Текст книги "Мегафон"

Автор книги: Томас Стриблинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

12

Мистер А. М. Гот, недвижимостью которого интересовался Белобрысый Ланг, жил в доме из темного камня; когда-то, повидимому, это был нарядный особняк, но дожди и ветры давно разрушили лепную отделку фасада.

Пятидесятая улица – улица тихая и мирная, окаймленная двумя рядами домов с однокомнатными квартирами. Обитатели Пятидесятой улицы, встречаясь изо дня в день, иногда начинали раскланиваться друг с другом, хотя и не были знакомы.

К дому № 16 подъехало такси, – редкое явление на Пятидесятой улице. Из машины вышли двое мужчин – два чистильщика окон, судя по ведрам, щеткам и резиновым швабрам, которые они держали в руках.

Чистильщики окон были люди молодые. Один из них отличался светлыми, почти белыми волосами, сильно развитой шеей и атлетическим сложением. Приехавшие быстро поднялись на каменное крылечко и остановились у дверей. Они стояли очень близко друг к другу и украдкой озирались по сторонам, что вряд ли стали бы делать обыкновенные чистильщики.

Беловолосый юноша дернул звонок и в то же время, скривив рот, подмигнул своему спутнику. Спустя некоторое время дверь приоткрылась, и в щель выглянул старичок с газетой в руке; ни слова не говоря, он тотчас потянул дверь к себе, чтобы прикрыть ее, но светловолосый молодой человек поспешно просунул ногу в щель.

– Мистер Гот?

– Мне не нужно мыть окна.

– Мы от «Общества владельцев недвижимости в переулке Деггерс»… у вас там есть дом?

Старик с изумлением выслушал эти слова.

– Ну и что же? – перебил он.

– Он плохо содержится, портит вид переулка, – наставительно заявил молодой человек. – Помимо того, квартирная плата у вас чересчур низкая, и вы неаккуратно взыскиваете ее.

– Вам-то какое до этого дело?

– Вы должны итти в ногу со всеми! – заорал светловолосый. – Должны быть заодно с прочими домохозяевами переулка Деггерс! Объединиться с ними! Защищать себя, а вместе с тем и их!

Старик окинул взглядом своих странных и властных посетителей, снова потянул дверь, но не смог ее закрыть.

Оба гангстера вошли в прихожую и остановились перед домохозяином.

– Что вам нужно от меня? – спросил он уже менее уверенно.

– Нам нужно, чтобы вы выбросили семью Эстовиа на улицу за неплатеж.

– Какого дьявола! – Угрожающее движение беловолосого юноши заставило его снизить тон. – Они заплатят…

– Не годится. «Общество владельцев недвижимости в переулке Деггерс» постановило взимать плату вперед… никаких хвостов… деньги на бочку.

– Но… Эстовиа сейчас не могут заплатить вперед.

– Тогда выбросьте их на улицу.

– Нет, этого я не сделаю, – твердо сказал старичок.

– Не сделаете, вот как?

– Да, не сделаю.

Короткая пауза, после которой светловолосый спросил:

– Видите вон то окно?

– Убирайтесь вон из моего дома!

– Грязноватое окно, мыть надо!

– Вон отсюда, говорят вам!

– Джемс, – приказал белобрысый, – пройдись-ка шваброй по окошку мистера Гота.

Джемс поднял резиновую швабру и быстро, одно за другим, выдавил два стекла. Раздался звон осколков на мостовой.

Старичок побагровел. Весь дрожа, он выскочил на крыльцо и завопил отчаянным голосом:

– На помощь! На помощь!

Джемс вышел вслед за ним.

– Ваши стекла едва держались. Я только притронулся к ним, они и вылетели.

– На помощь!

– Послушайте-ка! – загнусавил молодой человек с белыми волосами, – как вы думаете: что станется с вашей лачугой в переулке Деггерс, если вы не выставите семью Эстовиа?..

Старик продолжал звать на помощь. Жители Пятидесятой улицы, отдыхавшие на крылечках, с любопытством глазели на сердитого мистера Гота, бранившегося с чистильщиками окон. Полисмен быстрым шагом приближался к месту происшествия:

– Эй, что тут такое?

– Эти бродяги побили у меня стекла.

– Только дотронулся… они и выпали… еле держались…

– Я не просил мыть их.

Полисмен пожал плечами.

– Вы подрядили их вымыть окна?

– Ничего подобного.

– Конечно, подрядил.

– Я велел им убираться!

Светловолосый юноша обиженно развел руками:

– Вот! Теперь он хочет, чтобы вы нас забрали, оттого что его стекла вывалились, как только до них дотронулись.

Полисмен помахал своей дубинкой:

– Придется вам подать жалобу в суд. Попробуйте взыскать убытки.

Мистер Гот побагровел пуще прежнего:

– Я исправно плачу налоги! Я вправе рассчитывать на защиту моей собственности! А тут являются какие-то хулиганы, бьют мои стекла и…

– Подавайте жалобу. Взыщите убытки. Ступайте в отделение на Тридцать пятой улице и спросите сержанта Мэгона.

Старый Гот, спотыкаясь, спустился с каменного крылечка на улицу:

– Пойду и подам на вас жалобу.

Беловолосый юноша нагнал его упругим шагом атлета.

– Послушайте, – заговорил он внушительным тоном, – выставьте семью Эстовиа на улицу… вы обязаны отстаивать интересы домовладельцев… а если нет… подумайте, что случится с вашей лавкой в переулке Деггерс.

Старик обратился к человеку, сидевшему на соседнем крылечке:

– Вы видели, что сделали эти негодяи? – крикнул он в бешенстве.

– Конечно, видел, – подтвердил тот.

– Как ваша фамилия?

– Позвольте… это зачем? – сразу занял оборонительную позицию сосед.

– Вы видели, что он умышленно выбил мои стекла; я хочу, чтобы вы были свидетелем.

Будущий свидетель немедленно пошел на попятный:

– Нет, нет… я не хочу впутываться в это дело… таскаться по судам.

– Но, чорт вас возьми, неужели вам нет дела, что какие-то хулиганы громят имущество вашего соседа?!

Человек на крыльце поднялся, покачал головой и взялся за ручку двери:

– Я, в сущности, ничего не видел… даже и внимания не обратил на то, чем вы там заняты.

Старый Гот повернулся к другому соседу, но не успел он подойти к нему, как тот уже скрылся в доме.

Пока его жертва безуспешно пыталась подыскать свидетелей, беловолосый юноша, нисколько не смущаясь, собрался уходить.

– Послушайтесь меня, – предостерегающе сказал он на прощание, – если до послезавтра вы не выставите семью Эстовиа из вашей лачуги в переулке Деггерс, мы навестим вас еще разок. И тогда мы уж не станем звонить, а заявимся прямо к вам в дом.

Он кивнул своему спутнику, и они двинулись к перекрестку, где их поджидало такси.

Мистер Гот остался стоять на улице, красный от гнева и возмущения. Он погрозил кулаком мирным, старинным домам, в которых укрылись его безыменные возможные свидетели:

– Будь они прокляты! Смотрят, как у человека бьют стекла, а в суд сходить, чтобы помочь соседу, им трудно! Эгоисты несчастные!

Тут он заметил женщину и мужчину, обернувшихся в его сторону, и прервал свои бесполезные сетования: неприлично было поднимать шум на тихой и мирной Пятидесятой улице. Неприлично было привлекать к себе внимание, а также обращать слишком много внимания на других или заговаривать с незнакомыми. И старый мистер Гот перестал браниться и направился обратно к дому № 16.

Дорогой он заметил, что все еще сжимает в кулаке газету.

Машинально он развернул ее старческими трясущимися руками. Газета была единственной связью между ним и жизнью. Это был бульварный листок. Старый мистер Гот читал свою газету, потому что в его сонном существовании она давала известную духовную встряску. На этот раз заголовок через три столбца гласил:

«РЭКЕТИРЫ РАЗГРОМИЛИ ЛАВКУ СИРОПЩИКОВ В ПЕРЕУЛКЕ ДЕГГЕРС. Миссис Антония Эстовиа Бросает Вызов Шайке Канарелли. Жалоба Судье Пфейферману. Сопротивление Вызвано Предвыборными Обещаниями Кандидата В Конгресс. Но мистер Каридиус, Обеспечив Себе Место В Конгрессе, Оставляет Старуху-Сиропщицу На Произвол Судьбы В Судейской Камере. Реформы, Возвещенные „Независимыми Избирателями“, отцвели, Не Успев Расцвесть…»

* * *

До сих пор старик Гот читал в своей газетке о преступлениях и вымогательствах шайки Канарелли точно так же, как зрители в кино смотрят увлекательную картину. Канарелли и его подручные стали для него знакомыми персонажами, тогда как сменяющиеся жертвы шантажистов оставались пустыми, ничего не значащими именами, марионетками, введенными для того, чтобы рэкетиры могли упражнять на них свою ловкость и мужество.

Что рука, направлявшая эти преступления, высунется из газеты и оплетет сетью его самого, казалось ему таким же неправдоподобным, как если бы с экрана кино в зрительный зал спустился призрак и положил руку ему на плечо. Но немыслимое и невозможное случилось. И вот он стоит теперь на своем крыльце, и гнев его постепенно сменяется страхом.

Старик глянул вниз, на мостовую, где валялись осколки стекла. Сверху на него смотрело окривевшее окно. Трясясь от страха, старик думал: «А полиция… чего смотрит полиция?» Но тут же он вспомнил, что вся полиция подкуплена. Неудивительно, что постовой так быстро ретировался… Теперь мистеру Готу было понятно, почему рэкетиры хотят убрать миссис Эстовиа из переулка Деггерс… до вторичного заседания суда.

Старик провел языком по пересохшим губам:

– Да… я… я не могу допустить, чтобы шайка Канарелли разнесла мою лавку… пожалуй, лучше будет, если я…

Он вошел к себе в дом и еще раз внимательно перечел всю заметку, от заголовка до последней фразы.

13

Интеллектуальный цемент американской жизни – газеты – содействуют по крайней мере тому, что все классы общества думают об одном и том же, хотя и с самых различных точек зрения.

Так, например, заголовок в бульварной газетке, так сильно напугавший старого мистера Гота с Пятидесятой улицы, поставил перед мисс Конни Стотт моральную проблему. Секретарь «Лиги независимых избирателей» был целиком поглощен устройством банкета в честь избрания Генри Ли Каридиуса в Конгресс Соединенных Штатов. Когда ей случайно попался на глаза отчет о деле Эстовиа – Канарелли, ее обуяли сомнения: не лучше ли приберечь денежный фонд Лиги на расходы, которых потребует ведение процесса? Мало ли на что могут понадобиться деньги: вознаграждение адвокату, оплата технического секретаря и частных детективов. Мисс Стотт все еще казалось, что дело, возбужденное против Канарелли, идет полным ходом.

Она позвонила Мирбергу и попросила у него совета. Адвокат рэкетира, ни минуты не колеблясь, поддержал идею банкета, а затем с любопытством осведомился, почему она обратилась за советом именно к нему. – Потому что его недавний взнос в «Лигу независимых избирателей» составляет большую часть кассовой наличности «Лиги», – откровенно призналась мисс Стотт.

– В таком случае, я голосую в пользу банкета, – сказал Мирберг. – По-моему, это будет очень красивый жест со стороны «Лиги» по отношению к своему победоносному лидеру.

Вешая трубку, адвокат мимоходом подумал о психологической ценности взносов в фонды политических партий. Такой взнос никогда не обезличивается и не становится частью общей суммы, он сохраняет персональное значение и персональный вес, независимо от того, куда и на что пошли самые деньги. Право же, внося деньги в фонд политической партии, деловой человек совершает истинно полезное дело для себя – а заодно, конечно, и для родины.

Пока Конни Стотт и Мирберг с разных концов города сговаривались относительно «красивого жеста», в переулке Деггерс происходили события, отдаленно их касавшиеся.

В своей развороченной лавчонке старая миссис Антония Эстовиа, навалившись грузным телом на прилавок, с тупым ужасом смотрела на стоявшего перед ней судебного исполнителя и двух понятых.

– Уверяю вас, начальник, тут какая-то ошибка. Мистер Гот ни за что бы этого не сделал.

Судебный исполнитель указал понятым на стол и пару стульев, – многолетний опыт научил его действовать, не пускаясь в разговоры. Он помахал рукой нескольким зевакам, столпившимся у дверей:

– Ну-ка, посторонитесь… Ошибка, говорите вы, мэ-эм? Какая тут может быть ошибка… Дайте людям пройти, не мешайте…

– Это все подстроено… вы сами знаете, кем…

– Вы знаете подпись мистера Гота? – спросил исполнитель.

– Да, у меня есть его расписки… Паула, достань расписки.

Черноглазая девушка стремглав бросилась к старому комоду, словно рассчитывая пресечь этим действие закона. Судебный исполнитель занялся перелистыванием документов, старательно слюнявя при этом большой палец, что люди его профессии считают, повидимому, обязательным:

– Вот, пожалуйста, мэ-эм.

Старуха недоверчиво поглядела в бумагу, потом молча протянула ее дочери.

– Д-да! – печально протянула девушка. – Это подпись мистера Гота, он выгоняет нас…

– Но мистер Гот не стал бы этого делать… из-за такого пустяка… я бывала должна ему гораздо больше.

– Мое дело, как говорится, сторона. Ставь вдоль тротуара, Фрэнк, чтобы не мешать проходу и проезду… берись за котел и печку…

– Подождите хоть немного, – взмолилась старуха, – мистер Гот разрешит оставить вещи здесь. Мистер начальник… прошу вас… подождите… не троньте…

– Эй! Эй! Не задерживайте моих людей, мэ-эм! Мы не можем ждать… Должностное лицо, мэ-эм, – та же машина. Сам не знаешь, куда придется итти и что делать… стукнуть дубинкой по голове… или задержать… отправить в тюрьму или в больницу… для машины все едино, мэ-эм. Ладно, Фрэнк. Теперь пошли наверх.

У входа в лавочку собралась уже целая толпа из обитателей переулка и случайных прохожих. Девушка с ужасом смотрела на поднимавшихся по лестнице понятых.

– Неужели вы и кровати выбросите? – спросила она вполголоса, стараясь, чтобы зрители не слышали.

– Мы должны очистить дом, мисс.

– Но… но что же мы будем делать?

У исполнителя имелся на этот случай богатый запас советов:

– Мало ли что можно делать, мисс… есть, например, Армия спасения, и Бюро труда… и бесплатные столовые… Но такие приличные женщины, как вы и ваша матушка, могут снять другую квартиру и переехать туда. Пожить там, пока и оттуда не выставят. В нашем городе очень приличные люди живут так круглый год. В моем деле, как и во всяком другом, имеются постоянные клиенты. Я уже наизусть знаю их сундуки, кровати, рояли, платье. Но, как я уже сказал, если наружность подходящая, домохозяин не станет требовать квартирной платы вперед, а не то… можно и заплатить за один месяц, ежели располагаете деньгами…

Исполнитель продолжал тараторить, услужливо предоставляя свой профессиональный опыт в распоряжение хозяев.

Когда представители закона кончили свое дело, Паула окинула взглядом то, что до этого дня было ее домом. Сейчас казалось невероятным, чтобы эта кучка жалкой мебели, выставленная на безжалостный дневной свет, и эта опустошенная комната, по которой свободно разгуливали крысы, могли представлять собою «дом». Казалось, даже если б закон милостиво позволил им вновь обосновать здесь свой очаг, это было бы невозможно.

Зрители, дождавшись конца процедуры, стали расходиться. Молодая женщина, чуть постарше Паулы, осталась стоять одна на противоположном тротуаре.

Подошел полисмен и прикрикнул на старую итальянку, чтобы она убрала «этот хлам» с тротуара. Миссис Эстовиа взялась за колченогим стол и машинально потащила его назад в лавку.

– Эй, куда! – рявкнул полисмен. – Вы что ж, забыли, что вас отсюда только что вышвырнули?

Паула подошла к матери.

– Мама, я… я пойду, – тихо проговорила она, стараясь удержать слезы.

– Куда, Паула?

– Пойду к отцу Бонацио… спрошу, как нам быть…

– Да, ступай, Паула, и возвращайся… я буду… – Она запнулась.

У нее теперь не было своего постоянного места, где она могла бы ждать. – Я буду где-нибудь здесь, Паула. – Она оглянулась на темный переулок, где еще жило воспоминание о ее исчезнувшем доме. Потом она подошла к полисмену и начала:

– Это из-за вас все, мистер О’Шин… вы взяли у Джо деньги, которые я ему заплатила.

– Убирайте свой хлам! Освобождайте проход – не то я сейчас вызову мусорный фургон!

Паула шла к перекрестку, отчетливо сознавая, что чувство бездомности, овладевшее ею в узком переулке, не пройдет и на широкой улице, что куда бы она ни вышла, ни свернула – всюду будет то же самое.

Когда она подошла к углу переулка, молодая женщина нагнала ее и пошла с ней радом:

– Туго вам приходится.

Паула молча кивнула.

– А что вы решили делать?

Паула оглянулась и покачала головой.

– Разве вам некуда итти?

– Некуда.

– Я случайно проходила мимо и видела, как вас выставляли… Какая гнусность!

– Мы бы все уплатили, да полиция вмешалась… – дрожащим голосом проговорила Паула.

– Вот беда-то! Вы идете на работу?

– Нет.

– Вы не имеете работы?

– Нет.

– Ну, такой хорошенькой девушке, как вы, нетрудно устроиться. Вот и у нас требуются девушки.

– А вы где работаете?

– Я? Я заведую рестораном.

– Заведуете? – переспросила Паула и, внимательно оглядев свою спутницу, ускорила шаги.

– Да, заведую рестораном, – повторила женщина с оттенком раздражения. – Такое место вам сразу, конечно, не занять… но нам нужны официантки… красивые. – Голос ее снова стал вкрадчивым.

– Где же этот ресторан? – сдержанно спросила Паула.

– В «Импириэл-билдинг». Знаете этот дом? Такое огромное здание, – там и квартиры, и рестораны, и институты красоты, и бассейны, и цветочные магазины, и аптеки. Все там есть.

Паула пристально вгляделась в свою спутницу.

– Я запишу адрес, – сказала она, – и на днях зайду.

– «На днях», так дела не делаются, – воскликнула женщина. – Вы скажите точно, когда придете. А если вы не работаете, почему бы вам сейчас не пойти со мной?

– Сейчас я иду по своим делам. Я приду завтра.

– Нам нужны официантки сегодня же вечером. Вы успеете пройти медицинский осмотр и получить форму.

– Мне не на что купить форму.

– Вам ее выдаст компания и удержит стоимость из вашего жалования.

– Ну, мне сюда.

– Куда? В церковь?

– Да.

– Я подожду вас здесь.

– Нет, не надо, я приду завтра.

– Я ведь вам добра желаю…

Войдя в церковь, Паула опустилась на колени, несколько раз перекрестилась, потом поднялась и направилась к исповедальне. Там она снова опустилась на колени и, обращаясь к маленькому окошечку, стала рассказывать о своем несчастье, тут же каясь в своих грехах.

Религия отца Бонацио имела не только духовную, но и житейскую сторону. Когда полчаса спустя Паула вышла из церкви, она держала в руках письмо. Почти у самого входа ее поджидала все та же женщина.

– Я решила подождать вас, раз вам все равно некуда итти.

– Мне есть куда итти, – ответила Паула.

– Ах, вот как! Куда же это?

– Мы с мамой можем там переночевать сегодня. Отец Бонацио дал мне письмо.

– Ах, боже мой! Разве такой хорошенькой девушке место в приюте для женщин! Пойдемте со мной в «Импириэл-билдинг»!

– Но я спешу разыскать маму.

– Можно… можно послать ей записочку.

– Нет, нет, так не годится.

Женщина замедлила шаг и подняла руку, как бы подавая условный сигнал. В ту же секунду роскошный гоночный автомобиль, стоявший поодаль, скользнул вдоль тротуара и остановился в нескольких ядрах впереди Паулы.

Как только она поравнялась с машиной, один из седоков, который даже и не смотрел в ее сторону, соскочил с подножки, обхватил ее одной рукой за талию, другой за ноги и бросил на заднее сидение. Не успела Паула крикнуть, как второй мужчина зажал ей рот платком. Потом они вдвоем опустили девушку на пол между передним и задним сидениями, накинули на свою добычу меховую полость, и шофер, не спеша, повел открытую машину по оживленной улице.

14

При обыкновенных условиях исчезновение Паулы Эстовиа не вызвало бы в Мегаполисе решительно никаких толков. Девушки в этом городе пропадали постоянно. Но данный случай заставил призадуматься мистера Гью Шедвей Смита из мегаполисской «Трибуны». Он поделился своими сомнениями с Джимом Денмарком, редактором городского отдела.

– Надо бы заняться этим делом, – сказал Смит Джиму. – С одной стороны, она должна была выступать в качестве свидетельницы против Канарелли, с другой – она была похищена при выходе из католической церкви.

– Да, церковь… за это, пожалуй, стоит зацепиться, – согласился редактор городского отдела.

– Попутно я мог бы рассказать ее историю и намекнуть на людей, заинтересованных в ее исчезновении, – продолжал Гью Шедвей Смит (его настоящее имя было Джим Смит, но с тех пор, как он стал печататься в столичных газетах, он предпочитал более эффектное и экзотическое имя – Гью Шедвей Смит).

– Из этого, конечно, можно сделать подвал, но я не знаю, нужно ли нам бросать тень на шайку Канарелли. – Мистер Денмарк потянулся к телефонной трубке.

– Подождите, – остановил его Гью Шедвей, – а если задеть этого Каридиуса… слегка, вы меня понимаете? Только намекнуть?

Денмарк поверх телефонной трубки взглянул на своего подчиненного:

– Каридиуса?… А как вы припутаете сюда Каридиуса?

– А вот как: Каридиус возбудил это дело еще до своего избрания. Только ради рекламы. Теперь же, когда он избран, он должен быть заодно с власть имущими, ясно?

– Ничего не ясно, – бросил Денмарк не отрываясь от телефона.

– Как же! Каридиус похищает одну из своих же свидетельниц, чтобы дело лопнуло само собой!

Редактор городского отдела с досадой махнул рукой:

– Смит, вы фантазер, это же совершенная чепуха…

– А по-моему, это очень оригинальная мысль.

– Ну, еще бы! Только вы способны выдумать… Алло! Алло! Главный редактор? Тут вот Смит… по поводу случая с Паулой Эстовиа… он хочет связать это с процессом против Канарелли…

– Вовсе нет… – громко зашептал Смит, – а хочу зацепить Кари…

– Тсс! Тсс! Хочет намекнуть, что рэкетиры похитили ее, чтобы она не могла дать показания!

– Да не хочу я вовсе!

– Замолчите вы! Это единственная разумная вещь, которую вы могли бы хотеть. Да, понимаю… Разумеется… Хорошо, сэр, я скажу Смиту, чтобы он полегче… просто напишет, что она исчезла из дому. Понятно. – Редактор городского отдела повесил трубку.

– Вот обида-то! – воскликнул разочарованный репортер. – А то, что ее похитили на паперти католической церкви! Ведь это само по себе сенсация!

– В этом городе ежегодно исчезает около двух тысяч девушек, и я не сомневаюсь, что некоторое количество исчезает вблизи католических церквей.

– Ну хорошо, чорт с ним, с Каридиусом! А можно мне расписать похищение и добавить о рэкетирах? Ведь наши читатели любят истории с гангстерами.

– Я буду краток, – спокойно сказал редактор городского отдела. – Дело в том, что Уэстоверский банковский трест только что постановил выдать Мерриту Литтенхэму премию в миллион долларов, сверх его годового вознаграждения.

– Уэстоверский трест… премию? А причем тут Канарелли?

– Вам, вероятно, известно, что Литтенхэм – председатель Уэстоверского треста, а равно владелец нашей газеты?

– Нет, я этого не знал, но предположим, что это так…

– Это не предположение, а факт. И Канарелли держит значительную часть своей наличности в Уэстоверском банке. Не станет же председатель правления банка, только что получивший премию в миллион долларов, допекать своего вкладчика, а? Как вы полагаете?

– Гм… гм… да, конечно. Значит, мне остается лишь написать, что «Паула Эстовиа, девушка-итальянка, исчезла вчера утром из своей квартиры. Там-то и там-то»…

– Если хотите, можете добавить «таинственно»: «таинственно исчезла».

На этом их беседа оборвалась, ибо дверь редакции распахнулась, и на пороге появилась высокая молодая девушка. Она вошла в комнату, оглянулась через плечо и погрозила пальцем:

– Ложись! Останься там, Раджа! Я сейчас вернусь!

Оба сотрудника «Трибуны» смутились. Репортер поднял руку в знак приветствия и натянуто улыбнулся.

– Добрый день, мисс Литтенхэм.

– Мистер Денмарк, – спросила девушка, – когда сдается очерковый материал для воскресного выпуска?

– Очерковый? В четверг, в двенадцать часов.

– То есть вчера?

– Совершенно верно.

Девушка помолчала и повернулась к дверям.

– Чем могу служить, мисс Литтенхэм?

– Спасибо… я просто хотела знать, когда сдается материал.

Она скрылась за дверью.

Редактор и репортер недоумевающе поглядели друг на друга.

– Как вы думаете, слышала она? – спросил редактор.

– Конечно, слышала… что ей сдача номера? Для того и спросила, чтобы дать нам понять, что слышала.

– Ах, чорт! – проворчал репортер. – И надо же, чтоб она здесь работала, в редакции! Ведь у нас, газетчиков, только и утешения, что поговорить друг с другом о том, чего нельзя печатать.

– Что поделаешь! Ее папаша – хозяин.

– Да-а… Ну, дело Эстовиа я совсем похерю.

– Напишите просто, что она исчезла. Знаете, а ведь в этом есть своя хорошая сторона: чем больше жульничают хозяева газет, тем чище и добродетельнее становятся газеты. В недалеком будущем американская пресса будет «лилии невинней и белей».

– А что же станется с нами, газетчиками старого закала?

– Мы увеличим число исчезнувших свидетелей обвинения против клики.