Текст книги "Мегафон"

Автор книги: Томас Стриблинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

1

Шум уличного движения в большом американском городе Мегаполисе перекрывал звуки, намеренно пронзительные, резкие и, надо сказать, мало приятные для слуха, – звуки, преследовавшие неблагодарную задачу привлечь общее благосклонное внимание.

Но городская толпа, давно уже научившаяся игнорировать все звуки, которые не имели прямого отношения к составлявшим ее единицам, сновала взад и вперед по шумным улицам, молчаливая и равнодушная. Вся эта разноголосица приводила лишь к тому, что каждый зазывала, каждый торговец, стараясь перекричать другого, восхвалял качества и достоинства товара только самому себе.

На юго-восточном конце квартала, где помещался доходный дом «Элбмерл», итальянец, продавец земляных орешков, прислушивался к пронзительному посвисту своей жаровни и, когда звук получался с хрипотцой, машинально постукивал по жаровне, чтобы восстановить привычный звук. Мальчишки-газетчики, пробегая по улицам, во все горло выкрикивали для собственного сведения новости: о вспыхнувшей стачке, о самом последнем похищении, о результатах бэйзбольного матча. Проезжал грузовик, битком набитый клоунами, восхвалявшими друг другу аттракционы, предлагаемые их цирком. Автомобиль, снабженный мегафоном, громовым голосом убеждал своего водителя в том, что во имя общественного блага настоятельно необходимо голосовать за такого-то кандидата. Ни одна душа на улице не услышала фамилии кандидата, потому что никому не было до него никакого дела. Впрочем, рев мегафона привлек к окну в нижнем этаже дома «Элбмерл» представительного брюнета, слегка спортсменского вида, одетого в костюм особого красновато-коричневого оттенка, который почему-то неизменно выбирают мужчины этого типа. Машина с мегафоном привлекла этого джентльмена к окну, где он так и остался стоять в полном изумлении, впившись в нее глазами, явно охваченный надеждой и чувством живейшей признательности. Он-то отлично разбирал, что кричал громкоговоритель!

«Каридиус – избранник народа! Голосуйте за Генри Каридиуса, независимого кандидата в члены Конгресса! Генри Каридиус – свободный представитель интересов всего американского народа! Не связан обещаниями! Не подчиняется никакой партийной программе! Каридиус – защитник народа от гангстеров! Борец против коррупции и взяточничества! Голосуйте за Генри Ли Каридиуса!»

Не отходя от окна, темноволосый джентльмен молча, но решительно поманил к себе двух молодых людей, сидевших у стола и выбиравших адреса из картотеки. Когда они, вопросительно взглянув на него, подошли к окну, он растерянно выпалил одним духом, стараясь, однако, не заглушить доносившиеся с улицы громовые раскаты мегафона:

– Глядите! Слушайте! Каково?

Его изумление передалось и молодым людям. Тот, что был повыше, воскликнул:

– Вот так штука! Никак тебя рекламируют?

Второй сказал:

– Ну и ну, Генри… да ведь это машина Четвертого района!

– Именно… их старая зеленая машина!

– Как это тебе удалось?

– Да я понятия не имел, что она работает на меня, Гиринг.

Высокий джентльмен заговорил удивленно и взволнованно:

– Послушай, Каридиус, возможно ли, мыслимо ли, чтобы Крауземан стал поддерживать твою кандидатуру?

Его товарищ отрицательно замотал головой:

– Ты с ума сошел, Собри! Крауземан – и вдруг за Генри, за борьбу с коррупцией и гангстерами?!

Собри с сомнением покачал головой и проводил глазами загадочный автомобиль.

– Все кандидаты начинают с лозунгов борьбы со взяточничеством, Гиринг. Крауземан это отлично знает.

– Нет, нет, – запротестовал Гиринг. – Генри действительно так думает, он не профессиональный политик. Крауземан должен это знать. Генри… Генри… – Тут мистер Гиринг умолк, ибо не мог найти подходящего слова.

– Я – живой протест против политиканства, – подсказал сам мистер Каридиус.

Как только рев мегафона замер, в комнату вошла молодая хорошенькая женщина.

– Генри, – начала она, но, заметив двух посетителей, кивнула им головой. – Хэлло, мистер Собри! Хэлло, мистер Гиринг! Генри, эта машина с мегафоном выкрикивала твою фамилию, правда?

– Миссис Каридиус, – сказал Собри, – совершенно очевидно, что Крауземан отступился от Бланка и перешел на сторону Генри.

– А почему он это сделал?

– Об этом меня не спрашивайте, миссис Каридиус… мало ли что бывает в политике… какая-нибудь ссора… ведь Крауземан настоящий диктатор.

– Из-за чего же им ссориться? Бланк не стал бы и пытаться заводить какие-нибудь реформы, неугодные Крауземану.

– Дело не в реформах… может быть, он потребовал от Крауземана слишком большой доли из его барышей. Или Крауземан потребовал чего-нибудь такого, что Бланк хотел приберечь для себя.

– Вовсе они не поссорились, – заявила миссис Каридиус, – а просто Крауземан понял, что его кандидат провалится, и решил примкнуть к нам, пока не поздно.

– Знаете что, – воскликнул Гиринг и схватился за шляпу, – пойду догоню машину и узнаю у шофера, известно ли ему, почему он агитирует за нашего кандидата.

Он помахал на прощание рукой и выбежал на улицу.

Миссис Иллора Каридиус, смотревшая в окно, вдруг вполголоса укоризненно сказала мужу:

– Вот идет твоя Конни Стотт.

– Гм… у нее, должно быть, вышли карточки, – громко и внушительно ответил Генри, как бы подчеркивая, что мисс Конни Стотт работает на него, а следовательно, и на нее, Иллору, и что, помимо всего прочего, они не одни в комнате.

– Будем надеяться, что она за карточками, – уронила Иллора с плохо скрываемой неприязнью.

Мистер Собри поспешно углубился в картотеку.

– Пожалуй, и мне нужно сделать вылазку, повидать кое-кого. Вот я взял себе половину Эндимион-авеню. И знаете что… – продолжал он задушевным тоном, делая вид, что не слыхал краткого супружеского диалога. – Я начинаю думать, что миссис Каридиус права. Возможно, Крауземан убедился, что ваши шансы подымаются и в последнюю минуту послал свою машину, чтобы не оказаться в дураках. Ведь он как кошка – всегда падает на ноги, откуда его ни сбрось. – Собри рассмеялся и поспешно направился к дверям.

– Будем надеяться, что это так, а все же, Гарри, пока не поздно, постарайся обработать побольше избирателей.

Не успела дверь захлопнуться за мистером Собри, как кандидат в члены Конгресса обернулся к жене.

– Иллора, что это за разговоры при посторонних!

– Собри ничего не слышал.

– Как бы не так!.. Конечно, слышал. Иначе чего ради он порол такую чепуху, что я выиграю и что Крауземан на моей стороне? Просто не знал, что сказать.

Иллора взглянула на мужа.

– Мне все равно, если даже и слышал… Мне следовало бы самой разоблачать тебя перед твоими друзьями, вместо того, чтобы постоянно защищать.

– Скоро от такой «защиты» все мои друзья разбегутся…

Иллорой вдруг овладел жертвенный порыв.

– Знаешь что, я не хочу мешать твоей встрече с Конни Стотт…

– Нет, нет, ты не уйдешь. Ты останешься и будешь слушать наш разговор. Надоели мне твои намеки… Иллора! Чорт возьми… не смей уходить!

– Во-первых, не ругайся! – крикнула она. – Уйду – и все тут! – Она выбежала в соседнюю комнату и с силой захлопнула за собой дверь.

В ту же секунду открылась дверь в переднюю, и на пороге появилась элегантная, мальчишеского вида девушка, почти одного роста с Каридиусом.

– Вы одни, Генри? – несколько удивленно спросила она.

Тот объяснил, что Гиринг и Собри только что вышли – наступал ведь решающий час борьбы.

– Миссис Каридиус дома? – спросила девушка, поглядывая на захлопнувшуюся дверь.

– Она сейчас придет… она…

Мисс Стотт не дала ему кончить и спросила с торжествующим видом:

– А вы слышали мегафон?

– Слышал ли я? Разумеется, слышал! Непонятно, что это вздумалось Крауземану…

Мисс Стотт расцвела улыбкой и сразу из намеренно мужеподобной особы превратилась в ликующую девушку.

– Это я устроила!

– Вы? Вы? Что же вы с ним сделали? Загипнотизировали, что ли?

Она расхохоталась.

– Сама не знаю… я просто пошла к нему и просила его голосовать за вас… ведь его старый домина значится в моем списке.

– Конни! Не может быть!

– А вот, может! И он сказал: «Отчего же! Я, правда, уже проголосовал за Эндрью Бланка, но могу, пожалуй, проголосовать еще раз за вашего кандидата». – Девушка щелкнула пальцами и залилась смехом.

– А вы что сказали?

– Я сказала ему, что мы стоим за реформы и поэтому не можем согласиться, чтобы он голосовал вторично, хотя бы и за нашего кандидата. Нельзя бороться с коррупцией при помощи коррупции. Он очень славный, этот старикашка, мы прекрасно поняли друг друга, и подконец я сказала: «Знаете что, я не могу позволить вам голосовать за Генри, но что, если пустить ваш агитационный автомобиль из Четвертого района?» Тут он призадумался, а потом и говорит: «Что ж, я думаю, это не повредит Эндрью Бланку… а вы как полагаете, мисс Стотт?» И я ответила откровенно: «Я тоже думаю, что не повредит, мистер Крауземан». Тут он рассмеялся и сказал: «Вот и хорошо, берите машину, если это вас устраивает… всегда к услугам прекрасных дам».

Каридиус недоверчиво ухмыльнулся.

– Конни, вы все это выдумали.

– Да нет же! А потом я сказала, что мистеру Бланку это не повредит, а вам, несомненно, поможет, даст толчок перед большим подъемом. Он написал записку в гараж Лекки, в Четвертом районе, я туда отправилась, и мне выдали машину… остальное вы сами слышали.

– Ну, знаете, Конни, вы просто чудо! Если только меня выберут, вы будете первой… – Он оборвал на полуслове и закончил уже с меньшим воодушевлением: – Значит, Иллора ошиблась. Надо сказать ей, как мы достали эту машину. – Он направился к дверям.

– А она что же думала? – спросила Конни.

– Она решила, что Крауземан, убедившись, что шансы на нашей стороне, в последнюю минуту примкнул к нам.

– Нет, – сухо сказала Конни, – наоборот; он убежден, что мы не победим, и, не нуждаясь сам в машине, просто оказал нам любезность.

– Иллора! – позвал Каридиус. Иллора вошла в комнату. – Иллора! Знаешь, машина-то, с мегафоном, это Конни раздобыла ее для нас. Попросила Крауземана, и тот согласился. Что ты на это скажешь?

Иллора улыбнулась учтивой, но ледяной улыбкой:

– Вот что значит иметь очаровательную помощницу!

Каридиус, в восторге, что его жена оценила оказанную ему услугу, продолжал с увлечением:

– Знаешь, Иллора. Нам с Конни надо сделать еще один обход, чтобы собрать все наши силы перед финишем. Надо, чтобы эти выборы прошли по крайней мере эффектно.

– Ах, вот как… ты пойдешь… вместе с мисс Конни?

Вопрос был задан равнодушным, но любезным тоном, и, выходя вместе с Конни из комнаты, Каридиус подумал, что благодаря мастерскому ходу Конни даже его жена почувствовала к ней дружеское расположение.

Иллора посмотрела им вслед, а когда дверь за ними захлопнулась, подошла к окну и проводила их глазами. Они шли по бульвару – ее муж и рядом с ним высокая, элегантная Конни Стотт. Сердце у нее заныло. Она подумала, как хорошо было бы исцарапать спокойное, надменное лицо Конни Стотт! Как ей удалось умаслить Крауземана? Известно, как! «А теперь, – с горечью вздохнула Иллора, – она взялась за моего простачка».

И ей ни на минуту не пришло в голову, что Конни Стотт, по всей вероятности, оказала ее мужу огромную услугу, загнав этот клин в сложный клубок политических взаимоотношений.

2

Мистер Генри Ли Каридиус и мисс Конни Стотт, выйдя из дома «Элбмерл», шли по улице тем неуверенным, спотыкающимся шагом, каким ходят люди, когда им надо одновременно пробираться в толпе и заглядывать в список адресов.

Для мисс Стотт эта задача усложнялась еще тем, что мысли ее настойчиво возвращались к миссис Иллоре Каридиус. Она думала: как жаль, что Иллора – женщина такого сорта. Генри Ли так приветлив, общителен, такой покладистый малый, что в политике он вполне мог бы преуспеть, несмотря на то, что карьера адвоката ему не удалась.

На этом нить ее мыслей оборвалась. Каридиус остановился перед домом № 428, заглянул в пачку карточек и сказал:

– Здесь живет Джонни Блэр.

– Ничего подобного. Я просто забыла вынуть его карточку. Джонни Блэр переехал куда-то в северную часть города.

– А вы написали ему, чтобы он голосовал здесь?

– Да, я достала его адрес и послала открытку. Но ведь их и личным посещением не вытащить к урнам, так уж чего ждать от открытки?

Каридиус с тоской подумал об истраченных впустую открытках, о тысячах открыток, посланных вдогонку кочующим американцам-избирателям; открытки обходились ему по полтора цента штука, но они не пересылались вслед выбывшему адресату; а вот достопочтенный Эндрью Бланк на свои открытки не затрачивал ни одного пенни, и франкированные письма доставлялись адресату, куда бы он ни переехал.

Каридиус и Конни Стотт вошли в подъезд большого многоэтажного дома. В слабо освещенном коридоре Конни разыскала помятый ящик для писем с фамилиями жильцов.

– Третий этаж… Лаура и Мэри Суингл.

– Они обещали вам, что…

– Да, когда я пришла, они сначала сказали, что не интересуются политикой, но я им объяснила, что вы независимый кандидат и голосуя за вас, они будут голосовать против обеих партий. Тогда они согласились.

Взбираясь вместе с Конни по пыльной лестнице, Каридиус сказал:

– Конни, сколько вы для меня сделали!

Девушка засмеялась:

– А это было очень весело!

– Если меня выберут… если по счастливой случайности я пройду… я позабочусь о том, чтобы время, которое вы потратили на меня, окупилось бы вам лучше… лучше, чем какая бы то ни было работа в вашей жизни.

Конни поняла, что Каридиус имеет в виду сделать ее своим личным секретарем… если он будет избран в Конгресс. Это было весьма проблематично, но даже сомнительная надежда работать с Каридиусом в Вашингтоне обрадовала ее. Однако она тут же вспомнила об Иллоре. Легко представить себе, как отнесется к этому плану Иллора Каридиус! И Конни снова пожалела о том, что Генри связал свою жизнь с такой… она не докончила, так как они уже остановились перед дверью сестер Суингл. И Конни нажала звонок.

В глубине души она посмеялась сама над собой: чего ради так горячиться из-за Иллоры Каридиус? Должность личного секретаря при муже Иллоры – нечто весьма отдаленное и проблематичное. Цель выборной кампании Генри Ли – чисто демонстративная. Надо показать, что в их городе можно собрать некоторое количество надежных и постоянных голосов, не зависящих от той клики, которая держит город в руках. Две главные партии, демократическая и республиканская, настолько спелись, что почти слились воедино и двойным кольцом сжали город. А политический клуб, выставивший кандидатуру Генри Каридиуса, возник в виде протеста против этих общепринятых в Америке махинаций избирательной политики. И это, как сказала Конни, было весело. А кроме того, клуб успел приобрести такой политический вес, что всем его членам разрешалось совершенно безвозмездно играть по воскресеньям в кегли в саду Аякс Баулинг на Мидденхолл-стрит.

Дверь на площадке третьего этажа чуть приотворилась, из-за нее выглянула худая седоволосая женщина; узнав свою посетительницу, она распахнула двери более гостеприимно.

– Это вы, мисс Стотт?

– Да, мы зашли узнать, проголосовали ли вы?

– Как, разве это сегодня? – Она обернулась и крикнула: – Лаура, мисс Стотт пришла сказать, что сегодня день выборов.

Из соседней комнаты донесся голос:

– Спроси у нее, где голосуют.

Конни стала подробно объяснять:

– Вы дойдете до угла Климент-авеню и Двенадцатой улицы, пройдете через парикмахерскую в переулок, свернете направо, пропустите четыре подъезда и дойдете до бывшей лавки истребителя насекомых, над дверью еще висит вывеска, а на вывеске – собака, которая ищет на себе блох. Вот там и надо голосовать!

– Зачем это вас засунули в такую дыру?

– Чтобы труднее было найти.

– Какое безобразие!

– Конечно, безобразие! Это для того, чтобы все голоса оставались в руках городских заправил.

– Так вот я назло пойду туда голосовать, – решительно заявила старуха.

Каридиус и его помощница поблагодарили мисс Суингл за бескорыстное и альтруистическое старание, которое она собиралась обратить на пользу своему кандидату, затем распрощались и вышли на улицу. Они с трудом пробирались в густой толпе к следующему намеченному избирателю, живущему через два квартала. В доме, куда зашли Генри Каридиус и мисс Стотт, имелся лифт, они немного передохнули, пока поднимались на шестой этаж, где жил некий мистер Симпсон. Они позвонили и были приятно удивлены, когда вышедший к ним Симпсон заявил, что уже проголосовал. Мисс Стотт поблагодарила его и сказала:

– Мистер Симпсон, разрешите мне познакомить вас с кандидатом, за которого вы голосовали. Если мы не выйдем победителями в этом состязании, мы выступим в следующий раз, затем еще раз, и так далее. Наша задача – образовать блок постоянных, почтенных и непродажных избирателей; нечто вроде политического центра для всех, кто предпочитает честность воровству.

Выслушав заблаговременно приготовленную тираду Конни, мистер Симпсон раскланялся и, явно польщенный, протянул руку:

– Рад видеть вас, мистер Бланк, сердечно рад.

Мисс Стотт остолбенела:

– Надеюсь, вы голосовали не за члена Конгресса Бланка?

– А ка-ак же? – вопросил Симпсон, озадаченный не меньше ее. – Разве вы не о нем…

– Нет, я говорила о Каридиусе… Генри Ли Каридиусе… И вот он сам.

Сконфуженный Симпсон тупо уставился на нее.

– Ах ты, чорт! Увидел эту проклятущую фамилию Бланк, она первая в списке… показалась знакомой… Я и решил, что это та самая, которую вы называли.

– Вернее, она показалась вам знакомой, потому что Эндрью Бланк вот уже восемнадцать, если не все двадцать лет – член Конгресса от нашего города.

– Может быть, и так, – согласился искренне огорченный Симпсон. – Я, действительно, слышал эту фамилию. – И добавил с достоинством: – Я, знаете ли, никогда не впутываюсь в политику.

– Ну, смеясь, сказал, наконец, Каридиус, – беда невелика. На этот раз у нас цель была чисто демонстративная, но впредь, заметьте это себе, мистер Симпсон, наша «Лига независимых избирателей» будет выставлять хотя бы одного честного кандидата на каждых выборах. В другой раз это буду уже не я, а кто-нибудь иной, но кто-нибудь будет непременно, так что на следующих выборах помните об этом и разыщите нашего кандидата.

Эта речь произвела впечатление на мистера Симпсона.

– Честное слово, я верю вам, – сказал он серьезно. – Мисс Стотт мне объяснила. Мне думается, мистер Каридиус, что долг каждого американского гражданина – вникать в политику и голосовать за хороших, честных людей. Если бы нам только удалось выгнать всех воров и мошенников, которые присосались к городским и государственным делам, нам, верно, не пришлось бы платить столько налогов.

Каридиус протянул ему руку.

– Разумеется. Ну, прощайте – и смотрите, на следующих выборах не забудьте поискать фамилию кандидата «Лиги независимых избирателей», а не голосуйте за первого попавшегося только потому, что его имя стоит первым в списке.

Мистер Симпсон от души расхохотался.

– Непременно, непременно. Очень рад, что познакомился с вами, мистер Каридиус. Вы первый кандидат в члены Конгресса, с которым мне довелось повстречаться.

Когда мисс Стотт и Каридиус снова очутились на улице, к ним подошел невысокий плотный человек, с черными глазами и изогнутым носом; в знак приветствия он приложил два коротких толстых пальца к своему котелку.

– Достопочтенному Генри Каридиусу! Как дела?

– Помаленьку, Мирберг, – сдержанно ответил Каридиус.

– Кой чорт, помаленьку! – воскликнул Мирберг. – А машина, которая разъезжает по улицам, выкрикивая ваше имя… и чья машина… самого босса!

Каридиус не счел нужным вдаваться в объяснения.

– Машина, действительно, разъезжает.

Мирберг с изумлением уставился на кандидата и его помощницу.

– Вот это человек! Видали вы такого, мисс Стотт? Стоит себе, как ни в чем не бывало, когда ему такое счастье, можно сказать, прямо с неба свалилось – в любимчики к Крауземану попал… Да я глазам своим не верил… то есть ушам. А главное – заявляет, что дела идут «помаленьку»!

Мисс Стотт рассмеялась в лицо коротенькому курчавому человеку.

– Это вы о машине с мегафоном?

– Да, о голосе, исходящем из скинии (хотя и под действием сжатого воздуха)… Как он распинался за Каридиуса! Неужели Крауземан отказался от многолетнего сожительства с великим Бланком?

Каридиус не взглянул на мисс Стотт, он надеялся, что она сама догадается замять разговор о машине, и с облегчением вздохнул, услыхав ее слова:

– О разрыве между мистером Крауземаном и мистером Бланком ничего не знаю.

Мирберг поднял руку.

– Женщина, умеющая молчать, ценится на вес золота. Политика – есть политика. Тут уж нужно не зевать и маху не давать. – Он дотронулся до своей шляпы. – Поздравляю, поздравляю, Каридиус! От глубины души поздравляю и надеюсь, что мне придется повторять эти поздравления на многих и многих выборах.

– Благодарю, – холодно ответил Каридиус. Мирберг нырнул в толпу.

Конни Стотт повернулась к своему патрону:

– Что с вами, Генри? Вы были прямо грубы с Мирбергом.

– Не люблю его, – поморщившись сказал Каридиус.

– А вы полагаете, что ваша судьба будет зависеть от ваших «люблю» или «не люблю»? – с иронией спросила Конни. – Да и что вы, собственно, имеете против него? У вас с ним были какие-нибудь дела?

– Не-ет.

Конни пристально вгляделась в лицо Каридиуса.

– Уж не оттого ли, что он еврей?

– О, не-ет. Я люблю евреев, некоторых евреев…

– А, понимаю. Вы принадлежите к числу тех американцев, которые мнят себя просвещенными и человеколюбивыми потому, что отдельным евреям, снискавшим их расположение, прощают то, что они евреи.

– Нет, нет, – запротестовал Каридиус, которому совсем не понравилось такое определение. – Видите ли, я… Мирберг оскорбил меня.

– Вы были его противником в судебном процессе?

– Никогда в жизни.

Конни внимательно поглядела на своего патрона, хотела было что-то сказать, потом передумала.

– Ну, пойдем к урнам.

– Нет, уж лучше я вам скажу.

– Не требуется.

– Как это не требуется! – воскликнул Каридиус, возмущенный этим чисто женским маневром. Конни вдруг напомнила ему Иллору. – Дело в том, что он отказался взять меня в компаньоны.

– В компаньоны?

– Да… как видите, теоретически у меня нет предубеждения против евреев.

– Чего ради вам вздумалось предлагать себя в компаньоны Мирбергу?

– Мне казалось, что моему дяде скоро надоест вносить арендную плату за мою контору, а между тем, как адвокат по гражданским делам, я ничуть не подвигался вперед. Вот я и решил попытать счастья в уголовном суде.

Мысли Конни внезапно приняли другое направление.

– А знаете что: ведь если Мирберг поверил, что Крауземан действительно вас поддерживает, то другие тем более поверят. Вот было бы забавно, если бы вам все-таки удалось пройти благодаря Крауземану!

– Это невозможно!

– Мирберг говорил искренне, а он всегда знает, что делается в городе.

– Но ему неизвестно, каким образом мы получили машину с мегафоном.

В эту минуту Каридиус увидел Мирберга, быстро шедшего им навстречу. Он уже издали махал рукой и, подойдя, кратко объяснил:

– Встретил дорогой Мелтовского, передал ему свое дело и вернулся к вам.

Генри ответил кивком головы, и Мирберг зашагал рядом с ними.

Немного погодя адвокат снова заговорил:

– Вот что, Каридиус, я хочу сделать вам одно предложение и мог бы мотивировать его соображениями идейного порядка, но я не собираюсь ставить вопрос в этой плоскости…

– Предложение? – переспросил кандидат в члены Конгресса, обернувшись к Мирбергу.

– Да…

– Что же вы мне предлагаете?

– Собственно, это предложение не личного характера…

– Мистер Мирберг хочет вступить в «Лигу независимых избирателей», – догадалась Конни Стотт.

– Разве? – спросил Каридиус.

Мирберг кивнул головой.

– И, повторяю, я не ссылаюсь на идейные побуждения, хотя мог бы это сделать не хуже любого члена вашей организации.

– Разумеется, – согласился Каридиус.

– Я откровенно сознаюсь, что рассчитываю на вашу победу. Я и раньше подумывал о том, чтобы войти в вашу организацию, когда она еще не имела никаких шансов на успех, но скажу напрямик, – я не охотник до крестовых походов.

– Как видно, вы боретесь за идею, только когда идея побеждает, – заметил Каридиус.

– Я же вам сказал, что мною руководят не идейные побуждения, – повторил адвокат с настойчивостью человека, защищающего свое имя от бесчестия.

– Во всяком случае, мы рады видеть вас в наших рядах, – любезно сказал Каридиус.

– Значит, по рукам. Во что это обойдется мне?

– Вступительный взнос… для члена-учредителя семьсот пятьдесят долларов, – сказал Каридиус. И, назвав эту цифру, вспомнил двух своих ближайших друзей, внесших по такой же сумме на его выборную кампанию, вспомнил даже выражение лиц обоих, когда они подписывали чеки. Тогда-то они сообща и порешили ввести звание члена-учредителя, дабы выделить их заслуги по сравнению с остальными членами, вносящими всего два с половиной доллара. Мирберг, если он присоединится, будет третьим и, несомненно, последним членом-учредителем «Лиги независимых избирателей».

Адвокат кивнул в знак согласия.

– Но прежде, чем вы отправите ваш чек на имя мисс Стотт, я должен поставить вас в известность, что Крауземан предоставил машину с мегафоном в распоряжение мисс Стотт только потому, что считает дело Бланка верным и в рекламе не нуждается.

Выражение лица Мирберга ничуть не изменилось. Он снова кивнул.

– Я, понятно, это знал.

Каридиус удивился:

– Знали… и все-таки хотите вступить в Лигу?

Адвокат развел руками:

– Говорю же вам, я это знал и раньше. Не понимаю вашего «все-таки».

– Ну что же, пожалуйста… Конни, дайте ему наш адрес.

На этом разговор оборвался, и они втроем двинулись к избирательному пункту Четвертого района. Вдруг они увидели оратора, стоявшего на деревянном ящике и говорившего перед толпой бедно одетых людей. Мирберг хотел продолжать путь, но мисс Стотт остановилась и стала слушать.

– Вы только задумайтесь над этой цифрой, товарищи, – кричал оратор, – два миллиона супоросых свиней не зарезаны, не проданы, не съедены, а просто-напросто выброшены в Миссури, так что река провоняла, и вся рыба в тех местах подохла. А кто это сделал? Полоумные? Сумасшедшие? Или иноземные завоеватели, нарочно вызывающие голод и мор, чтобы погубить Америку? Нет, это сделали правители Соединенных Штатов; это их мудрость изобрела такое лекарство против перепроизводства! На Востоке уничтожаются миллионы свиней! В Калифорнии – вагоны апельсинов выбрасываются на свалку! Цистерны молока выливаются в воду на Севере! Хлопок закапывается в землю на Юге! Наша страна производит такое количество товаров, что цены на них падают, и они уже не приносят прибыли! А ведь по священной заповеди капиталистических стран, все товары должны приносить прибыль. Для чего нужны товары? Чтобы насытиться? Чтобы одеться? Чтобы лечить больных и строить жилища для бездомных? Да нет же! Все, что производится, должно приносить прибыль, и если эти прибыли не растут с каждым годом, промышленник считает, что дело его идет на убыль. Тогда он приостанавливает производство и уничтожает большую часть своих товаров, чтобы повыгоднее продать оставшееся. Так выполняет он священную заповедь капитализма.

– А между тем как по всей стране происходят эти безобразия, мы с вами, товарищи, мы, народ, слоняемся из города в город в надежде – даже не на работу, а на корку хлеба, голодные, иззябшие, несчастные. И в этом-то состоит мудрость наших правителей и их человечность!

Толпа реагировала сочувственным гулом. Вдруг три полисмена, грозно покрикивая, врезались в толпу.

– Расходись! Расходись! Не задерживать движения!

Оратор вскинул руку.

– Я требую предоставленного мне конституцией права на свободу…

Один из полисменов схватил его за руку, грубо сдернул с ящика и увел с собой.

Два других полисмена продолжали разгонять толпу, отвечавшую свистом и бранью. Мирберг схватил Каридиуса за руку и потащил к ящику.

– Вы должны ответить ему, – торопливо шептал юрист, – лезьте на его ящик и говорите.

– Но полиция…

– Ничего, ничего. Ну, в крайнем случае, остановят…

Каридиус взобрался на ящик.

– Джентльмены, сограждане… – начал он.

Слушатели обернулись к новому оратору.

Один из полисменов тоже круто обернулся, увидал Каридиуса на ящике и, сунув в рот свисток, пошел к нему, пронзительным свистом призывая на помощь своих коллег. У Каридиуса екнуло сердце, когда блюститель порядка направился к нему.

– Джентльмены, – повторил он, – я представляю «Лигу независимых избирателей»…

Полисмен грубо проревел:

– Слезайте с ящика, не то я…

Но тут коренастая фигура Мирберга вклинилась между полисменом и ящиком. Он поднял руку.

– О’Шин! О’Шин! – окликнул он полисмена, торопливо, но внушительно.

О’Шин уставился на адвоката:

– Ну?

– На ящике ведь мистер Каридиус.

– Это что еще за птица?

– Кандидат, которого рекламировала машина Крауземана всего часа два назад.

Полисмен приостановил атаку.

– Разве мегафон выкрикивал эту фамилию?

– Да… Каридиус.

– А мне показалось… Бланк.

– Нет, вы не расслышали. А я слышал, называли Каридиуса.

Небольшая группа, отделившаяся от толпы, окружила полисмена и Мирберга. Поднялись крики.

– Что же вы не стаскиваете любимчика Крауземана?

– Проходите! – скомандовал полисмен.

– А разрешение у него имеется?

О’Шин огрызнулся.

– А ваш-то имел разрешение?

Мирберг прекратил спор, заявив громогласно:

– Да, мистер Каридиус имеет разрешение, – и протиснулся поближе к О’Шину, на ходу вытаскивая бумажник.

О’Шин ловко принял врученную ему мзду и поднял другую руку.

– Да, мистер Каридиус имеет разрешение. Пусть говорит.

Каридиус начал:

– Джентльмены и сограждане! Я представляю «Лигу независимых избирателей», которая ведет борьбу в нашем штате и во всей стране против взяточничества, фаворитизма и политической коррупции.

Толпа зашумела:

– Долой! Убирайся с нашего ящика!

– Джентльмены, я не последую примеру предыдущего оратора и не стану опорачивать весь наш политический строй, созданный разумом и кровью наших предков, только из-за того, что правительство предприняло некоторые шаги для восстановления, хотя бы и при помощи сильно действующих средств, экономического равновесия…

Снова негодующие крики.

– Отчаянное положение требует отчаянных средств. Наша «Лига» борется и будет бороться за такое правительство, которое не знает взяточничества, фаворитизма, политической коррупции…