Текст книги "Принц без королевства"

Автор книги: Тимоте де Фомбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Тимоте де Фомбель
Ванго
Книга вторая
Принц без королевства

1918 год. Трехлетний Ванго выброшен волнами на берег одного из Эоловых островов близ Сицилии вместе со своей няней – Мадемуазель, которая утверждает, что ничего не помнит. Он растет на острове, вдали от мира, лазая по утесам среди птиц.

В десятилетнем возрасте он обнаруживает в скалах соседнего островка невидимый монастырь, который основал монах Зефиро, чтобы укрыть там от мафии и кровожадных диктаторов несколько десятков человек. Однако четыре года спустя, когда Ванго заявляет, что тоже хочет стать монахом, Зефиро изгоняет мальчика из монастыря, приказав ему сперва повидать мир и лишь потом посвятить себя Богу.

Таким образом, Ванго проводит 1929 год в составе экипажа дирижабля «Граф Цеппелин», рядом с командиром Хуго Эккенером; там же он встречает юную девушку Этель, которая путешествует вместе с братом. Но, едва столкнувшись с внешним миром, Ванго чувствует, что судьба ополчилась на него: какие-то неведомые силы охотятся за ним, желают ему смерти и надолго разлучают с Этель.

Проходит несколько лет, и в тот самый момент, когда Ванго готовится принять сан священника перед собором Парижской Богоматери, его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. На него снова начинается охота. Теперь его преследует еще и комиссар Булар со своими людьми. Отныне Ванго обречен скитаться по всей Европе, тщетно пытаясь понять, отчего судьба так жестока к нему.

Отец Зефиро тоже покидает монастырь, чтобы расправиться с торговцем оружием Виктором Волком. Тогда он выполнит обещание, которое двадцать лет назад дал троим друзьям в окопах Вердена.

В вихре событий Ванго наконец узнаёт, почему трехлетним ребенком он очутился на Сицилии: три бандита под предводительством некоего Кафарелло убили его родителей на их собственной яхте у Эоловых островов. В живых остались только Ванго и его воспитательница. Кафарелло потопил яхту, после чего бросил своих пособников и исчез, захватив большую часть загадочных сокровищ, найденных на борту.

Ванго снова отправляется в странствие, чтобы раскрыть тайну своей жизни.

…Душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян.

Антон Чехов. Три сестры

Часть первая

1
В начале всего

Лейкхерст, Нью-Джерси, 1 сентября 1929 г.

Прямоугольная прогалина из примятых колосьев напоминала ложе с балдахином.

Они лежали рядом, почти вплотную. С четырех сторон их обступали золотые колосья. Куда ни глянь, всюду простирались бескрайние поля созревшей пшеницы, тянущейся к солнцу. А в паре километров от них виднелся неподвижный дирижабль, похожий на серебристую каплю среди зеленой травы.

Ей было около двенадцати лет, ему – четырнадцать. Минуту назад она бежала за ним через пшеничное поле, и колосья смыкались за их спинами.

– Уходи! – кричал он.

Она никак не могла понять, куда он бежит.

И вот теперь они лежали, приникнув к земле, лицом к лицу. Она плакала.

– Мы что, прячемся? Зачем?

Ванго прижал два пальца к губам Этель.

– Тихо! Он там… Он охотится за мной.

Колосья даже не шелестели. Царила мертвая тишина. Но воздух пронизывала какая-то неслышная, тягучая нота – голос лета или, быть может, песнь солнца. Ванго смотрел на девочку безумными глазами.

– Объясни, что случилось? – прошептала Этель.

Высохшая земля впитала ее крошечную слезинку.

– Там же никого нет… Ванго, я тебя не узнаю. Что с тобой?

Этель была знакома с ним всего двадцать дней, но ей казалось, что их встреча – начало всему и что он первый человек, которого она по-настоящему узнала.

Двадцать дней. Целая вечность, проведенная вместе. За это время они успели совершить кругосветное путешествие.

Поглощенные друг другом, они начисто забыли о других пассажирах «Графа Цеппелина», о толпах зевак на каждой стоянке, о газетчиках со всего света, которые описывали приключения огромного дирижабля, о фотографах, ослеплявших вспышками магния всех вокруг…

Им чудилось, будто все это время они летели вдвоем. От Нью-Йорка до Германии, а потом, без единой остановки, до Японии. Побродив пять дней по запутанным улочкам Токио, они в три дня перемахнули Тихий океан, пересекли, в рое маленьких самолетиков, залив Сан-Франциско в лучах заката, посетили, под бурные овации зрителей, Лос-Анджелес и Чикаго и, наконец, высадились в Лейкхерсте, близ Нью-Йорка.

Всего этого хватило бы на целую жизнь. Или даже на две жизни, слившиеся воедино.

– Умоляю тебя! – выдохнула она. – Скажи, чего ты испугался? Я помогу…

Ванго снова прикрыл ей рот ладонью. Ему показалось, что он услышал щелчок – как будто кто-то взвел курок.

– Он здесь.

– Кто?

Этель перевернулась на спину.

Ванго стал совсем другим.

Еще три недели назад они не знали друг друга. Познакомились в небе над Нью-Йорком, в первую ночь полета. Как же Этель хотелось вернуться туда и бесконечно переживать все, что было, секунду за секундой, начиная с первых слов:

– Ты что, вообще не говоришь?

Конечно, она молчала. Таков был ее ответ на все вопросы, которые ей задавали последние пять лет. Взяв стакан с водой, она просто отвернулась к окну. Они летели на сто метров выше самых высоких небоскребов – сверкающих столпов света посреди ночной тьмы. Этель даже не поинтересовалась, кто он такой.

– Я знаю, что ты здесь вместе с братом, – сказал Ванго. – Ты никогда не говоришь с ним. А ведь он так заботится о тебе.

На этот раз она повернула голову, и он увидел ее внимательные зеленые глаза.

Все пассажиры давно спали. Она пришла, чтобы выпить воды, и наткнулась на этого паренька, сидевшего в полутемной тесной кухоньке дирижабля. Он чистил картошку. Значит, работал здесь поваренком.

Этель подошла к двери, собираясь вернуться к себе в каюту. И услышала за спиной:

– Если не сможешь заснуть, знай: я всегда тут и меня зовут Ванго.

Эти слова удержали ее на месте. Она повторила их про себя.

«А если я засну, будет ли он еще называться Ванго?» – подумала она. И снова взглянула на него, почти против воли. Она увидела, что он придает форму идеального восьмигранника каждой картофелине, как драгоценному камню. А главное, она поняла: Ванго не похож ни на кого из знакомого ей доселе мира.

Дирижабль уже летел над морем. От Манхэттена остался только светящийся ореол.

Ванго сказал:

– За свою жизнь я тоже произнес очень мало слов. Твое молчание развязывает мне язык.

Она улыбнулась и вышла из кухни, но эта улыбка выдала ее.

Потому что… да, всего через несколько минут она вернулась. Села на какой-то ящик, сделав вид, будто не замечает Ванго. А он напевал песенку на незнакомом языке.

Теперь юноша уже и не помнил, какими рассказами заполнил ту ночную тишину. Знал только, что проговорил до самого утра. Может быть, он начал с картошки, которую чистил. Эта картошка – вареная, тушеная, жареная, тертая, взбитая в пюре – зачаровывала его. Иногда он даже запекал ее, обмазав глиной, а потом раскалывал оболочку камнем. От картошки он, видимо, плавно перешел к яйцу, а от него – к курице и вообще ко всему, что связано с птичьим двором, огородными запахами и лавкой пряностей, ко всему, что, созрев, по осени со стуком падает с фруктовых деревьев. Он описывал треск расколотых каштанов, шипение грибов на сковороде. Она слушала. Он дал ей понюхать баночку со стручками ванили, и, когда она поднесла ее к лицу, наконец-то услышал первый звук из ее уст – что-то вроде невнятного стона, какой издает ребенок, повернувшись во сне.

С минуту они молча глядели друг на друга. Она казалась удивленной.

Ванго продолжал говорить. Позже он заметил, что стручки ванили заставили девочку прослезиться и даже пряный запах дрожжевого теста на кухонной доске пробудил в ней какие-то воспоминания.

Он видел, как она оттаивает.

На следующий день, пролетая над тридцать пятым меридианом, Этель произнесла первое слово:

– Кит.

И действительно, внизу плыл по волнам белый островок, который не заметили даже члены экипажа. Островок становился серым, как только вздымался из пены.

После этого слова прозвучало еще одно – «тартинка», потом «Ванго», а затем и другие, в том же роде, которые тешат глаз или утоляют аппетит. Так продолжалось почти две недели. Этель почувствовала, что к ней возвращается жизнь – как зрение к слепому. Пол, сидевший за общим столом, следил за выздоровлением сестры. Он не слышал ее звучного голоса со дня смерти их родителей.

Двадцать первого августа, как раз перед вылетом из Японии, Этель впервые уловила во взгляде Ванго смятение. Что же случилось в тот вечер?

Этель внезапно вспомнила, что даже мечтам приходит конец.

И вот теперь они лежали в гнездышке из колосьев и солнца. Как это было чудесно – очутиться здесь ранним утром, вдвоем, так близко друг к другу и так далеко от остальных. Этель храбро протянула ему руку и явственно ощутила, как дрожит его рука.

– Дирижабль скоро взлетит. Тебе нужно идти, – прошептал Ванго.

– А ты?

– Я тебя догоню.

– Нет, я останусь с тобой.

– Уходи!

Этель приподнялась, но Ванго удержал ее за руку.

– Пригнись и иди к краю поля, вон туда. А потом беги к цеппелину.

– Ой!

Что-то упало на землю за спиной Ванго. Он проворно подобрал предмет и сунул его за пояс. Это был револьвер.

– Ты спятил, – сказала Этель.

Ванго предпочел бы спятить. Как ему хотелось думать, что все это – его выдумки! Что невидимый враг, трижды за эту неделю пытавшийся его убить, не существовал. Что взгляд Этель может отогнать мрачные тени, окружавшие его со всех сторон.

Этель вырвала руку, отошла на шаг и прошептала:

– Ты обещал. Не забудешь?

Он кивнул, невидяще глядя в пустоту.

И Этель скрылась за стеной пшеничных колосьев.

Она бежала уже минут десять, смахивая с глаз и щек налипшие волосы, как вдруг услышала далеко позади два выстрела. Она обернулась. Золотые колосья замерли, как море при отливе. Этель даже не могла определить, откуда она ушла и где раздались эти звуки.

Издали уже доносился трубный зов сирены дирижабля. Этель растерянно топталась на месте. Но, вспомнив умоляющий взгляд Ванго, она все-таки направилась к цеппелину.

Командир Эккенер кричал так громко, что дрожали стекла кухонного отсека.

– Где он, ваш Piccolo?[1]1
  Малыш (ит.).


[Закрыть] Куда вы его подевали?

Повар Отто Манц испуганно втянул голову в плечи, его жирные подбородки дрожали, он жалобно причитал:

– Еще в полночь он был здесь и готовил соус. Нате, попробуйте!

И он протянул Хуго Эккенеру ложку с дымящейся подливой, которую тот яростно оттолкнул.

– При чем тут соус! Я спрашиваю, где Ванго?

Кухня находилась в передней части дирижабля. Гигантская сигара рвалась в небо, натягивая причальные канаты. В ее чреве могли свободно разместиться десять каравелл, подобных той, на которой плавал Христофор Колумб.

В дверях появился старший пилот:

– Не хватает двух пассажиров.

– Кого? – взревел Эккенер.

– Нет моей младшей сестры, – сказал человек лет двадцати, вошедший следом за пилотом.

– Господи, здесь не детский сад! Это первый в мире кругосветный перелет! А мы уже на час опаздываем. Ну и где эти детишки?

– Вон они! – закричал повар.

Этель врезалась в толпу, окружавшую цеппелин. Ее брат Пол бросился к окну. Она была одна.

– Поднимите ее на борт! – приказал командир.

Трап уже убрали, и девочку втащили наверх за руки. Пол встретил ее у входа вопросом:

– Где ты была?

Этель сунула в карманы сжатые кулачки. Она в упор смотрела на брата. Ей предстояло решить: либо снова погрузиться в молчание, как это было до встречи с Ванго, либо набраться смелости и в одиночестве пойти по новому пути.

Пол заметил, что сестра в смятении. Она была похожа на лунатика, и брат боялся ее потревожить.

– Я гуляла, – произнесла наконец Этель.

В этот момент к ним подошел Эккенер.

– А где Ванго?

– Не знаю, – ответила девочка. – Я ему не сторож. Разве он не здесь?

– Нет! – отрезал командир. – И здесь его уже не будет. Мы взлетаем.

– Но вы же не улетите без Ванго? – взмолился повар.

– Он уволен. Разговор окончен. Нам пора!

Тут голос Эккенера дрогнул. Этель отвела глаза. Командир начал отдавать приказы пилотам. Отто Манц бессильно привалился к стене и жалобно спросил:

– Но как же Ванго? Неужели вы это всерьез…

– А что, я похож на шутника? – заорал Эккенер, грозно нахмурившись.

Повар, по-прежнему державший деревянную ложку, еле слышно пролепетал:

– Да вы хотя бы попробуйте его соус…

Словно вкус трюфеля мог изменить судьбу мальчика. Но Эккенер уже скрылся. И вдруг раздался возглас метрдотеля Кубиса:

– Вот он!

Этель бросилась в кают-компанию и растолкала пассажиров, сгрудившихся у окна. Она торопливо оглядывала поле, где солдаты сдерживали толпу зевак.

– Вот он! – повторил Кубис, стоявший рядом.

И тут Этель увидела вдали человека. Он бежал к дирижаблю, размахивая руками.

– Да это же господин Антонов!

Борис Петрович Антонов тоже отсутствовал на перекличке.

– Похоже, он ранен.

Антонов и в самом деле хромал, его колено было обвязано шейным платком.

На сей раз к люку приставили деревянную лесенку. Опоздавший рассказал, что поранил ногу. Он провалился в лисью нору, когда отошел подальше от дирижабля, чтобы сделать снимки.

При этом он не спускал глаз с Этель.

У Бориса Антонова был восковой цвет лица и маленькие очочки в железной оправе. Он путешествовал вместе с доктором Куклиным, русским ученым, официальным представителем Москвы, которому поручили следить за перелетом дирижабля над Советским Союзом. Двумя неделями раньше Эккенер решил обогнуть русскую столицу с севера, и десятки тысяч москвичей тщетно ожидали появления дирижабля. Доктор Куклин пришел в ярость. Но на Хуго Эккенера это не произвело ни малейшего впечатления.

Тогда Куклин занялся своим соотечественником Антоновым. Он даже не взглянул на его колено с окровавленной повязкой. Понизив голос, он о чем-то расспрашивал своего спутника. Судя по всему, Куклин был удовлетворен его ответами. Он твердил: «Да… да… да…» – и даже потрепал Бориса Антонова по щеке, как генерал храброго солдата.

Внезапно пассажиры почувствовали толчок: дирижабль взлетел. Этот миг, когда воздушный корабль оторвался от земли под крики толпы и медленно воспарил в безмолвные слои атмосферы, был одним из самых волнующих за все путешествие.

Старый Эккенер сидел в узком деревянном кресле у окна пилотской кабины. Его голубые глаза заволокла легкая грусть. Командир думал о Ванго, об этом четырнадцатилетием мальчике, который провел почти год на борту «Графа Цеппелина» и которого он прозвал Piccolo. Эккенер сразу почувствовал, что у этого паренька загадочная, непостижимая судьба. Он невольно привязался к Ванго. Но с самого начала со страхом ждал того дня, когда мальчик исчезнет.

Эккенер глядел вниз. Они уже поднялись на двести метров, оставив позади муравейник ангаров Лейкхерста. Под дирижаблем простиралось только пшеничное поле. И вдруг Эккенер улыбнулся: прямо под собой он увидел, сквозь дымку, золотисто-желтый простор и крошечную фигурку среди колосьев. Этот образ напомнил ему другие картины: Сахару, уходящую в океан, квадратики японских садов на острове Хоккайдо, полную луну над черными лесами Сибири, – всякий раз это было чудо. Вот и теперь ему казалось, что люди нарочно не собирали урожай, чтобы он смог разглядеть ребенка, бегущего под дирижаблем и оставляющего за собой дорожку притоптанных колосьев.

Этель ушла в свою каюту. Глядя в окно, она не спускала глаз с точки, двигавшейся по земле. Девочка вцепилась в оконную раму. Тень дирижабля медленно, но верно перегоняла бегущего человечка. Этель изо всех сил вытягивала шею, чтобы за ним уследить, у нее бешено колотилось сердце.

– Ванго! – шепнула она.

В этот момент доктор Куклин, стоявший за переборкой в соседней каюте, уронил бокал с шампанским.

Бокал ударился об угол столика и разлетелся вдребезги. Его товарищ Антонов, сидевший рядом, вскочил как ошпаренный.

– Ты абсолютно в этом уверен? – тихо спросил Куклин, приоткрыв окошко.

– Почему ты спрашиваешь? – удивился Борис.

– Я задал тебе вопрос, – настаивал Куклин, не поднимая глаз.

Борис пробормотал:

– Я… Я не успел подойти к телу. Но…

– Что «но»?

– Но я видел, как он упал.

– И ты не проверил?

– Тогда цеппелин улетел бы без меня…

Человечек внизу исчез из виду.

Куклин злобно ощерился.

– Ничтожество!

Ванго остановился. Он был измучен. Ноги, в кровь исхлестанные колосьями, саднило. Задыхаясь, он согнулся и уперся руками в колени.

Вдали затихал рокот моторов. Ванго медленно распрямился. Он не отрывал взгляда от горизонта до тех пор, пока вокруг не наступила тишина.

2
Труп в «Голубой комете»

Там же, семь лет спустя, май 1936 г.

Раньше здесь простирались пшеничные поля, а теперь стояли складские помещения. Но Ванго узнал черную землю, крошившуюся в его пальцах. Он присел на корточки как раз в том месте, где семь лет назад заставил Этель уйти.

Отсюда и началось бегство.

Прошло семь лет, а он так и не увидел своих врагов.

Еще не рассвело. Накануне вечером Ванго прибыл в Нью-Йорк на пароходе, третьим классом. И тут же отправился в Лейкхерст, где впервые должен был совершить посадку «Гинденбург», новый воздушный гигант фирмы «Цеппелин».

Ванго хотел поговорить с Хуго Эккенером.

За жизнью командира было легко проследить по газетным заголовкам, которые выкрикивали уличные продавцы: «Эккенер в Нью-Йорке со своим „Гинденбургом“! Покупайте Post!»

Вернувшись с Сицилии, Ванго вместе с Этель сел на пароход в Гавре. Девушка рассталась с ним в порту Саутгемптона. Она ехала в Шотландию, а Ванго отплывал в Америку.

Этель не понимала, почему он бросает ее здесь, на набережной, после такой долгой разлуки. Она дрожала под дождем. Он даже не мог толком объяснить, что собирается делать. На сей раз он ничего не обещал, просто стоял молча, и по его волосам струилась дождевая вода. Этель повернулась к нему спиной. Пароходная сирена возвестила конец стоянки.

Никаких прощаний. Вечно одна и та же сцена. Он никогда не забудет взгляд Этель из-под капюшона пальто: в нем была угроза. Этель тоже ничего не обещала.

На западе еще упорно держалась ночная тьма. Дирижабль должен был сесть через два-три часа, не раньше. Было прохладно. Посадочная площадка вдали пустовала. Ванго разлегся прямо на земле, под небом с последними звездами.

Поблизости торчала хибарка из листового железа, и из ее окошечка за ним следил человек в черном.

Над головой Ванго беззвучно кружили чайки. Когда он стоял на палубе пакетбота «Нормандия», подходившего к берегу, их маленькие эскадрильи уже вились над ним, словно он был пахарем или рыбаком. Вот и теперь, несмотря на темноту, пять или шесть чаек отыскали его среди этих ангаров, вдали от моря. Ванго заснул, убаюканный мельканием белых крыльев.

Человек в хибарке подождал еще немного и вышел из убежища, закутавшись в черный плащ контрабандиста. Он подошел к спящему юноше и наклонился, всматриваясь в его лицо. Всполошенные птицы заметались над ними. Человек поднял голову, взглянул на крылатых ночных стражниц, затем расшнуровал башмаки Ванго, снял их с него и удалился.

Когда дневной свет разбудил юношу, ему показалось, что вот-вот разразится гроза. Сквозь полусомкнутые веки он увидел над собой огромную серую тучу. Ванго приподнялся на локтях и вдруг обнаружил, что его обувь исчезла. Он обшарил траву вокруг. Потом схватился за пояс и с облегчением нащупал мешочек с драгоценными камнями. Значит, у него украли только старые башмаки. И больше ничего.

Ванго повертел головой, чтобы оценить угрозу. Серая туча с мерным рокотом плыла в небе. Ее держали в воздухе четыре огромных мотора, а в ее недрах находились более ста человек… Это был дирижабль «Гинденбург», прибывший из Европы.

Ванго вскочил на ноги, ослепленный этим зрелищем. Когда в 1929 году он путешествовал вместе с Этель на борту «Графа Цеппелина», он даже вообразить не мог, что однажды командир Эккенер поднимет в воздух дирижабль неизмеримо больше и тяжелее, где будет и курительная с вертящейся дверью, и алюминиевый рояль, обтянутый желтой кожей. Впрочем, фантазия Эккенера могла двигать и горы.

Ванго босиком помчался к посадочной площадке.

У заграждений уже собралась толпа. Но люди почему-то не выказывали прежнего восторга при встрече с дирижаблем. Казалось, что-то подавляет их безудержную детскую радость. Вокруг царило странное молчание, и в этой тишине резко звучали приказы морским пехотинцам, которые готовились ловить причальные канаты.

Ванго знал причину этой перемены.

Вот уже несколько недель мировая общественность возмущенно обсуждала тот факт, что новейший дирижабль «Гинденбург» стал одним из рычагов пропагандистской машины Гитлера. Листовки с портретом фюрера сбрасывались повсюду, где пролетал дирижабль; из громкоговорителей аппарата звучали нацистские марши; это отвратительное представление обеспечило воздушному кораблю дурную славу, которая докатилась даже до Америки. Ни ветры, ни дожди не могли стереть с корпуса дирижабля кроваво-красный прямоугольник с белым кругом, на котором чернела свастика.

«Гинденбург» замер. Из его чрева выдвинулся трап. Ванго увидел капитана Лемана, который у выхода прощался с пассажирами. С высоты трапа они взирали на толпу с гордым видом первооткрывателей. Безупречно отглаженные белоснежные рубашки, тщательно уложенные волосы или туфли на высоких каблуках отделяли путешественников от остального человечества, словно они прибыли из иного мира, – настолько сильны были чары этого воздушного корабля.

Ванго решил подождать: он подойдет к Эккенеру, когда толпа рассеется.

По трапу спускалась белокурая дама. За ней шли двое молодых людей, они несли ее чемоданы и меховое манто. Ванго проводил ее глазами. Полет на дирижабле стоил тысячу долларов, и мало кто мог позволить себе роскошь путешествовать с собственными слугами. Чаще они следовали за хозяевами в трюмах грузовых судов, охраняя клетку с попугаем и дюжину сундуков с нарядами.

Но тут на выходе показался другой пассажир, который мгновенно отвлек фотографов от блондинки. Кругом шепотом повторяли его имя. Это был знаменитый певец, вернувшийся из европейского турне. На его лице сияла широкая рекламная улыбка. Ванго, сам того не заметив, позволил зевакам увлечь себя вперед. Вдруг в толпе мелькнул и тут же исчез из виду высокий худой человек.

Но потрясенный Ванго успел его узнать. Это лицо давно и надежно запечатлелось в памяти юноши.

Закрученные кверху усы и густые бакенбарды почти полностью скрывали щеки, а коричневая фетровая шляпа затеняла глаза, но это, несомненно, был он.

Зефиро.

Ванго узнал своего друга, отца Зефиро, настоятеля невидимого монастыря на острове Аркуда. Много месяцев назад Зефиро загадочным образом исчез, покинув своих монахов и не оставив адреса.

– Падре! – прошептал Ванго.

Тут его дважды ударили по голове, и он свалился наземь.

Теперь ему оставалось уповать лишь на чудо, над которым, в нескольких километрах западнее, в штате Индиана, в данный момент размышлял инженер Джон Чемберлен, спаситель домохозяек, создатель первой в мире стиральной машины, работающей по принципу центрифуги. Чудо называлось центробежной силой – она-то и вынесла Ванго наружу из бурлящей толпы и швырнула на траву, бледного как смерть.

Открыв глаза, он увидел краешек пальто, мелькнувший за одним из автомобилей. Ванго узнал коричневую шляпу и кинулся следом за ней.

Зефиро… Он не может снова его упустить.

Автобусы «шевроле» заполнялись пассажирами. Ванго подбежал ближе и увидел, как Зефиро бросился за красивой машиной с сиреневым капотом. Не догнав ее, он вскочил в один из автобусов. Ванго сел в следующий. Вереница автобусов двигалась медленно: ей мешала толпа.

Человек, сидевший рядом с Ванго, с подозрением поглядывал на его босые ноги. Пассажир судорожно вцепился в карманы – видимо, опасаясь, как бы у него не украли часы с цепочкой. Мог ли он вообразить, что его сосед нищенского вида прячет на поясе мешочек с рубинами, которых хватило бы на покупку всех обувных фабрик восточного побережья?!

Переезд длился недолго. В четверть восьмого утра желтые «шевроле» уже въезжали на вокзальную площадь Лейкхерста. Из автобусов высадились несколько пассажиров; Ванго заприметил фетровую шляпу и пальто. Он тоже вышел. Под вокзальными часами стоял тот самый сиреневый автомобиль.

Зефиро заглянул в него и ускорил шаг; машина была пуста. Войдя в здание вокзала, он осмотрел помещение и прошел на перрон. Раздались пронзительные паровозные свистки. «Голубая комета», окутанная облаками пара, отправлялась с первого пути.

Это был великолепный голубой поезд с окнами в желтых лакированных рамах, красивый, как новенькая игрушка. Выбежав на перрон, Ванго успел заметить, как падре запрыгнул на подножку вагона. Юноша оттолкнул дежурного, стоявшего у него на пути, и, как был, босиком, помчался за поездом. Двое служащих перебежали через рельсы, пытаясь его задержать.

– Сэр, нельзя садиться в поезд на ходу!

Экспресс уже отходил от станции. Клубы дыма мешали разглядеть конец перрона. Ванго все-таки удалось вскарабкаться на буфер хвостового вагона. И очень вовремя: еще миг, и перрон ушел бы у него из-под ног.

В эту минуту сиреневый автомобиль, стоявший под часами, взлетел на воздух. Взрывная волна выбила все стекла в здании вокзала.

Ванго изо всех сил цеплялся за стенку вагона. Позади раздавались громкие вопли и свистки. Перрон заволокли клубы черного дыма.

Юноша ничего не понимал. С тех пор как ему исполнилось четырнадцать лет, его жизнь была нескончаемой чередой опасностей и злоключений. Земля горела у него под ногами. Позади себя Ванго оставлял лишь пепелище.

Роскошный экспресс «Голубая комета» на бешеной скорости мчался к Нью-Йорку. Правда, его громкая слава осталась в прошлом: он уже не пользовался такой популярностью, как до начала Великой депрессии. Однако этим утром все места были заняты. Ванго прошел по вагонам. На нем был серый картуз. Куртку он нес в руках. В общем, если не считать босых ног, юноша ничем не выделялся из толпы.

В поезде никто как будто не заметил взрыва. Пассажиры читали или дремали в углах купе.

Ванго искал отца Зефиро. В прошлый раз, когда они встретились на Аустерлицком вокзале, падре его даже не узнал. И с того дня вообще не объявлялся; все считали его погибшим.

Совсем близко от Ванго, в головном вагоне первого класса, на диванчике томно раскинулась дама. Она забронировала для себя и своих спутников два купе и поставила в коридоре вооруженного охранника. Контролер, получивший от нее пачку долларов, не посмел возразить. Она с удовольствием терлась щекой о белый мех на своем плече.

Даму сопровождали двое слуг. Они разместились в соседнем купе вместе с телохранителями, крепышами в строгих костюмах. Напротив дамы сидели со шляпами на коленях еще двое мужчин в такой же одежде.

– Меня два месяца не было, – брюзжала дама, – а у вас тут ничего не сдвинулось с места.

Мужчины не реагировали.

– Отвечайте же, Доржелес!

Тот, кто звался Доржелесом, не ответил, зато его рослый сосед собрался что-то сказать, но дама свирепо зашипела, приказывая ему молчать. Тут пушистая белая шкурка на ее плече шевельнулась, сверкнули голубые глаза. Это была ангорская кошка. Дама осторожно склонила голову набок, убаюкивая животное.

Доржелес прекрасно знал, на что способен человек, скрывавшийся под женским обличьем. Нужно было во что бы то ни стало успокоить Виктора Волка.

– Мадам Виктория… Мы обязательно найдем его. Мы знаем, что он вас разыскивает. Он сам придет к нам в руки.

Дама замахала на Доржелеса, словно его голос мог опять разбудить кошку. А потом прошептала:

– Я совсем потеряла сон. Зефиро преследует меня… Я прямо чую его запах.

– Доверьтесь нам. Мы здесь, и мы вас защитим.

– А вы чувствуете его, Доржелес? Чувствуете этот запах серы?

Казалось, она бредит.

– Вы должны нам довериться. Вы сами подвергаете себя опасности, меняя планы на каждом шагу…

– Принюхайтесь, Доржелес!

Никто и подумать не мог, что Виктор Волк будет путешествовать на дирижабле или на поезде. Но Виктор, с его болезненной подозрительностью, внезапно приказал остановить свой огромный сиреневый автомобиль у вокзала и пересел в «Голубую комету».

– Я это предчувствовала, – взвизгнула дама, – я чуяла, что он идет за мной по пятам. Зефиро по-прежнему хочет меня убить.

– В этой машине вам нечего было опасаться. Ведь промахнулся же он в мае, в «Скай Плаза».

Дама ткнула пальцем с голубым ногтем в Доржелеса.

– Нет, это вы промахнулись в «Скай Плаза»! Вы!

Кошка пронзительно мяукнула. Доржелес виновато опустил глаза. Он помнил тот вечер в Нью-Йорке, когда его скрутили и засунули в багажник собственной машины прежде, чем он успел что-либо понять.

Сидевший рядом с ним верзила Боб Элмонд из Чикаго, которого наняли отнюдь не за красноречие, теребил свою шляпу.

– Можешь идти к остальным, – сказал Доржелес.

Боб встал и ударился теменем о потолок. Затем попытался сделать вежливый полупоклон и, выпрямляясь, врезался затылком в багажную сетку.

Когда он наконец вышел, мадам Виктория закатила глаза.

– Этому типу нельзя доверить даже чистку моих охотничьих сапог. И где вы только берете таких недоумков?

Несколько минут они сидели молча. Мадам Виктория прислонилась к окну, рассеянно созерцая пейзаж. Трудно было распознать под этой томной женской личиной безумного Виктора Волка, убийцу и торговца оружием.

– У меня для вас интересная новость, – тихо сказал Доржелес, пытаясь себя реабилитировать.

Мадам Виктория даже не шевельнулась. Доржелес продолжил:

– Мы узнали об этом вчера вечером. Я уже говорил, что личность подельника Зефиро, того, которого мы сфотографировали вместе с ним на вокзале, была установлена…

– Да, и зовут его Ванго Романо, – досадливо ответила дама, вынимая из сумки маленькую косметичку. – Вы никогда не сообщаете мне ничего нового, Доржелес.

– Вчера вечером он прибыл морем в Нью-Йорк.

На сей раз в глазах Виктора Волка мелькнуло легкое любопытство. Он посмотрелся в зеркальце с перламутровой оправой.

– Откуда вы знаете?

– У меня есть свой человек на таможне в порту.

Виктор Волк защелкнул крышку зеркальца и вынул из-за корсажа’ кожаный футляр. Он извлек из него два снимка, положил их рядом и стал разглядывать.

– Ну вот, наконец-то вы сообщили мне хоть что-то стоящее… Я уже давно поняла, что через этого мальчишку мы выйдем на старика.

Доржелес едва сдержал самодовольную улыбку. Он слишком хорошо знал непостоянный нрав своего патрона.

– Покажите этот снимок всем нашим.

Доржелес кивнул и уселся поудобнее.

– Сейчас же! – взревел Виктор. – Сейчас же покажите! Мне нужен этот сопляк!

Доржелес схватил фотографию и вышел из купе.

Ванго осталось осмотреть всего один вагон – последний шанс найти Зефиро. Но тут впереди показался контролер. Ванго толкнул первую попавшуюся дверь справа от себя и юркнул внутрь. Это был туалет первого класса. Окошечко прикрывала занавеска, и в помещении стоял полумрак. Ванго запер дверь и, прижавшись ухом к косяку, стал ждать, когда контролер пройдет дальше.