Текст книги "Слово президента"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 107 страниц)

Теперь они тоже поедут в грузовом фургоне. В салон вошли четверо, все в защитных пластиковых костюмах. Моуди расстегнул ремни, удерживавшие пациентку на кушетке, и сделал знак второй монахине оставаться на месте. Четыре армейских медика осторожно подняли прочную пластиковую простыню, держа её за углы, и понесли больную к дверце. Когда они подняли пациентку, Моуди заметил, что немного крови попало и на кушетку, где лежала Жанна-Батиста. Врач покачал головой. Ничего страшного. Лётчикам даны указания, которые повторялись не один раз. Когда пациентку благополучно уложили в кузов машины, Моуди и Мария-Магдалена тоже спустились по ступенькам трапа. Они сняли шлемы, позволив себе наконец вдохнуть свежий прохладный воздух. Врач взял у одного из вооружённых часовых, окруживших самолёт, фляжку с водой и передал её монахине. Сам он тут же взял для себя ещё одну. Они выпили по целому литру воды, прежде чем подняться в крытый кузов. Оба с трудом ориентировались после длительного полёта, особенно Мария-Магдалена, потому что не знала, где находится. Врач обратил внимание на «Боинг-707», видно, прибывший незадолго до них. Это был тот самый самолёт, что доставил груз обезьян, но Моуди не знал об этом.

– За все эти годы я ещё никогда не бывала в Париже – разве только совершала пересадку в аэропорту, – сказала Мария-Магдалена, глядя по сторонам, прежде чем опустился брезент, отрезавший их от внешнего мира.

Жаль, что вы никогда и не побываете в нём, подумал Моуди.

Глава 16
Перевозка из Ирака

– Здесь ничего нет, – заметил пилот вертолёта. «Сихок» описывал круги на высоте тысячи футов, ощупывая морскую поверхность поисковым радаром, достаточно чувствительным, чтобы обнаружить обломки, – он был предназначен для поиска перископов, – но им не удалось увидеть ничего, даже плавающей бутылки из-под минеральной воды «Перрье». У обоих лётчиков на глазах были очки ночного виденья, и они заметили бы жирное пятно от разлившегося топлива, но и его не было видно.

– Трудно, должно быть, не оставить ни следа после падения, – ответил второй пилот по интеркому.

– Если только мы ведём поиски не там, где следует. – Первый пилот посмотрел на экран тактической навигационной системы. Нет, они находились в районе предполагаемой катастрофы, в этом не было сомнений. Топлива у них осталось на час полёта. Пора подумать о возвращении на «Рэдфорд», который тоже прочёсывал этот район. Прожекторы прорезали предрассветную мглу, напомнив сцену из кинофильма о второй мировой войне. Тут же летал ливийский АН-10, стараясь помочь, но только мешал поискам.

– Обнаружили что-нибудь? – запросил их офицер с «Рэдфорда».

– Нет, ничего. На поверхности не обнаружили ничего. У нас топлива на один час полёта, приём.

– Понял вас. Топлива на час полёта, – ответили с «Рэдфорда».

– Сэр, последний зарегистрированный нами курс цели был три-четыре-три, скорость полёта два-девять-ноль узлов и скорость снижения три тысячи футов в минуту. Если его нет в этом районе, я не знаю почему, – произнёс начальник оперативной части, указывая на карту. Капитан отпил кофе из кружки и пожал плечами. Поисково-спасательная команда стояла на палубе в полной готовности. Два ныряльщика облачились в костюмы для подводного плавания, и тут же находилась команда шлюпки. Повсюду разместились наблюдатели со всеми биноклями, которые имелись на борту эсминца, пытаясь обнаружить мигалки на спасательных жилетах экипажа самолёта или вообще что-нибудь, а корабельный акустик прислушивался к высокочастотным аварийным сигналам, которые должен был подавать локатор самолёта, потерпевшего аварию. Эти приборы выдерживали даже сильный удар при посадке и автоматически включались при соприкосновении с морской водой, а батареи должны были действовать в течение нескольких суток. Гидролокатор «Рэдфорда» был настолько чувствителен, что обнаружил бы сигналы этого прибора с расстояния в тридцать миль, а сейчас они находились в точке, которую радиолокаторщики определили как район предполагаемой катастрофы. Ни сам корабль, ни его команда ещё никогда не принимали участия в подобной спасательной операции, но к этому их тщательно готовили, и все этапы операции были осуществлены настолько чётко, что это вполне удовлетворило командира.

– Корабль ВМС США «Рэдфорд», корабль ВМС США «Рэдфорд», это центр управления полётами Валетты, приём.

Капитан взял микрофон.

– Валетта, это «Рэдфорд».

– Вам удалось обнаружить что-нибудь? Приём.

– Нет, Валетта. Наш вертолёт прочесал весь расчётный район и пока безрезультатно. – Они уже запросили Мальту относительно точных данных скорости и курса самолёта перед тем моментом, когда он исчез с экрана радиолокатора, но более точные приборы эсминца следили за самолётом уже после того, как он исчез с экрана гражданского радара.

Разочарованные вздохи на обоих концах канала радиосвязи свидетельствовали о том, что они знали, что произойдёт дальше. Поиски будут продолжаться ещё сутки – не больше и не меньше, им ничего не удастся обнаружить, и на этом все кончится. Уже был послан телекс на фирму, которая занималась изготовлением самолётов этого типа, информирующий её о том, что одна из их машин потерпела бедствие в море. Представители фирмы, производящей реактивные самолёты «гольфстримы», вылетят в Берн для проверки материалов, касающихся технического обслуживания этого самолёта, надеясь найти там ключ к разгадке аварии, и, скорее всего, ничего не обнаружат. После этого данные об исчезновении самолёта попадут в раздел картотеки, озаглавленный «причины неизвестны». Но тем не менее игра должна вестись до конца, и к тому же это по-прежнему хорошая тренировка для команды американского эсминца «Рэдфорд». Члены команды отнесутся к поискам без особых эмоций. На самолёте не было никого из их знакомых, хотя успешная операция по спасению гибнущих в море изрядно повысила бы моральный дух команды.

* * *

Скорее всего именно запах дал ей понять, что здесь необычного. Поездка от аэропорта была короткой. Ещё не рассвело, и когда грузовик остановился, врач и медсестра все ещё не отошли от продолжительного полёта. Первое, чем они занялись по прибытии, – помогли разместить сестру Жанну-Батисту в отведённой для неё палате. Лишь после этого можно было освободиться от защитного пластикового скафандра. Мария-Магдалена пригладила короткие волосы и глубоко вздохнула, получив наконец возможность оглядеться вокруг. То, что она увидела, удивило её. Моуди заметил её замешательство и поспешил проводить монахиню внутрь здания, прежде чем она поняла, в чём дело.

И тут она почувствовала запах, знакомый африканский запах, оставшийся после переноски клеток с обезьянами несколько часов назад, определённо не похожий на запах Парижа, а тем более на запах такого стерильно чистого медицинского учреждения, каким должен быть институт Пастера. Затем Мария-Магдалена посмотрела по сторонам и увидела, что таблички на стенах написаны не по-французски. Разумеется, она не имела представления о действительной ситуации, просто у неё возникли основания для вопросов – и тут, к счастью для неё, времени для вопросов не осталось. К ней подошёл солдат, взял её за руку и увёл куда-то. Мария-Магдалена ничего не понимала и не успела ничего сказать. Она всего лишь посмотрела через плечо на небритого человека в зелёном халате хирурга. Печальное выражение его лица только запутало монахиню ещё больше.

* * *

– Что такое? Кто это? – спросил директор проекта.

– У религиозного ордена, к которому они принадлежат, есть правило, запрещающее монахиням ездить поодиночке. Для защиты их целомудрия, – объяснил Моуди. – В противном случае мне бы не разрешили забрать пациентку.

– Она всё ещё жива? – спросил директор, которого не было у входа в момент прибытия грузовика.

– Жива, – кивнул Моуди. – Мы сможем сохранить её живой ещё три дня, может быть, даже четыре.

– А что делать со второй?

– Это решаю не я, – уклонился от ответа Моуди.

– Мы всегда можем использовать её для получения второго…

– Нет! Это варварство! – прервал его врач. – Такой поступок омерзителен для истинного мусульманина.

– А то, что мы собираемся предпринять, не противоречит учению Аллаха? – спросил директор. Но он решил, что нет смысла ссориться из-за такого пустяка. Одного пациента, инфицированного вирусом Эбола, вполне достаточно. – Вымойтесь, и мы посмотрим на неё.

Моуди направился в помещение для отдыха врачей на втором этаже. Оно было более изолированным, чем на Западе, – население этого региона особенно стыдливо относилось к своей наготе. Врач не без удивления отметил, что пластиковый защитный костюм выдержал длительное путешествие без единого разрыва. Он бросил его в большую пластмассовую корзину и принял душ, к горячей воде которого были примешаны химикалии – он уже почти перестал замечать этот запах, – насладившись пятью минутами блаженства. Во время перелёта его не покидала мысль, будет ли он когда-нибудь снова чистым. Стоя под струёй горячей воды, в душе он опять задал себе этот вопрос, но уже спокойнее. Выйдя из душевой, Моуди надел чистый зелёный комбинезон – вообще-то он надел все чистое – и закончил свою обычную утреннюю процедуру. Санитар положил для него в комнате отдыха совершенно новый защитный костюм, на этот раз синий американский «ракал», в который Моуди облачился, прежде чем выйти в коридор.

Директор в таком же костюме уже ждал его, и они вместе направились к отсеку, где размещались инфекционные палаты и операционные. За охраняемыми запертыми дверями палат оказалось всего четыре. Исследовательское учреждение, куда приехал Моуди с двумя монахинями, принадлежало иранской армии. Врачи здесь все были военными, а санитары – имели опыт работы на поле боя. Как и следовало ожидать, безопасность соблюдалась очень строго. Моуди и директор прошли пункт охраны на первом этаже, и охранник нажал на кнопку, открывающую двери воздушного шлюза. Гидравлические двери с шипением открылись, и стала видна вторая пара дверей, и они заметили, что струйка дыма от сигареты охранника потянулась в сторону шлюза. Отлично. Значит, система очистки воздуха работает нормально и там пониженное давление. Оба врача испытывали странное предубеждение к своим соотечественникам. Было бы лучше, если бы вся лаборатория была построена иностранными инженерами – на Ближнем Востоке особым признанием пользовались немецкие специалисты, – но Ирак уже совершил такую ошибку и потом расплачивался за неё. Методичные немцы сохранили строительные планы всех зданий, в работе над которыми принимали участие, и в результате многие построенные ими сооружения были до основания уничтожены американскими бомбами. Вот почему, хотя почти все оборудование было закуплено за границей, собственно лабораторию выстроили иранские инженеры. Жизнь медицинского персонала в самом буквальном смысле слова зависела от того, как работают все системы, установленные ими, но тут уж ничего не поделаешь. Ведущие внутрь лабораторных помещений двери откроются только тогда, когда герметически закроются наружные двери. Пока все действовало исправно. Директор нажал на кнопку, и они вошли внутрь.

Сестру Жанну-Батисту поместили в последней палате по правой стороне коридора. В палате находились три санитара. Они уже срезали с больной одежду, под которой обнаружилась приближающаяся смерть. Санитары с отвращением смотрели на разлагающееся тело, состояние которого было намного ужаснее, чем раны на поле боя. Они быстро промыли тело монахини и затем накрыли его из уважения к стыдливости женщины, как того требовали их традиции. Директор посмотрел на бутылку с морфием, который вводился в вену пациентки, и немедленно на треть сократил поступление наркотика в тело умирающей женщины.

– Нам нужно как можно дольше сохранить ей жизнь, – объяснил он.

– Но боли при Эболе…

– Ничего не поделаешь, – холодно заметил директор. Ему хотелось упрекнуть Моуди за излишнюю чувствительность, но он промолчал. Он тоже был врачом и потому знал, как трудно смотреть на страдания своего пациента. Итак, перед ними пожилая женщина европейского типа, не приходящая в сознание и погруженная в глубокий наркотический сон. Ему не нравилось её слишком медленное дыхание. Один из санитаров подсоединил провода, чтобы снять электрокардиограмму, и директор с удивлением увидел, что сердце женщины бьётся сильно и ровно. Отлично. Кровяное давление низкое, как он и предполагал, и директор приказал повесить на стойку рядом с кроватью бутылку с двумя единицами крови для переливания. Чем больше у неё будет крови, тем лучше, подумал он.

Санитары прошли хорошую подготовку. Все, что прибыло вместе с пациенткой, сложили в пластиковые мешки, которые в свою очередь поместили во второй комплект мешков, после чего санитар вынес свёрток из палаты и сунул его в газовую печь. Теперь от свёртка не останется ничего, кроме стерильного пепла. Но главным было получение вируса. Пациентка представляла собой питательную среду для их выращивания. Раньше у таких жертв брали несколько кубиков крови для анализа, и через некоторое время пациент умирал. Его тело либо сжигали, либо обливали дезинфицирующей жидкостью и хоронили в химически обработанном грунте. Но вот на этот раз он располагал самым большим количеством вируса Эбола, которое когда-либо попадало в руки вирусолога, а это позволит ему вырастить ещё больше смертоносных и уничтожающих все живое вирусов.

Директор повернулся к стоящему рядом врачу.

– Скажите, Моуди, каким образом она заразилась?

– Сестра ухаживала за пациентом «Зеро».

– Это негритянский мальчик?

– Да, – кивнул Моуди.

– В чём была её ошибка?

– Мы так и не узнали этого. Я спросил сестру, когда у неё ещё были периоды ясного сознания. Она не делала мальчику уколов и всегда была очень осторожна с острыми инструментами. Жанна-Батиста – опытная медсестра, – механически отвечал Моуди. Он слишком устал и способен был лишь доложить о том, что ему было известно, и этого, подумал директор, достаточно. – Она и раньше работала с пациентами, больными лихорадкой Эбола, в Киквите и в других местах. Сестра обучала местный медицинский персонал, как обращаться с такими больными.

– Может быть, возможен перенос вирусов по воздуху? – предположил директор. Неужели мне так повезло? – подумал он.

– Центр по контролю за инфекционными болезнями в Атланте считает, что это один из штаммов лихорадки Эбола-Маинги. Вы помните, наверно, что тогда медсестра Маинга заболела лихорадкой и метод переноса вирусов остался неизвестным.

– Вы действительно уверены в том, что говорите? – Директор проекта посмотрел прямо в глаза Моуди.

– Пока я ни в чём не уверен, но я опросил всех работающих в больнице и выяснил, что уколы пациенту «Зеро» всегда делали другие, а не сестра Жанна-Батиста. А потому можно предположить, что перенос вирусов осуществлялся по воздуху.

Это был классический пример хороших и плохих новостей одновременно. Почти ничего не было известно о заирском штамме лихорадки Эбола. Правда, знали, что заболевание может передаваться через кровь, лимфу и выделения организма, даже при половых сношениях, впрочем, последний путь был чисто теоретическим – больной вряд ли мог этим заниматься. Считалось также, что вирус Эбола плохо переносит условия вне живого носителя и быстро погибает на открытом воздухе. По этой причине никто не верил, что заболевание может распространяться воздушным путём, как при обычных инфекционных болезнях. В то же самое время при каждой вспышке эпидемии бывали случаи лихорадки, происхождение которых никак нельзя было объяснить. По имени несчастной медсёстры Маинги был назван штамм лихорадки Эбола, которым она заразилась без всякого разумного объяснения того, как это произошло. Может быть, она не сказала правды о чём-то или что-то забыла и не постаралась вспомнить истинный метод заражения, дав тем самым своё имя штамму Эбола, способному достаточно долго сохранять вирулентность в воздухе и заражать с такой же лёгкостью, как и обычная простуда? Если это действительно правда, то пациентка, лежащая перед ними, является носителем биологического оружия такой невероятной мощи, что перед ним задрожит весь мир.

Такая возможность одновременно означала, что они играют с самой смертью. Малейшая неосторожность может оказаться смертельной. Директор машинально посмотрел на вентиляционное отверстие в потолке. При строительстве здания лаборатории принималась во внимание именно такая возможность. Поступающий сюда воздух был чистым и всасывался через двухсотметровую трубу. А вот воздух из заражённых помещений, прежде чем покинуть здание, проходил через сложнейшую систему очистки и подвергался исключительно мощному ультрафиолетовому облучению, поскольку было известно, что при такой частоте вирусы Эбола гарантированно гибнут. Воздушные фильтры были пропитаны химикалиями, в том числе фенолом. И только после этого воздух выходил наружу, где другие факторы окружающей среды довершали его очистку, полностью уничтожая смертоносные вирусы. Фильтры – три отдельных комплекта – менялись каждые двенадцать часов с маниакальной точностью. Постоянно наблюдали и за исправностью ультрафиолетовых ламп, количество которых впятеро превышало необходимое. В боксах, где велась работа с болезнетворным вирусом, намеренно поддерживалось чуть пониженное давление воздуха, чтобы вместе с ним ничто не могло просочиться наружу. Кроме того, весь персонал был особо проинструктирован по поводу обращения с острыми предметами и проверки надёжности герметичных защитных костюмов.

Директор проекта тоже был врачом, обучался в Париже и Лондоне, но прошло немало лет с тех пор, как он лечил последнего пациента. Вот уже более десяти лет он занимался главным образом молекулярной биологией, и в особенности изучением вирусов. Он знал о них больше любого другого учёного, хотя и этого было мало. Он знал, например, как выращивать вирусы, и теперь перед ним находился идеальный образец, человеческое существо, самой судьбой превращённое в фабрику, вырабатывающую самые смертоносные организмы, известные человеку. Директор никогда не видел сестру Жанну-Батисту здоровой, никогда не разговаривал с нею, никогда не наблюдал её за работой. И это было к лучшему. Возможно, она была опытной медсестрой, как сказал Моуди, но все это осталось в прошлом, и нет никакого смысла проявлять излишнюю жалость к человеку, который неминуемо умрёт через трое, самое большее через четверо суток. Чем дольше она останется в живых, тем лучше, это позволит использовать материал человеческого тела для производства нового продукта, превращая самое совершенное творение Аллаха в Его смертоносное проклятие.

Что касается проблемы со второй монахиней, директор отдал распоряжение, пока Моуди принимал душ. Сестру Марию-Магдалену проводили в другое помещение, дали чистую одежду и оставили одну. Там она помылась под душем, неотступно пытаясь понять, что происходит – где она находится. Сестра все ещё не пришла в себя и не испытывала страха. Подобно Моуди, она долго стояла под душем, что помогло ей думать более ясно и сформулировать вопросы, которые следует задать врачу через несколько минут, когда они снова встретятся. Да, она сделает именно это, думала Мария-Магдалена, надевая чистое бельё и белый халат. Ей было приятно снова чувствовать на себе знакомую одежду медсёстры, ощущая в руках свои чётки, которые она взяла с собой в душ. Эти чётки были металлическими и вовсе не теми, которые ей вручили вместе с её рясой, когда она дала монашеский обет более сорока лет назад. Однако металлические чётки легче поддаются дезинфекции, и, стоя в душе, она воспользовалась возможностью вымыть их. Уже одевшись и покинув душевую, она решила, что молитва будет лучшей поддержкой перед поисками информации, и старая монахиня опустилась на колени, перекрестилась и обратилась к Богу. Она не слышала, как позади открылась дверь.

Солдат из службы безопасности получил чёткий приказ. Он мог бы исполнить его несколькими минутами раньше, но нарушить уединение женщины, обнажённой и стоящей под душем, было бы мерзким поступком, к тому же она не могла никуда уйти. Он почувствовал удовлетворение, когда увидел, что она молится, повернувшись спиной к нему, явно удовлетворённая в своей преданности вере. Теперь его ни в чём нельзя будет упрекнуть. Преступник, приговорённый к смерти, всегда получает возможность обратиться к Аллаху; лишить его этого – значит принять на себя тяжкий грех. Так что все к лучшему, подумал он, поднимая свой автоматический пистолет девятимиллиметрового калибра. Сейчас она беседует с Богом…

…и теперь она встретилась с Ним лицом к лицу. Большим пальцем он опустил курок, сунул пистолет в кобуру и позвал двух санитаров, чтобы навели здесь порядок. Ему приходилось убивать людей и раньше, он участвовал в расстрелах государственных преступников, и это был его долг, не всегда приятный, но всё-таки долг. На этот раз солдат покачал головой. Сейчас – он не сомневался в этом – душа женщины послана им прямо к Аллаху. Как странно испытывать удовлетворение после казни.

* * *

Тони Бретано прилетел на самолёте своей компании. Оказалось, что он ещё не принял решения относительно предложения компании «Локхид-Мартин», и Райану было приятно, что Джордж Уинстон ошибся. Во всяком случае не владел информацией.

– Я уже один раз отказался, господин президент.

– Не один раз, а два, – кивнул Райан. – Вы отклонили предложение возглавить департамент в Пентагоне и занять пост заместителя министра транспорта. Ваша кандидатура рассматривалась и в связи с другими назначениями, но тогда решили к вам не обращаться.

– Я слышал об этом, – согласился Бретано. Он принадлежал к числу невысоких мужчин, страдающих по этому поводу комплексом неполноценности, о чём свидетельствовало его несколько вызывающее поведение. В его голосе слышались интонации выходца из «Малой Италии» в Манхэттене, хотя он провёл немало лет на Западном побережье, и все это тоже кое о чём говорило Райану. Тем самым Бретано заявлял, кем он был и кем стал – он получил пару дипломов в Массачусетском технологическом институте и без труда мог говорить с произношением выпускника Кембриджа.

– Вы отказались от предложенных должностей, потому что не хотели заниматься бюрократической работой в этом огромном здании на другом берегу реки, не так ли?

– Для этого у меня недостаточно острые зубы, да и там слишком часто приходится вилять хвостом. Если бы я так руководил своей компанией, мои акционеры уже давно линчевали бы меня. Бюрократическая машина Министерства обороны…

– Тогда наведите там порядок, – предложил Джек.

– Это невозможно.

– Только не говорите мне такие глупости, Бретано. Все, что сделано одним человеком, может быть исправлено другим. Если вы полагаете, что у вас не хватит сил справиться с этой работой, – хорошо, так прямо и скажите, и можете отправляться обратно к себе на Западное побережье.

– Одну минуту…

Райан прервал его снова.

– Нет, это вы подождите одну минуту. Вы слышали, что я сказал в своём обращении по телевидению, и я не собираюсь повторяться. Мне нужно навести порядок в правительстве, а для этого требуются люди, способные сделать это. Если вы заявляете, что не можете навести там порядок, отлично, я найду кого-нибудь с достаточно крепким характером, чтобы…

– С достаточно крепким характером? – Бретано едва не вскочил с кресла. – Крепким? Позвольте сказать вам кое-что, господин президент. Мой папа торговал фруктами с тележки на углу. Я ничего не получил в подарок от этого мира, всего добился сам!

Тут он внезапно замолчал, увидев, что Райан смеётся, и на несколько мгновений задумался.

– Ловко вы меня поддели, – сказал он более спокойно, голосом председателя корпорации, кем и был на самом деле.

– Джордж Уинстон сказал мне, что у вас задиристый характер. За последние десять лет у нас не было даже полуприличного министра обороны. Когда я делаю что-то не правильно, мне нужно, чтобы меня предупредили об этом. Не думаю, однако, что я в вас ошибаюсь.

– Что вам нужно?

– Когда я снимаю телефонную трубку, мне нужно, чтобы немедленно принимались за дело. Я хочу знать, следует ли посылать наших парней под пули, хорошо ли они снаряжены, как подготовлены и насколько надёжная поддержка им обеспечена. Я хочу, чтобы противник нас боялся. Тогда работа Государственного департамента будет намного легче, – объяснил президент. – Когда я был мальчишкой в восточном районе Балтимора и видел полицейского, идущего по Моньюмент-стрит, я сразу понимал две вещи. Я знал, что нельзя ссориться с ним и что я могу положиться на него, если мне понадобится помощь.

– Иными словами, вам нужен готовый продукт, который мы можем быстро доставить в то место, куда нам это потребуется.

– Совершенно верно.

– Наши силы заметно ослаблены, – осторожно заметил Бретано.

– Мне нужно, чтобы вы подобрали себе хорошую команду – я не стану вмешиваться – и разработали силовую структуру, способную удовлетворить наши потребности. Затем мне нужно, чтобы вы перестроили Пентагон и создали из него организацию, которая могла бы обеспечить управление этими силами.

– Сколько вы даёте мне на то времени?

– На первый этап – две недели.

– Слишком мало.

– Перестаньте, Бретано. Мы посвящаем исследованиям столько сил, что меня удивляет, почему на бумагу, на которой напечатаны все эти расчёты, не ушли все деревья в нашей стране. Черт побери, вы не можете не помнить, что я знаю, откуда ожидать удара. Раньше я занимался этим. Месяц назад мы вели войну и задыхались, потому что у нас было слишком мало сил. Нам повезло. Но я больше не хочу полагаться на одно везение. Мне нужно, чтобы вы избавились от бюрократов, и тогда, если нам понадобится сделать что-то, это будет сделано. Более того, мне нужно, чтобы мы приняли необходимые меры ещё до того, как в этом возникнет необходимость. Если мы проведём необходимую работу, в мире не найдётся безумцев, готовых напасть на нас. Вопрос заключается в следующем: готовы ли вы взяться за это, доктор Бретано?

– Придётся пролить немало крови. У меня появится куча врагов.

– Не беспокойтесь, моя жена – врач, – заверил его Райан.

– Половина работы заключается в том, чтобы иметь надёжную развединформацию, – напомнил ему Бретано.

– И это мне тоже известно. Мы уже начали реорганизовывать ЦРУ. Джордж справится с Министерством финансов. Сейчас я просматриваю список судей и выбираю человека, который возглавил бы Министерство юстиции. Все это я уже сказал по телевидению. Я подбираю надёжную команду и хочу, чтобы вы вошли в её состав. Я ведь тоже сам пробивал себе дорогу в жизни, правда? Думаете, два таких парня, как мы с вами, сумели бы добиться таких успехов где-нибудь ещё? Наступило время расплачиваться, Бретано. – Райан откинулся на спинку кресла, довольный собственным красноречием.

Такому предложению было трудно противиться.

– Когда браться за дело?

Райан посмотрел на часы.

– Завтрашнее утро вас устроит? – спросил он.

* * *

Группа технического обслуживания приехала перед самым рассветом. Вокруг самолёта стояли вооружённые охранники, задача которых заключалась в том, чтобы не подпускать любопытных, хотя этот аэропорт и без того охранялся надёжнее многих других международных аэропортов, потому что здесь находилась база иранских ВВС. У бригадира был блокнот, в котором перечислялось, что нужно сделать. Длинный список заинтересовал его, но не больше. Самолёты этого типа всегда обслуживались особенно тщательно, потому что летающие в них люди считали себя божьими избранниками или кем-то ещё более важным. Впрочем, это не имело значения. У него был список того, что нужно сделать, а рекомендация соблюдать особую осторожность вряд ли была необходима. Его люди всегда работали очень тщательно. В списке мер по уходу за техническим оборудованием говорилось, что нужно заменить два прибора в кабине лётчиков, и у него были наготове два таких прибора, все ещё в коробках фирм-производителей; после установки будет произведена их калибровка. Два других члена его бригады заправят самолёт и сменят масло в двигателях. Остальные начнут работать в салоне под наблюдением самого бригадира.

Они едва принялись за работу, как появился – чего и следовало ожидать – капитан с новыми приказами, отменявшими прежние. Требовалось как можно быстрее заменить кресла в салоне. Через несколько часов «Гольфстрим G-IV» вылетал в очередной рейс. Офицер ничего не сказал о месте назначения, а бригадиру это было безразлично. Он приказал своему механику, занимающемуся заменой приборов, поспешить с работой. На «Гольфстриме G-IV», где существовала блочная система установки приборов, это было относительно просто. Подъехал грузовик с креслами, которые сняли два дня назад, и группа по очистке салона принялась за их установку ещё до того, как началась уборка самолёта. Бригадир не мог понять, почему сначала их пришлось снимать, а теперь снова устанавливать, но в его обязанности не входило задавать вопросы, да и ответы мало что объяснили бы ему. Жаль, что все так торопились. Было бы намного проще очистить салон до установки кресел, всё-таки открытое пространство. Вместо этого все четырнадцать кресел быстро установили на свои места, и самолёт снова превратился в мини-лайнер, даже весьма комфортабельный. Кресла, привезённые для установки, подверглись, как обычно, чистке в ангаре, из пепельниц выбросили мусор, протёрли. Затем прибыла машина с продуктами для бортового камбуза, и вскоре самолёт оказался переполненным рабочими, которые только мешали друг другу. В возникшей суете никому не удалось выполнить свою работу должным образом, но это не по вине бригадира. Теперь все начали торопиться. Уже приехали пилоты со своими картами и лётными планами. Войдя к себе в кабину, они обнаружили там механика, лежащего на полу под креслом пилота, он заканчивал установку цифровых приборов, контролирующих работу двигателей. Пилоты никогда не проявляли терпения к работе механиков и потому стояли, раздражённо глядя на то, как тот делает своё дело. Впрочем, механику было все равно, что думают о нём пилоты. Он подсоединил последний провод, вылез из-под сидения и провёл ряд тестов, чтобы убедиться, что все работает нормально, даже не глядя на пилотов, которые станут поносить его куда громче, если он должным образом не установит электронные приборы. Механик ещё не вышел из кабины, когда второй пилот сел в своё кресло и провёл те же самые тесты. Только спустившись на асфальтовую площадку аэродрома, механик увидел причину такой спешки.

На площадке стояли пять имамов. Важные и чем-то взволнованные, они поглядывали на белоснежный реактивный самолёт. Механик, как и все в бригаде, знал поимённо каждого из них, так как священнослужители часто выступали по телевидению. Рабочие почтительно поклонились имамам и ускорили работу, отчего качество её не улучшилось. Бригаду по уборке самолёта отозвали, и потому рабочие ограничились тем, что протёрли кое-что после того, как были установлены кресла. Высокопоставленные пассажиры не медля поднялись на борт и направились в хвостовую часть салона, чтобы посовещаться. Пилоты включили двигатели, национальные гвардейцы и грузовики едва успели освободить дорогу, как «гольфстрим» вырулил на взлётную полосу.