Текст книги "Гера"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

         Аня молчит.

– Знаешь, зачем я говорю тебе об этом?

– Зачем?

– Хватает совести спрашивать? Затем, чтобы ты понимала, что оказала Герасимову медвежью услугу. Не вышло из тебя Маты Хари, моя прелесть. Только поначалу я хотел, чтобы ты оставалась для меня женщиной-загадкой. Но когда ты увидела Герасимова в «Али Бабе», все загадки для меня сразу закончились... Может быть, тебе кажется, что ты любишь его и должна чем-то жертвовать ради него, рисковать собой, чтобы спасти его дрянную жизнь. Женские фантазии вообще необъяснимы и абсолютно беспочвенны, – Шубин усмехается. – Но пока ты в них веришь, они существуют. Я знаю, что это ты предупредила его вчера...

         Его тон становится ледяным.

– Зачем же тогда ты... ты рассказывал мне все это? О нем... О его работе...

         Аня выглядит растерянной. Ее по обыкновению наивное выражение лица становится еще наивнее. Глаза влажнеют.

– Ты не спасла его, – продолжает Шубин вместо ответа. – Куда бы он ни уехал, его будут искать и найдут, достанут из любой щели.

         И вдруг ее наивное, растерянное лицо тоже становится жестким.

– По крайней мере, он не будет унижен тобой. Тобой лично.

         Шубин пожимает плечами.

– Может. У вас, хохлов, свои понятия – я не спорю. Пусть лучше он получит пожизненный срок в Брюсселе. Не знаю, на что ты обрекла своего «коханого», но для него эта история закончится нескоро, если вообще закончится. И скорее всего – больше ты его не увидишь.

         Он поднимается и идет к двери.

– Мы тоже прощаемся, как ты поняла.

         И выходит. Аня даже не успевает ничего ответить. Кажется, что-то осталось недосказанным, но уже не понять, что и о чем...

         Аня вдруг понимает, что Шубин умышленно вовлек ее в какую-то игру, правил которой она так и не узнала. По ее мнению – он проиграл. Но в таком случае он не был бы так спокоен.

Ей больше ничего не остается, как вернуться в Киев, работать и верить, что Сашка спасся.

И она возвращается... На звонки Герасимов не отвечает. Потом ее начинает преследовать мысль, что ее телефон может прослушиваться. Она выбрасывает его в мусорную урну прямо посреди улицы, а потом уже начинает соображать, что Шубин вряд ли распылялся бы на такие дешевые фокусы.

Покупает новый телефон с новой сим-картой. Никто не звонит. Тишина.

В Киеве тоже льет дождь, сбивает остатки листвы с деревьев и несет потоками по мостовой. Но в Киеве легче...

На домашний иногда звонит бабушка, интересуется, как Аня поживает, как себя чувствует и не собирается ли выходить замуж.

Однажды звонила Весна – из далекой-далекой Австралии.

– Я беременна! – кричит в трубку и задыхается от счастья. – Доктор сказал, что будет девочка. Я назову ее Анна.

– Не надо...

– Что?

– Как Дарко?

– Дарко работает. Много работает – в отделе продаж в одной фирме. Вместе с моим мужем. Мой муж программист.

– Это очень хорошо.

– А ты нашла своего парня? Того, который звонил в госпиталь?

– Нашла. И снова потеряла.

– Ничего. Так всегда бывает, – говорит Весна. – Человек долго идет к своему счастью. Я долго шла.

         Аня не знает, дойдет ли. И в том ли направлении движется? И если придет, то когда это случится? И не будет ли слишком поздно? Говорят, никогда не поздно почувствовать себя счастливой, но горечь несвоевременности вполне может отравить долгожданное счастье.

         Она снова и снова пытается понять, что же заставляло ее столько раз самой отталкиваться от Герасимова. Стоило ей согласиться – все, о чем она мечтала, стало бы явью. Но этого казалось недостаточно. И чего именно не хватало ей в Герасимове, с которым она даже не была близка, сказать сложно...

         Если только Сашка спасется, если останется жив, если они встретятся, она не будет раздумывать ни секунды. Но теперь слишком много «если»... И в целом – это вряд ли возможно.

         С каждым днем все тягостнее становится ожидание. Сколько, как долго, до каких пор можно ждать? И как долго выдержит ее сердце? Аня смотрит с завистью на каждую беременную женщину, приходящую к ней на прием. Расспрашивает подолгу о самочувствии. И, может быть, потому, что в ее кабинет попадают только обеспеченные пациенты, все беременные кажутся ей счастливыми, самодостаточными, гордыми тем, что являются хранительницами новой жизни. У них счастливые семьи и любящие мужья. О тех, кто перебивается с хлеба на воду, рожает без мужей и надеется только на государственное пособие, Аня ничего не знает. Она видит ясно только одно: в ее годы уже пора иметь собственную семью, а не выспрашивать посторонних женщин об их радостях.

         Тем временем надвигается зима. Город цепенеет от предчувствия мороза, улицы пустеют. Прохожие движутся перебежками – от тепла к теплу. Декабрь выпадает снегом и немного скрашивает пустынность зимнего города. Со второй недели декабря обрушивается сезон гирлянд и елочных украшений – вскоре не остается и следа от холодной мрачности. Расцвеченный и разукрашенный Киев поглощен ожиданием новогодних праздников – таких привычных и таких необычных из года в год. Подарки, елки, свечи, игрушки, фотографии заснеженных деревьев, – все успешно работает на имидж Нового года.

         Каждый Новый год – новый праздник. Новые надежды на новое счастье.

         Аня тоже надеется вместе со всеми. Но ничего не происходит – она встречает праздник в одиночестве. В своей киевской квартире. Без слез. Без радости. Насухую.

         А на Рождество едет к бабушке. И та не знает, что ей делать с таким огромным счастьем – видеть Аню. Аня гостит долго, выслушивает рассказы обо всех соседях, а сама отмалчивается.

– А Герасимовы что? – спрашивает только между прочим.

– Внуков Валя нянчит.

– А Сашка?

– Говорят, убили его.

– Кто... говорит?

– Валентине передал кто-то, мол, за границей убили.

– Не может быть этого!

– Знакомый его какой-то приезжал. Денег привез. И говорит, мол, сына не ждите...

– Когда это было?

– Месяца два назад, – бабушка вздыхает. – Плакала Валентина. Сильно плакала...

18. СТРАХ

         Что-то окончилось навсегда. И нужно жить после этого. Жить заново.

         Вспоминается почему-то Шубин и то, как он привлек ее тогда. Привлек именно тем, что держался так уверенно, так свободно, изысканно и стильно. Вспоминается, как хорошо с ним бывало...

         К весне тело просыпается, пытаясь стряхнуть оковы затянувшейся скорби. Но знакомиться не хочется. Новое знакомство неминуемо повлечет новое разочарование... Шубин, по крайней мере, не оставил неприятного осадка. Даже на прощание он мог высказаться жестче и злее, мог вообще не выбирать выражений, но он остался интеллигентом до конца, не опустился до упреков и выяснения отношений.

         А теперь... она снова, в который раз, оказалась наедине с пришедшей весной. Одна. Совершенно. Абсолютно одна в холодном космосе. Космос всегда холоден к ней. Он с весной не теплеет.

         Апатия захлестывает волнами. Знакомиться... так неприятно. В свои неполные двадцать девять лет Аня – полноценная, самостоятельная личность, много повидавшая и многого достигшая – сама, собственным трудом, в одиночку. Ее финансовой состояние прочно, ее бизнес стабилен, она реализована как специалист. Знакомиться с мужчинами, которые сами ищут в ней опору и поддержку – какой смысл? В Шубине тогда привлекла именно сила, именно его уверенность в себе.

         Ровесники Анны – молодые оболтусы, увлеченные компьютерными играми, футболом и пивом. А те, кто старше, уже женаты, или – того хуже – уже разведены и заняты тем, что меняют женщин. Аня уверена, что на подобные связи даже не стоит тратить времени.

         Иногда она пытается стряхнуть с себя задумчивость и оглядывается по сторонам. Случается это обычно в автомобильных пробках или в супермаркетах. На миг в поле зрения попадают какие-то лица и тут же исчезают.

         Но потом Аня неожиданно ловит себя на том, что одно лицо начинает повторяться. «Где-то я его видела, где-то видела», – мучится Аня, и не может вспомнить ничего конкретного. Может, этот парень висел рядом с ней на перекрестке под светофором, может, брал мюсли с той же полки в магазине.

         Из окна своего кабинета она видит его серебристую «ладу», припаркованную  на автостоянке около стоматологии. Может, он работает рядом... Аня фиксирует это все отрывочно, забывая в тот же момент, а потом снова с удивлением натыкаясь взглядом на этого невысокого парня с сосредоточенным лицом.

         И только когда она в очередной раз встречает его у подъезда своего дома, замирает и пытается угадать, что он может делать в ее районе. Но тот резко пропадает их виду, свернув за угол. Его машины не видно поблизости. Аня входит в квартиру и закрывает дверь на все замки...

         Снова все забывается, словно стирается сном. Наутро она думает о других делах, о работе, о том, что нужно заехать на заправку. Но, выйдя из авто и случайно взглянув вдаль, снова видит серебристую «ладу». Машина на этот раз припаркована у бордюра метрах в пятидесяти от ее клиники. Может, это другая «лада», Аня не видит четко номера, но совпадения начинают настораживать. В этот день она нигде не встречает сосредоточенного парня, но на следующее утро снова замечает его авто – чуть дальше от клиники, но вполне в поле зрения.

         Она застывает на крыльце. Потом торопливо входит и останавливается в холле. Он следит за ней. Она уверена в этом на сто процентов. Это не мания преследования. Тип, действительно, из дня в день повторяет за ней ее маршрут – по шагу, тщательно, настойчиво...

         Он преследует ее! У Ани начинают дрожать руки. Она отменяет прием и снова выходит на крыльцо. Намерение одно – подойти и спросить прямо, кто он и зачем ходит за ней по пятам. Но никакой машины нет... На том месте, где Аня видела ее утром, пристроилась неказистая «таврия». Поблизости – ничего подозрительного...

         Около недели Аня убеждает себя в том, что испугалась напрасно, что ей ничего не угрожает и все ее страхи – всего лишь фантазии одинокой, нервной женщины. Первое апреля празднуют всем коллективом в клубе «Орион». Корпоративный вечеринки роднят, особенно в такие веселые дни. И вдруг за одним из столиков вглубине зала Аня замечает водителя серебристой «лады». Парень пьет пиво в дальнем углу и не смотрит в ее сторону, потом расплачивается и уходит. Может, другой на ее месте в шуме и суете вечеринки не обратил бы внимания на какого-то посетителя в темном углу, но для Ани, хорошо знакомой с ежесекундной опасностью, этого вполне достаточно, чтобы снова почувствовать себя на войне...

         Она поднимается резко и идет следом за незнакомцем, но у выхода теряет его. Машины на стоянке не видно. Аня возвращается за столик с помертвевшим лицом. Убеждает себя в том, что в этой встрече не может быть ничего необычного: парень просто зашел в клуб выпить пива, узнал, какая намечается программа и ушел, даже не взглянув на нее. Но бокал все равно дрожит в ее руке.

– Узнала кого-то? – Света оглядывается по сторонам.

– Узнала? Нет.

         Чтобы узнать, нужно быть знакомой с человеком. А она не знает его, но так боится. И боится именно потому, что не знает. Кажется, уже боится и музыки, и шума этого вечера, и самого клуба...

– К сожалению, должна вас покинуть...

         Все думают, что она спешит на свидание. А она возвращается в пустую квартиру, выходит на балкон и ищет взглядом серебристую «ладу». Ее нет... Но ощущение того, что ее хозяин рядом, не проходит.

         Постепенно нормальный сон пропадает. Она и во сне продолжает прислушиваться, не открывается ли ее дверь. Это же так просто – открыть дверь и войти…

         Аня сидит в постели, широко раскрыв глаза. Хочется попросить помощи. А не у кого. Не у Шубина же. Шубин...

         Это вполне может быть человек Шубина. Но какой смысл в этой слежке? Если бы Герасимов был жив и пытался связаться с ней – тогда, возможно... Но теперь, когда Сашки нет, это абсолютно бессмысленная затея. Вариантов всего два: либо Шубин не знает, что Сашка погиб, либо Сашка жив. Либо этот парень – местный маньяк. Либо у нее паранойя. Выходит, вариантов намного больше...

         Мысли не дают Ане спать ночами. Она не включает ни радио, ни телевизор, кажется, что шум помешает ей услышать приближение преследователя. Ощущение опасности изводит...

         Пожалуй, в Ираке все было прозрачнее. Понятная жизнь и понятная смерть, а не это смутное, призрачное существование, боязнь собственной тени и собственного хриплого голоса.

         Аня молит Бога, чтобы что-то изменилось. Но страх заполняет ее сердце до краев.

19. ДАРКО

         Когда звонит телефон, Аня вскакивает от ужаса. Руки трясутся. Во-первых, домашний вообще звонит редко: все ее коллеги знают новый номер мобильного. Ну, может бабушка...

         Но из трубки прорывается такой далекий, полузабытый, совершенно английский голос...

– Мне нужно услышать Ану Полетаеву.

– Здраво! – говорит Аня, узнавая его и приходя в себя.

         Судорожный страх сменяется радостью.

– Здраво! Здраво, Дарко!

– Ана!

– Дарко! Како си?

         Она уже не помнит ни английского, ни сербского. Она привыкла быть дома. А Дарко уже привык к чужбине и к английскому, как к родному...

– Нормально. Живу, работаю. Весна родила девочку. Назвали Ана – в твою честь, – говорит быстро.

– А ты как?

– Я работаю...

         Вот и все новости...

– Ана...

– Да?

– Я хочу тебя видеть.

– Я тоже очень хочу тебя увидеть, – отвечает она эхом.

– Ты одна?

– Да.

– Я приеду.

– Как?!

– Ты живешь в Киеве?

– Да, но... Это очень далеко, Дарко...

         Связь прерывается. Дарко? Она просто так это сказала, по-дружески... Из вежливости. Чтобы сделать ему приятное. Близость с Дарко помнится плохо. Была ли близость? Что-то было между ними, тогда... в Измите. Но, кажется, ничего такого, чтобы помнить об этом долго. Тогда почему он помнит?

         Дарко прилетает через два дня. Звонит рано утром уже из аэропорта.

– Я в Киеве.

         Она отменяет прием и несется в аэропорт. Покупает букет алых роз и преподносит их Дарко. Может, мужчинам и не дарят цветов, но ничто не выразит ее радости лучше, чем эти розы.

         Дарко – совершенно прежний: среднего роста, худощавый, с темной бородкой и кудрявыми волосами. Только очень счастливый: его карие глаза просто сияют. Он обнимает ее вместе с розами и целует в губы долгим поцелуем. И Аня чувствует, что встретила далекого родственника – вроде бы и рада встрече, но расспрашивать его – никакой охоты.

         Зная, что их свидание наедине еще впереди, Аня уводит Дарко в ресторан.

– Я привез тебе небольшой подарок, – улыбается он, не сводя глаз с ее лица.

         На столе появляется плюшевый кенгуренок.

– Ах! – Аня берет в руки игрушку.

– Это не все, – добавляет он и протягивает ей коробочку.

         Внутри – обручальное кольцо с бриллиантом. И, скорее всего, это то, ради чего Дарко «много работал» и ради чего проделал долгий путь в Киев. Но теперь, заглядывая Ане в глаза, он выглядит очень неуверенным. Таким, каким был в Измите, и таким, каким остался в ее памяти.

         Это предложение. Предложение изменить все, оставить здешнюю жизнь, переполненную зыбким страхом и ожиданием невозможного, улететь в Австралию, выйти замуж, обрести семью, верных друзей, стать матерью... стать счастливой.

– Это замечательный подарок, Дарко. Но я не могу его принять, – говорит Аня.

         Захлопывает коробочку и отодвигает от себя.

– Я не собираюсь ничего менять.

         Она безумно хочет все изменить, но... но не с Дарко.

– Возьми просто так, – говорит он, отворачиваясь. – Я не подарю его другой.

– Я не могу.

         Дарко не притрагивается к кольцу.

– В Киеве я как дома, – произносит вдруг он. – Я понимаю отрывки фраз, которые слышу. И люди здесь похожи на наших.

– Ты ругал украинцев, я помню...

– Сербы тоже не очень хороши, – усмехается Дарко.

         Прежней радости как не бывало. Что-то сломалось между ними, и кажется, сломалось то, чего и не было. Но обломки есть – лежат рядом с тарелками и бокалами в маленькой бархатной коробочке.

– Сердишься на меня? – спрашивает Аня.

– Нет. Просто я думал, что если ты захотела меня видеть, то решилась на что-то серьезное.

         Выходит, что она виновата. Но Дарко не сердится... Он добрый малый, правда.

         В машине оба молчат. И от тишины становится неловко, словно вина Ани вырастает еще больше.

– У нас сейчас осень, – говорит Дарко.

– Красиво?

– Да, Мельбурн – очень красивый город. Много людей. Парки...

– Не жалеешь о...

– О чем?

– О Турции?

– О Турции? – удивляется Дарко. – Нет. Хотя Турция ближе к дому. А ты жалеешь?

– Да, – признается Аня. – Жалею... Я тогда больше надеялась на счастье. Может, потому, что была моложе...

         В ее квартире Дарко даже не осматривается.

– Я могу переночевать в отеле, – говорит, глядя в пол.

– Не надо, – Аня берет его за руку. – Я тебе очень рада, правда...

– Ты странная, – говорит он, подходя к окну. – Мне кажется, ты очень жестокая. Не к другим, а к себе самой. Именно поэтому ты вернулась в Киев.

         В комнате уже вечер. Теплый апрельский вечер, тонкий и прозрачный, как Дарко. Нет никакого страха. Не слышно ничьих шагов на лестнице. И она не одна.

– Я хочу тебя, – говорит Аня.

         Он пожимает плечами. Похоже, не очень-то ей верит, и ему самому непонятно, зачем он ехал так далеко и что делает в чужой стране.

         Он продолжает молча смотреть на Аню. А она расстилает постель и начинает раздеваться. Тогда, наконец, и Дарко сбрасывает пиджак. Снимает одежду неторопливо, словно нехотя, но, оказавшись рядом с ней в постели, приникает к ее телу.

– Я так ждал этого, Ана. Я так хотел тебя...

         И вдруг шаги возвращаются в ее сознание. Словно кто-то стучится снаружи...

         Она отстраняется резко.

– Ты слышишь?!

         С лестничной площадки, действительно, доносится шум. Но это не стук в дверь, потому что дверь открывается без стука. И в ту же секунду в комнату вваливаются трое, один из которых приказывает напарникам:

– Вяжите этого кренделя! Это он!

         В одном из непрошеных гостей Аня узнает водителя серебристой «лады». Ей не привиделось, не померещилось. Именно этот сосредоточенный парень первым делает шаг к перепуганному насмерть Дарко.

20. ЗАХВАТ

         Она буквально цепенеет. Их главный бросает Дарко его одежду и приказывает громко:

– Давай, давай, шевелись! В другой раз потрахаетесь! Мы тебя сколько по свету ищем, а ты тут в постели кувыркаешься!

         Дарко кое-как натягивает рубашку.

– Это ошибка, – говорит, наконец, Аня. – Это Дарко. Он серб. Он прилетел сегодня из Австралии.

– Серб он или не серб, на месте разберемся!

         И она, поборов свой испуг, наконец, понимает, что произошло.

– Это не Герасимов, говорю вам! Вы ошиблись!

         Но на нее уже никто не обращает внимания. Водитель «лады» тащит полуодетого Дарко к двери. И старший тоже разворачивается, чтобы исчезнуть из ее квартиры.

– Вы... вы же не бандиты! – Аня, прикрывшись простыней, вскакивает следом. – Вы не имеете права так поступать! Это ошибка!

         И уже на пороге «главный» оглядывается.

– Не верещите, Анна Михайловна! Сам знаю, что поломал вам кайф, да что ж теперь верещать?

– Подонки! Я все расскажу Шубину!

         Пожалуй, она бросает это наугад. Не знает наверняка, украинские или российские это ребята. Но фамилия Шубина не производит никакого впечатления.

– Хоть Господу Богу! – парирует тот и выходит.

         И наваливается тишина. Не та, которая мешала им с Дарко в машине, а совсем другая, похожая на тишину после землетрясения.

         Аня без сил опускается на пол. Кто бы они ни были, они должны понять, что Дарко – не Герасимов. Они должны разобраться…

         До утра она ждет, не вернется ли Дарко. Но ничего не происходит. Больше не слышно ни звонков, ни шагов на лестнице. И только утром она набирает номер, который не думала никогда вспоминать.

– Игорь? Это Анна. Что происходит?

– Где? – спрашивает он спокойно.

– Что происходит с Дарко?

– С кем?

– Не говори, что ты ничего не знаешь. Я замечала слежку постоянно. У меня чутье на такие вещи. Но это такая глупость… такая ошибка…

         Он кладет трубку. И снова она остается в недоумении. Шубин, может, и непричастен к этому инциденту. Мог вообще посчитать ее сумасшедшей. Или того хуже – подумать, что она хочет его вернуть.

         Снова Аня замирает в ожидании. Страшно за Дарко, и стыдно перед ним, словно она виновата в случившемся.

         Оцепенение не проходит. Время исчезает, словно все часы мира останавливаются одновременно. И вдруг в этой пустоте без времени раздается телефонный звонок.

– Ана?

– Дарко?! Где ты? – она так сжимает трубку, что внутри что-то трещит.

– Я в Австралии, дома. Мне сказали, чтобы я позвонил тебе, когда прилечу…

– Тебя отпустили?

– Да. Даже отвезли в аэропорт. Сказали, что произошло недоразумение.

– Тебя не били?

– Нет, все нормально. Расспросили просто.

– Мне так жаль.

– Ты не виновата.

         Немного придя в себя, Аня начинает смеяться. Кто-то вытащил Дарко из ее постели и отправил обратно в Австралию. Хорошая шутка.

         Просто шутка. На остальные вопросы – она никогда не получит ответов. Тем более от Шубина.

         После этого слежка за Аней прекращается. Не мелькает на перекрестках серебристая «лада», никто не ходит по пятам и не косится на нее в супермаркетах. Апрель заканчивается заморозками. Иней покрывает тротуары, и Аня чувствует себя так, словно живет на Северном Полюсе Одиночества.

         Среди коллег по работе много приятелей. Есть, наконец, Света. Но все они, и Света в том числе, помнят о том, что она – хозяйка этого шоу и платит за их участие. Все ровны и приветливы. Сестрички услужливы. Но это – стерильные, больничные отношения. Это сотрудничество в общем деле. Не больше.

         Больше – и не нужно, но общения не хватает. Элементарного, человеческого, живого общения – не в Инете и не по телефону. А за чашкой чаю, к примеру. И Аня чувствует, что продолжает оставаться чужой городу и никак не может с ним сродниться.

         Иногда даже начинает присматриваться к пациентам: годятся ей эти люди в друзья или не годятся. Есть же постоянные клиенты. Некоторые беременные, которые ходят к ней так часто, что она уже побаивается, как бы ей не пришлось принимать роды в собственном кабинете. Она охотно поддерживает беседу с ними, но все они – так или иначе – остаются посторонними.

         Так и идет время. То, которое однажды уже останавливалось во всех часах. В тот момент, когда Дарко нашелся, часы пошли заново, но какими-то рывками. Время то несется галопом, сметая целые месяцы, то замедляется на сутки – когда Аня рыдает в своей квартире так громко, что потом еще с неделю соседи по площадке смотрят на нее странно, случайно столкнувшись с ней у подъезда. В доме слишком тонкие стены. С такими стенами нужно уметь держать себя в руках. Или переезжать в другой дом…

21. ПУТЕШЕСТВИЕ

         Так все говорят: когда устаешь от будней и нет сил надеяться на лучшее, нужно резко сменить обстановку. Лучше всего – отправиться в путешествие, желательно – в кругосветное или свадебное, но можно куда поближе и без марша Мендельсона.

         Аня сидит в бюро путешествий и рассматривает каталог с картинками. Мексика – текила и кактусы. Испания – коррида и кастаньеты. Италия – пицца и спагетти. Не гондолы почему-то, а тарелка с макаронами нарисована. Предлагают еще экзотические туры с сафари…

– А ничего нет… поближе? – Аня, ничего не выбрав, откладывает красочный каталог. – В Москву или в Питер?

– Вы что никогда в Москве не были?! – удивляется девушка-менеджер.

– Была. Совсем недавно. Когда с Шубиным прощалась.

         В последнее время Аня не утруждает себя тем, чтобы причесывать свои мысли или сортировать их, деля на правильные и неправильные, красивые и некрасивые, тактичные и бестактные. Все это вдруг перестало ее тревожить. Она уже не пытается производить какое-то впечатление, не стремится никому понравиться, не боится показаться странной. Может, подобное безразличие пришло с возрастом, а может, она настолько потеряла интерес к людям, что их реакция перестала быть для нее значимой.

– И вы хотите снова в Москву? – переспрашивает девочка-менеджер туристического бюро.

– Нет. Но в Питер я бы съездила.

– Есть зимние туры в Финляндию.

– В мае?

– Нет, в декабре. Путешествие в страну Деда Мороза…

– Что он финн?

– Кто?

– А весной… ничего никуда нет? В Польшу, например?

– Есть тур в Болгарию.

– Когда?

– Через два дня.

– Я успею?

– Если сегодня сдадите документы и все оплатите…

         В каком-то тумане Аня летит в Болгарию и слоняется по улицам Софии вместе с группой туристов. Там и своих русских много, но очень красиво.

– Великолепно, вы не находите? – пристает к ней сосед по лайнеру, бизнесмен Приходько.

– Нахожу, – хмуро соглашается Аня.

         Бизнесмену Приходько все вокруг кажется одинаково великолепным, хотя его загородный дом не уступает по размерам многим софийским музеям. Просто он надеется, что Аня составит ему компанию ночью в одиноком номере отеля.

– А вы Шиллера читали? – спрашивает вдруг Аня.

– Шиллера?

– Вы знаете, это великолепно. Я вам очень рекомендую.

         В Софии солнечно и сухо. Кафе изысканны, цены приемлемы. Но прежняя тоска продолжает кусать сердце изнутри, и Аня довольна только тем, что не поехала с этой тоской в сердце за тридевять земель, чтобы чувствовать на краю света, как ее обкусанное по краям сердце сочится кровью.

         Через неделю она уже сидит с ногами в кресле перед телевизором в своей квартире, словно и не бродила по болгарским тротуарам. Рассказывает приятельницам по телефону, что Болгария великолепна и не зря наши бизнесмены покупают там дома.

– Может тебе стоит еще куда-нибудь съездить? – находчиво предлагает Света. – Путешествия бодрят.

– Все страны одинаково чудесны. Но мне от этого не легче.

– А от чего легче?

– Не знаю.

– Нужно как-то развеяться!

– А что мне развеивать? У меня ни одной мысли в голове. Пусто…

         По телевизору показывают цунами и тайфуны, которые иногда случаются в чудесных странах. А у Ани в квартире тихо-тихо. И в эту тишину звонит бизнесмен Приходько.

– Анна, мне в бюро путешествий дали ваш номер.

– Вот сволочи!

         Он звонит снова.

– Не бросайте трубку, Анна. Я хочу всего лишь увидеться с вами…

         Это неприятно. Он надоедает Ане своими вежливыми звонками еще с неделю. Она звонит в бюро, грозит подать на них в суд за разглашение конфиденциальной информации, и уже сожалеет, что ее вообще понесло в эту Болгарию – вместе с бизнесменом Приходько.

Знакомиться зарекается – с кем бы то ни было.

Наконец, Приходько оставляет ее в покое. Аня так рада этому покою, что начинает казаться, что путешествие пошло-таки на пользу. Она поняла, что может быть еще хуже, чем есть, и еще неспокойнее. И тишину нужно ценить.

Впрочем, рыдания ночами продолжаются. Соседи продолжают коситься подозрительно. Бабушки у подъезда уже указывают своим капризным внукам на Аню: мол, вот девочка не хотела кушать кашу, поэтому и выросла худой, бледной и все время плачет.

Ане не стыдно за себя. Плачет она – даже не от жалости к себе любимой. А оттого, что дни бегут, что уже лето, что жизнь идет впустую, что ничего не изменится, потому что только один человек мог ее изменить. Но она этого всегда так боялась… А теперь – нечего бояться за свои будни, потому что нет больше на земле этого человека. А ее будни остались. И сама она осталась – не умерла вместе с ним. Значит, и не любила.

Любила! И снова слезы застилают все вокруг…

Любила!

Соседка принесла ей картошки с дачного участка.

– Зачем? – не может понять Аня.

– У нас много. А тебе пригодится.

– Мне не нужно.

         Аня хочет сказать, что у нее достаточно денег, чтобы купить всю картошку на рынках города.

– Я не могу есть, – говорит вместо этого.

– Ты мужа похоронила?

– Откуда вы знаете?

– Все говорят.

– Похоронила…

– Это ничего. Ты молодая. Будет другой, – утешает соседка. – Еще лучший будет.

– Не знаю.

– Будет. Еще и детишек народишь. Только поправляться тебе надо!

         Аня берет пакет с картошкой.

– Спасибо.

         Тетя Люба уходит с чувством выполненного долга. Может, даже уверена, что спасла Аню от голодной смерти.

22. ПРЕДЧУВСТВИЕ

         Больше никогда не будет такого дня. Любого из дней – больше никогда не будет. Нужно наслаждаться этим днем, ценить его и любить себя в нем.

         Другая считала бы себя счастливой на ее месте: она обеспечена, имеет собственную квартиру в столице, любимое дело. Живет на Родине. Период мытарств закончился. А здесь, какой бы ни была политическая ситуация, люди все равно будут лечить зубы.

         Но она никак не приживается в Киеве. Словно жмется к стенам домов и не чувствует их защиты.

         Помнит, что бывало в тысячу раз хуже. В Турции с Орханом было хуже, и без него, и потом, а сейчас – спокойно, стабильно и уравновешенно. Но все равно нехорошо. И даже если бы она знала, где похоронен Герасимов, легче бы не стало.

         Нет вещей, которые радуют. Аня ходит в театр и не сочувствует героям, смотрит кино и не восхищается спецэффектами, ужинает в ресторанах и не ощущает вкуса. И даже страстное желание завести семью и детей сошло на нет. Это все… серьезные вопросы, которые лучше не поднимать.

         Бабушка спрашивает по телефону:

– Может, ты бы, Анечка, домой вернулась?

         Бабушка упорно продолжает считать, что Анечка не дома, а где-то в странствиях.

– Мне здесь хорошо, – говорит Аня веско. – Я здесь работаю. Здесь мой дом.

– А Толик вот… с женой развелся.

– Какой Толик?

– Сосед наш, Гали сын старший. Такой хороший мальчик. Про тебя спрашивал.

– Не помню его вообще.

– А он тебя помнит.

         Аня спешит попрощаться.

         В мире что-то меняется. Толик развелся с женой, произошла оранжевая революция, пришла новая власть, в начале сентября снова поменялось правительство. Прошло лето. Снова осень. Но в сущности, для отдельно взятого человека, поглощенного своей тоской, – все то же.

         Обыватели спорят о политических переменах, а Аня чувствует, что никаких перемен нет. Снова ей кажется, что она в пластилиновом городе, где не бывает резких линий. Плавно все. И разрывы какие-то вялые, уже не так болят. Притупилось…

         В сентябре стоят очень теплые дни. Все еще носят летнюю одежду, хотя в бутиках уже объявлены сезоны «Осень-зима-2005». Шопинг тоже не очень привлекает Аню, но она в компании со Светой смиренно ходит по магазинам и примеряет вслед за ней дубленки и ботинки.