Текст книги "Дис"

Автор книги: Тима Феев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

15. МНИМАЯ СМЕРТЬ

Дождь прекратился, но от этого было совсем не легче. Все вокруг было мокрое и холодное. Трава, кусты, сам воздух. Антон встал – сидеть на корточках он уже просто не мог – и начал думать. Сомнения закрались ему в душу. Что было делать? Ждать и далее появления этого странного охранника ему совсем не хотелось. Да и мало ли что там было с ним. Ну, может, вообще все было не так, как показалось. Ведь это был самый простой, ничем не примечательный человек. Мог ли он хоть как-то вывести его на след из далекого прошлого или не мог, оставалось совершенно непонятным. А вот то, что последний автобус должен был скоро уйти, это Антон знал наверняка. Он еще днем, когда только приехал сюда, на эту богом забытую автобусную остановку, сразу посмотрел на расписание. Последний рейс там значился примерно в двадцать три часа с минутами. А сейчас, – Антон посмотрел на часы на своем мобильном – как раз те самые двадцать три часа и были. А значит он должен был срочно для себя что-то решить: следить ли ему и дальше за этим загадочным субъектом или все же ехать домой. «Домой, – повторил он про себя совсем уж неуверенно, – но куда?» Ехать сначала на автобусе, потом на метро, да вдобавок еще и на электричке? И что в результате? Его дом, в котором он теперь не то чтобы уснуть, а просто и находиться бы побоялся. Антон чуть поежился. Но выбора, похоже, не было никакого. Охранник мог там сидеть, в этой своей сторожке, еще хоть целые сутки. Ведь неизвестно же, как долго длилась его смена, а значит и далее оставаться здесь в этих кустах было просто неразумно.

До остановки Антон шел не спеша. Несколько раз он оглядывался и смотрел в сторону проходной. Нет, там все было тихо. Ни людей, ни машин, ни даже света в окне. «Ну конечно, – с некоторым разочарованием думал он, – чего ждать, ведь все нормальные люди сейчас уже спят давным-давно, а не шляются по кустам и полям в поисках неизвестно чего». Он теперь даже на самого себя стал удивляться: как это ему вообще пришла в голову такая идея, – за кем-то следить. Он ведь и делать-то этого не умел. А потом, из-за чего все. Из-за того, что ему там что-то померещилось? «Нет, бред какой-то», – Антон нахмурился и, чуть поежившись, теперь уже от ночного холода, поплотнее закутался в куртку. И вдруг, кто-то, кого он совсем не видел, откуда-то сбоку, но чуть спереди, очень вежливо обратился к нему с вопросом:

– Скажите, а автобус был?

Антон повернулся. Рядом с ним, чуть в стороне, в паре метров от проржавевшей почти до дыр автобусной остановки, стоял охранник. Антон даже и не заметил, как тот сюда подошел. Это было довольно странно, ведь еще пару минут назад он смотрел по сторонам и точно видел, что никого вокруг не было. И вдруг, этот человек стоит здесь, совсем рядом и что-то у него спрашивает.

– Что, простите? – Антон настолько растерялся, что даже не понял сути вопроса.

– Автобус был уже? – спокойно повторил охранник. У него, как оказалось, был на удивление тихий и мелодичный голос. Этот голос словно бы очень мягко и совсем ненавязчиво вкрадывался вам в душу, развеивая любые, даже самые нехорошие предчувствия. Поэтому Антон, несмотря на всю свою настороженность, невольно и как-то сразу поддался этому поразительному и прямо-таки бархатному очарованию.

– Нет, не было еще. Вот сам стою, жду, – ответил он дружелюбно.

– Да-а, а я вот тоже жду, – произнес охранник, – сменщик должен скоро приехать. Я ведь вон там, – он указал рукой на проходную, – совсем недалеко работаю. Да я вас, кстати, – он посмотрел на Антона, – кажется, и видел сегодня. Вы, вроде, со склада выходили.

– Ну да, выходил, – улыбнувшись ответил Антон. Он уже совсем успокоился, видя, что этот человек ничего от него не скрывает, а наоборот все подробно рассказывает.

– А как же вы тогда до сих пор на остановке стоите? – поинтересовался охранник. Однако тут его что-то отвлекло и он посмотрел назад, в сторону проходной. – Ух, зря я, наверное, ушел, – начал он рассуждать вслух, – кажется, телефон звонит. Нас ведь знаете, проверяют иногда. Даже ночью. Так что хочешь не хочешь, можешь даже прикорнуть в свободное время, но на рабочем месте все же будь. Уходить нельзя. Так что я пойду, наверное. Жаль, а то бы еще поболтали, там ведь скучно одному сидеть-то.

– Еще бы не скучно, – добродушно ответил Антон. – Он уже совсем не боялся этого человека, списав все увиденное этим вечером на некий обман чувств. – До свидания, – прибавил он уже вслед исчезающему во тьме охраннику.

Но тот ничего ему не ответил. «Вот уж дурак, – заругался на себя Антон, – и чего это мне взбрело в голову сидеть тут в кустах до полуночи, выслеживая этого старикашку. Ведь это абсолютно нормальный человек. Болтливый, правда, но это-то как раз и понятно. С его работой и не так по живым разговорам соскучишься». Тут наконец, где-то вдалеке едва заметно блеснули две круглые желтые фары. Потом пропали и затем появились снова. А еще через несколько минут подъехал и сам автобус. Антон влез в него, купил у водителя билет и уселся на заднем сиденье. Автобус был совершенно пустой. «И все же, – продолжил он размышлять, – что же это я такое видел сегодня? Душу его или может так, мысли тайные или еще что. Может судьба у человека так выглядит, а может карма какая-нибудь? – Антон улыбнулся. – И как это он там сказал, – попытался он вспомнить, – что, вроде, сменщика ждет? Сменщика… – Антон насторожился, – да ведь не было в автобусе никакого сменщика. Да и вообще, какая смена посреди ночи? Сам-то он как отсюда выбираться станет». У Антона буквально похолодело сердце. И не столько даже оттого, что ничего подобного, о чем говорил охранник просто быть не могло, и не потому, что он сам вот так легко ему поверил. А потому, что охранник врал. Таким-то голосом, – врал. И это было просто ужасно. Антон вспомнил его голос: откровенный такой, мягкий, душевный. И вдруг – ложь. Нет, это было просто непостижимо. И страшно. Антон сам не заметил, как вышел на следующей остановке.

До склада, где он так неожиданно долго задержался сегодня, ему пришлось добираться по сильно заросшей грунтовой дороге, которая шла вдоль территории кладбища. Антон изредка поглядывал на старую кладбищенскую ограду и на могилы, черневшие неопределенными прямоугольниками где-то там, вдалеке. Тишина вокруг была неимоверная. И только ночной ветер, теперь уже совсем без дождя, словно бы нехотя шевелил голые ветви деревьев да пожухлую осеннюю траву. Расстояние между остановками здесь было весьма значительным, потому что простым людям среди всех этих пустырей вообще нечего было делать. Остановка, где он вышел сейчас, находилась прямо у главного входа на кладбище. То есть там, где люди чаще всего и ходили. А где вошел, – неподалеку от склада. Так что идти ему пришлось довольно долго, минут пятнадцать. Вот он уже увидел меж деревьев белеющий вдалеке, знакомый до боли бетонный забор, а вон там, чуть подальше, должны были быть и ворота склада. А еще… И тут произошло то, чего Антон сразу даже как-то и не разобрал. А тот или те, кто это совершил, посчитали за самое обыкновенное, почти рутинное, хладнокровно совершенное убийство.

Чудовищный по силе удар чем-то тупым, но при этом не очень твердым обрушился сзади на затылок Антона, отчего он сначала невольно вскрикнул, а затем, как подкошенный упал плашмя вперед, уткнувшись лицом в мокрую пожухлую траву. Все это произошло так внезапно и быстро, что он совершенно потерялся, а оттого, не зная, что ему сейчас делать, так и остался лежать неподвижно.

– Ну что, дышит? – услышал он откуда-то сзади тихий шепот. И тут же некто подошел к нему и поднес ладонь к лицу.

– Неа, готов, – произнес тот, кто как раз ладонь и подносил. – Я его со всей силы ударил. Никто бы не выжил. Так что все нормально.

– А крови нет? – опять поинтересовался первый.

– Неа, – также коротко ответил второй. – Все чисто. Да ты не сомневайся. Что я, не впервой небось.

После этого две пары рук, очень крепко ухватили Антона за ноги и поволокли куда-то в сторону, по направлению к кладбищу. Потом были кусты, потом овраг, грязный, да еще и с глубокой лужей посередине. А потом опять трава. Антон спокойно наблюдал за всем этим. Он уже понял, что его хотели убить, а почему не убили, бог знает. Он ведь почувствовал удар и даже завалился вперед. Вот только боли почему-то не было. И голова совсем не кружилась. Что с ним, почему все так странно, он не знал. Но чтобы хоть как-то себя успокоить, все списал на некую очередную свою удивительную способность, которые открывались у него одна за одной вот уже в который раз. Он, конечно, догадался тогда, и затаил дыхание, когда тот, второй проверял умер он или нет. И вот сейчас он вел себя точно так же, как неживой, безвольно предоставляя этим двум субъектам полную свободу делать с ним все, что пожелают. Его протащили через какую-то дыру в ограде кладбища, благо что Антон был довольно худым человеком. Сами же злодеи, были вынуждены перелезать сверху. Потом пошли могилы с обеих сторон, потом склепы. Памятник небольшой, но интересный, потом опять могилы. И наконец асфальт. Злодеи вытащили тело Антона на дорогу и несколько десятков метров волокли прямо по ней. После чего затащили в какое-то темное сухое помещение, закрыли за собой дверь и бросили там. А сами, открыв другую дверь, зажгли в соседней комнате свет и на некоторое время отошли от дверного проема в сторону. Антон совсем чуть-чуть, чтобы никто на свету не заметил, приоткрыл один глаз.

Он увидел самую обыкновенную комнату с одним прямоугольным окном с занавесками, столом посередине и заставленными всяким хламом стенными полками. Там находились разного вида таблички, по всей видимости для надгробий, искусственные цветы, большие папки с бумагами и рисунками (один такой рисунок красовался, высунувшись из папки почти наполовину) и прочие разнообразные предметы кладбищенского обихода. «Сторожка или домик рабочих и могильщиков», – подумал Антон. Он с интересом разглядывал все это убранство освещенной комнаты, не преминув скользнуть взглядом и по своей, неосвещенной. Его комната была скорее похожа на место, где хранили всякие инструменты. Лопаты, кирки и грабли. Здоровенная чугунная болванка, завернутая с одного края в мешковину, которой его, по всей видимости, и ударили по голове, лежала тут же.

Но вот наконец в освещенной комнате мелькнули и силуэты его обидчиков. Они явно ходили переодеваться, потому что выглядели сейчас вполне прилично. Без тех огромных плащей, ватников и кирзовых сапог, что были на них прежде. Одеты они были в тщательно выстиранные и выглаженные синие комбинезоны, байковые рубашки и грубые, но чистые ботинки. Ни дать ни взять образцовые работники сферы похоронных услуг. Лица у них были также чистые, видимо, после умывания. Оба они были какого-то неопределенного возраста, что-то между тридцатью и сорока годами. Один был кудрявый и худой, а второй такой же худой, но белобрысый.

– Ну что Ванек, – обратился белобрысый к кудрявому, – давай пить чаек, – он гоготнул.

– Давай давай, – ответил ему Иван, – чайник вскипит только, а у меня, сам знаешь, все остальное припасено.

Тут он вынул из брезентовой сумки, что была при нем, несколько аккуратно упакованных бумажных свертков и стал их медленно разворачивать. Там оказались бутерброды с колбасой, огурцы, вареные яйца и даже жареная курица.

– Во-от, – по-хозяйски произнес Иван, – вишь, сколько мне наготовили. Но я поделюсь с тобой, конечно, одному это не съесть. Вот только сахару у меня нет. Ты-то не взял часом?

– Есть, есть сахар, – ответил ему белобрысый, после чего полез поискать куда-то по шкафам в дальнем углу комнаты, Антон не разобрал. – Вот, – произнес он с чувством, когда наконец нашел, что искал. – Сахарок, чтобы в ночь попить чаек, – он опять гоготнул.

– Давай давай, тащи его сюда, – ответил ему Иван.

Он к тому времени уже сходил за вскипевшим чайником и, насыпав в кружки чаю, стал наливать. Второй же с неподдельным интересом наблюдал за происходящим. Наконец все закончилось и оба злодея стали пить чай. На Антона они не обращали ровным счетом никакого внимания, словно это не только что убитый ими человек лежал сейчас у них в прихожей, а какой-то мешок картошки. Сам Антон все по-прежнему продолжал тихонько подглядывать за этой парочкой и по возможности все запоминать.

– Не знаю даже, – продолжил говорить белобрысый после долгой паузы, – ждать ли нам Степана Игнатьевича или так все оставить?

– Надо подождать, – ответил ему Ваня. – Ведь он сам же сказал, что этого ему надо, – тут кудрявый небрежно махнул рукой в сторону комнаты, где лежал Антон. – Что он ему и по какому делу, не знаю. Но только негоже тут у кладбища шляться по ночам, так я думаю. Плохие, знать, мысли были у человека. А может и выслеживал кого.

– Точно, точно, выслеживал, – согласился с ним белобрысый. – Мне Степан Игнатьевич сам рассказывал, что он тут за ним вечером еще следил. А потом ночью на остановке был, у нас вот вышел, а дальше – он улыбнулся, – ты знаешь.

– Как же не знать, – ответил ему Ваня. Он, по-видимому, был немного слабоумным и поэтому говорил как-то тяжело и медленно. Все его фразы строились как каменные дома, увесисто, надежно, солидно. – Я же его и приголубил. Вот только Степушка все же не объяснил, что нам с ним теперь делать.

– Ничего ничего, – успокоил его белобрысый. – Он скоро сам здесь будет и все расскажет.

– Степушка – голова, – солидно и с чувством произнес Ваня. – Вон он как всю их фирму в руках держит, мало что охранником работает.

– Да знаю я, – подтвердил белобрысый. – Ты вот только сам бы лучше не распространялся об этом. Не твоего ума это дело, кто там чего держит, и что кому принадлежит. Наше дело исполнять, что велено. Сказали доставить, – белобрысый махнул рукой в сторону темной комнаты, – вот мы и доставили. А дальше уж не наше дело.

– Хорошо хорошо, – послушно согласился с ним Ваня. Он, как казалось, был вполне добродушным и неконфликтным малым, хотя и убийцей. – Вечная жизнь уж и этого стоит.

– А вот о «вечной жизни», – вновь оборвал его на полуслове белобрысый, – ты бы вообще помолчал. А то твоя вечность очень скоро может и прерваться.

– Да-а, Степушка строгий бывает, – вновь согласился с ним Иван. – Но он все же добрый. И рисует хорошо. Вон, рисунок торчит с папки. Видишь? Его работа. Красивые цветы, правда?

Антон пригляделся к рисунку. Он все это время, не прерываясь ни на секунду, наблюдал за сценой, которая неспешно разыгрывалась перед ним. А рисунок этот… он даже подумал отчего-то, что уже где-то видел такие цветы. «Да, точно. И хризантемы эти, и розы, и фиалки, – точно видел, но где?» И тут, несмотря на все пережитое, а также на то, что уже почти привык ничему не удивляться, у него словно холодок пробежал по спине. Потому что он точно вспомнил, где раньше видел эти, по-своему, действительно прекрасные цветы. Такими цветами, но уже в виде законченных масляных работ, здесь и там были увешены стены его родного, привычного и такого, как ему казалось, до боли знакомого офиса.

16. ЭХО

Это было как афтершоки после землетрясения, как затухающее в высоких горах эхо. Как едва уловимые движения памяти, лишь призрачными намеками воспроизводящей события давно минувших времен. И это были голоса: тихие и громкие, призывающие и скорбящие, вопрошающие и кающееся. Они доносились отовсюду. С разных сторон: слева и справа, спереди и сзади. То есть именно оттуда, где как раз и находились свежие могилы. И хотя это кладбище было уже довольно старым, однако на нем все еще продолжали время от времени хоронить людей. От этого оно, естественно, разрослось до совершенно невероятных размеров: примерно до десяти километров в ширину вдоль асфальтовой дороги, и километров трех-четырех в глубину в сторону леса. В самом центре этого, действительно огромного теперь кладбища, но все же ближе к дальнему краю, находилась небольшая действующая церковь. В ней иногда отпевали покойников, проводили службы и обряды, и даже, хоть и крайне редко венчали молодоженов. И еще поговаривали, что изначально на этом месте находилось здание мужского православного монастыря. Но так ли это было или нет, никто не знал в точности, поскольку никаких иных строений, под основанием фундамента церкви обнаружено не было. Люди вообще много говорили об этом месте. И разные слухи ходили о нем. Но все это были по большей части нелепые выдумки, и передавались подобные рода истории из уст в уста также с известной долей скептицизма, а подчас даже и черного юмора.

Однако Антон ничего этого не знал, конечно. Да сейчас ему было и не до этого. Поскольку он слышал голоса. И эти голоса, что могло показаться даже, наверное, немного странным, отвлекали его и слегка успокаивали. В любом случае, они не позволяли ему совсем уж погрузиться в ту бездну ужаса и мрака, где он сейчас, пусть только и физически, но находился. Ибо что может быть хуже могилы. И даже не самой именно могилы, а еще и раскопанного дна ее, то есть места еще более темного и глубокого. Такого, где Антон как раз и был сейчас. Посреди холода, ужаса, тьмы. Да еще и жуткой сырости. Поскольку дождь, который шел этим вечером, все вокруг основательно намочил. И когда его закапывали, он ощутил это в полной мере. Ведь его, по сути, даже и положили-то не просто в саму землю, а в какую-то холодную грязную жижу. После чего тщательно засыпали землей и плотно утрамбовали. Сверху, со стороны могильного края, всего того, что находилось сейчас под дном могильной ямы видно не было. И те двое злодеев, которые Антона туда зарыли, могли быть собой вполне довольны.

Впрочем, они долго разговаривали до этого и советовались. Друг с другом и со Степушкой, как ласково называл его Ваня. Он отчего-то испытывал особую теплоту к этому живодеру, воспринимая его почти как духовного наставника. Второй же из этой парочки, белобрысый, напротив, разговаривал со Степаном Игнатьевичем вполне спокойно и по-деловому. Он был, в некотором роде, профессионал своего дела, то есть именно рытья могил и помещения в них покойников. Но вот в деле сокрытия следов преступлений, которые эти два душегуба время от времени совершали, он был полным профаном. И тут уже за дело брался Степушка. Он всегда знал где и как лучше прятать. И поэтому иногда, с некоторых заезжих «молодцов», которые тоже весьма интересовались этими его «услугами», брал за это еще и деньги. Он поговаривал иногда, что на этом кладбище, где они все вместе так успешно работали, вряд ли можно было найти хоть одну могилку, в которую хоть кого-нибудь, как он выражался, да не «подселили». Обычно, подобным подселением называлась процедура помещения тела в уже вырытую, свежую могилу. Но иногда подселяли и в старые. Это стоило, конечно, дороже, но в экстренных случаях и такая услуга пользовалась немалым спросом.

Сам Антон, конечно, Степушке вовсе не нужен был. Однако он, в силу давно уже приобретенной крайней осторожности, посчитал, что избавиться от этого любопытствующего малыша, как он его называл в разговоре со своими подручными, было бы очень даже правильно. Степушка вообще не слишком любил выяснять детали. Что, да как, да по какой причине. Он любил рубить сразу, после чего прятать концы в воду. Так ему было проще и, возможно, спокойней.

– Говорю вам, – обстоятельно произнес он, когда пришел спустя некоторое время в кладбищенский домик весь взбудораженный словно куда-то спешил, – этот малыш следил за мной. Он чего-то там вынюхивал, точно не знаю. Да и не хочу знать. Так что вы, ребятки, все правильно сделали. Нечего тут посторонним шляться, да еще и посреди ночи.

– Молодец Степушка, – ответствовал ему Ваня, – все верно рассудил. Ну а мы-то свою работу тоже ладно справили. Но куда нам его теперь девать-то? Схоронить или в крематории сжечь?

– Похороните, – чуть подумав, ответил Степан Игнатьевич. – Крематорий растапливать надо, а кроме того, я не знаю, кто там сегодня дежурит. Может и вообще не получится договориться. И лишние свидетели нам тоже не нужны.

– Да уж, не нужны, – охотно согласился с ним Ваня. – У них там своя история и свои порядки. Ну а мы-то тут как-нибудь сами управимся. Вон, сегодня как раз новую могилку выкопали. Там, чуть левее седьмого ряда, сразу в сторону. Вот, – он указал на белобрысого, – он и копал.

– А ты бы мог мне и помочь, – недовольно пробурчал на это белобрысый. – Я ведь здесь не один работаю, а все рытье на мне. Это несправедливо.

Тут злодеи отчего-то задумались и замолчали. Они вместе продолжали пить чай, услужливо подливаемый белобрысым и с аппетитом уплетать ванины бутерброды. На самого Антона они все по-прежнему не обращали никакого внимания. Наконец трапеза закончилась и белобрысый отправился куда-то вглубь освещенной комнаты мыть чашки, а Ваня опять заговорил со Степушкой. Так прошло еще полчаса. Наконец Ваня и белобрысый опять переоделись в свои ватники и плащи, а Степан Игнатьевич, сделав еще несколько незначительных указаний, собрался уходить к себе на проходную досиживать смену. Зачем ему это было нужно никто не знал в точности. Да и вообще, зачем такая или хоть какая иная работа человеку, который и так владел весьма крупной компанией, приносящей немалые доходы? Был даже такой момент во время чаепития, когда Степан Игнатьевич, весьма по-деловому так, похлопал себя по карману, показывая, где у него находился Павел Иванович, генеральный директор фирмы, в которой еще совсем недавно работал Антон. И это было просто ужасно. «Боже мой, – подумал Антон, внутренне содрогнувшись, поскольку все еще продолжал следить за происходящим в светлой комнате. – Где же я, получается, работал-то все это время! Что за люди, и куда шли все те деньги, что мы так усердно зарабатывали? Ведь это же не бандиты какие-нибудь, которым только деньги и нужны. Это что-то намного более страшное, маньяки просто».

Но тут вся троица прошла в неосвещенную комнату, в которой и разделилась. Степан Игнатьевич вышел на улицу и направился к воротам кладбища, а двое его сподручных, ухватив Антона за ноги, вновь поволокли того куда-то в темноту. Тащили они его на этот раз не очень долго и, бросив в густых зарослях высохшего репейника, спрыгнули один за другим вниз. По всей видимости, в ту самую могилу, о которой говорили у себя в домике. Там они находились некоторое время пыхтя и бормоча что-то невнятное. Наконец они вылезли наружу и, совсем уж бесцеремонно, ногами стали подталкивать Антона к краю. И вот – падение. Антон упал с высоты примерно двух с половиной метров, плашмя. Он так смачно шлепнулся на сырое дно могилы, что брызги от разрытой в центре нее ямы разлетелись в разные стороны едва не намочив самих злодеев. После этого кто-то из них снова спустился вниз, все как следует поправил и засыпал тело землей. Подровнял образовавшийся бугорок, похлопал еще лопатой, потопал ногами и выбрался на поверхность. «Покойся с миром, мил человек», – произнес на это сверху Ваня. С какой целью это было сказано, Антон не разобрал. То ли этот слабоумный действительно все еще верил в бога, то ли так уж неудачно пошутил, понять было невозможно. Наконец они собрались уходить. Однако в итоге ушел лишь только один из них, поскольку второй остался охранять место захоронения. У них даже завязался небольшой, но эмоциональный спор по поводу того, кто будет охранять могилу. Один утверждал, что тут и охранять нечего, и что на кладбище ночью никто не придет. Однако второй твердо стоял на своем, упрямо повторяя слова Степана Игнатьевича, что «стеречь надо». Да Антон и сам помнил, как еще около часа назад разглагольствовал Степушка:

– Стерегите могилку молодцы. А то, неравен час, кого-нибудь еще в нее «подселить» попробуют. У нас ведь известия быстро разносятся. Узнают ребятки с города, что могилка свежая есть, так и привезут мертвяка. А тут этот лежит, – он указал на Антона, – вот уж конфуз будет.

И все же, тот, кому выпало охранять могилу, не стал сидеть рядом с ней до самого утра, как и полагалось. Этот некто, но по всей видимости, как раз белобрысый, еще некоторое время, конечно, походил туда-сюда вокруг захоронения, но наконец не утерпев и смачно плюнув в яму, все же направился куда-то прочь по своим делам. И это было, безусловно, очень кстати, поскольку Антон именно такого момента и ждал.

Ему к тому времени уже совсем надоело изображать из себя покойника. «Да и действительно, – говорил он себе, – сколько уже можно издеваться надо мной и над моим телом». Ведь все, что хотел, он уже давно узнал, а для остального, что он успел себе на-планировать, нужно было проявлять активность. Он, на самом деле, очень хотел еще раз попытаться проследить за Степушкой, но уже, естественно, более осторожно. Все-таки не давал он ему покоя. А теперь, после всего произошедшего, у Антона появились к нему еще и новые вопросы и даже некоторая обида накопилась. Двое же сподручных Степана Игнатьевича Антона совсем не интересовали. Он, правда, за время своего нахождения в могиле выяснил еще кое-что и на этот раз совсем неожиданное. Но это не касалось ни Степушки, ни его молодцов.

И это были голоса, что он слышал. Ведь сначала, едва только завалившись на дно могильной ямы, он так их испугался, что чуть было не выпрыгнул назад. И эта ситуация, правда намного позже, показалась ему довольно трагикомичной. Он просто представил себе лица тех двух молодчиков, которые его закапывали. И что бы с ними сталось, когда бы они увидали, что их мертвец вот так неожиданно ожил. Но тем не менее, он все же сумел тогда сдержаться. А еще через некоторое время, эти голоса его уже по-настоящему заинтересовали.

Сначала он услышал лишь чей-то слабый стон. И это был явно женский голос, причем молодой. Эта девушка словно бы просила о чем-то, потом стонала. После чего следовала пауза и все повторялось опять.

– Марья Степановна, – просила девушка, – возьмите меня к себе, возьмите, возьмите.

После чего вновь раздавался стон. Антон, услыхав такое под землей, буквально, как ему показалось, затаил дыхание. Хотя, конечно, все это было лишь одно только его намерение, поскольку не дышал он уже довольно давно. С того самого момента, когда его сначала погрузили в эту перебаламученную грязную жижу, а потом еще и засыпали землей. А он этого даже и не заметил. Тут вдруг опять:

– Марья Степановна, возьмите меня к себе…

«Что это, – подумал Антон, – уж не брежу ли я в самом деле?» Но нет, он не бредил. А еще через пару минут и уже с другой стороны послышался грубый мужской хрип и тоже стон. А еще, чуть погодя, послышались и другие голоса. Они, как казалось, тоже о чем-то просили, спрашивали или просто стонали. Причем, все они постоянно и с одинаковой интонацией повторяли одни и те же фразы. И еще, они явно не слышали друг друга. То есть фразы их, ну никак не скрадывались в единый последовательный разговор. Антон задумался над новой загадкой. Он уже к тому времени примерно понял, откуда доносились эти звуки. Они шли не снизу, то есть откуда-то совсем уж из глубины, но и не сверху, с поверхности кладбища. Они шли примерно с того же уровня, где находился сейчас он сам. Таким образом, сопоставив все факты, Антон пришел к выводу, – а он почему-то именно так, холодно и совершенно здраво и размышлял в тот момент, – что голоса эти доносились из других могил.

«Но ведь покойники не могут говорить, – продолжил он размышлять, – они вообще ничего не могут. Или это какие-то иные, не физические движения, а оттого и не физические же звуки?» Тут он отчего-то вспомнил свои прежние, весьма редкие посещения кладбища. Когда на выходных с друзьями или родственниками приходил к кому-нибудь на могилку возложить цветы или просто постоять там, отдать долг памяти. Вспомнить о ком-то, кого прежде знал или просто видел. И ему иногда действительно казалось, что те, погребенные в могилах люди тоже слышат его и даже, возможно, тихо говорят ему что-то. Но нет, изо всего того, что происходило сейчас вокруг, Антон мог сделать лишь один вывод, что покойники ничего не слышат. А вот на счет говорить… Тут уж совсем непонятно. Раньше – да, он не слышал ничего, что бы там ему ни казалось. А сейчас? Что сейчас-то произошло? Ведь все эти звуки не могли быть обычными, поскольку их бы тогда услышали все. Получалось, что он один только слышал их, а значит, звуки эти были как-то связаны с той, иной жизнью, настоящей, которой никто из простых людей не видел, и о которой рассказывала ему Люн.

Он попробовал вспомнить еще что-нибудь из того, о чем говорила ему девочка, когда сидела у него дома за столом. Она тогда говорила о каких-то там волнах или мембранах, кажется. «И когда эти мембраны расходятся, вы умираете», – вроде так. И еще, что: «Мертвое остается мертвым, а живое живым». Да, точно. Антон был сейчас совершенно уверен, что воспроизвел все слова правильно. И что изо всего этого следовало? Трудно сказать. «Но ведь смерть, – продолжил он размышлять, – все-таки сильнейший шок для человека. Хотя и последний. И кто знает, быть может, что не только для тела, но и для души…» Антон прислушался. О чем говорили эти мертвецы? Вот, похоже, кто-то медсестру звал, кажется. Кто эта Марья Степановна, интересно? А вот кто-то маму звал. Про сына своего вспоминал, а кто-то просто страдал. «Точно, – у Антона уже в который раз за этот день пробежал холодок по спине, – именно так. Это последние их слова и мысли, которые эти, теперь уже бездушные тела продолжали без устали повторять снова и снова. И они уже не слышали никого, в том числе и самих себя. Они вообще теперь не были живыми. А значит произносимые ими слова – всего лишь эхо. Одно только далекое повторяющееся эхо навсегда покинувшей их тела прекрасной жизни. Как тоска по безвозвратно утраченному, как затухающая боль, как афтершоки после землетрясения, круги по воде».

Антон напряг все мышцы своего тела и сел. Однако над поверхностью земли показалась лишь одна его голова и совсем немного плечи. Но это было и не важно. Он знал, что теперь будет делать. Он был убежден, что ему просто необходимо остановить весь тот ужас, который творился на этом кладбище. Но прежде, прежде всего ему нужно было проследить за Степушкой и узнать, зачем ему все. Зачем он убивает людей даже при малейшей попытке хоть что-нибудь о нем узнать. А потом… Антон решил, что все остальное пусть будет, как бог даст. По справедливости.