Текст книги "Смерть под Рождество"

Автор книги: Тери Холбрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятая

Письменный стол красного дерева в кабинете Гейл весь завален старыми тетрадями и кипами пожелтевшей бумаги. По полу тоже разбросаны бумаги. Гейл склонилась над ними, беря то один лист, то другой и безучастно вглядываясь в написанное. Все это нужно привести в порядок. Скоро она снова начнет работать. Но на это потребуется страшно много усилий. А пока она облокотилась о стол и устало закрыла глаза.

Гейл провела на этом свете почти тридцать лет и за эти годы переживает только вторую смерть. Первая – самоубийство мужа три года назад. Гейл только тогда поняла, что в Джорджии ее ввели в заблуждение. В шумном доме, где она росла, правил матриархат. Смерть здесь не считалась чем-то неестественным или страшной карой и потому особого ужаса не вызывала. Оставшиеся жить довольно скоро переключали свое внимание на проблемы, волнующие живых.

Ребенком Гейл каждое лето проводила у своей двоюродной бабушки Норы, в сонном доме из красно-бурого кирпича в Стейтлерс-Кросс, городишке, который, как пылинка, осел в предгорьях Джорджии. Нора была крупной женщиной с красными губами, угольно-черными крашеными волосами, похожими на театральный парик, и голосом, каким-то средним между птичьей трелью и лягушачьим кваканьем. Во всяком случае, такой она запомнилась Гейл. Когда ей было тринадцать, Нора неожиданно умерла.

Спустя некоторое время после похорон члены семьи, все еще в тяжелых траурных платьях, собрались в доме, чтобы начать долгую процедуру перебирания вещей покойной. Они свалили свои плащи в прихожей и нерешительно смотрели друг на друга, как бы спрашивая, с чего начать. В доме пахло затхлостью, будто Нора умерла не неделю, а несколько лет назад. Здесь же была и Гейл, не очень горевшая желанием копаться в темных шкафах Норы. Вообще-то она довольно неплохо знала дом, перерыла все книжные полки, на которых многие книги были изрядно изъедены червями. Заглядывала она и в шкафы – там тоже ничего вдохновляющего не было. Темные пятна от протекших духов так и оставались на одежде неотстиранными, а пыль на полках образовывала причудливые картинки. Нет, все это Гейл совсем не вдохновляло.

Вопрос решила бабушка. Она оглядела трех своих дочерей и внучку, затем откинулась на спинку огромного кресла, обитого зеленым бархатом.

– Возьмите Гейл Олден, – приказала она, – и покажите ей все. Если найдете что-нибудь интересное, разбудите меня. – Она сделала знак всем удалиться и закрыла глаза.

Женщины поднялись вверх по лестнице в спальню Норы и принялись там открывать ящики шкафов, шкатулки и коробки, задвинутые под кровать. Вначале сестры переговаривались шепотом, потом этот шепот перешел в бормотание, и, наконец, они захихикали. Женщины со смехом примеряли костюмы, рассматривали альбомы фотографий, перебирали пачки истлевших писем, сломанные ювелирные украшения. Почти каждая вещь вызывала вопросы: что бы это могло означать? Откуда это у Норы? Каждая безделушка одновременно что-то рассказывала и что-то скрывала. Три дня спустя, когда открыли последний ящик, Гейл уже твердо решила, что станет историком.

Дом этот она покинула, так собственно и не уяснив, что же это такое смерть. Встреча с трагической гибелью предстояла ей в далеком будущем. А пока конец жизни для Гейл был лишь мифом, и ничем иным. Умирали только старые женщины. А что им еще оставалось? Солнце придавало их коже вид запыленного пергамента, а дрожащие руки уже ни на что не годились, разве только снимать нитки с поношенных юбок. Это все было как-то даже забавно. Вот и Нора уже перестала быть старухой, заставлявшей Гейл каждый вечер после ужина пересчитывать столовое серебро. Теперь эта Нора превратилась для девочки в предмет материальной культуры – в книги, письма, одежду, использованные железнодорожные билеты на дне ящика стола.

Настоящая смерть и настоящее горе настигли Гейл совершенно неожиданно – тринадцать лет спустя, когда уже в ее доме детективы Скотланд-Ярда начали перебирать ее собственные «предметы материальной культуры». Вот эта смерть наконец достала Гейл, ухватила своими страшными зубами и трясла до тех пор, пока не изгрызла всю душу.

А теперь и смерть Лизы. Лиза… Вот она сидит на кухне, поджав ноги, уперев их в перекладину высокой табуретки; вот смеется над чем-то с Кэти Пру – они валяются на стеганом одеяле, расстеленном на полу в гостиной. Гейл отчетливо увидела спокойные глаза Лизы, услышала ее тихий низкий голос, каким она обычно задавала свои вопросы, зондируя, нащупывая самые болезненные места…

В комнату ввалилась Кэти Пру с большой инкрустированной серебряной ложкой и динозавром под мышкой – он был сшит из разноцветных лоскутков.

– Спейс Люси хочет есть, – объявила она. – Давай его покормим.

– Божья коровка, будь осторожнее. Эта ложка очень старинная.

– Старинная, старинная, старинная, – полузабормотала, полузапела Кэти Пру, засовывая ложку в огромную пасть динозавра.

Гейл даже вздрогнула. Эта ложка была, скорее, предметом культа. Тяжелая, с причудливым узором в стиле барокко виноградных лоз и лилий. Они покрывали ручку и шли по краям ложки, при этом на дне ее прогладывали очертания карликовой пальмы. Гейл понимала, что не должна разрешать Кэти Пру играть с этой ложкой Шесть поколений в ее семье передавали эту вещь по наследству. И все любили рассказывать «сказку о ложке». Гейл рассказывала ее бабушка, а теперь и она сама рассказывала эту «сказку» Кэти Пру.

Зазвонил телефон, и одновременно Гейл услышала, как к дому подъехал велосипед. У дверей стояла Хелен Пейн. Гейл подняла ложку, брошенную дочкой, и швырнула о стену.

Она насадила на деревянные зубцы прялки моток шерсти и принялась за работу. Раз, два, три, поворот, раз, два, три, поворот… Кресло ее было окутано облаком шерстяной пыли. Несколько более крупных частиц прилепились к локтю. Некоторое время они плясали в такт судорожным движениям рук Гейл, а затем внезапно взлетели и сели на ее волосы.

Итак, Гейл воевала с шерстью, а из противоположного угла комнаты за этим сражением наблюдала Хелен. Чай уже остыл – еще бы, ведь прошел уже почти час! – но время от времени она все равно подносила чашку к губам.

Кабинет у Гейл был довольно тесный, поэтому было шумно, словно работала мельница.

– Я уверена, – громко произнесла Хелен, – что за все эти годы ты сэкономила кучу денег. Ведь это такая прекрасная психотерапия, поэтому у тебя просто не было необходимости пользоваться успокоительными таблетками. Вязание так гипнотизирует, так умиротворяет. Теперь я понимаю, почему Гайдн любил медитировать за такой работой.

– Зачем они приехали? Эти детективы из Скотланд-Ярда, зачем они здесь? – спросила Гейл, не отвлекаясь от своего занятия.

Хелен поставила чашку на блюдце. Одна из пылинок села ей на чулок. «Чулки мои, между прочим, очень дорогие», – сбрасывая шерстинку, Гейл покачала головой и нажала педаль. Между металлическими пластинами прялки появился пушистый моток пряжи. Она просунула пальцы, вынула его и бросила в корзину, почти заполненную такими же пушистыми мотками. Хелен поправила волосы, решив, что, когда вернется домой, срочно вымоет голову.

В течение всего этого часа, пока Хелен занималась тем, что играла с Кэти Пру, заваривала чай и надоедала по телефону Оррину, требуя информации, Гейл ни на минуту не останавливала своей ритмичной работы с прялкой. Дело было в том, что звонила детектив Маура Рамсден. Она спросила, будет ли миссис Грейсон удобно, если они со старшим инспектором Даниелом Хэлфордом придут к ней в два тридцать. Мол, всего несколько вопросов, пустая формальность.

– Она была такая вежливая, – уже в третий раз взорвалась Гейл. – Нет, ты знаешь, я этого, наверное, не переживу. Она представилась так, будто я никогда не слышала об их чертовом заведении.

Гейл посмотрела на Кэти Пру, которая, очень довольная, запихивала бисквит в пасть Спейс Люси, и глаза ее вспыхнули.

– Господи, Хелен! Ты же знаешь, что за эти три года, с момента рождения Кэти Пру, я все время держала себя в руках и ни разу не вышла из себя. Ни разу на дочку не накричала. Да что там, даже не повысила голос. А теперь вот швырнула ложку о стену. Могу я позволить, чтобы они такое со мной вытворяли?

Хелен наблюдала, как ребенок окунает морду динозавра в чашку с чаем.

– Если ты беспокоишься о Кэти Пру, то забудь об этом. В конце концов всегда можно пригласить адвоката.

Гейл вздернула руку, чтобы посмотреть на часы. Движение это за последний час превратилось у нее почти что в тик.

– Прошло еще пятьдесят минут, – сообщила она, потрогав пряжу в корзине и, поежившись, подошла к камину. – Я понимаю, что с моей стороны это уже чересчур. Я не могу даже сосредоточиться на мысли о том, что Лиза могла быть убита. А это так. Иначе бы их здесь не было. По крайней мере этих двоих.

Хелен не отвечала. Она молча поднялась и подошла к окну. Над убогим садиком Гейл стоял туман. Коричневые виноградные лозы, извиваясь, спускались по стенам дома на землю. Они были похожи на гниющие останки змей. Господи, что за люди эти американцы! Почему они не в состоянии создать приличный сад? Наверное, в Фезербридже нет ни одного жителя, который бы не выразил своего недовольства по поводу небольшого участка земли, принадлежащего Гейл. Многие помнили, что, когда здесь жила мать Тома, в саду росли дивные клематисы, примулы и розы. Теперь и следа от них не осталось. Хелен была согласна с земляками: дом Гейл из-за этого имел какой-то очень неприятный вид. Скоро дети будут бояться вечером проходить мимо него. А Гейл, видно, все равно.

– Я вообще-то тебя не очень понимаю, Гейл. Неужели ты думаешь, что они подозревают тебя в убийстве Лизы?

Гейл ничего не ответила, и Хелен повернулась к приятельнице, в задумчивости стоявшей у камина.

– Нет, – наконец ответила Гейл, – я не боюсь, что они подумают, будто я убила Лизу. Но одно мне известно точно: эти двое здесь из-за меня, потому что Лиза сидела с моей дочкой.

– Ну и что из этого? В конце концов они полицейские. Это их работа, разузнать, кто с кем был связан. Таким образом они зарабатывают себе на жизнь. Не надо принимать это на свой счет.

– Я не могу поверить, что ты говоришь такое. – Темные зрачки Гейл сузились до сверлящей точки.

Хелен всплеснула руками и направилась к креслу. Когда она проходила мимо, Спейс Люси зарычал и укусил ее за лодыжку. Хелен нахмурилась и подумала, что сама она, хоть убей, не способна ни получать удовольствие от общения с детьми, ни даже понять их. Они такие… в общем, ничего в этих малышах нет забавного, абсолютно ничего. Она переступила через протянутую руку Кэти Пру и села.

– Вслушайся, что ты несешь, Гейл. Как будто ты в центре Вселенной, а все вокруг только и озабочены твоей персоной.

Она взяла из корзины моток и начала наматывать нитку на палец, чувствуя, что Гейл внимательно на нее смотрит.

– Значит, ты считаешь, что я больна паранойей?

– Ничего я такого, дорогая, не считаю. Но ты должна понять: в этих местах времена охоты за ведьмами давно миновали. У полиции сейчас другие методы. Чтобы найти преступников, они на кофейной гуще не гадают и карты не раскладывают. Для этого у них есть лаборатории и современная аппаратура. И твой чокнутый муж тут совершенно ни при чем.

– Значит, по-твоему, я должна разрешить им прийти сюда и задавать свои глупые вопросы?

– Да. И подать им чай. – Хелен рассматривала намотанную на палец пряжу. – Во-первых, этого требуют элементарные приличия, а во-вторых, тебе будет чем заняться.

Дом на Вересковом пляже был типовым. Короткая подъездная дорожка, по обе стороны двери крыльца ряд низких кустов. К одному из них прислонен черный велосипед с коробкой передач скоростей последней модели.

На звонок Хэлфорда дверь открыл человек с полинявшими блеклыми волосами и губами, близко приподнятыми к носу. Хотя Маура позвонила заранее и договорилась о встрече, Эдгар Стилвелл смотрел на детектива с видом человека, застигнутого врасплох. Он безучастно взял удостоверение Хэлфорда, и глаза его, утопленные в припухшие веки, медленно заблуждали по фотографии. Хэлфорд уже хотел попросить разрешения войти в дом, как Стилвелл внезапно широко распахнул дверь и первым прошел в переднюю. Остановившись у окна, он стал смотреть на улицу.

– Что-то не в порядке, не так ли? – флегматично спросил Стилвелл. – Наша полиция не стала бы беспокоить Скотланд-Ярд из-за того, что девочка упала с велосипеда.

Хэлфорд постарался, чтобы его голос звучал тепло, но одновременно выражал как можно меньше эмоций.

– Мистер Стилвелл, боюсь, что Лиза умерла не в результате несчастного случая. У нас есть доказательства того, что произошло убийство. Нам нужно поговорить с вами.

Плечи Стилвелла еще глубже погрузились в рукава мышиного цвета шерстяной кофты на пуговицах. В некоторых местах петли распустились, а края обшлагов покрывали коричневые бляшки, предположительно теста. Когда хозяин плюхнулся в кресло, одна пуговица вылезла из петли и кофта расстегнулась.

Комната была маленькая, четыре на четыре метра. В ней находилось только три предмета: кресло, обитое вощеным голубым с белым ситцем, в котором сейчас сидел Стилвелл, красный диван и кофейный столик. Хэлфорд осторожно постучал по нему и определил, что это пластик. Обивка мебели при ближайшем рассмотрении тоже оказалась очень дешевая. Никаких ламп видно не было, кроме верхнего света, но и тот не горел. В комнату проникал естественный мертвенно-бледный свет с улицы.

Стилвелл сидел с закрытыми глазами, низко наклонив голову. На ресницы наползали верхние веки. В деле было указано, что ему сорок пять, но Хэлфорд мог дать и все шестьдесят.

Он взглянул на Мауру, а затем подался вперед.

– Мистер Стилвелл, в субботу утром, когда Лиза уезжала, был кто-нибудь дома?

– Нет. – Стилвелл открыл глаза. – Брайан, мой сын – он сейчас там, наверху – он был со мной в пекарне.

– Во сколько вы туда ушли?

– В шесть. Лиза обычно раньше семи не встает. На работу она уезжает около девяти.

– Обычно она ездит на велосипеде?

– Всегда, даже в дождь. Ну, когда уж очень плохая погода, тогда я посылаю Брайана к Гейл Грейсон. У нее малолитражка. Черная.

То, как он сделал ударение на слове «черная», заставило Хэлфорда изменить следующий вопрос.

– Вам нравилось, что дочь работала у миссис Грейсон?

Раздался неприятный смех, похожий на кашель. Но встретившись взглядом с отцом убитой, Хэлфорд увидел, что глаза его блестят от слез.

– А как же! Именно за этим я посылал Лизу в колледж, где готовят секретарш, чтобы потом она меняла пеленки у отродья Тома Грейсона? Совершенно верно. Именно за этим!

Горечь и озлобленность Стилвелла удивили Хэлфорда. Можно было предположить, что не очень теплое отношение к Тому отразилось и на его отношении к его жене и ребенку. Но вообще семья Грейсонов – одна из старейших в Фезербридже. Грейсоны были одними из тех, самых первых. Можно не любить одного из членов семьи, но распространять ненависть на малышку?..

– И все-таки вы одобряли, что Лиза работает у миссис Грейсон?

Стилвелл смотрел прямо перед собой. По щекам его текли слезы, и он не давал себе труда вытирать их.

– Нет, черт побери! Она заслуживала лучшей участи. Могла устроиться в Саутгемптоне или даже в Лондоне. Не знаю, почему ей захотелось остаться здесь. Она говорила, что любит ребенка. «Но это же не твой ребенок, – объяснял я ей. – Если любишь детей, выходи замуж и расти своих». – Он громко всхлипнул.

Маура достала из кармана своего жакета белый носовой платок и вложила в ладонь Стилвелла. Он закрыл им лицо обеими руками, как прикрываются дети, когда водят при игре в прятки. Хэлфорд кивнул Мауре. Она молча встала со стула и дотронулась до руки Эдгара.

– Мистер Стилвелл, я пойду приготовлю чай. А затем мы продолжим.

Стилвелл не отвечая сидел со склоненной головой, прижав платок ко рту.

– Мистер Стилвелл, – произнес Хэлфорд, – пока детектив Рамсден готовит чай, я хотел бы пройтись по дому. Вы не возражаете? Прежде всего мне хотелось бы посмотреть комнату вашей дочери.

Стилвелл закрыл глаза и кивнул. Если бы не морщинки между бровями, можно было подумать, что он просто покачал головой во сне.

Хэлфорд быстро поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В тесный холл выходили три двери. Первая была приоткрыта, очевидно, это спальня Стилвелла. Спартанская обстановка, незастланная кровать, комод и прикроватный столик. Стены голые – ни картин, ни фотографий, ни репродукций. Рядом с кроватью стояли поношенные коричневые тапочки. Хэлфорд быстро проверил содержимое ящиков комода и стенного шкафа. Ничего, кроме затхлого запаха грязного белья и кучи носков. На плечиках висели две мятые белые рубашки.

В деле было сказано, что Мэдж Стилвелл ушла из дома семь лет назад – «сбежала», как написал Бейлор. Да, это была комната одинокого мужчины. Немножко, совсем немножко, она напомнила Хэлфорду его собственную. Он поспешил выйти.

Двери остальных двух комнат были закрыты. Гадая, какая из них Лизина, он остановился перед той, что выходит окнами на дорогу. И не ошибся. Открыв дверь, он поначалу даже не мог сообразить, удивило его то, что он увидел, или нет. Ему ли удивляться! Он бывал в сотнях домов жертв и подозреваемых, то есть видал, как говорится, всякое.

Но эта комната была особенной. Здесь чувствовался вкус, и изысканный. Центральное место занимала великолепная кровать с балдахином. Застелена она была целым каскадом покрывал, газовых и хлопчатобумажных, тонкой ручной вышивки. Поверх основной большой подушки располагались еще несколько маленьких, с вышивкой гарусом по канве. В центре их сидела фарфоровая кукла. Ее старенькое белое платье свидетельствовало о том, что это память детства. На полу перед кроватью был постелен кружевной коврик, слишком шикарный, чтобы быть ковриком. Комод и платяной шкаф были белые, с изящным растительным узором. На туалетном столике всеми цветами радуги переливались и блестели флаконы, баночки и тюбики. У дочери пекаря были дорогие замашки.

Хэлфорд открыл гардероб. На плечиках аккуратно висели несколько костюмов, хорошо пошитых и в полном порядке. Внизу, вплотную друг к другу, располагались семь пар обуви. На специальной рейке были развешаны три широкие шерстяные накидки и шарф. Он пощупал шарф. Точная копия того, что был на фотографиях в деле, такие же декоративные отверстия, за одним исключением – в отличие от орудия преступления, этот был темно-красный. Непонятно почему, но детектив почувствовал признательность к Лизе за то, что в свой последний день она выбрала белый.

Нижнее белье было аккуратно сложено, не то что там что-то помято, морщинки даже нет. Хэлфорд вспомнил, какой творился беспорядок в шкафу у его сестры. Правда, это когда она была подростком. Ну а Лиза: она что, такой аккуратисткой стала недавно, или в том старом полуразвалившемся доме она тоже соблюдала идеальный порядок?

Наконец Хэлфорд увидел книги, первый раз в этом доме. Они располагались в небольшом книжном шкафу у окна. Большинство из них составляли богато иллюстрированные альбомы по декоративному искусству и оформлению интерьеров, а также книги по кулинарии. «Странно, что Лиза держала их в своей спальне», – подумал Хэлфорд. Из художественной литературы здесь были романы Джейн Остин, Найпаула[8]8
  Найпаул (1932) – тринидадский писатель (по национальности индиец), известный своими пессимистическими романами из жизни Латинской Америки и стран третьего мира.


[Закрыть], Льюиса Кэрролла и Джеки Коллинз.

Лиза Стилвелл становилась все загадочнее и загадочнее.

Хэлфорд снял с полки книгу Найпаула. На пол выскользнуло несколько сложенных листов бумаги. Это были стандартные линованные листы из блокнота. Хэлфорд развернул первый из них. Внизу зеленой пастой было крупно написано «Дом моей мечты». Остальную часть страницы заполнял план первого этажа большого дома. Кроме всего прочего, там были танцевальный зал, оранжерея и библиотека. На втором листе был изображен план второго этажа с многочисленными спальнями и туалетами, а также залом для гимнастических упражнений. Извилистый коридор, вернее, даже не коридор, а холл, плавно спускался к бассейну. Нарисовано все было без особой тщательности в соблюдении пропорций, но тем не менее примерные размеры помещений указаны были: танцевальный зал 20 х 12 м, кухня 10 х 10 м, гостиная 12 х 6 м. Да, запросы у этой девочки были немалые, для такого дома потребовалась бы площадь размером с крикетное поле.

На последнем листе были наклеены образцы мебели и обоев, а также фарфора и столового серебра. Все это было аккуратно вырезано из каталогов. Хэлфорд вспомнил, что у его сестры тоже был похожий план дома, и у всех ее подруг имелись такие блокноты. Это считалось модным тогда. Но сестре в то время было двенадцать или тринадцать лет. Он внимательно рассмотрел листки: совсем новые. Для двадцатидвухлетней девушки это немножко странное увлечение.

Хэлфорд поставил книгу с листками на место и вышел из комнаты Лизы. Прежде чем постучать в последнюю дверь, он несколько секунд молча постоял перед ней. Скрипнули пружины кровати, и ему показалось, что Брайан включил свет.

Дверь открыл прыщавый юноша с таким невероятно уродливо-неправильным прикусом, что Хэлфорд не мог скрыть удивления на своем лице.

– Брайан?

Парень кивнул. Хэлфорд вынул удостоверение.

– Я старший инспектор Хэлфорд из Скотланд-Ярда. Можем мы поговорить пять минут?

Опухшие губы молодого человека мелко задрожали. Он посмотрел на Хэлфорда своими ярко-голубыми глазами, а затем заговорил дребезжащим шепотом:

– Вы считаете, что это не несчастный случай. Я уже слышал. Думаете, что кто-то это нарочно сделал?

– Может быть, ты позволишь мне войти? – мягко произнес Хэлфорд. – Ты можешь помочь, Брайан. И нам, и Лизе.

Парень посторонился и пропустил Хэлфорда в комнату. Здесь, как и в комнате его отца, царил страшный беспорядок. Кровать, небольшой комод, столик. Единственное, что отличало эту спальню от спальни Эдгара Стилвелла, так это черно-белый телевизор на столике у кровати.

Постель представляла собой месиво скомканных подушек и одеял, но это было единственным местом в комнате, куда можно присесть. Брайан сел в головах. При этом он взял подушку и крепко прижал ее к груди. Хэлфорд занял место на безопасном расстоянии в ногах постели.

– То, что произошло с Лизой, ужасно, – начал он, но, увидев, как подушка начала вдавливаться в живот парня, сменил тон на более деловой. – Скажи мне вначале, что заставило тебя в то утро пойти на кольцевую дорогу?

Брайан начал что-то говорить, но в подушку. Хэлфорду пришлось податься вперед и отогнуть ее край. Парень вдруг понимающе улыбнулся, показывая, что вроде знает, как должны вести себя с полицией взрослые. Хэлфорд улыбнулся в ответ и достал ручку с блокнотом.

– Не возражаешь, если я буду записывать? Обычно я все запоминаю, но ведь никогда не знаешь, в какой момент мозги вдруг скажут тебе последнее «прости».

Брайан кивнул и слегка расправил плечи. Это вселило в Хэлфорда небольшую надежду, что брат Лизы хоть немного успокоится и расслабится.

– Это Гейл позвонила в пекарню, – сказал Брайан. – Она спросила, может быть, сестра заболела или еще что, потому что Лиза у нее не появилась. Вот почему я пошел туда.

– Сколько было времени, когда позвонила миссис Грейсон?

– Пятнадцать минут одиннадцатого.

– Ты в этом уверен?

– Конечно, уверен. Если тебе говорят, что твоя сестра не пришла, ты сразу же смотришь на часы, не так ли?

– Ну, и какой маршрут ты выбрал, чтобы туда добраться?

Брайан начал сосредоточенно сосать край подушки.

– Какой еще маршрут? Ничего я не выбирал. Просто пошел по Берли-Лейн и дальше переулками до дома. Я думал, что она действительно заболела и осталась дома, с ней что-нибудь случилось.

– Ты правильно сделал.

– Да. Но если бы я сразу пошел на кольцевую дорогу, то, наверное, смог бы остановить этого, кто там был. Или я что-нибудь бы увидел, – в отчаянии выпалил Брайан.

Волосы у него такие же черные, как и у сестры. Впереди они были потные и прилипли ко лбу. Он ни разу не взглянул на Хэлфорда, а зафиксировал взгляд на ножке кровати рядом с коленом детектива. Хэлфорд с трудом верил, что парню девятнадцать. Выглядел он почти ребенком, испуганным мальчиком, которого надо успокоить.

– Не думаю, Брайан, что ты смог бы что-нибудь изменить. Но это естественно: считать, что если бы действовал иначе, то смог бы предотвратить трагедию… – Хэлфорд замолк.

Брайан в ответ тоже молчал, только мял пальцами подушку.

– Скажи мне, – начал снова Хэлфорд, – почему ты решил, что Лиза дома и с ней что-то случилось?

Пальцы Брайана остановились.

– Я не понял.

– Ты сказал, что вначале направился домой, так как решил, что с ней что-то случилось. У тебя были для этого какие-то основания? Ведь Лиза могла просто заболеть.

Пальцы Брайана заработали снова, еще быстрее.

– Я и думал, что заболела, просто выразился неправильно.

– И что ты сделал, когда обнаружил, что ее нет дома?

– Я пошел по кольцевой дороге к дому Гейл. Так всегда ездит Лиза. – Край подушки снова оказался во рту.

– И ты нашел ее?

Брайан кивнул.

– Видел ли ты кого-нибудь, кто проходил мимо, или попался тебе навстречу до того или после, как ты нашел ее?

– Я встретил мисс Форрестер, она шла по Главной улице. Но это было, когда я только вышел из пекарни. И все.

– Мисс Форрестер?

– Да. Эдита Форрестер. Пожилая леди, она живет на Смит-Лейн.

– А теперь расскажи, как ты провел утро до того, как позвонила миссис Грейсон.

Угол подушки стал мокрым от слюны.

– Я провел это утро, как и каждое утро, кроме воскресенья. Мы с папой были в пекарне. Пришли мы туда в шесть. Он готовил тесто, а я формы. А потом я выпекал хлеб. Когда позвонила Гейл, мы его уже вовсю продавали.

– Ты или твой отец выходили из булочной до того, как ты пошел искать Лизу?

– Нет.

– А теперь скажи мне, Брайан: у твоей сестры были подруги?

Прошла почти целая минута, прежде чем парень вынул подушку изо рта и ответил, вернее, пробубнил:

– Ну, у нее все подруги в церкви. Там у них тусовка. Ближе всех, конечно, Джилл Айвори. А еще есть Хелен Пейн. И Гейл, и Кэти Пру. Она любила Кэти Пру.

– Упоминала она когда-нибудь, что у нее есть проблемы? Ссора с кем-нибудь или что-то в этом роде?

Голова Брайана дернулась.

– Лиза? Нет, у Лизы проблем не было. Ее все любили. Спросите их. Спросите любого.

Хэлфорд закрыл блокнот и заставил себя встать.

– Я спрошу, Брайан. Спасибо.

Закрывая за собой дверь, он оглянулся и посмотрел на парня. Тот сидел сгорбившись, еще глубже запихнув в рот угол подушки, и не отрывал взгляд от ножки кровати.

В гостиной Эдгар Стилвелл допивал чай, приготовленный Маурой. Сама она, увидев вошедшего Хэлфорда, оторвалась от своих записей.

– Сэр, я тут успела побеседовать с мистером Стилвеллом, но… осталось решить еще один вопрос.

Хэлфорд мрачно кивнул и сел на красный диван.

– Мистер Стилвелл, – начал он, – причину смерти вашей дочери мы квалифицируем как убийство. Слушание у коронера назначено на завтра, но я уверен: он просто отложит его до тех пор, пока мы не закончим наше расследование. – Хэлфорд сделал паузу, давая Эдгару время усвоить информацию. – Боюсь, что похороны придется отложить.

Стилвелл оторвал чашку ото рта и уставился на Хэлфорда.

– О чем это вы говорите?

Хэлфорд глубоко вздохнул.

– О похоронах, мистер Стилвелл, – спокойно произнес он. – К сожалению, сейчас мы не можем выдать вам тело дочери. Оно должно находиться в морге до тех пор, пока не будет задержан преступник. Защита должна иметь возможность реализовать свое право на собственную медицинскую экспертизу.

Лицо Стилвелла побледнело, а затем вспыхнуло. Чашка с глухим стуком упала на тонкий ковер.

– Вы хотите сказать, что я не могу взять свою дочку? – Он старался не потерять над собой контроль. – Но уже все решено. Она будет похоронена рядом со своей мамой. Я уже переговорил с викарием.

Хэлфорд пытался говорить спокойно.

– Я очень сожалею, мистер Стилвелл. Остается надеяться, что нам удастся провести расследование настолько быстро, насколько это только возможно, и тогда вы сможете похоронить вашу дочь.

Стилвелл вскочил с кресла и со стиснутыми кулаками возвысился над Хэлфордом, который быстро встал и сделал шаг назад.

– Я получу свою доченьку, слышишь, ты, ублюдок! И устрою ей достойные похороны. Что, думаешь, будешь держать ее в каком-то паршивом мешке, а сам со своими людьми раскапывать по углам дерьмо? Нет, не получится.

Маура встала рядом с Хэлфордом.

– Мистер Стилвелл, разрешите мне позвонить кому-нибудь. Кому позвонить? Кто бы мог приехать и посидеть с вами?

Стилвелл не обратил на ее слова никакого внимания. Его опухшие глаза горели гневом, а голос дрожал:

– Скажите мне, что разрешаете взять дочку?

– Может быть, позвонить викарию? – пробормотала Маура Хэлфорду.

– Подожди.

Приготовившись отразить атаку Стилвелла, Хэлфорд расставил ноги пошире.

– Я очень сожалею, мистер Стилвелл, – повторил он твердо. – Если вам что-нибудь нужно, пожалуйста, скажите. Мы постараемся вам помочь. Но только не требуйте передать тело дочери завтра. Этого мы сделать сейчас никак не можем. Таков закон.

Внезапно в Стилвелле что-то сломалось. Все его тело как-то обмякло, он покачнулся, начал оседать назад, пока не бухнулся в кресло. Всхлипывания вначале были едва слышны. Затем комнату заполнил поток непрекращающегося, наводящего ужас плача, похожего на сухой кашель.

Маура ринулась из комнаты в поисках телефона. Хэлфорд молча наблюдал за Эдгаром Стилвеллом, чувствуя острые покалывания в груди в такт подрагиваниям плечей этого человека. Ничего! Решительно ничего для Стилвелла сделать сейчас было невозможно. И Хэлфорд вышел, оставив отчаявшегося отца горевать в одиночестве.