Текст книги "Принц без королевства"

Автор книги: Тимоте де Фомбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Я только что вернулся с Липари, – сказал доктор.

– Я видела вас утром, вы приехали в девять двадцать семь.

– Там живет один старик, которому запрещено покидать остров. В молодости он семь лет провел на каторге. Дни его сочтены.

– Вы его лечите?

– Да. Он коммунист, уроженец Венеции. Синьор Муссолини его не жалует, поэтому и сослал сюда. Уже семь лет, как он на Липари.

– Я никогда не видела коммунистов, – сказала Пина. – Какие они?

Пиппо за стеной не смог сдержать улыбки.

– Его даже коммунистом теперь не назовешь. Он четыре года прожил в Москве и стал совсем другим. Но чтобы досадить властям, делает вид, будто его взгляды никак не изменились.

Доктор вытер рот салфеткой.

– Если он когда-нибудь вернется, ваш Пиппо, то наверняка уже другим человеком. Непохожим на прежнего.

– Я тоже стала другой, – сказала Пина. – К счастью.

Пиппо Троизи навострил уши.

– А вас это не пугает?

– Конечно, пугает. К счастью. – И тут же спросила: – А у вас разве не было страха при первых встречах с ней?

В своих беседах они иногда упоминали женщину, которую Базилио все не мог забыть. Мадемуазель.

– Знаете, я ведь всего лишь несколько раз пожал ей руку.

– Сколько дней прошло с тех пор? – спросила она.

– Я не считал. А вы?

Он знал страсть Пины к цифрам. Она говорила: «Если я не посчитаю сегодняшний день, зачем мне следующий?»

– А вы? – повторил Базилио.

– С тех пор как он ушел, прошло двадцать два месяца, две недели и три дня.

Пиппо, как всегда, ушел в смятении. Он бросился к морю, доплыл до лодки и, забираясь в нее, чуть не перевернулся. Он насквозь промок, но все же начал грести. Небо было усыпано звездами. Он думал о жене.

А в это время Базилио сказал Пине Троизи:

– Вы знаете, в том письме… Письме от нее…

– Да. Напомните мне фразу, которая вам так понравилась.

– «С тех пор как я далеко от дома, во мне что-то изменилось».

– Да, далеко от вас. Я помню.

– В письме был еще один конверт для мальчика, Ванго.

– Ванго – это малыш из Поллары, – сказала она.

– Его уже давно здесь нет. В общем, не знаю, хорошо ли я поступил, но что сделано, то сделано: я распечатал конверт.

– Сегодня?

– Нет, несколько недель назад.

– Этого вы мне не говорили.

Базилио смущенно улыбнулся.

– Письмо написано по-русски.

– Тогда можно считать, что вы его не открывали, – сказала она, желая успокоить доктора.

– Сегодня старик с Липари мне его перевел. Тот самый венецианец. Он говорит по-русски.

Помолчав, Пина спросила:

– И что же там написано?

Он ответил не сразу.

– Она рассказывает Ванго обо всем. На пяти страницах. Я переписал письмо полностью. Вы не представляете…

Базилио поколебался, но все-таки продолжил:

– Вы помните, как они появились на пляже, в кабачке Тонино, в ту ночь, когда был шторм?

– Конечно, помню. Там еще был Пиппо.

– Она пишет, откуда они приехали, она и малыш. Пишет о родителях Ванго. Вы не представляете, Пина. Вы не представляете, что в этом письме. Оно раскрывает такие тайны…

– Тогда не рассказывайте мне ничего.

Пиппо Троизи разглядел шестерых на узкой полоске пляжа Поллары. Почти все лежали на гальке. Подойдя ближе, он узнал Ванго – тот стоял по колено в воде. Пиппо посадил в лодку монахов – как избитых, так и невредимых – и крепко пожал руку Ванго. Ветра не было, и парус висел на мачте.

– Ты исчезаешь, но всегда возвращаешься, – сказал Пиппо.

Они отплыли от берега. Лодка прошла мимо скал Фаральони.

– Тяжелая жизнь настала, – прибавил Пиппо, продолжая грести.

– Марко заменил Зефиро? – спросил Ванго.

– Не совсем.

– А кто его заменил?

Никто не ответил. Было холодно. Лодка приближалась к островам в полной тишине. Наконец с кормы раздался голос:

– Страх. Его заменил страх.

Это сказал брат Пьер, который наконец пришел в себя. Лодка шла к Аркуде. Весла с громким плеском разрезали воду. Парус так и не подняли.

– Мне нужно поговорить с Марко, – сказал Ванго. – У меня есть новости о Зефиро.

17
Возвращение в Эверленд

Инвернесс, Шотландия, три недели спустя, март 1937 г.

Спасаясь от дождя, в лавку вошел странный субъект. Андрей сразу узнал посетителя и уже не спускал с него глаз.

На носу у Булара были очки в массивной оправе, глаза за ними казались посаженными неестественно близко. На нем была желтая непромокаемая шляпа и дождевик того же цвета, а на ногах – черные ботинки, в которые он заправил чересчур длинные штаны. Булар изменил внешность, явно желая остаться неузнанным, и для пущей убедительности что-то беззаботно насвистывал себе под нос.

Заложив руки за спину, комиссар стал разглядывать образцы красок.

Андрей работал в этой лавке с того дня, как ушел из Эверленда. Чтобы больше не повстречаться с Владом-стервятником, он остановился в первом же городе, до которого успел дойти. В эту лавку напротив вокзала, торгующую красками, его наняли кладовщиком и посыльным. Хозяин немало на этом выгадал – платил Андрею вдвое меньше обычного, хотя тот ни на минуту не покидал лавку и даже спал в подсобке.

Хозяин вышел из-за кассы и направился к Булару. Андрей стоял поодаль.

– Вы что-то хотели?

– Да.

– Вы француз?

Булар нахмурился. Как тот догадался?

– Видите ли… Мои предки жили во Франции, – объяснил комиссар, старательно выговаривая английские слова, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его принадлежности к оксфордскому клубу «Буллингдон»[15]15
  Клуб студентов Оксфордского университета, куда принимают юношей только из аристократических и богатых семей.


[Закрыть]. – У вас тонкий слух, господин… Каларз.

Он как раз прочитал фамилию на вывеске над кассой: Грегор Каларз.

– Грегор, – поправил хозяин. – Френсис Грегор. «Каларз»[16]16
  «Каларз» (англ. colors) – краски. Магазин называется «Краски от Грегора».


[Закрыть] – это магазин.

– Ну да, разумеется. Вот что: я собираюсь навестить одну очаровательную юную приятельницу на другом берегу Лох-Несса. Решил сделать ей сюрприз.

Он хотел подмигнуть, но его массивные очки свалились с носа, и, подхватывая их, он угодил себе пальцем в глаз.

– Я уверен, что она будет в восторге! – заметил Грегор, разглядывая стоявшего перед ним старого хрыча, его ветхий картонный чемодан и края брючин, торчавшие из ботинок.

– Я с утра пытаюсь поймать машину, – сказал Булар, – но уже потерял всякую надежду.

– Здесь нет такси.

– Я так и подумал. Не будете ли вы так любезны меня подвезти?

– Здесь нет такси, – повторил господин Грегор, который был единственным торговцем на вокзальной площади и каждый день жалел, что держит магазин красок, а не автостанцию.

Булар посмотрел на улицу. С неба низвергались потоки воды.

– Кажется, я вижу у тротуара фургон с вашей фамилией, господин Каларз.

– Грегор.

– Да-да, Грегор.

– В этом фургоне привозят товары.

Комиссар кивнул.

– Понятно. Товары. Очень жаль. Мне остается только пожелать вам удачного дня.

И Булар направился к двери.

– Но я могу продать вам зонтик, – нахально заявил Грегор.

– Зонтик? – повторил Булар, обернувшись. – Куплю с удовольствием!

Френсис Грегор достал зонтик. Цену он заломил непомерную.

– Ну и ну! – сказал Булар, роясь в карманах. – Из чего сделан этот зонт? Из красного дерева? А может, из черного?

Он вынул купюру, положил ее на стойку и пошел к застекленной двери, снаружи затянутой густой пеленой дождя. Зонтик остался на стойке.

– Вы не взяли зонт, – презрительно заметил Грегор.

– Я и не буду его сейчас забирать.

Грегор вытаращил глаза. Булар вернулся к кассе и, укладывая очки в футляр, добавил:

– Простите, забыл сказать: мне нужна доставка.

Хозяин разинул рот. Андрей был в восторге.

– Доставка… зонта?

– Да.

– А… куда?

– Я же вам сказал: к молодой особе, которая живет на противоположном берегу Лох-Несса.

– Но…

– Впрочем, объяснять, как туда ехать, слишком сложно. Я сам покажу дорогу, господин Каларз.

Машина, в которой ехали Мэри и герцогиня д’Альбрак, вышла из строя и стояла на обочине. Мэри оставила герцогиню внутри. Открытый капот дымился под ливнем. Мэри удалось затушить огонь своим пальто. Теперь она накрылась с головой прожженным пальто и ждала попутки на краю канавы. Дождевые капли, словно маленькие бомбы, бухались ей на плечи. Бывает, что на шотландских возвышенностях выпадает два-три метра осадков в год. Вполне достаточно, чтобы утонули все местные лягушки.

Мэри жалела, что затеяла эту авантюру. Несколько часов назад герцогиня обнаружила, что у нее кончилась шерсть для вязания. Какую только пряжу ей не предлагали – она все отвергла. Ей нужны были нитки определенного цвета и толщины. Вот Мэри и усадила ее в машину, не спросив разрешения у хозяйки. Она хотела отвезти герцогиню на прядильную фабрику, куда доставляют всю овечью шерсть из Эверленда.

– Ваша светлость, вы сможете выбрать шерсть прямо на живой овце!

Эта идея воодушевила старую герцогиню. На овце! Сидя на заднем сиденье, она захлопала в ладоши. Женщины быстро нашли общий язык. По крайней мере, первые три километра прогулка была восхитительной. И обе совершенно забыли, что ни одна толком не умеет водить машину.

Теперь Мэри изрядно переживала: как это она не предупредила Этель о поездке? А что, если бы автомобиль полностью сгорел и она вернулась в замок с обугленным трупом герцогини д’Альбрак!

Дорога раскисла от дождя и стала совсем скользкой. Андрей сидел за рулем. Булар пытался завести разговор, но юноша отделывался короткими фразами. Нет, он работает здесь недавно. Да, господин Каларз – хороший хозяин. Нет, он никогда не слышал о замке Эверленд. Ехал он при этом очень уверенно, объезжая ямы, как будто знал их наперечет. На каждом повороте было слышно, как перекатывается зонтик – единственный груз в этом кузове.

Неожиданно они увидели на обочине автомобиль.

Андрей начал тормозить. Он не был в замке несколько месяцев, и возвращение туда беспокоило его. Но он ни минуты не раздумывал, когда хозяин поручил ему эту доставку. Эверленд по-прежнему притягивал его. За зиму он увидел Этель только раз, когда она приехала в лавку, чтобы выбрать краску – Андрей не сомневался, что для самолета. Николас ждал на улице, в машине. Андрей прятался на складе, пока хозяин обслуживал Этель. Она не торопилась. Он услышал, как она громко прочла названия красок:

– Синий кобальт, жженая умбра, желтый неаполитанский…

Другие названия она произносила шепотом, как стихи:

– Карамель, цвет бедра нимфы, амарантовый…

У Андрея закружилась голова, и вовсе не от запаха растворителя.

Когда Этель покинула магазин, он не удержался и выскочил из подсобки, чтобы взглянуть на нее. Ему показалось, что Николас, сидящий за рулем, в последнюю секунду его заметил. В глубине души Андрею, наверное, этого и хотелось. Этель с тех пор не приезжала.

Он вел фургон по эверлендской дороге, но к замку подъезжать не собирался. Никто не должен знать, что он все еще живет в этих краях.

Андрей снова сбавил скорость.

– Бедняги, у них случилась авария, – сказал Булар. – Объезжайте их и остановитесь.

Они были в десятках метров от автомобиля. Из него шел дым. Рядом стоял человек, с головой закутанный в пальто.

Андрей наклонился вперед, пытаясь разглядеть машину. На этой дороге подобные происшествия случались нечасто.

– Внутри тоже кто-то есть, – сказал Андрей.

– Вы уверены? – спросил Булар.

К заднему стеклу прижалось чье-то лицо. Фургон «Грегор Каларз» почти поравнялся с автомобилем.

– Вот это да! – вздрогнув, пробормотал комиссар. – Женщина с пальто на голове, которая нам машет… Это же Мэри!

Свою мать на заднем сиденье он не разглядел.

Андрей с силой нажал на газ, и фургон, пробуксовав несколько секунд, сорвался с места. Когда кабина поравнялась с дверцей автомобиля, из-под колес фургона на стекло выплеснулся целый фонтан грязи. Комиссар только успел заметить мечущийся за окном неясный силуэт.

– Вы что, ненормальный?! – заорал Булар.

Но Андрей только прибавил газу. Вдруг Мэри успела его узнать? Последние километры он проехал на бешеной скорости, не слушая упреков, которыми осыпал его Булар.

– Бедная женщина попала в отчаянное положение, стоит на обочине и ждет помощи! Вы дикарь, молодой человек! Я требую, чтобы вы вернулись!

Андрей высадил комиссара в конце аллеи, ровно в том месте, где оказался сам, когда приехал сюда несколько лет тому назад.

– Хам! Обливать женщин грязью! Зонты он развозит! Да вы хуже своего хозяина!

Он продолжал выкрикивать ругательства в адрес шофера, но фургон уже мчался обратно по другой дороге.

Тем временем в Эверленде все пребывали в страшном волнении. Отовсюду неслись крики. Замок обыскали снизу доверху. Заглянули даже в кусты гортензии. Но герцогиня будто испарилась.

Этель жалела, что была недостаточно бдительной.

– Я уверена, что ее похитили, – сказала она Скотту.

Тот вытаращил глаза. Он вспомнил истории о красавицах, похищенных драконами. Но кто станет похищать «красавицу», которой под девяносто? Престарелый дракон?

Этель выглянула из окна. Где теперь ее искать? Вдруг девушка заметила вдалеке фигуру – человек, казалось, плыл по аллее, безуспешно пытаясь открыть зонтик. Она пригляделась.

– Это он! Это Булар!

Она спустилась с лестницы и выбежала наружу. Комиссар ждал ее, стараясь держаться по возможности прямо. Его ботинки громко хлюпали при каждом шаге. Теперь Этель поняла: это Булар забрал свою мать.

– Что вы с ней сделали? Где она?

Комиссар не знал, что и думать.

– Она хотела вас защитить! – продолжала Этель. – Ей было страшно за вас. Я знаю, что она писала вам в Париж. Скажите, куда вы ее увезли?

Булар ничего не понимал. О ком она говорит? И тут он вспомнил о Мэри.

– Погодите! – сказал он, думая, что разобрался. – Вы ошибаетесь. Я никого не похищал. Это чистая случайность. Ее автомобиль попал в аварию, и она ждет помощи. Надо поехать туда и выручить ее.

Этель как будто не поверила, но все же направилась к машине. Булар последовал за ней.

– Да, она прислала мне письмо, – сказал он. – Никому не говорите об этом, Этель. Как вы узнали? Очень прочувствованное письмо. И я был тронут, не скрою. Но вы можете себе представить, чтобы я похитил женщину, как какой-нибудь кочевник? Я, комиссар Булар! Нет, я приехал не за этим.

– Бедная, под дождем, – бормотала Этель, – посреди дороги… Такая старенькая!

– Ну, не преувеличивайте, – возразил он, семеня сзади. – Я, конечно, гораздо моложе. Но она еще очень привлекательная женщина.

Этель остановилась. Неужели он говорит о своей матери?

– Простите, комиссар. Речь идет…

Булар наклонил голову, и вода со шляпы потекла ему на ноги.

– О чувствах… – сказал он. – Речь идет о чувствах.

– Но о чьих?

Он разволновался.

– О чувствах полицейского, ведь он тоже человек. А также о его сердце, которое бьется под орденом Почетного легиона и Военным крестом. А еще о…

– Но она…

– Мэри? Ну… Думаю, она поняла, что я так и останусь старым служакой-отшельником. У этой истории не будет продолжения.

Этель смотрела на него с таким изумлением, что Булар счел необходимым объясниться:

– Я скажу ей это другими словами, не бойтесь. Она поймет.

– Вы встретились в Эверленде только с Мэри?

– За кого вы меня принимаете? За сердцееда? Думаете, я обольстил всех ваших служанок?

– Вы никого больше не видели на месте аварии?

– Кажется, видел какую-то пассажирку на заднем сиденье, но в таких обстоятельствах…

– Тем лучше.

– Кто она?

– Это наша гостья. Мисс… Тертлдав[17]17
  От англ. turtledove – голубка, возлюбленная.


[Закрыть].

– Тертлдав?

– Да. Мы не знали, куда она подевалась.

Три последующих дня напоминали три акта водевиля. Во-первых, состоялась встреча комиссара и Мэри после разлуки. Это была долгая немая сцена с потупленными взорами и трепетом ресниц. К счастью, госпожа Булар подхватила простуду и теперь была прикована к постели в своей комнате. Мэри и остальных слуг предупредили, что герцогиня д’Альбрак ни в коем случае не должна знать о присутствии в замке комиссара. Мэри была страшно заинтригована. Но когда Этель объяснила, что герцогиню и Булара когда-то связывали очень близкие отношения, Мэри была потрясена.

– Не надо бередить старую рану, – сказала Этель.

Осознав себя соперницей герцогини, Мэри оценила всю серьезность положения. У нее даже походка изменилась. Она глубоко сострадала этой сломленной женщине и, как сторожевая собака, ревностно оберегала тайну.

Что касается Булара, то ему сказали, что гостья на втором этаже, мисс Тертлдав, больна и чрезвычайно заразна. Он не должен вступать с ней в контакт.

Все это превратило жизнь замка в хитросплетенный спектакль. Повсюду хлопали двери. Ночью по коридорам слонялись тени.

Но рядом с этим водевилем разыгрывалось совсем другое представление.

– Этель, я хочу поговорить с вами о Ванго.

После ужина комиссар вошел в маленькую библиотеку. Они остались одни. Этель хотела выйти, но он загородил ей проход.

– На этот раз, – сказал он, – я здесь ради его же блага. Обстоятельства изменились. У меня больше нет никаких подозрений насчет Ванго.

– Вы единственный, у кого они были.

– Мадемуазель, перед вами человек, которого преследуют.

– Бедняжка!

– Я выбрался из префектуры по канализационной трубе.

– Мои соболезнования.

– Вы слышите? По канализационной трубе!

– Охотно верю. Я даже чувствую этот запах. Пропустите меня, или я закричу. Ваш Ванго меня больше не интересует.

– Присядьте на минутку. И выслушайте меня.

– Я не люблю сидеть. Предпочитаю стоять или лежать.

– Этель, я приехал просить вас о помощи. Мне нужно увидеться с Ванго. Думаю, я знаю, кто его преследует. Я могу ему помочь, Этель. Он в опасности.

– В опасности? – спросила она. – Что-то не верится.

– Я знаю, что он знаком с неким Зефиро. Вам известно, кто такой Виктор Волк?

Она не ответила.

– Виктор Волк – убийца, – сказал Булар.

– Вы любите пугать девушек, комиссар.

– Ванго может помочь мне найти Виктора.

Этель предостерегающе подняла палец.

– Вот видите! Вы приехали сюда, чтобы использовать его.

– Нет.

– Пустите меня, я хочу спать.

– Зефиро пытался поймать Виктора, и теперь от его убежища на острове остались сплошные развалины. Я посылал туда человека. Его свидетельство однозначно: никто не выжил. Вот что ждет Ванго.

– Да, вы действительно любите пугать девушек.

Булар вздохнул.

– Назовите мне адрес или место, где он сейчас находится.

– Мои родители умерли, мой брат Пол сейчас, может быть, гибнет в бою за Испанию, и вы думаете, что, если бы я могла спасти Ванго, я бы этого не сделала?

Булар долго молчал. Он наблюдал за Этель, ловя малейшие перемены в ее лице. Он ни разу не пережил личной трагедии, страстного чувства, никогда не держал за руку женщину – если не считать девочки в Авейроне, когда ему было десять лет. Зато он хорошо изучил человеческую природу.

– Я уверен, что вы знаете, где он.

– Дайте мне пройти.

Комиссар Булар открыл дверь и сказал:

– Однажды он позовет вас на помощь, но будет слишком поздно. И вы вспомните обо мне.

Он снова посмотрел на нее.

– Вы вспомните обо мне.

И Булар отправился в свою комнату.

Этель видела, как он поднимался по лестнице в конце коридора. Она осталась в библиотеке. Каждый раз, когда она оказывалась одна, в ее душе словно открывались шлюзы. Страх, сомнение, одиночество – все эти чувства, обычно спрятанные внутри, теперь затопили ее, как река. Что она могла сделать? Да, она знала одно место в Нью-Йорке, на перекрестке, где в последнее время жил Ванго. Должно быть, он еще там.

Этель сомневалась до последней минуты, рассказывать ли об этом Булару. Через несколько недель она пожалеет о своем решении и будет сожалеть о нем еще долгие годы.

На следующее утро комедия развернулась с новой силой. Мэри плакала на кухне. Комиссару кто-то подсовывал письма под дверь. Он подбирал их, стоя на коленях прямо у порога.

Комиссару назначались свидания, на которые он не являлся, а в коридорах продолжалась игра в прятки. Однажды ночью кто-то начал во весь голос распевать арии Оффенбаха. К счастью, Булар спал очень крепко и не мог узнать голос своей матушки. Это был словно хор мадам Булар, герцогини д’Альбрак и мисс Тертлдав, и понадобилось целых пять человек, чтобы заставить старушку замолчать.

Когда комиссар уехал, появилась надежда, что в замке станет немного спокойнее.

Но Мэри заперлась в своей комнате, прихватив зонтик, который забыл комиссар. Ее рыдания были слышны даже на чердаке. Герцогиня д’Альбрак пела, стараясь их заглушить. Этель колотила в дверь Мэри. Она боялась, что горничная заколется этим зонтом, как Дидона[18]18
  По преданию, царица Карфагена Дидона покончила с собой, бросившись на меч, из-за измены своего возлюбленного Энея.


[Закрыть] – мечом отвергнувшего ее возлюбленного.

Два дня спустя, утром, Мэри вышла из комнаты. Она принесла герцогине чай с молоком, намазала маслом тосты.

Занавес упал. Волнения в замке улеглись, но в душе Этель нарастала тревога.

18
Кровь и честь

Берлин, Германия, 25 марта 1937 г.

Хуго Эккенер решил срезать путь и пошел через зоологический сад. Это было время младенцев, нянь и стариков, которые грелись на солнце в окружении цветущих нарциссов. Вся остальная Германия работала. Было одиннадцать часов утра.

Командир Эккенер остановился, чтобы посмотреть на сборку вольера. Он внимательно наблюдал, как решетки соединяют вместе. Ему всегда было интересно, что происходит вокруг. Сварка старой клетки, полет воробья, полог, закрывающий колыбель, – его могло вдохновить все что угодно. Огромный дирижабль «Гинденбург» летал всего лишь год, а в голове Хуго Эккенера уже появились новые проекты.

В это утро его взгляд незаметно скользнул с металлического кружева вольера на молодого человека в фуражке, который чего-то ждал неподалеку, засунув руки в карманы. Эккенер уже видел его вчера на другом конце города. Власти частенько вели за ним слежку, но обычно ее не поручали желторотым мальчишкам. Эккенер направился к кирпичному павильону. Молодой человек последовал за ним. Командир всерьез разозлился. Ему назначили встречу в близлежащем кафе, и у него не было ни малейшего желания привести туда за собой эту пиявку.

Он вошел в павильон рептилий. Здесь пахло протухшим мясом. На дорожках никого не было. Меланхоличный удав, свернувшись кольцами, спал за стеклянной перегородкой. Хуго Эккенер торопливо пересек помещение, выбрался через пожарный выход между двумя вивариями с ящерицами и бесшумно прикрыл за собой дверь. Из-за кошмара, в котором пребывала его страна, он, уже почти семидесятилетний старик, все еще играл с властями в кошки-мышки. Диктатура держит людей в форме. Он все больше склонялся к этой мысли.

Отдышавшись, он приметил трех мамочек с колясками. Вот кто ему нужен! И Эккенер пристроился к ним. Ускользнув таким образом от слежки, он стал заглядывать в коляски, изображать «дедушку», расточать улыбки дамам и, наконец, показал фокус, демонстрируя, как на монете в две рейхсмарки под орлом то исчезает, то появляется свастика.

– Хоп!

Одна из женщин, подумав, спросила, не он ли тот самый господин с дирижаблем.

– Я?

Он долго отнекивался, уверял, что его часто об этом спрашивают, что знаменитый командир дирижаблей гораздо старше и волос у него на голове гораздо меньше. Нет, если говорить начистоту, он торговый агент, занимается сигарами. И Эккенер достал одну из кармана.

– Вы на него так похожи!

– Пожалуй, немного. Но у него нос потолще, вам не кажется?

Командир проводил этот мирный караван, пахнущий миндальным молоком, до живой изгороди, обогнул ее, помахал мамочкам и закурил. Когда он подходил к чугунным воротам, «хвоста» уже не было.

Эккенер пересек улицу и вошел в почти пустое кафе.

Один-единственный посетитель сидел за столиком и читал газету. Это был его товарищ Эскироль, парижский врач.

Хуго Эккенер смотрел на него и вспоминал, как однажды зимним вечером они впервые встретились в кафе на улице Паради; еще там был Зефиро и Жозеф-Жак Пюппе, боксер-парикмахер с Берега Слоновой Кости. Война подходила к концу, и появилась надежда, что теперь все будет иначе. Но они ошибались. Наоборот, с тех пор каждая их встреча означала, что миру по-прежнему угрожает опасность.

Эккенер сел напротив своего друга.

– Ты читаешь по-немецки, доктор Эскироль?

Тот опустил газету.

– Нет, я смотрел вот на это.

Он показал фотографию рейхсканцлера Гитлера с ребенком на руках. Эккенер даже не взглянул на нее. Он горячо пожал Эскиролю руку.

– Сколько лет прошло? – спросил Эккенер, выпуская облако сигарного дыма.

– Два года, не меньше.

– Где сейчас господин Пюппе?

– На Лазурном Берегу, работает над своим загаром.

Эккенер подозвал официанта. Они заказали горячий шоколад и молча посмотрели друг на друга сквозь дымовую завесу.

– Мне всегда становится страшно, когда ты просишь о встрече, – сказал Эккенер.

Эскироль улыбнулся.

– Есть новости о Зефиро? – спросил командир.

– Абсолютно никаких.

Эккенер всегда беспокоился о Зефиро.

– Тогда что?

– А ничего, – сказал Эскироль. – Париж в порядке. Пациенты тоже. Я лечу премьер-министра, и он передает тебе привет.

– Очень любезно с его стороны, – недоверчиво протянул Эккенер.

– Я просто хочу попросить тебя о маленькой услуге.

Командир Эккенер раздавил в пепельнице свою сигару. Каждый раз речь шла о какой-нибудь «маленькой» услуге. Им принесли шоколад. Взбитые сливки клубились над краями чашек.

– Я сейчас готовлю к поездке одного пациента, – сказал Эскироль.

Эккенер молча смотрел на друга.

– Его должен принять на лечение мой коллега за границей. В Америке. Этот пациент не переносит морских путешествий.

– Сочувствую.

– Это очень большой человек.

Эккенер не понимал, что это значит. Он как-то разбил нос одному «большому человеку», который вздумал тайком курить на «Графе Цеппелине».

– «Большой» в каком смысле? – спросил командир. – Не пролезает в дверь?

Эскироль попробовал шоколад и сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы он полетел на твоем «Гинденбурге».

– Когда?

– Первым же рейсом в Нью-Йорк.

– Сейчас туда рейсов нет.

– А когда будут?

– Третьего мая. Вылет из Франкфурта.

– Тогда он подождет до третьего мая.

– Ты же говорил, что он серьезно болен.

– Его болезнь подождет.

Не спуская глаз с друга, Эскироль облизал палец, измазанный шоколадом.

– Я знаю, что у тебя появилась новая четырехместная каюта с окном, – сказал Эскироль. – Этого господина сопровождают двое, и он хочет, чтобы они были рядом.

– А он не хочет, чтобы я тоже был рядом – в его ванной комнате? В нижнем белье?

– Нет.

– Ну что ж, очень кстати. Меня даже не будет на борту.

– Как так? – воскликнул Эскироль.

Эккенер старательно намазал булочку маслом.

– Я как раз уеду в Австрию. Командовать дирижаблем будет Макс Прусс.

Доктор Эскироль уселся поглубже в кресло.

– Этот господин Вальп, которого я лечу, – сказал он, – мечтает пожать тебе руку.

– Прости?

– Он не поднимется на борт, пока не пожмет тебе руку.

– Ты шутишь?

– Нет.

– В таком случае надеюсь, он не заразен.

С решительным видом Эккенер протянул Эскиролю нож для масла и обнажил правое запястье.

– Режь. Потом отдашь ему, пусть пожмет.

– Брось шутить, командир. Дело и вправду очень серьезное.

– Вот это меня и беспокоит. Если дело серьезное, то, боюсь, я не смогу тебе помочь.

И Эккенер замолчал, глядя на друга.

Доктор чуть отодвинулся от него вместе с креслом и сказал:

– Я видел фотографии с ваших Олимпийских игр.

Хуго Эккенер помешивал ложечкой шоколад. Эскироль продолжал:

– Сто тысяч зрителей на стадионе дружно, как один человек, вскидывают руки, приветствуя дирижабль… Это был пик твоей славы, разве нет?

В августе 1936 года Олимпийские игры в Берлине стали триумфом Гитлера и дирижабля «Гинденбург». Цеппелин, украшенный нацистскими символами, пролетел над стотысячной толпой.

– Замолчи, Эскироль.

– Почему я должен молчать?

– Гитлер хотел, чтобы дирижабль носил его имя…

– «Адольф» – очень подходящее имя для дирижабля.

– Я не разрешил. Но надо было как-то смягчить отказ. Знал бы ты, как я ненавидел тогда эту власть!

– Смягчить отказ! – ухмыльнулся Эскироль.

– Перестань. Ты все прекрасно понимаешь.

– Нет, не понимаю. Я прошу тебя всего лишь пожать руку этому человеку. Я заплачу за него и за его друзей. И за свою каюту тоже.

– За свою?

– Я буду жить в ней с Жозефом Пюппе.

Эккенер изумленно уставился на Эскироля.

– Он тоже болен? Прямо эпидемия какая-то.

– Он никогда не был в Нью-Йорке. Я покажу ему город.

– Очень мило.

Эккенер вздохнул. Что затеяли его друзья? Он побарабанил пальцами по столу. Эскироль огляделся по сторонам. В кафе по-прежнему никого не было. Две официантки обедали недалеко от входа.

– Снаружи тебя поджидает друг, – сказал Эскироль.

Эккенер не шевельнулся.

– Где?

– Он пришел следом за тобой. И сел на скамейку напротив окна. Парень в морской фуражке.

– Сколько лет?

– На вид нет и двадцати.

Хуго Эккенер выругался и, обернувшись, подозвал одну из официанток.

– Возьмите за шкирку вон того мальчонку и приведите сюда!

Через несколько минут юношу поставили перед ними. Он вытянулся по стойке смирно, слегка покачиваясь взад-вперед.

Эккенер собрал куском булочки остатки шоколада со дна чашки.

– А ну убирайся отсюда вместе со своей фуражкой, и чтобы я тебя больше не видел.

– Есть, командир.

– Кто тебя послал?

У парня забегали глаза.

– Кто тебя послал? – заорал Эккенер.

Доктор Эскироль внимательно наблюдал за этой сценой.

– Я… сам пришел, командир.

Эккенер сложил свои сильные руки на коленях.

– Как ты сказал?

– Я пришел сам.

– И что ты от меня хочешь?

– Полететь с вами, – ответил юноша.

– Мне никто не нужен. Вон отсюда!

– У меня для вас письмо.

Хуго Эккенера словно толкнули в грудь. Много лет назад один мальчик сказал эти же слова: «У меня для вас письмо» – и достал рекомендательное письмо от отца Зефиро.

– Давай его сюда.

Парень расстегнул куртку, приоткрыв на несколько секунд шерстяную подкладку с узором из свастик. Он вынул из внутреннего кармана лист бумаги, сложенный треугольником.

Хуго Эккенер повертел письмо в руках и развернул его.

На листочке было всего несколько слов. Но Эккенер читал их довольно долго. Он взглянул на юношу.

– Как тебя зовут?

– Шифт.

– Откуда у тебя такое имя?

Парень начал тараторить слова одной нацистской песни. Там говорилось о «сплоченных рядах» и «коричневых батальонах».

– Ясно. Спасибо, – прервал его Хуго Эккенер.

– Я на вашей стороне, – сказал Шифт.

Он достал из кармана кинжал. Эскироль привстал, но командир знаком велел ему сесть. Он взял кинжал из рук юноши. На рукоятке были выгравированы слова «Кровь и честь» – девиз гитлеровской молодежи.

– Видите, я с вами.

– Да. А теперь убери это.

Тут Шифт начал читать новые стихи.

– Замолчи.

Эккенер вынул свою визитную карточку. Эскироль подавленно наблюдал за ним. Записывая что-то на картонке, командир продолжал говорить, как врач, составляющий предписание пациенту.

– Что ты умеешь делать, Шифт?

– Все.

– Ты можешь таскать тяжелые вещи?

– Да.

– Поезжай на франкфуртский аэровокзал. Знаешь, где он?

– Да.

– Покажешь мою записку господину Клаусу. Он найдет тебе работу. Поезжай прямо туда, договорились?

– Да.

– Нигде не задерживайся. Сразу садись в поезд. А потом спросишь господина Клауса и останешься там.

Юноша взял карточку, щелкнул каблуками и вышел. Кинжал с надписью «Кровь и честь» остался на столе.

Эккенер проводил мальчика взглядом. Ему казалось, что он вернулся на несколько лет назад и видит уходящего Ванго.