Текст книги "Смерть под Рождество"

Автор книги: Тери Холбрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Лицо Джилл сделалось мертвенно-бледным. Из горла вырвался гортанный звук. Не стон, а древний, первобытный вой вознесся к сводам церкви. Джилл сделала выпад и ударила Гейл коленом в живот. Та полетела навзничь, на холодный каменный пол.

Сзади пронзительно вскрикнула Кэти Пру. Гейл повернулась к дочке, хотела встать, но сильная боль в колене швырнула ее назад, на пол. Она снова попыталась встать, но левая нога не двигалась.

– Не надо кричать, доченька, – прошептала она. – Иди сюда.

Сзади приближалась Джилл.

– Жаль, конечно, – ало проговорила она. – Жаль, что все это видит Кэти Пру.

Гейл повернулась и увидела пистолет, направленный прямо в голову. Палец Джилл держала на курке. Гейл попробовала закричать, отчаянно пыталась подняться на ноги, но не смогла. Но кое-что все же ей сделать удалось – единственное, что оказалось для нее возможным. Изловчившись, она ударила Джилл ногой по коленям. От неожиданности та упала на бок. Подбородком на каменный пол. Изо рта показалась струйка крови. Джилл взвизгнула и начала пальцами стирать ее, размазывая по лицу. С бешеной ненавистью глядя Гейл в глаза, она подняла пистолет и выстрелила.

Звук выстрела гулко отозвался в сводах церкви св. Мартина. Встретив на своем пути руку Гейл, пуля отшвырнула ее в сторону. Гейл это скорее увидела, чем почувствовала. Ощущения пришли мгновением позже. Рукав пальто начал быстро пропитываться кровью. В ушах свистело эхо выстрела, и, чтобы избавиться от этого свиста – только из-за этого, – она закричала.

Ее крик смешался с другим, более высоким и тонким. Сзади у скамейки стояла Кэти Пру и в ужасе смотрела на мать.

Гейл вскинула голову и посмотрела на Джилл. Та подползла к ограждению алтаря и, тяжело дыша, села. Кровь из ее рта залила воротник куртки. Подбородок тоже был весь измазан кровью.

– Ты дрянь, – сипло бросила она. – Лицемерная ханжа и дрянь. И твой говенный маленький домик тоже дрянь, и твои жалкие говенные книжонки тоже дрянь. Ты слишком тупа, чтобы быть интеллектуалкой, и слишком тупа, чтобы быть матерью. И будь я проклята, если позволю такой тупице нанести вред моей семье.

Джилл снова подняла пистолет. Гейл прикидывала расстояние до Кэти Пру. Получалось, что доползти она никак не успевает.

Было слышно, как мимо церкви проехала машина. Первая за все время.

Не отрывая глаз от входных дверей церкви, Джилл вытерла о куртку окровавленную руку.

– Ты думала, что застанешь меня врасплох, – прошептала она. – Ошибаешься. Я все предусмотрела. Все. В этом деле тебе меня черта с два переплюнуть. Ты решила заманить меня сюда. А я взяла с собой пистолет, потому что боялась тебя. Ты убила мою лучшую подругу. А теперь захотела убить меня.

Глаза Джилл стали необыкновенно большими и как-то жутко побелели. Белые глаза на бледном лице. Похоже, вся краска ушла в кровь, сочащуюся у нее из угла рта.

– Дай мне увести отсюда Кэти Пру, – тихо проговорила Гейл.

– Нет. Ребенку я ничего плохого не сделаю, – прошептала Джилл. – Но ты… ты хотела меня убить. Я только защищалась.

– Никто тебе не поверит.

Стены в церкви были очень толстые, но все равно Гейл услышала, как во дворе остановилось несколько машин. Она не могла сказать сколько – может быть, шесть, а может быть, семь. Гейл поняла, что происходит, и ее охватило отчаяние. На этот раз полиция будет действовать осторожнее. В церковь врываться они не станут. Подождут. Довольно того, что они ошиблись тогда.

Джилл продолжала держать пистолет, направляя его в грудь Гейл.

– А кому тут верить? Кэти Пру? Так она ребенок. Она и не понимает, что происходит.

Кэти Пру услышала свое имя, которое произнесла своим окровавленным ртом Джилл, и заплакала.

– Мама! Почему Джилл тебя бьет? Почему она заставляет тебя плакать?

Во рту у Гейл все пересохло. Кэти Пру продолжала плакать.

– У тебя идет кровь! Джилл сделала тебе больно! Мама!..

Пистолет в руке начал дрожать. Медленно, сантиметр за сантиметром, Гейл начала отодвигаться по полу назад. Глаза Джилл перебегали с матери на дочь и обратно. Теперь ее лицо не менее жутко раскраснелось. Гейл знала, о чем она думает: убивать ей ребенка или нет.

Гейл продолжала медленно приближаться к дочери.

– Прошу тебя, – прошептала она. – Не убивай ее, Джилл. Ты не должна этого делать. Пощади ребенка. Это невозможно.

Джилл растерянно смотрела перед собой. Руки ее дрожали все заметнее. Она смотрела на Кэти Пру и кусала губу. Затем встала. Выражение ее лица изменилось. Глаза остекленели, а лицо сделалось безмятежно спокойным.

– Мой отец – благородный человек. И ты это знаешь. – Она молитвенно сложила обе руки – в правой по-прежнему был пистолет – и поднесла к подбородку. – Так где, я сказала, стоял тогда Том? Кажется, здесь? – Она сделала несколько быстрых шагов к центру алтаря и медленно подняла пистолет.

Гейл наконец-то добралась до Кэти Пру и спрятала лицо ребенка у себя на груди. Кто-то вскрикнул, возможно, сама Гейл.

Тяжелые деревянные двери южного входа с шумом отворились. Первым вбежал Хэлфорд, за ним Маура и Бейлор. А следом за ними еще много людей в голубой форме.

Видеть то, что сейчас произойдет, Гейл была не в силах. Вместе с дочерью она рванулась из прохода к скамьям. И тут же прогремел выстрел, посыпались осколки стекла. Позднее она вспомнит, что слышала и стук упавшего тела. Но сейчас, прижимая ребенка к себе, она думала только о том, как похожа Кэти Пру на отца.

Глава двадцать седьмая

Гостиница располагалась в жилом районе на северной окраине Винчестера, в двухэтажном красном кирпичном здании. Как и все двухэтажные кирпичные дома на этой улице, она была огорожена белым забором. Они подъехали в восемь вечера. Хэлфорд нажал дверную ручку и пропустил Мауру вперед.

Гейл ждала их в холле. Она сидела на диване – слева невключенный телевизор, зияющий пустым экраном, справа искусственная рождественская елка, переливающаяся голубыми, зелеными и оранжевыми огоньками. Увидев их, она встала и печально улыбнулась. Затем нерешительно села. Рука у нее была на перевязи.

Хэлфорд сел рядом на стул.

– Ну, как поживает наша героиня? Я вижу, доктора зря времени не теряли. Быстренько починили и снова поставили в строй.

Гейл усмехнулась и слегка взмахнула перевязанной рукой.

– Со мной все в порядке. Пуля прошла сквозь мягкие ткани, как они сказали. Кость не задета. Меня хотели оставить в больнице, но я отказалась. – Она оглядела симпатичный холл с веселой елочкой. – Полиция нашла мне чудесное место, где остановиться. Поблагодарите их от моего имени.

Хэлфорд показал на ее левую ногу, скрытую мешковатыми бежевыми брюками.

– Как ваше колено? Смотрю, вы уже свободно встаете. А я боялся, что некоторое время вы не сможете ходить.

– Оказалось, ничего страшного. Правда, немного прихрамываю.

– А как малышка Кэти Пру? – спросила Маура, примостившаяся рядом с Гейл на диване.

– Полагаю, с ней тоже все хорошо. Говорят, дети в таком возрасте довольно быстро забывают подобные травмы. – Она задумчиво потрогала свою повязку. – Во всяком случае, в данный момент она спит. У хозяйки гостиницы тоже маленькие дети. Она увидела Кэти Пру, сразу засуетилась, приготовила ей ужин, а потом принесла целую тарелку рождественских гостинцев. И, спасибо ей, дала мне вот это. – Гейл показала на голубой приборчик, стоящий на журнальном столике. – Чтобы я могла услышать, когда проснется Кэти Пру.

Как бы в подтверждение сказанного из динамика послышалось сопение и бормотание ребенка. Гейл напряглась, но Кэти Пру снова задышала ровно.

– Мы арестовали Оррина Айвори, – сказал Хэлфорд. – Он признался, что убил Лизу.

Гейл закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

– Господи! Я не в состоянии это постигнуть. Мне казалось, что понять это несложно, но теперь вижу – невозможно. Я не представляю, как он решился. И главное, вовлек свою дочь… – Она умолкла и стала вертеть кольцо на пальце. – А как Аниза? Она знала?

Маура покачала головой.

– Мы пока в этом не уверены, но, видимо, она о чем-то догадывалась, начала что-то подозревать. Ведь это она прибежала тогда в полицейский участок. Очень напуганная. – Маура положила руку на диван между ними. – Она сказала, что очень обеспокоена тем, что творится в ее доме. Что она ничего не может понять. Оррин, непонятно по какой причине, очень встревожен, просто места себе не находит. И она услышала телефонный разговор Джилл с вами, как вы назначали свидание в церкви.

Из динамика доносилось ровное сопение Кэти Пру. Маура выжидательно посмотрела на Хэлфорда.

– Аниза сказала, что происходит что-то плохое, не знает что, но чувствует неладное, – продолжил Хэлфорд. – Она знала, что вы ни за что не соглашались войти в церковь. Она также знала, что Джилл ни при каких обстоятельствах не стала бы предлагать вам это. Но, когда услышала, что вы согласились… это все ее очень испугало. И она прибежала в полицию за помощью.

– Ах вот откуда вы узнали, что мы там. И как Аниза сейчас?

– Не очень хорошо, – произнесла Маура со вздохом. – А чего еще можно было ожидать? Мисс Пейн и мисс Симпсон побудут у Анизы несколько дней.

– А потом? – спросила Гейл. – Господи, как вообще можно пережить все это?

Маура дотянулась до кисти Гейл и пожала ее. Хэлфорд немного удивился, увидев, что Гейл не отстранилась, а возвратила пожатие.

Он откашлялся.

– Нам все-таки надо с вами кое о чем поговорить. Айвори в основном подтвердил ваш рассказ. Лиза его шантажировала, но вымогала не деньги. Ей были нужны «отношения». Это Лизе казалось особенно важным потому, что она считала семью Айвори идеальной.

В углу рождественская елочка продолжала лукаво с ними заигрывать.

– Согласно заверениям Айвори, – продолжил Хэлфорд, – они считали ее второй дочерью. Но со временем ей захотелось от него большего, более «взрослых» отношений. Поначалу Оррин не обращал на это внимания, но однажды Лиза пришла к нему с письмом, которое она откопала в вашей спальне.

Гейл пожала плечами.

– Не удивляюсь. Вы знаете, что, кроме Кэти Пру, я никому туда входить не разрешала. Лизе я об этом неоднократно напоминала. Но тем не менее несколько раз заставала ее там. А о чем было письмо?

– Вот мы и хотели, чтобы вы помогли нам разобраться в этом. Айвори сказал, он написал Тому письмо, которое Лиза угрожала обнародовать. Из содержания письма было ясно, что Айвори причастен к делам террористической группы, на которую работал ваш муж.

– Оррин? Причастен к делам террористов? – Гейл нахмурилась.

– Да, Айвори сказал, что Том завербовал его. Очень скоро он опомнился, но было поздно. Начал просить Тома повлиять на членов группы, чтобы его отпустили. Письмо, найденное Лизой, предположительно было об этом, будто в нем подтверждался факт участия Айвори в группе. Он был в ужасе, что его арестуют и разлучат с семьей. И Лиза неожиданно посвятила в это Джилл. Это стало последней каплей, переполнившей чашу. Он ведь очень боялся, что кто-нибудь в семье узнает об этом письме и его связи с террористической деятельностью Тома. Тогда Айвори решает убить Лизу. И тут вы совершенно правильно догадались – ему удалось убедить Джилл помочь, чтобы это убийство можно было повесить на вас.

Гейл теребила конец повязки, на лице ее по-прежнему было глубокое недоумение.

– И все равно очень многое остается непонятным.

Хэлфорд приблизил к ней лицо.

– Почему?

– А вот почему, – медленно начала Гейл. – После смерти Тома ваши люди забрали все, что им было написано. Абсолютно все – все его стихи, письма, любой листочек, даже самый маленький. Со временем некоторые из бумаг мне возвратили, например, ящик с неопубликованными стихами. Но не все. И вот тогда меня охватила какая-то одержимость. Я начала собирать и бережно хранить все, что когда-либо было написано мужем. От руки или на машинке – это не важно. Лишь бы это он написал. И если я находила какую-нибудь смятую квитанцию, заполненную им, или другую писульку, я складывала ее в специальную коробку. А такие бумажки неожиданно возникали в самых невероятных местах. Коробку эту я держала рядом с чулками в моем гардеробе.

Говоря все это, она машинально водила камушком на своем кольце по складке брюк. Каждое движение оставляло на ткани глубокую борозду. Еще один заход, и будет дырка. Неожиданно заметив это, она убрала руку.

– В первые месяцы моей беременности, когда Том был еще жив, нам подарили красивую сумку из узорчатого полотна. Я тогда засунула ее в шкаф и забыла. Много времени спустя – совсем в другую эпоху – мне надо было выполнить кое-какую работу, и я была вынуждена взять с собой Кэти Пру. И вот тогда мне понадобилась большая сумка – положить туда книги, тетради, бутылочки, ну и все остальное.

Глаза Гейл наполнились слезами. Прошло несколько секунд, прежде чем она решилась вытереть их и, собравшись с силами, продолжить:

– Это было тогда… в тот день, в Саутгемптоне. Я тогда в первый раз взяла эту сумку. Набила ее, помню, до отказа. И вот, в этом кафе, я начала что-то в ней искать, по-моему, бумажные носовые платки и… наткнулась на это письмо. На тонком конверте, сзади, было несколько поэтических строчек, написанных Томом. Я решила, что он записал какие-то стихи, сунул почему-то в эту сумку и забыл. Увидев конверт, я вначале обрадовалась, но там было так мало – всего две строчки. Затем я открыла конверт и обнаружила письмо. Оно было от Оррина. Прочитав его, я сильно разозлилась. – Гейл грустно улыбнулась. – Я как раз закончила его читать, и вдруг появились вы. Можете мне не верить, но это так: я долгое время совершенно не помнила о той нашей встрече. У меня просто такая способность выдавливать из памяти неприятные воспоминания.

Последнюю фразу она произнесла без всякой иронии. Хэлфорд крепко сжал пальцами свое колено.

– Вы можете припомнить, о чем было это письмо?

Она кивнула.

– Конечно. Именно поэтому я и сказала, что в признаниях Оррина много непонятного. Если бы Лиза шантажировала его тем, что у них любовная связь, это было бы понятно. Но письмо… Дело в том, что письмо было ни о чем.

– Что это значит?

– А вот что: Оррин никогда ни с какими террористами связан не был. Я, конечно, все в деталях не помню, но в письме он извинялся перед Томом. Очевидно, Оррин планировал серию статей о терроризме для одной американской газеты. И ему было необходимо посмотреть на их деятельность изнутри. Каким образом ему удалось узнать о связях Тома, я не знаю. Но тем не менее Том ему, видимо, как-то помог. Оррин взял несколько анонимных интервью. А потом вдруг то ли испугался, то ли еще что-то. В общем, он решил это прекратить. Из письма это неясно. Он написал, что симпатизирует целям этих террористов, но с их методами не согласен. Поэтому не сможет быть объективным. Там было много рассуждений на эту тему. Они показались мне довольно противными. Но это все. Я не помню ничего такого ужасного, чем можно было бы шантажировать. И, уверяю вас, надо знать Оррина – он достаточно опытный и хитрый человек, чтобы не писать Тому ничего, что могло бы его хоть в какой-то степени скомпрометировать. Это исключено.

– Когда вы в последний раз видели это письмо?

– Я положила его вместе с конвертом в ту же самую коробку. В моем гардеробе, в верхнем ящике справа.

– Вы не будете против, если мы взглянем на эту коробку?

– Я не против, если на это взглянет детектив Рамсден.

Хэлфорд улыбнулся.

– Вполне разумно. – Он встал. – Если вам что-то понадобится, звоните в полицейский участок Фезербриджа. Скорее всего пару дней мы еще там пробудем.

Он сделал паузу и посмотрел на ее правую руку.

– Спасибо, Гейл… и проследите, чтобы Кэти Пру оставила мне что-нибудь из тех рождественских сладостей, которыми ее угостили.

Маленькие черные значки на белом экране компьютера. Они должны складываться в слова, предложения… а как же иначе. Гриссом рассеянно тыкал пальцем в клавиши. Рядом с клавиатурой лежала ручка. Он швырнул ее через комнату. Будь оно все проклято! Пропади оно все пропадом! Он не знал, что говорить. Он не знал, что писать.

– Какой я к черту специалист по некрологам! – почти завопил он.

Было уже девять часов, и в редакции сейчас был он один. Голос его звучал в пустой комнате, как вой голодных волков в поле. Он глубоко вздохнул и завопил опять:

– Так не должно быть! Не должно!

– Вы совершенно правы, мистер Гриссом, – произнес приглушенный мужской голос за его спиной.

Гриссом рывком выключил компьютер и развернулся на стуле, встретившись лицом к лицу с двумя детективами.

– Вы, видимо, пришли с обыском. Прекрасно. Начинайте. Я вам мешать не буду.

Детектив Рамсден подошла к окну и посмотрела на Главную улицу. Она была пустынна. Хэлфорд выдвинул стул и сел за ближайшим столом. С тоской и горечью Бобби вспомнил, что именно здесь сидела Джилл, когда они обсуждали ее отца.

Хэлфорд придвинул стул ближе к Гриссому.

– Я очень сожалею, – произнес он. – Действительно сожалею.

Гриссом хрустнул пальцами.

– Да, охотно верю. А я вот сижу здесь, пытаюсь сочинить статью. Как вам нравится заголовок: «Молодая девушка, пытаясь спасти отца от разоблачения, кончает жизнь самоубийством» или «Спасая дорогого папочку, дочь стреляет себе в голову». Пожалуй, я остановлюсь на втором варианте. Читателю надо сразу дать образ, как любил повторять великий редактор Айвори.

– Вы будете выпускать следующий номер?

Гриссом фыркнул.

– Конечно. Это моя святая обязанность. Пусть мир перевернется вверх тормашками, но читатели вовремя должны получить все новости. К тому же эта история обещает быть сенсационной. Возможно, на этом я даже сделаю свою чертову карьеру.

Хэлфорд молчал. Маура задумчиво рассматривала рисунок на шторах.

– Надо понимать так, – наконец произнес Хэлфорд, – что Джилл была вашей девушкой.

Гриссом трогал то одну, то другую клавишу компьютера.

– Нет. Мне хотелось, чтобы она была моей девушкой. Но так не было. Она была папиной девушкой. И это я говорю без всякого сарказма.

Хэлфорд откинулся на спинку стула.

– Я знаю, вы уже давали показания одному из наших детективов, но сейчас мне хотелось бы снова вместе с вами вспомнить то утро, когда убили Лизу. – Говорил детектив мягко, а Гриссом не любил, когда мужчины говорят мягко. – Я хочу, чтобы вы снова рассказали мне о том, что происходило тогда здесь, в этой редакции.

– А на черта вам это нужно? Убийца уже в ваших руках. Или вы, полицейские, любите снова и снова повторять сценарий убийства, как некоторые старики снова и снова просматривают особо понравившиеся им эпизоды порнографических видеофильмов?

Это было хамство. Гриссом спохватился и со злостью толкнул на место выдвижной ящик стола.

– Извините. Я сегодня просто не в себе. Поймите, я искренне уважал этого человека. Я восхищался им, мечтал когда-нибудь стать таким, как Оррин, – иметь красавицу жену и красавицу дочь, чудный маленький домик в чудном маленьком городишке и… иметь свою газету. В своих фантазиях я заходил так далеко, что думал о Джилл…

Он так сильно ударил локтем по клавиатуре, что несколько клавиш выскочили и разлетелись по полу.

– В то утро, когда убили Лизу, – снова заговорил Хэлфорд, – вы пришли в редакцию в… Во сколько вы пришли?

– Где-то около семи тридцати.

– И, согласно вашему прошлому утверждению, мистер Айвори и Джилл уже были здесь.

– Правильно. Они только что пришли, потому что еще не успели снять пальто.

– Это ведь была суббота? Расскажите, как прошло это утро.

Гриссом потер глаза.

– Значит, так, кроме нас, больше никого в редакции не было. Да и вряд ли в субботу утром кто-нибудь мог прийти. Мне надо было закончить две статьи, и меня очень устраивало, что никого нет.

– Значит, вместо того, чтобы отсыпаться, как это сделало бы большинство из нас, вы предпочли прибыть в редакцию к семи тридцати с твердым намерением поработать? – спросил Хэлфорд с вежливым скептицизмом.

– Если быть до конца честным, то я пришел еще и из-за Джилл. Я знал, что она должна быть здесь, и надеялся поговорить.

– А насколько часто отец и дочь Айвори работали по субботам?

– Часто. Айвори все время сюда тянуло. В это утро у Джилл была какая-то работа в темной комнате. Она мне сказала об этом накануне. – Он сделал паузу. – По-моему, где-то около девяти мистер Айвори поднялся наверх и крикнул Джилл, чтобы она собиралась и спускалась вниз – они поедут в Саутгемптон за новым зажимом. К этому времени я уже закончил первую статью и перед началом работы над второй – а она была гораздо сложнее – решил спуститься вниз и выпить кофе.

Хэлфорд кивнул.

– А потом?

Гриссом взъерошил волосы.

– Ну, потом… там на кухне кто-то оставил кусок кекса. Я отрезал себе немного, сварил кофе. Когда наливал в чашку, услышал, как Оррин с Джилл спустились вниз по лестнице и вышли за дверь.

– Во сколько это было?

– Чуть раньше девяти тридцати, я бы сказал.

– Что ответила Джилл, когда отец крикнул ей, чтобы она собиралась ехать с ним?

Гриссом пожал плечами.

– Не знаю. Она была в темной комнате. Я не мог услышать, что она сказала.

– Но хоть что-то вы услышали?

– Пожалуй. Что-то услышал. Он крикнул, чтобы она одевалась, и Джилл, наверное, что-то ответила.

Хэлфорд подался вперед.

– Мистер Гриссом, сейчас очень важно, чтобы вы были точны. Повторяю вопрос: вы слышали, чтобы Джилл ответила мистеру Айвори, когда он поторопил ее?

– Поклясться в этом я не могу.

– В то утро вы видели, чтобы Джилл хотя бы раз выходила из темной комнаты?

– Да. Где-то в восемь тридцать она выходила набрать воды или еще за чем-то, но вернулась буквально через несколько минут.

– И больше, как она выходила, вы не видели?

Гриссом покачал головой.

– И вы не видели, как она выходила, чтобы поехать с отцом в Саутгемптон?

– Нет. Я же говорил вам: я был внизу, варил кофе.

– Значит… Давайте сделаем вывод: вы не видели, как Джилл вместе с отцом в девять тридцать покидала редакцию?

– Нет, – подтвердил Гриссом, и во рту у него стало сухо.

– Но вы слышали ее шаги, когда она спускалась с отцом вниз по лестнице?

– …Нет. Я… только предполагал, что Джилл спускалась с ним. А как же могло быть иначе?

Хэлфорд покрутил усы. Гриссом приложил ладонь ко лбу. Он был влажный.

– Кроме как для того, чтобы выпить внизу кофе с кексом, вы в это утро свое рабочее место больше не покидали?

– Нет.

– Даже не выходили в туалет?

– Ах, да… один раз я пошел в туалет.

– Примерно в какое время?

– Не знаю. Где-то около девяти, наверное.

– И вот, когда вы вернулись к своему столу, видели ли вы Джилл, разговаривали с ней, слышали ее голос?

Гриссом уставился на Хэлфорда.

– Не думаете же вы… – В горле запершило, и он закашлялся.

Детектив Рамсден быстро подала ему чашку с водой. Гриссом сделал большой глоток и рассеянно посмотрел на них.

– Господи… Я не могу в это поверить.

– Разумеется, Бобби, – с явной симпатией произнес Хэлфорд. – Так оно и должно быть. Зато вы верили, что влюблены.

Сказать о человеке, который сидел сейчас на стуле в полицейском участке, что он потерян и сломлен, значит не сказать ничего. Хэлфорд внимательно рассматривал его. Остановившиеся глаза, бледная кожа, покрытая буроватыми пятнами. «Жизнь для него кончена, и он это знает, – подумал Хэлфорд. – Он знал это неделю назад, но все суетился, что-то придумывал, плел жалкие интриги против Гейл с идиотской надеждой отсрочить конец».

Хэлфорд поставил на стол двухкассетный магнитофон, бросил рядом папку и сел в кресло.

– Могу я надеяться, – хрипло произнес Айвори, – что мне разрешат присутствовать на похоронах дочери?

– Мы подумаем об этом. Мне сказали, что вы отказались от адвоката.

Айвори поднес руки ко лбу. Они дрожали. Похоже, слов Хэлфорда он не слышал.

– Кто занимается похоронами? Аниза не может. И ей нужна помощь. Она одна не справится.

– О ней позаботятся. Но и вы, Оррин, можете помочь своей жене. Очень помочь… и, я бы сказал, даже в определенном отношении утешить.

Айвори посмотрел на него покрасневшими глазами.

– Как?

– Расскажите мне, как это было. Я имею в виду – правду. Вы, видимо, считаете, что эта правда очень болезненна, но, уверяю, если вы расскажете правду, то через некоторое время и вам, и вашей жене станет немного легче.

Айвори еле двигал пересохшим языком.

– И как это вы можете произносить такие слова «станет немного легче».

– Извините, – сказал Хэлфорд, – не хочу, чтобы вы считали меня столь бессердечным. Но, поверьте, я знаю, если вы не расскажете, как это было на самом деле, вам не будет покоя.

Айвори начал судорожно тереть глаза.

– Все как было на самом деле? Но я уже вам все рассказал.

Хэлфорд открыл папку.

– Мистер Гриссом изменил свои показания. Он подтвердил ваше алиби в то утро, когда было совершено убийство. Но алиби Джилл он не подтвердил. И следует пойти дальше – здесь тоже у вас не совсем все сходится. Если учесть расстояние отсюда до Саутгемптона, время, когда вы покинули редакцию и когда прибыли на заправочную станцию и в магазин запасных частей, то надо быть чрезвычайно ловким, я бы сказал, невероятно ловким, чтобы за это время успеть еще и совершить убийство. В довершение вы должны были точно знать, во сколько Лиза появится на кольцевой дороге. А у нас есть все свидетельства, что Лиза в то утро опаздывала. И вы никак не могли знать точно, когда же она там будет. Убийца должен был ждать ее там. У вас это никак не могло получиться. Вы слишком поздно покинули редакцию.

– Это я убил ее, – прошептал Айвори.

– На велосипеде дочери? Или на чем? Приехали назад и тут же вскочили в свой микроавтобус? Или выбросили куда-то велосипед и прошли туда, где был спрятан микроавтобус? У вас и на это времени не было, Оррин. Ничего не сходится.

– В микроавтобусе меня ждала Джилл.

Хэлфорд оперся на локоть.

– Почему вы думаете, что так лучше? Почему вы думаете, что вашей жене будет легче воспринять факты именно в такой интерпретации: дочь была вашей сообщницей и убила себя, чтобы спасти вас? А может быть, Анизе проще знать, что Джилл убила Лизу, а вы сделали все возможное, чтобы спасти дочь от разоблачения?

– Это не так… Джилл хотела мне помочь… Убил Лизу я… – Плечи Айвори затряслись. – Господи, Аниза… да как она может подумать, что ее красавица дочь… – И Оррин зарыдал.

Хэлфорд терпеливо ждал, пока всхлипывания немного утихнут, и мягко продолжил:

– Дело в том, что меня волнует только одно: как вы и Аниза сможете пройти через все это. В последующие месяцы, годы вам обоим постоянно надо будет отвечать самим себе на массу вопросов: что вы сделали правильно, а в чем ошиблись. Вы думаете, ваша жена легче примирится со смертью Джилл, если не узнает ответы на многие вопросы? Не будет ли для Анизы своего рода утешением, если она узнает правду? – Хэлфорд ударил ладонями по столу и придвинулся ближе к издателю. – Оррин, в Скотланд-Ярде я работаю уже много лет. Мне приходилось встречаться с отчаявшимися родителями, и не раз. И поверьте, много легче, если знаешь, как это было на самом деле. С вашей стороны несправедливо лишать жену такого права.

Айвори сидел, не отрывая рук от лица. Сидел долго. Слезы скатывались у него между пальцами и капали в рукав. Смотреть на него было жутко, особенно на глаза. Наконец он заговорил хриплым, натужным шепотом. Хэлфорд быстро включил магнитофон, пробормотав дату и имена:

– В то утро я собрался ехать в Саутгемптон за зажимом для печатного станка, но нигде не мог найти Джилл. Ее не было ни в темной комнате, ни вообще в редакции. Накануне вечером она мне вроде говорила о том, что хочет пойти в магазин кое-что купить, и я решил… В общем, я поехал без нее.

– Вам не показалось странным, что дочь не сказала, куда ушла?

– Я очень рассердился. Но ведь ей уже восемнадцать, она взрослая. В последнее время начала вести себя все более и более независимо. В общем, то, что она так поступила, меня рассердило, но не обеспокоило. Но когда я свернул на кольцевую дорогу, то увидел ее на велосипеде. Она ехала очень быстро и уже свернула на боковую дорогу. Я сразу понял, что произошло нечто плохое. Выглядела она очень напуганной, буквально в ужасе… Некоторое время не могла даже говорить. Я посадил ее в машину и забросил велосипед назад. Хотел сделать круг и отвезти ее домой, и тут Джилл, заикаясь, стала просить меня ехать по другой дороге.

Но я уже увидел велосипед, лежащий посредине мостовой, а потом увидел и Лизу. Конечно, я сразу понял, что она мертва. И понял, почему такое творится с Джилл. Я остановил машину, чтобы проверить, может, Лиза еще жива, и Джилл закричала. Закричала, что убила ее.

Оррин Айвори замолчал, и Хэлфорд подвинул стакан воды немного ближе к нему. Айвори с недоумением посмотрел на стакан.

– Не знаю, – произнес он. – Может быть, мне следовало действовать как-то иначе. Наверное, если бы я… Но самое странное, что я все мгновенно понял: это из-за меня. Поэтому нажал на газ и уехал с того места. Я, конечно, не знал точно, как все произошло, но был твердо уверен, что велосипед Джилл очень важен. Вилка переднего колеса у него согнулась, но ее можно было выправить. Я вспомнил, что у Тимбрука в машине есть брезент. Мы быстро подъехали к его дому и взяли этот брезент, потому что ехать так Саутгемптон было очень рискованно. Велосипед – рядом с задним сиденьем – мог увидеть каждый.

– К тому времени, когда мы доехали до Саутгемптона, Джилл рассказала мне все. В течение последних нескольких месяцев у меня были проблемы с Лизой. Я не считал их серьезными. Эта девчонка вообразила себе черт знает что. Я старался быть с нею добрым, насколько возможно. Старался тактично дать понять, что все ее поползновения становятся уже неприличными. Но куда там… Лиза стала еще настырнее. Однажды она показала мне письмо, которое я написал Тому, и сказала, что передаст его в полицию. В ответ я рассмеялся. Ведь там ничего предосудительного не было. Я и думать забыл о нем. Но она показала его Джилл.

Оррин запнулся. Нетвердыми руками взял стакан, сделал большой глоток и почти умоляюще попросил:

– Хэлфорд, я хочу, чтобы вы поняли Джилл. Она любила нас – Анизу и меня. Мы все трое очень верили друг в друга. Мы считали, что лучше семьи, чем у нас, на свете не бывает… и быть не может. Но между Джилл и мной была особенная близость. Аниза моей работы не понимает. А Джилл понимает… понимала. Иногда мне хотелось, чтобы было наоборот – чтобы она не понимала. Но в душе я всегда гордился ею. И вот этим пониманием мы были по-особому связаны. Вот почему она… – и да поможет мне Бог! – вот почему она это совершила.

Снова начались рыдания. Хэлфорд выключил магнитофон, потянулся за телефоном и вызвал Мауру. С ее появлением рыдания затихли. Она села на стул рядом и положила перед Айвори пачку бумажных носовых платков. Хэлфорд серьезно посмотрел на нее и снова включил магнитофон.

– Почему все-таки вы решили, что для Джилл оказалось необходимым убить Лизу?