Текст книги "Принц без королевства"

Автор книги: Тимоте де Фомбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

20
Напиши мне, что с ним все в порядке

Франкфурт, 3 мая 1937 г.

– Спи, Гинди, поспи еще немного.

Шифт катил перед собой тележку с пустыми баллонами. В ангаре суетились механики. Висящий над ними «Гинденбург» уже проглотил свои двести тысяч кубометров водорода. Шифт неотрывно смотрел на него. Туловище дирижабля округлилось. Это был настоящий великан длиной с дюжину теннисных кортов. Внутри он был цвета белесой пудры. Шифт разговаривал с ним с утра до вечера, беззвучно шевеля губами. Он обращался к нему, как к другу, – Гинди.

– Спи себе до вечера…

Хуго Эккенер попросил Шифта разговаривать про себя. Юноша старался изо всех сил. Он усердно работал и держался в тени. Чтобы насытить Гинди, нужны были сотни газовых баллонов. И Шифт целыми днями подвозил их к дирижаблю.

Рабочие проводили предполетный осмотр. Двое или трое еще висели внутри на тросах под сводом дирижабля.

Вылет «Гинденбурга» в Америку был назначен на вечер. В начале сезона он уже пересекал Атлантику, совершив несколько перелетов в Бразилию. За зиму в дирижабле обустроили еще двенадцать кают. Рейс в Нью-Йорк был первым из запланированных на 1937 год. Билеты еще оставались, зато на обратный рейс мест уже не было. «Гинденбург» теперь мог поглотить больше семидесяти пассажиров и почти столько же членов экипажа. Настоящий людоед!

Мимо прошел капитан Прусс, и Шифт со своей тележкой встал как вкопанный. Разинув рот, он пожирал глазами золотые нашивки на рукаве капитанского кителя. Помощник, как всегда, на ходу перечислял капитану нерешенные проблемы. Вышел из строя кухонный генератор, стюарды не могут толком застелить койки, погрузка на борт тысяч тонн воды идет очень медленно, жена главного инженера вот-вот родит…

– Какого ответа вы от меня ждете? Найдите замену инженеру или увезите его жену!

Помощник записывал за шефом.

– Лучше скажите мне, что метеосводка не обещает грозу, – пробурчал Прусс.

– Сегодня точно нет. Но вот рояль…

– А что с ним не так? – В голосе капитана снова послышалось раздражение.

На верхней палубе в салоне по правому борту стоял рояль из алюминия, обтянутый ярко-желтой кожей. На таком рояле можно было безбоязненно играть Шуберта с задором обитателей Островов Зеленого Мыса или острова Эллис[20]20
  Остров Эллис неподалеку от Нью-Йорка был самым крупным пунктом приема иммигрантов в США с 1892 по 1954 год.


[Закрыть].

– Настройщик ждет у двери, а я не знаю, что делать. Вы просили его…

– Я? Я ни о чем его не просил! – возразил капитан Прусс. – Вы думаете, мне больше нечем заняться? Он не расстроен, этот рояль?

– Я в этом не разбираюсь, но когда я играю…

Помощник изобразил игру и фальшиво запел ноктюрн.

– Ладно, – сказал Прусс. – Скажите ему, пусть настроит.

Шифт шевелил губами, уставившись на золотые капитанские галуны.

– Этот парень все еще здесь? – спросил Прусс, заметив юношу.

– Это протеже командира.

– Хайль Гитлер! – отчеканил Шифт, вскинув правую руку.

Прусс прошел мимо.

– Кажется, командир Эккенер у себя в кабинете?

– Кажется, так, капитан.

– А я полагал, что он должен быть в Австрии на совещании.

– Не могу знать.

Они ушли. Шифт покатил тележку к выходу.

В восемь вечера к аэродрому, расположенному в пустынной местности, с разных сторон подъехали два автомобиля. Первый – черный, немецкого производства со швейцарскими номерами. Второй – большой ярко-красный «бугатти» – на ходу косил траву своим низким бампером.

Машины остановились на почтительном расстоянии друг от друга. Шум двигателей затих, и наступила тишина.

Из первого автомобиля вышли двое мужчин. Каждый держал правую руку под пиджаком у левой подмышки и не спускал глаз со второй машины, готовый в любую секунду открыть огонь. Дирижабль уже вывели из ангара, и он так засверкал под лучами вечернего солнца, что был виден по крайней мере за километр.

Из красного автомобиля целую минуту никто не выходил. Двое напротив ждали. Изредка они обращались к кому-то в своей машине. Они не хотели показывать, что нервничают. Внезапно дверцы «бугатти» распахнулись. Первым вышел водитель. Это был пожилой мужчина в шоферской ливрее и белых кожаных перчатках. Его черные ботинки блестели так, будто он усердно чистил их последние два часа. Шофер держался солидно, его лицо было абсолютно непроницаемым. Ему даже не требовалось открывать рот, по всему было видно, что он англичанин.

Следом за ним появился второй мужчина. Эскироль был само воплощение элегантности: удлиненный пиджак, полосатые брюки из натурального шелка. Он поигрывал шляпой с пурпурной лентой. Черные волосы, слегка смоченные туалетной водой с тончайшим ароматом, серебрились на висках.

Доктор Эскироль опирался о дверцу, слегка заслоняясь рукой от солнца. Стояла тишина. Мушки беззвучно летали в вечернем свете. Лишь время от времени слышался скрип остывающего двигателя.

Наконец появился третий. Это был чернокожий мужчина невысокого роста, с такими массивными плечами, что они с трудом пролезли в открытую дверцу. Одет он был как андалузский принц. Изумрудный пиджак с сиреневыми лацканами, жемчужного цвета жилет, широченный, небрежно завязанный черный галстук, брюки, обшитые золотом. Возможно, Жозеф Пюппе слегка перестарался. Но ему было велено не скупиться на расходы, и он честно выполнил приказ.

На носу у него красовались темные очки в черепаховой оправе, на каждой руке – по три кольца, а резная рукоять трости была выполнена в виде воробья. Итальянские туфли из цельных кусков кожи были надеты на босу ногу. Запястье обхватывал шнурок от правой боксерской перчатки, в которой он провел последний поединок. Тот самый, на арене Буффало в Монруже: он отправил в нокаут одного американца и после этого завершил свою карьеру. Жозеф Пюппе походил на принца, но на принца современного, одетого по последней моде: на левой руке – узкие часы, какие носят женщины, на локтях – бархатные нашивки, в манжетах – палисандровые запонки, а на черных подтяжках – зажимы из слоновой кости, которые промелькнули под его жилетом, когда он облокотился на кузов автомобиля.

Эскироль направился к черной машине. К доктору подошел один из вооруженных мужчин. Эскироль поднял руки. Его тщательно обыскали.

– И вы двое тоже! – приказал охранник.

Пюппе и шофер также подверглись досмотру.

Охранник вернулся к автомобилю и открыл заднюю дверцу.

Из машины вышел человек и зашагал навстречу Эскиролю и Пюппе. На нем был скромный, если не сказать унылый костюм, который никак не вязался с нарядами двух щеголей. Мужчина выглядел настороженным.

– Где господин Эккенер?

– Господин Вальп, у командира возникли сложности. Его с нами нет.

– Я приехал разговаривать с Эккенером, – сказал Вальп.

– Я не смог вас предупредить. Командира сегодня не будет на «Гинденбурге».

Венсан Вальп вынул из кармана носовой платок и прижал его к губам.

– Вы… заставили меня приехать из Женевы просто так?

– Конечно, нет, – возразил Эскироль. – Вы знакомы с боксером Жозеф-Жаком Пюппе?

– Думаю, да, – ответил тот, глядя на андалузского принца.

– Он здесь по той же причине, что и вы. Участвует в крупной сделке. Но у него есть сомнения. Перед тем как заключить ее, он хочет встретиться с Эккенером.

Пюппе улыбнулся и уточнил:

– Это не сомнения, доктор, вы преувеличиваете. Но я видел всего лишь подпись Эккенера внизу страницы. Мне надо пожать ему руку, чтобы доверять. К тому же я вложил в эту сделку много золота – столько же, сколько весят оба ваших телохранителя, господин Вальп. Я такой же, как вы. Я должен совершенно точно знать, на что иду.

Вальп обернулся, чтобы прикинуть вес своих охранников. Стало быть, речь шла о трехстах килограммах золота. Теперь он глядел на Пюппе с большим уважением.

А Пюппе улыбался, потому что знал: все его золото – это лучик солнца, который только что упал на его ботинки. Даже ножницы в парикмахерском салоне, где он работал, и те ему не принадлежали.

Однако Пюппе поручили сыграть роль богатого отставного боксера, вкладывающего деньги в подпольную торговлю оружием. И Пюппе справился с ней великолепно.

– Вы сможете встретиться с командиром Эккенером, господа, – объявил Эскироль. – Он не летит с нами в Нью-Йорк, но ждет вас в своем кабинете.

Прошло несколько секунд, и Венсан Вальп сложил платок, а Пюппе сунул под мышку трость с воробьем на рукоятке. Они расселись по машинам, которые медленно, словно траурный кортеж, поехали к «Гинденбургу».

В первом автомобиле Эскироль обратился к шоферу:

– Гарри, когда вы нас высадите, возвращайтесь в Монте-Карло…

– Да, месье.

– И поблагодарите еще раз госпожу Соланж.

Вдова посла госпожа Соланж была клиенткой салона Жозефа Пюппе. Она одолжила ему свой красный «бугатти» вместе с шофером Гарри в обмен на набор из двадцати шампуней.

Эскироль впервые рисковал так безоглядно: даже Эккенер ничего не знал об этой затее. И теперь нужно было импровизировать.

У трапа дирижабля их ждала неприятная сцена. Одна пассажирка из Италии вдруг обнаружила, что ей придется заплатить пять марок за каждый килограмм багажа из пятнадцати сверх нормы. Она утверждала, что ее никто об этом не предупредил. Стюардесса Имхоф – единственная женщина в экипаже – пыталась ее успокоить. Но дама утверждала, что она весит на двадцать килограммов меньше большинства пассажиров, и в доказательство тыкала пальцем в госпожу Климан, супругу богатого промышленника, производителя мотоциклов.

Тем временем бессменный метрдотель цеппелина Кубис метался по салонам, проверяя, все ли в порядке. Было почти четверть девятого. Через несколько минут пассажиры начнут подниматься на борт.

Один из молодых поваров, Альфред, расставлял на столиках цветы. Кубис заметил, что он прихрамывает. В коридорах сновали грузчики и разносили багаж по каютам. На лестнице пахло лилиями. Кубис застал одного из стюардов сидящим на табурете перед роялем.

– Что ты делаешь?

Вернер вздрогнул и уронил стопку полотенец, которые должен был разложить в ванных комнатах.

– Он не играет, – объяснил Вернер.

– Кто?

– Рояль.

Кубис подошел и взял аккорд. Рояль отозвался нестройным шумом.

– Где настройщик?

– Наверное, уже ушел.

Кубис снова нажал на несколько клавиш.

– Поработал он паршиво.

– Хотите, я его найду?

– Конечно, нет. Займись лучше полотенцами.

Кубис взглянул на часы. Звать другого настройщика было некогда. Он займется этим по возвращении. Метрдотель не так уж расстроился, что путешествие пройдет без рояля: он знал, что на борту будет капитан Леман. Тот любил проводить время за аккордеоном. И за роялем. К радости пассажиров и к несчастью для Кубиса. Еще прошлой зимой метрдотель яростно сопротивлялся появлению рояля на дирижабле.

Через минуту Кубис спустился по трапу навстречу пассажирам. Он поздоровался с каждым. Не хватало еще пятерых. Они не воспользовались гостиничным автобусом и должны были приехать своим ходом. Кубис велел увезти валявшуюся на виду тележку с пустыми баллонами, которая пугала одну пассажирку с тремя детьми.

– Отойди от нее подальше, Ирен, – сказала она старшей дочке.

– Это пустые баллоны, мадам, – объяснил стюард.

Никто не стал сообщать этой женщине, что во время полета у нее над головой будет в сто раз больше взрывоопасного газа. Соединенные Штаты запретили продавать немцам гелий, и тем приходилось рисковать. Водород немного легче гелия, но чрезвычайно легко воспламеняется. Из суеверия на борту почти не говорили об этой угрозе. Впрочем, на заводе Цеппелина очень давно не было серьезных аварий.

Люди торопливо поднимались по трапу. Капитан Леман, на сей раз летевший простым пассажиром, беседовал в сторонке с какой-то парой.

При этом он явно играл на публику. Говорили, что это журналисты из Берлина, которые пишут о нем книгу. Леман становился все более значимой фигурой в командном составе дирижаблей – у него не было такой стойкой аллергии на нацистов, как у Эккенера.

Внизу у трапа среди других пассажиров стоял Джозеф Спа, американский акробат, завершавший свое европейское турне. Несколько минут назад он выскочил из такси вместе со своей собакой Уллой. Он рассказывал о себе какому-то шведу в черном пальто и шляпе. При этом то и дело вставал на пуанты. Он опоздал на корабль, отплывший из Гамбурга, и, поскольку его очередное выступление должно было состояться уже на следующей неделе, ему пришлось выложить несколько сотен долларов за пропуск в небо…

Хуго Эккенер находился в своем кабинете и смотрел в окно, из которого был хорошо виден дирижабль.

– Нет, я не беспокоюсь, так что и тебе не о чем волноваться. Через три дня ты все поймешь.

Эккенер обращался к кому-то сидевшему в тени. Он нервно развернулся и направился к выходу. Не успел он коснуться двери, как та вдруг широко распахнулась. На пороге стоял молодой судовой врач, доктор Рюдигер. Лицо его было багрового цвета.

– Курт?

– Командир, здесь какие-то люди говорят, что у них с вами встреча.

– Вы даже не стучитесь, Курт? Это что, новый порядок?

– Но они сейчас…

Из-за его спины выглянул Эскироль. Эккенер отстранил Рюдигера.

– Я так и думал, что это ты. Вот она, пресловутая французская вежливость.

Когда же за врачом неожиданно возник Пюппе в сногсшибательном наряде, Эккенер потерял дар речи. Эскироль поспешил взять ситуацию под контроль. Он торопливо заговорил:

– Командир, вот я и приехал, как мы договаривались. Может, опоздал на пару минут. А это наши друзья, я вам о них рассказывал.

В кабинет следом за Пюппе вошли трое мужчин.

– Вы знаете, как эти люди важны для нас. Прежде всего, позвольте представить: господин Венсан Вальп, о котором мы с вами так много говорили в Берлине.

Эккенер посмотрел на Эскироля, бросавшего на него умоляющие взгляды, и пожал протянутую руку Вальпа.

– Очень рад, – сказал тот.

– Ну да, мой друг говорил мне о вас, – пробормотал Эккенер. – Не знаю, насколько он хороший доктор, но при необходимости вы всегда можете обратиться к господину Рюдигеру, нашему судовому врачу.

Маленький Рюдигер утвердительно кивнул головой.

– Надеюсь, что долечу до Нью-Йорка в добром здравии, – удивленно сказал Вальп.

– Будем надеяться, – сердечно ответил Эккенер. – В любом случае вас ждет прекрасная каюта. И совершенно новая. Я знаю, что вы летите с сопровождением.

И он принужденно улыбнулся двум «гориллам», стоящим позади.

– Думаю, нет нужды представлять вам великого чемпиона Жозеф-Жака Пюппе. И для вас не секрет, что теперь он наш партнер в грандиозном предприятии, которое… о котором вам известно.

Эккенер ничего не понимал. Пюппе с сияющей улыбкой тряс его руку. Командир открыл было рот, но Эскироль молниеносно перехватил инициативу:

– Вы, конечно, следили за карьерой нашего друга, за его поединками…

Эккенера так и подмывало рявкнуть: «Что это за чертов балаган?!»

Тем временем Пюппе стискивал ему пальцы, а Эскироль продолжал заливаться соловьем:

– Да! Вы, несомненно, помните его в апогее славы, командир. Если я вам скажу…

– А я его знаю, – послышался голос в глубине комнаты. – Я его уже видела.

В кресле Эккенера за письменным столом сидела молодая особа, которую никто до сих пор не замечал.

Пюппе наконец выпустил руку Эккенера.

– Я очень хорошо его запомнила, – добавила юная незнакомка.

Командир медленно массировал себе кисть.

– Я не успел представить вам мадемуазель…

Этель поднялась. Эккенер пояснил:

– Мы как раз спорили, когда вы появились со всем вашим…

– Со всем нашим уважением, – веско заключил Эскироль, подходя к Этель.

Но девушка смотрела только на Пюппе.

– Мадемуазель летит этим же рейсом, – сказал командир Эккенер. – Она только что приехала и сообщила мне об этом. Это моя крестница. Она летит в Нью-Йорк, чтобы отыскать…

Он замешкался.

– Отыскать моего жениха, – закончила Этель.

Сегодня решительно все заканчивали за командира его мысли.

– Да, господин Пюппе, я вас сразу узнала, – прошептала она, улыбаясь.

Эккенер нахмурил брови.

– Я видела вас в Лондоне, на стадионе Холборн, – продолжала Этель. – Мне было пять или шесть лет. Отец водил меня на бокс.

Они поприветствовали друг друга. В это время Венсан Вальп потянул Эскироля за руку и тихо сказал:

– Мы договаривались о встрече с Эккенером наедине.

– Конечно, так и будет, – уверил его Эскироль. – Командиру это очень важно.

Он шагнул к Эккенеру и остановился, прислушиваясь. С «Гинденбурга» донесся сигнальный гудок. Для Эскироля он прозвучал как колокольный звон, возвестивший о перемирии; как боксерский гонг, останавливающий избиение. Он почувствовал себя солдатом, узнавшим, что война окончена; осужденным, получившим помилование. Пора было уходить.

– Боже мой, – воскликнул Эскироль, взглянув на небо. – У нас больше нет ни минуты! Цеппелин сейчас взлетит!

И он с расстроенным видом, но ликуя в душе, повернулся к Вальпу:

– Мне ужасно жаль.

Следующие две минуты прошли в полной сумятице.

Все разом двинулись к двери. Маленький Рюдигер столкнулся с охранниками Вальпа. Эккенер попытался схватить Эскироля за шиворот, чтобы получить объяснения разыгранному здесь спектаклю, но тот сумел вывернуться. Венсан Вальп что-то бормотал сквозь зубы.

Одна лишь Этель немного задержалась.

Эккенер проводил ее до конца коридора.

– Напиши мне, когда его найдешь! – крикнул он вслед.

– Да, напишу.

– Напиши, что с ним все в порядке.

Трап вот-вот должны были убрать. Все бежали по полю.

Этель поднялась на борт последней. Отдали швартовы, и дирижабль взлетел.

21
В курительной комнате

«Гинденбург» походил на роскошный отель в межсезонье: на его борту расположились всего тридцать шесть пассажиров, хотя он мог вместить вдвое больше. Путешественникам казалось, что они очутились в весеннем Довиле или Сан-Ремо, где курортников мало и гостиницы пустуют. Зонтики от солнца сложены, почти все столики свободны, а хозяин отеля и пляжа находит время поболтать с немногочисленными постояльцами. Экипаж из шестидесяти одного человека усердно выполнял привычные обязанности. Повара с легкостью обслуживали три дюжины пассажиров. Поэтому, когда за два часа до вылета неожиданно появилась Этель, Эккенер без труда нашел для нее свободную каюту.

Расставшись с Кротихой в Париже, Этель решила, что ей будет гораздо удобнее поехать во Фридрихсхафен и улететь на цеппелине, чем плыть на корабле.

Она надеялась выиграть несколько дней, но в итоге потратила много времени впустую. На второй день пути ее автомобиль потерял управление, съехал в кювет и перевернулся. В соседней деревне ей обещали, что машину отремонтируют быстро, но прошло два дня, а Этель все еще томилась в отеле «Золотой лев», ожидая чуда, которое так и не случилось. Отель пустовал и, как нарочно, принадлежал владельцу той самой автомобильной мастерской. На отремонтированной машине ей удалось доехать до конца улицы. Там мотор опять забарахлил. Она бросила свой многострадальный «нейпир-рэйлтон» и пересела в поезд.

Прибыв во Фридрихсхафен, она обнаружила, что ангары пусты. У «Графа Цеппелина» была промежуточная посадка в Бразилии, а «Гинденбург» вылетал на следующий день из Франкфурта. Она снова села в поезд и приехала во Франкфурт как раз вовремя. Этель потеряла в общей сложности неделю.

Эккенер встретил ее очень тепло.

Этель показала ему телеграмму Ванго. Голубой листок с тремя словами:

Срочно. Приезжай. Ванго.

Он снова и снова перечитывал эти три слова, а потом заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно:

– Милая Этель, он храбрый юноша. И привык сам выпутываться из передряг.

Этель знала это; именно потому телеграмма и встревожила ее. Если уж «храбрый юноша» просит о помощи, значит, он в отчаянии. Эккенер распорядился выделить девушке каюту. Ему сообщили, что еще два билета купили путешественники, неожиданно прибывшие из Норвегии. Если немного повезет, дирижабль будет укомплектован.

Поднявшись на борт, Этель обнаружила, что каюты «Гинденбурга» занимают два этажа. Наверху было пятьдесят спальных мест. К ним добавили еще двадцать на нижнем уровне, по левому борту. Ее поселили в каюте прямо над лестницами верхней палубы. Войдя к себе, Этель легла и тут же заснула. Было девять часов вечера. Она проснулась в полночь, сполоснула лицо над умывальником, еще раз взглянула на телеграмму, приколотую к зеркалу, и вышла из каюты.

Она чуть не заблудилась. Внутри дирижабль был совсем не похож на маленький семейный пансион, каким ей запомнился «Граф Цеппелин». «Гинденбург» больше напоминал флагманский корабль. Каюты находились в центре гондолы, с двух сторон их огибали две красивые застекленные прогулочные палубы. В салоне не было ни души. Казалось, все спали. Этель увидела рояль и нежно провела по нему рукой. На пюпитре лежала карточка с надписью «Неисправен». Несмотря на это предупреждение, Этель решила нажать на клавишу. Си-бемоль отозвался замогильным стоном, фа-диез прозвучал не менее ужасно. Девушка пошла дальше. Открыв какую-то дверь, она оказалась в комнате с картинами на стенах. Здесь пассажиры могли читать и писать письма. Этель обнаружила, что бодрствует не она одна. За маленьким столом сидел мужчина и рассматривал фотографии в газете. Он поднял глаза и спустил очки на нос. Этель знаком попросила его не беспокоиться и пошла прямо к большому наклонному окну. Было пасмурно и темно. Лишь кое-где на земле виднелись светящиеся точки.

Этель хотелось, чтобы на дирижабле полностью погасили свет. Тогда она смогла бы любоваться ночью. Она помнила тот вечер, когда они с Ванго следили за двумя огоньками фар, которые перемещались под ними, далеко внизу. Это было во время кругосветного путешествия в 1929 году, они тогда пролетали над Россией. Ванго сидел у окна «Графа Цеппелина» и сочинял об этих огоньках разные истории. Два велосипедиста посреди ночи на сельской дороге. Они наверняка возвращались домой с какого-нибудь праздника. Ванго придумал им имена. Девушку звали Елена. Она ехала немного впереди, юноша за ней. Когда огоньки перемещались быстрее, Ванго говорил, что они спускаются с горы, и просил Этель прислушаться. Он уверял, что слышит задорные возгласы летящих вниз велосипедистов. А потом огоньки сбавляли скорость, сближались и замирали на месте. Этель смотрела на Ванго. Огоньки гасли.

– А что теперь? – спрашивала Этель.

Ванго улыбался.

– Что происходит теперь? – настаивала она.

Но он не отвечал.

Этель отвернулась от окна и подошла к мужчине за столиком. Он заснул над газетой, прижавшись щекой к фотографии, на которой подводная лодка таранила пакетбот. Девушка потушила его лампу и вышла из комнаты.

Этель упрекала себя, что не поехала к Ванго раньше. Она хотела, чтобы у него было время разобраться в прошлом и однажды он вернулся к ней освобожденным. А пока безропотно ждала, вкладывая всю душу в ремонт маленького самолета, на котором разбились ее родители. Иногда ей казалось, что она сама придумала все грозившие ей опасности, чтобы как-то объяснить отсутствие Ванго. Стремясь защитить юношу, она перестала ему писать и попросила его о том же. Но каждое утро она вырывала из рук Мэри почту, втайне надеясь увидеть на конверте знакомый почерк.

Этель спустилась по трапу и прошла мимо своей каюты. На нижней палубе царила гораздо более оживленная атмосфера. Крошечный бар еще работал. На диванчиках сидели трое мужчин и что-то обсуждали. Бармен нарезал лимоны. А за дверью повышенной прочности находилась знаменитая курительная комната площадью двадцать квадратных метров – самое востребованное помещение на этом воздушном судне.

Этель вошла в курительную. Бармен Макс закрыл за ней дверь, которая обеспечивала небольшое избыточное давление в комнате[21]21
  Давление препятствовало проникновению внутрь водорода и минимизировало риск взрыва.


[Закрыть]. Сквозь дымовую завесу она увидела десяток мужчин в глубоких креслах. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы различить в облаке дыма Жозефа Пюппе. Он сидел у окна и курил огромную сигару. Увидев Этель, Пюппе улыбнулся.

– Вы курите? – спросил он, когда она подошла ближе.

– Нет. Но здесь даже ковры курят.

И действительно, Этель глотала дым, просто открывая рот.

Пюппе украдкой следил за одним из охранников Вальпа, сидевшим У двери.

– Значит, – спросил он, – ваш отец любит бокс?

– Да, – ответила Этель.

– А вы?

– Я не знаю.

Этель не хотела признаваться, что при одной мысли о боксе была готова заплакать: она вспоминала, как отец шепотом объяснял ей на ухо тактику противников.

– Это не тот вид спорта, которым обычно увлекаются девочки, – заметил Пюппе.

– Почему бы и нет. Кстати, я уже взрослая.

Он взглянул на нее.

– Что вы собираетесь делать в Нью-Йорке? – спросила Этель.

– Понятия не имею.

Он смотрел на охранника, который поднялся из кресла.

– Никому не говорите, – продолжал Пюппе, – но я не знаю, что я тут делаю. Я выполняю просьбу друга.

– Он здесь?

– Надеюсь, что да. Я его еще не видел.

Этель не удивилась. Она обожала тайны.

– Где же он?

– Не знаю. Может, прячется в рояле.

Этель расхохоталась.

Она не подозревала, что в эту самую минуту в пустом салоне наверху крышка рояля тихонько поднялась. Два глаза внимательно осмотрели зал. Никого. Крышка приоткрылась еще шире. Из рояля с трудом вылез человек. У него затекло все тело. Это был настройщик.

– Тогда я понимаю, почему этот рояль так фальшивит, – сказала Этель в курительной.

– А вы пробовали играть? Вам не следовало этого делать. Ведь молоточки бьют прямо по моему другу, когда кто-то стучит по клавишам.

Жозеф Пюппе привстал.

– Макс!

Он сделал знак бармену.

Тот подошел с подносом в руках.

– Я о вас не забыл, – сказал он Пюппе.

– Нет-нет, отдайте лучше мой бокал тому господину, который хочет уйти.

И он указал на мужчину у двери.

Бармен исполнил его просьбу. Этель увидела, как охранник, взяв бокал, снова уселся в кресло.

– Я не хочу, чтобы этот тип шатался по коридорам, – прошептал Пюппе в ответ на вопросительный взгляд Этель.

Этажом выше в пустом салоне настройщик осторожно закрывал крышку рояля. С четырех часов дня до двух ночи он, скрючившись, лежал внутри и читал молитвы, чтобы убить время. Тело ломило так, что он еле выпрямился. Затем, потянувшись, начал с хрустом разминать пальцы.

У него были грубые руки садовника, а никак не пианиста.

Это был Зефиро.

За его спиной открылась дверь.

– Месье?

Он не обернулся. Какой-то мужчина с опухшим со сна лицом только что вышел из читальни.

– Месье!

– Что вам угодно? – отозвался Зефиро.

– Мы уже прилетели?

Зефиро обернулся. Человек держал в руке газету.

– Сомневаюсь. Полет продлится три дня.

– Это вы потушили мою лампу?

– Нет. Вам бы следовало идти спать.

– Где мы сейчас?

Мужчина направился в другой конец салона. Зефиро тяжело вздохнул. В курительной Этель наконец присела.

– Вы знаете кого-нибудь из пассажиров? – спросила она Пюппе.

– Практически никого. Вы заметили тех двоих, которые притворяются, что не смотрят на вас?

– Нет.

– И вы не замечаете, что здесь все смотрят на вас?

– Нет.

– Женщина в курительной комнате – все равно что негр в немецком дирижабле. Это выглядит так же странно.

Жозеф Пюппе разбудил любопытство Этель. Она слушала его очень внимательно.

– Например, эти двое, которые смотрят на вас чаще других: я уже долго за ними наблюдаю.

– И кто же они такие?

– Представляются норвежцами.

Она окинула их быстрым взглядом. Пюппе почти докурил сигару.

– Вы хорошо знаете Норвегию? – спросил он.

– Нет.

– Я тоже. А жаль. Впрочем, и они не знают.

– Как это?

– Думаю, они никогда не были в Норвегии.

– Почему?

– Потому что они говорят по-русски.

Он отмахнулся от дымного облака, как будто перелистнул страницу. Этель сосредоточенно слушала.

– Я измолотил одного русского в девятнадцатом году на ринге в Бельгии. Клянусь вам, он говорил на том же самом языке, что и они.

– Измолотили?

– Да, сделал из него отбивную.

Зефиро четыре раза негромко постучал в переборку каюты. Дверь открылась. Они с Эскиролем сжали друг друга в объятиях.

– Ненормальный! – сказал Эскироль. – Ты понятия не имеешь, на что нас толкаешь.

– Но ведь мы с тобой поклялись.

Оба помнили о проекте «Виолетта», родившемся в рощице близ деревни Фальба. Тогда, в разгар войны, четверо друзей дали друг другу клятву. Итальянский капеллан, немецкий летчик, французский доктор и стрелок-пехотинец с Берега Слоновой Кости.

– Виктор Волк здесь?

– Вальп здесь, – поправил его Эскироль.

Зефиро кивнул.

– Мне наплевать, как его сегодня зовут.

– Он в своей каюте, внизу. Двое телохранителей по очереди сидят при нем. Он вообще не выходит. Еду ему приносят в каюту.

– А что Эккенер?

– Думаю, все прошло не так уж плохо. Сущий анекдот. Вальп пожал ему руку. Могло быть и хуже, ты ведь отказался посвятить Эккенера в наш план.

– Он бы не стал играть в нашу игру.

– Кто знает, Зефиро…

– Виктор прячется в той большой каюте в глубине гондолы?

– Да. Одна семья с тремя детьми очень хотела занять эту каюту, но я ее отвоевал. Все остальные в его коридоре свободны.

– А как насчет стюарда?

– Ему запрещено входить и к нам, и к нему. Он предупрежден.

– Хорошо.

Эскироль посмотрел Зефиро прямо в глаза.

– Когда это произойдет? – спросил он.

– В последнюю ночь, перед приземлением. Где Жозеф?

– С твоей стороны было неразумно выдавать его за воротилу, промышляющего тяжелым вооружением. Это безумие.

– Ты мог предложить кого-то другого?

– Пюппе хорошо известен своей миротворческой деятельностью.

– Где он? – снова спросил Зефиро.

– Он следит за вторым телохранителем в курительной комнате. Теперь, когда ты вылез из рояля, я могу отпустить старину Пюппе.

Эскироль пошел к двери.

– Принеси мне поесть, – попросил Зефиро.

Он растянулся на полу и закрыл глаза.

– Ты не хочешь лечь в постель?

– Я монах, Эскироль. Я сплю либо на полу, либо в рояле.

Увидев в дверях курительной Эскироля, Пюппе встал.

– Кажется, за мной пришли.

Он взял руку Этель и склонился так низко, что коснулся ее лбом.

– Спокойной ночи, мадемуазель.

Некоторые пассажиры смотрели на них осуждающе.

Пюппе был в восторге. Он знал, что прошлым летом великий немецкий боксер Макс Шмелинг, уложивший в двенадцатом раунде негра из Алабамы Джо Луиса, возвращался в Германию на этом же самом «Гинденбурге». Для нацистов его триумфальное возвращение стало символом превосходства арийской расы.

Пюппе, улыбаясь, слегка поклонился присутствующим и вышел.

Этель оставалась в курительной еще несколько минут и успела рассмотреть обоих норвежцев. Теперь они демонстративно повернулись к ней спиной. Она заметила, что они принесли напитки с собой: в их металлических фляжках могло быть только молоко, так брезгливо они морщились при каждом глотке.

Первый был здоровенный бородатый детина с бритой головой. Он все время молчал. Второй заметно нервничал и курил одну сигарету за другой, скручивая их на колене и набивая светлым табаком. Он что-то тихо говорил своему товарищу, и тот согласно кивал при каждой паузе.

Проходя мимо них к двери, Этель заметила, что на горлышках обеих фляжек выгравирован медведь с оскаленной пастью.

С утра поднялся северо-западный ветер. Капитан Прусс решил взять курс на Северную Атлантику. Таким образом, дирижабль шел против ветра. Предстоял очень сложный полет, но пассажиры об этом даже не подозревали. «Гинденбург» уже не раз показал свою надежность при любой погоде. Но капитану Пруссу не удалось скрыть озабоченность от экипажа. Он не засиживался за обедом и проводил много времени в своей рубке. Дирижабль опаздывал. Прусс знал, что среди пассажиров обратного рейса будет немало англичан, которые рассчитывают прибыть в Европу на следующей неделе, чтобы увидеть коронацию Георга VI. Опоздание было крайне нежелательным.