Текст книги "Гера"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Нет, не поэтому. А потому что ты постоянно думаешь одну мысль – это на тебе написано – ноющая боль.

– Ты же психолог…

Сашка поднимается.

– Пойдем лучше – выпьем. А потом – ко мне…

– Я не хочу ехать к тебе, друг. Я не хочу секса. У меня может быть все, что я захочу. Завтра же я могу выйти замуж. Но мне не нужен просто брак, просто секс.

– Что тогда?

– Я словно споткнулась…

Он пожимает плечами и снова оглядывает площадь.

– Не хочу быть ничьим хобби.

– Это я поняла.

– И не хочу чувствовать свою вину.

– Ты не виноват. Брось! Мне просто захотелось встретиться с тобой, потому что ты – это ты. Ничего больше. Пойдем…

И вдруг Сашка понимает, что ей не девятнадцать лет. Что она – опытная и мудрая женщина, совершившая ошибку в первом браке, получившая образование за границей и вернувшаяся после всех своих мытарств на Родину. Что она, действительно, психолог, действительно, самостоятельная личность, а не просто дочка богатого папаши. К тому же – потрясающе красивая женщина.

Сашка останавливается и в сгустившихся сумерках смотрит на нее. Темнеет быстро, и небо хмурится, снова угрожая дождем. Липкая ночь подкрадывается к сердцу…

– Я не хочу отпускать тебя, – говорит он, продолжая смотреть ей в глаза.

– А как же твоя девушка?

– У меня нет девушки.

– Этого мне не говори!

Сашка снова качает головой.

– У меня никого нет. Просто больная память.

И она улыбается, поднимает букет к самому лицу и целует алую розу...

– Тогда поедем лучше ко мне. Покажу тебе свою квартиру…

Сашка соглашается. Садится рядом с ней в ее авто, скрываясь за черным стеклом машины от подступающей ночи, словно ныряет в другую, более уютную черноту. Лека живет в новом элитном районе, в высотке на четырнадцатом этаже. У нее большая пятикомнатная квартира – теплая, дорого меблированная, хорошо освещенная, но какая-то пустая.

– Ты здесь живешь? Или с отцом?

– Здесь. Просто я не всегда тут ночую, – она пожимает плечами.

Уходит на кухню заваривать кофе. Квартира наполняется крепким кофейным ароматом и перестает быть пустой.

– А где ты ночуешь? – спрашивает Сашка, беря из ее рук маленькую кофейную чашечку с ночью внутри.

– В клубах. Или… как карта ляжет.

– Ты очень красивая…

Она снова улыбается, но так, словно прощает шалости заигравшемуся мальчугану.

– И ты красивый, Гера, только очень сосредоточенный парень, скованный, словно ты на строевой службе. Ты хмуро живешь. И деньги, скорее всего, никуда не тратишь, потому что у тебя нет никаких желаний.

– У меня есть желания.

Он склоняется к ее полным губам, пахнущим кофе. Но она прикладывает ладошку к его рту.

– Мы же договорились, что ты спишь на диване для гостей.

– Для этого я приехал?

– Да.

– Хорошо.

Он обнимает ее, и ее юное, ароматное тело приникает к нему, она целует его в губы и обхватывает руками, боясь отпустить обратно в темноту. Ее черные глаза обжигают искрами.

Сашка увлекает ее на диван для гостей, и ночь падает сверху.

10. УТРО

А утром он не знает, что сказать. Бывает, что время идет очень быстро, а бывает – замедляется, пространство разрежается, и разреженный воздух не дает вдохнуть полной грудью. Ее улыбка имеет такое свойство – замедлять время.

Она улыбается Сашке, и от этого ему становится тяжело.

– Жалеешь? – спрашивает она, продолжая улыбаться.

– Так обычно у женщин спрашивают.

– Ты же у меня не спрашиваешь.

– Жалеешь?

– Нет.

Он поднимается и начинает одеваться.

– Спешишь?

– Нет.

– Позавтракаем в «Лауре»?

– А где «Лаура»?

– Рядом с моим домом.

– Позавтракаем. А ты не работаешь?

– Нет.

И только оказавшись за столиком роскошного кафе, словно попав в свою привычную атмосферу, она берет его за руку и говорит мягко:

– Я не хочу, чтобы ты переживал из-за этого, Гера. Ты не обманул меня ни в чем, не разочаровал. Вчера я очень хотела тебя – так хотела, словно была пьяна. А ты хороший парень, скромный, честный, я это вижу.

– Честный?

– Я это вижу, – повторяет она. – И если ты сейчас исчезнешь навсегда – я не буду больше тебя искать, обещаю.

Он отворачивается, а потом снова смотрит ей в глаза, словно завороженный ее грустным темным взглядом.

– Я вовсе не хочу исчезать.

И ее глаза, которые все «видят», и все «понимают», мгновенно переполняются сияющей радостью.

– Я не хочу исчезать, Лека, – повторяет Сашка, ловя каждую искру ее взгляда. – Наоборот, я хочу удержать тебя. И самому удержаться… с тобой.

Разреженный воздух царапает его сердце, но Сашка слушает сейчас только свой мозг. И мозг подсказывает ему, что Лека – умная, красивая, самостоятельная женщина, обеспеченная и самодостаточная. И в то же время – хрупкая, одинокая девочка, которая нуждается в его любви и заботе.

Все это происходит осенью. Может, осень принимает за Сашку это решение и говорит за него эти слова. А может, улыбка Леки – и есть осень его жизни, наступившая раньше срока.

Он подносит ее смуглую ладошку к губам.

– Все будет хорошо, милая…

Он не может быть один этой осенью. Не может – с осенью наедине. Он не выдержит больше ожидания звонка, который не прозвучит, ожидания стука в дверь, который не раздастся. Он не вынесет больше ни одной мысли об Ане, о том, где она теперь, и что с ней стало.

Пусть засветится солнечной радостью лицо Леки, пусть засверкают искры в ее взгляде – пусть закончится, наконец, это ожидание.

– Спасибо, – говорит вдруг она и отводит глаза, затуманившиеся слезами.

Сашка снова чувствует себя зыбко. Лека – интеллигентная, образованная женщина, модель и миллионерша, стоит перед ним едва ли не на коленях, словно дешевая шлюха, и молит его о чувстве.  Потом… потом, опомнившись, она ни себе, ни тем более ему не простит этого.

Ситуация странная. Гипнотическая. И очень опасная.

Она увлеклась им, и он знает, что обязательно ее разочарует. Кто он? Бандит? Преступник, почувствовавший вкус к беззаконию? Безмозглый робот? Орудие чужой воли? Чем он заслужил этот умоляющий взгляд прекрасной женщины? Только тем, что красив и хорошо сложен? Тем, что очки делают его интеллигентнее? Тем, что ему нет и тридцати, а у него счета в швейцарских банках? Или тем, что он подлец, который использовал ее и с удовольствием вышвырнул бы на рассвете?

Сашка вдруг падает на колени и ловит в воздухе ее взлетевшие, как испуганные птички, ладошки.

– Лека, девочка моя, я никогда тебя не обижу…

И все в кафе смотрят на Сашку.

– Я не предам тебя, моя милая!

Она резко поднимается и идет к выходу. Сашка едва успевает догнать ее у автостоянки. Теперь, когда приступ самобичевания миновал, ему неловко смотреть ей в глаза.

В машине оба молчат.

– Ок, – говорит, наконец, она. – Я оценила. Просто не люблю, когда мужчина обещает то, в чем не очень уверен. Но твой порыв мне льстит, Гера…

Он пожимает плечами, глядя на дорогу перед собой.

– Мое прошлое – непростая история, но она окончилась. Я не хочу возвращаться к этому и не хочу обсуждать это с тобой.

– Если ты любишь ее, это не прошлое, – парирует она спокойно.

Небо течет по лобовому стеклу вместе с облаками, и его разгоняют щетки дворников.

– Останови! – вдруг решает Сашка.

Она тормозит прямо посреди трассы.

– Я позвоню тебе вечером, – говорит он и выходит.

Машины сигналят, ему вслед несутся трехэтажные маты. Джип срывается с места и исчезает из виду.

А он идет под дождем обратно. Возбужденный мозг постепенно остывает. Лека – его женщина. Они близки. Они будут встречаться. Поженятся. Родят красивых и умных детей. Это хорошее будущее.

Будущее должно быть. Не должно рваться в постоянных предчувствиях беды. Он должен жить – без Ани, жить полноценной жизнью. Должен перестать ждать.

А вдруг она умерла?

И даже если она умерла, у него должно быть будущее.

А вдруг она умерла еще тогда от своей болезни? А он живет дальше и ничего не знает об этом? Сашка останавливается от резкой, парализующей боли. Кое-как нащупывает рукой звонящую мобилу.

– Ну?

– Не нукай! Дело есть, – обрывает его Гром. – Крутое дело, брат, вырисовывается.

– Что за дело?

– Анекдот знаешь? Звонит мужик в пейджинговую компанию: «Вы анонимность сообщений гарантируете?» – «Конечно» – «Тогда передайте абоненту 3848: Саня, забери труп из багажника».

– Очень смешно.

– Вот посмейся, а потом подъезжай в «Фараон».

– Сегодня?

– Нет, твою мать, через два года, когда труп разложится!

– Не мели, Гром, мало ли кто нас слушает – поверят люди.

В ответ – молчание телефона. А Сашка, не медля ни секунды, едет в «Фараон». Серьезные дела не допускают промедления. И мысль о ее смерти не успевает за Сашкой и отпускает его…

Он думает о деле… о Громе. О том, за что тот мог взяться с таким рвением. О том, кому и что уже успел пообещать. Думает – и не может угадать. С Чечней для них покончено. Больше они там не засветятся. Что же тогда? Куда снова?

11. ДЕЛО

«Фараон» днем не пустует. Молодежь потягивает пивко и дымит дешевыми сигаретами. Гром сидит за столиком с менеджером ресторана и что-то объясняет ему, указывая правой рукой в сторону автостоянки. «Фараон», на самом деле, с недавних пор – ресторан Грома, но ему никак не удается завлечь в него солидную публику. По привычке здесь тусуется молодежь с пивом. Гром даже цены поднял, но элитности у заведения не прибавилось.

– Вот этот въезд надо расширить, и стоянку на переделать! Развернуть ее вот туда – к проспекту. И вот эту мебель на заменить! Стулья надо сюда такие – высокие, а не этот металлолом, – доносятся до Сашки раскаты Грома.

– То есть? Пластик купить?

– Сам ты пластик! Высокие такие, широкие стулья, с железными прибабахами.

Лучше объяснить Гром не может. Менеджер Павлик кивает. Вот так – уже почти год – идет переоборудование ресторана «Фараон».

Сашка подошел. Подал руку. Павлик поспешил убраться с глаз босса – решать загадку о стульях.

– Здесь поговорим? – Сашка окинул взглядом публику.

– Да, нормально. Дело такое... Я сам еле въехал. Вот эти ребята, которые нас на Чечню подписали…

– Может, в машине это обсудим? – Сашка снова обводит взглядом посетителей ресторана.

– Да не хочу я в тачке париться. Короче, – он понижает голос, – теперь они отправляют груз в Ирак. Серьезное дело, там ракеты противотанковые, приборы ночного видения, еще разная техника, синтезаторы помех, такое. Отправляют сами. Но они хотят, чтобы ты встретил товар в Багдаде вместе с заказчиками и убедился, что он попал точно в руки – без накладок.

– Что?!

Сашка отворачивается, нервно сглатывает. А потом снова смотрит в беспечное лицо Грома.

– Ты понимаешь, что это такое? Это не сделка даже. Ты видел груз?

– Нет.

– Ты знаешь, как, какими путями и через кого он идет?

– Нет. Но я знаю, где и когда ты должен его встретить.

– А если он не дойдет? Меня просто оставляют заложником – вот и все.

– Гера, эти пацаны ни разу нас не кинули! – парирует Гром. – И за то, что ты встретишь товар, нам заплатят больше, чем мы заработали за всю нашу жизнь.

Теперь «мы» звучит очень твердо. И Сашка про себя кивает: если даже товар не дойдет и Сашка не вернется, Гром просто не получит обещанную прибыль. От этого он не перестанет дышать в привычном ритме, есть, пить, думать о замене стульев и расширять въезд к «Фараону». В подтверждение  этого он подталкивает Сашке бумаги с массой печатей и книжечки новых документов.

– С этого момента ты украинский военнослужащий национального контингента в Ираке. Мы прорвемся!

Сашка аккуратно складывает все синие печати.

– Даже в самую темную ночь – трахают не сутенеров…

Гром реагирует мгновенно:

– Я что должен был – отказаться?! Тебя пригласили как суперпрофи, а я должен был все бросать и бежать в кусты какать?

– Не ори, а то подумают, что в «Фараоне» туалетов нет! – обрывает его Сашка. – Я поеду, конечно. Просто хочу, чтобы ты знал, что это не петарды возить на польские рынки. Там идет война.

– В Чечне тоже идет война.

– И поэтому мы туда больше не сунемся.

– Если заплатят столько, сколько сейчас, – сунемся и на Луну. Взорвем ее на!

Сашка уходит, продолжая думать о Луне Грома. Это и не сделка вовсе! Это обычная подстава в необычных условиях. И его пригласили вовсе не как «суперпрофи», а как безбашенного хохла, которому все равно – жить или удобрить своими костями песок пустыни. Вот и все дело. Даже песку это не поможет.

Вечером Сашка набирает номер Леки и, словно с другой планеты, слышит ее радостный голос.

– Я должен уехать…

– Когда?

– Завтра утром.

– Я хочу тебя видеть, – радость меркнет.

Он едет к ней. Объясняться бесполезно, и не хочется. Хочется тишины.

Она – в серебристом костюме, с каким-то рассеянным выражением лица. Из обычной гладкой прически выбились пряди волос и закрыли лицо, словно вертикальные жалюзи.

– Ты это выдумал? – спрашивает она спокойно, но жалюзи закрываются еще плотнее.

– Нет, – говорит Сашка, подходя к окну. – Я, действительно, лечу завтра – с рюкзаком и автоматом. И если вернусь – вернусь только к тебе. К тебе одной.

Она отодвигает темные пряди от лица.

– Можешь не вернуться?

– Кто его знает. К ноябрю – должен…

Ночь словно подхватывает его вместе с окном, как картину в галерее полуреальных образов и вмешивает в свой коллаж. В окне напротив мужик гладит брюки и матерится – видно по губам. Рассматривает стрелки на свет и снова ругает свои штаны…

– Лека, погладь мне брюки, – просит вдруг Сашка.

– Эти?

– Ну.

– Снимай.

Он снимает брюки и обнимает ее хрупкие плечи.

– Для этого ты разделся? – усмехается она.

– Да.

– Только не говори, что мы прощаемся навсегда.

– Не скажу.

В постели она очень хороша. У нее упругое, спортивное тело и гладкая, ароматная кожа. Все, что она делает, она делает с чувством – исключительно для него. В ней нет зашлифованности женщины, долгое время жившей в браке. Наслаждение, которое она получает от близости с ним, заставляет его поверить не только в ее искреннее чувство, но поверить и в себя самого как творца этой женщины.

С ней очень хорошо, очень. Ее прикосновения обжигают, как молнии, потому что переполнены жаром страсти.

Сашка, не помня себя и не ощущая реальности, выдыхает ее имя, которое совсем недавно казалось ему фальшивым. Теперь он чувствует ее имя на губах, как что-то сладкое, душистое, одурманивающее вязкой нежностью. Лека, Лека…

– Проводить тебя завтра? – спрашивает она, откинувшись на подушки и прижимая к губам его ладонь.

– Нет. Я военным самолетом лечу с контрактниками.

– Ты же не военный.

– Немного военный.

– Береги себя, Гера. И не верь никому, – предупреждает она всерьез.

– Кому-то же я должен верить…

– Верь мне.

Сашка целует ее в губы и поднимается.

– Не люблю уходить среди ночи, но нужно еще собраться.

Она, нисколько не стесняясь наготы, тоже встает и провожает его до двери. Снова Сашка целует ее и привлекает к себе, поглаживая ее маленькую попку.

– Ты восхитительна.

Она отвечает так жадно, словно их прощальному поцелую не предшествовал многочасовой секс.

– Может, не пойдешь? – спрашивает, заглядывая в глаза.

– Тебе же не нужен нищий любовник…

– Мне нужен живой мужчина, по крайней мере.

Он усмехается.

– Вон живых бомжей вокруг полно.

– Дурак!

Сашка извиняется поцелуем.

– Знаю. Сорри.

12. БАГДАД

         В Багдаде все спокойно – почти. Сашка прилетел военным самолетом, но в штатском. Поздоровался с встречающими военными и сразу же попрощался.

         Официальная часть военной кампании окончена. В Ираке уже действует национальный контингент. Работают миротворцы, но военные госпитали переполнены ранеными.

         С падением режима Саддама не произошло чуда, которого так ожидали. Доверие к оккупационным властям утрачено. Насилие, безработица, голод и эпидемии по-прежнему царят в стране.

         На центральных улицах пустынно: Багдад исчез с туристической карты мира. Богом данный город, значит, такова его судьба.

         Осень приходит в Ирак незаметно, только ветер меняется с северо-западного на северо-восточный, и небо, как и дома, хмурится тучами. Страна фиников и нефти. И неутихающей войны. Сашку на каждом шагу останавливают американские патрули – он смело предъявляет документы. Нет претензий.

         Вечером того же дня встречается со связным Касимом. Похоже, этот плохо говорящий по-английски чурка и будет представлять сторону заказчиков.

– Ты знаешь, когда придет товар? – спрашивает он без всяких предисловий.

– Завтра, – кивает Сашка. – А ты знаешь, где тут можно перекусить?

– Рядом с американским госпиталем, здесь, в Ас-Сауре, есть ресторан. Это ближе всего. И там безопасно – для тебя.

После этого Касим исчезает. А Сашка остается наедине со своими мыслями. Отсюда, из эпицентра мировой трагедии, он видит ситуацию несколько иначе. Действительно, нужен был человек, который встретил бы груз и был свидетелем его передачи: доверять этим партизанам нельзя. Но похоже, что за простое посредничество Грому пообещали очень солидный куш. С другой стороны, не так и много на свете желающих ехать сейчас в Ирак и ловить пулю в затылок. Что стоит тому же Касиму убрать Сашку и заявить, что никакого груза не было, и никакого Сашки – тем более не было. Неизвестно, как они настроены. Пока – все ждут вместе с Сашкой. Значит, день у него есть – наверняка.

В ресторане малолюдно. Он ест обычное жаркое и не чувствует вкуса войны. Просто пустынно. На то и пустыня. Говорят, летом тут и миражи бывают: оптические обманы, вызванные неравномерным прогревом воздуха.

И вдруг – прямо из окна ресторана, осенью, в сезон дождей – Сашка видит перед собой мираж. Видение раскачивается. Переходит дорогу, кутаясь в какой-то длинный жакет, из-под которого выглядывает подол белой юбки. И, наконец, начинает таять в спускающихся сырых сумерках.

Сашка, схватив рюкзак, выскакивает и гонится за миражом. Хватает его за руку, готовый к тому, что ощутит холод небытия. Но в тот же миг чувствует другой холод – дрожь озябших, тоненьких пальчиков, дрожь пульса, дрожь испуганного сердца.

– Аня?!

– Саша...

Они стоят обнявшись, склеянные липкими сумерками азиатской осени...

– Я обожаю эту страну, – шепчет он, целуя ее лицо. – Я буду благословлять этот город до последнего дня своей жизни! Как ты здесь оказалась?

– Работаю в американском госпитале. Уже второй год. Уже привыкла здесь. Привыкла к войне...

Она улыбается. Ее голос дрожит от хриплых нот и рвется. Она выглядит совсем девочкой, и только бледность выдает заглушенную печаль.

Потом он ждет в холле госпиталя, пока она закончит дежурство, и не может поверить, что через миг увидит ее снова. В голове толкаются сотни вопросов, но он понимает, что задавать их не следует – ни одного.

Наконец, она появляется. На бледном лице – ни капли косметики. Волосы, не утратившие своего золотистого цвета, туго стянуты на затылке и закручены в старушечью гульку. Ногти коротко подстрижены, жилы на руках напряжены. Под черным широким пиджаком такая же длинная и широкая юбка, скрывающая ее фигуру совершенно.

– Лучше не бросаться в глаза на улицах, – объясняет она свой образ.

Она живет в квартире, предоставленной американским руководством. Это небольшая, полупустая квартира из двух комнат, на первом этаже семиэтажного здания.

– Страшно тебе здесь? – спрашивает он, поеживаясь от темноту, проникающей с улицы.

– Нет. Но свет лучше не включать.

И вдруг он – со всей ясностью – понимает, что здесь идет война. И она живет здесь и рискует каждый день своей жизнью.

– Тебе нужны деньги?

– Я помню твою щедрость, – он чувствует, что она усмехается в темноте. – Но сейчас мне не нужны деньги. Я уже заработала достаточно. Когда я вернусь, открою в Киеве собственную стоматологию. То есть – если вернусь…

Несколько секунд она молчит.

– А здесь – всякого пришлось хлебнуть. И террористы в госпиталь врывались. И раненых на себе таскала. И детей, бывает, приносят полумертвых. Я не верю, что кто-то прав здесь, а кто-то не прав. Американцы, говорят, ужасные вещи делают в тюрьмах с иракскими заключенными. Со мной – девушка работает, американка, она из убеждений приехала, верит, что война в Ираке – часть всемирной борьбы с терроризмом. А я ни во что не верю. Просто здесь умирать легче, поэтому я сюда приехала.

– Как твоя болезнь?

– Прошло все. Не знаю, будут ли у меня дети. Сейчас даже не хочется никого – устаю, с ног валюсь. А ты здесь как оказался?

– По делам.

Они говорят, почти не видя друг друга в темноте.

– Потом обратно?

– Да.

– А ты возмужал, Герасимов. Лучше стал, чем был.

– Спасибо. А ты очень похудела.

– Я плохо ем. Некогда. И не хочется. Вообще ничего не хочется.

Она вздыхает.

– Только спать. Выспаться. Поговорим завтра, ок?

– Да и говорить-то не о чем…

– Я тебе в зале постелю.

В темноте взлетают в воздух простыни, как крылья огромной бабочки, попавшей под сачок. Он идет в душ – горячей нет, но холодная вода течет тоненькой струйкой. Сашка принимает медленный холодный душ и ложится.

Она тоже ложится где-то рядом – за стеной. Сашка знает, что она не может сейчас, здесь, думать о нем. Почему-то вспоминается Лека, которая думала бы и сейчас, и здесь, и в таких условиях – о нем одном.

Он набирает ее номер, чтобы только услышать ее звонкий голос.

– Любимая, я на месте…

– Гера! Все нормально? – задыхается Лека от тревоги.

– Пока да. Я думаю о тебе.

– Я люблю тебя, мой мальчик, – говорит она. – Все будет хорошо.

– Я уверен.

– Целую, – говорит она, прощаясь.

– Целую, – откликается он.

Аня стоит на пороге его комнаты. Сашка замечает ее и объясняет спокойно:

– Это моя невеста.

– Хорошо, – кивает она. – Это правильно. Я за одеялом зашла.

Берет из тумбочки одеяло и уходит к себе.

13. ГРУЗ

         Она то ли делает вид, что не слышала ничего о его невесте, то ли это, на самом деле, очень мало ее волнует. Утром заваривает кофе и насыпает ему в чашку сахару, даже не поинтересовавшись, пьет ли он сладкий кофе. Продолжает думать о своем – напряженно и сосредоточенно.

– Вчера женщина одна умерла, – говорит, наконец.

– Женщина?

– Привезли женщину с ребенком. Такое ранение, знаешь, от кассетной бомбы. Они везде валяются, а малыши их тянут: желтые пакеты похожи на гуманитарную помощь. Взрываются – повсюду летят осколки.

– Умерла?

– Она по-английски не говорила, что с ее ребенком делать?

– Себе бери.

Она вдруг вскидывает огромные серые, потемневшие на бледном лице,  глаза:

– Все шутишь?

– Прости…

– Не надо так шутить, Саша. Обычно людям дороги их жизни. И эта женщина очень хотела жить, хотела вырастить сына.

– Чтобы он убил всех америкосов…

Она смотрит на него молча и печально.

– Одного не понимаю: почему тебе не дорога твоя собственная жизнь? – спрашивает все-таки он.

Она молчит.

– Твоя бабушка еще жива?

– Я не знаю.

– Не знаешь? И она тоже ничего не знает о тебе? Почему ты никогда не думаешь о тех, кто тебя любит? Может, кому-то сейчас больнее, чем было этой женщине… в тысячу раз!

– Тебе?

– Да.

– Разве ты еще любишь меня?

– Это никогда не пройдет.

– А твоя невеста?

– Я хочу тебя забыть.

– Это правильно. Ты знаешь обо мне все. Знаешь, что я не очень красивая, не очень умная, не очень добрая. Я не гожусь тебе в жены.

– Что?

      Она допивает кофе и поднимается.

– Не хочу даже говорить о том, что было и прошло…

– Но ты же обрадовалась мне вчера. Ты обрадовалась!

– Я обрадовалась тому, что ты жив, что ты есть, что где-то есть мирная жизнь. Что-то же должно радовать…

– Ничего не понимаю!

– Пора идти.

Она закрывает дверь за ними на ключ. Над Ас-Саурой висит по-прежнему хмурое небо.

– Я теперь в дела нырну, – говорит он. – А завтра, может, наберу тебя. Попрощаемся…

– Саша.., – она вдруг берет его за рукав. – Ты же знаешь, как я тебя люблю.

И он, словно оглушенный ее хриплым признанием, не может отличить явь ото сна.

– Давай завтра… попрощаемся по-настоящему. Перед твоей свадьбой.

– Какой свадьбой?

Он приникает к ее губам, берет ее лицо в ладони.

– Аня… Ты – вся моя жизнь, ты же знаешь. Мы улетим завтра вместе!

– Улетим? Домой? – на ее глазах выступают слезы.

– Домой.

– У меня же контракт. Еще на год…

– Это ничего. Мы все равно улетим. Я больше ничего не хочу слышать. Я не стану больше ждать твоего согласия. Ты все равно ничего не скажешь.

Она улыбается. У нее очень беспомощная улыбка.

– Я просто побоялась вчера, – признается она. – Когда мечты исполняются, это очень страшно. Мурашки по коже.

– Ты мечтала обо мне? Господи, я идиот! Я тоже побоялся настаивать. Сказала бы – скотина, животное, все воюют, а тебе только трахаться!

Аня смеется.

– Я знаю, что ты не животное… И если ты здесь, значит, тоже рискуешь. Я переживаю за тебя.

– Ерунда. Дело очень простое. Очень…

Они прощаются до ночи. Ее губы подрагивают. И он не чувствует земли под ногами.

– Анечка…

Касим уже ждет в ресторане. Нервно поглядывает на часы.

– Товар пришел?

– Я не знаю.

Он говорит, что его хозяин уже в пути. И Сашка говорит о том, что придется подписать бумаги о получении товара. Касим кивает. Пока – без проблем. Просто Сашка ничего не знает о товаре и о том, пришел ли он. И идет ли вообще.

За городом их встречает «хозяин» с охраной. Едут на место.

В этот момент, сидя в машине рядом с Касимом, Сашка не думает ни о чем – не вспоминает ни свою жизнь, ни Леку, ни Аню, ни Родину, ни другие страны, в которых бывал. Он только чувствует, что движется куда-то в абсолютной пустоте, несмотря на тесное соседство. И если его путь и закончится пустотой – это нисколько его не удивит.

Далеко за городом, ближе к границе – уже ждут машины с грузом. Фуры затарены до проседания шин. Все обступают грузовики и довольно осматривают товар. Касим подписывает корявыми каракулями бумаги.

И тогда «хозяин», который совсем не знает английского, подзывает Сашку к себе. «Все, что ли?» – успевает подумать Сашка. Касим переводит слова, доносящие из-под высокой чалмы:

– Мы сомневались, придет ли товар. Это очень важная сделка, поэтому мы очень сомневались. Если бы груз не пришел, ты заплатил бы своей жизнью, хотя ты просто наемник, и твоя смерть никому не причинила бы неприятности. Но твоя жизнь и твое возвращение могут кого-то порадовать. Ты должен передать мистеру Северцеву вот это.

Сашка не успевает понимать. Мистер Северцев, не иначе, как один из московских чиновников, с которым Сашка никогда не был в непосредственной связи. А «вот это» – увесистый пакет с белым порошком. Героин? Через границы? Что за розыгрыш?..

– Ты должен доставить это, чтобы Северцев понял, что мы держим свое слово, если он держит свое. Это все.

За время их разговора все машины с оружием растворяются в воздухе. Голоса затихают. Остается один Сашка с пакетом героина в руках.

– Ехать нужно, – дергает его Касим.

Это и есть результат. Северцев организовал очень длинный и путаный маршрут: товар был отправлен из южного торгового порта, плыл, перегружался, и через пустыню прибыл в пункт назначения. Чиновник безукоризненно выполнил все условия. И Сашка был нужен только затем, чтобы отвезти ему в знак благодарности пакет наркоты? Это смешно. Северцев может позволить себе лужайки перед домом засыпать этой пудрой.

– Ехать, ехать, – торопит его Касим. – Ты летишь утром.

Да. Он летит. И Аня летит вместе с ним. Вот это и есть результат. Сашка бросает героин в рюкзак и быстро садится в авто Касима.

– Все хорошо?

– Да. Очень хорошо. Хозяин доволен. Он не верил Северцеву, но теперь дело закончено.

– Я завтра улетаю! – говорит зачем-то Сашка.

– Да, контроля быть не должно. Это уладили, – заверяет его Касим.

14. ГОСПИТАЛЬ

         Иракские арабы и курды носят чалмы и какую-то длинную одежду наподобие рубах. Женщины – черные накидки и темные платки. Смотрится зловеще.

         Сашка торопится в Багдад, в центр, к американской цивилизации. Пускай она порочна. Но она более по нему.

         Квартира Ани закрыта. На звонки никто не отвечает. А ночь тем временем уже начала свой отсчет... Их ночь. Ночь перед возвращением на Родину.

         Сашка идет в госпиталь и пытается разыскать Аню.

– Полетаева... Полетаева! – повторяет всем ее фамилию.

         Наконец, какая-то девушка реагирует:

– Ана? Знаю. Ана Полетаева. Мы вместе дежурили утром. Меня зовут ВЕсна, я из Сербии.

– Где она?

– В госпитале, – качает головой Весна.

– Где в госпитале? – не может понять Сашка.

         Сразу все становится непонятным: почему Весна полна сил и пышет здоровьем, а Аня была так бледна и так исхудала, почему Весна сейчас стоит перед ним, а Аня еще где-то дежурит, почему некоторые и на войне умудряются наслаждаться жизнью, а ни он, ни Аня – не могут и в мирное время.

– Дежурит?

– Нет, бомба разорвалась – бах! – Весна взмахивает руками, изображая взрыв. – Там, во дворе. Бывает такое. Случайно.

         В первую секунду Сашка никак не реагирует. Бомба – во дворе? Как она там оказалась?

– Здесь рядом бомбили. С тех пор, – добавляет Весна. – Недавно так хирург погиб. Задел случайно такой пакет и взорвалось…

– А Аня?..

– Она живая, живая еще, – говорит Весна. – Пойдем...

         Сашка идет за ней – не чувствуя себя ни живым, ни мертвым – в палату. Раненых – человек пятнадцать. Аня лежит на одной из кроватей, укрытая серым сукном. Ее лицо по-прежнему бледно, глаза закрыты.

         Весна находит для Сашки табурет.

– В живот ранило. Очень больно. Уже оперировали, но она без сознания еще.

         Весна никуда не уходит. Стоит рядом и глядит на Сашку.

– Ты военный?

         Он молчит. Кажется, что Аня не дышит. Он смотрит в ее лицо, пытаясь распознать хоть какие-то следы жизни, но ничего не замечает. Весна понимает его сомнения:

– Живая еще, но в себя не приходит...

– Приходит, – вдруг произносит Аня. – Оперировали, говоришь?

         И только потом открывает глаза.

– Не задалась наша ночь, Саша. Пожалуй, я не полечу с тобой завтра. Неважно себя чувствую.

         Она улыбается. И он не может понять – это улыбка сквозь боль или сквозь пересохшие слезы.

– Больно?

– Уже нет. Больно не это. Больно то, что я не знаю, буду жить или умру. Я не чувствую этого. Может, впервые в жизни мне хочется жить, а я не знаю, буду ли. Я хочу это знать наверняка, понимаешь? А так, не больно, нет... Я вчера так переживала из-за этой женщины и ее ребенка. А ее брат его забрал.

         Сашка смотрит не мигая.

– Твои дела как? – спрашивает Аня.

– Уладил.

– Ну, и хорошо.

         Она еще помнит о том, что у него были дела, но помнит – сознанием, а чувствами пытается ухватиться за тонкую ниточку жизни и повиснуть на ней, но нить выскальзывает...

– Мне нужно лететь, – говорит он.

– Это правильно. Я еще болеть буду.

– Но я не могу тебя оставить!

         Она улыбается безжизненной улыбкой.

– Это же мой госпиталь. Я тут работала, теперь я сама тут лечусь. Все меня знают. Это все – последствия войны. Смотри – сколько раненых...

– Здесь всегда будет война...

– Возможно.

         Она снова закрывает глаза.

– Я не могу говорить много. Давай просто попрощаемся. Может, уже навсегда в этот раз, кто его знает. Береги себя, Саша. Помни, что я тебя люблю...