Текст книги "Дорога в Средьземелье"

Автор книги: Том Шиппи

Здесь нужно сосредоточиться не на разъяснениях по поводу Первой и Второй Эпох [376], которые служат фоном для «Властелина Колец», но над другими текстами, занимавшими время и воображение Толкина в течение почти шестидесяти лет, а именно над легендами Первой Эпохи (например, в «Неоконченных Сказаниях» это легенда о Туоре и Тьюрине). Эти тексты неразрывно связаны со всей «повествовательной структурой» «Сильмариллиона», которая лепится и кристаллизуется вместе с ними и вокруг них. Повторим вопрос, заданный выше: что имеют они сказать нам, и как они возникли?

ФИЛОСОФСКИЕ ШТУДИИ

В композиции «Сильмариллиона» наиболее бросается в глаза то, что он, подобно Заселью, является калькой, только не Англии, а, скорее, Книги Бытия. В десятой главе своей книги «Предисловие к «Потерянному раю» (301)301
  С. S. Lewis. A Preface to Paradise Lost.London, Oxford, University Press, 1942.


[Закрыть]К. С. Льюис дает суммарный список учений о Падении Человека, общих для Мильтона, св. Августина и «церкви в целом». Большинство этих учений почти без изменений переданы в «Аинундалэ» или «Валаквэнте». Например, Льюис упоминает такой тезис: «Все, что создано Богом, есть добро, и исключений из этого правила нет». У Толкина даже Мелкор начинает с добрых намерений. «Те вещи, которые мы называем плохими, есть не что иное, как извращение вещей добрых… Это извращение возникает в тех случаях, когда некое сознательное существо начинает интересоваться собой более, нежели Богом… впадая в грех гордыни». Сравним с этим тезисом поведение Мелкора как участника музыки Айнур/ов/, когда он пытается «приумножить силу и славу порученной ему музыкальной партии». Снова цитата из Льюиса: «Тот, кто пытается восстать на Бога, достигает результата, прямо противоположного первоначальному намерению… Тот, кто не хочет быть сыном Бога, становится Его орудием». То же самое говорит и Илуватар Мелкору: «Нельзя сыграть темы, которая не имела бы своего последнего источника во Мне… а тот, кто попытается все же найти такую тему, окажется в конце концов всего лишь моим инструментом,с помощью которого я создам вещи более удивительные, чем он мог бы вообразить сам» (курсив мои. – Т. Ш.).Очень похоже на то, что Льюис и Толкин сотрудничали в составлении «того списка жизненно важных для христианского учения идеи: «Сильмариллион», где есть и изгнание из рая, и долгие века скорбен, и Предстатель–Заступник, представляет собой кальку с христианской истории и одновременно ответ на «Потерянный рай» и «Возвращенный рай» Мильтона [377].

Противоречит ли Библии история, рассказанная Толкином? Совершенно очевидно, что Толкин этот вопрос себе задавал, хотя бы ради того, чтобы ответить на него отрицательно. Характерно, что он оставил в «Сильмариллионе» один очень многозначительный пробел, ничего не рассказав о Падении Человека (если пользоваться термином Ветхого Завета). У Толкииа человеческая раса появляется «за сценой» и приходит в населенный эльфами Белерианд сравнительно поздно, с Востока, уже разделенная на племена, говорящие на разных языках. Там, на Востоке, с людьми произошло нечто ужасное, о чем они не хотят даже говорить: «За нами осталась тьма… и мы повернулись к ней спиной». Более того, мы узнаем, что до встречи с эльфами люди успели соприкоснуться с Властелином Тьмы: Моргот–Мелкор разыскал людей сразу, как только те были созданы, с целью «совратить или уничтожить их». Ясно, что при желании можно допустить, что злодейством, которое учинил над людьми Моргот и о сути которого альфы так никогда и не дознались, было традиционное совращение Адама и Евы при участии змия. В таком случае встреченные эльфами Эдаины и Восточные люди – это потомки Адама, бегущие из Эдема, подпавшие под проклятие вавилонского смешения языков. Таким образом, «Сильмариллион» повествует о падении и частичном искуплении эльфов, не противореча истории о Падении и Искуплении Человека.

Однако что толку в простом повторении того, что и так известно? Создавав историю эльфов, Толкин не хотел идти против учения, за которым признавал универсальную истинность. Но при этом он хотел все же сказать и нечто новое. Как и в лингвистических кальках, привычная структура здесь вынужденно соединяется со странным или просто новым материалом Непривычность, особенность толкиновских эльфов, которая делает их историю столь непохожей на историю человечества, обусловлена, разумеется, прежде всего тем, что они не умирают.Соответственно, у них нет нужды в Спасителе, который избавил бы их от смерти, равно как и от ада, поскольку для них нет ни ада» ни рая – они отправляются в Чертоги Мандоса [378], откуда могут со временем вернуться. Наиболее правоверных корреспондентов Толкина эта возможность нового воплощения тревожила: они полагали, что автор нарушает границы христианского благочестия (303)303
  П. С. 153.


[Закрыть] [379]. На эти сомнения Толкин мог ответить только, что он писал фантастическую повесть и что он вправе пользоваться своим воображением как ему угодно, и вообще его эльфы – это, в конце концов, всего лишь «определенные аспекты человеческой натуры, человеческие таланты и желания, обретшие в моем маленьком мирке собственную плоть». По выражению профессора Кермоуда (см. с. 308, выше), романтическая проза – это обнаженная форма, которая дает возможность сосредоточить внимание читателя на том, чего хочет автор.

Совершенно очевидно, что Толкин хотел сосредоточить внимание читателя на проблеме смерти, а также, возможно, на вопросе: почему люди так любят этот мир и так горячо желают остаться в нем навсегда, хотя необходимость умереть и отправиться неизвестно куда «всегда оставалась неустранимой частью их природы»? Его воображение опять сконцентрировалось на своего рода кальке, на диаграмматическом перевертыше. Мы, люди, умираем – а он выдумал расу бессмертных. Волшебные сказки полным–полны мотивов «побега от смерти» (как он отметил ближе к концу эссе «О волшебных сказках» (305)305
  ОВС. С 432.


[Закрыть]) – значит, в сказках о людях, которые рассказывают эльфы, «наверняка часто говорится о Побеге от Бессмертия». Конечно, одна из этих «сказок о людях» – написанная им самим история о Берене и Лутиэн, в том виде, который она обрела в «Лэ о Лейтиан, или Освобождение от оков», где рассказывается о том, как Лутиэн, единственная из всех эльфов, получила дозволение«по–настоящему умереть» и покинуть мир так, как покидают его смертные. Можно сказать, что и «Потерянный рай» написан для того, чтобы поведать нам о том, что смерть – наказание справедливое, но в любом случае (см «Возвращенный рай») не окончательное. По контрасту с «Потерянным раем» кажется, что «Сильмариллион» пытается убедить нас еще и в том, что на смерть можно смотреть как на дар или награду. К такой позиции тяготели и некоторые другие авторы, писавшие о смерти в нашу скептическую эпоху [380]. Если легенды о Первой Эпохе – калька, то именно соотнесенность с известным образцом – Библией – и выставляет напоказ их отличие от этого образца. «Эльфийскость эльфов» нужна для того, чтобы бросить дополнительный свет на «человечность людей».

По всей видимости, Толкин пришел именно к такому выводу. Однако возникает по меньшей мере подозрение, что – как и в случае с языками Средьземелья – автору и здесь прежде всего нужно было вволю потешиться изобретением языков и моделированием древней истории. Эльфы, как и драконы, глубоко укоренены сразу в нескольких различных традициях Северо–Западной Европы, а от непоследовательности, с которой эти традиции об эльфах рассказывают, у Толкина только сильнее чесались руки, и его еще больше подмывало взяться за создание Zusammenbang'a (306)306
  В данном случае «мостик между традициями» (нем.). – Пер.


[Закрыть]. Например, есть ли у эльфов души? Могут ли они спастись? Всякий, кто читал «Русалочку» Андерсена [381], знает, что у этих существ души нет и спастись они могут только вступив в брак со смертным (как Лутиэн). Толкин знал «Русалочку», хотя и не любил ее (307)307
  П. С. 311.


[Закрыть] [382], – возможно, считал слишком сентиментальной. Существует, однако, более древнее и более жесткое поверье, выраженное в другой повести, с которой Толкин, скорее всего, тоже был хорошо знаком, – а именно в шотландской легенде «Жена Мира и Читатель Библии» [383]. В этой легенде рассказывается, как к старику, читавшему Библию, приблизилась эльфийская дама и спросила его: «Лает ли Святое Писание хоть какую–нибудь надежду для таких, как я?» Старик любезно объяснил ей, что в Доброй Книге говорится только о спасении «грешных сынов Адама». Услышав эти слова, дама издала вопль отчаяния и бросилась в море. Ответ старика строг и ортодоксален, но (как и в случае с дохристианскими героями, такими как Беовульф или Арагорн, которые якобы не могут быть удостоены спасения) едва ли справедлив. Почему спасены могут быть только «грешные сыны Адама»? Впрочем, не в характере Толкина было отвергать ортодоксию. Но он не стал бы отрекаться и от столь же древнего и традиционного верования в то, что эльфы – существа скорее привлекательные и злу непричастны. Он искал средней дороги. И у него был по крайней мере один пример для подражания.

Не сей pes его уже не «Беовульф», автор которого к ylfe,,эльфам был весьма строг и помещал их на одну доску с «троллями», или «ограми» (ettens) [384]и даже «орками». Какой суровый взгляд на всех нелюдей и н«христиан! Однако был по меньшей мере один поэт, предшественник Толкина, который не разделял общей уверенности в том, тго альфы осуждены навеки: автор легенды о св. Майкле, написанной около 1250 года и помещенной в «Сборнике ранних южноанглийских легенд». Толкин нигде не упоминает о своем знакомстве с этой легендой, но как медиевалист он, скорее всего, не мог ее не знать.

Среднеанглийский поэт, автор текста, сообщает, что в войне Бога и Сатаны за людские души кое–кто придерживается и нейтральнойпозиции. Во время Войны на Небесах не все ангелы сделали окончательный выбор между Богом и Люцифером Те, кто склонялся на сторону демонов, но так и не примкнул к ним, до Судного Дня содержатся в «оковах бурь», а в Судный День пойдут в ад Сооответственно, те, кто склонялся скорее на сторону Бога, сосланы с Небес на Землю, где они «до конца мира будут претерпевать некоторые страдания, но в Судный День вернутся на Небеса. Некоторые из них и ныне пребывают в Земном Раю и в других местах Земли, отбывая там свое наказание». Добрые и злые духи приходят на Землю ради того, чтобы защитить людей или совратить их, но иногда на Земле можно встретить и «нейтралов», «непримкнувших»:

 
And ofte in fourme of wommane In many derne weye
Grete compaygnie men i–seoth of heom: boþe hoppie and pleiƺe,
Þat Eluene beoth i–cleopede: and ofte heo comiez to toune,
And bi daye muche in wodes heo beoth: and bi niƺte ope heiƺe dounes.
Þat beoth þe wrechche gostes: þat out of heuene weren i–nome,
And manie of heom a–domesday: ƺeot schullen to reste come.
 

(«Часто люди видят их во множестве, в образе женщин, танцующих и играющих на темных тропах. Этих духов называют эльфами(курсив мой. – Т. Ш.),и они часто заходят в города, но днем обычно пребывают в лесу, а ночью на высоких холмах. Это злосчастные духи, изгнанные с Небес. Но в Судный День многие из них все–таки обрящут покой» [385].)

Удивительно, сколь многое из этого находит отзвук в «Сильмариллионе». Конечно, Толкин не мог принять основного постулата этой легенды, а именно, что эльфы – это–де ангелы; как и рассказ о фее, задавшей вопрос читателю Библии, эта легенда принадлежит строгой христианской традиции, в которой для чужаков остается мало места. Однако эльфы Толкина и правда очень похожи на падших на землю ангелов – настолько, что люди, которым свойственно ошибаться, и правда могли бы принять их за ангелов. Эльфы представлены автором как часть иерархической системы, которую венчают Валар/ы/ (хорошие и плохие). Элдар/ы/(эльфы) находятся ступенькой ниже – по природе своей они подобны Айнур/ам/ [386], хотя уступают им по уму и силе. Они настолько близки к ним, что в одном случае (Мелиан и Элве Тингол [387]) даже вступают в брак. Кажется вполне естественным, что человек мог бы принять Галадриэль за ангела [388]. Была бы она, в таком случае, падшимангелом' В каком–то смысле на этот вопрос нужно, конечно, ответить «нет», поскольку эльфы не принимают никакого участия в толкиновской Войне на Небесах, где Мелкор терпит поражение. С другой стороны, Галадриэль была практически изгнана из своеобразного Рая – из Бессмертного Валинора, и ей было запрещено возвращаться [389]. Вполне возможно, что изгнание на Землю (которому подвергся Мелкор) и изгнание в Средьземелье (которому подверглась Галадриэль) могли бы показаться кому–нибудь вроде Эомера по сути одним и тем же изгнанием Более того, в «Сборнике южноанглийских легенд» можно заметить интересную убежденность в том, что некоторые «нейтралы», или альфы, до сих пор пребывают на Земле, а некоторые из них – в Земном Раю. Некоторым образом, «ту идею поддерживают и «Сильмариллион», и «Властелин Колец». Во «Властелине Колец» предсказывается, что некоторые альфы откажутся покинуть Средьземелья хотя этот отказ вынудит их «умалиться», а в «Сильмариллионе» сообщается, что остальные эльфы, то есть покинувшие Средьземелье, будут жить в Валиноре, который некогда являлся частью Земли, но позднее был некоторым таинственным образом от нее отделен. Короче говоря, Толкин почерпнул из упомянутого выше отрывка (и других текстов) мысль о том, что альфы похожи на ангелов, что они тем не менее «пали», что их судьба после Судного Дня еще не вполне ясна (поскольку «люди будут участвовать во Второй Музыке Айнуров», а альфы, по–видимому, нет), что они как–то связаны с Земным Раем и не могут умереть, пока не наступит конец мира. Не существует никакого дотолкиновского источника, который выдвигал бы идею Чертогов Мандоса, но это «обиталище на полдороге», похожее на Лимб, просто навязано условиями задачи. Есть ли у эльфов души? Нету, в том смысле, что они не свободны покинуть этот мир. Есть, в том смысле, что они, умирая, не гаснут подобно свечке, и поэтому наше естественное чувство справедливости остается удовлетворенным Итак, «Сильмариллион» кое–чем обязан не только «Книге Бытия», но и северному фольклору. История, рассказанная в «Сильмариллионе», берет начало в головоломках древних текстов.

ГОРДЫНЯ И СОБСТВЕННИЧЕСТВО: НОВЫЙ ВЗГЛЯД

Мы не сказали пока ни слова о сильмарилах,драгоценных камнях, которые дали имя «Сильмариллиону» и история которых определяет весь его сюжет. Но в некотором смысле образ сильмариловвполне укладывается в набросанную здесь схему. «Сильмариллион» заквашен на христианской истории Падения и Искупления, откуда бы ее ни черпать – из «Книги Бытия» или из «Потерянного рая». Однако рассказываемая в нем история отличается от христианского мифа тем, что в ней повествуется о расе, которая за свое прегрешение была наказана не смертью, а скорее усталостью от жизни [390]. Естественно задать вопрос: в чем же заключался грех этой расы? Если автор хотел быть последовательным, он должен был изобразить этот грех иным, нежели грех Адама и Евы, который в католической традиции идентифицируется как грех гордыни [391]и который был совершен в миг, когда, по словам Льюиса, «сознательная тварь впервые заинтересовалась собой больше, чем Богом. Эльфы же, по–видимому, гораздо больше подвержены другой, совсем особой разновидности гордыни, о которой вообще не упоминается в «Потерянном рае»: это не совсем скупость, не совсем «собственничество» или желание обладать вещами (как предполагали некоторые) [392], но, скорее, неуемное желание творить,создавать вещи, которые навечно отобразили или воплотили бы личность своего творца. Так, Мелкор одержим желанием «дать бытие собственным творениям», Аулэ, хотя и не бунтует против Илуватара, но все же с отворяет гномов самостоятельно, без указания свыше, а Феанор создает сильмарилы.Перефразируя Льюиса, можно сказать, что в Валиноре, если сравнить его с Эдемом, падение наступило, когда «сознательные твари заинтересовались собственными творениями более, нежели творениями Божиими». Из всех аспектов человеческой натуры эльфы лучше всего представляют ее творческий аспект – как хорошие, так и плохие его стороны.

Обратиться к теме зачарованности артефактом (эта тема присутствует в его работах начиная со второй главы «Хоббита») Толкин мог по нескольким причинам. Первая, самая очевидная – в том, что он ощущал эту зачарованность в себе самом. Собственные произведения были для него тем же, чем сильмарилыдля Феанора или корабли для Телери [393], которые говорили: «Это труд наших сердец, которого мы повторить уже не сможем». Характерно, что Феанор получает знания не от Манвэ или Ульмо ,а от Аулэ, Вала/ра/ – кузнеца, который по духу ближе всего к Мелкору, кроме того, Аулэ несет ответственность за то, что в Средьземелье послали именно обратившегося впоследствии ко злу Сарумана, а не кого–нибудь другого (312)312
  НС С 393.


[Закрыть]. Аулэ – покровитель всех мастеров, включая тех, которые «сами ничего не делают, а только ищут помять уже существующее» – то есть, можно было бы сказать, и филологов в том числе; но он покровительствует также и корни – «делателям» и /aim – поэтам Толкин не мог не видеть в Феаноре и Сарумане отчасти и себя самого, постольку, поскольку разделял их стремление – в котором, возможно, нет ничего беззаконного – быть творцами Малого Творения. Он сам писал о своих искушениях и был близок к тому, чтобы представить мятеж Нолдоров как felix culpa – «удачный грех»: все–таки сам Манвэ признал, что дела их будут жить в песнях и «в Эа придет красота, о какой раньше никто не помышлял»! По мысли Толкина, создание новых историй, поэзия, мастерство несут в себе свое собственное оправдание и суть у них одна. Не зря автор «Перла» называл себя «ювелиром», должен был думать Толкин.

Более серьезная причина в том, что любовь к вещам, особенно вещам искусственным, можно назвать специфическим грехом современной цивилизации, причем в каком–то смысле это грех новый: он не тождествен Скупости или Гордыне, хотя каким–то образом с ними связан. С этой точки зрения «Сильмариллион», несмотря на всю архаику декораций, тоже отчасти применим к описанию современного мира, как и «Властелин Колец» с «Хоббитом». Однако повторим, все современные грехи коренятся в древности. В сцене падения Нолдор/ов/ повторяется фраза из древнеанглийской поэмы «Гномы А» [394], где говорится об «изобретении и закалке ранящих мечей» как о корне всех несчастий. Похоже, что англосаксонский поэт в поисках первоисточника зла оглядывался на Каина с Авелем, а не на Адама и Еву, и видел семена зла в самом искусстве металлургии [395]. Если копнуть глубже, станет видно, что и сами сильмарилы,по–видимому, берут начало в филологической загадке, возникшей на этот раз на финской почве.

Влияние финских источников на язык и сюжет «Сильмариллиона» неоспоримо. «Именно финский язык был первоначальной закваской «Сильмариллиона», – писал Толкин в 1944 году (314)314
  П. С. 87.


[Закрыть], и двадцатью годами позже он это повторил (315)315
  Там же. С. 345.


[Закрыть]. Квэния – язык Высших Эльфов – по «лингвистическому стилю» напоминает финский, а такие имена, как Илуватар и Ульмо, напоминают имена Ильматар и Ильмо из «Калевалы». Валар/ы/ – это ангельские силы, которые дали согласие «быть связанными с миром», а «вала» по фински означает «связь». Можно отыскать и другие совпадения (316)316
  Во «Введении в эльфийский» Джима Аллана об этом говорится более подробно (Jim Allan. An Introduction to Elvish.Hayes, Boms Head, 1978). Квэния, говорит Джим Аллан, напоминает финский по «стилю», особенно сложными падежами существительных, в то время как Синдарин, с его системой звукоизменения, похож на валлийский. Аллан, однако, упускает сделать одно чисто филологическое наблюдение: в финском языке сохранилось несколько слов, заимствованных из раннегермаяского в их ранней (или поддающейся реконструкции) форме: kuningas – «король», var/k/as – «волк–оборотень», «варг», jetanas – «огр» («тролль», «великан»). Похоже на то, что имя Вала/ра/ Тулкаса из «Сильмариллиона» образовано так же: достаточно сравнить его со скандинавским словом tulkrиз «Сэра Гавэйна и Зеленого Рыцаря», которое означает: «человек, сражающийся человек». – Т. Ш.


[Закрыть]. Поэтому мы не ошибемся, если предположим, что великий финский эпос «Калевала» содержит мотив, сходный с мотивом сильмарилов.Этот мотив в «Калевале» действительно есть: это – загадка «сампо», или «цампо»! Сей таинственный предмет несколько раз описывается в «Калевале» как произведение мастера–кузнеца Ильмаринена. Ильмаринен сделал «сампо» как выкуп за невесту, но потом «сампо» было украдено, в пылу погони разбито на куски и сохранилось только в виде осколков. При атом никому не известно, что оно представляет из себя на самом деле, вернее, представляло,поскольку оно утрачено безвозвратно. Сами финские барды не знают, что такое «сампо» – для них это слово тоже лишено значения, – и зачастую заменяют его каким–нибудь бессмысленным сочетанием звуков, вроде «сампас». Тем временем филологи, пытаясь подобрать ключ к этому слову исходя из самого текста «Калевалы» («сампо» ярко сверкает, было выковано кузнецом, представляет из себя что–то вроде мельницы, приносит удачу, сделало море соленым) пришли к бесчисленному количеству выводов, размытых и одновременно педантических: «сампо» – это Золотое руно, некий объект культа плодородия, лапландский идол в форме столба, аллегория неба. В последние годы, впав в отчаяние, ученые пришли к окончательному заключению: на вопрос о том, что такое «сампо», удовлетворительного ответа получить нельзя. Но даже если бы такой ответ отыскался, он, по всей видимости, не составил бы большого вклада в понимание поэмы [396]. А для Толкина не могло быть ничего более провоцирующего, чем слово, лишенное означаемого, как и в случае со словами emnet, wodwos, Gandálfr, ent, —за исключением разве что, возможно, какого–нибудь древнего стихотворения, «списанного» современными учеными со счетов как безнадежно иррационального. Толкин, очевидно, решил придерживаться мнения, что «сампо» – это и предмет, и аллегория одновременно. Он предположил, что, это, скорее всего, был драгоценный камень, сверкавшим, оказывавший гипнотическое действие, ценный сам по себе, но одновременно представлявший собой концентрат творческих сил, провоцирующих одновременно и на добро, и на зло, – короче, это был искусственный камень, воплотивший личность своего творца. Некоторые финские барды полагают, между прочим, что «сампо» – это символ финской поэзии, и все они единодушно согласны в том, что осколки, остатки этой поэзии – и есть истинное богатство Суоми.

О, если бы только сильмарилымогли вдохновить поэтов на создание поэзии, которая составила бы истинное богатство Англии! Хорошо известно, что главный замысел Толкина, главное его желание состояло в том, чтобы вернуть родной стране легенды, которых она лишилась в Средние века благодаря Нормандскому завоеванию, когда были преданы забвению эльфы, «лесные люди» и Sigelhearwan'ы. Но чтобы сделать это возможным, сильмарилыи связанные с ними истории должны были сделаться поистине многогранными. При этом необходимо было обеспечить вокруг них место для «других умов и рук», которые обогатили бы их привнесенными от себя новыми смыслами. Все знают, что усилия самого Толкина объяснить, «про что» написан «Сильмариллион», так никогда и не прояснили дело до конца. Однако по крайней мере заимствования из других традиций и поправки, которые он вносил туда от себя, отчетливо определяют область его интересов. В «Сильмариллионе» Толкин еще раз разыграл драму «Потерянного рая», но у него этот «рай» отчасти может трактоваться как «удачно потерянный» (поскольку многие эльфы – например, Арвен – предпочли Средьземелье даже бессмертию). На протяжении всего повествования ощущается, с каким особенным чувством пишет автор об изменчивости вещей – о том, как меняются языки, как переходят из рук в руки сокровища. Самая глубокая из всех притчей «Сильмариллиона» повествует о сотворенной, похищенной и, в попытках вернуть ее, навеки утраченной красоте. Эта притча берет свой исток в Книге Бытия, но представляет собой нечто совсем другое по стилю – она одновременно более двусмысленна, более героична и более человечна, нежели библейское сказание.