Текст книги "Принц без королевства"

Автор книги: Тимоте де Фомбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Часть вторая

13
Звездная карта

Париж, январь 1937 г.

Комиссар Булар прохаживался в нижнем белье по коридорам полицейской префектуры. Часы показывали пять утра. Здание было погружено во тьму.

– Черт возьми, ну и холод! – Комиссар шаркал шлепанцами по паркету и проклинал эту полярную стужу.

Отыскав шерстяное одеяло, он закутался в него.

Вот уже несколько недель по вечерам он бродил в поисках угла потеплее, где можно было бы переночевать. И каждый раз повторялось одно и то же: в одиннадцать часов Булар засыпал под своим письменным столом и просыпался посреди ночи с ощущением, что ноги у него превратились в ледышки. Тогда он вставал и бодрым шагом ходил по коридорам, а потом снова ложился где-нибудь, свернувшись калачиком.

Сегодня утром он открыл дверь архивного отдела и остановился в проходе между стеллажами. Ему показалось, что от бумаг исходит особое тепло, и стоит ему улечься среди картонных папок, как он сразу заснет. Наконец он нашел теплое местечко в разделе убийств, под полкой с делами о преступлениях на почве ревности. Он завернулся в одеяло и закрыл глаза.

С тех пор как бедная матушка Булара уехала, он не покидал здание на набережной Орфевр. Но перед тем как там укрыться, он постучался в квартиру своего верного Авиньона в доме на задах Сорбонны. Судя по всему, его визит оказался совсем некстати. Они полчаса объяснялись на лестничной площадке, и только после этого Авиньон пригласил комиссара войти.

Булар был ошеломлен тем, что увидел. Он впервые пришел в дом к тому, с кем вместе работал в течение двадцати лет. Огюстен Авиньон жил один в трех сумрачных комнатах. Стены были сплошь облеплены документами и газетными вырезками – перед глазами Булара промелькнули все уголовные дела, которые они расследовали вместе. Среди всех этих бумаг комиссар не увидел ни одной личной вещи. Спальный тюфяк лежал в коридоре. С кухонных шкафчиков были сняты дверцы, а сами они – туго набиты книгами и папками. Булар сделал вид, что не заметил свою фотографию внушительных размеров, висевшую в крохотной гостиной.

– Вы позволите? – спросил комиссар, усаживаясь под собственным портретом.

Авиньон освободил диванчик от вещей.

Булар провел пальцем по пыльному столику.

– Квартира принадлежит вам?

Таков был единственный приемлемый вопрос, который пришел ему в голову по поводу этой берлоги.

– Мне.

– Что ж, хорошо…

Оглядывая комнату, Булар восхищенно выпятил губу, как будто выяснилось, что Авиньон владеет несметным богатством.

– У вас не найдется кофе, дружище? – спросил комиссар.

Авиньон вытаращил глаза.

– Кофе?

Можно было подумать, что Булар попросил у него по меньшей мере шесть бутылок шато-икема урожая 1921 года[12]12
  Шато-икем – одно из самых дорогих французских вин.


[Закрыть]. Он направился к закутку с маленькой кухней.

Комиссар начал объяснять, в каком положении он оказался. Угрозы русского, отъезд матери, необходимость найти убежище и вновь серьезно взяться за работу. А главное, желание покончить с делом Ванго Романо…

Стоя в противоположном конце комнаты, Авиньон старался не встречаться взглядом с Буларом.

– Кто-нибудь знает, что вы здесь? – неожиданно спросил он.

Комиссар недоуменно вскинул брови:

– А что?

Авиньон, казалось, занервничал еще больше. Он продолжал рыться в ящике – должно быть, искал кофеварку.

– Да мало ли… За вами могли следить.

Булар отрицательно покачал головой.

– Не волнуйтесь.

Авиньон застыл вполоборота к комиссару.

Булар огляделся, приметил закрытые ставни, фотографии на стенах. И почувствовал, что начинает задыхаться. Что за жизнь вел этот человек? Теперь он лучше понимал, почему в последние месяцы Авиньон так часто отлучался с набережной Орфевр. Малый был явно нездоров.

– Вы слишком много работаете.

Эту фразу комиссар произнес впервые в жизни.

– У вас нет подружки?

И эту – тоже впервые.

– Вы слишком серьезны. Надо иногда и развлекаться.

Комиссар просто фонтанировал свежими идеями. И последняя была совсем уж неожиданной:

– Можно мне переночевать у вас, дружище?

Авиньона затрясло, он бессмысленно уставился на комиссара. Булар почувствовал его замешательство.

– Конечно, если у вас не будет проблем с соседом…

– Почему вы заговорили о моем соседе?

– Потому что я сейчас с ним столкнулся. И он со мной поздоровался.

Авиньон вздрогнул.

– Значит, он видел, как вы вошли?

Комиссар подошел к Авиньону.

– Вы плохо выглядите. Не волнуйтесь, вам ничто не угрожает. Я сейчас уйду. Заночую на набережной Орфевр. Никому не говорите о нашей встрече. Увидимся завтра утром, в спокойной обстановке. Вы мне понадобитесь.

И Булар тотчас исчез.

Авиньон по-прежнему стоял на кухне в полной прострации. Его пальцы, все еще скрытые в ящике, судорожно сжимали ручку стального секача, и он был не в силах их разжать.

Авиньон собирался вонзить его прямо в грудь Булару. Удачнее момента и быть не могло. Виктор Волк остался бы им доволен. Но у него не хватило сил поступить так с человеком, которого он боготворил и уже столько лет предавал.

Итак, Булар затаился в префектуре. Это было единственное место, где его не будет искать стервятник-«Распутин». Никто, кроме Авиньона, не знал, что комиссар каждый вечер оставался ночевать в этом огромном учреждении. Только как-то утром одна секретарша вскрикнула, обнаружив в ящике своего стола мужские трусы. Осторожный Булар так никогда и не явился за ними в отдел находок на третьем этаже.

В эту январскую ночь, лежа на полке в глубине архива, комиссар не спал. В тысячный раз он мысленно рисовал то, что называл своей «звездной картой».

Таков был его способ размышлять.

Закрыв глаза и представив себе ночное небо, он расставил на нем звездочки – все элементы своего расследования. Затем вообразил связи, которые могли существовать между отдельными звездами. Покончив с этим, он пришел к убеждению, что Ванго не убивал отца Жана, найденного мертвым в своей келье в 1934 году. «Напротив, – подумал Булар, – отец Жан умер, потому что отказался выдать Ванго убийцам».

Таким образом, пули, которые не попали в юного беглеца и вонзились в фасад Нотр-Дам, явно были связаны с убийством отца Жана и с русским, который и теперь охотился за Ванго. Мать уехала из-за того же русского – комиссар присовокупил это обстоятельство к своему «созвездию» в виде темной планеты.

С самого начала посреди этого неба сиял треугольник, вершинами которого были Ванго, Этель и дирижабль. Эта загадка не давала Булару покоя. Этель рассказала ему о том знаменитом кругосветном перелете в 1929 году. Но одного этого было недостаточно, чтобы созвездие заговорило.

При таком подходе к расследованию в темноте проступали самые неожиданные связи. Следуя от одного созвездия к другому, он обнаружил связь между мадам Булар и Этель. Это казалось странным, но вполне возможным. Так, блуждая между звездами, он ступил на мостик, соединяющий преследователя – русского – и дирижабль…

В эту ночь, вдыхая запах старых бумаг, комиссар хотел расширить свою звездную карту. Когда расследование буксовало, он старался связать его с другими. Не открывая глаз, он мысленно перебрал все свои крупные дела последних лет – убийства, ограбления, мошенничества и прочие нераскрытые преступления, – сопоставляя их со свидетельскими показаниями и датами таинственного пути Ванго.

Целый час он бился над этой загадкой, примеривая ее, словно Золушкин башмачок, к сотням других подозреваемых, с которыми сводила его служба.

В помещении царила почти абсолютная тишина. Только со стороны секции справочников, откуда-то снизу, доносилось тихое похрустывание: это неустанно трудилась архивная мышь.

Внезапно комиссар вскочил на ноги. Подбежав к двери, он нажал на выключатель, и в помещении одна за другой стали зажигаться лампы. Перед ним возник лабиринт стеллажей десятиметровой высоты. Широкими шагами Булар направился в глубь архива. Он лихорадочно метался от одной стены к другой. Комиссар передвигал стремянку на колесах, забирался наверх, рылся в бумагах, снова спускался. Пачка досье у него под мышкой все росла. Он складывал их в коробку, бежал к другому концу стеллажа, читал надписи на ящиках, приплясывая на месте от нетерпения. Выбрав один из них, доставал подшивку бумаг, старый блокнот или журнал, куда в 1935 году заносили протоколы допросов. Тяжело дыша, он почесывал себя по животу и, удовлетворенный лишь наполовину, катил лестницу дальше. Так солдат передвигает свою баллисту у вражеского форта. Прибыв к нужному месту, он запрокидывал голову и начинал штурмовать новую стену.

Внезапно в проходе между стеллажами Булар на кого-то наткнулся.

Он даже не удосужился остановиться, только поднял упавшую коробку.

– Это вы, Авиньон? Возьмите коробку и идите за мной.

– Комиссар…

– Берите же ее. Я нашел.

– Но…

– Бросьте все остальное. Главное – коробка.

– Уже восемь часов, пришли служащие.

– А мне-то что? Пойдемте.

Авиньон подхватил коробку.

– Там все, что нам нужно, – сказал Булар.

– Я думаю, комиссар, что вы…

– Думайте что угодно, дружище. Пойдемте ко мне в кабинет.

Он выключил свет и открыл дверь.

Они вместе вышли в коридор. Авиньон с коробкой в руках шел впереди. Комиссар следовал за ним. Люди сторонились, уступая им дорогу.

Булар шествовал в нижнем белье, которое туго обтягивало его пухлые телеса, с высоко поднятой головой и торжествующей миной. Он не обращал внимания на испуганные лица окружающих. Архивистка, которой он кивнул, стыдливо прикрыла глаза руками.

Идущий перед ним Авиньон старался смягчить ситуацию, бросая на всех жалобные взгляды. Но Булар продолжал шагать, гордо выпятив живот. По дороге он пожал руку префекту полиции, которого сопровождали советники, затем свернул направо, в последний коридор. Остановившись перед дверью, на которой золотом сияла табличка с надписью «Булар», он пропустил вперед Авиньона, вошел сам и закрыл дверь.

– Давайте сюда коробку.

Комиссар вывалил содержимое на письменный стол. Затем сдернул с радиатора свои брюки. За дверью наверняка уже скопилась целая толпа любопытствующих.

– Похоже, я кое-что откопал, дружище.

Говоря это, он застегивал пуговицу над пупком.

– Пока не знаю, куда это нас приведет, но это явно не пустяк.

Булар вытащил толстую папку из-под самого низа и раскрыл ее на столе.

– Говорит вам о чем-нибудь эта дата?

Он уже надевал рубашку.

Авиньон прочитал первую строчку:

– «24 июля 1935 года».

Он помолчал несколько секунд, раздумывая.

– Нет, – сказал он, – ни о чем не говорит.

Булар вдруг яростно пнул ногой дверь. Было слышно, как с той стороны от нее отскочили любители подслушать чужие разговоры.

– Так будет спокойней, – пояснил Булар. – Ладно. Смотрите фамилию под номером 27.

В реестре были записаны те, кто в этот день посещал префектуру.

– «Этель Б. X.»

– Совершенно верно. А теперь под номером 42.

Авиньон скорчил едва заметную гримасу, прежде чем прочитать:

– «Смерть крысам… Дератизация». Это…

– Отец Зефиро. А теперь откройте вот эту на той же дате.

Он вручил лейтенанту новую папку. Авиньон пролистал ее и начал зачитывать показания.

– Читайте то, что в самом конце. Там, где о дражайшей м-ль Дармон…

– «М-ль Дармон, сорока девяти лет (возраст указала сама истица), секретарь комиссара Огюста Булара, готовящаяся выйти на пенсию через два месяца, заявила, что разговаривала с молодым человеком, который проник в кабинет, спустившись с крыши, и передал ей письмо, подписанное „Ванго Романо“».

– Хорошо, теперь вернитесь на предыдущую страницу, читайте первый абзац.

– «Объявлена тревога. Все выходы перекрыты. Допрос особо опасного преступника в подвале. См. секретные досье для установления личности».

– Вот и всё, дружище.

– Что «всё»?

– Этель, Ванго, Зефиро и Виктор Волк в одном месте, в один и тот же день – это вас не удивляет?

Авиньон сглотнул и пожал плечами.

– Такое случается.

– Да, действительно. Такое случается. А теперь посмотрите это.

Он протянул лейтенанту три скрепленных листка. Авиньон начал читать. Какие-то показания начала 1920-х годов на пожелтевшей от времени бумаге. Человек, который хотел сохранить инкогнито и поэтому подписывался инициалами «М. 3.», сообщал о торговце оружием Викторе Волке и давал всю необходимую информацию для его ареста в церкви Сент-Антуанского предместья Парижа.

Листы дрожали в руках Авиньона. В тот день в приходе Святой Маргариты, когда все в полиции были уверены, что злодей уже не выскользнет из рук правосудия, Авиньон в первый раз предал Булара, дав Виктору уйти. С тех пор он лгал не переставая. Это он, Авиньон, тринадцать лет спустя ослабил ремни на запястьях Виктора, и тот смог головой направить луч прожектора на Зефиро. И он же через несколько дней помог Виктору бежать в специальном поезде через Испанию. И он же в течение пятнадцати лет каждую неделю давал этому преступнику отчеты обо всех действиях французской полиции.

Авиньон замолчал. Булар взглянул на него.

– Продолжайте.

– Слушаюсь.

Он безжизненным голосом зачитал все пункты обвинения, которые этот безымянный священник предъявлял Виктору. Перечень был ужасающим.

– Можно не зачитывать всё? – пролепетал Авиньон.

– Нет.

И Авиньон продолжил. Булар ходил взад-вперед около письменного стола. Лейтенант дочитал до конца и умолк.

Комиссар вопросительно поднял брови.

– Дальше?

– Дальше… Не могу разобрать, – промямлил Авиньон.

– Дальше! – раздраженно сказал Булар. – Читайте последнюю строчку!

Лейтенант снова погрузился в бумаги. Зефиро, который и был автором письма, на последней странице приписал несколько фраз:

– «После того как Виктор Волк будет арестован, запрещаю поддерживать со мной связь. В особых случаях обращаться только к одному человеку: господину Хуго Эккенеру, владельцу фирмы „Цеппелин“».

Булар выжидательно смотрел на своего помощника.

– Вот оно, – сказал комиссар. – Недостающее звено! Дирижабль! История Ванго связана с делом Виктора. Это так же верно, как то, что меня зовут Огюст Альбер Сиприен Булар.

Он выхватил из рук лейтенанта три страницы.

– Их связывает «М. 3.»!

– Как?..

– Ванго знает Зефиро!

Авиньон чувствовал одновременно облегчение и ужас. Он было подумал, что разоблачен, но этого не случилось. Он мог бы успокоиться, но догадка Булара создавала проблему. Уже больше года назад Виктор сообщил Авиньону о близких отношениях Зефиро и Ванго. И лейтенант был уверен, что комиссар воспользуется своим открытием, а это приведет к полному пересмотру дела Виктора.

Хуже того – Булар начнет поиски Зефиро. А между тем Зефиро узнал, что Авиньон – предатель. Разоблачающая его телеграмма уже была отправлена из Нью-Йорка в Париж, но Авиньон принял меры, и ее перехватили прежде, чем она попала в руки Булару.

– Комиссар… Я не очень понимаю, что вы собираетесь делать.

Тот взял с бювара кусочек мела, повернулся к грифельной доске и сорвал пришпиленные к ней листки бумаги.

Глубоко вздохнув, он начертил большой белый крест.

– Вот. Все, что мы можем сделать, находится здесь. Четыре способа найти Ванго.

Он пририсовал стрелки к каждой оконечности креста.

– Виктор, Этель, Эккенер и Зефиро.

Потом приписал заглавные буквы.

– Виктор – на западе. Его два раза видели в Америке. Этель – на севере. Эккенер – на востоке. А Зефиро…

Авиньон жадно ловил каждое слово.

– Зефиро – на юге.

Целых четыре года Авиньон пытался вызнать, где находится убежище Зефиро. Этим вопросом был буквально одержим Виктор Волк, который знал о существовании невидимого монастыря, но никак не мог понять, где он находится.

– Надо искать в этих четырех направлениях, – заключил комиссар. В дверь постучали.

– Войдите!

– Господин комиссар, кандидатки ждут вас в голубой приемной.

– Именно сегодня?

– Как всегда по четвергам, господин комиссар.

Булар что-то пробурчал сквозь зубы.

– Сейчас приду.

– Еще с вами хочет поговорить господин префект.

– О чем?

– Думаю, об инциденте.

– О каком инциденте?

– Об утреннем.

Булар явно не понимал. Авиньон, стоявший рядом, отважился на объяснение:

– Думаю, речь идет о вашем внешнем виде.

– А что было не так с моим внешним видом?

– Э-э…

Авиньон неопределенным жестом указал на нижнюю половину тела своего патрона.

– Э-э… Трусы.

– И что? Чего хочет префект? Посоветовать мне другой цвет?

Сконфуженный посланник переминался с ноги на ногу.

– Ладно, – сказал Булар. – Пойду посмотрю кандидаток. А вы, Авиньон, разберитесь, что там за проблема у префекта.

Он влетел в голубую приемную как ураган.

В течение двух лет комиссар Булар вел смотр кандидаток на пост секретаря взамен м-ль Дармон, которая вышла на пенсию и уехала в свой зеленый уголок в Баньолё. Он так к ней привык, что никак не решался сделать окончательный выбор. Булар каждый четверг устраивал смотрины четырем молодым женщинам, всякий раз надеясь, что ни одна ему не подойдет.

Кандидатки сидели в маленькой приемной, закинув ногу на ногу.

– Хочу сразу вас предупредить: я страшно неуживчив, – сообщил Булар, врываясь в комнату.

Он вытащил стул на середину комнаты и уселся перед ними. Сегодня их было пять.

У первой, нарядно одетой брюнетки в очках, он поинтересовался, какие книги она читает. В ответ та что-то промямлила, стала рыться в сумочке и наконец дрожащей рукой вытащила увесистый том в темно-синем переплете – «Кодекс профессиональной этики полицейских».

– Вы это читаете?

Она прикусила губу.

– И как – интересно? – ухмыльнулся он, листая книгу.

У второй кандидатки он спросил, сколькими пальцами она печатает на машинке. Третьей дал упражнение на устный счет, а затем предложил рассказать басню «Волк и ягненок». Четвертая побледнела, почувствовала себя плохо и была выведена из приемной прежде, чем до нее дошла очередь.

Тогда Булар обернулся к самой юной претендентке, сидевшей на крайнем стуле справа. Ее волосы были собраны в строгий пучок, однако это не делало ее взрослее.

– Что, по четвергам нет уроков?

– Нет.

Ответ прозвучал решительно и даже нагло.

– Ваша мама, верно, ждет вас внизу? – спросил Булар с притворной заботливостью.

– А где ваша мама? – парировала девушка в том же тоне.

Булар затеребил ухо. Остальные кандидатки сидели, опустив глаза.

– Мадемуазель, вам известно, что вы находитесь в здании полиции? Вы уверены, что сможете выйти отсюда, когда захотите?

– Не я одна останусь здесь сегодня допоздна.

Она смотрела на него в упор. Но Булара трудно было смутить.

– Сколько вам лет?

– Меньше, чем вам, – ответила Кротиха.

– Как вы прошли предварительный отбор?

– Через окно.

Комиссар вскочил со стула.

14
Профессия: ангел

Булар не стал звать подкрепление.

Он посчитал, что и сам справится с этой девчонкой. Подойдя поближе, он внимательно оглядел ее, прикидывая, какой вопрос задать, чтобы разрядить обстановку.

– Что, по-вашему, входит в обязанности моего секретаря?

– Приносить почту…

– А еще?

– Это все, – сказала Кротиха. – Потом я буду уходить домой. Мне есть чем заняться.

В дверь два раза постучали, и на пороге появился Авиньон. Он сказал что-то на ухо Булару.

– Дамы, – объявил комиссар, – можете идти. Мы пришлем вам ответ по почте.

И он обернулся к Кротихе.

– А вы останьтесь, мадемуазель. Подождите меня здесь.

Остальные девушки продефилировали мимо комиссара к выходу. Авиньон и Булар последовали за ними. Кротиха разглядывала небо сквозь оконное стекло. Выйдя из приемной, Булар запер дверь на два оборота.

– Кто она? – спросил Авиньон.

– Кандидатка, которая меня интересует.

– Вы боитесь, что она улетучится?

– Вот именно. О чем вы хотели поговорить? Давайте, выкладывайте скорее.

Авиньон осмотрелся и тихо сказал:

– Я тут подумал о том, что вы мне говорили.

– И поэтому решили меня побеспокоить?

– Послушайте. Кроме вас только я видел отца Зефиро. В тот день, когда он приезжал опознать Виктора.

– И что?

– Я мог бы поехать к нему. Я готов хоть сейчас.

– Сейчас? Вам что, нужен отпуск, Авиньон?

– Я стараюсь быть вам полезным. Если вы укажете мне место, где он скрывается…

Булар ухватился за мочку уха. Это была государственная тайна. И однажды он уже поставил ее под угрозу.

– Мне надо подумать.

Однако он сразу понял, что это толковая идея. С русским, который ходит за ним по пятам, лишняя осторожность не помешает. Авиньон не хуже него справится с делом, проведя разведку на Аркуде. К тому же комиссар был не прочь сам съездить в Эверленд, к прекрасной Этель…

– Пойдемте, – сказал он. – Я покажу вам одну довольно странную особу.

Он дважды повернул ключ в замке и толкнул дверь.

Голубая приемная была пуста.

Булар бросился к окну.

– Она же говорила… говорила!

– Что?

– Что входит и выходит через окно.

Высунувшись на улицу, оба вглядывались в двор-колодец.

– Это маловероятно, – возразил Авиньон, оценивая высоту.

– Но очень на нее похоже. Ах, чертовка! Кто эта девица?

Комиссар направился к единственному стулу, который не стоял в ряд с другими у стены. На голубом бархатном сиденье лежал конверт.

Булар открыл его.

– Что там? – спросил Авиньон.

– Это личное.

Он сунул письмо в карман. У него не было сил читать его сейчас. Письмо было от матери. Оно начиналось с рецепта зимнего крем-супа из каштанов.

А в это время на крыше Кротиха сбросила туфли на высоких каблуках, распустила пучок, спокойно добралась до западного фасада Дворца правосудия на площади Дофина и только там спустилась на землю. Теперь она шла вдоль реки. После пяти дней непрерывных дождей уровень воды сильно поднялся, местами река даже затопила набережную. Кротиха уселась на краю сквера Вер-Галан[13]13
  Вер-Галан (Vert galant) – шутливое прозвище французского короля Генриха IV (1553–1610), которое означает «пожилой сердцеед» и напоминает о его легендарных любовных похождениях.


[Закрыть], там, где он разрезал Сену на две части.

Наступит ли такой день, когда она сама получит от кого-нибудь весточку? Кротиха проводила свою жизнь, соприкасаясь с чужими судьбами, проскальзывая между ними, незаметно их меняя. Ванго, Этель, Андрей, Булар… Она спасала людей. Она была ангелом-хранителем, парящим над миром.

Но если говорить начистоту, что оставалось ей самой? У нее был друг – Ванго: она не видела его уже три года. У нее был возлюбленный – Андрей: он даже не подозревал о ее существовании. А семья… Она трещала по швам. Вечерами, отправляясь в город на ужин, мать трепала ее по щеке рукой в длинной, выше локтя, шелковой перчатке. Отец сдавал на глазах. Ни единая душа не испытывала к ней привязанности. Никто не задерживался рядом с ней.

Она несла свою службу ангела как никто другой, но не хотела быть ангелом. Ей была нужна обычная, земная жизнь.

Кротиха благоговейно хранила в памяти один день и одну ночь, проведенные в Шотландии два месяца назад. Это было необыкновенное воспоминание.

Она впервые в жизни погладила лошадь. Она сидела вдвоем с Этель в каминном зале и слушала музыку. Она швыряла камешки в озеро; идя по траве, чувствовала тяжесть сапог, облепленных глиной. Она носила шляпу старшего брата Этель, который был в отъезде. Она загоняла в хлев овец. Она смеялась до слез, одевая мадам Булар к ужину. У нее перехватило дыхание от невозмутимости дворецкого, когда фальшивый бриллиант герцогини упал в тарелку с супом. Запасшись факелами, они с Этель ночью проникли в самолетный ангар, и потом до утра Кротихе снилось их приключение. С первыми лучами солнца она взобралась на вершину бука, карабкаясь по веткам, еще покрытым инеем. За завтраком ее ошеломил поток вопросов от обитателей Эверленда. Она даже немножко рассказала о себе:

– Я часто остаюсь одна. С кем не бывает.

Мэри дала ей с собой несколько сдобных булочек, сказав, что она может угостить родных:

– У вас же есть, наверное, братик или, ну я не знаю… возлюбленный. Ну конечно, возлюбленный…

И Мэри стала умолять девушку, чтобы та доверила ей свою любовную тайну. Ее любовную тайну! Кротихе даже сама мысль казалась невероятной.

– Вы только посмотрите на эту барышню! При таких-то локонах у вас должна быть куча кавалеров! – настаивала Мэри.

И она положила ей в сумку еще три булочки – так, на всякий случай.

Кротиха уже переступила порог, когда к ней подошла мадам Булар и вручила письмо для сына.

– Вы возвращаетесь в Париж. Не могли бы вы передать ему это лично в руки?

И поцеловала Кротиху в лоб.

Этель ждала, сидя за рулем автомобиля.

Когда они выехали на дорогу, ведущую в порт, Этель попросила Кротиху аккуратно распечатать конверт и прочитать письмо.

– Зачем?

– Так будет лучше. Я не хочу, чтобы ее путешествие оказалось бесполезным.

В письме не должно было быть ни единого намека на то место, где сейчас находилась мадам Булар. Кротиха прочитала его, повысив голос, чтобы перекрыть шум мотора. Это послание успокоило и растрогало девушек. Оно содержало множество рекомендаций и напоминало письмо матери к сыну в летний лагерь, с наказом хорошо кушать и не давать себя в обиду.

Кротиха смотрела на темные воды Сены. Что теперь делать? В конце лета исчез Влад-стервятник. Он где-то прятался. Укрывшийся в своей крепости Булар уже наверняка снабдил портретом преступника каждого французского полицейского.

Андрей пропал еще раньше. Жизнь Кротихи утратила всякий смысл.

Кротам нужно очень мало воздуха, очень мало света и свободного пространства. Они живут в одиночестве одиннадцать месяцев в году, не знают солнечного тепла, передвигаются бесшумно. Но даже им надо для чего-то жить.

Москва, в то же время, январь 1937 г.

Мадемуазель вошла в проходную автомобильного завода. С ней было трое детей – Костя, Зоя и Сетанка.

– Я хочу поговорить с Иваном Ивановичем Улановым.

– Зачем?

– Со мной его дети.

– Он там, дальше, в сварочном цеху. Но не ходите к нему с детьми.

Она усадила их на скамейку.

– Подождите меня здесь.

Зоя взяла Сетанку за руку. Костя, сидя рядом, играл палочкой.

Мадемуазель прошла через несколько цехов, где автомобили стояли рядами, как буханки на противне. Механики смотрели ей вслед. В последнем цеху она увидела отца Андрея. Весь в копоти, он лежал под ревущим двигателем. Мадемуазель окликнула его.

Он не сразу ее услышал. Рядом с ним двое мужчин сваривали какие-то железные детали. Механик встал и подошел к ней, вытирая руки.

– Иван Иванович, у нас неприятность, – сказала Мадемуазель.

– Что-то с детьми? Где они?

– Они здесь. Все дело в Сетанке, их подружке из парка Сокольники. Сегодня утром мы вышли из дома, чтобы идти в школу. А она поджидала нас на улице. Думаю, она никого не предупредила о своем уходе. Не хочет говорить, где живет.

Механик выключил двигатель.

– Она здесь?

Мадемуазель кивнула, и они направились в первый цех.

– Вы знаете ее фамилию?

– Нет. Мы всегда видели ее с няней. И всегда в парке. Но сегодня няни с ней нет.

Они подошли к детям.

– Что случилось?

– Она хочет жить у нас, – сообщила Зоя отцу.

Механик сел между девочками и вздохнул. Теперь на скамейке сидели четверо. Костя по-прежнему играл своей палочкой. Мадемуазель сидела неподалеку, под стенными часами.

– Как тебя зовут?

– Светлана.

– Мы всегда звали ее Сетанкой, – сказала Зоя.

– Сетанка, – повторил Иван, положив руки на колени.

Ему было сорок пять лет, но у него были руки старика.

– Тебе что, дома плохо?

– Плохо.

– У нас тоже не всегда все хорошо.

Он увидел, как в кабинет начальника цеха вошли трое мужчин.

Иван осторожно взял Сетанку за руку.

– Пожалуйста, скажи нашей няне, где ты живешь. Она проводит тебя домой. А потом ты сможешь прийти к нам поиграть.

Сетанка с сомнением взглянула на Мадемуазель. Зоя ободряюще кивнула подружке.

И тут Иван увидел, что начальник цеха жестом подзывает его к себе. Трое мужчин разом повернулись в его сторону. Иван встал со скамейки.

Мадемуазель молча смотрела на него.

Один из троих вышел на порог и окликнул механика.

– Ждите меня здесь, – сказал Иван детям.

Он обогнул серую машину. Начальник цеха куда-то исчез.

Мадемуазель пересела поближе к детям.

В кабинете пахло табаком и бензином. Ивану велели сесть. Один из троих все время стоял в дверях, как будто кого-то ждал.

– Иван Иванович, у тебя есть новости от сына? – спросил самый низкорослый, расчищая стол от инструментов, чтобы облокотиться на него.

– Нет.

– У нас тоже.

Иван молча смотрел прямо перед собой.

Коротышка достал из кармана мятый белый лоскут и шумно высморкался. Через стекло он поглядывал на цех.

– Ты всегда работал механиком? – спросил он, вытирая губы.

– Да, – сказал Иван.

– Твой сын Андрей не хотел идти по твоим стопам?

– Он музыкант.

– Я знаю. Но есть рабочие, которые занимаются музыкой в свободное время. Он что, лодырь?

– Он талантливый музыкант. Пришлось выбирать.

– Почему?

Иван не ответил.

Простуженный коротышка сердито засопел и рявкнул:

– Я спросил – почему?

– Потому что надо было выбирать.

И он положил руки на стол ладонями вверх. Черные от сажи пальцы все в порезах, указательный искривлен. Разве можно играть на скрипке такими руками?

Тут заговорил второй:

– Андрей уже четыре месяца в бегах.

Иван поднялся.

– Мне запрещено с ним общаться. Я ничего не знаю.

– Мы ему доверяли, Иван Иванович.

– Он поехал в Париж учиться музыке. У него все документы были в порядке…

– Дурак, дело не в документах. Я сам ему их выдал. Вместе с бумагами Андрей получил особое задание.

– Я ничего об этом не знаю.

Простуженный коротышка знаком подозвал товарища и что-то сказал ему на ухо. Он хотел, чтобы его оставили наедине с отцом Андрея. Двое других вышли. Коротышка взял со стола медный болт.

– Иван Иванович…

– Да?

Мужчина вертел болт между пальцами.

– Твой сын знал, что с вами будет, если он сбежит. Вот это меня удивляет. Он знает, что вас ждет. И ты тоже это знаешь.

Да, он догадывался. За последние два года множество людей попали в лагеря – из своих домов исчезали мужчины, женщины, целые семьи. Говорили, что их увозят на рудники, туда, где зимой бывает пятьдесят градусов мороза.

– Андрей найдется, – сказал Иван. – И объяснит свое отсутствие.

– Наш человек в Париже, который ведет это дело, так не думает. Четыре месяца… слишком долгий срок. Этому может быть два объяснения. Первое – ему на вас наплевать. Он просто спасает свою шкуру. Жертвует семьей.

Иван сидел, опустив глаза. Коротышка снова перевел взгляд на цех.

– Мои товарищи верят этому объяснению. Оно, конечно, правдоподобно. Но я, уж не знаю почему, думаю иначе…

Коротышка снова высморкался. Он смотрел, как один из его помощников, сидя за рулем автомобиля, пытался въехать в заводской гараж поближе к бензоколонке. Другой делал вид, что играет с белокурым мальчуганом.

– Второе объяснение, – продолжал коротышка, не прекращая наблюдать за этой сценой, – заключается в том, что Андрей Иванович спасает собственную шкуру, думая, что о своей вы позаботитесь сами.

– Не понимаю.

Тот улыбнулся.

– Он знает, что у тебя есть план спасения семьи…

– Какой план?

– Бежать за границу… А может, ты придумал другой маневр?

– За нами круглосуточно следят.

– Поэтому я подозреваю, что твой план хитрее: шантаж или еще какой-нибудь преступный умысел.

Он впился в Ивана маленькими горящими глазками.

– Ты от меня не уйдешь.

Снаружи двое других припарковали машину так, чтобы было удобно заправляться. Рабочий заливал в бак бензин. «Товарищи» подошли к детям и позвали их в машину, поиграть. Мадемуазель отказалась, но не смогла удержать детей. Костя уже забрался на заднее сиденье, за ним, смеясь, побежали девочки. Сетанка уселась за руль. Она уже забыла обо всех своих горестях.