Текст книги "Спящая планета"

Автор книги: Уильям Беркетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава четырнадцатая

Атланта – столп юга, город серебряных башен и шумных шоссе, шести миллионов жителей и бесчисленных путешественников, город бурлящего днем и ночью транспорта, на поверхности, над ней и под ней, – Атланта, город, хранимый от стихий достижениями науки, город, который никогда не спит…

Сейчас спал.

Тишина спустилась на город, тишина, неизвестная в этих местах с тех пор, как белый человек вытеснил индейцев и начал свой долгий путь к звездам.

И зима. Ни один летательный аппарат не бороздил холодное синее небо; легкая дымка уже смягчила изящные линии скоростной дороги и одинаковые офисные здания и придала нереальный, волшебный вид всему пейзажу. Город, похожий на работу волшебника в своем изяществе и вечной красоте, поднимался из наземного тумана бодрящего утра Джорджии как праздная греза наяву, такой же хрупкий и преходящий, как сама фантазия.

Атланта лежала в забытье в ярком холодном сиянии солнца, и время, казалось, тянулось не спешно… и кто знает, ушли ли строители города на неделю, на две, на вечность?

Усилием воли Джеймс Риерсон постарался освободить свои мысли от мягкой магии, порожденной странностью и необычным покоем лежащей перед ним сцены. Этот спящий волшебный замок был в конце концов всего лишь Атлантой. Городом, который был его домом с тех пор, как он себя помнил. Выглядевшей по другому Атлантой, конечно, но все-таки – Атлантой. Где-то здесь были аллеи, игровые площадки и дворы его юности – невидимая грязь, которую, видимо, никогда не обнаруживали санитарные инспекторы и о которой никогда не заботилась комиссия по благоустройству города, поскольку все это было наглухо спрятано росчерком карандаша архитектора. А кто заботится о том, чего не видит? Тайные задворки, где царили законы джунглей – законы, по которым выживал самый приспособленный, где ты либо быстр, либо мертв. Это был мир, который он только мельком узнал в юности, так как родители предпочитали, чтобы он играл на вычищенных и ухоженных площадках, которые были гордостью города и были гораздо безопасней для ребенка, не слишком-то приспособленного для выживания при помощи зубов и когтей. Но он гораздо ближе узнал этот мир позднее, когда его средой обитания стали судебные залы с высокими сводами, украшенные панелями кабинеты адвокатов и холодные белые тюремные камеры. Ибо если два закона существуют в одних и тех же границах, они неминуемо должны столкнуться. Не было ничейной территории между законом джунглей и законом книг.

Риерсон глубоко вздохнул. Он выбрал закон книг, к сожалению. К сожалению, потому что более древние законы правили сейчас Атлантой – и целой планетой. И усыпанная мусором аллея, и здание суда под куполом – оба теперь выступали под одним девизом: убей или будь убитым. Не было законов, за которыми можно было спрятаться, не было полиции, которую можно позвать, ничего не осталось слабым, мягким или неспособным.

Воодушевление, которое он испытал вчера, сбежав из смертельной лларанской ловушки в Бакстере, давно испарилось, оставив вместо себя только холод. Что заставило его думать, будто он может причинить ущерб силам, выставленным против него? Он может убить сотню, тысячу, а для них это – ничто. Досадное жужжание мелкого насекомого. Насекомого, которое в свое время будет прихлопнуто. Может быть… может, если бы он провел свою жизнь, скрываясь от закона, всегда спя вполглаза и с вещами наготове, может, тогда у него и был бы шанс. Если бы его рефлексы были отточены десятками стычек с законом, огромным числом побегов, когда жизнь висела на волоске, тогда он вполне мог бы преуспеть – пробираться сквозь кордоны, убегать от поисковых групп, действовать ножом и пистолетом, когда другого выхода не остается. Но это не тот случай. Его образ жизни был самым обычным, не считая одного путешествия к звездам в юности. Он ходил в школу, закончил юридический колледж, стал практикующим адвокатом. Он проводил свой отпуск, охотясь на оленей и уток в обширных заброшенных угодьях вокруг своей охотничьей хижины, праздно вспоминая время от времени свое единственное большое приключение в межзвездном пространстве.

Вот так-то. Он хороший юрист, сносный стрелок, хотя и паршиво стреляет влет. Это слишком мало для того, чтобы в одиночку сражаться с врагом, который до смешного превосходил его числом, а уж ресурсами – и вовсе в какой-то фантастической степени. У них был космический флот, воздушные силы, армия. У него был только он сам, что не очень-то выравнивало счет, особенно учитывая почти закончившиеся боеприпасы и упавший до нуля боевой дух.

Хотя одна вещь была несомненной. Одна вещь была в его пользу: он был все еще свободен и не ранен, он все еще был – в тех пределах, которые ему отводили лларанские патрули, – сам себе хозяин. Сколько еще положение останется таким же, всецело зависит от него самого. Лларанцы так же упорно будут пытаться достать его, будет ли он и дальше активно сопротивляться или. пойдет своей дорогой. Когда прихлопываешь комара, разве задумываешься, огорчился он или нет? Задумываешься только о том, чтобы шлепнуть аккуратно и чтобы паразит был уничтожен.

Поэтому самое лучшее, что может сделать комар, чтобы излить свои чувства, это увертываться от ударов и продолжать жалить в отместку. Может, это заразит врага малярией или чем-то еще.

Все это было очень хорошо, если речь шла о теории, но теория не выиграет войну и даже одну битву. Что касается комара и гиганта, вслепую сражающихся друг с другом, то при таком сравнении комар очень выигрывает. Но у Риерсона было болезненное подозрение, что все может измениться очень резко: что гигант бьет вслепую правой рукой, в то время как его левая спокойно лежит, готовясь к прицельному хлопку. А вот когда он прицелится своей левой, потом ни о чем не надо заботиться, кроме похорон. Чтобы избежать такой неожиданной кончины, комар должен мешать гиганту прицелиться, выводить его из равновесия. Сложная задача сама по себе и безусловно невыполнимая, если комар не узнает больше о том, как можно вырвать из-под ног гиганта коврик, на котором он так прочно стоит.

Что он сейчас знал? Он знал, что вся планета, видимо, спит, как красавица в стеклянном гробу, чем бы ни начинили отравленное яблочко, принесли его, несомненно, лларанцы. Он знал, что некоторые солдаты в Бакстере – как показал тот разговор на лестнице – относятся к нему с полусуеверным страхом. Он знал, что по крайней мере один из них был до глупости напуган при мысли о ком-то, кого зовут Дедышк, который не может умереть, поскольку уже мертв.

Вот это было уже обнадеживающей предпосылкой. Обычный комар, жужжащий над ухом, может причинять беспокойство, но, конечно, не тревогу, но необычный комар – это уже насекомое другого цвета. Если он сможет придать себе черты такого выдуманного комара, это в огромной степени поможет его борьбе за то, чтобы остаться на свободе. Никто в здравом уме – особенно ни один лларанец в здравом уме – не захочет иметь дело со сверхъестественным.

Это могло бы помочь, но где взять еще информацию? Его невольный шофер был под рукой – сидел в камере на станции, но было не похоже, чтобы он начал помогать и сотрудничать без определенных средств воздействия. А эти средства не были включены в те своды законов, которые он изучал. Еще раз он хотел бы получить то образование задних дворов, которое могло бы научить его, как наиболее деликатно убедить человека при помощи ножа.

При помощи ножа…

Он вытащил свой охотничий нож и начал рассматривать. Лезвие было длинным, острым как бритва и выглядело зловеще. Легкий удар вскроет лларанцу вены так же успешно, как и оленю, – но будет ли эффект? Может, лларанец переносит вид собственной крови лучше, чем Риерсон, и вдруг он истечет кровью до смерти? Тогда пропадет крайне необходимая информация. Он подбросил нож в руке, зеркально отполированная сталь сверкнула на солнце. Он задумчиво глядел и изо всех сил проклинал свой подверженный тошноте желудок. Черт возьми, должно же быть что-то такое, что он сможет…

И его словно озарило – ведь это настолько очевидно, что он, конечно, это просмотрел: если Ливар ожидает призрака, пусть он его получит. Если лларанец думает, что он в когтях ужасного Дедышка, зачем разочаровывать бедного дурака? Почему бы не сыграть по-крупному, подтвердив его самые мрачные подозрения и усилив его самые сильные страхи?

Риерсон отложил нож и поднял ружье. Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась эта идея. Он ухмыльнулся. Близится хорошая работенка!

Но прежде всего – боеприпасы для его оружия и немного еды.

Как полноценному призраку, ему надо больше пищи, чем даст ветер, треплющий ему усы.

Он не мог двигаться, руки его были жестоко связаны, а ноги прикручены к стулу его собственным поясом, лоб и горло стягивали полоски ткани, заставляющие сидеть прямо. Настоящей боли нигде не было, но невозможность пошевелиться сводила с ума.

Все вокруг было черным-черно. Его широко раскрытые глаза сосредоточились на маленьком лучике света, падающем ему на лицо.

За светом, погруженный в темноту, говорил голос, медленно, с остановками и сильным акцентом:

– Теперь… у нас несколько… вопросов. Ты будешь сотрудничать… или страдать.

– Я буду сотрудничать, Дедышк, – уверил его Ливар, неспособный скрыть дрожь в голосе. Он был полностью во власти этого ужасного рекка, стоящего в темноте. Если бы тот захотел, он мог бы просто уйти и оставить его здесь медленно или быстро сходить с ума, в зависимости от его выносливости. Он сомневался, что продержится долго, – его ум был словно заморожен с тех пор, как лейтенант ЗоКвен и другие вышли из авиетки, чтобы спуститься в дымящийся колодец на крыше… и не вернулись.

А потом за его спиной оказался землянин, появившись тихо, как привидение, невредимый, хотя он выскользнул из самых челюстей смерти. Ясно же, что это был тот ужасный Дедышк, о котором наполовину в шутку, наполовину всерьез говорили те, кто слышал об историях, рассказанных безногим пленником-рекком. И неудивительно, что ЗоКвен не вернулся: как он мог надеяться убить или даже просто сражаться с разъяренным духом?

Свет стал настолько ярок, что Ливар опустил веки.

– Закрыв глаза, – послышался голос Дедышка, – ты только… получишь временное облегчение. Веки можно… удалить.

Ливар приоткрыл один глаз и увидел нож с длинным лезвием, который медленно поворачивался в потоке света, пуская блики, словно зловеще подмигивая ему. Горло сжал нахлынувший страх.

– Я сказал, что буду отвечать, – сказал он, пытаясь говорить спокойным, уверенным тоном. Но ничего не выходило. Долг солдата – погибнуть в битве, среди товарищей, которые заметят его гибель и отвезут его шлем и награды в Зал славы родного города. Но умереть вот так – когда нельзя нанести ответный удар, когда нельзя даже вскрикнуть перед лицом смерти, пока угасает искра жизни, и хотя бы найти утешение в том, что смерть будет отмечена и сыновья однажды с гордостью наденут значок Меча рыцаря на свои форменные фуражки…

Свет снова стал мягче. Нож исчез.

– Ты будешь отвечать правдиво – даешь клятву солдата?

– Клянусь.

– Земля, Венера, Марс. Все под вашим… контролем?

Он пытался кивнуть, но почувствовал, что путы не позволяют, и ограничился словесным ответом:

– Йио.

– Как?

– Пыль – токсин, выделенный из цветка, который заставляет землян спать. С Рисстайра…

– С Рисстайра? – Голос был удивлен.

– Да, Дедышк, с Рисстайра. Цветок, который заставляет землян спать, растет на Рисстайре.

– Как долго спать?

– Первоначально – не более девяти часов, как сказал мой лейтенант. Я мало знаю об этом, но лейтенант знает – знал: он был офицером и образованным. Чистая лларанская кровь, никаких примесей с колоний…

– Как долго сейчас? – прервал его голос.

Он пытался пожать плечами, чтоб дать понять, что он не знает, и снова почувствовал, как его держат жесткие путы. Страх рос в нем, и темное безумие было готово обрушиться ему на плечи, как птица – пожиратель падали, только и ждущая, чтобы растерзать остатки разума.

– Как долго? – повторил нетерпеливо голос.

– Я не знаю. Не все мне позволено знать. Но спящим не будут нужны ни пища, ни вода, пока они спят. Они в спячке, как тооры…

– Не беспокойся о сравнениях. Каков план?

– План?

– Да, план! Что командир вашего флота планирует… делать с тремя планетами? Люди спят – будет ли следующим шагом вечный сон? Какая… цель лежит за атакой?

– Солдатам этого не объясняли полностью, – сказал Ливар, – но самое простое – мы должны были держать жизни наших заложников как разменную монету, которая заставит Федерацию сдаться. Это заслуга Сарно…

– Сарно?

– Командира флота.

– Что, если Федерация не поверит всему, что говорит Сарно?

– Они поверят. Сюда уже летит корабль с парламентерами и наблюдателями. Они убедятся, что атака невозможна, так как придется пожертвовать населением трех планет, и выработают условия капитуляции.

Последние слова Ливар произнес с опаской. Мир рекка в руках его товарищей, но сам он был в руках рекка. А рекк вполне мог настолько выйти из себя, чтобы убить его – медленно, – чтобы выплеснуть накопившуюся ярость.

Но рекк заговорил:

– После того как я закрыл тебя здесь, я провел разведку вокруг. Я видел… лларанцев… они грузили некоторых землян на машины, что бы увезти кудато. Зачем?

– Начальники участков…

– Я не понимаю.

– На Земле триста начальников участков. Генерал-лейтенант Квирор – начальник на юго-востоке Соединенных Штатов.

– Что делают… начальники… участков?

– Они руководят центральным участком, куда будут помещены некоторые для пробуждения.

– Пробуждения? – Внезапно в голосе проснулась надежда: – Так сон не вечен?

– Нет. Нет, есть противоядие…

– Противоядие? Есть противоядие?

– Да.

– Что это? Как делается? Как работает? – Слова были резкими и били его по голове так же, как пули Дедышка косили его товарищей в Бакстере.

– Я не знаю, что это. Знаю только, что пробуждает тех, кто спит, – ответил Ливар неубедительно. – Никаких подробностей не знаю.

– Ты уверен? Ты уверен, что не передумал сотрудничать? – Нож снова засиял в луче света. – Не хотел бы я в это поверить. Не хотел бы я проверять твою искренность сталью…

– Нет! – вырвалось у лларанца. Он как сумасшедший рвался из пут, его страх и растущее безумие дали ему сверхчеловеческую силу. Полосы ткани, привязывающие его руки к ручкам кресла, ерзали и побуждали его удвоить усилия. – Нет! Ты не обратишь свою ярость на меня! Битва – да, пытка – нет! Нет, ты слышишь меня?

– Достаточно, – прервал его землянин, – ты не лжешь. Теперь, – в голосе появилась новая нотка, – давай подведем итоги. Солнечная система полностью под властью флота Сарно. Все жители поражены Пылью. Сопротивления оккупации нет. Правильно?

– Йио…

– Ты колеблешься. Почему?

– Действие Пыли не было полным. Были и исключения. Но вы знаете об этом.

– Я знаю о чем?

– О безногом. О Доноване, вашем внуке.

Наступила мгновенная пауза. А потом:

– Веди себя так, как будто я ничего не знаю, и расскажи мне о моем… внуке. Тогда мы увидим, насколько ты искренен…

– Я знаю немного, – начал Ливар, – просто кое-что передается из уст в уста, неофициально. Официально только сообщили, что некоторые не пострадали и они пойманы. Но тот безногий – Донован, ваш внук, – боялся, что ваш гнев обрушится на бедных солдат, которые не могут распоряжаться своей судьбой…

Здесь он остановился. Понял ли намек этот враг, стоящий за стеной света? Прислушается ли он к желанию своего живого потомка? Возможности узнать не было.

– Продолжай, – поторопил его голос.

– Он предупредил охранников, чтобы они дали знать своим кровным родственникам: вас и других нельзя злить любыми открытыми действиями против спящего населения. Кровные родственники почувствовали, что их долг – предупредить об опасности своих земляков. Многие десантники заметили, – здесь Ливар снова ступил на опасную, очень опасную почву, и сам хорошо это знал, – что земные женщины, хотя и не очень привлекательны, очень доступны, а наши дома далеко и шансы вернуться неизвестны… По традициям Империи, были поданы прошения офицерам, и они были одобрены, и была выделена определенная порция противоядия, чтобы пробудить некоторое число выбранных экземпляров…

Голос Дедышка был ровным и не выражал эмоций:

– И это… распоряжение… было выполнено?

– Нет, – поспешил уверить его Ливар, – все только организовывалось, на такие вещи нужно время. Предупреждения Донована пришли вовремя. Страх смерти победил интерес к чужеземным женщинам…

Это было не вполне правдой, но он может притвориться незнающим, если Дедышк укажет на это.

– Донован, парень по имени Донован, – пробормотал Риерсон. – Так вот кто такой Дедышк, и вот почему этот бедный идиот так боится! Ну, этот Донован, должно быть, прохвост, какого свет не видывал! Так никого не дурачили с сотворения мира.

– Я не понимаю по-реккски, – извиняющимся тоном сказал Ливар.

– Что? О! Ну, не беспокойся об этом. Все в порядке. Ну, – в голосе слышалось огромное удовлетворение, – теперь уж точно.

– Вы снова говорите по-английски, – робко заметил Ливар, боясь разбудить его гнев.

– Не важно. Ты оказал большую помощь. Теперь… сиди очень спокойно.

Ливар на мгновение задумался, как еще он может сидеть, потом увидел, как огромная темная фигура закрыла тонкий лучик света и погрузила камеру в полную тьму.

Фигура прошла в тень, и свет появился снова. Ливар почувствовал руки на своих путах.

– Я освобождаю твои руки, – сказал хриплый голос так неожиданно, что он подпрыгнул, – ты будешь сидеть тихо, пока я не дам другую команду. Тогда ты можешь развязаться и выйти из камеры. За дверью ты найдешь атомную лампу и месячный запас еды, если ты не прожорлив. Есть проточная вода.

Пока он говорил, тень снова пересекла луч света, и Ливар услышал, как слабо скрипнула дверь.

– Ты в полицейском участке, в камере, – раздался голос Дедышка, – ты останешься здесь, пока не появятся смертные, чтобы освободить тебя. В настоящее время они спят. Когда они придут за тобой, ты поймешь, что вторжение провалилось и я разделался с захватчиками.

Раздался приглушенный лязг, и Ливар остался один. Он, не теряя времени, нашел лампу и включил ее, наслаждаясь ее светом, как шахтер наслаждается солнцем, вернувшись на поверхность. И тут полное значение сказанных рекком слов дошло до него, и он без сил сел снова. Вся радость от того, что он развязан, прошла. Он подумал о своих товарищах там, снаружи. Тысячи, да что там, десятки тысяч солдат со своим оружием: плазменными винтовками и пушками, ракетными установками, танками, самолетами, огромными космическими кораблями с их ужасными двигателями и страшными энергетическими соплами. Мощь, чтобы разорвать солнце, энергия, чтобы снова соединить его.

Добрая часть его товарищей, вооруженных до зубов, в этот момент, без сомнения, искала его похитителя.

Если им совсем не повезет, они его найдут.

Глава пятнадцатая

Ему казалось, что все это уже было. Кое-что изменилось, но в основном все то же самое. Изменения: эта камера была даже еще меньше, чем его старая на «Калистре», пищу больше никто не приносил лично – она появлялась по пневматическому пищепроводу через открывающуюся дверцу. Сама пища стала хуже. Если раньше он получал то, что было дневным рационом на корабельном камбузе, то теперь он был вынужден смириться с лларанским сухим пайком, что, на его взгляд, было дьявольски жестокой пыткой, достойной примитивного животного мышления его тюремщиков. И ему не хватало его ежедневных походов в туалет – уборная была установлена прямо в чулане этого места, которое он теперь называл домом. Еще не хватало возможности пугать до потери пульса таких простаков, как Свитта.

Он все еще вел свои односторонние разговоры с дедушкой, но больше для того, чтобы не бросать это дело, чем для того, чтобы обмануть возможных шпиков. Что шпики были, он знал почти наверняка, как если бы они сидели с ним в одной комнате. Это страшно раздражало его, когда он был вынужден отдавать дань природе. Мысль о компании дубоголовых, подсматривающих за ним через скрытые камеры и отпускающих шуточки о чужой анатомии, вызывала у него только злость.

Освещение в камере всегда оставалось тусклым, и чувство времени покинуло его еще быстрее, чем на «Калистре». Только регулярно появляющиеся упаковки сухого пайка показывали, что он не замурован и не забыт, – только это и еще ощущение подсматривающих глаз. Однажды он начал оставлять пустые бумажные коробки из-под еды, вместо того чтобы отсылать их назад. Он аккуратно складывал их в подобие пирамиды, как ребенок кубики, в центре камеры. Реакции не было, пока число коробок не достигло двадцати и он не смог стоять на них, переполненный чувством гордости, со скрещенными руками, спрашивая дедушку, хорошо ли он сложил их и не перенесется ли он сейчас отсюда…

Было приятно снова увидеть лица, даже оранжевые, хотя и они были видны только мельком, да и то искажены злобой. Не было ни слова с их стороны; они просто конфисковали коробки из-под еды, пока он стоял под дулами ружей, а потом ушли, захлопнув дверь за собой. Мартак Сарно, может, и не верил в духов, но он решил не давать им никаких шансов.

После этого некоторое время все казалось более сносным. То, что он может играть на их нервах даже в его теперешнем состоянии, неизмеримо согревало сердце – это, да еще воспоминание о ясном холодном дне в Джорджии, смертоносном ружье и мрачном голосе: «Ливар не пьян. Он говорит чистую правду».

Где-то, как-то, кто-то еще избежал воздействия Пыли и использовал этот иммунитет на полную катушку. Он убил гораздо больше солдат, чем Донован, но Донован был далек от зависти. Это давало ему больше власти.

То, что кто-то останется на свободе и будет раздражать захватчиков, да еще уцепится за его собственную сказочку о кровожадном духе, было больше, чем он мог когда-нибудь надеяться в своих самых радужных мечтах. Все было замечательно, кроме того, что его мало устраивало почивать на лаврах, пока другой получает все удовольствие.

К сожалению, никто, по-видимому, не интересовался, что его устраивает, а что – нет. Вряд ли его тюремщики мучились мыслями об этом. Один раз ему удалось использовать дедушку, но события ускользнули прямо из-под его носа – если только он когда-нибудь держал их в руках. Теперь дело заварилось где-то там, между этим самозваным Дедышком и всеми теми силами, которые Мартак Сарно сможет собрать, чтобы бросить против него.

Все это от него не зависело, но хоть сигаретку неплохо было бы иметь, дожидаясь результата. Ее, конечно, у него тоже не было. Донован взбил подушку, улегся и беспокойно заворочался на сбитой постели.

Все это вторжение, похоже, начало здорово тормозиться.