Текст книги "Реальная угроза"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 58 страниц)

Джексон вспомнил имя Муньос, но вот где он его слышал?

– Как бы мне добраться до Монтерея?

– Да это совсем рядом. Хотите, отправляйтесь с нами, капитан. Правда, у нас нет такого комфорта, как на флоте.

– Нам тоже иногда приходится нелегко. Черт побери, один раз, помню, мне не меняли постельное бельё целых три дня. И всю неделю нам давали на ужин «хот догс»! Никогда не забуду тот рейс. Хуже не бывает. Надеюсь, у вас в «джипах» есть кондиционеры? – Офицеры посмотрели друг на друга и рассмеялись.

* * *

Райана поселили в люксе из двух комнат, этажом выше губернаторской свиты.

К удивлению Джека, его пребывание в отеле было оплачено кандидатом. Такое расположение номера понравилось Джеку – не придётся беспокоиться о безопасности. Теперь у Фаулера была охрана, как у президента, и останется до ноября, а если он победит на выборах, то и ещё на четыре года. Отель был новым, современным и удобным, с толстыми бетонными перекрытиями между этажами, но шум вечеринок всё-таки доносился снизу.

Едва выйдя из душа, Джек услышал стук в дверь. В ванной висел махровый халат с монограммой отеля, и Райан надел его, направляясь к двери. В коридоре стояла женщина лет сорока, в эффектном красном платье – модный цвет для деловых женщин. Не будучи специалистом по женской моде, Джек не мог понять, каким образом цвет одежды может влиять на что-то, за исключением зрения.

– Вы – доктор Райан? – спросила женщина. Тон её голоса внушил Джеку мгновенную неприязнь. Она разговаривала с ним, как с разносчиком инфекции.

– Да. А вы кто?

– Я – Элизабет Эллиот, – ответила она.

– Привет, мисс Эллиот, – произнёс Джек. Она выглядела как «мисс». – У вас преимущество передо мной. Я не знаю, кто вы.

– Я занимаю должность помощника советника по иностранным делам.

– А-а. Ну что ж, заходите. – Райан открыл дверь настежь и жестом пригласил её войти. Да, ему следовало помнить это. Перед ним стояла Э. Э., профессор политологии в Беннингтоне, чьи геополитические взгляды, по мнению Райана, заставляли Ленина походить на Теодора Рузвельта. Он сделал несколько шагов и вдруг заметил, что Эллиот не идёт за ним.

– Вы собираетесь заходить или нет?

– Когда вы так одеты? – произнесла она вызывающе и, прежде чем заговорить снова, замерла на месте на добрых десять секунд. Джек продолжал вытирать полотенцем волосы, молча глядя на неё. В нём пробудилось любопытство.

– Я знаю, кто вы, – заметила она наконец. Ну и что? – подумал Джек, не понимая, что происходит. К тому же у Райана был трудный и долгий день, он всё ещё не оправился от смены нескольких часовых поясов при перелёте из Европы и успел сменить ещё один часовой пояс в центральной части Америки. Этим можно объяснить резкость его ответа.

– Послушайте, док, это вы постучали в дверь, когда я выходил из душа. У меня двое детей и жена – между прочим, тоже выпускница Беннингтона. Я не Джеймс Бонд и не увлекаюсь посторонними женщинами. Если вы хотите что-то сказать мне, будьте добры, говорите. Я провёл неделю, перелетая из одного места в другое, очень устал и хочу спать.

– Вы всегда так невежливы? Господи!

– Доктор Эллиот, если вы собираетесь играть в высшей лиге в Вашингтоне, вот урок номер один – дело есть дело. Хотите сказать мне что-то, говорите. Если нужно, спрашивайте.

– Чем вы занимаетесь в Колумбии, черт побери? – резко бросила она.

– Не понимаю, о чём вы говорите, – ответил Джек уже более спокойно.

– Вы отлично знаете, что я имею в виду. Я знаю, что вам это известно.

– В таком случае вас не затруднит освежить мою память?

– Только что взорвали дом ещё одного главаря Медельинского картеля, – ответила она, нервно оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что кто-то, проходящий по коридору, подумает, что она ведёт переговоры о цене. Во время съездов такое случается очень часто, а Э.Э. была привлекательной женщиной.

– Мне ничего не известно ни о каких операциях такого рода, проводимых американским правительством. Могу уточнить – по интересующему вас вопросу я не располагаю никакой, абсолютно никакой информацией. Я не всеведущ. Хотите верьте, хотите – нет, но даже если на вас снизошла благодать и вы служите в Центральном разведывательном управлении, это совсем не значит, что вы знаете обо всём, происходящем на каждом квадратном метре земного шара. Ну и что говорят средства массовой информации?

– Но вы должны знать, – запротестовала Элизабет Эллиот. Она выглядела озадаченной.

– Доктор Эллиот, два года назад вы написали книгу о том, что агенты ЦРУ находятся повсюду. Это напомнило мне старый еврейский анекдот. Какой-то старик-еврей, живущий в царской России за чертой оседлости со своими двумя курицами и хромой клячей, читает омерзительную газетёнку, выпускаемую антисемитами. Понимаете, в газетёнке говорится, что евреи захватили то, овладели тем и тому подобное. К нему подходит сосед и спрашивает, зачем он читает такую чепуху. Старик отвечает, что ему приятно узнать, какой он всемогущий. Такова и ваша книга, вы уж извините меня: один процент правды и девяносто девять процентов брани. Если вас действительно интересует, на что мы способны и на что нет, я могу кое-что рассказать вам – в пределах допуска к секретной информации, разумеется. Уверяю вас, вы будете не менее разочарованы, чем часто бываю я сам. Очень сожалею, что мы не обладаем даже половиной той мощи, какую вы нам приписываете.

– Но вы убивали людей!

– Вы имеете в виду меня лично?

– Да.

Может быть, этим и объясняется её отношение ко мне, подумал Джек.

– Да, мне приходилось убивать людей. Когда-нибудь я расскажу вам о кошмарах, которые меня мучают. – Райан помолчал. – Горжусь ли я этим? Нет. Рад ли, что сумел убить их? Да, рад. Вы можете спросить – почему? Моя жизнь, жизнь моей жены и дочери, жизни других невинных людей подвергались опасности, и я сделал это, чтобы защитить себя и этих людей. Ведь вы помните обстоятельства, правда?

Это не интересовало Эллиот.

– Губернатор хочет встретиться с вами в восемь пятнадцать.

Значит, мне удастся поспать шесть часов, подумал Райан.

– Я приду в назначенное время.

– И он спросит вас относительно Колумбии.

– Тогда вы можете завоевать расположение своего босса, передав ему ответ прямо сейчас: я ничего не знаю.

– Если он одержит победу на выборах, доктор Райан, вас...

– Выбросят вон? – Джек посмотрел на неё с добродушной улыбкой. – Знаете, доктор Эллиот, это напоминает мне сцену из плохого фильма. Если ваш кандидат в президенты победит, у вас, может быть, и появится возможность уволить меня.

Позвольте объяснить, что это будет для меня значить.

Вы лишите меня необходимости проводить каждый рабочий день по два с половиной часа в автомобиле; лишите меня тяжёлой, напряжённой, полной стрессов работы, из-за которой я вынужден бывать дома с семьёй гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Вы позволите мне вести образ жизни, соответствующий тому количеству денег, которое я заработал лет десять назад, заставите меня вернуться к письменному столу, где я смогу писать книги по истории, или снова заняться преподаванием – ведь именно благодаря этому я и получил учёную степень доктора. Мне пришлось, доктор Эллиот, видеть заряженные автоматы, направленные на мою жену и дочь, и я успешно справился с этой опасностью. Если вы серьёзно намерены угрожать мне, придумайте нечто большее, чем увольнение с работы. Думаю, утром мы снова увидимся, но должен предупредить вас, что мне поручено ознакомить с положением дел только губернатора Фаулера. Я получил распоряжение беседовать с ним с глазу на глаз, и в комнате не должно быть больше никого.

Джек закрыл дверь на засов и накинул цепочку. Он сознавал, что выпил в самолёте слишком много пива, но ещё никто и никогда не пытался так жёстко и бесцеремонно обращаться с ним.

Доктор Эллиот предпочла лестницу лифту. В отличие от большинства сопровождающих губернатора Фаулера лиц его главный советник был совершенно трезв – он вообще редко пил спиртное – и уже занимался составлением плана кампании, которая должна начаться через неделю, не ожидая, как это принято, Дня труда.

– Ну и что? – спросил он Э.Э.

– Говорит, что ему ничего не известно. Думаю, он лжёт.

– Что ещё? – Арнольд ван Дамм поднял голову.

– Он высокомерен, нагл и несдержан.

– Ты тоже, Бет. – Они рассмеялись. Вообще-то, они не любили друг друга, но во время политических кампаний могут появляться самые странные союзники.

Директор политической кампании губернатора Фаулера как раз читал характеристику Райана, написанную конгрессменом Эланом Трентом, недавно избранным председателем Специального комитета конгресса по контролю за деятельностью спецслужб. Доктор Эллиот не видела её. Она рассказала ван Дамму, который уже сам знал об этом (хотя ни один из них не имел представления о том, как все это случилось и почему), что Райан в Вашингтоне публично обозвал Трента гомосексуалистом. Трент никогда не забывал и не прощал оскорблений и не был склонен хвалить кого-то без серьёзных на то оснований. Однако, говоря о Райане, он называл его умным, бесстрашным и честным человеком. Что бы это могло значить, черт побери, удивился ван Дамм.

* * *

Чавез не сомневался, что нынешнюю ночь они в третий раз проведут без рейда. Они двинулись в путь сразу после захода солнца и только что миновали вторую поляну, где, как подозревалось, велась первичная очистка кокаина.

Действительно, там были видны следы недавней деятельности. Трава, выжженная пролитой кислотой, утоптанная почва, разбросанный мусор – все указывало на то, что здесь бывали люди и посещали, по-видимому, это место регулярно, но не сегодня и, наверно, не в течение двух предыдущих ночей. Динг знал, что этого следовало ожидать. Во всех уставах, руководствах, во всех прослушанных им за время армейской службы лекциях подчёркивался тот факт, что боевые операции являются безумным сочетанием скуки и ужаса, – скуки из-за того, что большей частью ничего не происходит, а ужаса потому, что «это» может случиться в любую минуту. Теперь он понимал, почему солдаты могут стать небрежными и рассеянными при операциях. Во время учений всегда знаешь – что-то обязательно произойдёт.

Армия редко тратила время понапрасну на манёвры, при которых воинские части не вступают в соприкосновение друг с другом, потому что это обходится слишком дорого. И вот теперь он столкнулся с неприятным и раздражающим его обстоятельством, заключающимся в том, что действительные боевые операции менее интересны, чем учения, но несравненно более опасны. От подобной двойственности у молодого сержанта болела голова.

Впрочем, болела у него не только голова. Теперь он проглатывал пару таблеток тиленола каждые четыре часа из-за боли в мышцах и неопасных, но многочисленных растяжений, а также в результате самого обычного стресса. Он был ещё молод, но уже познал, что сочетание телесной усталости и умственного напряжения быстро превращает тебя в старика. Говоря по правде, он устал ничуть не более конторского служащего, который провёл за своим письменным столом несколько удлинённый рабочий день, однако операция и условия, в которых она проводилась, во много раз увеличили эту усталость и все переживания, выпавшие на его долю. Печаль и ликование, восторг и депрессия, страх и уверенность в своей непобедимости – все это ощущалось здесь намного сильнее. Короче говоря, боевые операции вовсе не служили источником веселья. Но если дело обстояло именно так, то почему он... не то, чтобы они ему нравились, но... Чавез отогнал от себя эту мысль. Она мешала сосредоточенности.

И хотя Динг Чавез не знал этого, ответ заключался в том, что он был прирождённым солдатом, самой природой созданным для боя. Однако как хирург больницы «скорой помощи» не получает удовольствия, глядя на изувеченные тела пострадавших в несчастных случаях, так и Чавез предпочёл бы сидеть у стойки бара с хорошенькой девушкой или смотреть футбольный матч со своими друзьями. Но хирург знает, что его мастерство критически необходимо у операционного стола и может спасти жизнь пациентов, и Чавез тоже понимал, что его сноровка и опыт разведчика, прокладывающего путь, исключительно важны для успеха операции.

Именно здесь его место. При проведении операции всё было на удивление ясно, даже в тех случаях, когда он испытывал замешательство, но и это казалось ясным в каком-то ином, очень странном смысле. Все его органы чувств были направлены вдаль, в гущу деревьев, прощупывая окружающий мир подобно локатору, отфильтровывая щебет птиц и шорохи животных – за исключением тех случаев, когда эти звуки имели особый смысл. Сознание Чавеза представляло собой идеально сбалансированное сочетание уверенности и паранойи. Он был оружием своей страны.

По крайней мере, это он понимал, и, несмотря на испытываемый им страх, сопротивляясь надвигающемуся равнодушию, стараясь быть настороже, чтобы защитить своих товарищей, Чавез превратился теперь в дышащую, думающую машину, единственной целью которой было уничтожение врагов пославшей его страны.

Задание было не из лёгких, но оно было ему по плечу.

И всё-таки они ничего не могли найти этой ночью. Следы, попадавшиеся ему, были старыми. Базы, которые раньше использовались для переработки, оказались заброшенными. Чавез остановился в намеченном месте сбора и подождал, пока не подойдёт все отделение. Он снял очки ночного видения – все равно пользовался ими меньшую часть времени – и выпил воды. Хоть вода здесь была вкусной холодная и свежая, из быстрых горных ручьёв.

– Абсолютно ничего, капитан, – сообщил он Рамиресу, когда офицер подошёл к нему. – Ничего не слышно и ничего не видно.

– Какие-нибудь следы?

– Оставлены два, может быть, три дня назад.

Рамирес умел различать «возраст» следов, но не мог в этом сравниться с сержантом Чавезом. Он вздохнул едва ли не с облегчением.

– Ну хорошо, поворачиваем обратно. Отдохните ещё пару минут и затем ведите отделение.

– Слушаюсь. Позвольте заметить, сэр.

– Говорите, Динг.

– В этом районе мы вряд ли обнаружим кого-нибудь.

– Пожалуй, вы правы. И всё-таки подождём ещё несколько дней, чтобы окончательно убедиться, – ответил Рамирес. Отчасти он был доволен тем, что после смерти Рохи они ещё ни разу не сталкивались с противником, и это заглушало тревожный голос, звучащий внутри. Эмоционально он чувствовал подъем, тогда как здравый смысл офицера и анализ ситуации должны были предупредить о появлении опасности.

Чавез тоже не обращал внимания на её симптомы. Где-то далеко-далеко, едва ли не за границами сознания, били колокола тревоги – уж слишком вокруг было тихо, напоминало тишину перед землетрясением, перед грозой при ясном небе, когда у самого горизонта вдруг появляются чёрные тучи. Однако Динг был ещё слишком молод и недостаточно опытен, чтобы заметить приближение бури. Он был способным солдатом, точно соответствовал выбранному для него месту, но находился на нём ещё недостаточно долго. И не подозревал об этом.

Однако дело ещё не кончено. Пять минут спустя он уже снова вёл за собой отделение, взбираясь на горные склоны, обходя все тропинки, идя по следу, не пересекающемуся с тем, вдоль которого они шли раньше, насторожённо оглядываясь по сторонам, готовый к любой опасности, но не замечающий далёкой угрозы, не менее очевидной и реальной.

* * *

Транспортный самолёт С-141В коснулся посадочной дорожки, на взгляд Робби, излишне жёстко, хотя солдаты, похоже, не заметили этого. Более того, почти все спали, и их пришлось будить. Джексон редко засыпал при перелётах. По его мнению, лётчику опасно приобретать такую привычку. Самолёт сбросил скорость и покатил по бетонному полю так же неуклюже, как истребитель, с трудом пробирающийся по тесной палубе авианосца. Наконец он остановился, и грузовые двери в кормовой части открылись.

– Если хотите, можете поехать со мной, капитан, – сказал майор. Он встал и накинул на плечо свой рюкзак. Тот оказался тяжёлым. – Я попросил жену пригнать сюда автомобиль.

– Как же она добралась домой?

– Взяла машину из полкового гаража, – объяснил майор. – Зато теперь мы с командиром батальона сможем по пути в Форт-Орд подробно обсудить результаты учения. Мы отвезём вас в Монтерей.

– А вы не могли бы захватить меня прямо к себе? Я постучусь в двери своего младшего брата.

– Он может оказаться на полевых учениях.

– Вечером пятницы? Я согласен рискнуть. – Истинной причиной просьбы было то, что разговор с майором стал его первой за несколько лет встречей с армейским офицером. Теперь, когда Джексон получил звание капитана первого ранга, предстояло сделать следующий шаг – стать контр-адмиралом. Если он хотел добиться этого – Робби был уверен в своих способностях, как и любой другой лётчик-истребитель, но этот этап считался на флоте самым трудным, – будет неплохо получить несколько более широкие знания. По крайней мере, это не повредит. В результате он станет опытным штабистом, а после пребывания в должности командира авианосного авиакрыла – если ему удастся занять эту должность – рано или поздно придётся снова вернуться к штабной работе.

– О'кей.

Двухчасовая поездка от базы ВВС Трэвис до Форт-Орда – тамошний аэродром был слишком мал для приёма транспортных самолётов – оказалась интересной, и к тому же ему повезло. После двух часов, во время которых он рассказывал морские истории и слушал в ответ армейские, Джексон узнал много такого, о чём и не подозревал раньше. Приехав в Форт-Орд, он выяснил, что Том как раз возвращается домой после вечера, проведённого в городе. Старший брат решил, что диван вполне его устроит. Разумеется, он не привык к таким неудобствам, но как-нибудь стерпит.

* * *

Джек прибыл в сопровождении своего телохранителя к дверям номера губернатора Фаулера точно в назначенное время. Он не был знаком с агентами Секретной службы, составляющими его охрану, но они знали о его прибытии, к тому же у него был пропуск службы безопасности ЦРУ – прямоугольник из ламинированного пластика размером с игральную карту. На пропуске были фотография и номер, но отсутствовало имя. Обычно его носили на цепочке на шее подобно талисману. На этот раз Райан показал его агентам и тут же сунул обратно в карман пиджака.

Информативная беседа была организована в виде самой драгоценной из политических традиций – рабочего завтрака. Завтраки, хотя и не такие важные с общественной точки зрения, как ленчи, не говоря уже об ужинах, по какой-то причине считались мероприятием огромного значения. За ними обсуждались серьёзные дела.

Достопочтенный Дж. (что расшифровывалось как Джонатан и не нравилось владельцу) Роберт (зовите меня просто Боб) Фаулер, губернатор штата Огайо, был мужчиной в возрасте, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. Подобно президенту, занимавшему сейчас Белый дом, Фаулер был раньше генеральным прокурором штата, и его деятельность, направленная на борьбу с преступностью и поддержанием правопорядка, производила немалое впечатление. На волне репутации человека, сумевшего очистить Кливленд, он попал в конгресс и оставался там в течение шести сроков полномочий. Как правило, однако, из конгресса в Белый дом попасть невозможно, а места сенаторов от штата Огайо были заняты политиками, закрепившимися там очень прочно, поэтому Фаулер ушёл из конгресса, шесть лет назад стал губернатором штата и, судя по всему, там тоже проявил себя с лучшей стороны. Но конечная цель его политической карьеры была определена ещё более двадцати лет назад, и вот теперь ему удалось выйти на финишную прямую.

Подтянутый мужчина – рост пять футов одиннадцать дюймов – с карими глазами и сединой на висках, он выглядел очень представительно. И устало. Американцы требуют многого от своих кандидатов в президенты. По сравнению с предвыборной кампанией учебный лагерь корпуса морской пехоты походил на прогулку с девушкой по парку. Райан смотрел на человека, который был старше его на двадцать лет и последние шесть месяцев жил на огромном количестве кофе и плохо приготовленной пище, подаваемой на официальных ужинах, но умевшего каким-то образом выслушивать с улыбкой глупые анекдоты, рассказываемые людьми, ему ничуть не нравящимися. Но самое поразительное, заключалось в том, что речи, произносимые им не реже четырех раз в день, всегда были интересными, свежими и волнующими для всех слушателей. К этому следует добавить, подумал Райан, что кандидат в президенты разбирался в международной политике ничуть не лучше, чем Джек в общей теории относительности Эйнштейна.

– Насколько я понимаю, вы – доктор Джон Райан, – поднял голову от страниц утренней газеты Фаулер.

– Да, сэр.

– Извините, что здороваюсь сидя. На прошлой неделе я растянул лодыжку, и она очень болит. – Фаулер указал жестом на трость, стоящую рядом. Во время утренней передачи новостей Джек не видел никакой трости. Значит, Фаулер выступал вчера с речью о согласии баллотироваться в президенты, ходил по сцене... испытывая боль, но не подал и виду. Да, мужества ему не занимать. Джек подошёл и пожал протянутую руку.

– Мне сказали, что вы исполняете обязанности заместителя директора разведывательного управления.

– Извините, губернатор, но правильное название должности – заместитель директора Центрального разведывательного управления по разведке. Это означает, что в настоящее время я возглавляю одно из главных управлений ЦРУ. Остальные три – это оперативное управление, научно-техническое и административное. Чем занимается административное управление – понятно из названия. Сотрудники оперативного управления собирают сведения старомодным способом, их можно назвать тайными агентами или шпионами, работающими в других странах. Парни из научно-технического занимаются космическими программами, спутниками и тому подобным. А мы в разведывательном управлении стараемся разобраться в материалах, которые поставляют нам оперативники и ребята из научно-технического управления. Вот этим я и занимаюсь. Должность заместителя директора по разведке, вообще-то, принадлежит адмиралу Джеймсу Гриру, но сейчас он...

– Я слышал об этом. Очень жаль. Даже его враги не подвергают сомнению честность адмирала. Не часто человека удостаивают подобного комплимента. Давайте позавтракаем вместе? – Фаулер выполнил, таким образом, первое требование политической жизни. Он был любезным и обаятельным.

– С удовольствием, сэр. Разрешите помочь?

– Нет, спасибо, я сам. – Фаулер опёрся на трость, чтобы встать. – Мне известно, что в прошлом вы служили в морской пехоте, работали брокером на бирже и преподавали историю. Я знаю также о деле с террористами, что случилось несколько лет назад. Мои люди – скажем, мои осведомители, – произнёс он с улыбкой, опускаясь на стул, – сообщили мне, что вы сделали в ЦРУ стремительную карьеру, но не смогли объяснить, каким образом. В прессе об этом тоже ничего нет. Меня это озадачило.

– Видите ли, сэр, у нас тоже есть свои тайны. Я не имею права обсуждать с вами все, что вас интересует, да и к тому же лучше спросить обо мне у других. Моя точка зрения вряд ли объективна.

Губернатор вежливо кивнул.

– Некоторое время назад вы публично поссорились с Элом Трентом, однако сейчас он отзывается о вас так лестно, что можно покраснеть от смущения. Почему?

– Об этом лучше спросить мистера Трента, сэр.

– Я так и поступил. Он не захотел говорить про это. Между прочим, вы, вообще-то, не слишком ему нравитесь.

– Я не имею права обсуждать этот вопрос. Извините, сэр. Если в ноябре вас выберут в президенты, узнаете сами. – Как объяснить, что Эл Трент помог ЦРУ организовать бегство главы КГБ, чтобы поквитаться с теми, кто заключил в концентрационный лагерь его очень близкого друга. Даже если Джек и сможет рассказать о случившемся, кто этому поверит?

– Вчера вечером вы поссорились с Бет Эллиот, да ещё как.

– Сэр, вы хотите, чтобы я занимался политическими играми, в которых ничего не понимаю, или рассказать прямо?

– Говорите прямо, сынок. Это одно из самых редких удовольствий, которое может позволить себе человек в моём положении.

Райан совершенно не обратил внимания на скрытый смысл слов Фаулера.

– На мой взгляд, поведение доктора Эллиот было высокомерным и некорректным. Я не привык, чтобы мне плевали в лицо. Может быть, мне и следовало извиниться перед ней, но и она заслуживает порицания.

– Ей нужна ваша шкура, а предвыборная кампания даже не началась, – заметил Фаулер со смешком.

– Моя шкура не принадлежит ей, губернатор. Она, возможно, сумеет её поцарапать, но не сможет получить.

– Не советую вам когда-нибудь, доктор Райан, баллотироваться на выборах.

– Поймите меня правильно, сэр, но я никогда не соглашусь подвергнуться тому, чему готовы подвергаться люди вроде вас.

– А вам нравится быть на государственной службе? Это вопрос, а не угроза, – объяснил Фаулер.

– Сэр, я занимаюсь своим делом, потому что оно представляется мне важным и потому что я считаю, что хорошо с ним справляюсь.

– Полагаете, страна нуждается в вас? – насмешливо спросил кандидат в президенты. Вопрос заставил заместителя директора ЦРУ насторожиться. – Вам будет нелегко ответить на этот вопрос, доктор Райан, правда? Если вы скажете «нет», это значит, что вам не следует занимать свою должность, потому что кто-то другой может лучше исполнить вашу работу А если ответите утвердительно, то представитесь высокомерным сукиным сыном, считающим себя лучше всех остальных. Пусть это чему-нибудь научит вас, доктор Райан. Это мой сегодняшний урок для вас. Теперь расскажите, что происходит в мире, – как вы это представляете, разумеется.

Джек достал свои записи и говорил около часа, выпив две чашки кофе Фаулер умел слушать. Вопросы, которые он задавал, всегда попадали в самую точку.

– Если я правильно вас понял, вы не знаете о намерениях Советов. Вы ведь встречались с Генеральным секретарём, не так ли?

– Видите ли... – тут Райан спохватился. – Сэр, я не могу... то есть хочу сказать, что встречался с ним пару раз на приёмах.

– Вы встречались с ним не только на приёмах, но не имеете права говорить об этом. Очень интересно. Вы действительно не политик, доктор Райан, говорите правду, прежде чем вам приходит в голову, что нужно солгать. Насколько я понял, по вашему мнению, сейчас в мире царит спокойствие.

– Были времена, когда в мире ситуация была намного хуже, губернатор, – ответил Джек, довольный тем, что они ушли от щекотливой темы.

– Тогда почему не уменьшить напряжённость, не сократить вооружения, как я предлагаю?

– Мне кажется, время для этого ещё не наступило.

– А я думаю по-другому.

– Значит, мы расходимся с вами во мнениях, губернатор.

– Так что же происходит в Южной Америке?

– Я не знаю.

– Значит ли это, что вы не знаете, чем мы там занимаемся, или вы не знаете, занимаемся ли мы там чем-то, или знаете, но вам приказали не обсуждать этот вопрос?

Он действительно рассуждает как юрист, подумал Джек.

– Как я сказал вчера мисс Эллиот, я ничего об этом не знаю. Это правда. Я уже обрисовал темы, которые мне знакомы, но обсуждать которые не имею права.

– Исходя из положения, которое вы занимаете, это представляется очень странным.

– Когда все это началось, я был в Европе на совещании руководителей разведок НАТО. К тому же я специалист по Европе и Советскому Союзу.

– Как, по-вашему, мы должны реагировать на убийство директора ФБР Джейкобса?

– Рассуждая абстрактно, нам следует активно реагировать на убийство любого из американских граждан, а в данном случае нужно принять ещё более решительные меры. Но в моём ведении – разведка, а не полевые операции.

– Активное реагирование включает, по-вашему, преднамеренное убийство?

– Если правительство приходит к заключению, что ликвидация людей является оправданной и соответствует нашим национальным интересам, такой шаг выходит за пределы юридической интерпретации убийства, верно?

– Интересное утверждение. Продолжайте, доктор Райан.

– Ввиду государственного устройства нашей страны такое решение должно быть принято... должно отражать желания американского народа, если бы у него была информация, которой располагает правительство. Поэтому конгресс осуществляет наблюдение за тайными операциями, чтобы убедиться как в том, что они направлены на достижение соответствующей цели, так и в том, что их проведение не продиктовано политическими мотивами.

– Значит, вы говорите, что такое решение зависит от разумных людей, принимающих разумное решение – совершить убийство.

– Это излишнее упрощение ситуации, но в общем – да.

– А вот я не согласен. Американский народ поддерживает смертную казнь – и это тоже неправильно. Мы роняем своё достоинство и предаём идеалы нашей страны, когда предпринимаем подобные шаги. Как вы считаете?

– Мне кажется, губернатор, что вы ошибаетесь, но я не формирую политику правительства. Я предоставляю информацию тем, кто делает это.

Голос Боба Фаулера изменился – таким его Райан ещё не слышал этим утром.

– По крайней мере, мы прояснили свои позиции. Говоря о себе, вы не ошиблись, доктор Райан. Вы действительно честный человек, однако, несмотря на молодость, ваша точка зрения отражает давно ушедшие времена. Люди вроде вас всё-таки формируют политику правительства, преломляя сделанный вами анализ в желаемом направлении. Одну минуту! – Фаулер предостерегающе поднял руку. – Я далёк от того, чтобы сомневаться в вашей честности и правдивости. У меня нет никаких сомнений в том, что вы выполняете порученную вам работу в меру своих возможностей, но только не говорите, что люди вроде вас не формируют политику государства – это сущий вздор.

Джек покраснел, почувствовал это, сделал усилие, пытаясь справиться с собой, и потерпел неудачу. Фаулер подвергал сомнению не его честность и правдивость, а то, чем Райан гордился ничуть не меньше, – его интеллектуальные способности. Ему захотелось бросить в лицо губернатору все, что он думает, но Райан сдержался.

– Теперь вы собираетесь сказать, что, если бы я знал, что знаете вы, я изменил бы свою точку зрения, так? – спросил Фаулер.

– Нет, сэр. Я не прибегаю к такой аргументации – она походит на дерьмо. Вы или верите мне, или не верите. В моих силах лишь попытаться убедить вас. Возможно, иногда я ошибаюсь, – признался Джек, успокаиваясь. – Я могу только дать то, чем владею. Вы разрешите преподать вам свой урок на сегодня, сэр?

– Валяйте.

– Мир не всегда такой, как нам хочется, однако желаниями его не изменить.

На лице Фаулера появилась насмешливая улыбка.

– Иными словами, мне следует прислушиваться к вам, даже если вы ошибаетесь? А вдруг я знаю, что вы не правы?

Далее могла последовать чудесная философская дискуссия, но Райан понял, что проиграл. Он потратил понапрасну девяносто минут. Впрочем, стоит сделать ещё одну попытку, последнюю.