Текст книги "Смерть под Рождество"

Автор книги: Тери Холбрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Она молчала, наблюдая за девочкой, как она, довольная, жует ее палец. Хэлфорд сделал еще одну попытку.

– Послушайте, я знаю, вам сейчас тяжело. – Он произнес эти слова очень мягко. – Но я сталкивался с такими делами и прежде и знаю: люди преодолевают это. Это проходит. Рано или поздно проходит. Понимаю, что сейчас вам в это трудно поверить, но со временем станет легче. Поверьте.

Гейл медленно подняла на него глаза. Губы стиснуты, лицо напряжено, взгляд жесткий. А затем, к ужасу Хэлфорда, по ее щекам потекли слезы. Они катились и исчезали где-то под воротничком ее блузки. Губы у нее дрожали, но Гейл сделала над собой усилие и заговорила:

– Пожалуйста, уходите. Я не знаю, зачем вы пришли сюда, но мне ничего от вас не нужно. Прошу вас, оставьте меня.

Он ушел, смущенный и удрученный. И с тех пор ни разу ее не видел. Вспоминал, конечно, но нечасто – только под настроение, близкое к мазохизму. Господи, как же ему не хотелось вновь видеть эту миссис Грейсон!

Над диваном в черных с золотом рамках висели две гравюры Эдварда Хоппера[6]6
  Эдвард Хоппер (1882–1967) – американский художник, урбанист.


[Закрыть]. Знаменитые «Ночные таксисты» и менее известный «Автомат» с одинокой женщиной на переднем плане, грустно глядящей в чашку с кофе. Даниел начал рассматривать эти гравюры. О существовании Хоппера он узнал от Рены. Увлечение жены искусством было не чем иным, как протестом. В доме вдруг появилось много альбомов с репродукциями, она зачастила на выставки в Британский музей, демонстрируя этим свое разочарование жизнью с ним: как ей одиноко, как она обманута, как надоела эта работа мужа, его друзья-коллеги, их товарищество. К тому времени, когда она начала озвучивать это свое недовольство, было уже поздно. Каждое слово превращалось в крик. Через год после развода Рена вышла замуж за фермера. Теперь они живут в Новой Зеландии, у них двое детей, и, судя по всему, они счастливы.

Хэлфорд тоже, расставшись с ней, почувствовал огромное облегчение, поняв, что в молодости наделал немало глупостей и пора успокоиться.

Он уставился на свои ладони. Что ему нужно? Он солидный мужчина, все при нем, он прекрасно вписывается в мир урбанистических фантазий Хоппера. Кстати, эти гравюры он себе подарил после завершения дела Грейсона. Одно только жалко, что их всего две. Но тогда на большее у него просто не было денег. Будь его воля, он купил бы десять и увешал ими все стены. Хэлфорд повернулся на бок. Самое смешное состояло в том, что он приобрел известность благодаря делу Грейсона, хотя сам с горечью считал, что провалил его.

Том Грейсон был одним из тех интеллектуалов, которые никогда не видели разницы между идеями и моралью. За такими особенно усердно охотятся криминальные структуры, и рано или поздно Грейсон обязательно должен был попасть в их сети. Так и случилось. Он стал пешкой в их грязной игре. Под видом группы защитников окружающей среды в Британии действовала банда вооруженных террористов. Грейсон был связным между ними и двумя довольно мерзкими торговцами оружием из Йемена. Официально эта группа «зеленых» занималась сбором использованных банок из-под колы и старых бумажных салфеток для их вторичной переработки. Все было тихо, мирно, все честь по чести, пока в один из мартовских вечеров лондонский адвокат, который работал на эту группу, не заявил, что выходит из игры. Неделю спустя его нашли мертвым. Убийство, как предполагалось, было совершено с целью ограбления.

Дело поручили Хэлфорду. Он в паре с молодым детективом Маурой Рамсден – она была только что принята тогда в Скотланд-Ярд – довольно быстро докопался до истины и вышел на Тома Грейсона, известного поэта, живущего в Хэмпшире с женой, которая была на шестом месяце беременности. Разумеется, она была не в курсе его дел и считала, что супруг озабочен сохранением озонового слоя.

Вспомнив об этом, Даниел застонал. Ничего себе раскрыл дело! Грейсон выкинул отличный фортель, причем перед самым их носом. Хэлфорд и его люди полностью изобличили его в убийстве адвоката, нашли все доказательства виновности Грейсона и уже были готовы взять его, как этот поэт-убийца – прямо на их глазах – у алтаря маленькой церкви в Фезербридже всадил себе в висок пулю.

И тем не менее для идеалиста Грейсон действовал весьма ловко и предусмотрительно. После самоубийства полиция нашла в его доме множество писем и других бумаг, заранее заготовленных с целью отвести обвинение. Затем делом вооруженной банды занялся другой отдел, но Даниела еще долго хвалили за хорошую работу. «Отличный парень этот Хэлфорд, – говорило о нем начальство, – надо не забыть поощрить его, когда придет время».

Хэлфорд сполз с дивана и направился в спальню. Значит, девушка, присматривающая за ребенком Гейл Грейсон, найдена мертвой, и никто в полиции Хэмпшира ближе чем на три метра к этому делу приблизиться не желает. Не лучше ли позвонить в Скотланд-Ярд? Это ведь, кажется, дело Хэлфорда?

Он упал лицом в подушку и заснул.

Глава четвертая

На следующее утро в шесть сорок пять Маура, стройная, бледная, в пальто из верблюжьей шерсти, стояла у своего дома. Волосы убраны в пучок – верный знак того, что начинается расследование. На третий день обычно к ней снова возвращается желание причесываться, и обычно она создает по обе стороны головы причудливые воланы, которые называет «девятый вал». У Хэлфорда потеплело на душе. Прекрасный партнер и хороший друг. Жаль, что у нее нет сестер.

Он открыл дверцу машины, и Маура быстро скользнула внутрь. Все же Хэлфорд успел заметить у нее под глазами тонкие фиолетовые круги. Видимо, она спала три, от силы четыре часа. Он откашлялся и перебросил ей большой конверт.

– Привет! Будь я подобрее, я бы сказал: иди, детка, и досматривай свой последний сон. Но в качестве компенсации у твоих ног термос с горячим кофе.

– Спасибо. После вчерашней ночи я просто как выжатый лимон. – Она включила освещение в кабине и открыла конверт. – Боже мой, Грейсон!

– Лиза Стилвелл, двадцати двух лет. Она присматривала за ребенком миссис Грейсон. Ее нашли мертвой в субботу утром. Смерть наступила будто бы в результате несчастного случая на велосипеде. Больше мне пока ничего не известно. Вначале делом занялся полицейский детектив Ричард Роун, но начальник полиции Хэмпшира решил позвонить в Скотланд-Ярд. В общем, пока это все.

– Роун. Я его помню. Вредный. Тогда в деле Грейсона он что-то не очень горел желанием нам помочь.

– Да, конечно, и не он один. Я все не перестаю удивляться, может, ты объяснишь, в чем состоит мудрость того, что это дело поручили именно нам.

Маура покачала головой.

– Сомневаюсь, что здесь присутствует какая-то мудрость. Шеф посмотрел на дело и изрек: «Так-так, кажется, это Хэлфорд и Рамсден отличились тогда в Фезербридже. Давайте пошлем их снова туда. Они там все уже знают, возможно, им удастся раскрутить дело, прежде чем пронюхают газетчики. А мы тем временем будем спокойно спать в своих постельках».

Хэлфорд свернул направо и погнал машину на юго-запад. Долгое время Маура молча смотрела в окно на мокрые темные здания. Детектив заметил, что глаза ее словно бы удлинились, а темные круги под ними приобрели форму полумесяцев.

– Даниел, дело Грейсона мы обсуждали столько раз, что уже, как говорится, с души воротит, но все же… мы еще ни разу не говорили о том, как оно повлияло на нас с тобой лично.

– Не стоит это обсуждать. Мы с тобой офицеры полиции и выполняли свою работу. Все остальное пустая риторика.

Маура теребила край конверта с документами.

– Но все же рискну… Вот я, например, с трудом могу понять, что же, собственно, тогда происходило. Ну, во-первых, в течение всего расследования я не переставала испытывать к этому человеку определенную симпатию. Однажды мы с Джеффри зашли в университетское кафе. Там был он… В общем, мы познакомились. Мне Том очень понравился, с ним было так интересно. – Маура усмехнулась. – Разумеется, кофе он бойкотировал.

– А ты не романтизируешь образ Тома Грейсона? – спросил Хэлфорд после некоторого молчания.

– Нет, не думаю. Вначале действительно так и было, особенно после его смерти, когда я пыталась понять, могли мы что-нибудь сделать, чтобы предотвратить эту трагедию, или нет. Из его записок было совершенно ясно, что он их презирал… эту группу. Как она называлась? Впрочем, не важно. А важно то, что он презирал их и все же продолжал на них работать. Даниел, послушай: Том Грейсон был очень сложный человек, со множеством комплексов, и, видимо, у него были свои особые причины.

Хэлфорд всегда считал, что терроризм – это иррациональная отдушина, куда прячутся как закомплексованные, так и рационально мыслящие индивидуумы. И потому ответил коллеге довольно резко:

– Грейсон занимался незаконным ввозом в страну оружия. Он преступник. Вот и все. А экология была сказкой, прикрытием. Кроме убийства, за ним числилось еще несколько тяжких преступлений. – Голос Хэлфорда стал жестче, когда он увидел, как Маура поджала губы и отвернулась к окну. – А каких других слов ты от меня ожидала? Что он поэт-гуманист? Нет, это был сосуд, куда можно сливать любые помои… извини, идеи. Разумеется, ужасно, что он умер именно так, но это был его собственный выбор, и тут я вынужден напомнить, что он не позволил адвокату принять решение. Грейсон сам принял его. Единственное о чем я жалею, в связи с Томом Грейсоном, так это… впрочем, ты и сама прекрасно знаешь.

– Нам не следовало врываться в церковь.

Все эти три года они ни разу не касались этого вопроса. Сейчас же слова были произнесены и висели в воздухе, как болезнетворные бактерии. Хэлфорд посмотрел на начинающие редеть городские постройки.

– Да, нам не следовало врываться в церковь. Тут мы плохо сработали. Действуй мы осторожнее, его, наверное, удалось бы остановить.

– А возможно, и нет.

– У него были жена и нерожденный ребенок. Мы могли сыграть на этом.

Маура поглубже вдавилась в сиденье. Говорить о чем-то более веселом настроения не было, и она спросила:

– Я что-то забыла, а как он познакомился со своей будущей женой?

– В колледже, где-то в Штатах. По-моему, в Вирджинии. И ты, наверное, не поверишь, в клубе противников оружия. Это заставляет, кстати, задуматься о том, были у Тома Грейсона какие-нибудь принципы или нет. По-моему, им правили только эмоции.

– А что за книгу написала миссис Грейсон? Кажется, что-то историческое?

– «Театр теней». О роли британского правительства во время Гражданской войны в США.

– Насколько я помню, книга имела довольно хорошую прессу. Немного удивительно, учитывая все обстоятельства. Ты не считаешь, Даниел?

– Отчего же. Все как раз в лучших традициях бестселлера. Имя Грейсона к тому времени еще не было забыто. Значит, книга была просто обречена на успех.

– Бестселлер?

– Кажется, да. Все вокруг переговаривались о том, как ужасно то, что сотворил ее супруг, а сами штурмовали книжные магазины, чтобы добыть книгу, написанную миссис Грейсон. Могу поспорить, раскрыть ее удосужился меньше чем каждый десятый.

– А ты?

– Написана в академической манере, – Хэлфорд пожал плечами. – Правда, не чересчур. Там немало умных мыслей. По-моему, добротное исследование.

– Странно. Для меня она была чем-то нереальным, какая-то воплощенная печаль. А на тебя, я вижу, книга произвела впечатление.

– Согласен, Маура, читал я эту книгу и все думал: вот эта женщина осталась бы в своем Стампуотере, штат Джорджия, – или я уж не помню, как называется это место, откуда она родом, – сделалась бы профессором в тихом маленьком колледже и провела бы остаток своей жизни, корпя над старинными рукописями и прочим хламом. Так нет, угораздило в молодом возрасте остаться вдовой да еще в стране, где до сих пор не могут решить: негодовать или, наоборот, мучиться виной от того, что совершил ее супруг. – Жесткость, с какой была произнесена последняя фраза, заставила Даниела и самого вздрогнуть, и он попробовал пошутить: – Ну как не испытывать раздражения по отношению к тому, кто делает столь глупый выбор!

Маура пробормотала что-то в лацкан своего пальто. Хэлфорд крепче сжал руль и хмуро посмотрел вперед. Чего он так завелся?

Детектив-инспектор Винчестерского полицейского управления Ричард Роун сиял от счастья. Надув щеки, как кукольный пупсик, и засунув руки в карманы брюк, он раскачивался взад и вперед, считая, что таким образом скроет от находящихся в комнате свою радость.

А ведь утро начиналось совсем не радужно. Дело в том, что последние двенадцать часов он буквально не находил себе места – с тех пор, как узнал, что шеф управления передал дело Стилвелл Скотланд-Ярду. И Роун почувствовал себя униженным, решив, что дело забрали из-за его поспешных выводов. И только недавно инспектор понял, в чем суть: дело забрали потому, что оно связано с именем Тома Грейсона. Шеф решил отделаться от расследования как можно скорее, прежде чем пресса придет в ностальгическое возбуждение.

И кого же Ярд сюда прислал? Старшего инспектора, сукиного сына Даниела Хэлфорда. Вот он сейчас в этом забытом Богом полицейском участке. Да не участок это вовсе, а сортир в два очка… Вот сидит Хэлфорд перед ним и вроде чем-то недоволен, скотина этакая, чтоб ему ни дна ни покрышки. Детектив-инспектор Роун продолжал раскачиваться взад-вперед и кипел от ненависти.

На мельтешащую перед ним фигуру Хэлфорд старался не обращать внимания. Он смотрел на констебля, сидящего напротив. Дело происходило в полицейском участке Фезербриджа. Констебль Нэт Бейлор, очень худой молодой человек, лет двадцати пяти – двадцати шести, был единственным полицейским в Фезербридже и работал здесь уже два года. Дело в том, что полицейского участка прежде здесь никогда не было. Его решили открыть после событий, связанных с Томом Грейсоном, и, когда Фезербридж начал возвращаться к нормальной жизни, Бейлору было поручено проводить среди местного населения своего рода психотерапию. Просто людям надо чувствовать его присутствие, от этого им должно было быть спокойнее.

Полицейский участок разместили на Главной улице в помещении, где раньше была забегаловка. Там подавали рыбу с жареной картошкой. Хэлфорду показалось, что и сейчас от стен пахнет специями и подсолнечным маслом. А в остальном участок выглядел вполне прилично. На столе перед ним лежал протокол вскрытия. Смерть наступила в субботу утром. Причина: предположительно удушение, сопровождаемое сильной контузией лобной части черепа. Множественные ссадины рук и ног. Хэлфорд передвинул бумагу Мауре.

– Значит, это все выглядело как несчастный случай…

Чтобы не нагнетать напряжения, Хэлфорд решил оставить без комментариев тот факт, что сейчас уже среда, то есть прошло четыре дня, что потеряно время, что остыли следы и прочее.

Бросив взгляд на Роуна, а тот продолжал неторопливо раскачиваться, констебль Бейлор подался вперед и скрестил руки на столе.

– Пожалуй, что так, сэр, – начал он нерешительно. – Один конец шарфа запутался в спицах переднего колеса, вполне возможно, случайно. И если предположить, что второй его конец был обмотан вокруг шеи, то, я полагаю, весьма вероятно, что Лиза таким образом могла быть задушена…

– А какой длины был этот шарф? – спросила Маура.

– Два с половиной метра. – Бейлор улыбнулся, заметив, что Маура удивлена. – Я знаю точно. Это один из тех, что вяжет миссис Грейсон. У нее хобби: она вяжет – шарфы и разные другие вещи. Мне она тоже связала. Так мой целых три метра. Она сказала, это потому, что я слишком высокий и с этим длинным свисающим шарфом буду похож на диккенсовского персонажа. Американцам очень нравится, когда мы, англичане, выглядим такими, какими они нас себе представляют. – Затем с некоторой опаской он добавил: – Миссис Грейсон ужасно переживает эту трагедию.

– И для этого у нее много причин, – вставил Роун.

Хэлфорд не обратил на эту реплику никакого внимания, предпочитая адресовать свои вопросы только Бейлору. Вообще-то он знал, что местный констебль к расследованию убийства будет иметь только косвенное отношение. В официальную группу он не входит. Но этот парень ему понравился, может быть, потому, что он действительно похож на одного из персонажей Диккенса.

– Значит, вы предположили, что шарф зацепился за спицу переднего колеса. А почему не заднего? Ведь это более вероятно?

Бейлор был польщен вниманием детектива.

– Да, сэр, я думал об этом. Возможно, Лиза не заправила его в пальто, и шарф перевесился через руль, потом зацепился за ниппель и туго натянулся.

– Однако следы на шее свидетельствуют о том, что шарф был натянут в двух противоположных направлениях, – заметил Хэлфорд. – Это опровергает вашу версию, следовательно, и причину смерти.

– Это верно, сэр, – согласился Бейлор. – А кроме того, остается еще вопрос: если это несчастный случай, почему же Лиза не размотала этот злосчастный шарф, когда почувствовала, что он ее душит? Ведь если при падении она не сломала себе шею – а этого, кажется, не случилось, – у нее было достаточно времени снять шарф.

Хэлфорд взял верхнюю фотографию из стопки, что лежала на столе.

– Не обязательно.

На фотографии крупным планом была изображена шея мертвой девушки. Кроме шеи, в кадр попали только подбородок и рот. Вокруг шеи был обернут белый шарф, обернут дважды так, что декоративные отверстия оказались видны только на его концах. Хэлфорд представил, как Лиза подняла его над воротником, заслоняя нижнюю часть лица от ветра. И этот красивый шарф оказался для нее капканом. Такое вполне могло случиться. Даже если действовать очень хладнокровно, и то было бы трудно освободиться от шарфа, захваченного колесом велосипеда. Тем не менее Бейлор прав. Это не несчастный случай. Шарф затягивали. Его концы тянули в двух противоположных направлениях.

Роун перестал раскачиваться и отправил в рот пластинку жвачки. Хэлфорд увидел гримасу на его лице, когда тот вонзал зубы в мякоть резинки, и понял, что он так старается скрыть улыбку. Почему Роун так его ненавидит, Хэлфорд не понимал, но странным образом чувствовал, что это взаимно. И не профессиональная зависть это, вернее, не только она. Это было нечто большее, чем два пса у одной кости. В данном случае имело место стойкое, непоколебимое предубеждение, то есть самый тяжелый случай.

– И кого вам удалось опросить? – спросила Маура.

Нэт Бейлор бросил на стол тонкую папку.

– Значит, так, – начал он и посмотрел на Роуна, надеясь получить какие-нибудь указания, но, не получив таковых, продолжил: – Сегодня утром группа обошла всех ближайших соседей, так что формальности соблюдены. Детективы побеседовали с ее отцом и девятнадцатилетним братом Брайаном. Именно брат обнаружил тело. Говорили и с миссис Грейсон. Без всяких сомнений, Лиза направлялась к ней и по дороге была убита.

– А что дала экспертиза велосипеда?

На этот вопрос соизволил ответить Роун, не прекращая жевать жвачку. Хэлфорд почти ощущал ее вкус.

– Окончательные результаты еще не получены, но кое-что мне сообщили устно. На переднем колесе погнуто несколько спиц, и рядом найдены кусочки дерева. Разумеется, я не знаю, о чем тут идет речь, но наш юный Нэт проявил инициативу и еще раз внимательно обследовал место происшествия. Как вы думаете, что он там нашел?

Хэлфорд вежливо посмотрел на Роуна, но тут заговорил Бейлор:

– Две части сломанной палки, сэр. Все в песке, концы притупленные. Место разлома примерно на расстоянии трех четвертей длины от одного из концов. – Бейлор выглядел очень довольным. – Это надо было ухитриться, чтобы их найти. Один валялся примерно в шестидесяти метрах от тела, на поле, по правую сторону дороги. Другой – на опушке леса, по левую сторону. – Бейлор помедлил секунду и добавил, хотя необходимости в этом, разумеется, не было: – Полагаю, их туда кто-то кинул.

Хэлфорд аккуратно закрыл протокол экспертизы тела Лизы Стилвелл и встал.

– Хорошо, теперь этим займемся мы. Вы сообщили ее семье, что это не несчастный случай?

– Нет, старший инспектор. – Хэлфорд почувствовал, что внутри у Роуна все ликует. – Мы никому еще не сообщали. – Он продолжал жевать. – Но я слышал, что похороны назначены на пятницу.

Хэлфорд потянулся к пальто и застыл, глядя Роуну в глаза.

– Вы хотите сказать, что никто не уведомил их? И родные не знают, что не получат тело, пока мы не задержим преступника?

Роун улыбнулся, и в нос Хэлфорду ударил крепкий запах ментоловой жвачки.

– Мы решили дать возможность Ярду сделать свою работу. В общем, добро пожаловать снова в Хэмпшир и чувствуйте себя здесь, как дома.

Даниел остановил машину на поросшей травой обочине кольцевой дороги. Было без чего-то одиннадцать. Они с Маурой вышли из машины и направились туда, где маячила долговязая фигура констебля. Бейлор стоял, широко раскинув руки, обозначая ими место совершения преступления. Унылое солнце, видимо, было не способно смягчить утренний морозный воздух. Низко над полем нависали мрачные, похожие на стены неприступной крепости облака. «То субботнее утро, наверное, тоже было таким же холодным», – подумал Хэлфорд и откашлялся.

– Мне бы хотелось посетить вначале морг. Когда назначено дознание у коронера[7]7
  Коронер – особый судебный следователь в Великобритании и США, в обязанности которого входит расследование случаев насильственной или внезапной смерти.


[Закрыть]?

– Завтра в десять, – ответил Бейлор.

– Что так скоро? – не мог скрыть своего удивления Хэлфорд.

– Распоряжение было: провести все быстро и тихо, сэр. По крайней мере я так слышал.

Хэлфорд поежился и принялся изучать место трагедии. Тело жертвы было обнаружено на самом повороте дороги. И в ту, и в другую сторону шоссе было видно в длину от силы на пятьдесят метров. Звук приближающегося автомобиля заставил полицейских сойти на обочину. Из-за поворота выехала светлая машина, приняла чуть влево, чтобы обойти припаркованный «форд», и скрылась из вида.

– И насколько оживленное движение здесь? – спросила Маура.

– По-разному. Эта дорога связывает Вересковый пляж – район, где живет семья Лизы, – с Фезербриджем. Но есть еще несколько небольших дорог. Ими пользуются большинство фермеров. Обычно здесь машин достаточно, но до девяти тридцати утра наиболее оживленное движение, затем оно затихает и возобновляется между четырьмя тридцатью и семью часами вечера.

– А по субботам утром машин бывает много?

Бейлор задумался, прикидывая.

– В Вересковом пляже около тридцати домов. В Фезербридж можно попасть и по другой дороге, в северной части. Так что кольцевой пользуются не все. Я думаю, с учетом всех, в том числе и неместных машин, в день здесь проезжает пятьдесят – шестьдесят автомобилей. В субботу, возможно, немного меньше.

– То есть не очень много. – Маура посмотрела вдоль дороги. – Если не мешкать, то свободно можно кого-нибудь убить, причем в полной уверенности, что никто не увидит.

Хэлфорд присел на корточки, чтобы получше рассмотреть участок дороги. Почти никаких следов – только две белые царапины и небольшая выбоина в асфальте глубиной примерно три сантиметра. Он вспомнил фотографию трупа. Лиза лежала на спине, и, судя по положению ног, она не успела сделать никаких попыток, чтобы высвободиться из-под велосипеда.

Уж на что Хэлфорд был закаленный в таких вещах, но и его вид головы на снимке Лизы заставил содрогнуться. Фотограф сделал серию очень крупных снимков ее лица. Были также средние планы головы. Фотографии вселяли ужас. И не в том дело, что там были какие-то страшные раны. Кожа, кстати, вообще не была повреждена – не то что у большинства подобного рода трупов. Кровь видна только в одном месте – короткая дорожка, зато густая и широкая, изгибаясь, соединяла темно-красную пену, выходящую из задыхающегося рта, с кровью разбитых губ.

Нехорошо в животе у Хэлфорда стало совсем от другого: от белого шарфа, туго натянутого между рулем и шеей Лизы. Шерсть, видимо, была очень прочной, и это заставило ее принять такое положение, что, казалось, Лиза подняла голову и внимательно смотрит на покореженное колесо. Черные волосы свесились на мостовую. Должно быть, здесь разыгралась жуткая сцена: пустынная дорога, заиндевевшие поля, разбитый велосипед и девушка, решительно поднявшая голову, словно хотела увидеть корабль своей жизни, отплывающий прочь. Хэлфорд вдруг подумал о ее брате, как он вышел из рощицы на дорогу и… какой должен был испытать ужас.

Хэлфорд выпрямился и хотел было поплотнее запахнуть пальто на груди, но сдержался.

– В рапорте указано, что она выехала в субботу утром в начале десятого, брат нашел ее тело примерно в десять тридцать. Но даже в субботу люди к этому времени уже просыпаются. Я имею в виду, что убийца рисковал, если планировал убийство на девять тридцать.

– Возможно, это убийство заранее и не планировалось, – предположил констебль. – Некто увидел Лизу на велосипеде и решил, что это удобный момент.

– И в руке у него случайно оказалась деревянная палка? – Хэлфорд покачал головой. – Кроме того, этот некто подозрительно быстро сообразил представить все как несчастный случай. Ничего себе экспромт! Нет, похоже, что убийство было спланировано заранее, убийца лишь ждал подходящего случая, несомненно, хотел, чтобы все выглядело как несчастный случай, но, с другой стороны…

Давайте рассуждать: он или она не хочет оставить следы от этой палки. И тем не менее почему же бросает ее обломки так близко от места преступления? Убийца мог сжечь их, например, или исстрогать, но вместо этого бросает эти обломки именно там, где обязательно будут искать. Почему? – Внезапно Хэлфорд замолк. – Вы сказали, что первый обломок нашли в нескольких десятках метров отсюда? А поточнее?

Бейлор указал в сторону бурой ботвы на поле.

– Вон там, сэр. Прямо вон на той ботве и лежал.

Хэлфорд нахмурился.

– Если убийца был в автомобиле, то он рисковал. Падая, Лиза могла его ударить, и тогда версия несчастного случая была бы несостоятельной. И зачем ему было выбрасывать обломки, если он мог спрятать их в машине? Нет, у него должно было быть такое средство передвижения, которое бы позволило двигаться с той же скоростью, что и велосипед, и приблизиться к нему достаточно близко, чтобы всадить палку в спицы.

Маура посмотрела в свой блокнот.

– Палка была длиной приблизительно сорок семь сантиметров.

– Конечно, это мог быть мотоцикл. Но девушка у поворота немного затормозила, а удерживать на мотоцикле равновесие, даже сбавив скорость, и ухитриться вставить в колесо палку – задача довольно трудная.

– Это был велосипед или мопед, – осмелился предположить Бейлор.

– Полагаю, в этих местах велосипеды и мопеды не редкость?

– Они здесь почти в каждом доме, сэр. Это самое удобное средство передвижения, чтобы добраться до города. К тому же на Главной улице автомобильное движение вообще запрещено.

– Значит, – подытожил Хэлфорд, – мы должны представить себе убийцу на велосипеде. В руке у него два обломка, и он налегает на педали. Затем вдруг решает от них освободиться и выбрасывает всего в нескольких метрах от тела. Почему?

– Даниел, – напомнила Маура, – здесь же поворот. Может быть, его испугал шум приближающегося автомобиля и он поспешил выбросить обломки?

– Стало быть, этот автомобиль проехал не только мимо убийцы, но и мимо мертвого тела на дороге. И водитель ничего не заметил?

Бейлор покачал головой.

– Не думаю, сэр, что такое возможно. Мы ведь в Фезербридже. Это в Лондоне, наверное, можно проехать мимо трупа и не обратить внимания. Но не здесь.

В углу монитора Бобби Гриссома была прикреплена фотография Карла Бернстайна. Так в своей спальне школьницы пришпиливают к зеркалу фотокарточку дружка. Бобби любил его. Только, пожалуйста, не надо ничего такого думать. Он любил Карла, как футбольный фанат любит своего идола. Разумеется, в Британии тоже было немало хороших журналистов, отлично делающих свою работу, но в книге рекордов Гриссома Карл Бернстайн и Уотергейтское дело занимали первую строку. У Бернстайна было лицо бойца. Некрасивое, одухотворенное и… усталое. «Когда-нибудь, если, конечно, стану много работать, – думал Гриссом, – мое лицо будет выглядеть так же».

Он постучал карандашом по столу. Сейчас-то на судьбу жаловаться грех. Гриссом – ведущий репортер «Хэмпширского обозревателя», выходящего два раза в неделю, но в свое время пришлось хлебнуть сполна. Господи, кого только ему не приходилось интервьюировать, в какой только грязи не доводилось копаться, пока не пристроился – и довольно уютно – у компьютера одной из лондонских газет. А потом вот перебрался сюда.

Бобби вошел в программу и начал выстукивать заголовки: «Смерть на велосипеде», «Смерть приезжает на двух колесах», «Цена медлительности – смерть». Он знал, что гвоздем сегодняшнего номера Оррин уже выбрал нейтральный материал – «Несчастный случай с местной девушкой». Но почему бы не помечтать? Ничего, когда-нибудь, Бог даст, решать будет он сам, Бобби Гриссом. Увы, его грезы прервал телефонный звонок.

– «Хэмпширский обозреватель», Гриссом у телефона. – Стараясь быть похожим на своего героя, Бобби пытался имитировать нью-йоркский акцент.

Молча слушал он голос в трубке. Глаза его вначале округлились, а затем лихорадочно заблестели.

– Спасибо. Большое спасибо.

Он повесил трубку как раз в тот момент, когда в комнату вошел редактор.

– Они вызвали детективов из Скотланд-Ярда.

Оррин Айвори застыл на месте.

– Что?

– Это звонил Митч Йетс. Он был сегодня утром в овощном магазине и видел в окно, как к полицейскому участку подъехала машина. Мужчина и женщина сразу же вошли в помещение. Инспектор Роун из Винчестера уже был там. Через некоторое время они вышли вместе с Бейлором и куда-то уехали. – Бобби Гриссом внимательно вглядывался в лицо шефа, ожидая его реакции. – Могу поспорить на пятерку, что случай с Лизой Стилвелл более сложный, чем предполагал Бейлор.

На мясистом лице Айвори появилась гримаса боли. Он закрыл глаза и вздохнул.

– Господи! Немедленно отправляйтесь туда и постарайтесь разузнать все, что возможно. Звоните. В вашем распоряжении двадцать минут.

Гриссом влез в пальто и начал рыться на своем столе в поисках блокнота. Он все еще не верил свалившемуся на него счастью.

– Черт побери, Оррин, а если это убийство? А что если эта глупая птичка дала кому-то себя убить?

– Бобби… – Голос Оррина звучал устало. – Не забывайте, что вы живете в маленьком городе, а не среди персонажей гангстерского фильма. И что бы ни случилось, не забывайте также, что крутом вас люди и они скорбят. В нашем городке Лизу все очень любили.

Гриссом сделал вид, что смутился.

– Извините, Оррин, я знаю, Лиза была подругой вашей дочери.

Айвори помолчал, а затем постучал пальцем по обложке журнала для регистрации иллюстраций. Глаза его заблестели.

– В этом бизнесе я двадцать лет и думал, что времена первых полос для меня уже миновали. Думал, что шансов у меня больше нет.

Гриссом направился к лестнице, а Айвори снял трубку и почти закричал:

– Остановите печать!

Любой, кто бы его сейчас увидел, мог уверенно сказать, что в душе у издателя «Хэмпширского обозревателя» Оррина Айвори все поет.