Текст книги "Том 3. Музыка для хамелеонов. Рассказы"

Автор книги: Трумен Капоте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Вы хотите сказать – не родственник, – слабым голосом отозвался я.

– И не служащий.

– Я так и подумал.

Мистер Дональд блаженно потянулся.

– Ну как, могу я теперь получить мой миллион?

– Гм… э-э-э…

Я с надеждой посмотрел на Джона.

– На это нужно время, – мигом нашелся Джон.

– Да-да, конечно, – подхватил я. – На это нужно время.

– Гм, – сказал теперь мистер Дональд.

– Нам… нам прежде всего нужно удостовериться, что ваш купон сохранился в архиве журнала, – сказал Джон.

– Конечно, – вставил я.

– Он сохранился, – сказал мистер Дональд, снова вытащил свой бумажник и положил перед нами небольшую карточку. Я вздрогнул и взял ее в руки. Там стояло:

Сим удостоверяется, что мистер Димас Дональд сего 33-го дня сентября 1926 г. вступил в число участников конкурса «Полет на Луну», объявленного журналом «Принц». Если мистер Димас Дональд станет первым частным лицом, которое достигнет Луны и вернется на Землю живым и невредимым, журнал «Принц» уплатит ему сумму один миллион долларов ($ 1 000 000) денежными знаками Соединенных Штатов Америки.

Издатель журнала «ПРИНЦ»

ДЖЕЙ ДЖЕФФРИ ТРИМБЛ

– Нам, разумеется, нужны будут доказательства, – торжествующе сказал я и через стол перебросил ему карточку обратно.

– Они у меня есть.

– Что ж, тащите, – подхватил хитроумный Джон. – Тогда и видно будет насчет миллиона долларов.

– Разумеется, – согласился мистер Дональд и встал. Завтра они будут в вашем распоряжении.

– Завтра мы не работаем, – чуть не закричал я.

– Значит, в понедельник. Мне не к спеху.

– Никому не к спеху, – сказал я без всякого воодушевления.

Мистер Дональд направился к двери и широко распахнул ее.

– До скорого, друзья! – крикнул он и весело помахал нам рукой.

Он вышел из кабинета, и дверь за ним закрылась. Я поспешно наклонился к зуммеру на столе.

– Слушаю, сэр?

– Мисс Дэвис, мне срочно нужна подшивка журнала за сентябрь 1926 года.

– Простите?

– Неужели я неясно выражаюсь? За сентябрь…

– Да, сэр. Сию минуту, сэр.

Я выключил зуммер и быстро обернулся к Джону. Тот беспокойно шагал по комнате, ломая пальцы.

– Немало всякого я слыхивал про Тримбла, – сказал я. Говорят, он вообще был какой-то полоумный. Говорят, на все был готов, лишь бы журнал получше расходился.

– Но ведь всему есть предел! – простонал Джон.

– Да, конечно, – сказал я. – Миллион долларов! Господи, сделай так, чтобы это была неправда!

– Боюсь, что это все-таки правда, – жалобно произнес Джон. – Очень боюсь.

Дверь отворилась, и в комнату ввалилась обессиленная мисс Дэвис, прядь белокурых волос свисала ей на глаза.

– Вот, сэр! – сказала она. И протянула мне маленькую металлическую коробочку.

– Что за черт… – начал было я.

– Микрофильм, – гордо объявила она.

– Дайте сюда! – рявкнул я.

Мисс Дэвис подала мне коробочку и вышла. Джон кинулся к стенному шкафу, рывком открыл его, достал портативный проектор, водрузил его ко мне на стол, я вставил первую фотографию и прильнул к окошечку. Это была обложка старого номера «Принца». На ней полуголый мужчина боролся с совершенно голым крокодилом. По всему верху обложки кроваво-красные буквы возвещали:

«ПРИНЦ» ПРЕДЛАГАЕТ ОДИН МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ ТОМУ, КТО ПЕРВЫМ ДОСТИГНЕТ ЛУНЫ!

– Значит, это правда! – простонал Джон.

– Так я и знал! Так я и знал!

– Прочтем статью?

– Зачем? Все правда, Джон, мы пропали!

– Но должна же быть хоть какая-нибудь лазейка!

– Давай посмотрим еще раз ту страницу.

Я пробежал глазами несколько фотографий и наконец добрался до объявления о конкурсе. Я вытащил его из пачки и вставил в проектор. Это была та самая страница, которую показывал нам мистер Дональд.

– Должна же быть хоть какая-нибудь лазейка, – повторил Джон.

– Какая? Где?

Джон многозначительно прищурился.

– Какая-нибудь лазейка всегда найдется.

Я нажал на кнопку зуммера.

– Да, сэр?

– Позвоните Стейну, моему адвокату. Скажите, что я прошу его приехать немедленно. И просмотрите все личные дела сотрудников; не работал ли кто-нибудь в журнале еще при Тримбле, в 1926 году?

– В 1926 году, сэр?

– Дорогая моя, неужели я должен десять раз повторять вам каждое слово?

– В 1926 году, сэр. Сию минуту, сэр.

Мисс Дэвис отключилась, и через несколько минут я опять услышал ее голос:

– Мистер Стейн у телефона, сэр.

– Не соединяйте меня. Скажите, чтобы сейчас же ехал сюда.

– Слушаю, сэр.

– Что же теперь делать? – спросил Джон.

– Понятия не имею. Ты думаешь, этот старый псих в самом деле побывал на Луне?

– Исключено! – твердо объявил Джон. – Держу пари на миллион долларов, что никто…

– Ради бога!

– Извини, – пробормотал Джон.

Зажужжал зуммер, и я нажал на кнопку.

– Да?

– У нас тут работает один человек, сэр…

– Отлично, – сказал я. – И пусть себе работает на здоровье…

– Я хочу сказать, что он работает у нас с 1926 года.

– Ах вот что. Как его фамилия?

– Молтер. Эфраим Молтер.

– В каком отделе?

– В отделе распространения.

– Сколько же ему лет?

– Девяносто четыре, сэр. Конечно, ему уже давно пора бы уйти на пенсию, но, как ни странно, он предпочитает работать.

– Он и теперь в отделе распространения?

– Да, сэр. Сидит там с 1926 года.

– Давайте его сюда, живо!

– Слушаю, сэр.

Отдел распространения находился прямо под нами, и я никак не мог понять, почему Эфраим Молтер так долго карабкается на один этаж; тем более что я просил поживее. Но, увидав его, я сразу все понял. Дверь вдруг открылась, и он явился на пороге, чуть покачиваясь, точно сухой листок на осенней ветке. Я с тревогой взглянул на вентилятор, а Джон поспешно нажал на кнопку «стоп»: неровен час старца засосет воздушной струей.

– Мистер Молтер? – спросил я.

– Да, сэр, мистер Тримбл.

– Я не Тримбл, – объяснил я. – Я Мерриан, новый издатель.

– Как? Не можете ли вы говорить чуть погромче, мистер Тримбл?

И старик заковылял к моему столу.

– Я вовсе не Тримбл! – заорал я.

– Как-как, простите? – переспросил Молтер, по-птичьи склонив голову набок. В его внешности поражали на удивление черные волосы, голубые глаза слезились, и разговаривал он самым дурацким манером, вздергивая одну бровь.

– Ладно, неважно, – вопил я. – Что вы знаете о полете на Луну?

– Прекрасная мысль, мистер Тримбл, – отозвался он. – Я с самого начала так думаю. Миллион долларов! Вот уж это реклама так реклама!

– А какие у фирмы гарантии? – спросил я. – Как они собирались добыть миллион долларов, если кто-нибудь поймает их на слове?

– Как это поймает?

– Возьмет и полетит на Луну.

– Кого поймает?

– Нас. Наш журнал.

– На Луну? Да что вы, мистер Тримбл! Кто же это доберется до Луны? Черт возьми, да я готов побиться об заклад на миллион дол…

– Ладно, ладно! – заорал я. – Так какие, говорите, у фирмы гарантии?

– Прекрасно, – отвечал старик.

– Что прекрасно? О чем вы говорите?

– У фирмы прекрасная агентура. Разнообразные издания. Все будет хорошо, мистер Тримбл.

– А, черт подери!

– Как вы сказали?

Он снова склонил голову набок.

– Выслушайте и попытайтесь меня понять. Какой-то болван утверждает, что он побывал на Луне. И требует с нас миллион долларов. Где нам их взять?

Эфраим Молтер развел руками.

– Да вам-то что, мистер Тримбл? Это уж забота страховой компании, вам-то о чем беспокоиться?

– Вот именно! – завопил Джон.

Я от восторга прищелкнул пальцами и сгреб Молтера в охапку.

– Ну разумеется! Старина Тримбл ни за что не стал бы так рисковать! Страховая компания! Конечно! Конечно!

Я выпустил Молтера из своих объятий, и он чуть не свалился на пол, но кое-как выпрямился, и тут я спросил его в упор:

– Какая?

– Что какая, сэр?

– Какая страховая компания?

– А-а… Дайте подумать.

– Ну, думайте, – поторопил я.

– Да хорошенько, – добавил Джон.

Молтер вдруг захлопал в ладоши.

– Деррик и Дерриксон! Вспомнил, вот это кто!

– Слава тебе господи, – пробормотал я. – Теперь можете идти, мистер Молтер.

– Как вы сказали, сэр?

– Я сказал, можете идти.

– Что?

Я вышел из-за стола и взял старика под локоть.

– Идите, – сказал я. – Идите. Обратно в отдел распространения. Идите к себе. До свидания.

Я довел его до порога и аккуратно выставил за дверь.

– Благодарю вас, мистер Тримбл, – сказал он мне.

– Не за что.

– Как вы сказали?

Я повернулся к нему спиной, и дверь захлопнулась перед самым носом изумленного старца. Джон уже торопливо листал телефонный справочник.

– Нашел, – сказал он наконец. – Деррик и Дерриксон, двадцать три филиала.

– А где ближайший?

– Пятая Авеню, угол Тридцать восьмой улицы.

– Звони сейчас же, Джон. Договорись о встрече. А я бегу прямо туда.

– Ясно, – коротко ответил Джон.

Я пошел к двери, на пороге обернулся и, сознавая всю значительность минуты, поглядел на Джона. Тот напутственно поднял руку.

– Ни пуха ни пера, Берт!

– К черту! – пробормотал я.

И дверь за мной закрылась.

Питер Дерриксон оказался весьма внушительным мужчиной в традиционном синем костюме. Волосы у него были белые как снег, над белоснежными усами нависал массивный нос.

Хорошенькая рыжеволосая секретарша провела меня в его просторный кабинет, и он указал мне на кресло возле стола.

– Мне показалось, ваш главный художник чем-то встревожен, – сказал Дерриксон мощным гулким басом, точно выступал по радио перед всем американским народом.

Я поморщился.

– Он, знаете, вообще нервный.

Еще по дороге сюда я решил держаться с ним поосторожнее. И сейчас, пока Дерриксон, открыв ящик, придирчиво выбирал толстую сигару, я украдкой к нему присматривался. Но вот он сунул сигару в рот, отгрыз кончик, повернулся и без всяких церемоний сплюнул куда-то за мою спину. Огрызок просвистел у меня возле самого уха, и я даже глаза вытаращил. Но Питер Дерриксон словно и не заметил моего изумления.

– Итак, – прогудел он, – чем вы озабочены, сэр?

– Когда издателем журнала «Принц» был Тримбл, он заключил с вами страховой договор, – сказал я.

Дерриксон чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся; голова его тотчас скрылась в клубах дыма. Потом дымно дохнул на спичку и погасил ее. И сквозь дым загромыхал его голос:

– У нас много клиентов.

– Этот договор был на один миллион долларов.

Дерриксон снова затянулся, и я тщетно пытался разглядеть его лицо сквозь дымовую завесу.

– Многие клиенты застрахованы у нас на миллион долларов, – прогудел голос из дымного облака.

– Наш журнал застраховался от путешествия на Луну.

Из дымного облака вынырнула седая голова.

– А-а, так вы про ту дурацкую рекламу.

– Да, – сказал я.

– Помню, помню, – прогремел Дерриксон своим оглушительным басом. – Ну и что произошло с этой страховкой?

Голова его вновь скрылась в клубах дыма, и мне опять пришлось обращаться к зыбкой дымовой завесе.

– Об этом-то я и хотел вас спросить. Так что же с ней произошло?

– Вот это вопрос! – прогудел Дерриксон. – По-моему, срок полиса уже истек.

– Истек? – упавшим голосом переспросил я.

– Ну да, истек, – гудел Дерриксон. – Как сейчас помню тот день, когда Тримбл заявился ко мне с этой идеей. «Валяйте, сказал я ему. – Пока мы живы, ни одно частное лицо и не подумает добраться до Луны, мистер Тримбл. Еще военные или какие-либо специально обученные люди – куда ни шло, но частное лицо – и думать нечего. Пожалуйста, я выдам вам страховой полис на один миллион долларов и уверен, что ничем при этом не рискую». Вот что я ему тогда сказал.

– А теперь срок страховки истек?

– Да, как будто так. Собственно, я в этом уверен. Тримбл давно перестал платить взносы. Уж не знаю почему. Вносить-то надо было чистые пустяки.

– А… сколько именно?

– Я же вам сказал! – закричал Дерриксон. – Сущие пустяки! Вы что, молодой человек, туговаты на ухо или как?

– Нет, нет. Я… Мне просто хотелось узнать, как давно истек срок страховки.

– Лет семь назад. А что?

– Нет, я просто подумал… А можно уплатить взносы за все эти годы и возобновить полис?

– Право не знаю. А зачем это вам? Может, боитесь, что кто-нибудь доберется до Луны раньше, чем наше правительство или русские?

Неизвестно почему, но мысль эта показалась Дерриксону очень забавной. Он громко засмеялся за своим облаком дыма, и я засмеялся вместе с ним.

– Бог ты мой, да вы такой же чудак, как старый Тримбл. Но он, видно, одумался, потому и перестал платить взносы. Нет уж, сынок, ни одно частное лицо и ногой не ступит на Луну, по крайней мере нам с вами до этого не дожить.

– Вы уверены?

– Уверен? – гремел Дерриксон. – Черт возьми, конечно, уверен!

– В таком случае позвольте нам уплатить взносы за все эти годы и восстановить нашу страховку.

Голова Дерриксона снова вынырнула из дыма, и он как бы нацелил на меня свою вонючую сигару.

– Конечно, – сказал он. – А почему бы и нет?

– Вот и прекрасно. Так сколько мне нужно уплатить за все эти годы?

Дерриксон вновь откинулся на спинку кресла, и дым опять поглотил его.

– Пятьсот долларов в год, – сказал он.

– И срок истек семь лет назад?

– Совершенно верно. Если вы хотите покрыть всю задолженность, вам придется уплатить сразу три тысячи пятьсот долларов. И еще мы бы хотели получить взносы за будущий год тоже, авансом. Итого ровно четыре тысячи.

– Устроит вас чек за моей подписью? – спросил я, и полез во внутренний карман.

– Разумеется. Но к чему так торопиться?

– Мне хотелось бы покончить с этим делом сейчас же. Терпеть не могу, когда что-то висит над душой.

Теперь, когда я готов был выложить деньги, Дерриксон огромными ручищами отогнал от лица дым. Густые сизые струи поплыли по комнате.

– Выписывайте чек на компанию «Деррик и Дерриксон». Четыре тысячи долларов.

Он нажал на кнопку селектора и закричал:

– Принесите папку журнала «Принц»!

– Слушаю, сэр.

Дерриксон открыл нижний ящик стола и вытащил печатный бланк; вверху стояло: «ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ПОЛИСА». Он вздохнул и отвинтил колпачок авторучки.

– Как только я это подпишу, – сказал он, – вы снова будете полностью застрахованы. – Он громко хихикнул. – От неожиданного путешествия на Луну.

Я закивал и торопливо сунул ему чек. Потом взглянул на часы.

– Ну что же вы, подписывайте, – сказал я.

– Сначала нужно заполнить кое-какие графы. Для этого мне и понадобилась папка вашего журнала.

– Может, я могу дать вам все сведения?

– Ну нет. Нужны документы.

Дерриксон пососал сигару и досадливо поморщился – она погасла. Он положил перо, снова зажег сигару и принялся опять изничтожать остатки свежего воздуха в комнате. Через несколько минут вошла рыжая секретарша с папкой в руках.

– Сэр… – начала она.

– Одну минуту, мисс Фрилей.

Она терпеливо остановилась у стола и улыбнулась мне. Дерриксон проворно списывал из папки нужные данные, время от времени выглядывая из дымного облака.

– Ну вот, – сказал он наконец. – Теперь остается только поставить мою подпись…

– Сэр… – опять сказала рыжая, и я вдруг люто ее возненавидел.

– Одну минуту, мисс Фрилей, – сказал Дерриксон.

– Сэр…

– Какого черта, мисс Фрилей, в чем дело?

Я не отрываясь смотрел на его перо, повисшее над бумагой.

– Может быть, вы сначала подпишете… – сказал я.

– Извините, сэр, – сказала рыжая, – я вовсе не хотела вам мешать. Но случилось необыкновенное событие.

– Что такое?

Дерриксон положил перо, с него на бланк упала крошечная капелька чернил. Он вопрошающе поднял глаза.

– Человек слетал на Луну! – взволнованно объявила рыжая.

Дерриксон стиснул в зубах сигару и схватил перо, словно бумага под ним загорелась.

– Что-о-о-о? – загремел он.

– Да, сэр, это уже во всех газетах и по радио тоже. Его зовут Димас Дональд. Я в жизни не видала такого обаятельного…

Дерриксон медленно повернулся ко мне вместе с креслом, густые клубы дыма рвались у него из ноздрей и из углов рта.

– Вы… уже… знали, – с расстановкой сказал он.

– Нет, мистер Дерриксон, не знал, – мигом нашелся я. Для меня это полнейшая неожиданность. Ну просто полней…

– Вон! – завизжал Дерриксон. – Вон отсюда, а не то я…

– Но, мистер Дерриксон…

– Вон отсюда, подонок ты эдакий!

– Но…

– Вон, ты… ты… жулик!

Я вскочил и кинулся к двери, а за моей спиной рыжая невинно спросила:

– Разве я что-нибудь не так сказала, мистер Дерриксон?

Еще спрашивает!

На следующий день Эймос Дональд приволок доказательства. Он прихватил с собой и репортеров с фотографами, и все комнаты редакции оказались битком набиты – такого у нас сроду не бывало.

Дональд принялся выкладывать мне на стол свои доказательства, одно за другим.

– Вещественное доказательство номер один, – объявил он. Туф. Взят с поверхности Луны.

– А откуда это видно? – спросил Джон.

– Дайте ученым, пускай проверят. На Луне нет атмосферы. Нет эрозии. Нет выветривания. Пусть сравнят с земным туфом. Все так и есть, без подделки.

– Ладно, номер один, – устало согласился я.

– Вещественное доказательство номер два – серебро. Тоже с Луны.

И он грохнул на стол кусок серебра величиной с мою голову.

– Номер два, – подтвердил Джон.

Теперь Дональд поднял мешок. Мешок был большой, и поднимать его пришлось обеими руками. Дональд вывернул его, и на красное дерево посыпалась всякая всячина.

– Вещественное доказательство номер три – лунная пемза. Из кратера Архимеда. Без обмана, уж поверьте.

Мы с Джоном переглянулись. Оба мы думали в ту минуту об одном и том же – о казне «Принца», которая насчитывала двадцать одну тысячу четыреста пятьдесят шесть долларов и тридцать один цент. До миллиона долларов далековато. Прямо-таки очень и очень далеко.

Мистер Дональд открыл чемодан и вынул оттуда нечто бесформенное, состряпанное из нейлона и резины.

– Мой космический скафандр, в нем я ходил по Луне, преспокойно пояснил он.

В комнате поднялся гомон, засверкали вспышки магния. Я посмотрел на скафандр и на гермошлем, который виднелся в глубине чемодана.

– У меня их два, – сказал Дональд. – Один запасной. Он у меня там, на корабле.

– Где-где? – переспросил я.

– Да на корабле же. На котором я летал, – пояснил мистер Дональд. – Ведь тут уж без корабля не обойдешься, знаете ли.

– Конечно, – подтвердил Джон и кивнул. – Без корабля тут никак не обойтись, Берт.

– Да, разумеется.

– А вот это я приберег на закуску, – сказал мистер Дональд. – Вещественное доказательство номер восемнадцать.

– Восемнадцать?

– Ну да, у меня ведь их полно.

Он показывал еще и еще – богатейший улов для репортеров и фотографов. Наконец он выложил все, до последнего камушка, и у меня на столе скопилось больше образцов, чем в геологическом отделе музея естественной истории. И он уверял, что привез все это с Луны. И еще он уверял, что некоторые из этих минералов – химические соединения, которые существуют только на Луне, где нет ни воздуха, ни воды. Наконец он удалился в сопровождении целой оравы репортеров, а мы с Джоном в ужасе и отчаянии вызвали ученых, которые согласились дать заключение обо всей его добыче.

Джон похлопал меня по плечу.

– Я тебя в беде не оставлю, Берт, – сказал он. – Уж если пропадать, так вместе.

– Спасибо, старина. Я очень это ценю, – сказал я.

В глазах у Джона блеснули слезы, но, может быть, это мне только показалось.

Зато, когда ученые произнесли свой приговор, уж у меня-то в глазах стояли самые настоящие слезы.

Тот из них, что держал речь, с шумом втянул носом воздух, как гончая, и объявил:

– Никаких сомнений. На Земле мы никогда не видели ничего подобного. Если прибавить к этому фотографии, так любезно предоставленные нам мистером Дональдом…

– Что-что? Как вы сказали?

– Фотографии, – повторил оратор. – Те самые, что мистер Дональд привез с Луны. Он был так любезен, что прислал их прямо нам. Считал, что они нам помогут прийти к правильному заключению. Они тоже, вне всякого сомнения, подлинные. Самые мощные наши приборы никогда не смогли бы сфотографировать поверхность Луны с такими подробностями. Итак, повторяю: эти фотографии вкупе с образцами не оставляют ни малейшего сомнения в том, что мистер Дональд действительно побывал на Луне.

Оратор смущенно откашлялся.

– Мы… э-э-э… Мы хотели бы дать вам совет, мистер Мерриан.

– Какой?

– Уплатите мистеру Дональду его миллион долларов.

Мистер Дональд приберег свой космический корабль напоследок. Мы с Джоном настояли на том, чтобы осмотреть его потихоньку, без репортеров. Дональд согласился: ведь теперь его миллион был почти у него в руках. К тому же он хотел отнести туда свой скафандр и весь набор вещественных доказательств. В кабине он повесил скафандр в шкаф рядом с запасным, убрал на место экспонаты и устроил нам подробнейшую экскурсию по кораблю.

– Единственный в своем роде, – гордо заявил он. – Я его строил целых двадцать лет. Другого такого нет на свете.

– Наверно, им очень трудно управлять, – заметил я.

– Ничуть, – возразил мистер Дональд. – Напротив, ничего не может быть легче. Вот смотрите: в него вмонтирован орбитный вычислитель. Я-то хотел лететь только на Луну. Так что мне оставалось при помощи вот этих кнопок задать машине год и день полета, а она сама вычислила, где в этот день и час находится Луна и по какой орбите надо лететь. Потом я включаю зажигание и корабль летит, – он многозначительно поднял палец вверх, – прямиком на Луну.

– Значит, это было не сложно, – сказал Джон.

– Проще простого. На этой малютке ничего не стоит добраться до любой планеты. Кто угодно с этим справится без малейшего труда.

– Что ж, – сказал я Джону. – Видно, придется выдать ему его миллион.

– Видно, так, – устало согласился Джон.

– Теперь нам, пожалуй, пора обратно в редакцию. Позвоните нам завтра, мистер Дональд, ваш чек будет готов.

– Надеюсь, теперь вы больше не сомневаетесь?

– Нет, конечно, – сказал я и слабо улыбнулся. – Как же иначе? Вы нас убедили.

Мистер Дональд просиял. Он вывел нас из кабины, и мы спустились по трапу. Взлетная площадка была пустынна, и под черным беззвездным небом мы зашагали к ожидавшему нас автомобилю.

– Как-то пусто тут у вас, – заметил Джон.

– Так и должно быть, – ответил мистер Дональд. – Ведь реактивная струя – штука опасная. Люди могут пострадать.

– Ну, понятно, – сказал я.

– Угу, – промычал Джон.

В молчании мы вернулись в город.

У самой редакции мистер Дональд вышел из машины.

– Надеюсь, вы приготовите мне чек к завтрашнему дню, сказал он. – Я собираюсь слетать туда еще разок. А с Луны, может, махну на Марс. Но для этого понадобятся всякие припасы, прорва всего. Часть моего миллиона как раз на это и пойдет.

– А как насчет горючего? – спросил Джон.

– У меня там полные баки. Вот только получу деньги, закуплю все, что надо, – и можно лететь.

Я вспомнил наш тощий банковский счет – двадцать одна тысяча четыреста пятьдесят шесть долларов и тридцать один цент – и подумал, много ли припасов накупит на них мистер Дональд. Джон поглядел на меня, и я понял, что и он думает о том же.

– Что ж, спокойной ночи, мистер Дональд, – сказал я.

– Доброй ночи, друзья. Завтра увидимся.

– Ну ясно! – крикнул Джон уже ему вдогонку.

Тут мы с Джоном поглядели прямо в глаза друг другу и оба расплылись до ушей.

– А вдруг мы с тобой дурака сваляли? – озабоченно спросил меня Джон два дня спустя.

– А миллион долларов у тебя есть?

– Это после всех-то расходов? Черта с два, скажи спасибо, если у нас осталась хоть тысяча.

– Значит, все правильно, – просто сказал я.

– Да, видно так.

– Бьют – беги.

– А вдруг он нас догонит?

– Никогда в жизни, – ответил я. – Как ни говори, он уже старик. И потом, мы ведь можем лететь куда угодно – у нас богатый выбор.

– И вполне можем основать новый журнал, – с надеждой сказал Джон. – Где-нибудь в другом месте.

– Ясно, и волноваться не о чем.

Мы откинулись на спинки кресел и с наслаждением потянулись.

Трюмы битком набиты, баки полны горючего, и космический корабль послушен и кроток, как дитя.

Мы откинулись в наших креслах и смотрели, как среди звезд плывет нам навстречу Луна.

ГОСТЬ НА ПРАЗДНИКЕ

(рассказ)

Что вы мне там толкуете о подонках! Уж такого подонка, как Одд Гендерсон, я в жизни не видел.

А ведь речь идет о двенадцатилетнем мальчишке, не о взрослом, у которого было вполне достаточно времени, чтобы у него успел выработаться скверный характер. Во всяком случае, в тысяча девятьсот тридцать втором году, когда мы, двое второклашек, вместе ходили в школу в захолустном городке сельской Алабамы, Одду было двенадцать.

Худющий мальчишка с грязно-рыжими волосами и узкими желтыми глазами, непомерно долговязый для своего возраста, он прямо-таки громоздился над своими одноклассниками, да иначе и быть не могло – ведь нам, остальным, было всего по семь-восемь лет. В первом классе Одд оставался дважды и теперь уже второй год сидел во втором. Прискорбное это обстоятельство объяснялось вовсе не его тупостью – Одд был парень смышленый, вернее говоря, хитрый. Просто он был типичный Гендерсон. Семейство это (десять душ, не считая папаши Гендерсона, а он был бутлегер и не вылезал из тюрьмы) ютилось в четырехкомнатном домишке рядом с негритянской церковью. Свора хамов и лоботрясов, и каждый только того и ждет, чтобы сделать тебе гадость; Одд был еще не самый худший из них, а это, братцы мои, что-нибудь да значит.

Многие ребята у нас в школе были из семей еще более бедных, чем Гендерсоны: Одд имел хоть пару ботинок, а ведь кое-кому из мальчиков, да и девочек тоже, приходилось разгуливать босиком в самые страшные холода – вот как сильно кризис ударил по Алабаме. Но ни у кого, просто ни у кого не было такого нищенского вида, как у Одда: пугало огородное, тощий, конопатый, в пропотевшем, изношенном до дыр комбинезоне – арестант из кандальной команды и то постыдился бы напялить на себя такой. Одд вызывал бы жалость, не будь он до того отвратный. Его боялись все ребята – не только мы, малыши, но и его однолетки, и даже те, что постарше.

Никто никогда не затевал с ним драки, лишь однажды на это отважилась Энн Финчберг по кличке Тюля, такая же забияка, как Одд. Тюля эта, низенькая, но крепко сбитая девчонка с мальчишескими ухватками, дралась как черт; в одно прескверное утро во время большой перемены она набросилась на Одда сзади, и трем учителям (каждый из них наверняка ничего не имел бы против, если б сражающиеся стороны растерзали друг друга на куски) пришлось изрядно потрудиться, пока удалось их разнять. Потери были примерно равные: Тюля лишилась зуба и половины волос, а на левом глазу у нее постепенно образовалось бельмо, и зрение так и не восстановилось; Одд вышел из боя со сломанным пальцем и такими глубокими царапинами, что шрамы от них останутся до гробовой доски. Много месяцев потом Одд пускался на всевозможные хитрости, чтобы втянуть Тюлю в новую драку и взять реванш, но Тюля считала – с нее хватит, и обходила его за милю. Я охотно последовал бы ее примеру, но не тут-то было: к несчастью, я стал предметом неусыпного внимания Одда.

Учитывая время и место действия, можно сказать, что существование мое было безбедным: я жил в старом, деревенского типа доме с высокими потолками на самой окраине города, где уже начинались леса и фермы. Дом принадлежал моим дальним родственникам – трем сестрам, старым девам, и их брату, старому холостяку; они предоставили мне кров, ибо в моей собственной семье возникли неурядицы. Начался спор о том, кто же будет меня опекать, и в конце концов в связи с некоторыми привходящими обстоятельствами я очутился у этого, довольно-таки странного, семейного очага в Алабаме. Не скажу, чтобы мне было там плохо; ведь именно на те годы приходятся немногие радостные дни моего в общем-то тяжелого детства, и ими я обязан младшей из трех сестер, которая стала первым моим другом, хотя ей было уже за шестьдесят. Она сама была ребенком (а многие считали – и того хуже, и за спиной говорили о ней так, будто она второй Лестер Таккер – бедолага этот, славный малый, бродил по улицам нашего городка в тумане сладких грез) и потому понимала детей вообще, а уж меня понимала полностью.

Чудно, наверно, когда лучшим другом мальчика становится старая дева за шестьдесят, но у нас обоих были не совсем обычные взгляды на жизнь и не совсем обычные биографии, оба мы были одиноки и неизбежно должны были стать друзьями, обособившись от остальных. За исключением тех часов, которые я проводил в школе, мы трое – я, мисс Соук (как все называли мою подружку) и наш старенький терьер Королек – были неразлучны. Мы выискивали в лесу целебные травы, ходили рыбачить на дальние ручьи (удочками нам служили высохшие стебли сахарного тростника), собирали разные диковинные папоротники и прочее, а потом высаживали все это в жестяных ведрах и старых ночных горшках вместе с вьющимися растениями. Но в основном жизнь наша была сосредоточена в кухне типично деревенской кухне, где почетное место занимала огромная черная печь; она топилась дровами и зачастую бывала одновременно и темной, и раскаленной, как солнце.

При встрече с чужими мисс Соук съеживалась, как мимоза, и жила затворницей – она никогда не выезжала за пределы нашего округа и ничем не походила на своего брата и сестер, очень земных, несколько мужеподобных дам, которым принадлежал галантерейный магазин и еще несколько торговых заведений в городе. Брат их, дядюшка Б., был владельцем хлопковых полей, разбросанных вокруг города; автомобиль водить он отказывался и вообще не желал иметь дело ни с какими механическими средствами передвижения, а потому весь день трясся в седле, мотаясь с одной фермы на другую. Человек он был добрый, но молчун только и буркнет, бывало, «да» или «нет», а так рта не раскрывал, разве только затем, чтобы поесть. Аппетит у него всегда был как у аляскинского серого медведя после зимней спячки, и задачей мисс Соук было кормить его досыта.

Основательно мы заправлялись только за завтраком; обедали (за исключением воскресных дней) и ужинали чем придется – частенько утренними остатками. А вот за завтраком, подававшимся ровно в половине шестого, мы прямо-таки объедались. У меня и по сей день начинает сосать под ложечкой и делается грустно на душе, стоит только вспомнить эти предрассветные пиршества: ветчина и жареные куры, свиные отбивные, жареная зубатка, жаркое из белки (в сезон, разумеется), яичница, кукурузная каша с вкусной подливкой, зеленый горошек, капуста в собственном соку, хлеб из маисовой муки – мы макали его в подливку, – лепешки, сладкий пирог, оладьи с черной патокой, сотовый мед, домашние варенья и мармелад, молоко, пахтанье, кофе с цикорием, ароматный и непременно обжигающий, словно адское пламя.

Стряпуха наша вместе со своими помощниками, Корольком и мною, каждое утро поднималась в четыре часа, чтобы растопить печку, накрыть на стол и все приготовить к завтраку. Подниматься в такую рань вовсе не так трудно, как может показаться на первый взгляд; мы к этому привыкли, да и спать ложились, едва сядет солнце и птицы устроятся на ночлег в ветвях деревьев. И потом, подружка моя была совсем не такая хрупкая, какой казалась с виду; хоть после перенесенной в детстве болезни плечи у нее и сгорбились, руки были сильные, ноги крепкие. Движения – легкие, точные, быстрые; старые теннисные туфли, из которых она не вылезала, так и поскрипывали на навощенном полу кухни; лицо приметное, с тонкими, хоть и резкими, чертами – и прекрасные молодые глаза говорили о стойкости, порожденной скорее светлою силой духа, чем чисто телесным здоровьем, зримым, но бренным.