Текст книги "Краш-тест (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

= 5.

15 июня

Ольга Андреевна пообещала выписать меня в пятницу, если разрешит невролог. Или в понедельник, если не разрешит. Разумеется, я хотела побыстрее домой. Хотя и понимала, что в больнице для меня вообще курорт. Валяйся себе, никаких бытовых забот. Наша палата значилась лежачей, еду нам привозили на раздаточной тележке. И даже на уколы не надо было ходить в процедурную. Меня в лежачие записали из-за сотрясения мозга. Впрочем, головокружение и тошнота прошли уже через день. Рука, правда, ныла, ребра тоже.

Герман исправно приходил каждый день, приносил вкусненькое, интересовался самочувствием, рассказывал всякие забавные вещи и вообще вел себя как образцовый муж. Как будто пытался реабилитироваться за свой первый визит. И насчет продажи Жорика больше не заикался. Мне даже стало немного неловко, что я так на него окрысилась. Мама больше не приезжала, только звонила, что меня вполне устраивало. Совесть пыталась упрекать, но я не могла не признать, что любить ее на расстоянии у меня получается лучше.

С соседками мне повезло. Людмила большую часть времени не подавала признаков жизни – лежала себе, уткнувшись в телефон, и только изредка вставляла реплики в наш разговор. Катя была болтливой и шумной, но надолго ее не хватало. Потрещав, она или засыпала, или включала музыку в наушниках. Но даже за эти ее короткие приступы чего мы только не обсудили.

С утра я ждала звонка Германа, который должен был поехать в ГИБДД на разбор полета. Время уже перевалило за обед, а он так еще и не позвонил. Чесались руки набрать самой, но я себя одергивала: а вдруг все как раз в самом процессе.

Между делом появился маленький лысенький невролог. Побил молоточком, поводил пальцем перед носом, задал пару вопросов и сказал, что не видит причин меня задерживать. Пришедшая следом Ольга Андреевна подтвердила: если завтра утром анализы будут в норме, к обеду она меня отпустит.

Я обрадовалась и… немного огорчилась. Самую капельку. Потому что втайне рассчитывала еще раз увидеть Максима. Без всякой, как сказала Катя, практической надобности. Просто так. Он же сказал, что у него смена через неделю. Будет оперировать, но и к своим пациентам тоже зайдет. А меня здесь уже не будет. Ну что ж… ладно.

Прибежала с лотком Зина. Начала на этот раз с Людмилы, потом перешла к Кате и ко мне – в последнюю очередь. Повернувшись на бок, я спустила трусы, и тут открылась дверь.

– Ого, зачетные труселя! – сказал знакомый голос. – Здравствуйте, мои красавицы!

Людмила и Катя захихикали, а я зашипела от досады, уткнувшись носом в подушку.

Мама то ли решила своеобразно пошутить, то ли просто вытащила из ящика с бельем первое, что попало под руку. В том числе и черные трусы с курящими скелетами. Я даже не могла вспомнить, откуда они у меня. Скорее всего, подарок Германа, я себе такие точно не покупала.

– А вы какими судьбами, Максим Иваныч? – елейно пропела Катя.

– По своим надобностям, Катерина Петровна. Заодно вот решил и вас проведать.

Зина приложила к месту укола спиртовую салфетку, подхватила лоток и пошла к двери. Я натянула трусы, повернулась, свекольно краснея, и буркнула:

– Здрасьте!

В джинсах и черной обтягивающей футболке с изображением опасно оскалившегося волка Максим выглядел… Ну да, Катя была права насчет птичек-бабочек. Точно не как хирург. У меня аж мурашки по спине пробежали. Он подошел к Людмиле, поговорил с ней, потом с Катей, наконец добрался до меня.

– Ну, как у нас дела, Нина Львовна? – спросил он, осторожно сняв повязку с моего шва на руке. – Слышал, вас завтра выписывают?

– Если анализы будут нормальные, – пробормотала я.

– Шов чистый, отек спал, так что, думаю, нормальные и будут, – он прилепил марлевую салфетку обратно. – Голова как?

– Лучше.

– Бандаж на ребра, смотрю, вам не купили. Ну и ладно. Повязку в воскресенье можете уже снять. Но постарайтесь без резких движений. В общем, всего вам доброго, Нина Львовна. Осторожнее за рулем. А с вами, девушки, до понедельника, – он подошел к дверям и остановился. – И не курите! Слышите, Нина Львовна? – он подмигнул мне и вышел.

– Нинка, он на тебя запал! – взвизгнула Катя. – Специально пришел, потому что тебя выписывают завтра.

– Да ладно тебе, – я снова покраснела, как девочка. – Сказал же, что по своим делам.

– Раньше у него никогда никаких своих дел не было между дежурствами. Я здесь уже месяц, Люда еще больше. Слух, бросай своего Герку срочно, хватай Фокина, пока не сорвался.

Минут пятнадцать мы обсуждали, глупо хихикая, стоит ли мне перекраситься из шатенки в блондинку и похудеть килограммов на десять, чтобы отбить Максима у его «двух метров сухостоя». На самом-то деле я вовсе не была толстой, сорок четвертый размер при среднем росте, но описание Зины предполагало нечто модельных параметров.

Все это напоминало забавы младших школьниц. Классе в третьем у нас большой популярностью пользовалась сложенная из бумаги фиговина, на сторонах которой были написаны имена мальчишек.

«Скажи число».

«Три».

Три сгибания-разгибания – и вуаля:

«Тебя любит Вова. Еще скажи».

«Пять».

Пять сгибаний-разгибаний:

«Ты снишься Саше».

Смех, бурное веселье.

– Нет, девочки, – тяжело вздохнула я. – Это безнадежно. Ничего не выйдет. Я подслушала зимой, он ей звонил и называл Зайкой. Это любовь!

– Пипец! – с серьезной миной согласилась Катя. – А тебя твой Герочка называет Жабой. Я тоже подслушала.

Я зажмурилась и заскулила по-щенячьи.

Жаба вызывала недоумение у всех, кто слышал это прозвище. На самом-то деле оно не предназначалось для посторонних ушей, но Герман не всегда обращал внимание на то, что мы не одни. Когда-то у меня был такой ник в Живом Журнале – zhabba. И курящая – опять же! – жаба на аватарке. Хотя сама я никогда не курила и даже не пробовала. Лягушки и жабы с детства были моей нежной любовью, одно время я даже коллекционировала игрушечных. А когда смигрировала из ЖЖ на Фейсбук, ник остался в качестве некого интимного домашнего имени.

– Ты представляешь, что было бы, если б Фокин был здесь, Зинка делала бы тебе укол, и тут принесло бы твоего коханого? – давясь от смеха, спросила Катя. – Ты с голой жопой – и доктор! Один раз случайность, два – уже тенденция.

В этот момент раздался стук, дверь открылась, и вошел Герман. Людмила и Катя зарыдали от смеха, а я изо всех сил прикусила губу, чтобы не присоединиться к ним. Герман, разумеется, сообразил, что банкет в его честь, и поздоровался более чем сухо.

– Ну, рассказывай, – потребовала я после поцелуя с последующей выгрузкой на тумбочку творога («Тебе нужен кальций!») и огромного имеретинского хачапури из нашей любимой харчевни «Хачапури и вино».

– Все сложно, – вздохнул Герман.

– Это я и без тебя знаю.

– Предварительно обоюдка.

– Так это же хорошо! – обрадовалась я.

– Это было бы хорошо, если б ты не убила зимой свой бонус-малус. Хоть какая-то польза. А так… ничего особо радостного. И очень-очень долго. Обоюдка пока только на словах. Постановления нет. Сначала ты и тот крендель пройдете… черт, вылетело из головы, как это называется. В общем, медкомиссию на определение вреда здоровья. Платно – быстро. Или ждать, когда направят бесплатно, по очереди. Если кому-то из вас напишут хотя бы легкий вред здоровью… а тебе, скорее всего, напишут… тогда дело пойдет в суд.

– Если не ошибаюсь, за вред можно попасть до двух лет лишения прав.

– Да. Ему, а не мне. Его-то порезы и ушибы на вред никак не потянут. И можно подать против него иск на возмещение ущерба здоровью. Из его кармана, потому что страховки у него нет.

– Ой, блииин! – застонала я. – Сколько гемору-то! Но это ладно, а конкретно по Жорику?

– А что по Жорику? Ты будешь ждать всех этих судебных валяний? Нин, сколько на самом деле гемору – ты не представляешь. Добиться от страховой чего-то при обоюдке! Тоже только через суд. Это если у второго участника ДТП страховка есть. А у него нет. Так что тут только два варианта. Или мы чинимся за свой счет, или…

– Я поняла, можешь не продолжать. Значит, будем чиниться за свой счет. Прямо сейчас.

Герман вздохнул тяжело, закатив глаза к потолку, но от комментариев воздержался.

– Кстати, есть еще один вариант развития событий, – он отломил уголок хачапури и засунул в рот. – Гайцы будут всячески это дело затягивать, а через полгода выйдет срок производства. И все. Никто никому никуда ничего. И это, заметь, самый вероятный вариант.

– Кстати, меня завтра, скорее всего, выпишут, – я тоже отломала уголок хачапури. – Если все в порядке будет. К обеду. Приедешь за мной?

– Позвонишь – приеду.

Наверно, я ожидала больше радости в его словах, но… как говорится, что выросло, то выросло.

 = 6.

16 июня

Герман опаздывал всегда и везде. Некритично, минут на десять-пятнадцать, редко больше – как на ту вечеринку, с которой начались наши отношения за рамками Интернета. Меня это страшно бесило, поскольку я была болезненно, маниакально пунктуальна. Иногда себе во вред – приходила раньше, чтобы точно не опоздать, и ждала того, кто… задерживался. Вообще я давно поняла, что люди делятся на ждунов и опоздунов. Одни ждут. Другие заставляют себя ждать. Не из вредности или наплевательского отношения. Просто искренне не понимают, в чем проблема. Если одни пропускают время через себя, другие его не замечают.

К одиннадцати результаты анализов были готовы, и Ольга Андреевна подтвердила: я могу ехать домой. Выписные документы мне пообещали сделать через час, и я позвонила Герману: беги бегом. От нас до Академии было недалеко, что пешком, что общественным транспортом – примерно полчаса. Зная Германа, можно было не сомневаться: часа ему будет в самый раз. Однако, к моему величайшему удивлению, он появился минут через сорок. То есть сразу же после звонка подорвался и поскакал белочкой.

Пока он ехал, я одной левой покидала в сумку свои вещи. А вот с переодеванием уже была проблема. Кое-как стащить с себя рубашку и халат я еще могла, с трусами тоже вполне благополучно справлялась. Одеться было сложнее. Поэтому сидела и ждала Германа. Мама забрала мои джинсы и кроссовки из камеры хранения еще в первый же день, но с футболкой пришлось попрощаться. Ее разрезали ножницами, поскольку рука была в шине. Видимо, голова моя еще была далеко не в порядке, и я элементарно забыла сказать Герману, что именно мне нужно принести. Впрочем, он догадался сам, выбрал блузку без рукавов на пуговицах.

Одев меня, как заправский санитар, Герман проверил, не забыла ли я что-нибудь, взял сумку и вышел в коридор. Я расцеловалась с Катей, попрощалась с Людмилой и направилась за ним.

– Мы Фокину передадим от тебя привет! – крикнула вслед Катя.

Удобнее всего добраться до дома было на метро, но Герман, пока я забирала свой ворох выписных бумаг, вызвал такси. И мы даже умудрились не попасть ни в одну пробку. День выдался жаркий, солнечный – как будто, пока я лежала в больнице, началось настоящее лето. Мне показалось, что я не была дома месяц, а то и больше.

– Давай к Жорику зайдем, – попросила я, когда мы вышли из такси у своей подворотни.

– Может, потом? – поморщился Герман. – Я ключи не взял.

– Нет, сейчас.

Ворота у нас закрывались на замок с таблеткой, которая осталась дома, вместе с ключом от Жорика. Поэтому пришлось идти через парадную и черный ход во двор, а оттуда во второй, глухой, где притаилась автостоянка на полтора десятка машин.

Жорик стоял на своем месте в дальнем углу и выглядел как обычно – красавчиком. На секунду мне почудилось, что ничего не было. Никакой аварии. Но как только я обошла его справа…

На глаза навернулись слезы. Насчет шемякинского сфинкса с Воскресенской набережной Герман не пошутил. Крыло, правая сторона капота, обе двери… Даже подножку погнуло. Сквозь пошедшее трещинами стекло были видны клочья сработавших подушек безопасности. Максим был прав, мне капитально повезло. Запросто могло шею сломать. Или так, по мелочи – челюсть, скулу.

Герман обнял меня за плечи, с виноватым видом глядя себе под ноги.

– Все! – сказала я, с трудом проглотив тугой ком в горле. – Пойдем.

Мы вернулись в парадную, поднялись пешком на третий этаж. В боку закололо, как будто я пролежала без движения неделю, а потом пробежала стометровку. Закрыв дверь, Герман нагнулся развязать мне шнурки, и я погладила его по голове. Словно утешая. Хотя на самом деле все это время пыталась утешить себя.

Ремонт действительно должен был потянуть на очень неслабую сумму. В принципе, денег у меня хватило бы. Из той суммы, которую по завещанию оставил отец, я не потратила еще ни копейки – положила на депозит. Можно снять со счета, но тогда я потеряю проценты, вполне существенную сумму. А продление депозита на год было совсем недавно. Вот если бы кто-нибудь дал в долг на одиннадцать месяцев… Я знала, что у Германа отложено тысяч сто, но даже просить не собиралась. Разве что сам предложит? У мамы? Точно нет, я не сомневалась, что она на его стороне – продать и купить новую маленькую машинку. Взять кредит? Никогда еще не брала, у меня даже кредитной карты не было. К тому же официально я нигде не работала, кто бы мне его дал!

Ладно, утро вечера мудренее. Сначала нужно было позвонить автомастеру Саше и узнать, что он думает на этот счет. Все равно заниматься ремонтом предстояло мне.

Я огляделась по сторонам и ахнула.

Все вокруг блистало чистотой. Ни соринки, ни пылинки, даже паркет намазан мастикой и натерт. На кухонном столе в вазе стоял букет роз, а на плите под колпаком томилась кастрюля, издающая умопомрачительный запах.

Германа вряд ли кто-то назвал бы фанатом порядка и стерильности, хотя в его квартире на Ваське всегда было более-менее прибрано. Да и готовил он только по особым случаям, впрочем, мастерски: его отец работал поваром и сына научил с детства. Если я просила что-то сделать по дому, Герман добросовестно делал. Но сам никогда инициативы не проявлял. Ноги к полу не липнут – и ладно. Впрочем, рядовая уборка в моей однушке была равносильна генералке в небольшой трешке, учитывая общую площадь под шестьдесят квадратов и потолки высотой в три с половиной метра.

До революции двадцатишестиметровая комната, огромная прихожая с выходом на парадную лестницу и кухня были частью больших апартаментов, которые нанимал мой прапрадед, князь Сергей Михайлович Бобровский. Новой власти он вполне сочувствовал, а в придачу к титулу имел еще и звание профессора Горного института, поэтому ему и его большому семейству щедро выделили аж полквартиры. Только ванную и туалет пришлось оборудовать в кладовой и чулане для прислуги. Через десять лет от квартиры откусили еще три комнаты, оставив одну – самую большую. В таком виде она и пребывала до сих пор. За одним из шкафов пряталась обычная межкомнатая дверь, ведущая в соседнюю квартиру. Наверняка с той стороны тоже чем-то забаррикадированная.

Когда я пошла в школу, мама заказала на мебельной фабрике трехметровую стенку по собственному чертежу. Стоила она бешеных денег, но оплатил ее, разумеется, отец. Стенку привезли, собрали, и у меня появилась собственная комнатка, без окна, но с дверью на балкон. Я обожала сидеть там на маленькой садовой скамеечке, разглядывая гуляющих по бульвару людей. Посередине стенки находился проем в виде арки, который можно было занавесить.

Сейчас в маленькой комнате располагалась наша спальня, а в большой – гостиная, она же кабинет. Обычно я уступала ее Герману, который работал, сидя за письменным столом, а сама уходила с ноутбуком в спальню или на кухню. Все-таки большую часть нашего общего бюджета составляли его гонорары, а не мои. Несмотря на то, что по объемам я писала гораздо больше.

И греческий салат, и харчо, и отбивные с цветной капустой в сухарях – все было, как говорила мама, ум отъешь. Герман купил мое любимое кьянти, но я еще принимала антибиотики, поэтому открывать его не стали.

– Давай, Нин, ложись, – сказал он, собирая тарелки. – Врачиха твоя сказала, что тебе сейчас нужно как следует отлежаться. Я с ней разговаривал вчера. А мне поработать надо.

– Помыться бы, – жалобно попросила я. – А то от меня уже, наверно, псиной несет.

Процедура получилась повышенной сложности. Герметично обмотать ребра пленкой поверх повязки не получилось, поэтому мыть меня пришлось фрагментами. Сначала голову над ванной. Потом я забралась в нее, и Герман мокрой тряпкой обтер мне грудь и руки. Мытье под душем остальной части превратилось в горячую эротическую сцену, которая закончилась вполне ожидаемо.

Вообще секс с женщиной, у которой сломаны рука и ребра и которую желательно не кантовать, – тот еще квест. Но Герман был осторожен и нежен как никогда. Пожалуй, такого удовольствия от близости я не получала уже очень давно. Потом он ушел, а я лежала на свежем, пахнущем лавандой белье, чистая, сытая – во всех смыслах! – и почти счастливая. Почти…

Дотянувшись до тумбочки, я взяла телефон и позвонила Саше. Мастера мне порекомендовал Дима, старший брат по отцу. В отличие от Кирилла, младшего, он вполне признавал за мной право на существование. Дружить и общаться не рвался, но с праздниками мы друг друга поздравляли, и я даже как-то была у него в гостях.

– Привет, Нинулька! – отозвался Саша, старательно что-то пережевывая. – Как оно? Как Жорик? Не болеет?

Я рассказала о том, что произошло. Не вдаваясь в подробности.

– Мда… – протянул Саша. – Ху… хреново. Веник уехал на выходные, так что давай я тебе в понедельник перезвоню. Договоримся, когда мы сможем подъехать и глянуть.

Веником – Вениамином – звали его напарника. Сам Саша занимался ходовой и электрикой, а Веник вытягивал жестянку, красил и полировал. Именно он приводил Жорика в порядок после трех наших мелких аварий – двух Германа и одной моей.

Той самой, когда ты познакомилась с Максимом, услужливо напомнил голосок, похожий на комариный писк.

Хватит уже, с досадой поморщилась я. О драконах – ни слова!

= 7.

19 июня

Выходные прошли сонно и лениво. Внезапно включился режим совы: я ждала, когда Герман закончит свою писанину, и засыпала вместе с ним. И утром мы просыпались вместе – часов в одиннадцать. Он помогал мне одеться и привести себя в порядок, кормил завтраком, а потом загонял обратно в спальню:

– Лежи и не дергайся! Хотя бы до понедельника.

– Герман, у тебя тоже сотрясение, а ты носишься, как электровеник, – пыталась сопротивляться я. – Тебе тоже нужно лежать.

– Со мной все в порядке, – отмахивался он, хотя выглядел так себе, на троечку. Немногим лучше, чем в понедельник вечером, когда приехал в больницу. Одни темные круги под глазами чего стоили.

Балконная дверь была открыта, с улицы долетал шум машин, голоса людей – ровным усыпляющим гулом. Большую часть дня я дремала. А если нет – смотрела телевизор, читала, бродила по интернету, приноровившись управляться с телефоном одной левой. Герман – сам, без просьб! – ходил в магазин, готовил, пылесосил, загружал посудомойку и стиралку. Потом, забежав узнать, как у меня дела, возвращался к своим статьям.

Занавеску в проеме стенки мы не опускали, поэтому я могла видеть его за компьютером. Мне всегда нравилось смотреть, как Герман работает. Впрочем, мой взгляд он не чувствовал – так сильно его затягивало в процесс. Если я могла минут пять таращиться в монитор, обдумывая каждую фразу, он барабанил по клавиатуре со скоростью пулемета. Останавливался, искал нужное в интернете, ероша пятерней волосы, бормоча что-то себе под нос, и снова выдавал длинную пулеметную очередь. Потом потягивался, заложив руки за голову, поворачивался в мою сторону:

– Жаба, ты как?

– Нормально, – улыбалась я.

Закончив текст или сделав перерыв, Герман приносил из холодильника вкусненького и устраивался рядом со мной. Накручивал на палец прядь моих волос, рассказывал что-нибудь забавное. Если я начинала дремать, осторожно целовал и тихо уходил.

Это был тот Герман, которого я любила. Если можно так выразиться, его светлая ипостась. То, ради чего я прощала ему все капризы, глупые обиды, сцены ревности на пустом месте. Его плюсы ощутимо перевешивали минусы, иначе мы не оставались бы вместе почти шесть лет.

Не сказать, чтобы мы ссорились часто, наверно, моего терпения хватало на двоих. Но если уж это происходило, то всегда масштабно: с воплями, взаимными претензиями и финальным аккордом. Герман демонстративно собирал сумку и уходил, хлопнув дверью.

«Скатертью дорога! – орала я вслед. – И больше не возвращайся!»

Дня два я кипела от злости, потом остывала. И начинала по нему скучать. Примерно через неделю, редко больше, кто-то шел на мировую. Без четкой привязки к тому, чья была вина или кто начал свару. Звонок, смска, сообщение в личку Фейсбука. Встреча в кафе или где-нибудь в парке. Как будто первое свидание. Потом мы ехали к кому-то домой, бурное примирение, клятвы в вечной любви, бешеный секс. И постепенно все возвращалось на накатанную колею. Когда все это происходило у Германа, дня через три мы возвращались на Фурштатскую. Когда у меня – он ехал за вещами и ноутбуком.

Иногда я думала, были бы мы счастливы, если б Герман всегда оставался таким, как сейчас. Наверно, со временем это стало бы казаться мне слишком приторным. Но жить как все нормальные пары, которые постоянно ссорятся и тут же мирятся, у нас не получалось. Только драма, только хардкор. И даже сейчас, когда вот уже четвертый день все было идеально, как в сказке, я ловила себя на том, что в глубине души готовлюсь к следующему витку спирали.

Утром меня разбудил звонок Саши.

– Нинулик, здоров! Веник вернулся, можем подъехать часика в два. Нормально?

– Нормально. Спасибо, Саш.

– Ты погодь благодарить, – возразил он. – Может, и не возьмемся. Если сильно геометрию повело, это на компьютере тянуть надо, у нас нет. Тогда тебе Димка подскажет, его мадама недавно тоже бочиной подставилась по самое не балуй. Веник отказался. Он, конечно, и на глазок может, но… сама понимаешь, низкий сорт, нечистая работа.

– Сашка звонил? – спросил Герман, нашаривая под кроватью тапки.

– Да. Подъедут после обеда с Веником, посмотрят.

– Слушай, Нин, – он посмотрел на меня искоса, покусывая губу. – Если уж ты все-таки твердо решила ремонтировать… Я понимаю, вина моя, но всей суммы у меня нет, а родители на такое дело точно не дадут. И кредит вряд ли, у моей трудовой официальная зарплата восемнадцать тысяч. Но сотку точно дам.

– Спасибо, – я растроганно потянулась его обнять, едва не заехав по уху гипсом.

К счастью, хватило ума не сказать, что я на подобное не рассчитывала. Наверняка прозвучало бы не слишком красиво.

Когда Саша позвонил снизу и я попросила Германа завязать мне шнурки, он сказал, что пойдет со мной.

– А стоит ли? – засомневалась я. – Ты же знаешь, мужики обязательно на Ивашкиных косточках поваляются. Тебе это надо?

– Ничего, – буркнул он. – Переживу.

Саша и Веник придерживались традиционного мнения, что женщина за рулем – обезьяна с гранатой. И никакая статистика переубедить их не могла. Даже то, что среди их собственных клиентов были в основном мужчины. Впрочем, мне они многое прощали за нежное отношение к Жорику и дотошность. Но еще больше от них доставалось мужчинам, которые устраивали «бабские» аварии. Их стеб был беззлобным, но довольно обидным. И мне вовсе не хотелось, чтобы, наслушавшись от них насмешек, Герман потом выплеснул свое раздражение на меня. С другой стороны, начни я его отговаривать, это могло спровоцировать очередную тупую сцену ревности. Как же! Если я не хочу, чтобы он присутствовал при моей встрече с двумя мужчинами, значит…

– Ну ладно, пойдем, – сказала я, выбрав из двух зол меньшее.

Когда мы вышли, Саша с Веником уже разглядывали Жорика снаружи.

– Даа, – сказал Веник, измеряя каким-то приборчиком смещение стойки. – Ну ты, Герман батькович, дал дрозда. Дрочил, что ли, за рулем?

Герман покраснел и сплюнул. Я отвернулась, чтобы скрыть усмешку.

– Нин, сигналку сними, – попросил Саша. – Ходовая как?

– В порядке, – пробурчал Герман. – Только коробка сместилась, клинит. Особенно на задний ход.

– Ясень пень, а ты как хотел? Тебе что, две секунды было не подождать, пока встречка на красный встанет? Блин, как голый на е… – покосившись на меня, Саша кашлянул, – в баню.

Он сел за руль, включил двигатель, послушал обороты.

– Троит, бедняга. Ну, это от сдвига может быть. Веник, что скажешь?

– Херово, – отозвался тот. – Нин, точно под разбор не хочешь?

– Нет, – надулась я.

– Ремонта на триста тонн минимум. И не у нас. За эти деньги…

– Я могу купить новую китайскую срань!

– А если добавишь то, что получишь за разбор…

– Смогу купить новую пузотерку. Веник, хватит! Нет – значит, нет.

– Оставь ее, – вступился за меня Саша. – Ты же знаешь, она за своего Жорика любого сожрет. Как только Герман еще жив, не представляю. Джиповод на табуретку добровольно не пересядет. Короче, Нин, звони Димке, он тебе расскажет, куда податься. Потом, когда все сделают, приедешь к нам. Придет Вовчик с ноутом, прозвонит все датчики, особенно подушки безопасности. Все, давай, Нинуль, не расстраивайся, побегает еще твой Жорик.

– Чаю, кофе? – спохватился Герман.

– Нет, спасибо, нас там народ ждет. Счастливо!

Саша с Веником ушли, мы поднялись к себе. Я ожидала бури, но Герман достал из кошелька карту и протянул мне.

– Пинкод запиши.

– Спасибо, – у меня подозрительно защипало в носу.

Вечером, когда я вполглаза смотрела какой-то унылый сериал, телефон квакнул: пришло уведомление из Фейсбука. Катя нашла меня там, добавила в друзья и написала личное сообщение: «Нин, привет! Как жизнь на воле? У нас новая соседка с ногой. Фокину передали от тебя привет. Он обрадовался. Готовь блонд!»

Хихикнув, я задружила ее ответно и написала: «Все ОК. Поправляйтесь!»

Хотела уже закрыть приложение, но что-то словно под руку толкнуло. Покосившись на Германа за компьютером, я забила в поиск: «Максим Фокин». Нужный оказался в списке обнаруженных четвертым. На фотографии-аватарке он улыбался до ушей и выглядел лет на двадцать пять, хотя на самом деле ему было без пары месяцев тридцать четыре. В качестве места работы значилось: административный директор в «Альтермедика-групп».

Я тихо присвистнула от удивления. У этой самой «Альтермедики» была подсеть «Поли-клиник», альтернатива обычным районным поликлиникам с оплатой по полису ОМС. Мама прикрепилась к такому отделению рядом, в Осиновой роще, и была вполне довольна.

Рука потянулась нажать на кнопочку «Добавить в друзья», но как будто что-то остановило. Я начала пролистывать его хронику и тут же наткнулась на фотографию, помеченную как «Максим Фокин с Зоей Чернецовой». На ней Максим на тропическом пляже обнимал за талию загорелую стройную блондинку в белом бикини. «Два метра сухостоя» – это, конечно, оказалось преувеличением, но где-то метр восемьдесят точно. Во всяком случае, с Максимом они были одного роста. Очень красивая пара, да…

Выйдя из Фейсбука, я положила телефон на тумбочку. Все, улыбаемся и машем.

Герман выключил компьютер, посидел за столом, о чем-то думая, потом подошел к кровати и опустился на колени. Открыл ящик моей тумбочки, нашел кольцо, которое я уже дважды со злостью зашвыривала туда, едва сдерживая желание выбросить в окно.

– Нин, может, мы все-таки уже закончим с этим?

– Хорошо, – я приподнялась и поцеловала его. – Только кольцо пусть пока полежит, гипс мешает.