Текст книги "Там мы стали другими"

Автор книги: Томми Ориндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Джеки обогнула мини-бар и пошла по коридору, спохватилась, что забыла сигареты, и вернулась за ними. Выходя из комнаты, она больно ударилась лодыжкой об угол холодильника.

– Черт бы тебя побрал, – выругалась она. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что в коридоре никого нет, она открыла мини-бар и достала бутылку. Потом еще одну. Она закатала шесть миньонов в полотенце. Потом еще десять. В лифте она держала сверток с бутылками обеими руками.

Она вернулась к безлюдному бассейну, нырнула и оставалась под водой, сколько могла. Каждый раз, выныривая, она проверяла, на месте ли полотенце. Боль приходит, когда надолго задерживаешь дыхание. Облегчение наступает, когда делаешь глоток воздуха. Но боль и облегчение перебивают друг друга, если выпить, после того как даешь себе зарок не пить. Джеки ушла под воду и плавала взад и вперед, делая вдохи, когда становилось невмоготу. Она думала о своих внуках. О той фотографии, на которой они стояли с Опал. Она видела перед собой лицо Опал и ее глаза, умоляющие: «Приезжай, забери их».

Джеки вылезла из бассейна и подошла к полотенцу. Она поправила сверток, а потом подбросила его высоко в воздух, над водой. Она смотрела, как белое полотенце медленно спланировало на воду и раскрылось; проследила за тем, как бутылки опускаются на дно. Она повернулась, вышла через распашную дверь и вернулась в свою комнату.

Сообщение, которое она послала Опал, было предельно кратким: «Если я приеду в Окленд, можно мне остаться?»

Орвил Красное Перо

Орвил стоит перед зеркалом в спальне Опал, облаченный во все регалии, но выглядит нелепо. Он не то что надел их задом наперед, да даже и не знает, что сделал неправильно, только все как-то не так. Он двигается перед зеркалом, и перья головного убора дрожат. Он улавливает нерешительность, беспокойство в своих глазах – там, в зеркале. Его вдруг охватывает страх, что Опал может зайти в свою комнату, где Орвил… что? Пришлось бы слишком многое объяснять. Интересно, что бы она сделала, если бы застукала его? С тех пор как они оказались на ее попечении, Опал открыто выступала против того, чтобы кто-то из них изображал из себя индейца. Она относилась к этому так, словно речь шла о выборе, который они должны сделать сами, когда станут достаточно взрослыми. Как каждый решает для себя, когда можно выпивать, водить машину, курить или голосовать. Или «индействовать».

– Слишком рискованно, – говорила она. – Особенно на пау-вау. Мальчики вроде вас? Нет.

Орвил никак не мог взять в толк, какие риски она имеет в виду. Он случайно нашел индейское облачение в ее шкафу много лет назад, когда рыскал в поисках рождественских подарков. Он спросил ее тогда, почему она не учит их быть индейцами.

– По шайеннским обычаям, мы позволяем ребенку учиться самому, а потом обучаем его, когда он готов к этому.

– Не вижу в этом никакого смысла, – возразил Орвил. – Если мы учимся сами, то не нуждаемся в том, чтобы нас учили. Просто ты все время работаешь.

Он увидел, как бабушка отвернулась от кастрюли, в которой что-то помешивала. Он быстро выдвинул стул и сел.

– Не заставляй меня говорить об этом, Орвил, – сказала она. – Я так устала слышать это от самой себя. Ты же знаешь, как много я работаю. Как поздно прихожу домой. У меня есть маршрут, и почта не перестает приходить, так же, как и счета. Ваши телефоны, интернет, электричество, еда. Аренда, одежда, деньги на проезд в автобусе и на поезде. Послушай, детка, меня радует твое стремление к познанию, но изучать свое наследие – это привилегия. Привилегия, которой мы лишены. И в любом случае все, что ты услышишь от меня о своих корнях, не сделает тебя в большей или меньшей степени индейцем. Более или менее настоящим индейцем. Никогда не позволяй никому говорить тебе, что значит быть индейцем. Слишком много наших людей полегло ради того, чтобы хоть кто-то из нас остался здесь, сейчас, на этой кухне. Ты, я. Каждая частица нашего народа, позволившая нам быть на этой земле, бесценна. Ты – индеец, потому что ты – индеец, потому что индеец. – На этом она закончила разговор, снова повернувшись к кастрюле.

– Значит, если бы у нас было больше денег, если бы тебе не приходилось так много работать, все было бы по-другому? – не унимался Орвил.

– Ты ничего не понял из того, что я тебе сказала, верно?

Опал Виола Виктория Медвежий Щит. Громкое древнее имя, под стать его обладательнице. Формально она им не бабушка. Зато бабушка – по индейским обычаям. Так она сказала им, когда объясняла, почему она – Медвежий Щит, а они – Красные Перья. На самом деле она приходится им двоюродной бабушкой. Их настоящая бабушка, Джеки Красное Перо, живет в Нью-Мексико. Опал – сводная сестра Джеки, но они выросли вместе, и мама у них общая. Дочь Джеки, Джейми, – мама мальчишек. Но все, что она для них сделала – это произвела их на свет. Не переставала употреблять, даже когда носила их. Все трое начали жизнь с ломки. Героиновые младенцы. Джейми выстрелила себе между глаз, когда Орвилу было шесть лет, его братьям – соответственно четыре и два года. Опал официально усыновила мальчиков после смерти матери, но и до этого всячески их опекала. У Орвила сохранились лишь обрывочные воспоминания о маме. Он подслушал эти подробности, когда бабушка разговаривала с подругой по телефону на кухне однажды поздно вечером.

– Расскажи нам что-нибудь о ней, – просил Орвил при каждом удобном случае, когда Опал бывала в хорошем настроении и, казалось, ответит.

– Это из-за нее у вас такие паршивые имена, – сказала Опал мальчикам однажды за ужином, после того как Лони пожаловался на то, что в школе дети зовут его Лони-Пони.

– Никто не произносит мое имя правильно, – посетовал Лони.

– Это правда из-за нее? – спросил Орвил.

– Конечно. А кто же еще дал вам такие имена? Не то чтобы она была глупа или малограмотна. Просто хотела, чтобы вы были другими. Я не осуждаю ее. Наши имена должны выглядеть иначе.

– Она была чертовски глупа, – сказал Лутер. – Мое имя – просто отстой. – Он встал из-за стола, отодвинул стул и вышел из комнаты. Лутер всегда больше всех возмущался тем, как пишется его имя, хотя люди произносили его правильно. И никто даже не задумывался о том, что имя Орвил на самом деле следовало писать как Орвилль – с бесполезной второй «л» и мягким знаком на конце. Что же до Лони, так только Опал, хорошо зная их маму и зная, как та произносила его имя, могла сказать, что оно не должно звучать как «пони».

* * *

Орвилу удается нацепить все регалии, и он оглядывает себя в большом зеркале на дверце шкафа Опал. С зеркалами у него вечная проблема. Слово «глупый» часто звучит у него в голове, когда он смотрит на себя в зеркало. Он не знает почему, но оно кажется важным. И точным. Регалии колкие и поблекли в цвете. И вообще они ему маловаты. Он выглядит совсем не так, как надеялся. Хотя и не знает, что ожидал увидеть. Быть индейцем у него никак не получалось. И практически все, что Орвил узнал об «индействе», он узнал виртуально. Часами просматривая видеозаписи пау-вау, документальные фильмы на YouTube; читая все, что можно прочесть на сайтах вроде Википедии и PowWows.com, в информационном бюллетене «Страна индейцев сегодня». Он гуглил материалы на тему «Что значит быть настоящим индейцем», что привело его на какие-то сомнительные критиканские форумы и, наконец, на сайт Urbandictionary.com[54]54
  Онлайн-словарь англоязычного сленга.


[Закрыть], где он впервые наткнулся на слово «псевдоиндеец».

Орвил понял, что хочет танцевать, когда впервые увидел танцовщика по телевизору. Ему тогда было двенадцать. Стоял ноябрь, поэтому индейцы часто мелькали на экранах. Дома все уже легли спать. Орвил переключал каналы, когда вдруг увидел его. Танцор, в полном облачении, двигался так, словно законы гравитации ему нипочем. Орвил подумал, что в некотором смысле это похоже на брейк-данс, но одновременно ново – даже круто – и веет древностью. Он так много всего пропустил, ему много чего недодали. Не рассказали. В тот момент, сидя перед телевизором, он все понял. Понял, что является частью чего-то большего. Подо что можно танцевать.

И вот такой Орвил, каким он себя представляет, стоит перед зеркалом в украденных регалиях, слишком тесных для него, одетый как индеец. В шкурах и галстуке-шнурке, лентах и перьях, костяном нагруднике, он сутулится, чувствуя дрожь в коленках – фейк, копия, ряженый мальчишка. И все же что-то проступает там, за этим глупым рассеянным взглядом, которым он зачастую окидывает своих братьев, за этим критическим, жестким выражением лица – он почти видит это, вот почему продолжает смотреть, не отходит от зеркала. Он ждет, что ему откроется настоящая правда – о нем самом. Очень важно быть одетым как индеец, танцевать как индеец, даже если это всего лишь представление, даже если он все время чувствует себя мошенником, потому что быть индейцем в этом мире можно, только если выглядеть и поступать как индеец. Быть или не быть индейцем зависит от этого.

Сегодня братья Красное Перо отправляются за новым велосипедом для Лони. По дороге они заходят в Индейский центр. Орвил рассчитывает получить двести долларов за рассказ своей истории в проекте сторителлинга, о котором он прочитал в Facebook.

Лутер и Лони остаются ждать в холле, пока Орвила провожает в комнату парень, представившийся Дином Оксендином. Дин усаживает Орвила перед камерой. Сам же садится позади камеры и, закидывая ногу на ногу, наклоняется к Орвилу.

– Не мог бы ты назвать свое имя, возраст и уточнить, откуда ты родом? – спрашивает Дин.

– Ладно. Орвил Красное Перо. Четырнадцать лет. Окленд.

– А как насчет племени? Ты знаешь, из какого ты племени?

– Шайенн. По линии мамы.

– А как ты узнал об этом проекте?

– Из Facebook. Там сказано, что заплатят двести долларов?

– Совершенно верно. Я собираю истории, чтобы выложить их в интернете и сделать доступными для людей из нашего сообщества и других. Когда слушаешь истории обычных людей вроде тебя, чувствуешь себя не так одиноко. А если чувствуешь, что ты не один, что за тобой и рядом с тобой стоит целое сообщество, тогда твоя жизнь может измениться к лучшему. Разве не так?

– Конечно, так.

– Какой смысл ты вкладываешь в слово «история»?

– Не знаю, – признается Орвил. Он машинально закидывает ногу на ногу, как Дин.

– Попробуй сформулировать.

– Это просто рассказ другим людям о том, что с тобой произошло.

– Хорошо. В общем, так оно и есть. А теперь расскажи мне, что с тобой произошло.

– Например, что?

– Это тебе решать. Все именно так, как ты сказал. Это не обязательно какое-то грандиозное событие. Расскажи мне что-нибудь из того, что происходит в твоей жизни, что первое приходит на ум.

– Я и мои братья. Как мы оказались с нашей бабушкой, у которой живем сейчас. Это было после того, как мы в первый раз подумали, что у нашей мамы передоз.

– Ты не хотел бы рассказать о том дне?

– Я почти ничего не помню из своего детства, но тот день помню отлично. Была суббота, и мы с братьями все утро смотрели мультики. Я пошел на кухню, чтобы приготовить нам сэндвичи, и нашел ее лежащей лицом вниз на полу. У нее был разбит нос, и текла кровь, и я знал, что это плохо, потому что ее руки были неестественно прижаты к животу, как будто она упала на них, и я догадался, что она вырубилась на ходу. Первым делом я отправил своих братьев во двор. Мы жили тогда на 38-й улице, в маленьком голубом домике с крошечной огороженной лужайкой, где мы, еще маленькие, любили играть. Я достал мамино зеркальце и сунул ей под нос. Я видел такое по телевизору. Когда оно едва затуманилось, я позвонил в службу «911». Они приехали – а я сказал диспетчеру, что кроме мамы дома только я и мои братья, – и с ними были две полицейские машины и социальный работник. Какой-то незнакомый старик-индеец, я больше никогда его не видел. Тогда я впервые услышал, что мы – индейцы. Он это понял, лишь только взглянув на нас. Они вынесли маму на носилках, пока социальный работник показывал моим младшим братьям волшебный фокус с коробком спичек или просто зажигал спички, и это было похоже на волшебство, не знаю. Тот индеец сделал так, что они позвонили нашей бабушке, и она в конце концов нас усыновила. Он отвел нас к себе в офис и спросил, кто у нас есть еще, кроме нашей мамы. После разговора с нашей бабушкой Опал мы ушли и встретились с ней в больнице.

– А потом?

– Потом мы пошли с ней домой.

– Домой, с бабушкой?

– Да.

– А ваша мама?

– К тому времени, как мы добрались до дома, она уже выписалась из больницы. Оказалось, что она просто потеряла сознание от падения. Но у нее не было передоза.

– Это хорошая история. Спасибо. Я имею в виду, сама по себе история грустная, но спасибо, что рассказал.

– Теперь я получу двести долларов?

Орвил и его братья покидают Индейский центр и направляются прямиком в торговый центр «Таргет» в Западном Окленде за велосипедом для Лони. А пока Лони катается на багажнике велосипеда Лутера. Хотя история и вызвала грустные воспоминания, Орвил не жалеет, что рассказал ее. А еще приятнее ощущать в заднем кармане подарочную карту на двести долларов. Улыбка не сходит с его лица. Но вот нога… Шишка на ноге, появившаяся чуть ли не с рождения, в последнее время зудит. Он никак не перестанет ее расчесывать.

– Какое-то дерьмо только что свалилось в туалете, – говорит Орвил Лутеру, когда они выходят из торгового центра.

– Что ж в этом необычного? – удивляется Лутер.

– Заткнись, Лутер, я серьезно, – ворчит Орвил.

– Что, не успел и наложил в штаны? – спрашивает Лутер.

– Я сидел в кабинке и ковырялся в этой штуке. Помнишь мою шишку? Я почувствовал, что из нее что-то торчит. И вот я вытащил какую-то хрень, положил ее на листок туалетной бумаги, потом стал ковырять дальше. И тащил их одну за другой. Я почти уверен, что это паучьи лапы, – говорит Орвил.

– Пфф. – Лутер фыркает и смеется. И тут Орвил показывает ему аккуратную стопку листков туалетной бумаги.

– Дай-ка я посмотрю, – просит Лутер.

Орвил раскрывает сложенную бумагу и показывает Лутеру.

– Что за хрень? – недоумевает Лутер.

– Прямо из моей ноги, – говорит Орвил.

– Ты уверен, что это не какие-то занозы?

– Нет, смотри, как сгибается эта лапка. Там есть связка. И верхушка. Как у ноги, где она сужается, смотри.

– Ни фига себе. – Лутер изумлен. – А как насчет остальных пяти? Я имею в виду, если это паучьи лапы, то их должно быть восемь, верно?

Прежде чем Орвил успевает сказать что-то еще или убрать паучьи лапки, Лутер хватается за телефон.

– Хочешь поискать в инете? – спрашивает Орвил.

Но Лутер не отвечает. Просто стучит по экрану. Скроллит. Ждет.

– Что-нибудь нашел? – с нетерпением спрашивает Орвил.

– Не-а. Ни капельки, – говорит Лутер.

Когда Лони выходит со своим велосипедом, Орвил и Лутер оглядывают выбранную модель и одобрительно кивают. Лони улыбается, довольный.

– Поехали, – говорит Орвил и надевает наушники. Оглядываясь через плечо, он видит, что и братья следом за ним берутся за наушники. Они едут обратно в сторону Вуд-стрит. Проезжая мимо указателя на «Таргет», Орвил вспоминает, как в прошлом году все они в один и тот же день получили телефоны из этого магазина в качестве предрождественских подарков. Телефоны самые дешевые, но, по крайней мере, не «раскладушки». Смартфоны. В этих гаджетах полный набор необходимых функций: звонки, текстовые сообщения, музыка, доступ в интернет.

Они едут рядком и слушают то, что выдают их смартфоны. Орвил предпочитает музыку пау-вау. Есть что-то притягательное в грохоте большого барабана, в проникновенности пения, в настойчивости ритма, отчетливо индейской. Ему нравится сила, звучащая в хоре голосов, нравятся эти пронзительно завывающие гармонии. Никогда не угадаешь, сколько там певцов – иногда кажется, что их десять, а то возникает ощущение, что их около сотни. Однажды он танцевал в комнате Опал с закрытыми глазами и почувствовал, что в голове звучат голоса всех его предков, положивших жизни на то, чтобы он мог вот так танцевать и слушать эти звуки. Они поют для него, поют о тех тяжелых временах, что пришлось пережить. Но в тот момент братья впервые увидели его в индейском облачении, танцующим, застукали его в самый разгар танца, и им стало очень смешно, они долго хохотали, но пообещали ничего не говорить Опал.

Что же до Лутера, то он слушает, не считая самого себя, исключительно трех рэперов: Chance the Rapper[55]55
  Чанселор Джонатан Беннетт – американский независимый хип-хоп-исполнитель из Чикаго, выступающий под псевдонимом Chance the Rapper.


[Закрыть], Эминема и Эрла Свитшота. Лутер пишет и записывает собственный рэп под инструментальную музыку, которую находит на YouTube, и заставляет Орвила и Лони слушать и соглашаться с ним в том, насколько он хорош. А вот музыкальные предпочтения Лони открылись им лишь недавно.

– Ты слышишь это? – спросил как-то вечером Лутер, когда они сидели в своей комнате.

– Да. Что-то вроде хора или церковного хора? – сказал Орвил.

– Ага, как ангелы или что-то в этом роде, – усмехнулся Лутер.

– Ангелы? – удивился Орвил.

– Да, похоже на то, как они звучат.

– А как они звучат?

– Я имею в виду, как в кино, и все такое, – сказал Лутер. – Заткнись. Еще поют. Слушай.

Они посидели еще пару минут, прислушиваясь к отдаленным звукам симфонии и хора, доносившимся из дюймового динамика, приглушенным ушами Лони – готовые поверить, что это гораздо лучше, чем звуки ангелов. До Орвила первого дошло, что это за музыка, и он приготовился окликнуть Лони, но Лутер встал, приложил палец к губам, затем подкрался к Лони и осторожно снял с него наушники. Он поднес один из них к уху и улыбнулся. Потом посмотрел на смартфон Лони, улыбнулся еще шире и дал послушать Орвилу.

– Бетховен? – догадался Орвил.

Они едут по 14-й улице в сторону центра города. Пересекая деловой центр, она выведет их на Восточную 12-ю улицу, а оттуда – на Фрутвейл, улицу без велосипедной дорожки, но достаточно широкую, так что, хотя автомобилям там комфортнее, лучше свернуть и промчаться с ветерком по Восточной 12-й, чем тащиться вдоль сточной канавы бульвара Интернешнл.

Добираясь до Фрутвейл и Интернешнл, они останавливаются на парковке Wendy’s[56]56
  Американская сеть ресторанов быстрого питания.


[Закрыть]. Орвил и Лутер достают свои телефоны.

– Ребята. Вы шутите? У Орвила в ноге паучьи лапки? Что за хрень? – восклицает Лони.

Орвил и Лутер переглядываются и заливаются громким смехом. Лони почти никогда не ругается, и, уж если позволяет себе такое, это звучит и архисерьезно и смешно.

– Да ладно. – Лони все еще не верит.

– Это правда, Лони, – говорит Орвил.

– В каком смысле? – недоумевает Лони.

– Мы не знаем, – отвечает Орвил.

– Позвони бабушке, – предлагает Лони.

– И что мы ей скажем? – ухмыляется Лутер.

– Надо ей все рассказать, – рассуждает Лони.

– Она раздует из мухи слона, – говорит Орвил.

– А что пишут в интернете? – спрашивает Лони.

Лутер лишь качает головой.

– Похоже, тут что-то индейское, – говорит Орвил.

– Что? – Лутер в растерянности.

– Пауки и вся эта хрень, – объясняет Орвил.

– Определенно индейское, – авторитетно заявляет Лони.

– Может, все-таки стоит позвонить, – говорит Лутер.

– Черт, – досадует Орвил. – Завтра же пау-вау.

– При чем здесь это? – спрашивает Лутер.

– Ты прав, – говорит Орвил. – Она же не знает, что мы идем.

Орвил оставляет сообщение для бабушки, когда та не берет трубку. Он говорит ей, что они взяли велосипед для Лони, а потом рассказывает о паучьих лапках. Все это время он наблюдает за братьями, которые вместе рассматривают лапки. Трогают их пальцами, сминают листки туалетной бумаги так, чтобы лапки сгибались. Орвил чувствует, как бьется пульс в животе, и ему кажется, будто из него что-то вываливается. Передав голосовое сообщение, он забирает у братьев лапки, заворачивает их в туалетную бумагу и засовывает в карман.

* * *

В день пау-вау Орвил просыпается весь в поту. Накрывая лицо холодной стороной подушки, он думает о пау-вау, потом поднимает подушку и наклоняет голову, прислушиваясь к тому, что, как ему кажется, доносится из кухни. Он хочет свести к минимуму общение с Опал, прежде чем они уйдут. Он будит братьев, швыряя в них подушкой. Оба стонут и переворачиваются на другой бок, поэтому он колотит их снова.

– Нам надо уйти так, чтобы не вступать с ней в разговоры. Она наверняка приготовила нам завтрак. Мы скажем ей, что не голодны.

– Но я голодный, – говорит Лони.

– Разве мы не хотим услышать, что она думает о паучьих лапах? – спрашивает Лутер.

– Нет, – говорит Орвил. – Не хотим. Не сейчас.

– Я не думаю, что она стала бы отговаривать нас идти на пау-вау, – продолжает Лутер.

– Может быть, – говорит Орвил. – Но что, если она против?

Орвил и его братья едут на велосипедах вдоль бульвара Сан-Леандро. На станции «Стадион» они поднимают свои велосипеды и несут их на плечах, а затем едут по пешеходному мосту, который ведет к стадиону. Они сбавляют скорость. Орвил смотрит сквозь сетчатую ограду и видит, как утренний туман рассеивается, открывая голубое небо.

Орвил увлекает своих братьев вперед, объезжая вокруг внешнего края парковки по часовой стрелке. Он привстает с сиденья и резко крутит педали, затем снимает черную бейсболку и засовывает ее в передний карман толстовки. Набрав скорость, он перестает крутить педали, убирает руки с руля и тянется к волосам. Они заметно отросли и доходят до середины спины. Он убирает волосы назад и завязывает резинкой из бисера, которую нашел вместе с регалиями в бабушкином шкафу. Потом продевает конский хвост через полукруглое отверстие в задней части бейсболки, которое защелкивается шестью маленькими черными пластиковыми кнопками, расположенными в ряд. Ему нравится этот звук и ощущение правильности, когда удается идеально защелкнуть все кнопки разом. Он снова набирает скорость, плавно скользит и оглядывается назад. Лони, язык на плечо, изо всех сил крутит педали. Лутер фотографирует стадион на телефон. Масштабы стадиона впечатляют. Вблизи он гораздо массивнее, чем кажется, если смотреть на него с «железки» или автострады. Орвил будет танцевать на том же поле, где играют «Атлетикс» и «Райдеры». Он тоже будет соревноваться, но как танцор. Исполнит танец, который разучил по видеозаписи пау-вау на YouTube. Это его первый пау-вау.

– Мы можем остановиться? – задыхаясь, кричит Лони.

Они останавливаются на полпути.

– Я должен вас кое о чем спросить, ребята, – говорит Лони.

– Так спрашивай, братан, – отвечает Лутер.

– Заткнись, Лутер. Что такое, Лони? – Орвил строго поглядывает на Лутера.

– Я все хотел спросить, – продолжает Лони, – что такое пау-вау?

Лутер хохочет и, снимая кепку, дубасит ею по велосипеду.

– Лони, мы же видели чертову тучу всяких пау-вау, почему ты вдруг спрашиваешь, что это такое? – недоумевает Орвил.

– Да, но я никогда никого не спрашивал, – говорит Лони. – Я не знал, на что мы смотрим. – Лони тянет вниз козырек своей черно-желтой бейсболки с эмблемой «Атлетикс», опуская глаза.

Орвил поднимает голову на звук пролетающего над ними самолета.

– Я имею в виду, почему все наряжаются, танцуют и поют по-индейски? – спрашивает Лони.

– Лони, – произносит Лутер тоном старшего брата, который может поставить младшего на место, просто назвав того по имени.

– Проехали, – сдается Лони.

– Нет уж, – настаивает Орвил.

– Каждый раз, когда я задаю вопросы, вы, ребята, заставляете меня чувствовать себя глупым, – говорит Лони.

– Да, но что делать, Лони, если ты задаешь чертовски глупые вопросы? – парирует Лутер. – Иногда и не сообразишь, как на них отвечать.

– Тогда так и скажи, что не знаешь. – Лони крепко сжимает руль. Он тяжело сглатывает, наблюдая за своей рукой, затем наклоняется, чтобы проверить тормоза и переднее колесо.

– Это просто старинные традиции, Лони. Танцы, песни индейцев. Мы должны их продолжать, – объясняет Орвил.

– Почему? – спрашивает Лони.

– Если мы этого не сделаем, они могут исчезнуть, – говорит Орвил.

– Исчезнуть? Куда?

– Я имею в виду, что люди их забудут.

– Почему бы нам просто не придумать свои собственные традиции? – У Лони не иссякают вопросы.

Орвил кладет руку на лоб, как это делает их бабушка, когда расстроена.

– Лони, тебе ведь нравится вкус индейского тако?[57]57
  Тако – традиционное блюдо мексиканской кухни. Состоит из кукурузной или пшеничной тортильи c разнообразной начинкой – говядиной, свининой, курицей, морепродуктами и пр.


[Закрыть] – говорит Орвил.

– Да, – отвечает Лони.

– Может, ты просто придумаешь свое собственное блюдо? – продолжает Орвил.

– Вообще-то звучит довольно забавно, – говорит Лони, все еще глядя вниз, но уже слегка улыбаясь, что заставляет Орвила рассмеяться. Смехом проскакивает и слово «глупо».

Лутер тоже смеется, но он уже смотрит в свой телефон.

Они снова садятся на велосипеды и, поднимая глаза, видят вереницы машин, въезжающих на парковку, и сотни людей, выходящих из машин. Мальчики останавливаются. Орвил слезает с велосипеда. Это другие индейцы – те, что выходят из машин. Некоторые из них уже в полном облачении. Настоящие индейцы, каких они никогда раньше не видели, если не считать их бабушки. Хотя, вероятно, ее следовало бы считать, только вот мальчики затруднялись сказать, что в ней такого индейского. Она была единственной, кого они знали, кроме своей мамы, но о маме слишком тяжело думать или вспоминать. Опал работала на почте. Почтальоном. Дома она любила смотреть телевизор. Готовить для них. Больше они ничего о ней не знали. Да, еще она жарила им хлеб по особым случаям.

Орвил подтягивает нейлоновые лямки своего рюкзака и отпускает руль, позволяя переднему колесу вихлять, но балансирует, откидываясь назад. В рюкзаке сложены регалии, в которые Орвил с трудом втискивается; черная толстовка размера XXL, которая ему слишком велика, но так задумано; и три теперь уже сплющенных сэндвича с арахисовым маслом и мармеладом в пластиковых пакетиках на молнии. Он надеется, что сэндвичи им не пригодятся, но, может, и придется их съесть, если индейские тако окажутся им не по карману – как еда на матчах «Атлетикс» в обычные дни, кроме «долларовой ночи». Про индейские тако они знали только потому, что бабушка готовила их на дни рождения мальчиков. Это одно из того немногого «индейского», что она делала. И она всегда напоминала им, что это блюдо рождено не традицией, а нехваткой продуктов и желанием сытной и удобной еды.

Чтобы позволить себе хотя бы по лепешке индейского тако на каждого, они едут на велосипедах к фонтану позади храма мормонов. Лутер недавно побывал там во время экскурсии в парк Хоакина Миллера и рассказал, что люди бросают в фонтан монеты для исполнения желаний. Братья заставили Лони закатать штаны и собрать все монеты, которые увидит, пока Орвил и Лутер обстреливали камнями здание общины наверху лестницы над фонтаном, отвлекая внимание и не задумываясь о том, что это хулиганство почище выскребания фонтана. Спуск по Линкольн-авеню после этого стал одним из лучших и глупейших совместных приключений на их памяти. Можно так разогнаться с вершины холма, что во всем мире не останется ничего, кроме ощущения скорости в теле и ветра в глазах. Они отправились в Бейфэр-центр на Сан-Леандро и выцарапали из фонтана все, что могли, прежде чем их прогнал охранник. На автобусе они доехали до Научного центра Лоуренса в Беркли-Хиллз, где бил двойной фонтан, который, как они знали, практически не тронут, потому что туда приходили только богатые люди или дети на экскурсии. Собрав все монеты и обменяв их в банке, они получили в общей сложности четырнадцать долларов и девяносто один цент.

Когда они подходят к дверям стадиона, Орвил оглядывается на Лутера и спрашивает насчет велосипедного замка.

– Ты же всегда его носишь, – говорит Лутер.

– Я просил тебя взять его, когда мы выходили из дома. Лутер, сказал я, можешь захватить замок, а то боюсь испортить регалии? Ты что, серьезно, не принес его? Черт. Что же нам теперь делать? Я спрашивал перед самым выходом, и ты сказал, что он у тебя. Лутер, ты так сказал.

– Должно быть, я говорил о чем-то другом, – оправдывается Лутер.

Орвил бурчит себе под нос: «Ладно» и делает им знак следовать за ним. Они прячут велосипеды в кустах на задворках стадиона.

– Бабушка нас убьет, если мы потеряем велосипеды, – говорит Лони.

– Ну, не пойти мы тоже не можем, – отвечает Орвил. – Поэтому мы идем.