Текст книги "Краш-тест (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

«I don’t want to live my life without you…»

Английский – по сравнению с французским – я знала неважно, но уж это могла разобрать. «Я не хочу жить без тебя…»

Возьми себя в руки, истеричка!

Всю дорогу мы молчали и ни разу друг на друга не взглянули. Я смотрела только на дорогу и в зеркала. И даже когда надо было посмотреть в правое, старалась сделать это так, чтобы не зацепить Максима глазами.

– Куда тебе? – спросила я, подъезжая к Литейному мосту.

– На работу, – хмуро ответил он. – А ты поезжай домой.

Вот спасибочки, босс, а я-то думала, что придется впахивать с тобой до ночи, черт бы тебя побрал!

Высадив его у бизнес-центра, я добралась до Фурштатской, загнала Жорика во двор, постояла у черного хода… и снова вышла на улицу.

Уже стемнело, горели фонари, снова пошел снег – мелкий, пушистый. Я прошла по бульвару, по Литейному до Невского, по Владимирскому… И остановилась, только обнаружив себя на Московском проспекте. В голове крутилась все та же медленная печальная мелодия. И я все еще чувствовала вкус его губ…

Нинка, все пройдет, сказал Питер, подойдя сзади и положив руки мне на плечи. Я все засыплю снегом. Скоро начнется новый год. Все будет по-другому. Уж поверь, я-то знаю. Чего я только не навидался за три с лишним века. Потерпи немного.

Домой я вернулась в десятом часу – замерзшая до хрустального звона.

– Долго ты, – сказал Герман, и в его голосе проскользнули хорошо знакомые ревнивые нотки.

– Пришлось на работу еще ехать, – почти спокойно сказала я, стягивая сапоги. – Что там у нас есть поесть?

= 25.

28 декабря

Три недели у меня было ощущение, как будто балансирую на краю обрыва. Причем стоя на одной ноге. Сначала я, как ни странно, чего-то ждала – не понимая, чего именно. «Извини» за «извини»? Еще каких-то шагов? Но Максим обходил меня десятой дорогой. Как, впрочем, и я его. Мы не разговаривали и не смотрели друг на друга, если это не было необходимо по работе. Не демонстративно, нет. Просто между нами словно стеклянная стена выросла. Такая, как перегородка в нашем офисе, только, наверно, попрочнее. И без двери.

Теперь я редко задерживалась, стараясь все, что не успела, сделать дома по удаленке. Но не всегда это получалось. Иногда приходилось оставаться, да еще и вместе с Максимом. Только рядом мы уже не сидели. Если надо было, он подходил ко мне, мы решали какие-то вопросы, и все. Или я заходила к нему.

Ничего не было. Ничего не будет.

Это была моя мантра. Но помогала она недолго. Где-то через неделю я начала злиться, и чем дальше, тем сильнее. Злость накатывала, как прилив – до ярости, до бешенства. Наверно, в такие моменты я его почти ненавидела. Потом отпускало, и я даже находила Максиму какие-то оправдания. Ну ведь правда, если подумать, я же его фактически послала лесом в далекую страну. Сначала сказала, что не имею дела с женатыми, а потом открытым текстом – что вовсе не обязана была ему ничего говорить об изменениях в своей личной жизни. Типа, кто ты такой, чтобы я тебе об этом рассказывала? Так чего удивляться, что он попросил прощения, когда меня поцеловал. Извини, мол, не удержался. Жаль только, не заметил, что я была совсем не против.

Впрочем, даже если я и пыталась его понять, это вовсе не означало, что готова принять такой расклад. Поэтому первым моим желанием, когда я продирала по утрам глаза, был вовсе не туалет, секс или кофе. Я думала о том, что хочу приехать на работу и немедленно написать заявление об увольнении. Хотя прекрасно понимала, что не сделаю этого. И дело было не в Максиме, точнее, не только в нем. Совесть не позволила бы вот так все бросить перед проверкой.

Юлька родила мальчика, и я ездила к ней в гости – поздравить и просто поболтать. Несмотря на темные круги под глазами от недосыпа, она расцвела и выглядела настоящей красоткой.

– А ты как, не думаешь? – спросила она, сунув Артема мне в руки, и тот моментально пустил слюни на мою блузку.

Перед тем как мы с Германом подали заявление в загс в первый раз, он сказал мне откровенно: в принципе, ничего не имеет против детей, но в ближайшей перспективе отцом стать не готов. Мне тогда было двадцать четыре, и желанием размножаться я тоже особо не горела. А вот после второго заявления пробило. Да так, что во сне видела себя беременной или с коляской. А у Германа ничего не изменилось. Мы не ссорились из-за этого, но все равно – момент напряжения присутствовал.

Сейчас… все было мутно. Может, не так сильно, как пару лет назад, но ребенка я все-таки хотела. А вот о том, что не хочу детей от Германа, маме не соврала. Как отшептало. А от кого хотела бы – об этом даже и мечтать не стоило, я не сомневалась. Так что на обозримое будущее тема была закрыта.

А с Германом, кстати, все потихоньку снова пошло в разнос. Я в очередной раз убедилась, что люди не меняются. Учатся приспосабливаться, притворяться, мимикрировать – да. Иногда успешно. Но рано или поздно натура все равно вылезет. Идеальный Герман закончился в тот день, когда я ездила с Максимом за город. То ли почувствовал что-то, то ли просто совпало, но первой полезла ревность. Нет, пока еще не сцены, но характерные взгляды, реплики. То по поводу позднего возвращения с работы, то разговоров по телефону, то еще чего-нибудь. Так, вскользь, не заостряя… пока.

Потом начались хорошо знакомые капризы, обиды. Тоже пока не критично. Как будто прощупывание границ. Меня это раздражало, но было не до скандалов. Масла в огонь подлил Дима, когда мы пересеклись выпить кофе и поболтать.

– Нин, ты какая-то замордованная, – сказал он. – Работа – это понятно, но тебе бы мужика хорошего.

Кого-то другого я бы за такие советы послала, но у Димы это звучало, пожалуй, даже забавно. И уж точно не обидно.

– Так есть, вроде, Дим.

– Хипстер твой? Да ну, несерьезно. Гнала б ты его поганой метлой. Хочешь, познакомлю с кем-нибудь?

Я отшутилась, что сама справлюсь, но и в самом деле задумалась. Все чаще в голову приходила мысль о том, что, может быть, обрубить все хвосты разом? Одним ударом? Дождаться конца проверки и уволиться. Максим тогда уже будет благополучно женат, что значительно облегчит мне задачу. И тут же расплеваться с Германом. Окончательно. И уехать куда-нибудь на пару-тройку недель. Одной. В такое место, где никогда еще не была. На тропический остров. Или в альпийскую деревню. А потом вернуться и завести наконец кота. Мейнкуна – огромного, похожего на рысь, с кисточками на ушах и бандитской мордой. Снова писать рекламные тексты и водить нелегальные экскурсии.

Иногда в этот красочный нарисованный рай пробиралась мысль о возможных новых знакомствах, но тут же перепрыгивала на Максима, и терапевтический эффект подобных грез сворачивался в трубочку.

Чем ближе к Новому году, тем больше наваливалось работы. А чтобы жизнь не казалась медом, на меня еще и корпоратив повесили. Впрочем, к моему удивлению, это оказалось самым простым. Я спустилась на первый этаж и мощным наскоком взяла в захват кафе, опередив конкурентов. Потом позвонила в фирму по организации праздников, заказала оформление, тамаду и какой-то поющий коллектив средней руки. А еще договорилась с рестораном, доставляющим еду, и оптовой базой выпивки. На все ушло несколько часов. Честное слово, платье и туфли в интернет-магазинах я искала дольше.

Платье было просто чумовое. По фасону – почти как домашний халат: с запахом и длинным поясом. Но материал и цвет! Шелк цвета топленого молока с серебром. Сидело оно на мне как влитое и шло просто невероятно. Я крутилась перед зеркалом, когда вошел Герман и ревниво поинтересовался:

– Это в нем ты на корпоратив пойдешь? Одна, разумеется?

– Все будут одни. Кроме генерального директора.

– Ну-ну…

Я даже внимания не обратила. И вообще чувствовала себя как Золушка перед балом. Потому что никогда еще на таких мероприятиях не была. Школьные и университетские – это не то. Только однажды случайно зарулила на предновогодние посиделки в редакции, когда приехала за зарплатой, но это было чаепитие в обеденный перерыв, куда каждый принес свои пирожки и салатики, и только я сидела дурой с мытой шеей. А так у нас с Германом все было как на известной картинке: грустный крендель за столом, в праздничном колпачке, перед ним тортик, и подпись: «Корпоратив фрилансера».

Накануне я привезла платье и туфли в офис на Жорике, а в сам день Ч пришла в джинсах и свитере, чтобы переодеться непосредственно перед началом. Начиналось действо в восемь, но мы с Кристиной уже с половины седьмого наводили красоту. Максим уехал куда-то еще утром, и нам никто не мешал.

Кристина, уже одетая, завивала волосы щипцами, а я стояла перед зеркалом в трусах, лифчике и чулках, накрашивая ресницы. Щелкнул замок, и вошел Максим.

– Ну что за дела?! – возмутилась я, молниеносно набросив на себя платье.

– А то не видел я тебя голую, – фыркнул он.

– А что, видел? – вскинула брови Кристина.

– Я ей руку летом оперировал после аварии. А на операционный стол пациентов сгружают в чем мать родила. Потом простыней накрывают лишнее.

– А Нинка говорила, что вы познакомились, когда она тебе машину поцарапала.

– Это другая авария была.

– Высокие отношения, – хихикнула Кристина.

– Хватит вам уже, – разозлилась я.

– Это смотря как хватит, – пожал плечами Максим. – А то еще и не отпустит.

Он снял у себя куртку и остался в костюме. У нас с Крис просто челюсти отвисли. Обычно Максим ходил в джинсах или темных брюках и черном пиджаке на футболку или водолазку. В костюме, да еще таком роскошном, я его ни разу не видела. И только сейчас заметила, что его вечная дурацкая щетина превратилась все-таки в бороду – короткую, аккуратную, очень стильную.

– Ну надо же, какой красавчик, – ахнула Кристина. И добавила ехидно: – Свадебный костюм обкатываешь?

Максим помрачнел.

– Увидимся внизу, – сказал он и вышел.

Кристина хмыкнула, расчесала волосы и тоже ушла. А вот мне абсолютно расхотелось. Но пришлось взять себя в руки – как-никак я все это организовала. Докрасив глаза, я затянула потуже пояс платья и вдела серьги. Телефон? Карманов не было, а сумку брать не хотелось. Да ну его к черту, все равно часов в одиннадцать начнет названивать Герман, чтобы узнать, куда я запропастилась и когда приду. Карточку-ключ пришлось положить на пожарный шкафчик в коридоре.

В кафе уже почти все собрались, музыканты настраивали аппаратуру, ведущий – какой-то мелкий селебрити местного разлива – пробовал микрофон. Выглядело все очень даже симпатично, по-новогоднему. И елка такая приличная. Столики на четверых сдвинули попарно, так, чтобы можно было сесть вшестером, по отделам. К нам троим подсели юристы: Юрик и Павел – и секретарша Макарова Катя.

В начале одиннадцатого ведущий и группа свернулись и отчалили. Закуски и горячее давно были съедены, но выпивки оставалось хоть залейся. К колонкам подключили музыкальный центр с радиоприемником, вот тут-то и началось настоящее веселье. Я даже не представляла, что взрослые и вполне солидные люди могут так беситься.

Всеобщее буйство захватило и меня. В конце концов, из-за чего траур-то? Жизнь продолжается. Да и Питер обещал мне после Нового года какие-то перемены, а ему я верила. Ноги гудели от танцев, и не было ни одного медленного танца, на который меня не пригласили бы. Кто угодно, даже его величество генеральный снизошел. Только Максим в мою сторону ни разу не глянул. Да он почти и не танцевал. Разговаривал с кем-то или просто пил вино и думал о своем.

Ближе к полуночи я выдохлась. Села за стол с бокалом и подумала, что дождусь двенадцати, а потом потихоньку смоюсь, как настоящая Золушка. Только туфли терять не буду, все равно принц их не найдет и с примеркой не приедет.

Я сразу узнала вступление песни, и у меня перехватило дыхание.

«I Don’t Want To» Тони Брэкстон – та самая, которая чуть не заставила меня разреветься, когда мы с Максимом возвращались из Лемболово. Зажмуриться срочно, чтобы не пустить слезы наружу.

– Нина!

Передо мной стояли, сердито косясь друг на друга, Максим и Липкий Юрик.

Я встала, опустила глаза вниз, глядя на пол точно между ними, и сказала:

– Извини…

= 26.

Месть, конечно, получилась бы конкретная. Но… зачем? Судя по взгляду Максима, хватило и намека.

Я подала ему руку, и мы вышли на свободное место между столами.

– Ну вот, остается только напиться, – горестно вздохнул Юрик, которого, похоже, отшили уже все.

По правде, танцем назвать это было сложно. Максим так прижал меня к себе, что мы просто топтались на одном месте. Его губы едва не касались моего виска, я чувствовала тепло его дыхания, терпкий прохладный запах парфюма. И снова его глаза были так близко – как тогда в лесу. От его рук на моей талии по всему телу разбегалась мелкая дрожь. Но только теперь я не могла свалить это на простудный озноб. Он посмотрел на меня удивленно и обнял еще крепче – хотя, казалось бы, куда уж больше.

– Нина…

Его голос был… таким объясняются в любви или говорят: «Я тебя хочу!». Чуть хриплый, низкий… особенный. И я поняла, что больше не могу. Что сейчас разрыдаюсь, при всех.

Я уперлась ладонями ему в грудь, оттолкнула, высвободилась. Быстро пошла к выходу, с трудом сдерживая слезы. Наверно, все смотрели только на нас.

Мелодрама, твою мать. Все-таки сбежала чертова Золушка от принца. От принца ли?

Из лифта как раз вывалилась развеселая компания, я заскочила вовнутрь, нажала кнопку второго этажа. Первый раз за все время работы. Вышла, сняла туфли, босиком пробежала по коридору. Нащупала карточку на пожарном шкафчике, открыла дверь. Свет включать не стала – достаточно было того, который проникал с улицы. Подойдя к окну, прижалась лбом к холодному стеклу.

Сердце колотилось, как бешеное, лицо горело, губы пересохли.

За спиной щелкнул замок. Я обернулась.

Максим стоял, прислонившись к двери, и смотрел на меня. Рубашка белела в полумраке: пиджак он держал в руке.

Из реальности выпал кусок. Кто сделал первый шаг? Да не все ли равно? Пиджак Максима лежал на стуле Кристины, а мы целовались, как сумасшедшие, стоя посреди офиса. Тот поцелуй в лесу – это было что-то такое невинное, почти детское. Сейчас… Его губы на моих губах – дико, безумно. На шее, в вырезе платья. И я отвечала ему – так же необузданно, жадно, словно наверстывая упущенное за эти месяцы.

Его рука пробралась под запах платья, пальцы обвели полоску между краем чулка и кружевом стрингов, скользнули выше. Пояс развязался как будто сам собой, платье распахнулось. Я расстегнула пуговицу его рубашки, махнула рукой – да черт с ней, не мешает! Потянулась к ремню на брюках. Такой вот экспресс-секс, не в том месте, не в то время, всегда означает множество мелких неудобств, но зато все с лихвой окупается желанием и нетерпением.

С трудом оторвавшись от моей груди, выбравшейся на свободу из чашечки лифчика, Максим поднял глаза.

– Нин, ты?..

– Да, – перебила я, поморщившись с досадой.

Диван – скрипучий, неудобный. Да какая разница?! Хоть на столе, хоть на потолке. Уже ничего не имело значения. Лишь бы только было – и скорее.

Мы еще не знали друг друга, и все получалось наугад, сумбурно, торопливо. Но никого я еще не хотела так сильно. Ни о ком так не мечтала, никого так не ждала. И поэтому ни с кем мне не было так хорошо. Я снова тянулась ему навстречу, раскрываясь, отдавая себя, и каждая клеточка отзывалась на прикосновения его рук, губ, языка – словно пела от радости. Наши движения сливались в одно, и мы сплетались, как два дерева, растущие из одного корня – еще ближе, еще теснее.

Первый раз оказаться вдвоем с любимым мужчиной, почувствовать наконец его в себе – мало что может сравниться с этим по накалу ощущений. Я кусала губы и впивалась ногтями в спинку дивана – лишь бы удержаться от стонов, которые так и рвались наружу. Максим шептал что-то мне на ухо, нежное, страстное, а я жалела, что не могу видеть его лицо, глаза – смотреть в них, тонуть, растворяться.

Оргазм был как налетевшая огромная волна, которая ослепляет, оглушает и уносит в открытое море. Нечем дышать, невозможно сопротивляться – и вот уже сдаешься ей, и мир исчезает…

А потом появляется снова, проступая, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. И ощущение невыносимо острого счастья превращается в свою противоположность. Потому что в нашей реальности ему нет места. Сейчас мы оденемся, и каждый пойдет к себе домой. Он к Зое, а я к Герману.

Максим сидел, откинувшись на спинку, и рассеянно поглаживал мою ногу, обтянутую чулком.

– И что мы теперь будем делать?

Он озвучил то, о чем про себя думала я. Но лучше бы промолчал.

– Мне кажется, это тебе решать, – я села и рывком вытащила из-под него свои трусы.

– Мне кажется, это решать нам обоим, – его глаза холодно блеснули в свете фонаря за окном.

– Я для себя давно все решила.

Завязав пояс платья, я нашарила под столом сапоги. Свет включать не хотелось.

– Подожди, сейчас такси вызову, – Максим встал и достал из кармана пиджака телефон.

– Сама доберусь.

– Я сказал, подожди!

Мы стояли и смотрели друг на друга – как два врага. И я сдалась. Сняла с вешалки пальто, взяла сумку и сказала, подойдя к двери:

– На улице подожду.

Не успела я и до лестницы дойти, как за спиной послышались шаги – Максим догонял меня, на ходу надевая куртку. Мы спустились вниз, вышли в холл.

– Нина, послушай…

– Вы уже уходите?

Из кафе в сторону лестницы направлялась Кристина, хорошо навеселе. Вот был бы номер, задержись мы немного. Или приди она пораньше. О чем мы только думали? Да ни о чем, кто бы сомневался.

– Да. Такси вызвали, – ответил Максим.

– А меня возьмете? Я только за сумкой.

– Давай.

На крыльце курили тетки из отдела маркетинга, а Юрик рассказывал им что-то веселое, все еще в надежде, что вечер закончится томно. Выскочила в распахнутой шубе Кристина, тут же подъехало такси.

– Нинка, ты что такая кислая? – спросила она, когда мы с ней устроились на заднем сиденье.

– Выпила лишнего, – ответил за меня Максим, севший спереди.

Я скрипнула зубами и не ответила. Одна радость – до Фурштатской по пустым улицам и десяти минут пути не набежало. Кристина болтала, как взбесившийся попугай, не замечая нашего с Максимом тяжелого молчания. Такси затормозило у моего дома, и я вышла, бросив: «До завтра!», на что Кристина, разумеется, ответила: «Уже до сегодня!»

Поднявшись на свой этаж, я остановилась у двери квартиры. Достала телефон – без десяти час. А мне казалось, что уже должно было наступить утро. Идти домой не хотелось. Но не на лестнице же сидеть. И по улицам не побродишь – ночь давно, да и холодно в открытом шелковом платье под пальто.

Сосчитав до двадцати, я открыла дверь и вошла в прихожую. В квартире было темно и тихо, хотя Герман обычно в это время еще не спал. Поблагодарив мироздание за передышку, я закрылась в ванной, сняла с себя все и бросила в корзину для белья. Встала под душ и наконец-то смогла дать волю слезам – как будто теплая вода открыла какие-то затворы.

Я словно смывала с себя все, что произошло. Прикосновения Максима, его поцелуи. Бесследно. А в голове снова и снова пела Тони Брэкстон, и я как наяву видела нас вдвоем. Как будто смотрела со стороны. Смотрела – и видела, как лежала на диване, запрокинув голову, а Максим, наклонившись надо мной, целовал шею, грудь, опускаясь все ниже и ниже. Я вспомнила, как мягко, осторожно он вошел, и меня снова затопило лихорадочным жаром. Тяжесть его тела, едва различимые в темноте черты лица…

О господи…

Когда я легла, отодвинувшись на самый край кровати, Герман сказал совершенно не сонным, раздраженным голосом:

– Странно, что ты вообще пришла.

Я не ответила, повернулась к нему спиной. И представила, как Максим сейчас лежит в постели рядом с Зоей. Привычно укусила угол подушки, и снова слезы хлынули ручьем.

Наверно, я не спала ни минуты. Утром, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась: ну и чучело! Глаза красные, опухшие, физиономия отекшая, как будто действительно с крепкого бодунища. Кое-как я привела себя в порядок, оделась и вышла на кухню. От одной мысли о еде стало тошно, но надо было запихнуть в себя хоть что-то. После непродолжительного торга организм согласился на чашку кофе и бутерброд с сыром.

Я села за стол и снова вспомнила то, что сказала ночью Максиму.

Герман всегда говорил, что, при относительно приличной письменной речи, устно я мысли формулирую так, что без поллитры не разберешь. Мне действительно часто казалось, что говорю ясно и прозрачно, но собеседник мог истолковать мои слова совершенно превратно.

Я сказала, что все давно для себя решила, подразумевая, что хочу быть с ним. Но это точно так же могло означать: «Иди ты, Фокин, на хрен!» И, учитывая контекст, вероятность того, что Максим понял меня по второму варианту, была на порядок выше. И ведь что любопытно, когда дело дошло до вопроса контрацепции, хватило всего двух слов, чтобы понять друг друга.

Кстати, насчет контрацепции…

Я открыла ящик стола, достала блистер с таблетками, и в глазах у меня потемнело.

В упаковке их было четыре ряда по семь штук. Я должна была принять пятнадцатую – начать третий ряд. Но во втором одиноко торчала одна розовая таблетка – вчерашняя.