Текст книги "Борстальские подонки (ЛП)"

Автор книги: Том Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 14 – ПРОБУЖДЕНИЕ КРАСАВИЦЫ

Обратно по дороге в Отдел уголовного розыска Сэм вдруг обнаружил – почти не осознавая этого – что сделал крюк в сторону "Railway Arms". Теперь это место запечатлелось в его памяти как прибежище, заповедник, приют надежд и обещаний. Именно здесь, после всего произошедшего, он мог говорить откровенно и открыто с единственным человеком в этом мире, который действительно был способен понять его, который мог показать проблески "закулисья", тайной реальности позади ежедневного фасада этого 1973 года.

Заглянув в "Arms", Сэм натолкнулся на целый ряд жалких ранних выпивох, неумытых, растрепанных мужчин, не нашедших занятия лучше, чем осесть в баре и постараться избежать работы – или же собственной жены – как можно дольше. Между их желтыми пятнистыми пальцами беззвучно тлели сигареты. Налитые кровью глаза просматривали в помятых газетах странички с результатами скачек. И тут же, как обычно, у руля стоял Нельсон, перекладывающий в кассу мелочь из тряпичных мешков. Он заметил через плечо Сэма и поприветствовал его ухмылкой.

– А, мой старый приятель Сэм! – его ямайский акцент вернулся сторицей. – Сегодня нам намного лучше, да?

– Намного лучше, – ответил Сэм. – Благодаря тебе.

– Ой, не, Сэм – думаю, это потому, что ты подзаправился! – и он толкнул через стойку свеженалитую кружку "Courage Pride".

– Рановато... хотя, какого черта! Твое здоровье, Нельсон.

Сэм отхлебнул, вытер пенные усы и осмотрелся. Остальные люди в баре казались погруженными в дела или же в свою алкогольную дымку, но их присутствие все равно возмущало его. Ему хотелось поговорить с Нельсоном наедине, так же, как в прошлый вечер. Он фактически обнаружил, что ревнует к любому, кто занимает у Нельсона время и внимание.

– Мы можем поговорить? – спросил он.

– Законом не запрещено – или мы нелегалы, мистер Коп?

– Я в том смысле, что можем мы поговорить наедине?

– Под моим руководством паб, Сэм, с пьющими внутри него мужиками. Хочется поговорить – говорим здесь.

– Это важно, Нельсон.

– Так же, как содержать моих завсегдатаев довольными! Если я дам их стаканам просохнуть, они тут же развоняются!

– Нельсон, пожалуйста. У меня миллион вопросов. Мне нужно побольше узнать... – он понизил голос и склонился над стойкой. – Побольше о том, о чем мы говорили до этого. Эти карманные часы, про которые я тебе говорил – что это за штука? И какая история сокрыта за МакКлинтоком? Я же прав, выйдя на охоту на него, да?

– Эй, братишка, я просто разливаю тут пойло по стаканам.

– Есть же какая-то связь? Карманные часы, МакКлинток, Клайв Гулд? Через них всех проходит цепочка, да?

– А ты уже поддал, перед тем, как идти ко мне в паб, Сэм? Ну разумеется.

– Эти часы как-то вызвали у меня видения, связанные с прошлым МакКлинтока, так ведь? Почему? Что в них такого важного?

Но Нельсон лишь безучастно взглянул на него. Его поведение было совершенно другим, не таким, как в прошлый раз. В его глазах не было того проницательного сияния, чувства, что срываются покровы и открываются спрятанные истины. До этого, когда Сэм забрел сюда на грани нервного срыва, Нельсон был руководящим ангелом. Сегодня он был просто Нельсоном, пареньком с фальшивым западно-индийским акцентом, который заведовал местной пивнушкой, и который не мог предложить ничего свыше кружки "Courage".

Но, опять же, что-то могло произойти, как это ни удивительно.

– Я здесь не для того, чтобы тащить твою ношу, – сообщил ему Нельсон. – Она твоя и только твоя. Таковы правила, Сэм.

Возможно, он уже изменил правилам, так сильно открывшись Сэму. И того, что Сэм узнал от него в ту ночь – где он, куда направляется, что значит весь его опыт в этом странном месте – окажется достаточным.

– Хорошо, – тихо сказал Сэм. – Я понял.

– Понял? Ну и хорошо, Сэм. Действительно хорошо, – и, когда Сэм развернулся, чтобы уйти, Нельсон окликнул его: – Надеюсь, ты не удерешь, не допив кружку?

– Мне нужна ясная голова, Нельсон, – отозвался Сэм.

– Так ты трезвый, ммм?

– Очень трезвый, Нельсон. Трезвей, чем когда-либо.

Всего на мгновение в глазах Нельсона промелькнуло стремление сказать что-то очень важное, что-то разоблачительное. Но момент уже был упущен.

– Оставайся трезвым, Сэм – только не навсегда, если, конечно, не хочешь, чтобы твой старый кореш просил милостыню на улицах.

Сказав это, Нельсон переключил внимание с Сэма на требования остальных посетителей. Сэм наблюдал, как Нельсон готовит водку с тоником для сутулого мужчины в мягкой шляпе. Мужчина сунул в ладонь Нельсону монетки. Простые, обычные движения – покупка выпивки в убогой, запущенной пивнушке – казались ему в этот момент торжественными и значительными, как священнодействия.

Это что-то значит, подумал Сэм. Как и все остальное вокруг.

***

Вернувшись в Отдел уголовного розыска, Сэм обнаружил, что Энни по-прежнему сидит за столом, разбираясь с кучей бумаг, которая с прошлого раза только выросла.

– Сэм, думаю, тебе следует взглянуть на это, – сказала она, протягивая ему пачку официальных документов. – Я заглянула в биографию этого паренька, Доннера. За ним есть какое-то прошлое, и хорошим оно не выглядит.

– Что значит – хорошим не выглядит?

Она подняла подшивку с бумагами: – Тут отчеты психиатра. Его пять раз осматривали психиатры, три раза по направлению врача и дважды при аресте полиции.

– Что с ним не так?

– Согласно этим отчетам, практически все, – она открыла папку и начала перебирать листы, зачитывая выделенные пункты. – С шести лет он начал получать удовольствие, мучая животных. К девяти годам от обнаружил, что кошек можно ослеплять хлоркой, а годом позже принес в школу бутылку "Доместоса", чтобы проверить, сработает ли это на детях.

– Типичное для неуравновешенного мальчика поведение, – сказал Сэм. – Он получил надлежащую психиатрическую помощь?

– Его исключили и перевели в другую школу, – сказала Энни. – Он проводит там около года, и дело, кажется, идет к лучшему. Он прилежно трудится, начинает получать хорошие отметки – и вдруг ни с того, ни с сего нападает на учительницу. На этот раз за ним устанавливают присмотр, и картина в точности повторяется: он ненадолго затаился, втянулся в школьные занятия, и вдруг, внезапно, у него сносит крышу.

– И что он сделал в этот раз?

– В тринадцатилетнем возрасте он пытается поджечь посреди ночи один из домов, где проживал – но пока еще он не стал запирать внутри свою приемную семью. Ему пригрозили исправительной колонией, но психиатр помогает ему выкрутиться. Мать забирает его обратно, и он, кажется, успокаивается – до шестнадцати лет.

– Что он натворил в шестнадцать?

– Вломился в дом к восьмидесятипятилетней леди, угрожал ей ножом для резьбы по дереву и попытался ее изнасиловать.

– Попытался? И что его остановило?

– Вернулся сын старой леди, открыл дверь своим ключом. В тот раз Доннера и забрали. Так он и попал во Фрайерс Брук, его посадили за нападение с сексуальными намерениями на полуслепую, прикованную к дому пенсионерку. Сэм, я уверена, что он принесет нам кучу проблем, если мы станет слишком сильно полагаться на него, как на ключевого свидетеля.

– У нас не такой уж большой выбор, – сказал Сэм. – Он единственный мальчик в борстале, желающий давать показания. Он нам нужен.

– Тогда нам нужно продвигаться очень осторожно, – сказала Энни. – Во всех психиатрических отчетах описывается одна и та же модель поведения: он спокоен, интеллигентен, жаждет помогать людям – и вдруг, без предупреждения... – она щелкнула пальцами. – В нескольких отчетах его описывают как "Джекилла и Хайда".

– Как проходила его домашняя жизнь, пока не попал под наблюдение? – спросил Сэм.

– Не слишком хорошо. У его мамы целый список приводов в полицию. Думаю, она могла работать проституткой. Она однозначно была хроническим алкоголиком.

– А что слышно про его отца? Он имеется?

– Пожалуй, нет, определенно отсутствует с того времени, как Доннер пошел в школу. У него не было ни братьев, ни сестер. Только Доннер с мамой, запертые в муниципальной квартирке в окружении бутылок и случайных клиентов.

– И все же у этого парня первоклассные мозги, – сказал Сэм, качая головой. – Трагично. Родился бы он в другой квартире этого же округа, и был бы сейчас полностью готов к поступлению в университет. А вместо этого он оказывается в борстале, явно в неуравновешенном состоянии.

– Думаю, он не просто неуравновешен, – высказала предположение Энни. – Думаю, у него реальная проблема, Сэм. Реальная.

– И кто может винить его в этом? И что бы там ни происходило в его голове, Фрайерс Брук не то место, где с этим можно разобраться. Если мы сможем вытащить его оттуда, перевести в охраняемое, но приличное заведение, то, возможно, у нас получится его спасти. Он хочет с нами сотрудничать, Энни. Он хочет правильно поступить.

– Сэм, не уверена, что соглашусь с тобой. Я изучала психологию, помнишь, я и раньше читала такие психологические отчеты. Модель поведения Доннера – это не единичный случай.

– На что ты намекаешь? Что он определенно психопат?

– Есть красноречивые признаки, – сказала Энни. – Почти по учебнику. Наконец, два психиатра, которые его осматривали, открыто это признали.

– Но так сказали не все психиатры.

– Нет. Но я склонна согласиться с теми, кто признал это.

– Я не слишком много знаю о психоанализе, Энни, но вполне достаточно, чтобы сказать, что нельзя поставить кому-то диагноз на расстоянии. Ты никогда не встречалась с Доннером, ты никогда не разговаривала с ним, все, что тебе известно – то, что есть в этих отчетах. Насколько благонадежны осматривавшие его мозгоправы? Их не могла привлечь сторона обвинения, чтобы выставить Доннера в дурном свете?

Энни вздохнула. – Не знаю, Сэм. Я знаю лишь то, что написано здесь. И даже если половина из этого окажется правдой, оснований подозревать у Доннера психопатическую предрасположенность более, чем достаточно. Издевательства над животными в детстве, переросшие потом в издевательства над людьми. Эмоциональная холодность, отсутствие угрызений совести, неспособность заводить друзей или общаться с людьми. И сильный интеллект – большинство психопатов очень-очень умны, Сэм.

– Большинство детей, у которых жизнь начинается с подобного дерьма, тоже сообразительны, – возразил Сэм. – И знаешь, что с ними происходит? Их списывают со счетов. Все: школа, социальные службы, полиция, тюремная система.

– Доннер не отказался от своего поведения, чтобы понравиться кому-нибудь, – сказала Энни, разглядывая полицейский отчет.

– Да ладно тебе, Энни, ты умнее всего этого! – воскликнул Сэм. – Подумай как следует. Парню никогда не выказывали ни капли любви или симпатии – ни мама, ни папа, вообще никто. Маленький одинокий мальчик, у которого нет друзей. Он рос, наблюдая, как его мать спивается и крутит шашни с клиентами. И он наказан тем, что у него достаточно природных соображений, чтобы обратить особое внимание на то, что происходит прямо перед его глазами, чтобы обдумать и проанализировать это. Черт, ты представляешь, что творится с одиноким пятилетним малышом, Энни?

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, Сэм. И я не пытаюсь оценить Доннера заочно. Но черты его поведения – это классические симптомы психопатии.

– А также классические симптомы эмоционально неуравновешенного ребенка, кричащего о том, чтобы его полюбили! Да, это выражается в жестокости и насилии, но ты не хуже меня знаешь, Энни, целую уйму молодежи, чье преступное поведение – это один большой вопль о помощи.

– Ты же не хочешь, чтобы Шеф услышал твои слова, – прошептала Энни.

– Да хрен с ним, с Шефом! – огрызнулся Сэм. – Думаешь, я потворствую преступникам? Я просто человечен. Чтобы понять, нужно больше сил, чем чтобы осуждать, и ты это знаешь.

– Ну, ты достаточно легко осудил МакКлинтока. Вообще-то, у тебя с самого начала были чертовски явные намерения арестовать его. Как будто бы ты закрыл глаза на все другие возможности.

Закрыл глаза? Да. Но по веским причинам. Сэм знал, каким на самом деле был МакКлинток, что за сдержанным выговором и одержимостью правилами скрывается трус и предатель. И что самое главное, только Сэм понимал важность разрушения Системы, которую тот представлял. Указания на вину Доннера не могли отвлечь его от этой цели. Доннер был отвлекающим маневром, все вращалось вокруг МакКлинтока и его Системы.

Но как убедить в этом Энни? Она была склонна видеть ключевого подозреваемого в Доннере. При других обстоятельствах Сэм действовал бы так же. Но это дело отличалось от остальных. Сэм кое-что знал. Он кое-что видел. Задержание МакКлинтока значило бы больше, чем просто разоблачение убийцы – оно значило бы возможность спасти Энни от невообразимого ужаса, подступающего к ней с каждым днем все ближе и ближе.

Я должен привлечь ее на свою сторону, расположить ее к себе. Я должен убедить ее, что Доннер всего лишь отвлекающий фактор, что за всем этим стоит МакКлинток.

– Если я и произвожу впечатление слепого, Энни, то на это есть веские причины, – сказал Сэм. – Не забудь, я говорил лицом к лицу и с МакКлинтоком, и с Доннером. МакКлинток трус и фашист. Но Доннер – говорю тебе, Энни, он умен, он хладнокровен, но он напуган. До ужаса. За холодной внешностью прячется настоящий мальчик. Ему причинен вред. Он несчастен. И то, что происходит во Фрайерс Брук, только еще хуже накручивает его. И это справедливо не только для Доннера, но и для всех остальных ребят, которые никогда не видели пристойной жизни. Это порочный круг. Это система, и все, что она делает – затягивает ребят в бесконечную цепь из преступлений и наказаний. И я говорю тебе, как на духу – это необходимо прекратить.

– Сэм, я и правда думаю, что...

– Это необходимо прекратить, Энни. Мы с тобой должны это прекратить. Мы должны выказать свое доверие к этим ребятам, возможно, первый раз в их жизни. Мы должны обращаться к ним с уважением. Мы должны играть с ними открыто. Для половины из них это станет, скорее всего, выражением такой любви, какую они больше и не испытают. А они взамен захотят нам помочь упрятать старшего воспитателя МакКлинтока за бог знает какое количество смертей и злоупотреблений, которые он совершил за этими стенами. Мы должны сломать эту Систему, Энни. Мы должны сломать ее и сделать нечто хорошее.

Он понимал, что повышает голос, что рискует скатиться в типичную игру на публику, но не мог остановиться. Глядя на Энни, такую серьезную и такую прелестную, на ее короткую стрижку и ясные голубые глаза, Сэм чувствовал, как его сердце начинает ныть от одной мысли, что кто-то может обидеть ее. Глубоко внутри себя он слышал какое-то эхо из ее прошлого – застарелый осадок, оставшийся от побоев, насилия, угроз, оскорблений, которые она сама сейчас и не вспомнила бы, но Сэм мог увидеть краем глаза. Казалось, от его взгляда по ее лицу пробежала тень – тень Дьявола во Тьме, застывшего за окном или по ту сторону двери, уже близко, очень близко, и по-прежнему приближающегося с каждым ударом часов.

Сэм мельком взглянул на Криса, стоящего с разинутым ртом. Рэй ухмылялся и жевал резинку.

– Да, – вызывающе сказал Сэм. – Вы правы, ребята. Я говорю, как мужчина, вместо того, чтобы говорить, как маленький мальчик. Что дает вам полный карт-бланш поиздеваться над моими словами. Давайте, вперед.

Несколько секунд в воздухе висело напряженное молчание. Потом Крис, нахмурившись, переспросил: – "Карт-бланш"?

– Это что-то типа сыра со слезой, – разъяснил ему Рэй. – Я пробовал. Немного французский на вкус, но с кофе пойдет.

– Как Бриджит Бардо.

– Да, Крис. Что-то вроде того.

Сэм вскинул руки. Как эти идиоты смогут понять, что сейчас стоит на кону? Как их дурные, инфантильные умишки смогут уяснить, что дело не только в карьере Сэма или попытках произвести на Энни впечатление? Дело даже не в жизни и смерти. Это важнее всего, вместе взятого!

И тут он заметил, как хмуро смотрит на него Джин, прячась за дверью своего кабинета. Во рту у него тлела сигарета, обвивая его облаком дыма, из которого и поблескивали пристально глядящие глаза.

– Эй, Шеф, – ухмыляясь, сказал Рэй. – Слышали, каким путем теперь движется Тайлер? Похоже, его повысили в звании. Он уже не детектив-инспектор, он проклятый ангел мщения!

Джин сверкнул прищуренными глазами в сторону Рэя, и продолжая сжимать окурок в зубах, проворчал: – Да мы все тут ангелы мщения, чертовы бестолочи. Разве до вас еще не дошло?

Он говорил всерьез. Комната погрузилась в молчание. Джин на мгновение вынырнул с надменным видом из синевато-белого облака – его непроницаемое и неумолимое лицо было окутано туманом – а потом вытащил изо рта сигарету, отхаркнулся и сглотнул полный рот мокроты.

– Тайлер! – провозгласил он. – Только что звонили из больницы. Будильник у нашей Спящей Красавицы наконец-то сработал, и она наверняка уже проснулась.

Сэм нахмурился. – Шеф?

Наклонившись вперед, будто выговаривая слова для глухого полудурка, Джин раздраженно прорычал: – Дерек Корен очнулся. Что скажешь, отнесем ему немного бутербродов к чаю, а, Тайлер?

– Ну еще бы!

***

Шагая по коридору к палате Дерека Корена, Сэм и Джин столкнулись с той же самой медсестрой, что и в прошлый раз. Она тут же припомнила Джина – а он ее. Они оба набычились.

– У нас тут виноград для Сонной Лощины, – пробурчал Джин. – То есть, я хочу сказать, у нас был бы виноград, если бы мы его предварительно выпили. Но это же ведь тоже считается? Он где, там?

– Да, но он не в состоянии видеть вас, – сказала медсестра, складывая на груди руки.

– Но мы специально проделали весь этот путь.

– Тогда вам придется проделать еще и весь путь обратно, потому что я слишком хорошо помню, как вы себя вели в прошлый раз.

– С тех пор я стал учиться на своих ошибках, – подмигнул ей Джин. – Начал с новой страницы. Так ведь, Тайлер?

Сэм в замешательстве закатил глаза и пожелал, чтобы Шеф перестал уже так себя вести.

– Пять минут, милая, – сказал Джин. – Я буду настоящим золотцем.

– Нет, – сказала медсестра.

– Пять минут, и мы уйдем по своим делам.

– Я сказала нет.

– Это расследование убийства, милая. Дело чуть поважнее, чем менять простыни и выносить горшки, понимаешь, о чем я?

– Мой пациент тоже важен.

– Ты препятствуешь нашей работе? – спросил Джин, понизив голос.

– А вы мне угрожаете? – задала сестра ответный вопрос.

Атмосфера между ними звенела от напряжения. Сэм решил вмешаться.

– Шеф, уймись. Прошу за это прощения, сестра. Поведение моего старшего инспектора совершенно неуместно. Но пожалуйста, пожалуйста – позвольте нам поговорить с Дереком Кореном, всего несколько минут.

Медсестра поразмыслила и решительно дала ответ: – Нет.

– Положение обязывает, – пробурчал Джин, и прошел мимо, отметая ее в сторону, будто броненосец, протаранивший яхту. Он вломился в палату Корена.

Сэм бросился помогать медсестре, но та его оттолкнула.

– Вот что! – рявкнула она. – Я сейчас приведу санитаров, и они выставят вашу парочку!

– Я искренне сожалею о происходящем, сестра, честное слово, я...

– Заткнись, придурок! – прошипела она и отправилась разыскивать себе подкрепление.

Сэм вздохнул, устало потер лоб и последовал за Джином.

Он обнаружил Шефа, нависающего над кроватью, в которой лежал, откинувшись на гору белоснежных подушек, очень бледный и очень хрупкий Дерек Корен. К его рукам были прикреплены различные трубочки, ведущие к капельницам, развешанным возле его постели. Горы примитивных машин пищали и моргали, отслеживая его состояние.

– Я тут освежаю наше знакомство, – бросил Джин Сэму через плечо. – Когда мы с Дереком встречались последний раз, все было уж слишком стремительно.

– Это и сейчас будет стремительно, Шеф. Эта медсестричка тащит сюда санитаров, чтобы они нас выставили.

– Бог ты мой, я так напуган, что вот-вот обмочу свои кальсоны, – сказал Джин, между делом раскуривая сигарету и бросая обгорелую спичку в накрахмаленные простыни на кровати Дерека. – Тогда я буду краток, Дерек. Твой братишка Энди окочурился. Раздавлен в лепешку. Сплющен. Ты выбрал не тот грузовик. Он был в том, который приехал за полтора часа до этого. Спорим, ты ошарашен. Энди так точно был.

Дерек поднял на Джина жесткий, измученный взгляд. В глазах у него не было слез.

– Мне жаль, что с твоим братом такое случилось, – вмешался Сэм. – Он умер, Дерек. Не выбрался из дробилки.

– Зато какой некролог! – воскликнул Джин. – Представить только, что о тебе скажут после того, как ты подохнешь: "Он не выбрался из дробилки". Лично я вот надеюсь на что-то вроде: "Джин Хант покинул нас в возрасте ста трех лет, ублажая одновременно двух девиц, в то время, как третья переводила дыхание."

Дерек оперся о подушки, стиснув челюсти и злобно уставившись на Джина. Но до сих пор он не проронил ни слезинки.

Ожидая, что дверь в любую минуту распахнется, и сюда вломится, размахивая кулаками, орда разъяренных санитаров, Сэм попытался как можно быстрее вытянуть из Дерека нужную им информацию. Он был против такого образа действий – привет, Дерек, рад, что ты вышел из комы, твой брат умер, а теперь ответь на наши вопросы – но выбора не было. Джин, как обычно, своим тупым поведением безо всякого смысла поднял эмоциональную температуру. Если у Дерека есть что-то для них важное, Сэму необходимо получить это прямо сейчас.

– Мы знаем, какой код вы использовали, – сказал Сэм. – Булавочные уколы над отдельными буквами, складывающиеся в секретное сообщение. Очень умно. Чья это была идея?

Дерек мрачно смотрел на него какое-то время, потом бессильно откинулся на подушки. Какой смысл скрывать? Его брат мертв, терять больше нечего.

– Это моя идея, – наконец проговорил он. – Таким образом нам уже удавалось вытащить Энди из кутузки. Мы могли разговаривать прямо под носом у вертухаев, и никто этого не замечал.

– До сих пор, – сказал Сэм.

Дерек без особого энтузиазма взглянул на него и произнес: – Молодцы, легавые.

– Я не про себя говорю. Еще кто-то раскусил его. Они знали, что Энди планирует побег, и как он собирается это делать. Поэтому поменяли некоторые детали. Они позаботились о том, что если Энди и покинет Фрайерс Брук, то в кузове не у того грузовика.

Выражение лица Дерека изменилось. Он поднял голову, внимательно посмотрел на Сэма и выпалил: – МакКлинток...!

Да! подумал Сэм. Все встает на свои места! Я прав насчет МакКлинтока – и я соберу все необходимые доказательства, чтобы навсегда похоронить его.

– Почему ты подумал, что это старший воспитатель МакКлинток? – спросил Сэм, стараясь, чтобы его голос звучал безразлично. – Почему не какой-нибудь другой надзиратель? Энди упоминал конкретно МакКлинтока?

– Это МакКлинток, – пробормотал Дерек, ни к кому не обращаясь. Он тяжело задышал через нос, будто бык, готовящийся броситься в атаку. – Этот ублюдок МакКлинток, он там устроил Энди адскую жизнь. Этот кусок дерьма хотел подавить его, сломить, и только из-за того, что Энди его не испугался.

– Кусок пожирающего бараний рубец дерьма в клетчатой юбке, – поправил его Джин.

Наконец-то, в глазах у Дерека появились слезы. Он стиснул зубы, откинул крахмальные простыни и попробовал выбраться из постели.

– Я достану этого ублюдка!

Сэм схватил мальчика за плечи и усадил его обратно на подушки. – Дерек! Нет! Останься на месте, все равно сделать уже ничего нельзя!

– Я достану этого ублюдка! Я достану этого гребаного ублюдка!

Все еще не отпуская его, Сэм очень четко и ясно проговорил в лицо Дереку. – Не нужно! Но мы это сможем! Возвращайся в постель и...

Но скорбь и гнев Дерека взяли верх. Он набросился на Сэма, стараясь вырваться на свободу и встать с кровати, не обращая никакого внимания на трубки у себя на руках и окружающие его механизмы.

– Дерек, ради бога! – взмолился Сэм. – Оставайся в постели! Ты же оборвешь все капельницы!

– Я достану этого гребаного ублюдка! Я его достану!

– Дерек! Успокойся!

– Я достану этого гребаного...

Кулак Джина молнией сверкнул в воздухе. Он ударил Дерека между глаз. Дерек упал на подушки, тихий и неподвижный, челюсть его отвисла, а язык вывалился наружу.

– Видимо, снова уснул, – сделал вывод Джин.

Сэм сложил ноги Дерека на кровать и накрыл их простынями. Потом повернулся и сердито посмотрел на Джина. – Шеф, подумай только, что ты сделал.

– Прописал ему успокоительное, – пожал плечами Джин.

– Ты напал на убитого горем человека, который только что вышел из комы!

– Он вел себя шумно и бестолково! – возразил Джин. – Не хотелось, чтобы он расстраивал остальных симулянтов. Не щемись ты так, Сэмми, теперь ему тепло, светло и мухи не кусают.

Дверь распахнулась. В палату беспорядочно вломились двое пузатых мужчин средних лет и долговязый подросток в очках, одетые в санитарскую форму.

– Вот они! – воскликнула у них за спинами медсестра. – Выставьте их – немедленно!

Джин выпустил струю дыма, пристально посмотрел на санитаров и произнес: – Ваш ход, пацаны. Всему свое время.

Повисла многозначительная пауза.