Текст книги "Краш-тест (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
= 22.
9 октября
В пятницу Юля работала последний день перед декретом. Мне было жаль с ней расставаться, я бы предпочла остаться с ней, а не с Кристиной. Все-таки с Юлькой мы были одного возраста, а Крис мало того что на двенадцать лет старше, так еще и суровая, как генеральный прокурор. Нет, мы с ней нормально общались, но все равно я ее немного побаивалась.
На прощание устроили небольшие посиделки с подарками – мы вчетвером и несколько девчонок из других отделов. Даже Липкий Юрик прибежал с какими-то погремушками. К Юльке он вообще относился трепетно, даже к беременной, хотя и совершенно без шансов.
Уже собираясь уходить, она сказала:
– Ну что, давайте кого-нибудь покусаю. Кто детишек хочет? Вдруг это заразно? Макс, как, не хочешь? Чего-то никто не хочет. Тогда… как невесты букет бросают. Кто следующий.
Взяв плюшевого пингвина, Юля бросила его через плечо за спину. Отскочив от Максима, он аккуратно спикировал мне на плечо.
– Интересно, это очередность, или у них будут общие дети? – под общее ликование спросила Кристина.
– Очень смешно, – скривился Максим, снял с меня пингвина и запихнул его Юльке в сумку. – Детский сад – штаны на лямках.
Я промолчала. В последние дни ощущение было такое, что я водолаз в батискафе. Сижу в круглой штуковине с иллюминатором, а за стеклом кипит подводная жизнь. Еще пару недель назад посмеялась бы вместе со всеми. А теперь только улыбнулась натянуто. Вот да, совершенно не смешно.
В субботу я поехала к маме. И с порога объявила, что мы с Германом помирились. Мама впала в тяжкую задумчивость, не зная, как реагировать. С одной стороны, Герман ей никогда не нравился и за последние два месяца симпатичнее не стал. А с другой, я же заявила – гипотетически, конечно, – что влюбилась. Герман хоть знакомое зло, а вдруг бы я притащила кого-нибудь похлеще?
– Ну, теперь вы, может, все-таки поженитесь? – осторожно спросила она, поставив передо мной тарелку борща.
– Нет, – ответила я, совершенно спокойно, облизывая ложку от сметаны.
Мама непонимающе захлопала глазами и уточнила:
– Почему?
– Я не хочу.
– А почему ты не хочешь? – не отставала она.
– Он не хочет детей. Вообще. А я не хочу детей от него. Только и всего.
Ну а что? Объяснение не хуже любого другого.
– Тогда зачем жить с мужчиной, если не хочешь от него детей?
– А ради секса. К тому же он хорошо готовит.
Ну да, конечно. То есть, конечно, какое-то время можно жить с мужчиной ради секса, если секс феерически хорош. Но это явно не наш случай. Наш феерический секс остался в прошлом. А вот готовит – да, этого у него действительно не отнять.
– Нина, я тебя не узнаю, – обескураженно пробормотала мама.
Ага, я себя сама не узнаю. Смотрю в зеркало и думаю: что за дура такая?
– Если я вдруг встречу мужчину, от которого захочу детей, с Германом точно не останусь. Несмотря на секс и еду. Вот поэтому и не собираюсь за него замуж. Чтобы потом не разводиться.
Кстати, мама, я такого мужчину уже встретила. От которого хотела бы детей. И при этом все равно с Германом. Потому что мужчина этот безнадежно занят. Крашеной мымрой, которая тоже хочет от него детей. И явно в этом преуспеет. Очень скоро. Так что мне ничего не светит.
В общем, маму я оставила в полной растерянности и разрыве шаблонов. А на обратном пути заехала в парикмахерскую и попросила покрасить в блондинку. Зачем? Да фиг знает. Назло врагам. Хорошо хоть ума хватило выбрать не такой оттенок, как у Заи, а то совсем был бы отстой.
– Это что? – обалдел Герман.
– Что, плохо? – окрысилась я.
– Да нет, – он пожал плечами. – Неплохо. Просто странно немного. Непривычно.
– Нинка – блондинка! – захихикала в понедельник утром Кристина.
– Тебе идет, – рассеянно заметил Максим.
Но ему явно было не до моего цвета волос, не до меня и вообще ни до чего. Весь день он разговаривал с кем-то по телефону, плотно закрыв дверь, уходил, возвращался, снова уходил. Сидел, о чем-то напряженно размышляя. А ближе к концу рабочего дня вышел к нам и сказал мрачно:
– Пойдемте-ка, девочки, кофейку попьем.
– А это что тебе, не кофе? – удивилась я, кивнув в сторону кофеварки.
– Пойдем! – он бросил на меня тяжелый взгляд.
Кристина потянула меня за рукав: пошли, не спорь. Мы спустились в кафе, где было почти пусто. Взяли кофе, сели в уголок.
– Ты думаешь, нас кто-то слушает? – выпятив губу, поинтересовалась Кристина.
– Параноить не хочу, но… на всякий бякий случай. Лучше перебдеть, чем недобдеть.
– Лучше скажи, нам ждать кого-нибудь на Юлькино место?
– По десятке на брата, и мы делим ее ставку. Что скажете?
– Ты рехнулся, Фокин?! – Кристина поперхнулась кофе. – Нам что, своей работы мало? Десятку своей бабушке к пенсии предложи.
– А теперь замолчи и послушай, – оборвал ее Максим. – Какая у нас общая жопа, вы и так обе знаете. А к этой жопе уже готовится клизма. С патефонными иголками. Забыла последнюю проверку?
Кристина поежилась и сдулась.
– Опять?
– Не опять, а снова. На этот раз все будет очень по-взрослому. Налоговая, комитет по здравоохранению, управление экономической безопасности, следственный комитет и хрен знает кто еще. Внезапная проверка. В первом квартале следующего года. Более точную степень внезапности пока выяснить не удалось. Но это означает, что у нас есть порядка двух месяцев, чтобы прикрыть тылы руководству. И себе, само собой. Поэтому лишний человек нам сейчас совершенно ни к чему. Учитывая, что фактически мы будем заниматься подделкой электронной документации.
– Извини, Максим, но нет. По моей линии все чисто.
– Да ты что? – засмеялся Максим. – Моя ты сладкая! И ставочки вакантные не закрыты? И денежки с них никто не получает? Ты потом своей бабушке расскажи, что тебя под дулом пистолета заставили и что сама ты вообще ни сном, ни духом.
Кристина побагровела. Я сидела молча, переводя взгляд с одного на другую и обратно. Перспектива вырисовывалась не из приятных, но я пока предпочла слушать и мотать на ус.
– Крис, мы все в одной лодке, – Максим дотронулся до ее руки. – Причем ты была здесь еще до меня. И занимаешься этими вещами дольше. Мы все знаем, на что подписались. И тебе сейчас тоже придется делать зачистку. Сказать, сколько у нас всего по поликлиникам мертвых душ оформлено? Хотя ты и так знаешь.
– Хорошо, – сдалась Кристина. – Но двадцать. Или трахайтесь сами. Вам-то что, а у меня ребенок. Посадить не посадят, но если по статье выпрут…
– Крис, тебе деваться некуда. Или ты уходишь прямо сейчас, или начинаешь взбивать лапами масло. Вопрос в том, будешь ли ты это делать бесплатно или за дополнительные деньги. Двадцать – обсуждаемо, – кивнул Максим. – Нин, ты что скажешь?
– Я как-то не очень поняла, – осторожно ответила я.
– Для пассажиров бронепоезда. Как ты знаешь, убытки от поликлиник мы покрываем за счет государственной казны. Оттуда же получаем и прибыль. Оформляя левых пациентов, левые приемы, левые обследования и левых врачей. Вот только оформляется все это через одно место. Потому что заведующие сильно не чешутся, а я физически не могу за этим следить и регулярно проверять. Поэтому перед внезапными проверками, о которых нам намекают заранее, как водится, начинается аврал с подчисткой документации. Электронной и бумажной. Электронная первична. Поэтому человек со стороны нам сейчас на Юлькино место ни к чему. Она вовремя слилась. Хотя если что, ей тоже мало не покажется.
– То есть мы переходим на круглосуточный режим без выходных?
– Как-то так, – кивнул Максим. – По крайней мере, на ближайшие месяца три-четыре.
– За десятку?
– Сумма, как я сказал, обсуждается. Но делать это буду я. С Сафоновым. Возможно, с Аликом.
– Все так серьезно? – подняла брови Кристина.
– На этот раз – да.
– А Алик – это?.. – влезла я.
– Алиев. Который в Москве. Второй владелец сети. Так что, Нина?
– А что, есть варианты? – обреченно вздохнула я.
– Варианты есть всегда, – хмыкнул Максим. – Копать или не копать. Ладно, нам еще с тобой по квотам перетереть надо, там тоже задница.
– Ладно, вы тут разбирайтесь со своими задницами, а я пошла, – Кристина встала и направилась к выходу.
– Что еще с квотами? – возмутилась я. – Какая еще задница?
– Все в порядке с квотами. Просто разговор тет-а-тетный. На Крис, как ты понимаешь, я особо рассчитывать не могу. Она будет свои хвосты подбирать. А на тебя?
– Фокин, я так понимаю, ты меня зовешь в подельники?
– Расслабься. Тебя при самом худшем раскладе просто уволят. Но, в общем и целом, да. Я утром с Сафонычем разговаривал, он, в принципе, не против.
– Не против чего?
– Чтобы ты официально была моим замом. И занималась поликлиниками.
– Крис права, – я закатила глаза к потолку. – Ты определенно оборзел. Я кто? Пиар-менеджер. А ты мне что предлагаешь?
– Да погоди, не ори, – Максим поморщился. – Вместе будем всем заниматься по поликлиникам. И по документам в том числе. Двадцать.
– Двадцать Крис просила. Непонятно, правда, за что.
– Ей Сафонов в лучшем случае отсыплет пятнашку. Давай попрошу для тебя сорок. Тогда даст двадцать пять. Или даже тридцать. Только учти, если полезешь через мою голову, не получишь вообще ничего, а Макаров подсунет нам своего шпиона.
– Ну ты за кого меня держишь-то? – возмутилась я.
– Значит, договорились? – он улыбнулся своей сволочной улыбкой, от которой у меня все внутри переворачивалось, и ушел.
Твою мать, это что было-то? Гипноз?
За двадцать пять или пусть даже тридцать тысяч к зарплате я получаю к своей основной работе еще как минимум один объем. А если учесть масштабы фальсификаций, которые предстоит провернуть за короткие сроки, то не один, а два-три. Если не больше. Вот уж точно – круглосуточно и без выходных. И все это время – в самом тесном контакте с ним.
И как, спрашивается, я это должна вынести?
= 23.
1 декабря
Два месяца куда-то делись. Вроде, были. А может, и не было. Я напоминала себе трансформатор, который тихо гудит под высоким напряжением. Соглашаясь на предложение Максима, – а что, у меня был выбор, кроме «копать или не копать»? – я все-таки плохо представляла, на что подписалась.
Меня действительно сделали замом административного директора и даже визитки напечатали. И добавили двадцать пять тысяч. Нет, конечно, круглосуточно и без выходных мы не работали, но домой раньше девяти-десяти я не приходила. А в субботу и воскресенье впахивала дома, не отрывая задницы от стула. Герман пытался тихо удивляться, но я просто сунула ему под нос ежедневник, где записывала все, что надо сделать за день. Вопросы снялись сами собой.
Программа электронной документации, которую использовала сеть, была не менее кривой, чем сайт. Хотя мы и платили за лицензию неслабые деньги. Теперь я не раз с благодарностью вспомнила Юлю, которая научила меня с ней работать, иначе пришлось бы совсем туго.
Недели две мне понадобилось только на то, чтобы досконально изучить всю систему, на которой строились поликлиники. Не то, что уже знала раньше, а подводную часть, которая была как у айсберга. В течение рабочего дня я занималась своей обычной работой, а потом мы оставались с Максимом вдвоем, он садился рядом, рассказывал и показывал. И только потом мы взялись за карты пациентов и личные карточки врачей.
Вопросы морально-этического плана я задавать давно перестала – и ему, и себе. Как сказал Максим, можно попытаться сделать что-то полезное для людей, играя по правилам казино. Да, это была самая банальная коррупционная схема, когда убытки по социальному проекту покрываются за счет бюджета и оттуда же большой ложкой черпается прибыль. Но… двадцать бесплатных поликлиник и столько же летних медпунктов – это не так уж и мало, как кажется. Впрочем, вопросов хватало и без этого.
– Твою мать, объясни мне, почему нельзя все делать плавно и перманентно? Почему надо закрывать жопой амбразуру, когда уже начинает пригорать?
– Все банально, – пожимал плечами Максим. – Даже сейчас мы делаем черновик, потому что полный объем освоенных… читай, украденных… денег будет известен только по итогам финансового года. А нам надо равномерно раскидать их на весь год. По приемам, обследованиям и липовым ставкам. Вот когда начнется проверка, мы действительно будем здесь жить круглосуточно, сверяя и подгоняя все на ходу. Если это начнется прямо в январе, боюсь, свадебного путешествия у меня не будет.
Ничего, злобно думала я, обойдешься без свадебного путешествия! И без медового месяца!
– Хорошо, тогда скажи вот что. Неужели проверяльщики такие лохи, что ничего не поймут? Уж насколько я не компьютерщик, но и мне ясно, что такие вот подчистки скрыть невозможно, следы ранних версий все равно остаются. Это разве что все форматировать к чертям собачьим и заводить по новой.
– Нина, – устало морщился Максим, наливая себе неизвестно какую по счету кружку кофе, – если нас захотят сожрать или отжать бизнес, дергаться будет бессмысленно. Тогда придут маски-шоу, всем мордой в пол, харды и сервера опечатаны и тому подобное. Причем заметь, действительно внезапно. А это так… Еще одно правило игры. Мы выдаем проверке красивенькую, чистенькую версию, а проверка делает вид, что всему верит. По большому счету, результаты никому не интересны. Поставили галочку, что все окей. Это такое пальчиком погрозить: «Смотрите, дети, не шалите, ведите себя хорошо!»
То, что я не до конца понимала, во что вляпалась, касалось, разумеется, не только работы. Работа – это было даже не полбеды, а меньшая часть. Почти каждый день проводить несколько часов с мужчиной, в которого влюблена, не просто в одном кабинете, а сидя рядом, глядя в один монитор и сталкиваясь локтями! Это была адова пытка.
Я вела себя, как египетская мумия. Как Будда в нирване. Оммм… Ноль эмоций, если они не касались работы. Все разговоры – исключительно по работе. Ничего личного. Ничего дружеского. Блин, вообще ничего! Так я еще могла держать себя в руках. По крайней мере, в офисе. Максим, пару раз разлетевшись с какими-то посторонними темами, наткнулся на мое железобетонное равнодушие и начал отвечать тем же. Что меня вполне устраивало. Только иногда я ловила его взгляды, но всегда из-за стекла кабинета.
Что творилось под моей старательно выращенной скорлупой – лучше не рассказывать. Я шла домой и жаловалась Питеру. Он был единственным, кому я могла доверить свои тайны. Единственным, кто не стал бы говорить, что я круглая дура. Единственным, кто мне сочувствовал.
А дома ждал Герман.
Когда я сказала маме, что помирилась с ним ради секса и еды, это был, конечно, стеб. Который внезапно и пугающе стал правдой. Как будто накаркала. Уж не знаю, что его так сильно подбило. Может, то, что впервые не он ушел, а я его выставила. Может, почувствовал, что я уже не его, и пытался удержать из последних сил. Как бы там ни было, Герман стал невыносимо идеален. Нет, не так, как летом, когда я вернулась из больницы. Еще идеальнее.
Я приходила домой поздно, уставшая, злющая. В сверкающе чистую квартиру, пахнущую вкусным ужином. Герман ходил по магазинам, стирал, мыл, кидал в тумбочку заработанные деньги. Разве что тапочки в зубах не приносил. Молча терпел, когда я начинала из-за чего-то шипеть. Сам не высказывал никаких претензий. Но, наверно, даже прежний капризный, ревнивый Герман был бы мне интереснее тихого подкаблучника. Хотя… наверно, никакой Герман уже не был бы мне интересен. Вообще.
Секс? Да, вполне так регулярно. Я ведь не снежная баба, и что со мной делалось после нескольких часов бок о бок с Максимом, вполне можно представить. Нет, я больше не представляла его в постели на месте Германа. Это было сладко-заманчиво, но с таким мерзким послевкусием, что хватило одного эксперимента. Теперь я представляла на месте Германа… Германа. Прежнего. Того, кого любила. То, что было у нас раньше. Как ни странно, это работало. Не феерия, конечно, но вполне сносно. Во всяком случае, проблему темных желаний на время снимало.
Иными словами, я бессовестно пользовалась Германом. Как домработником и как вибратором. А еще – как средством от безысходной пустоты. Как-то он уехал к родителям с ночевкой, и я буквально по потолку бегала от тоски. Нет, не по нему, разумеется. Я действительно заткнула Германом дыру, хотя и понимала, что долго так продолжаться не сможет.
В пятницу мы с Максимом задержались почти до девяти. Начало месяца – еще и квоты, с которыми на этот раз хватало проблем, поскольку на новый год заявки массово зависали. Мне, кстати, было любопытно, как реагировала на эти задержки Максима Зоя. Однажды она вдруг притащилась в офис в семь вечера. К счастью, тогда осталась и Кристина, мы все сидели по своим местам и работали. Максим за закрытыми дверями сказал ей что-то резкое, и Зоя выкатилась, надув губы.
Ноябрь выдался холодный, уже несколько раз шел снег и тут же таял. Но к концу месяца основательно подморозило. Утром началась метель, и все вокруг сразу стало белым.
Выйдя на крыльцо бизнес-центра, я остановилась посмотреть на падающий снег. Эта картина всегда действовала на меня завораживающе: вечер, фонари, пушистые белые хлопья. Питер в снегопад становился таким же загадочным, мистическим, как и в белые ночи. Впрочем, идти под снегом было не так уж приятно: он летел в лицо, набивался за воротник. Поэтому я стояла и любовалась – прежде чем нырнуть в белую круговерть.
– Зима…
– Рили? – обычным холодным тоном ответила я.
– Нина, я тебя чем-то обидел? – после паузы напряженно поинтересовался Максим.
– С чего ты взял?
Чище, Ниночка, чище, фальшивишь!
– Да с того, что я не знаю, как себя с тобой вести. Ты два месяца уже со мной разговариваешь только о работе. Если вообще разговариваешь. Как будто я у тебя штуку баксов занял и не отдаю.
Он обошел меня и спустился на одну ступеньку. Теперь я могла либо отвернуться в сторону, либо смотреть ему в глаза.
Твою ж мать! Тебе скучно? Адреналина не хватает?
Максим был без шапки, снежинки густо падали ему на волосы. Совсем как в тот вечер, когда мы познакомились при странных обстоятельствах. С ума сойти, уже почти год прошел!
Я машинально надвинула ему на голову капюшон куртки. Страшно захотелось положить руки на плечи, наклониться… поцеловать… Промелькнуло сумасшедшее: а что будет, если я действительно это сделаю?
Ничего хорошего, проворчала Нина-старая-зануда, очень неловко будет.
Я дико разозлилась на себя за это желание. И даже назад чуть отодвинулась.
Хочешь отношения повыяснять? Ну ладно, тебя за язык не тянули.
– Да просто ты, Максим, замуж выходишь… ой, извини, женишься. Только и всего.
– И что? – удивился он. – Я и раньше был не один. Да и ты тоже. Но это не мешало.
– Ты думаешь, ничего не изменилось? По-твоему, штамп в паспорте никакой роли не играет?
Максим стоял, засунув руки в карманы, и молча смотрел куда-то в мировое пространство. И тут меня прорвало.
– Знаешь, моя мать всю жизнь потратила на женатого мужика. На моего отца. Она была его секретаршей. После работы они вместе проводили время, а потом он ехал домой. К жене и детям. Так что у меня к подобным вещам, похоже, врожденный иммунитет.
– Между прочим, ты ничего не сказала о том, что разошлась со своим, – зло прищурившись, отрезал Максим.
– А должна была? – голос предательски дрогнул.
– А если не должна, так о чем вообще разговаривать?
– И правда, не о чем.
Я обошла его и спустилась по ступенькам.
– Нина, подожди!
Но я только плечом дернула и свернула за угол. И только там разрешила себе расплакаться. Какая разница, все равно снег в лицо, тушь потечет.
Бог ты мой, Бобровская, какая же ты тупая идиотина! Он ведь спрашивал о том, почему ты делаешь морду ящиком, шипишь и не хочешь разговаривать с ним о Питере, машинах, футболе, книгах и прочей лабуде. А ты поняла в сторону того, что чешется, и начала трагически объяснять, почему не бросаешься ему на шею с воплем «Ваня, я ваша навеки».
Еще через квартал до меня дошло: претензия о том, что я не поставила его в известность об изменении своего статуса, как-то плохо вписывается в эту концепцию. И заревела еще сильнее.
= 24.
5 декабря
Выходные я целиком прострадала. Снова и снова пережевывала разговор с начала до конца и с конца к началу. И злилась дико. На себя. И на Максима.
Какого черта тебе вообще надо? У тебя свадьба через месяц, вот и оставь меня в покое!
И при этом никак не могла прогнать глупые мечты.
«Нина, мы с Зоей расстались» – и дальше всевозможные вариации.
Да-да, давай. Раскатывай губу трамплином. Смотри не наступи!
А снег тем временем шел, не прекращаясь. Коммунальщики традиционно удивились: опачки, зима, неожиданно. В воскресенье утром я поехала к маме и впервые включала блокировку колес, чтобы загнать Жорика на засыпанную рыхлым снегом Парголовскую гору. На каждом шагу владельцы пузотерок беспомощно буксовали, зарывшись в сугробы по брюхо.
В понедельник Максим оперировал, а меня весь день не оставляло странное чувство, как будто что-то вот-вот должно произойти. Что-то необычное. И почему-то вспомнилась чашка с кофейной гущей, по которой он летом мне гадал.
Поздно вечером, когда я уже собиралась ложиться спать, ожил телефон. «Максим Фокин», – высветилось на экране.
– Привет, Нин, – сказал он мрачно. – У нас проблема, и у меня к тебе большая просьба. Медпункт лемболовский грабанули, надо съездить акт составить.
Медпункты наши в области работали с весны до осени, кроме трех, в крупных садоводствах и дачных поселках, где люди жили и зимой. Лемболовский был одним из них. Где-то в часе езды.
– Ну так и что? Ты хочешь, чтобы я съездила?
– Ты со мной. Я на своей машине не проеду. В городе задница, а уж там-то!
– Ну да, конечно, – ехидно заметила я. – Как что, так Большой Черный Джип – это понты, а как по снегу ехать – так сразу круто. А на электричке?
– Ты знаешь, сколько там идти от электрички?
Меня разрывало пополам. С одной стороны, целый день вдвоем, за городом! А с другой… после пятничного разговора ничего хорошего я уже не ждала. Но даже если предположить, что это вдруг будет такой чудесный-волшебный день – что потом? Все равно он вернется домой к Заечке, а я к Герману. А мечтать не вредно – просто пользы никакой.
– Нин? – напомнил о себе Максим. – Я тебе Жорика заправлю.
– До полного бака? – поинтересовалась я вредно, уже сдаваясь.
– По рукам. Я в девять подъеду в офис.
– Подожди, у тебя смена до скольки?
– До восьми.
– Давай я лучше за тобой заскочу в полдевятого. Все равно через мост на ту сторону.
– Куда-то едешь? – деланно спокойно спросил Герман, когда я закончила разговор.
– Медпункт взломали, надо акт составить.
– Это твоя обязанность?
– И это тоже, – так же почти натурально спокойно ответила я. – К тому же у административного директора пузотерка, завязнет.
– Хочешь, я с тобой съезжу? – предложил он.
А что, это идея. Глядишь, подерутся. Засада в том, что дальше академии мы уже не уедем.
– Да не стоит. Там на полдня минимум. Опись, акт. Будешь сидеть скучать.
Спала я за ночь часа полтора в общей сложности. Вертелась с боку на бок, вставала воды попить. В шесть уже была на ногах. Снег к утру прекратился, прогноз обещал солнце и небольшой мороз. Красота!
Ровно в половине девятого я подобрала Максима у академии. Сердце частило, да и в целом потряхивало. Надо было срочно успокоиться, не хватало только подтвердить репутацию бабы за рулем – обезьяны с гранатой. Хватит того, что зимой опозорилась. Но как ни пыталась я сосредоточиться, напряжение висело такое, что только искры не проскакивали. Максим молчал, я смотрела на дорогу, радио изо всех сил пыталось разрядить атмосферу, но у него не получалось.
Наконец, настоявшись в пробках, мы выбрались на кольцевую, а потом на «Сортавалу». Летом я бы открыла люк и окна, врубила музыку погромче и летела по левому ряду – сто десять разрешенных плюс двадцать нештрафуемых. Сейчас приходилось ползти восемьдесят. Полный привод – это не баран чихал. Если занесет на переднем приводе, надо добавить газу, если на заднем – сбросить. А если на полном – только молиться.
– Лихо, – сказал Максим, когда я сыграла в шашки между бетономешалкой и фурой. – Да ты, Нинка, Шумахер.
Я скосила на него глаза, и неожиданно мы оба рассмеялись. Напряжение чудесным образом ушло. Мы болтали – совсем как раньше. «Радио для двоих» играло мои любимые песни. Поднялось солнце, снег сиял так, что мне пришлось достать из бардачка темные очки. Вдоль дороги тянулся бесконечный лес – сосны, ели, березы. Я всегда любила солнечный морозный декабрь: в воздухе понемногу разливалось новогоднее волшебство. И хотя сейчас мне особо нечего было ждать, ощущение сказки все равно захватило, как в детстве.
– Ты там хоть был? – спросила я, когда мы проехали развязку на Агалатово.
– Два года назад, летом. Когда открывали. Доедем до съезда на Васкелово, свернем, а там наберу Ирину, подскажет.
Ириной звали фельдшера медпункта, я с ней встречалась на тренинге по документации. Ей действительно пришлось работать нашим навигатором – мой искать садоводство категорически отказался. По раздолбанному и заснеженному шоссе мы тащились, наверно, с полчаса. Его, похоже, еще ни разу не чистили, машины пробили в снегу две глубокие колеи. Мы проехали мимо замерзшего озера, и на дереве промелькнул указатель «Медпункт».
– Да блин, здесь только на танке надо, – проворчала я, свернув на узкую дорожку. Точнее, намек на дорожку.
Следуя инструкциям Ирины, ехать надо было до магазина, а потом еще пару раз повернуть. Но когда впереди показался ярко-желтый кирпичик, дорогу перерезала глубокая траншея.
– Ир, чего тут за фигня на дороге? – спросил Максим в телефон.
– Черт, я забыла, – ответила она. – Трубу газовую меняют.
– И что?
– Или обратно на шоссе и в объезд мимо военной части, или бросьте машину там и пешком. Минут пять-семь.
Посовещавшись, мы решили идти пешком. Перебрались по мосткам через канаву и пошли по пустынной улице. Внутри пузырилась беспричинная радость. Я слепила увесистый снежок и запустила Максиму в спину. И получила в ответ целый залп. Завизжала, влезла в сугроб, завязла там, и ему пришлось меня вытаскивать. И с каким сожалением я отпустила его руку, когда выбралась! Хотелось идти так и идти, но медпункт оказался совсем близко.
– Я вчера в город ездила, – рассказывала Ирина, кутаясь в полушубок: выбитое окно заделали досками, но внутри все равно было холодно. – Приехала – стекло разбито, внутри все раскидано. Сразу в полицию позвонила, потом вам.
– По спискам у тебя ничего нет? – спросил Максим, раскрыв папку с документами.
– Каким спискам? – не поняла я.
– Наркотические, психотропные, яды.
– У меня и сейфа-то нет. Тащить нечего. Спиртовые салфетки? Сгребли все подряд.
– Уже проще, что списочного нет. Вот ведь заразы, нет чтобы в январе забраться, тогда не надо было бы по всему году движение медикаментов сверять.
– Так сверьте по ноябрю, – обиженно надулась Ирина.
Максим покосился на нее, но ничего не ответил. Ясное дело, неприятно, ощущение, что заведомо в чем-то подозревают, но порядок есть порядок. По большому счету, мне там делать было нечего, только подписать акт в конце, поэтому я тихо сидела в углу и посматривала на Максима.
Мне страшно нравилось смотреть на него, но на работе я не могла себе этого позволить. Не хотелось демонстрировать интерес, да и некогда было. Зато сейчас ничего не мешало наблюдать, как он просматривает графы распечаток, то запуская пятерню в волосы, то постукивая ногтем по зубам, пересчитает ампулы и упаковки лекарств, записывает цифры. Он хмурился, брови то сдвигались, то разбегались, губы шевелились.
– Борщ будете? – спросила Ирина.
– Что? – Максим посмотрел на нее с недоумением. – А, давай. Спасибо.
Закончили мы в третьем часу. Подписали все бумаги, пообедали и отправились обратно. Солнце светило все так же ярко, хотя и начало потихоньку опускаться. Мы с Максимом шли и болтали и вдруг обнаружили, что после второго поворота оказались не у магазина, а у лесополосы.
– Кажется, не там свернули, – сказала я. – Пойдем обратно?
– Смотри, тут тропа через лес. Кажется, в ту сторону, куда нам надо. Пойдем, посмотрим? Вроде, особо не торопимся. Когда еще в лесу зимой погуляем?
Мы шли по узенькой тропинке, петляющей между деревьями. Максим впереди, я за ним, и он не мог видеть, как я улыбаюсь до ушей. Не хотелось думать ни о чем. Только этот день – солнце, лес, снег и мы вдвоем…
Все та же глубокая канава перечеркнула тропинку. Две узкие дощечки, засыпанные снегом, выглядели хлипко и опасно.
– Подожди, – сказал Максим, пробуя их ногой. – Я тебе помогу.
Он перебрался на другую сторону, повернулся ко мне. Солнце слепило глаза, и я видела только его силуэт. Именно это приснилось мне полгода назад в больнице: темная мужская фигура на белом фоне и яркий свет сзади.
Максим протянул мне руку, я уцепилась за нее, шагнула на доску. Нога поехала по скользкому дереву, он рывком дернул меня к себе, подхватил под спину второй рукой, и я оказалась в его объятьях.
Его глаза были так близко – сейчас совсем темные, как небо перед грозой. И все вокруг исчезло. Я потянулась к нему, как цветок тянется к солнцу. Его губы – теплые, чуть обветренные – коснулись моих, легко, нежно. Потом тверже, настойчивее. Язык раздвинул их, проскользнул между ними. У меня закружилась голова. Хотелось, чтобы поцелуй продолжался вечно. Как давно я мечтала об этом – а сама испугалась в пятницу.
Мы целовались еще долго, но все-таки это закончилось. На лицо Максима словно тень набежала. Отпустив меня, он посмотрел куда-то себе под ноги. И сказал тихо:
– Извини…
Я ушам не поверила.
Что?! Извини?! За что? За то, что поцеловал? Или за то, что только поцеловал?
«Прости, Нина, за то, что смутил твой драгоценный покой, ведь ты с Германом»? Или так: «Прости, Нина, за то, что на минуту забыл, что у меня свадьба через месяц»?
Господи! Какой же ты идиот! И какая же я идиотка, потому что на секунду поверила, что все возможно!
– Не страшно, – отрезала я ледяным тоном. – Проехали!
Тропинка, сделав поворот, выплеснулась на дорогу, по которой мы ехали утром. Метрах в пятидесяти сиял магазин – как мимоза восьмого марта. Рядом с ним скучал Жорик. Не оборачиваясь, я быстро шла к нему и чувствовала спиной взгляд Максима.
Забравшись вовнутрь, я от души хлопнула дверцей, хотя никогда так делала. И пробормотала, погладив руль:
– Прости, котик!
Все как всегда: мигнуть дальним, прогреть свечи, завести двигатель. Включить ближний свет, развернуть уши – зеркала, воткнуть в гнездо регистратор, пристегнуть ремень, включить радио. Привычный алгоритм немного успокоил. Максим молча сел рядом, пристегнулся. Стиснув зубы, я доехала до шоссе. Свернула и затормозила так резко, что Жорика повело – благо, дорога пустая.
И так было паршиво, а от песни по радио брызнули слезы, и я потянулась за солнечными очками.
