Текст книги "Потерянный Ковчег Завета"

Автор книги: Тюдор Парфитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Дойдя до грузовика, я облегченно вздохнул. Помимо принадлежащего общине трактора, в селении это было единственное транспортное средство. А больше там и не нужно, потому что никакими дорогами Балимо с окружающим миром не связан. Туда добираются только по воздуху или на каноэ.

Водителя – коренастого парня, похожего на карлика – сопровождала очень хорошенькая молодая жена.

Она уселась в середине, а мы – по бокам. Девушка положила маленькую изящную ладошку мне на плечо и улыбнулась. Я попытался улыбнуться в ответ, но это было не так-то просто – мысли мои витали далеко.

Водителя беспокоила погода. Было пасмурно и душно, повсюду растекались лужи.

– Если пойдет дождь, – сказал он, – следующий самолет не сможет приземлиться, и вам придется остаться здесь.

Наша спутница захихикала и, поерзывая красивой попкой, заметила, что иногда самолет не может приземлиться несколько недель кряду. Только этого не хватало!

Грузовик выехал с посадочной полосы и полз подлинной траве через заросли пальмы-пандана. Карлик сообщил, что побеги пандана годятся в пищу, а раньше из них плели особые покрывала, которые обычно носили женщины племени.

Я не открывал боковое окно и попытался сосредоточиться на словах собеседника. Его жена гладила меня по щеке, а я прилагал все усилия, чтобы понять происходившее вокруг. Толпа, не прекращая приветственных и хвалебных песнопений, шагала за грузовиком, который величаво трясся в направлении Балимо.

В стороне, не принимая участия в процессии, шел еще один человек. Он нес на плече какое-то животное, завернутое в огромный лист, а в руке держал деревянное копье.

– Это у него валлаби, – пояснил водитель. – А сам он – учитель сельской школы. Дикие свиньи и валлаби – самое лучшее мясо. В деревне теперь многие не хотят есть свинину. Те гогодала, которые считают себя евреями. Так думают не все, но многие. Говорят, Ковчег Завета нашли. Вот как говорят. Я много раз слышал.

Он окликнул учителя. Тот предложил нам выйти и посмотреть его валлаби.

– Профессор из Англии хотеть этот валлаби. Он приехал достать Ковчег Завета, ясно? Ему хочется достать Горшок с огнем, ясно?

Учитель сказал, что если мне и вправду нужен валлаби, его принесут мне в хижину. И возьмут с меня не очень дорого. Если же я хочу увидеть Ковчег, то люди готовы отвести меня к лагуне. Они уже собрали все нужное: веревки, лопаты, шесты, чтобы отводить в сторону тростник и обороняться от змей. Более того – предыдущим рейсом прибыл из Австралии водолаз. Но прежде чем пойти к месту, где спрятан Ковчег, нужно всем собраться и обсудить план действий.

Грузовик двигался по неровной дороге: тут и там заросли высокой травы, наполненные водой рытвины. Вдруг водитель резко вывернул вправо, и теперь мы опять ехали по заросшей травой посадочной полосе.

– Тут лучше, – сказал он.

– В Хитроу бы такой номер не прошел.

Водитель вопросительно глянул на меня.

– Хитроу – аэропорт в Лондоне, – пояснил я.

– Строгие, наверное, у них порядки, – пренебрежительно заметил он.

Мы остановились на некоем подобии спортивного поля с деревянным строением с одного конца. Здесь опять оказались две шеренги встречающих; на этот раз люди держали не только флаги, но и пальмовые ветви и ветки каких-то других неизвестных тропических деревьев. У некоторых в руках красовались плакаты. Один из них гласил: «Да благословит Господь живущие в изгнании колена евреев (П Н-Г)».

Дальше передо мной предстала живая иллюстрация крайней нищеты: худющие маленькие дети, в основном мальчики, несли облезлые кастрюльки, керосиновые лампы и старый пластмассовый таз.

На грязных телах различались смазанные звезды Давида. За мальчиками шли двое мужчин и несли грубо намалеванный транспарант: «Братья по крови, мы устали жить в нищете. Пожалуйста, заберите нас домой скорее!» В конце этой толпы – размахивающей ветками и плакатами – я увидел несколько стариков, державших еврейский семисвечник.

– Забери нас, Богале, – просили они, – забери нас обратно!

Вечером состоялось собрание жителей деревни в большом молитвенном доме, который представлял собой бамбуковый помост на сваях под соломенной крышей. В середине тускло тлел костерок из бамбука. Вокруг собралось человек сто – обсудить цель моего визита. Им хотелось, чтобы я доказал их еврейское происхождение. В моем успехе никто не сомневался – ведь так предсказали их пророки. А вот когда я предоставлю израильским властям убедительные аргументы, а это несомненно случится, – что будет дальше? В конце концов, здесь, в Балимо, они живут, как им нравится, но вот будет ли правительство Израиля настолько к ним снисходительно? Где им жить в Израиле? Есть ли там дождевые леса? Кто оплатит им перелет и расселение? Разрешат ли им взять с собой луки и копья? На кого они там будут охотиться? Что будут есть? Водятся ли в Израиле валлаби?

Прения разгорались. Иногда случались и паузы – особенно ближе к концу, когда все начали уставать. И в тишине я слышал непонятный звук: «тук-тук». В трудах Чикагского герпетологического общества я прочел, что одна из местных змей издает как раз примерно такой звук.

Я посмотрел вверх – на соломенную крышу, потом стал пристально разглядывать бамбуковый пол, но ничего не увидел. Мне сделалось не по себе.

Потом мы отправились в приготовленный для меня домик на сваях. Его окружали пальмы, а вблизи свай торчали заросли бамбука – видимо, для удобства змей. Построили его несколько лет назад австралийские миссионеры, которые проповедовали в Балимо христианство. В комнате у меня было окно, забранное ржавой металлической решеткой. Над узкой и очень короткой койкой висела москитная сетка, в том месте, куда я мог бы вытянуть ноги – за пределами матраца, – зияла широченная щель. Я обрызгал комнату репеллентом и заложил щель в койке книгами. Домишко стоял в нескольких ярдах от воды. Мне посоветовали после захода солнца к воде не подходить. Там, мол, живут самые разные твари, и от них лучше держаться подальше.

На переднем крыльце сидел упитанный кот.

– Лучший у нас змеелов. – Вайза с гордостью указал на замечательного зверя. – Никто к вам в комнату не заползет. Разве что… – И он умолк.

Ужин в тот вечер оказался вполне приличным. Рыба, испеченная на бамбуковой решетке, саго, жареный валлаби. Я захватил с собой пару бутылок «Семильона» с виноградников Маджи в Новом Южном Уэльсе. Чтобы взбодрить свой поникший дух, я решил одну открыть. Предложил Вайза и его товарищам выпить стаканчик, но они с отвращением затрясли головами.

– Вино мы пьем только кошерное, – чопорно произнес Вайза. – А в Папуа – Новой Гвинее такого не найти. Хотя, наверное, можно выписать из Израиля, да?

Я медленно кивнул. Вино было – просто чудо. Чудо, изгоняющее змей.

– А это кошерное? – шепотом спросил Вайза после обеда, показывая на то, что осталось от валлаби.

– Э-э… точно не знаю, – пробормотал я, тихонько отхлебнув из фляжки.

Задача моя, постановило собрание, тройная: отыскать боевые каноэ, извлечь Горшок с огнем, собрать у гогодала образцы ДНК. Причем образцы – в первую очередь. Я взял в генетической лаборатории в Лондоне все необходимое и следующие несколько дней сидел на бамбуковом полу молитвенного дома и совал ватные палочки в услужливо разинутые рты, а потом помещал образцы в заготовленные пробирки со специальным консервантом.

Отыскать каноэ оказалось труднее. Через три дня после моего приезда мы попытались найти затонувшие лодки, но там, где их раньше видели, все русло заполонил тростник, и добраться до места было невозможно. Вечером того же дня – после неудачной попытки добраться до каноэ – я сидел в молитвенном доме. Вдруг через деревенскую площадь пронесся Вайза и влетел на бамбуковый помост. Задыхаясь, он рывком поднял меня на ноги и потребовал немедля идти с ним, чтобы увидеть чудесное явление.

– Господь Яхве сошел к нам! – сообщил Тони. – Господь Яхве покажет нам путь к Ковчегу. Богале – среди нас! Богале пришел! Вот почему теперь стало видно то место!

Оказывается, уже несколько дней в деревне происходят необычные события, являются знамения и чудеса. У некоторых женщин появился дар говорить на неведомых языках. Еще у них были видения. Им привиделся Ковчег.

Другие видели его наяву. Он светился под водой и был ясно различим – несмотря на тростник. И от него исходило необычное свечение. Сам он – из сверкающего золота, а на обоих концах – золотые ангелы. В кольца вставлены золотые шесты; их хорошо заметно под водой, когда свет падает под нужным углом.

Одна молодая девушка поплыла туда в маленькой лодке-долбленке и даже дотронулась до одного из шестов. Иногда Ковчег выстреливает пламенем в небо над лагуной. Кто-то слышал громкий удар – как раз там, где лежит Горшок с огнем. А некоторые люди видели, как над лесом кружили израильские самолеты. И только из-за скверной погоды они не смогли сесть, и пришлось им вернуться в Иерусалим.

Не выпуская моего рукава, Тони вел меня к дому, стоявшему в лесу, в нескольких ярдах от опушки. Сейчас нам покажут, где спрятан Ковчег. Несколько женщин племени сошлись для своего рода молитвенного собрания, посвященного таинственному Горшку с огнем. Они молили Бога направлять каждый их шаг и каждое слово. И с его помощью хорошенькая жена карлика написала на доске молитву:

Мир, мир, мир.

Яхве, Яхве, Яхве.

Малеза, Бог, Горшок с огнем.

К доске подковыляла еще одна женщина и попросила, чтобы духи предков направляли ее руку, пока она будет рисовать каноэ. Вопрос состоял в том, где именно в каноэ находится Ковчег.

Рука ее замерла над доской. Потом женщина быстрыми движениями изобразила Горшок с огнем – квадрат на дне лодки. Рядом она коряво набросала Скрижали Завета. Среди Десяти заповедей была и такая, которая запрещала курить гашиш.

Пока одни женщины по-всякому усердствовали у доски, другие впали в песенный и молитвенный экстаз:

Бог Яхве – Бог войны!

Это плач нашего народа!

Малеза – Горшок с огнем,

Бушующим под водой.

Мы взываем к Богу огня

Оувах! Оувах!

О, Бог огня!

Глядя на меня, они собрались в кучку и стали выкрикивать:

– Богале здесь! Веди нас, Богале, веди!

Женщины продолжали молиться во весь голос. Некоторые танцевали, били себя в грудь, просили бога Яхве указать путь к Ковчегу.

Затем наступила тишина. Полная и жуткая.

– Дух Бога сошел к нам… – прошептал Тони.

Вперед, к доске, выступила сморщенная согнутая старуха по имени Бибиато.

– Пиши, сестра Бибиато, – зашептали женщины.

Бибиато грамоты не знала. За всю жизнь она не написала ни одного слова. Когда из Австралии явились миссионеры и привезли с собой книги, школы, больницы, она уже была взрослой женщиной, слишком взрослой, чтобы учиться новой жизни. Бибиато выросла среди каннибалов.

Стоя перед доской, старуха закрыла глаза и подняла костлявую руку. Кто-то вложил ей в пальцы кусок мела. И она начала рисовать – с закрытыми глазами полосы и завитушки. Все согласились, что это можно считать записью. В комнате раздавались изумленные вздохи. Бибиато изобразила некое подобие горшка. Атмосфера была наэлектризованной. И даже более чем.

– Малеза, Горшок с огнем, Малеза! – вопили женщины. – Сестра Бибиато отведет нас к нему! Она отведет нас к Малеза! Она избрана, чтобы найти вместилище Завета!

Сестру Бибиато усадили на стул, который взгромоздили на низенький столик. Потом ее «трон» украсили цветами и венками. Она стала героиней вечера. Ее устами говорит Яхве!

На следующий день пошел сильный ливень. Из лагуны на деревню ползла свежая теплая дымка. Дождь, казалось, не прекратится никогда. «Иногда вот так неделю подряд», – заметил Тони.

Лило целый день. Но проливной теплый дождь нас не остановил.

Трактор подъехал к месту, где до сих пор молились женщины. Они молились всю ночь, и комната пропахла потом, возбуждением и священным рвением. Бибиато, в которой все еще пребывал дух Яхве и которую по-прежнему украшали водяные лилии из лагуны, вывели и усадили в трактор.

«Сестра Бибиато! Невеста Яхве! Невеста Малеза!»

За трактором шли пешком сотни человек. Когда мы прибыли на берег лагуны, женщины с великим почтением спустили Бибиато на землю. Они кидали на мужчин победные взгляды. Ведь Ковчег отыщут не мужчины, а женщины гогодала!

Бибиато пугливо озиралась, но без колебаний зашагала к заросшему высокими тростниками берегу. Она вошла в неглубокую воду, ступая по стеблям босыми ногами.

– Иди, Богале, – подгоняли меня женщины. – Иди с ней. Держись к ней поближе. Иди за сестрой Бибиато.

Женские руки подталкивали меня к воде, чтобы я был с Бибиато, когда она найдет Ковчег.

Старуха пробиралась через тростники. Скоро меня облепили пиявки. Я поминутно отдирал их и швырял обратно в воду. Вокруг нас тянулись по воде полосы крови. Мы зашли глубже. Я подумал: а не привлекут ли кровавые следы крокодилов (это я бы еще пережил) или водяных змей – этого бы я точно не вынес. Я приложился к фляжке и стал внимательно смотреть на тростник.

Тони шагал у меня по пятам. Вода уже доходила мне до пупка, а у Бибиато была видна одна голова, покачивавшаяся на поверхности, словно маленький кокосовый орех. Я спросил у Тони, умеет ли она плавать.

– Если будет нужно, Яхве научит ее. Главное, что сердцем она чиста… Годится только тот, кто очистит тело свое от скверны, – добавил Тони: он хорошо знал Евангелие.

Бибиато перестала топтаться и, вытянув руки в стороны, замерла на месте. Она вглядывалась в бесконечные заросли тростника. Старушка не знала, куда идти. Бибиато взобралась на груду тростниковых стеблей и потерла кулаками глаза. Оглядевшись по сторонам, она ринулась туда, где было еще глубже. Тони шепнул мне в ухо:

– В ней сейчас борются силы света и царь тьмы.

То же самое происходило и со мной, только несколько иначе. Мне показалось, что в мутной воде кто-то скользнул по моим ногам. Я сделал еще один глоток «Лафройга», стиснул зубы и зашагал дальше.

Бибиато снова остановилась. Влезла на другую кучку тростника и огляделась. Потом еще раз огляделась.

Очень просто, словно маленькая девочка, она сообщила, что не знает, куда теперь идти.

Мужчины заворчали. Героиню вечера, необразованную женщину, которая чудом начала писать, мигом забыли. Перед нами стояла обычная беззубая старуха, не знавшая, что делать дальше. Она как будто уменьшилась. И другие женщины тоже. За дело принялись мужчины. Отодвинув женщин в сторонку, они ринулись в воду. Здесь требовалось, балансируя с помощью палки, быстро перепрыгивать с одного тростникового «островка» на другой. Вокруг меня закипела суета: люди сбивали в кучку стебли тростника, топтались по грязной мути. Кто-то показал мне водяного ужа – тот валялся на тростнике, перебитый чьей-то палкой.

Водолаз, крепкий парень, профессиональный ныряльщик за «морскими ушками», забрался поглубже в кишащие крокодилами воды лагуны, побарахтался там немного, Но разглядеть ничего не смог – лагуну задушил тростник. Он абсолютно ничего не нашел: ни малейшего следа затонувших каноэ, ни спрятанного сокровища, ни золота. Ничего.

То, что в описании Тони было кристально-прозрачной лагуной, в которой прекрасно видны огромные лодки, в действительности оказалось вязким болотом; возможно, здесь что-то когда-то и найдется… но не сейчас и не при нас.

Рувим любил повторять еврейское присловье: «Не то что медведей, а даже и леса не видать». Сейчас он именно так бы и сказал.

Когда мы шагали обратно, пробираясь через тростники к каменистому берегу, Вайза, кажется, слегка – совсем чуть-чуть – приуныл. Объяснить случившееся он не мог. Но его вера в легенды предков никоим образом не пошатнулась. Из висевшего на плече пакета Тони извлек новые папки с текстами, таблицами, картами и рисунками Ковчега, которые, как он надеялся, помогут нам отыскать место, где он спрятан.

Тони показал мне цветную фотографию рисунка, выполненного в племени гогодала: горшок с изображением звезды Давида. Горшок обвивала змея с птичьей головой. Так принято изображать Ковчег, пояснил Вайза.

Когда мы возвращались с лагуны в Балимо, Тони объявил мне – причем у него глаза сверкали от волнения, – что вчера ему удалось поговорить с одной старой женщиной, которую он много лет не видел.

– Она очень, очень старая. Очень, очень старая женщина, и она знает очень, очень много интересного. О том, что происходило в древние времена. Вчера она мне рассказала, что вместилище Завета – здесь. Горшок с огнем – здесь! Он называется, сказала она, Авана Таба. – Тони сделал паузу и с победным видом закончил: – «Таба» ведь – еврейское слово?

– Да, Тони, более или менее. Почти еврейское.

– Вот и доказательство! – произнес он, подняв кверху большой палец.

Несколько дней спустя Тони сообщил, что ему теперь известно местонахождение Ковчега. Сестра Бибиато ошиблась, но есть верный знак. Во время наших безуспешных поисков в лагуне слышали ужасный грохот вроде взрыва. По словам кое-кого из рыбаков-гогодала, гремело как раз в том самом месте, где томится Ковчег.

Ковчег сам захотел обнаружить свой тайник. Для Богале настало время сделать долгожданное открытие. Найти Ковчег суждено не Бибиато, а Богале.

– Может быть, – сказал я. – А может, и нет.

Тони покачал головой, опять поднял вверх большой палец и невесело рассмеялся. На этот раз все получится. Я сам увижу. Знаки говорят ясно. Но поскольку мы еще ждем нужного знамения, завтра он свозит меня в другие деревни гогодала, поменьше, расположенные вокруг лагуны.

В то утро я встал пораньше и бродил по деревне, стараясь ступать только по хорошо утоптанным дорожкам. В прежние времена по средам и субботам мужчины племени гогодала садились в боевые каноэ и отправлялись выслеживать своих обычных врагов. В следующие дни они их поедали. Теперь все иначе. Каннибализм и охота за головами уступили религиозному фанатизму и, что еще более удивительно, регби. Теперь каждую среду и субботу мужчины гогодала играют в регби с пятью соседними племенами, которые раньше их ели. В то утро я наблюдал за двумя командами, сражавшимися с необычайной яростью. В каждой команде только двое или трое были в обуви, остальные играли босиком.

После игры все собрались на угощение, состоявшее не из человечины, а из сладостей, горячего чая с молоком, лепешек с маслом и булочек.

Пока молодые на спортивном поле в азарте были готовы друг друга поубивать, остальное население собирало в лесу фрукты, ловило рыбу в лагуне или же сидело на долгих молитвенных собраниях в одной из двадцати – тридцати церквушек в окрестностях Балимо.

Вайза разыскал меня и принес корзину, полную фруктов, каких я раньше не видывал. Он усадил меня на стул в середине длинного деревянного боевого каноэ и поставил корзину к моим ногам – на случай если я проголодаюсь во время путешествия. Много часов мы плыли по затянутой туманом лагуне. Ничего особо интересного нам не встретилось; когда туман рассеивался, открывались бесконечные просторы, заполненные розовыми и белыми водяными лилиями, огромные стаи водяных птиц, и изредка появлялись парами цапли – белые и пестрые, да еще зимородки. Один раз мы услышали тяжелый мощный всплеск крокодила, на который гогодала не обратили никакого внимания. А вот я совершенно случайно знал, что крокодилы в устье реки Флай – самые большие в мире и вообще самые крупные из всех живущих рептилий. И едят людей.

Куда бы мы ни приехали, во всех небольших поселениях нам твердили одно и то же. В лагуне, мол, затонуло каноэ предков гогодала вместе с бесценным грузом. А Ковчег пропал. Пропал золотой Ковчег. Но никто по этому поводу не переживал. Для обсуждения имелись куда более животрепещущие темы.

Все сообщали мне о новых и волнующих событиях. Недалеко от устья лагуны засекли русскую подводную лодку; в лесу недалеко от Балимо кто-то видел белых людей в военной форме. Они искали Ковчег. Вот такие новости.

Сыну деревенского старосты вживили в плечо «советское детекторное устройство», у него до сих пор шрам красуется.

А еще – члены «Аль-Каиды» свободно ходят в Балимо через границу из западного Ириана – той части Новой Гвинеи, которая принадлежит мусульманской Индонезии. А в джунглях видели людей в форме «ХАМАСа». И неизвестно, зачем они явились. Ходят слухи, что они охотятся за Ковчегом. А все, мол, потому, что разошелся слух: гогодала – израильтяне, и у них есть святой Ковчег. Они – хранители Горшка с огнем, стражи Малеза. Люди стали готовиться к отъезду туда, откуда пришли несколько тысяч лет назад. Скоро прилетят израильские самолеты – доставить людей и Ковчег обратно в Израиль. Ковчег вернут в Храм, откуда его унесли перед разрушением Иерусалима.

Однажды во время поисков потерянного города Сенны, в Йемене, мне подарили серебряную джамбийю еврейской работы с арабской надписью: «Да сохранит тебя Аллах от того, чего ты больше всего страшишься». Когда мы плыли обратно в Балимо, я пожалел, что не взял кинжал с собой. Уж теперь я знал, чего боюсь больше всего.

Во время обратного плавания у моих спутников разгорелось желание поучить еврейский язык.

– Научи нас говорить по-еврейски, Богале. Когда мы приедем в Израиль, мы сможем там разговаривать с людьми. Научи нас, Богале!

Я научил их нескольким словам и фразам, мы поговорили о евреях и арабах вообще, о жизни в Израиле; поговорили об угрозе народу гогодала со стороны варваров-мусульман из Ириан Джая – индонезийской и частично мусульманской части Новой Гвинеи; граница с Ириан Джая проходит недалеко от устья реки Флай. Еще мы поговорили о Малеза – священном Ковчеге, Горшке с огнем, о том, как странно, что вдруг не осталось и следа от древних каноэ, которые видели совсем недавно, и от их драгоценного груза, который тоже был хорошо виден невооруженным глазом. Мы обсудили шансы отыскать Ковчег в лагуне, побеседовали о необходимости снарядить большую экспедицию, чтобы обнаружить его убежище. Мой скепсис давно уже уступил место стойкому неверию. Гогодала твердили о тайнах предков, о байках стариков, о древних преданиях, передаваемых из поколения в поколение. Мне казалось, что я все это уже слышал. Мои спутники были твердо убеждены: я – Богале, который поднимет Ковчег на поверхность и поведет народ обратно в Святую землю. «Богале, Богале! – пели они. – Ты пришел, чтобы отвести нас обратно, пришел отыскать Ковчег. Богале, Богале».

Мы шли по какой-то заросшей заводи. Подвесной мотор заглушили и потихоньку гребли веслами, расталкивая тростники. С обеих сторон нас окружали высокие камыши и деревья с нависающими ветвями; каноэ едва ползло сквозь густую листву. Я старался не смотреть на тростники, в которых, несомненно, кишели змеи, и мечтал поскорее выбраться на открытую воду, где можно опасаться разве что крокодилов…

Я как раз подбадривал себя хорошим глотком «Лафройга» из фляжки… и вдруг у меня чуть не остановилось сердце. Я увидел двухголовую змею. Мне мигом вспомнилась легенда лемба, по которой Ковчег стережет змея с двумя головами; разум мой немедля повернул к безумию. В панике я оглядывался вокруг. Неужели где-то в этих тростниках спрятан Ковчег?! Я снова посмотрел на воду и понял, что вижу два омерзительно скользких и зеленых конца одной и той же змеи. Тут блеснуло лезвие тяжелого малайского криса, и в лодку, извиваясь, шлепнулись – прямо к моим ногам – две половины питона.

– Ты что, Богале? Это дар Яхве! – Радость, сиявшая на их лицах, слегка меня успокоила.

– Сегодня у нас будет хороший обед, – сказал Вайза, потирая руки. – Это животное для нас большой деликатес, вы, наверное, и сами знаете. Мы обычно едим его на свадьбах.

– На моей свадьбе такого точно не будет, – пробормотал я, с нежностью вспоминая Марию. На темном худом лице Тони появилось озабоченное выражение.

– А что? – спросил он. – Это не кошерное?

Я твердо и авторитетно, как только мог, произнес:

– Мне жаль, но питон – не еврейская еда. Не кошерная, Тони, совсем не кошерная.

Попытка, как выразился Рувим, взглянуть с другой колокольни привела меня к столкновению с тем, чего я боюсь больше всего на свете. Еще она привела к тому, что меня приняли за мессию. Еще она заставила меня понять, какой резонанс во всем мире получила тема Ковчега и как разнообразно она трактуется у разных народов. Лишь самого Ковчега, Ковчега во плоти, таки не было. Совершенно понятно, ясно и очевидно: здесь его нет. Как бы сильно мне ни хотелось. Даже если когда-то он тут и был, я не имел никакого желания искать его здесь и дальше – в этой змеиной яме. И если он здесь – во что я не верю, – то пусть здесь и остается, в своей заросшей тростниками и кишащей змеями лагуне. Я мельком подумал об отце: он бы, конечно, остался, змеи там или не змеи… А вот я – нет.

Я вдруг вспомнил свою подругу и затосковал по сальсе, по лондонскому пиву, приличному вину, мелкому дождику, роскошной китайской кухне, по Марии в своей постели, по настоящим газетам, театру. Я скучал по классам и библиотечным залам Блумсбери. Библиотеки! Где-то в самой глубине души я всегда верил, что убежище Ковчега откроет мне какой-нибудь пыльный фолиант в одной из великих библиотек мира – Ватиканской, Бодлеанской, Британской. Вот это и будет моим следующим приключением!

Из Порт-Морсби я позвонил Рувиму и сообщил ему плохую новость: Ковчега в Папуа – Новой Гвинее нет. И сказал, что возвращаюсь в Лондон. А он, если пожелает, может оплатить мне курс аверсионной терапии. В обозримом будущем я намерен вести сидячую, размеренную жизнь ученого.

13

СТРАЖИ КОРОЛЯ

Терапия мне не помогла.

За пять лет след остыл еще больше. В 2004 году мне сделали серьезную операцию, которая надолго приковала меня к постели. Выздоравливал я долго и успел получить огромную дозу плохих новостей. Неожиданно, от сердечного приступа, умер Рувим. Это произошло осенью 2005 года. В моей жизни образовалась страшная пустота. Лишенный его поддержки и энергии, я испытывал искушение оставить поиски Ковчега. Я говорил на эту тему с отцом; он старался поддержать мой дух.

– Ты уже давно как неживой, – сказал он. – Пока можешь – делай, что должен.

В то время я был еще слишком слаб, чтобы предпринимать какие-либо действия, поэтому проводил много времени в библиотеках, занимался и преподавательской работой, и вопросами, связанными с Ковчегом.

К тому времени я еще больше уверился: рассуждения, которые привели меня к выводу, что последним воплощением Ковчега стал Нгома Лунгунду, верны. Он почти наверняка где-то в Африке. Но где именно?

Настал февраль 2007 года. Я сделался нервным и раздражительным. Я устал от книг, библиотек, научных трудов и диссертаций.

Я устал от института, от коллег. Мне хотелось дышать, двигаться, хотелось опять путешествовать.

После перенесенной болезни доктора запретили мне совершать утомительные поездки. Я уже собирался выбросить свои старые «тимберленды», которые всегда надевал в дорогу. Теперь же, когда мне стало лучше, захотелось их достать и смазать. Захотелось кинуть в холщовую сумку какие-нибудь пожитки и сорваться с места. И где-то в голове, как бывало раньше, опять зазвучали киплинговские строки:

Там, за этими горами, что-то прячется. Иди же!

Отыщи, оно сокрыто, ждет тебя оно, иди!

Те, кто когда-то так или иначе имел отношение к моим поискам, больше не могли ни участвовать в них, ни поддерживать меня, ни отговаривать. Из моей жизни ушел не только Рувим. Ослепительно прекрасная Мария бросила меня в 2006 году, не сказав ни слова, и уехала к себе на родину. Дэвид Паттерсон, мой учитель, умер от рака годом раньше, в 2005 году. Шула Эйзнер, моя давняя приятельница из Иерусалима, умерла в том же году, тоже от рака. Давно нет в живых Донияха и Рабина. В 2003 году умер Мазива, в 2005-м – Сэмьюэль Моэти. И Дауд тоже умер – он заразился СПИДом и скончался в феврале 2006 года. Диссертацию он так и не дописал.

Я остался совсем один.

Я был в своем старом каменном доме в Лангедоке и пытался согреться. Система отопления опять испортилась. Бигль надул на полу в столовой. Опять. Без Марии этот некогда красивый дом пришел в упадок. Повсюду валялись пустые бутылки. Пустые воспоминания. Дровяная плита в кухне плевалась огнем и дымила, от каменного пола поднимался неприятный сырой холод.

И тут, как гром среди ясного неба, загремел телефон.

Магдель Ле Ру работает в Претории; она сыграла важную роль в генетическом исследовании, которое привлекло внимание мировой общественности к племени лемба. Она написала о лемба много трудов, включая интереснейшую книгу, опубликованную в 2003 году. Магдель не забыла о моем интересе к легендам о Нгома Лунгунду и позвонила, чтобы сообщить захватывающую и невероятную новость: Нгома Лунгунду нашелся!

Ну может, не совсем еще нашелся, но один ее знакомый точно знает, где он спрятан.

– Магдель, речь идет о каком-нибудь старом нгома вообще или о том самом Нгома?

– Да, о том самом. Кое-кто знает, где он спрятан. Во всяком случае, он так говорит.

Этот «кое-кто», рассказала она, некий искатель приключений из Южной Африки по имени Ричард Уэйд. И он готов за вознаграждение – сумма пока не названа – отвести меня в пещеру в некой, тоже пока не названной и почти недоступной области Соутпенсберга, между Южной Родезией и Зимбабве. В пещеру, где, как он утверждает, находится Нгома. Но Уэйд пока что не готов сообщить, где она расположена и как он отыскал это место.

Я испытал прилив адреналина. Первой мыслью было позвонить Рувиму. Потом я вспомнил: Рувим умер.

Я взял билет из Тулузы до Лондона, а два дня спустя уже прибыл в Преторию, в дом Магдель Ле Ру.

Раскусить Ричарда Уэйда с первого взгляда оказалось нелегко. Крупный, светловолосый и голубоглазый, симпатичный, довольно полный. На вид добродушный, но говорил жестко.

На нем была обычная для буша одежда-хаки и прочные высокие походные ботинки. Поймав мой взгляд, он объяснил, что в это время года в горах полно ядовитых змей.

У меня похолодело в груди. Собрав последние жалкие остатки мужества, я небрежно заметил:

– Если верить легенде, Нгома стерегут змеи, у которых с обоих концов головы.

– Что ж, – коротко сказал Уэйд. – В любом случае нужно как-то защититься.

– Думаете… и мне понадобится? – спросил я.

– Не поможет, – ответил он. – Они бросаются в лицо.

У меня в животе что-то сжалось. Аверсионная терапия, которой я подвергся, не имела такого успеха, как я рассчитывал.

Уэйд без умолку трещал о своих предках. Он, оказывается, не из простой семьи. В тридцатых годах девятнадцатого века его предок работал военным секретарем при губернаторе колоний на мысе Доброй Надежды.

– Этот человек был настоящее стихийное бедствие, как все Уэйды. На нем лежит прямая ответственность за шестую кафрскую войну и «Великое переселение» буров.

Другой предок Ричарда, живший тоже в девятнадцатом веке, Томас Уэйд – известный изобретатель системы транслитерации с китайского языка, так называемой системы Уэйда – Джайлса. Мать Ричарда происходит из голландского аристократического рода. Семья его была когда-то богатой, и он получил отличное образование в Южной Африке. Свою родину он любит и знает, как мало кто из белых африканцев. Уэйд говорил, что много лет прожил в хижине в зулусской деревне, Народом лемба он интересуется уже давно, пишет по этому племени диссертацию и начал очень увлекательные археологические раскопки.