Текст книги "Дис"
Автор книги: Тима Феев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
17. ТАЙНЫЙ ПРОХОД
Настроение у Степана Игнатьевича было хорошее. У него почему-то всегда было очень хорошее настроение, когда вокруг становилось немного просторней, то есть меньше людей. По-крайней мере он так для себя это понимал. «Меньше народу – больше кислороду», – частенько говаривал он. И мало кто догадывался, какой ужасный смысл вкладывал этот, на вид вполне добродушный человек, в эту совсем безобидную фразу. Помимо прочего, он в эту ночь умудрился еще и хорошенько выспаться, поскольку вернулся в свою сторожку не слишком поздно. Ну, то есть поздно, конечно, но все же и не под самое утро. Его подручные должны были и без него со всеми своими делами управиться. Так что его присутствия на кладбище – втором официальном месте его работы, – совершенно не требовалось.
И тем не менее проснулся Степан Игнатьевич в тот день относительно рано, часов в семь. Аккурат ко времени, когда приходящая уборщица административного здания постучалась к нему в сторожку. Тогда он неспешно поднялся со своего раскладного кресла, на котором спал прямо одетым и, сладко потягиваясь, пошел открывать входную дверь. Перебросившись парой фраз с женщиной, он быстро сложил свою постель, после чего направился в помещение бухгалтерии, где находился санузел и где он мог привести себя в порядок.
Часов в девять, как и полагалось, приехал его сменщик Николай, которому Степан Игнатьевич охотно передал ключи, после чего расписался в журнале дежурств и, теперь уже совершенно свободный, покинул проходную. Он, правда, направился поначалу к остановке, намереваясь доехать до кладбища на автобусе. Однако, немного поразмыслив, решил все же прогуляться пешком, благо что погода в то утро была просто чудесная. Шел он по той же грунтовой дороге, по которой еще вчера ночью шел Антон до того момента, как его ударили по голове, но только в обратном направлении. Слева и справа от него росли аккуратно высаженные большие разлапистые деревья. Правда сейчас эти деревья были уже почти без листьев, но от этого они казались еще более красивыми. Светло-голубое небо проглядывало сквозь них, а утреннее солнце подсвечивало золотистыми бликами их ветви. Желтая и красная листва тихо шебуршала под ногами Степана Игнатьевича, а воздух был почти как родниковая вода, прохладен и чист. Этот воздух можно было, как казалось, даже просто пить, настолько он был свежим. Степан Игнатьевич остановился и принюхался. Он действительно был немало поражен красотой сегодняшнего утра. А к красоте он, как ни удивительно, всегда питал необъяснимую слабость. Он даже когда-то, в стародавние времена, и рисовать-то начал именно из-за этого, потому что не мог сдержать своих возвышенных чувств. И так было всегда. Даже тогда, когда он всего лишь учился разводить краски, работая подмастерьем у писца икон местного православного монастыря. «Вот только когда же это было, – попытался он вспомнить, – четыреста, пятьсот лет тому назад? Да, так примерно».
Степан Игнатьевич поежился и собирался было уже идти дальше, как вдруг заметил в траве черный полиэтиленовый пакет, который валялся неподалеку от грунтовой дороги. Видимо, как раз на этом вот самом месте и был вчера «убит» Антон, который этот пакет и обронил. Степан Игнатьевич подошел к пакету, поднял его и заглянул вовнутрь. Это было странно, – он отчего-то совсем не обрадовался находке. У него даже появилось некое смутное, очень нехорошее предчувствие, а возможно и легкая тень страха неуловимой птицей скользнула по его черной душе. А ведь это были деньги и деньги немалые. А деньги-то как раз Степан Игнатьевич всегда и любил. Но сейчас нечто, словно действительно какое-то шестое чувство, а скорее всего, просто звериное чутье подсказало ему, что тут было что-то не так. Он, конечно, сразу тогда догадался откуда здесь взялся этот пакет, а также подумал, что ему следовало бы молодцов своих пожурить за то, что ночью они его не заметили. Но все это только через некоторое время, а сейчас-то что? «Брать, не брать», – думал он. И тем не менее, уж не известно точно по какой причине, но он все-таки аккуратно положил этот пакет на место, чуть прикрыв его, правда, сухой травой. Он, конечно, все равно потом бы сюда вернулся и взял его, но несколько позже, когда все поуляжется. А сейчас, кто знает, возможно, это была даже ловушка. И он опять, но уже действительно серьезно нахмурясь, подумал о том, зачем этот малыш тут вчера следил за ним, и главное, был ли он здесь один и не выполнял ли чье-нибудь нехорошее поручение. Планы Степана Игнатьевича переменились. Он решил пока не заходить в домик рабочих и могильщиков, а направиться прямиком к церкви. А там… он знал что там есть. Нечто скрытое, тайное, только одному ему известное.
Подойдя к церкви, он привычно обошел ее вокруг, внимательно поглядывая при этом по сторонам, после чего направился прямиком к ее подвалу, вход в который находился в задней части строения. Но Степан Игнатьевич не вошел в подвал. Он ненадолго, правда, остановился перед его запертой железной дверью, огляделся еще разок и аккуратно, как бы нечаянно, пнул ногой некий маленький рычажок, который на полвершка торчал из-под земли. И тут же, но уже немного в сторону от железной двери, распахнулась другая дверь, кирпичная, и до этого совсем незаметная. Степан Игнатьевич ловко скользнул за нее и тут же за собой затворил. Он оказался в узком темном проходе, обложенном со всех сторон кирпичом. Проход этот был очень длинным. И даже после того как Степан Игнатьевич зажег в нем свет, остался на дальнем конце неясно утопающим в призрачном полумраке. Сам же кирпич, из которого были сложены стены и полукруглый потолок прохода, был также весьма необычным: плоским и длинным. Такого кирпича давно уже не делали. Пол же прохода был земляным.
Степан Игнатьевич взял при входе в углу какой-то слесарный инструмент, по виду так простую ножовку по металлу и пошел неторопливо вперед. Шел он долго. А проход, который был построен с небольшим уклоном в дальнюю сторону, градусов в пять, уходил все глубже и дальше в землю. Наконец, спустя минут десять, он закончился сплошной кирпичной стеной, отчего Степану Игнатьевичу вновь пришлось нажать на некий скрытый рычажок, вследствие чего и эта стена, так же как и предыдущая, растворилась. Далее он пользовался уже электрическим фонариком, который подобрал на маленькой полочке за второй кирпичной дверью, поскольку света впереди не было никакого. Яркий пляшущий луч освещал теперь стены большой изогнутой карстовой пещеры или промоины, проделанной здесь в незапамятные времена грунтовой водой. Наконец Степан Игнатьевич остановился. Он опустил луч фонарика и слегка пнул ногой нечто мягкое и грузное, что лежало перед ним на каменистой земле. И это было человеческое тело. Степан Игнатьевич опустился на корточки и стал с ним что-то делать. Совершая однообразные ритмичные движения правой рукой, он как казалось, что-то там пилил, тем более что ножовку по металлу он держал в той же руке. Так прошло несколько минут. После чего он, видимо, закончив свою работу, обтер рукавом со лба пот, подобрал с пола отвалившийся от тела увесистый предмет, и продолжил свой путь.
Наконец он дошел до места, которое, очевидно, посещал уже не в первый раз, поскольку земля здесь была довольно плотно утоптана. Степан Игнатьевич посветил фонариком вдаль в темноту и пару раз тихо аукнул, словно бы призывая кого-то. В ответ на это поначалу ничего не произошло. Но затем, как будто некий, очень легкий ветерок подул из дальнего края пещеры. А еще через несколько секунд перед Степаном Игнатьевичем из совершенно беспросветной темноты вдруг возник и призрак. И это было похоже, как если бы кто-то плавно поднялся плашмя из-под темной воды на освещенную солнцем спокойную поверхность.
Призрак этот был совершенно белым, словно обсыпанным с головы до ног меловым порошком. Росту он был среднего, а виду совершенно обыкновенного, человеческого. Призрак этот хотя и не парил над поверхностью дна пещеры, но тем не менее, стоя на ногах, а точнее на одних лишь пальцах, слегка этой поверхности касался. Глаз его в царившем вокруг полумраке рассмотреть было почти нельзя, но они, по всей видимости, были какими-то водянистыми и совершенно бесцветными. Степан Игнатьевич и этот призрак некоторое время молча смотрели друг на друга. Но затем призрак, чуть шевельнувшись и слегка кивнув головой, тихо проговорил:
– Добрый день, Степушка, как дела твои, расскажи мне. Не видел тебя здесь давно, почему не приходил?
На это Степан Игнатьевич охотно ответил:
– Да вот все заботы одолевают, да локоть болит. Ты посмотрел бы, я ведь давно просил, почему не хочешь помочь?
– Мы же договорились, – ответил ему на это призрак, – принесешь материал, помогу. А так могу лишь воспаление снять, да боль облегчить.
– На вот, возьми, пожалуйста. Руки-то, небось, хватит? Я ее совсем свежую принес, сильно старался, для себя же.
– Да уж, постарался, – недовольно проговорил призрак, – а для меня когда постараешься? Мне тут что, целую вечность сидеть? Я ведь так и рассердиться могу.
– Так я для тебя и стараюсь, – перейдя на привычно уже ласковый тон, проговорил Степан Игнатьевич. – Ведь если ты станешь нормальным человеком, так сразу и уйдешь отсюда. А как уйдешь, так баланс и нарушишь. Вытянется твоя орбита эллипсом и попадешь ты назад, в чистилище свое. Неужели же этого хочешь?
– Это не твое дело, – хмуро ответил ему призрак, – я и сам о себе позаботиться могу и все продумаю не хуже твоего. Ты мне вот уже как пятьсот лет только и обещаешь, да все… врешь!
И это последнее слово было сказано с такой яростью, что если бы кто-нибудь мог его услышать, то, наверное, замер бы на месте в ужасе. Много злобы было в этом слове и почти-что ненависти. Даже сам призрак весь как-то дернулся тогда вперед, словно в намерении напасть на Степана Игнатьевича. Но, что-то его удержало. Словно некие невидимые путы, которых он то ли не мог, то ли не смел в тот момент порвать.
– Ты это брось, – чуть даже усмехнувшись ответил ему на это Степан Игнатьевич. – Я ведь тут не зря линию золотом выложил, как считаешь. Да-а, знаешь ты, что нельзя тебе за эту линию переступать, потому что ты и сейчас уже на пределе своей орбиты. Нарушишь ее, и все, пиши – пропал.
– Тебе тогда тоже «пиши – пропал» будет, – ответил ему на это призрак немного успокоившись. – Кто лечить-то тебя будет, восстанавливать тело твое стариковское. Ты-то вот мне сейчас руку принес, а я даже не спрашиваю тебя, чья она. Кого ты на этот-то раз убил, Степушка? Что же ты со своей душой-то делаешь, зачем терзаешь? Думаешь, вечная жизнь того стоит? Ведь тебе теперь уже и не в чистилище дорога заказана, а прямиком в ад. Знаешь ты это, душегуб ты проклятый.
– Это не твоя забота, – Степана Игнатьевича последние слова призрака, по всей видимости, совсем не обеспокоили. – Да и где он, ад-то твой? Видел ты его? Если побывал в чистилище, так думаешь все уже и узнал? Нет, мил человек, я в ад не попаду и все для этого сделаю. А я многое могу, и здесь на земле, и там у вас смогу. Будь уверен.
– «У нас?» – повторил за ним призрак с издевательской интонацией, – да ты у нас вообще ничего не стоишь, червь ты могильный, вша собачья, гниль болотная. Я же тебя насквозь вижу. Думаешь, за твои грехи тебя в чистилище с распростертыми объятиями примут, да еще и место получше найдут, как для гостя дорогого. Нет, «мил человек», – передразнил он опять своего посетителя, – не выйдет у тебя. И не надейся.
– Ладно, – прервал его Степан Игнатьевич, – чего зря воздух сотрясать, давай-ка лучше, лечи меня. Держи руку.
Тут он протянул призраку предмет, который, по всей видимости, отпилил у трупа, и, закатав рукав, вытянул свою руку локтем вперед поближе к той линии, которая была выложена мелкими золотыми квадратиками на полу пещеры. Призрак послушно руку эту принял и начал лечить. Он сначала пальцами вынимал куски плоти из этой руки, а потом разминал их, как будто это была и не рука вовсе, а кусок топленого масла. После чего он передавал полученную субстанцию Степану Игнатьевичу, но так, чтобы тот мог взять ее, при этом не высовывая даже пальца за незримую дугу, очерченную золотом. Последний же аккуратно принимал все и накладывал эту массу себе на локоть. Призраку же оставалось лишь только совершить некие, почти колдовские пассы. В результате же всех этих манипуляций, используемая масса постепенно всасывалась в локоть Степана Игнатьевича, делая последнего все более и более счастливым. Наконец процедура закончилась.
– Ну что, – поинтересовался призрак, – теперь не болит?
Степан Игнатьевич подвигал рукой: «Нет, все прекрасно. Словно новенький, как у молодого. Ни хруста, ни боли. Спасибо тебе большое!»
– Да не за что, – ответил ему призрак, – всегда милости просим. Так, кажется, у вас говорят?
– Почти так.
– Ну а раз так, то давай рассказывай мне, зачем ты сюда сегодня пришел, ведь не для того же только, чтобы локоть свой полечить. Зачем я тебе понадобился?
– Да видишь ли в чем дело, – начал свое повествование Степан Игнатьевич. – Мы тут вчера ночью одного малыша схоронили. Ну, это уже дело, как говориться, наше. Так что там все чисто сработали, даже не думай. Но вот в чем загвоздка. Я утром, тут возле кладбища пакет нашел. В пакете деньги. Много. Ну вот, знаешь, – не могу я как-то себе представить, чтоб у малыша этого такие деньги были. Не его уровня сумма. Да еще и в валюте. А ведь вчера вечером он за мной здесь около склада следил, и это я точно знаю. Ну а если так, то почему с деньгами? На наемника он не похож, да и не берут с собой наемники денег, да и вообще их не касаются. Им зачем. Или это были чужие деньги. Тогда чьи? Это кто-то, должно быть, серьезный человек был, чтоб такую сумму просто так в пакете держать. И что самое худшее, не ловушку ли мне эти люди подстроили. Может они специально тот пакет на дорогу подложили, чтобы я взял.
– Ну, а от меня-то ты что хочешь? – спросил его призрак. – Ты же знаешь, что я с этого места никуда не могу уйти, чтобы не нарушить орбиты.
– Я тебе тело свежее принесу, – ответил на это Степан Игнатьевич. – Да вот хочешь, того самого малыша откопаю и принесу. И на этот раз все по-честному. Понимаешь, нехорошее предчувствие у меня, очень нехорошее. Никогда еще такого раньше не было. Мне почти… – он на миг вдруг запнулся, – даже страшно что ли. Не могу сказать. Не идет у меня из головы этот малыш, хоть ты тресни.
– Не нужно мне от тебя больше никаких тел, – ответил ему на это призрак, посмотрев за спину своему собеседнику. – Тело твое, которое ты мне вот только что наобещал, само сюда пришло. Вон оно там стоит возле камня. Да ты и сам-то глянь.
Степан Игнатьевич, ни живой ни мертвый, медленно повернулся, а потом, подсветив фонариком, просто застыл на месте как вкопанный. Метрах в пятнадцати от него, и ранее совсем незамеченный, облокотившись на огромный мокрый камень, стоял в полный рост тот самый малыш, которого его хлопцы этой ночью сначала убили, а затем закопали. И это было ужасно. Это было невозможно. И это был конец. У Степушки похолодело сердце.
18. СТАЦИОНАРНАЯ ОРБИТА
– Меня зовут Коррадо, бывший житель прекрасного города Неаполя, – в изящном жесте склонив голову, представился призрак. – О-о, какой это был чудесный город, как прекрасен был его залив. Вид Везувия на горизонте и умопомрачительные закаты. Я любил этот город и сейчас очень люблю. Ничто не сможет затмить в моей памяти его запахов и видов. Золотистого песка и лазурного моря, каменных мостовых и высоких стен, черепичных крыш и божественных храмов. Все краски мира в тебе, все звуки природы в твоих окрестностях. Все лучшие голоса Италии родом из Неаполя. Эти голоса как воздух, как само море с его неизмеримой глубиной и ласковым прибоем. Шум, гам, торговля, люди. Прекрасные дворцы вельмож и лачуги нищих. Любовь, страсть и ненависть. Все было в этом городе. И это было там, в Неаполе. А потом я умер.
Тут призрак ненадолго замолчал и посмотрел на Антона. Потом искоса глянул на неподвижное тело Степушки, вздохнул и продолжил.
– Да, я был христианином, одним из первых. Мы собирались в катакомбах под городом и проводили там свои обряды. Нам не разрешалось молиться нашему богу наверху. Рим был безжалостен. Но мы не роптали. Мы и так были очень счастливы в тишине и уединении подземных храмов. И вот эта темная, глубокая пещера, – призрак огляделся по сторонам, – тоже своего рода храм. Но храм нечестивый, противный богу и вере. Но я вынужден здесь находиться, потому что я трус. И всегда им был. Как жалкая мышь я помогал этому гаду, – тут призрак слегка пнул ногой тело Степушки, – продлевать его никчемную жизнь. А он пользовался. Пользовался тем, что я не мог переносить одиночества. А что такое настоящее одиночество понимаешь лишь через тысячу лет. Не мог я и уйти отсюда, если только не назад в чистилище. И все это время я находился на стационарной орбите над ним. И оно всегда там, подо мной, ждет и призывает меня. Давно еще, около двух тысяч лет назад, невероятный катаклизм сотряс это узилище огня и скорби. И я, вместе со многими другими призраками был выброшен за его пределы. Но я не покинул то место навсегда, так же как и не был притянут назад, как остальные. Я остановился на нейтральной орбите и замер между двумя мирами так и не выбрав свой путь. И вот теперь я здесь вращаюсь вокруг раскаленной его поверхности, боясь даже и на несколько шагов отойти в сторону. Мне нельзя уйти ни вперед, ни назад, потому что моя орбита тогда станет эллипсом и на узкой его части зацепит песок. А там уж – вновь муки холода и жара, и бесконечный путь вниз к пылающему центру. Так я и кручусь вокруг него, не имея ни смелости, ни сил принять хоть какое-нибудь решение. Но вот, около пятисот лет назад, этот, – призрак указал на Степушку, – бывший послушник православного монастыря, ух-х, – призрак поморщился, – при строительстве подземного хода для своих братьев, нашел эту пещеру. А за ней и меня. А я к тому времени уже совсем отчаялся и полагал, что так и проведу здесь целую вечность во тьме и полном одиночестве. Хотя, конечно, я пытался предпринять что было возможно и даже восстановить свое утраченное тело. Но, – призрак вздохнул, – изо всей органики, что встречается в мире, в этой пещере был лишь один кальцитовый известняк. Поэтому я такой и белый. И именно по этой вот как раз причине, этот, – призрак вновь указал на Степушку, – тогда и увидел меня.
– Простите, – произнес Антон, вежливо прервав это повествование, – но знаете, я тоже кое-что слышал о том месте, о котором вы рассказываете. Вы сказали «чистилище», – и именно так. И мне примерно так же говорили, правда еще и добавляли, что на самом деле, это звезда. И что у нее даже свое собственное название есть, – Арон. А души умерших попадают на нее притянутые ее гравитацией. Но, – Антон чуть потупил глаза, – я кажется забыл представиться…
– Ничего, – ответил ему Коррадо спокойно, – вы человек молодой и вам свойственно забываться. Да к тому же я еще и сам довольно неплохо все вижу. Вы человек совсем иной, чистой и благородной души, – призрак улыбнулся, – но тем не менее, представьтесь пожалуйста. Мне так легче будет с вами разговаривать.
– Меня зовут Антоном и мне двадцать шесть лет. Живу я не так далеко от этого места, около часа езды на транспорте, а сюда попал почти случайно. Хотел с работы уволиться, да вот… – он грустно усмехнулся, посмотрев чуть в сторону, – повстречал этого, Степушку; ничего себе в отдел кадров сходил.
– Вам очень повезло, Антон, что вы остались живы, – продолжил призрак. – И вы первый, кто уцелел после знакомства с ним. Вы, конечно, не заходили в тот косой проход, ответвление в пещере? Так вот и не ходите туда. Потому, что там яма. И яма та не пустая. Десятки, если не сотни невинно убиенных этим выродком покоятся на ее дне. И запах там тоже соответствующий. Но как же сейчас трудно даже представить, что раньше он был христианином, да еще и православным. Молился богу и любил рисовать. Он же, кстати, и обучил меня вашему удивительному языку, и многое рассказал из того, что происходило на поверхности. А я ведь так долго там не был. Он даже жалел меня поначалу, пока не узнал о вечной жизни и что я могу лечить его и восстанавливать его тело. В нем ведь теперь уже почти ничего и не осталось от того Степушки, каким он был прежде. Все его тело теперь состоит из останков его жертв. Впрочем, духовно он тоже переродился.
Антон посмотрел на Степана Игнатьевича. У него до сих пор звучали в ушах последние отчаянные его слова: «Проклятая тварь, всегда знал, что приму смерть от покойника». И это то он его назвал тварью? Конечно, у Степушки, наверное, тогда и выхода особого не было, поскольку он очутился сразу меж двух кровных, лютых врагов. Старым – бесплотным призраком, и новым – восставшим из мертвых «малышом», как он его называл. И он тогда сделал свой выбор, посчитав, что знакомое зло все же лучше. А Коррадо, только вновь очень вежливо поздоровался с ним, едва Степушка переступил через золотую черту, после чего и положил ему на плечо свою руку. А Степушка было и обрадовался, подумав, что этот призрак, наверное, будет теперь даже его защищать. Но все обернулось совсем иначе. Жуткий крик, душераздирающий и громкий сотряс своды этой древней пещеры. Потому что призрак медленно сжал свою руку. Ту, которую положил Степушке на плечо. И вместе с самим плечом. Словно это было и не плечо вовсе, а кусок топленого масла. Кровь брызнула в разные стороны, густо залив пол пещеры. Сам же несчастный тут же обмяк и, закатив наверх глаза, тихо сполз на землю, потеряв от болевого шока сознание. И вот сейчас уже сам Степушка, ни живой ни мертвый, лежал на полу пещеры у ног призрака, а темно красная лужа расползалась вокруг его искалеченного тела.
– Теперь у меня есть тело, – произнес Коррадо, взглянув на то, что бесформенной грудой лежало возле его ног. – И он заслужил это. Ну а чистилище… что ж, пусть я и вернусь туда через некоторое время, но я все же хочу еще раз увидеть мир. А там уж, как бог даст.
– Мне говорили, – все так же тихо произнес Антон, – что души умерших сгорают там и превращаются в свет. И что это-то и есть забвение. То есть абсолютный покой и вечность. Но я, признаться, даже не знаю, правда это или нет.
– А кто это вам все рассказывал? – наконец заинтересовался призрак. – Ведь таких вещей никто не может знать да и не знает, если только сам там не был.
– Это существо из другого мира. Мира живых. И оно… она… случайно нашла меня. Правда, – Антон грустно вздохнул, – потом наши пути разошлись. Но я все равно ей верю и знаю, что там на звезде вас ждут одни страдания.
– Я благодарен тебе за предупреждение, – после долгой паузы проговорил призрак. – Но все-таки решения своего не переменю. Не могу я больше быть трусом. Хочу принять свою судьбу как есть, и делать то, что должен. И полно об этом. Прошу тебя лишь об одном, посети за меня мой Неаполь. Побудь там. Возложи цветы на храмы древних христиан в катакомбах. Я, конечно, должен был бы, наверное, сделать это сам, но думаю, что не сумею. Помолись о моих братьях и расскажи им, что ты видел меня. Кто знает, возможно они тебя услышат.
«Не услышат», – подумал про себя Антон, вспомнив о живом эхе, что слышал на кладбище. Но вслух не сказал. Ему, конечно, было очень жаль призрака. Хотя он и помогал прежде Степушке. Но все же этот несчастный, испытал так много бед и лишений, столько страшных мук вынесла его душа, что не пожалеть его было просто невозможно. Но и призрак также не остался равнодушным к своему гостю. Он, во время их разговора, то прямо, то украдкой все время поглядывал на Антона, видимо, изучая его. И теперь, когда разглядел в выражении лица своего собеседника еще и сочувствие, то окончательно убедился, что перед ним был человек не только умный и честный, но еще и добрый. Отчего невольно распростер свои объятия, словно бы призывая его к ним. А Антон и не стал сопротивляться. Он смело подошел к призраку, переступив через золотую черту, и обнял его.
Так они и стояли некоторое время, не произнося ни единого слова. Они оба все понимали, что сейчас произошло, и что скоро случится. Наконец они сдержано попрощались и Антон, еще раз уверив призрака, что обязательно посетит те катакомбы в Неаполе, пошел, понурив голову, прочь. Призрак же склонился над Степушкой.
На улице был уже полдень, когда Антон наконец выбрался из тайного прохода под церковью. Он, правда, еще некоторое время осматривался по сторонам, видимо с усилием пытаясь понять, что все теперь позади. После чего спокойно пошел к воротам кладбища. По дороге он наткнулся на того белобрысого, который, едва увидав Антона, в ужасе буквально вжался в оградку близлежащей могилы, побледнев при этом как полотно. Он, как это выяснилось уже позже, был так напуган появлением «живого мертвеца», что почти тут же побежал сдаваться в полицию. А там уж он о себе все рассказал. Ваню же Антон не видел. И его долго потом разыскивали. Да так, наверное, и не нашли бы, если бы не один священник, к которому тот слабоумный пришел исповедоваться. Священник же, услыхав такую непередаваемую жуть, решился даже нарушить тайну исповеди и донес об убийце властям. Он правда, сложил с себя сан после этого и начал жить мирской жизнью, не забывая при этом каждое воскресенье ходить в церковь и молиться по душам невинно убиенных. Все это Антон узнал уже из новостей. Ведь про это кладбище еще долго потом судачила пресса, сочиняя иногда самые невероятные небылицы.
Выйдя из ворот, Антон направился сначала к автобусной остановке, но вдруг остановился и, словно вспомнив о чем-то, пошел по уже знакомой грунтовой дороге по направлению к складу. Примерно через километр он увидел в траве свой полиэтиленовый пакет, который и подобрал. Все деньги в нем были на месте. Он потом еще какое-то время никак не мог для себя решить, к какой остановке ему лучше теперь идти, отчего и слегка замешкался. Но едва лишь он определился с направлением, как услышал позади себя тихое шебуршание. Он обернулся.
В нескольких метрах от него, но чуть ближе к ограде кладбища, с лицом мокрым от слез, стояла понурив голову Люн. И это было второе, куда более ценное сокровище, которое он здесь обнаружил. Антон сам не заметил, как медленно опустился на колени.
Девочка тихо подошла к нему, обняла руками за шею и прильнула всем телом. Ни она, ни он теперь ничего не говорили, они все понимали без слов. Конечно, Антон, догадался тогда, что Люн было что-то известно о его ночных похождениях на кладбище. А девочка просто никак не могла себе простить, что она не поверила. Единственному человеку на земле, который наконец ее увидел, и не поверила. Да еще и за сумасшедшего приняла. Она, конечно, рассказала потом Антону, как все же не утерпела тогда и начала следить за ним. Она видела и его поход в ломбард, и в офис, и сюда на склад. И даже как он ехал ночью в автобусе. Вот только потом она его потеряла. Она-то думала, что он в Москву поедет, а потом домой. Но на конечной остановке Антона в автобусе не оказалось. Она стала его искать везде, и нашла только тогда, когда он, весь перепачканный могильной грязью, следил уже за домиком рабочих и могильщиков. Она даже видела того призрака в пещере, но все же не решилась к нему подойти. А еще она поняла, что Антон вовсе не сошел с ума и что призраки действительно иногда могут покидать Арон. Пусть это и случается крайне редко, и она ни о чем подобном никогда не слышала. Но тем не менее все это было правдой. И та мертвая женщина, о которой случайно рассказал ей ее «кротик» действительно существовала. Наконец Антон поднялся, а Люн, взяв его за руку, – она словно бы боялась опять его потерять – пошла рядом.
– Слушай, – наконец проговорила она, когда они подошли к автобусной остановке, – я хочу, чтобы ты теперь всегда был со мной на связи. Я и так перед тобой очень виновата. И я просто не перенесу, если ты опять потеряешься.
Девочка произнесла эти последние слова даже не глядя на Антона, словно все еще стыдясь своей недоверчивости. Она даже спросила его, не сердился ли он на нее, на что Антон ответил ей, что просто не способен на это. Услышав такое, девочка опять ненадолго замолчала, но продолжила:
– Вот, возьми, – она протянула Антону некое растение, по виду так самый обыкновенный цветок, но конечно, полупрозрачный. – Это стриптих, он растет у нас, на одном из спутников неподалеку от того места, где я живу. Мы используем его для связи. Он очень удобный и много лучше ваших радиостанций и мобильных телефонов. Вот попробуй, скажи ему что-нибудь.
Антон взял цветок, поднес к губам и не нашел ничего лучшего, кроме как досчитать до трех. В тот же миг лепестки цветка пришли в движение и, разлетевшись словно пух от одуванчика, закружились хаотичным неспешным вихрем. Антон посмотрел на Люн. Девочка тем временем, достала из кармана такой же цветок и, немного вытянув его в руке, наоборот словно бы вдохнула воздух. И тогда лепестки ее цветка тоже закружились как у Антона. А еще через пару секунд раздались и его слова: «Раз, два, три».
– Вот, – Люн удовлетворенно кивнула и положила свой цветок в карман. – Это и есть живая связь. Мы теперь всегда можем говорить с тобой даже находясь очень далеко. Эти цветы как бы запутаны между собой, ну, почти как у вас в квантовой физике частицы. А оттого «чувствуют» друг друга на расстоянии. Вот только говорить с ними слишком долго нельзя, потому что они засыпают и заряжаются энергией.
– А ты сама, – Антон глянул на девочку, – как спишь?
– Так же как и вы, люди. Нам, элам, тоже нужно спать иногда, как и любым другим живым существам, потому что иначе мы умрем с голоду.
– Почему с голоду, – не понял Антон, – а разве вы не едите?
– Едим, конечно. Но вообще это не обязательно. Сна вполне достаточно. Это и есть живая энергия, которая питает нас. А поскольку мы лишены неживой составляющей, то и едим мы очень редко. Но все же, если ты хочешь, то я могу, например, этот цветок съесть.
– Не надо, – улыбнувшись ответил Антон, почувствовав, что девочка явно шутит.
А значит все было не так уж и плохо. Его жуткий затянувшийся поход в отдел кадров наконец-то закончился, сам он был жив и в будущем ему, как казалось, ничто не угрожало. Но не это было самым главным. Главным было то, что Люн находилась здесь рядом с ним, а значит он не был одинок в этом мире. А каким бывает настоящее одиночество и до чего оно может довести, он сегодня уже видел.
