Что он рожден деловым человеком, такой уж он есть. – Она охотно заговорила о Кори; ей казалось, она недостаточно похвалила его, когда его мать впервые упомянула о его работе. – Никогда еще, – продолжала она оживленно, – у полковника Лэфема не служил никто, кого бы он так ценил.

– Вы все были весьма добры к моему сыну, – холодно сказала миссис Кори, слегка поклонившись, – и мы весьма вам обязаны.

При этих любезных словах миссис Лэфем опять покраснела и пробормотала, что им тоже было очень приятно. Она взглянула на дочь, ища поддержки, но Пенелопа смотрела на миссис Кори, которая искоса за ней следила, продолжая говорить с ее матерью.

– Я огорчилась, узнав от него, что мистер, то есть полковник Лэфем, летом был нездоров. Надеюсь, теперь ему лучше?

– Да, да, – ответила миссис Лэфем. – Теперь он здоров. Он почти никогда не болеет, вот и не умеет себя поберечь. Да и все мы так. Мы никогда не болеем.

– Здоровье – великое благо, – вздохнула миссис Кори.

– Вот именно. А ваша старшая? Все такая же слабенькая?

– Она немного окрепла с тех пор, как мы вернулись. – И миссис Кори пришлось сказать, запинаясь, что дочери тоже хотели приехать, но их что-то задержало. Она вспомнила насмешливый вопрос Нэнни; чувствуя, что ее построение шатко, она поспешила, пока оно не рухнуло на нее, встать. – Но будем надеяться, что еще представится случай, – сказала она неопределенно, надела на лицо прощальную улыбку, пожала руки миссис Лэфем и Пенелопе и после нескольких банальных слов удалилась.

Пенелопа и ее мать все еще глядели друг на друга, силясь постичь цель и следствия визита, когда в дом влетела Айрин.

– Ах, мама! Сейчас, кажется, отъехал экипаж миссис Кори?

Пенелопа ответила со своим характерным смешком:

– Да, ты пропустила восхитительный визит, Рин. Все шло так легко и приятно. Ни малейшей натянутости! Миссис Кори была до того приветлива! Она вовсе не заставила меня почувствовать, будто купила меня и изрядно переплатила; а мама высоко держала голову и знала себе цену. И пусть кто-нибудь посмеет все это отрицать.

Несколькими жестами она изобразила всю сцену: трепет матери, светскую невозмутимость миссис Кори и то, как пытливо она их обеих разглядывала. Показала и себя самое, съежившуюся в темном углу и немую от страха.

– Если она приезжала затем, чтобы мы сделали и сказали все, чего не следовало, она, наверное, уехала счастливая; жаль, Айрин, что тебя здесь не было, ты бы помогла. Не знаю, хотела ли я произвести плохое впечатление, но мне это, кажется, удалось – и даже больше, чем я заслуживаю. – Она рассмеялась; а потом вдруг сказала серьезно и яростно: – Если я не все сделала, чтобы она так же возненавидела меня, как я ее… – Она оборвала речь и снова засмеялась. Но оборвался и смех, глаза ее наполнились слезами; она выбежала из комнаты и побежала наверх.

– Что… что это значит? – спросила ошеломленная Айрин.

Миссис Лэфем все еще не вышла из оцепенения, в которое ее поверг визит миссис Кори. Вспышка Пенелопы не вывела ее из этого состояния. Она лишь рассеянно покачала головой и сказала:

– Не знаю.

– Почему Пэн так озабочена тем, какое впечатление она произвела? Не все ли ей равно, понравилась она миссис Кори или нет?

– По-моему, все равно. Но я видела, что она все время очень нервничала. Кажется, миссис Кори сразу ей не понравилась, вот она и была сама не своя.

– Расскажи подробно, мама, – сказала Айрин, садясь.

Вернувшись домой, миссис Кори описала визит своему мужу.

– Каковы же твои выводы? – спросил он.

– Они были очень смущены и вместе возбуждены, – я говорю о матери. Не хочу ее обвинять, но вид у нее был виноватый.

– Думаю, Анна, что это ты заставила ее так себя чувствовать. Воображаю, какова ты была в роли обвинителя, но слишком воспитанного, чтобы говорить прямо. На что ты ей намекала?

– Ни на что, – сказала миссис Кори, снисходя до того, чтобы защищаться. – Но я увидела достаточно, чтобы убедиться, что девушка влюблена в Тома, и мать это знает.

– Очень плохо. Я думал, ты ездила узнать, влюблен ли Том. А что, она все так же хороша?

– Ее я не видела; ее не было дома; я видела сестру.

– Не совсем понимаю, Анна. Но ладно. Что собой представляет сестра?

– Крайне неприятная молодая особа.

– Что она делала?

– Ничего. Для этого она слишком хитра. Но таково мое впечатление.

– Значит, она не показалась тебе остроумной, как Тому?

– Мне она показалась дерзкой. Другого слова не нахожу. Она старается озадачить и смутить.

– О, это хуже, чем дерзость, Анна; это уже криминал. Слава богу, что младшая так хороша.

На это миссис Кори не дала прямого ответа.

– Бромфилд, – сказала она после некоторого озабоченного молчания. – Я обдумала твой план, и мне кажется, что он правильный.

– А что у меня за план? – спросил Бромфилд Кори.

– Обед.

Муж засмеялся.

– Значит, ты перестаралась в роли морального обвинителя, и теперь надо искупить вину.

Но миссис Кори поспешно продолжала – с достоинством, несмотря на тревогу:

– Суть в том, что мы не можем игнорировать близость Тома с этой семьей; она, видимо, будет продолжаться, даже если это всего лишь небольшое увлечение, и мы должны признать это, чем бы дело ни кончилось. Это очень простые, совершенно не светские люди, но не могу сказать, чтобы неприятные, вот разве только, – добавила она, видя улыбку мужа, – вот разве отец… А отца как ты находишь? – взмолилась она.

– Он интересный собеседник, – сказал Кори, – когда речь идет о краске. А как выглядит неприятная дочь? Ты и ее пригласишь?

– Маленькая, темноволосая. Пригласить следует всех. – Миссис Кори вздохнула. – Так что же, ты против обеда?

– О нет. Как ты говоришь, мы не можем игнорировать их отношений с Томом, каковы бы они ни были. Лучше их признать и мириться с неизбежным. Думаю, что обед с Лэфемами будет очарователен. – Он взглянул на нее с легкой иронией в голосе и взгляде; а она снова вздохнула – так глубоко и тяжко, что он рассмеялся. – Это может оказаться, – предположил он, – лучшим способом излечить Тома от его увлечения, если таковое имеется. До сих пор он видел ее с соблазнительными прикрасами, какие мать умеет придать дочери в семейном кругу, где ее нельзя сравнить с другими девушками. Ты должна пригласить нескольких очень хорошеньких девушек.

– Ты так полагаешь, Бромфилд? – спросила миссис Кори, слегка ободрившись. – Пожалуй, да, – но она снова тут же приуныла. – Я не знаю ни одной хоть наполовину такой хорошенькой.

– Ну тогда – получше воспитанных.

– У нее хорошие манеры, очень скромные и приятные.

– Тогда более образованных.

– Тому такие не нравятся.

– О, вижу, ты сама хочешь, чтобы он на ней женился.

– Нет, нет.

– А ведь обед поможет их сближению и ускорит дело.

– Ты знаешь, что я этого не хочу, Бромфилд. Но я чувствую, что мы должны что-то предпринять. Иначе все это покажется чем-то тайным. А это несправедливо по отношению к ним. Обед ничего не испортит, а, пожалуй, принесет пользу. Да, – продолжала миссис Кори, опять немного подумав, – надо их пригласить – всю семью. Конечно, пусть все будет запросто.

– Не можешь же ты дать обед тайком, если я правильно тебя понял. Если давать, то не так, точно мы этого стыдимся. Надо пригласить еще кого-нибудь.

– Да, – вздохнула миссис Кори. – Но еще не все вернулись в город, – добавила она с облегчением, вызвавшим у ее мужа улыбку. – Во всем этом есть нечто фатальное, – заключила она суеверно.

– Значит, лучше не противиться. Иди и как можно скорее заставь Лили и Нэнни примириться с положением.

Миссис Кори немного побледнела.

– Но ведь правда так будет всего лучше, Бромфилд?

– Я в этом уверен, дорогая. Единственное, что колеблет мою уверенность, – это то, что идея была моя. Но ты ее приняла, значит, все правильно. Я-то, признаться, не ожидал этого от тебя.

– Нет, нет, – сказала жена, – пожалуй, все же не стоит.

13

Поначалу отказавшись от мысли пригласить Лэфемов на обед, миссис Кори принялась за ее осуществление с мужеством грешницы, которая принесла жертву добродетели, честно признав ее превосходство над задуманным ею прегрешением. Она не сомневалась, что Лэфемы придут, и сомневалась только насчет других приглашенных. Она с некоторым волнением заговорила об этом с дочерьми, но те не воспротивились; они взглянули на дело так же, как она сама, и согласились, что ничем еще не отблагодарили Лэфемов за прошлое лето, когда оказались так им обязаны; а еще хуже, что потом обратились к миссис Лэфем за деньгами на благотворительную цель. Долг благодарности не был уплачен, и даже наросли проценты. Чем же повредит обед? – сказали они. Можно без ущерба для себя пригласить на него любых знакомых; но легко также придать обеду тот характер, какой они захотят; Лэфемы не разберутся и все равно будут довольны. Труднее будет с Томом, если он серьезно интересуется девушкой; но что он может возразить, если обед будет в семейном кругу. Каждая из них, когда они обменялись мнениями, подумала о том родственном круге, который вызывает и восхищение, и ужас постороннего, оказавшегося в бостонском обществе. На каждом шагу разветвленные родственные связи отнимают у него всякую надежду высказать свое мнение о людях; менее всего может он чувствовать себя в безопасности, когда слышит, как один бостонец обличает или высмеивает другого. Пусть же он остережется поддакивать этой критике, какой бы ни казалась она справедливой, ибо возможно, что объект ее доводится кузеном тому, кто осуждает. Когда посторонний человек слышит, как группа бостонских дам называет друг друга и всех упоминаемых ими знакомых джентльменов уменьшительными именами, он остро чувствует свою отчужденность, но хотя бы находится в относительной безопасности; тогда как в обществе, где Мидлсексы в течение двухсот пятидесяти лет женились на Эссексах и производили на свет Саффолков, все эти скрытые родственные связи на каждом шагу ставят ему ловушки.

Эта обстановка, столь опасная для чужака, для уроженца города является, напротив, источником силы и безопасности. Не слишком желательного знакомого можно столь успешно укрыть родственной сетью, что вне ее о нем никто не услышит; поразительные истории рассказывают о людях, которые провели в Бостоне целую зиму в качестве гостей Саффолков и вращались в свете, а потом обнаружили, что не встретили никого, кроме Эссексов и Мидлсексов.

Миссис Кори прежде всего подумала о своем брате Джеймсе и с необычной терпимостью вспомнила его беспечную добродушную жену. Джеймс Беллингем всегда был главным советчиком ее сына и, можно сказать, способствовал его поступлению к Лэфему. Затем она подумала о вдове своего кузена Генри Беллингема, которая выдала дочь за пароходчика с Запада и любила своего зятя; эта уж наверное стерпит короля краски и его семейство. Дочери миссис Кори так настаивали на кандидатуре Чарлза, сына миссис Беллингем, что она включила в список и его, – если он будет в это время в городе; он может оказаться в Центральной Америке, но знается он с самыми разными людьми. Этим, видимо, можно было бы и ограничиться: четверо Лэфемов, пятеро Кори и четверо Беллингемов.

– Но выходит тринадцать, – сказала Нэнни. – Можно еще позвать мистера и миссис Сьюэлл.

– Хорошая мысль, – одобрила миссис Кори. – Он наш пастор, так что нам вполне подобает…

– Почему бы не пригласить Роберта Чейза? Жаль, если он не увидит ее – при ее-то красках.

– Это мне не совсем нравится, – сказала миссис Кори, – но можно и его, если не получится слишком много. – Художник Чейз был женат на бедной родственнице семьи Кори; жена его умерла. – Может быть, еще кого-то?

– Мисс Кингсбери.

– Мы ее и так часто приглашаем. Она может подумать, что для чего-то нам нужна.

– Она не обидится; она такая добродушная.

– Тогда подсчитаем, – сказала мать. – Четверо Лэфемов, пятеро Кори, четверо Беллингемов, Чейз, Кингсбери – пятнадцать. Да, еще супруги Сьюэлл. Семнадцать. Десять дам и семь джентльменов. Не поровну и слишком много.

– Может быть, кто-то из дам не придет, – предположила Лили.

– О, дамы всегда приходят, – сказала Нэнни.

Мать размышляла.

– Приглашу всех. Дамы откажутся вовремя, и мы успеем пригласить еще мужчин; например, художников. Ах да! Надо позвать мистера Сеймура, архитектора. Он холостяк, и он им строит дом, я слышала от Тома.

Имя сына она назвала упавшим голосом, а когда он вечером пришел домой, сообщила ему свой план с явным опасением.

– Зачем ты это делаешь, мама? – спросил он, глядя на нее своими ясными глазами.

Она смущенно опустила свои.

– Я не стану, милый, если ты не одобряешь. Но я подумала… Мы ведь никак не расквитались за все, что они для нас сделали в Байи-Сент-Пол. А зимой, стыдно сказать, я еще взяла у нее денег на свое благотворительное заведение. Терпеть не могу так использовать людей. И ты бывал у них летом; выходит, что мы ими гнушаемся; ну, и твое деловые отношения с ними…

– Понимаю, – сказал Кори. – И ты считаешь, что из-за этого нужен обед?

– Сама не знаю, – ответила мать. – Мы ведь не позовем почти никого, кроме родственников.

– Что ж, – согласился Кори, – может, и правда… Ты ведь хочешь доставить им удовольствие.

– Разумеется. Ты полагаешь, что они придут?

– Прийти-то они придут; но окажется ли обед удовольствием для них – это другой вопрос. Мне думается, что им больше понравился бы обед в нашем семейном кругу.

– Я сперва так и хотела, но твой отец считает, что может показаться, будто мы не уверены в их положении в обществе; а этого мы не должны допустить, даже перед самими собой.

– Пожалуй, отец прав.

– К тому же они могут подумать…

Последние слова Кори пропустил без внимания.

– Кого же ты хочешь пригласить?

Мать назвала ему гостей.

– Что ж, сойдет, – сказал он, все же не вполне довольный.

– Обеда и совсем не будет, если ты не хочешь, Том.

– Нет, нет; вероятно, так надо. Да, конечно. А о чем они могут подумать?

Мать колебалась. Ей не хотелось напрямик выкладывать ему свои опасения. Вынужденная что-то ответить, она сказала:

– Не знаю. Я не хотела бы дать этой девушке или ее матери основания думать, что мы стремимся к более близкому знакомству, чем… чем у тебя с ними, Том.

Он взглянул на нее рассеянно и словно не понимая. Однако сказал:

– Да, конечно.

И миссис Кори, оставаясь в той же неуверенности относительно этого дела, в какой ей, видимо, было суждено пребывать и дальше, пошла писать приглашение миссис Лэфем.

Позже вечером, когда они снова остались наедине, сын сказал:

– Я, кажется, не сразу тебя понял, мама, насчет Лэфемов. Сейчас понял. Я, конечно, не хочу, чтобы ты сближалась с ними больше, чем я. Это не нужно, да и ни к чему хорошему не приведет. Не давай этого обеда!

– Поздно, – сказала миссис Кори. – Я уже час назад послала записку миссис Лэфем. – Она ободрилась, видя озабоченное лицо Кори. – Но не огорчайся, Том. Это не будет семейный обед, и все обойдется без всякой неловкости. Если сделать это сейчас, будет явно, что ты просто оказывал им внимание по нашей просьбе. Они не могут увидеть в этом нечто большее.

– Ладно, пускай. Пожалуй, сойдет. Во всяком случае, теперь уже ничему не поможешь.

– Зачем помогать, Том? – сказала миссис Кори с веселым оживлением, какого до сих пор не вызывали у нее мысли о Лэфемах. – Я уверена, что мы поступаем правильно и доставим им удовольствие. Это добрые, безобидные люди; мы перед самими собой обязаны не бояться показать, что помним их доброту и услуги и то, как он ценит тебя.

– Да, – сказал Кори. Озабоченность, которую перестала чувствовать мать, была теперь в его тоне, но ее это не огорчило. Пора ему всерьез подумать о своих отношениях с этими людьми, если он не думал об этом раньше, а просто волочился, как говорит его отец.

Такой взгляд на характер сына едва ли был бы ей приятен при других обстоятельствах, но сейчас он был утешением, пусть и не большим. Если она теперь думала о Лэфемах, то с той покорностью судьбе, с какой мы ощущаем беды наших ближних, даже если они не сами навлекли их на себя.

Со своей стороны, миссис Лэфем за время, прошедшее между визитом миссис Кори и возвращением мужа из конторы, пришла к тому же заключению относительно Кори; и когда они сели ужинать, была в совершенном унынии. Айрин разделяла ее настроение, Пенелопа была подчеркнуто весела; полковник, после первого куска нашпигованного чесноком вареного окорока, который возвышался перед ним на большом блюде, начал замечать царившую вокруг атмосферу; но тут зазвенел дверной звонок, и служанка, подававшая на стол, пошла открыть дверь. Она принесла миссис Лэфем записку, которую та прочла и, беспомощно оглядев свою семью, прочла еще раз.

– Что-нибудь случилось, мама? – спросила Айрин; а полковник, который снова приступил к окороку, замер с ножом в руке.

– Не понимаю, что бы это значило, – сказала миссис Лэфем дрожащим голосом и передала записку дочери.

Айрин проглядела ее; увидя подпись, она радостно вскрикнула и покраснела до корней волос. Потом стала читать снова.

Полковник бросил нож и нетерпеливо нахмурился. Миссис Лэфем сказала:

– Прочти вслух, Айрин, если понимаешь, в чем тут дело.

Но Айрин, нервно отмахнувшись, передала записку отцу, который прочел вслух: «Дорогая миссис Лэфем, прошу вас и генерала Лэфема…» – Вот не знал, что я генерал, – проворчал Лэфем. – Надо будет востребовать жалованье за все годы. Однако же кто это пишет? – и он перевернул листок, ища подпись.

– Не важно! Прочти до конца! – крикнула жена, с торжеством глядя на Пенелопу, и он дочитал:

«…а также ваших дочерей пожаловать к нам на обед в четверг 28-го в половине седьмого.

Искренне ваша, Анна Б.Кори».

Краткое приглашение, размашисто написанное, занимало две стороны листка, и полковник не сразу разобрал подпись. Когда же разобрал и прочел вслух, он взглянул на жену, ожидая объяснения.

– Не знаю, что это значит, – сказала та, качая головой, но приятно взволнованная. – Она нынче днем приезжала, и, по-моему, для того, чтобы нас обидеть. В жизни еще никто так меня не унижал.

– Что же она делала? Что говорила? – Лэфем в своей гордости приготовился дать отпор любой обиде, нанесенной его семье; однако приглашение как будто доказывало обратное, и он усомнился, была ли нанесена обида. Миссис Лэфем попыталась объяснить, но ведь, в сущности, ничего обидного и не было сказано, пытаясь облечь неуловимое в слова, она ничего не сумела доказать. Муж выслушал ее взволнованную речь, потом изрек тоном беспристрастного судьи: – По-моему, Персис, никто тебя обидеть не хотел. Зачем бы ей сразу после этого звать тебя на обед, если она и вправду так себя вела?

Это действительно казалось невозможным, так что и сама миссис Лэфем стала сомневаться. Она могла только сказать:

– Вот и Пенелопа почувствовала то же самое.

Лэфем взглянул на дочь, и та сказала:

– Я ничего доказать не могу! Начинаю думать, что она нам привиделась. Да, наверное, так.

– Гм! – сказал отец и некоторое время молча хмурился, пренебрегая иронией или решив понять ее буквально. – Ничего определенного ты так и не сказала, – заметил он жене, – должно быть, ничего и не было. А уж сейчас она к тебе со всем уважением.

В душе миссис Лэфем боролись не прошедшая обида и польщенное тщеславие. Она переводила взгляд с непроницаемого лица Пенелопы на сияющие глаза Айрин.

– Ну, значит, так оно и есть, Сайлас. Пожалуй, она и впрямь дурного не хотела. Может, и сама смутилась немного…

– Я ведь так тебе и сказала, мама, – прервала Айрин. – Не говорила я разве, что ничего особенного у нее на уме не было? Она так же вела себя и в Байи-Сент-Пол, когда оправилась и увидела, что ты для нее сделала.

Пенелопа рассмеялась.

– Ах, так это ее манера выражать благодарность? Жаль, что я не поняла этого раньше.

Айрин не стала отвечать. Она смотрела то на мать, то на отца, всем своим огорченным видом прося защиты. Лэфем сказал:

– Кончим ужин, и пошли ей ответ, Персис. Напиши, что придем.

– С одним исключением, – сказала Пенелопа.

– Что такое? – спросил отец, пережевывая кусок окорока.

– Так, пустяк. Просто я не пойду.

Лэфем проглотил кусок, а заодно и подымавшийся в нем гнев.

– Надеюсь, ты передумаешь, когда придет время, – сказал он. – Напиши, Персис, что придем все, а если Пенелопа не захочет, ты там на месте придумаешь извинение. Так-то оно будет лучше.

Никто из них, очевидно, не усомнился в том, что так можно поступить, – они не знали, насколько обязывает приглашение на обед. Даже предполагая, что Пенелопа не передумает и не придет, миссис Лэфем была уверена, что миссис Кори охотно ее извинит. Труднее оказалось сочинить ответ на приглашение. Миссис Кори написала «Дорогая миссис Лэфем», но миссис Лэфем опасалась, не будет ли ответное «Дорогая миссис Кори» рабским подражанием; она мучилась над каждой фразой и не знала, какой именно температуры должны быть ее вежливые слова. Почерк у нее был круглый, невыработанный, тот самый, каким она в школе задавала детям прописи. После некоторого колебания – подписаться ли только собственным именем или с инициалами мужа – она подписалась: «Уважающая вас м-с С.Лэфем».

Пенелопа ушла к себе, не дожидаясь, когда с ней посоветуются; бумагу выбрала Айрин, и, в общем, записка миссис Лэфем выглядела очень прилично.

Когда пришел истопник, полковник послал его опустить письмо в почтовый ящик на углу. Он решил не упоминать больше об этом при дочерях, не желая показывать им своего ликования; стараясь придать происшедшему обыденный характер, он разом прекратил обсуждение, сказав, чтобы миссис Лэфем ответила согласием; но теперь, заслонясь газетой, он надувался от гордости, пока миссис Лэфем мучилась над письмом; когда вслед за сестрой ушла и Айрин, он не мог более скрывать своего торжества.

– Ну, Перри, – вопросил он, – что ты теперь скажешь?

Но затруднения с письмом вернули миссис Лэфем часть ее опасений.

– Не знаю я, что сказать. Совсем запуталась. И как еще у нас получится, а обещали прийти. Думаю, – вздохнула она, – мы все в последнюю минуту можем извиниться, если так уж не захочется идти.

– Все будет отлично, и никаких извинений посылать не придется, – бодро сказал полковник. – Если уж мы хотим выйти в люди, надо пойти и посмотреть, как это делается. Нам, наверное, придется устроить какой-то вечер, когда въедем в новый дом; вот тогда и мы их пригласим. Не станешь же ты теперь жаловаться, что они не сделали первого шага?