Текст книги "Краш-тест (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Я доедала суп, когда пришел Максим – мрачнее тучи. Очередь уже рассосалась, он взял что-то себе и сел рядом.
– Знаешь, Нин, у меня такое чувство, как будто что-то происходит, – сказал он. – Не то. Возможно, уже давно, но мы были так заняты всей этой фигней, что не обратили внимания. Макаров сейчас на меня наорал капитально. Мол, я тут бардак развел – во всех смыслах. Иначе не надо было бы так впахивать перед проверкой.
– Нормальное кино, – кивнула я. И пересказала услышанный разговор. Опустив пару самых ярких моментов. Про минет и носки.
Следующие два дня мы усиленно наблюдали. Возможно, это была паранойя, но, скорее всего, нам не показалось. Действительно что-то такое висело в воздухе. К тому же некоторые начали демонстративно нас сторониться. Тогда как другие наоборот подчеркивали дружелюбие. Конечно, причиной могло быть то, что наши с Максимом близкие отношения из сплетни-предположения превратились в объективную реальность, но я была почти уверена: дело не только в этом.
– Я тут подумал, Нин, – сказал Максим, когда в среду мы возвращались домой. – Знаешь, что такое медицинская провокация? Хроническую гонорею обычные анализы не показывают, надо выманить в острую форму. Способы есть разные, но самый действенный – инъекция пирогенала в задницу. Очень больно, и температура подскакивает до сорока градусов. И зараза выходит из подполья. Тогда ее можно лечить. Что, если мы такую провокацию устроим?
– Как именно? – не поняла я.
– Свалим в отпуск на пару недель.
– Рискованно. Кто знает, что обнаружим, когда вернемся.
– Зато это будет явно, а не под водой. Короче, давай, завтра пишем заявления.
= 41.
5 февраля
– Слушай, а мы не слишком старые, чтобы на сноубордах? – поинтересовалась я, разыскивая в дальних недрах шкафа специальные штаны, куртку и защиту на задницу.
– Я в прошлом году в Кировск ездил, в Хибины, – Максим сидел на кровати с кружкой кофе и наблюдал за моими поисками. – Так там рассекал на доске дедушка лет шестидесяти. Правда, бодренький такой, крепенький. Да еще как! К тому же вдруг этот раз будет последним?
– В смысле? – не поняла я. – Почему последним?
– Вдруг у тебя снова случится острый приступ гормонального склероза? Пропустишь таблетку – и все, никакого сноуборда на ближайшие несколько лет. А потом действительно станешь слишком старая.
– А тебе ручки не надо беречь? – разозлилась я. – И потом, может, ты все-таки скажешь, куда мы едем? Или я в аэропорту узнаю? Фокин, я нервничаю, когда мне сюрпризы делают, честно.
– Уймись, женщина, – Максим дотянулся и ущипнул меня за попу. – Я еще билеты не брал и гостиницу не бронировал. На случай твоей возможной истерики. Смотри.
Он открыл в телефоне какую-то картинку и показал мне. Страшноватого вида деревянный домик. В горах. Снег вокруг. Ну и что?
– Перевал Годердзи.
– Это где такое? – удивилась я.
– В Грузии. Точнее, в Аджарии. Сто километров от Батуми.
– Фокин, ты рехнулся?! – я так и шлепнулась на кровать.
– Ни разу. Мне пациент рассказывал. Там классно. Курорт два года как открылся. Еще глушь и дичь. Они с женой в прошлом году в гостинице были единственными постояльцами целую неделю. Помнишь старый фильм «Отель «У погибшего альпиниста»»? Что-то вроде того.
– Помню. А ты ему сломанные руки и ноги чинил?
– Да. Но он их в другом месте сломал. Поехали, Нин, пока там еще не все загадили.
– Слушай, ну не знаю, – засомневалась я. – В Грузию – стремно как-то. Ты там вообще был?
– И не один раз. Тебе понравится, вот увидишь. Лучше бы о другом беспокоилась.
– О чем еще, чудовище? – застонала я.
– Отпуск – это экстрим вообще. Жить вместе у нас вполне получается. Работать – еще лучше. А вот отдыхать – намного сложнее. Мы друг друга не загрызем?
– Ну, если загрызем, тогда вопрос будет снят, – хмыкнула я, прикидывая, влезу ли в штаны для сноуборда. – Кстати, ты прав, сколько мы вдвоем с Германом ни ездили отдыхать, столько и ругались насмерть.
– Мне Зойку в Таиланде тоже утопить хотелось. Так что смотри, еще не поздно…
Заявления Сафонов нам подписал со скандалом. Сказал, что мы совсем оборзели – и премию, и отпуск, не жирно ли? Тем более, я в «Альтермедике» года не отработала. О чем еще и как именно Максим с ним разговаривал, я так и не узнала, но две недели отпуска мы в итоге получили. В лавке за нас обоих осталась Кристина, больше некому.
После подслушанного мною разговора в столовой мы уже не прятались. Нет, публичных обжиманий не устраивали, конечно, но и не делали вид, что всего лишь начальник и подчиненная. По правде, я надеялась, что после всплеска разговоры стихнут, но ошиблась. Ощущение было такое, что вокруг нас все время искрило электричеством.
В четверг Макаров не ответил на мое «доброе утро», а Юлька позвонила и спросила, что у нас происходит, потому что до нее доползли какие-то мутные слухи. Будто у нас в отделе не все в порядке после проверки. К счастью, нам осталось доработать всего до конца недели. На понедельник Максим взял билеты в Тбилиси – я все-таки согласилась, хоть и не без колебаний.
В выходные, пока мы собирались, я страшно нервничала. Вот просто места себе не находила. Все смешалось в кучу – и ситуация на работе, и слова Максима о том, что совместный отдых – это экстрим. И дело не в том, что круглые сутки вдвоем – мы и так почти не расставались. Просто атмосфера беззаботной расслабленности вместо постоянного напряжения чревата неожиданностями. И в буквальном смысле экстрим – все-таки на доске я не стояла уже три года, да и до этого не так уж хорошо каталась. А еще – ожидание. Ох, как же я всегда не любила эти последние сутки перед отъездом, когда одной ногой уже за порогом. Хочется поскорее уехать – и в то же время наоборот, забить на все и остаться дома. Впрочем, это состояние у меня проходило, стоило только выйти из квартиры.
Летели мы самолетом грузинской авиакомпании, прямым рейсом из Пулково. Максим по какой-то сложной дурости зарегистрировал нас онлайн, в результате пришлось здорово побегать и постоять в очереди, чтобы сдать сноуборды на стойке негабаритного багажа. Все три часа полета я проспала, уютно приткнувшись к плечу Максима, но на этом приятная часть путешествия закончилась. Дальше начался кошмар.
Нам предстояло ехать ночным рейсом на автобусе в Батуми. Добраться из аэропорта до центрального автовокзала можно было с несколькими пересадками и пешими переходами, что с багажом не слишком приятно. Пришлось взять такси. Я пыталась хоть что-то рассмотреть в окно, но над городом висел плотный низкий смог, и выглядело все вокруг довольно уныло. Мы рассчитывали оставить вещи в камере хранения и погулять по городу, но работала только автоматическая, куда сноуборды было не пристроить.
Почти шесть часов мы просидели в зале ожидания, тихо злясь на весь свет. Хорошо хоть не друг на друга! Но когда автобус выехал за пределы Тбилиси, я поняла, что – как в анекдоте! – раньше была светлая полоса. Нет, сам по себе автобус был очень даже пристойный, с интернетом, туалетом и кофейным автоматом. Но дорога… Я задернула шторку, чтобы не видеть пейзаж за окном. Серпантин и пропасти, приправленные ночью и бешеной скоростью. Максим уснул, а я сидела, зажмурившись, и тихо скулила про себя. Если честно, мне всегда было очень страшно летать, но дорога в Батуми от аэрофобии мгновенно излечила. Все познается в сравнении.
В половине восьмого утра мы, к великому моему облегчению, добрались. И долго пытали выяснить, откуда идут маршрутки до поселка Хуло – следующей точки нашего квеста. Вопреки моим опасениям, русский язык здесь понимали с превеликим удовольствием. Причем каждый, к кому мы обращались, заводил длинный разговор, как будто со старыми знакомыми. Уж не знаю, что было тому причиной – обычное дружелюбие местных жителей или фирменные улыбки Максима. Я тоже радостно скалилась, но помалкивала, полностью делегировав коммуникацию ему.
Нужная маршрутка в конце концов нашлась, и там нас взял в оборот водитель, примерно наш ровесник, представившийся Вахтангом. Пассажиров было мало, и он трещал всю дорогу – а путь до Хуло оказался неблизкий. Узнав, что Максим врач, рассказал о болезнях всей своей многочисленной семьи и вызвался довезти нас до самой канатки, куда из поселка можно было добраться только на такси или трансфером. А еще дал свой телефон и строго-настрого приказал позвонить ему, когда будем возвращаться. Сказал, что встретит, отвезет в Батуми и устроит на ночлег.
– Что это было? – очумело спросила я, когда мы выбрались из маршрутки и поплелись по укатанному снегу к станции канатной дороги.
– Это Грузия, – пожал плечами Максим, заодно поправив за спиной рюкзак. – Я же говорил, тебе понравится. Тут всегда так. Погоди, то ли еще будет. Я здесь был последний раз лет пять назад, не думаю, что сильно все изменилось. Ну, не здесь конкретно, но ты поняла, да?
Вид у него был такой, как будто он привез меня в свое собственное королевство и нахваливает его, опасаясь, что мне придется не по вкусу. Я снова узнала себя. Если какое-то место – не только Питер – мне нравилось, то всегда хотелось, чтобы его так же полюбили и другие.
Мы купили ски-пассы на две недели сразу, и на обе линии канатки, и на ратрак, так получилось дешевле. Хотя на самом деле точно не знали, сколько здесь пробудем. Обратных билетов на самолет у нас не было. «Вдруг тебе не зайдет, или что-нибудь случится, – сказал Максим. – С билетами обычно проблем нет, поменять, если что, будет сложнее». Гостиницу он забронировал на десять дней с возможностью продлить срок или наоборот уехать раньше.
В красной приплюснутой кабинке, похожей на божью коровку, мы поднялись примерно на половину высоты. Красотища была просто необыкновенная, у меня аж дух захватило. Величественные горные пики, черный лес, трассы – пологие и крутые, усеянные цветными точками лыжников и сноубордистов. Ярко-синее небо, ослепительное солнце, сверкающий снег.
– Здесь особый климат, – рассказывал Максим, обнимая меня за плечи. – И снег тоже особенный, очень мягкий. Его называют воздушным. Трассы все синие, но, как я прочитал, новичкам лучше наверх не соваться… Ну, во всяком случае, в первый день, – поправился он, заметив мою гримасу.
Вторая линия канатки, кресельная, поднимала на сам перевал – на два километра над уровнем моря. Но нам пока туда было не надо. Гостиница находилась чуть выше пересадочной станции, к ней ползал ратрак – рычащее чудище на широких гусеницах. Он укатывал склон, а заодно возил постояльцев. Нам как раз повезло успеть к очередному рейсу.
Этот последний этап окончательно меня вымотал, и я мечтала только о том, чтобы упасть на какую-нибудь горизонтальную поверхность, вытянуться во всю длину и провалиться в нирвану. До завтра. Или хотя бы до вечера.
Гостиница, к моему удивлению, оказалась полупустой. В ней жила съемочная группа с телевидения, снимавшая документальный фильм, и несколько пар.
– Здесь недешево, – пояснил Максим, пока мы заполняли регистрационные бланки на ресепшене. – Поэтому предпочитают коттеджи внизу. Или гестхаузы в ближайших деревнях. Но мы ведь можем себе позволить подобное безобразие, правда?
С балкона нашего номера на втором этаже открывался такой вид на горы, что я застонала от восторга.
– Ну что? – спросил Максим. Он буквально светился от удовольствия и выглядел лет на десять моложе.
– Какой ты молодец, что ты меня сюда притащил, – я повисла у него на шее. – Как здесь здорово! Только я, наверно, сейчас сдохну. Если не лягу. У меня, кажется, кислородное отравление. Голова кружится.
– Давление низкое. Ничего, пройдет. Сегодня тебе лучше не кататься, пока не адаптируешься.
– Какое там кататься, – пробормотала я. – Спааать! Я и в автобусе почти не спала.
Пока я снимала брюки и свитер, Максим сдернул полосатое покрывало с широкой низкой кровати и откинул одеяло. Я блаженно растянулась на животе, обняв подушку, он укрыл меня и прилег рядом. Уже проваливаясь в мягкую теплую темноту, я чувствовала, как Максим нежно поглаживает меня по плечу, и мурчала засыпающей кошкой.
= 42.
Зато утренний секс был великолепен – все, как мне нравилось.
Накануне я проспала весь день, кое-как продрала глаза вечером, сжевала то, что Максим принес мне из столовой, и отрубилась снова. И проснулась еще затемно – от щекотки поцелуев.
– Хорош спать! – Максим запустил руки под футболку и подтащил меня поближе. – Просыпайся уже давай! Весь отпуск проспишь.
– Я тебе страшно отомщу! И вообще… – закончить не удалось, потому что через мгновение я оказалась лежащей на нем, без футболки и чего-либо еще. Забыв, о чем хотела сказать…
Потом мы оделись и вышли на балкон. Только-только начало рассветать.
– Вон там, в той стороне, Ахалцихе, – Максим показал рукой. – Я там вырос.
– Да ладно? – удивилась я. – Ты разве не в Архангельске родился?
– В Архангельске. А когда мне исполнился год, мама со мной приехала к отцу. Он был начальником погранзаставы. Там мы и жили. Только когда мне надо было в школу идти, вернулись обратно. Мама со мной и с Алкой. А отец в девяносто первом перевелся. Когда Грузия из Союза вышла. Алка здесь родилась. По дороге с заставы в больницу.
– Да ты что?!
– Серьезно. Отец не мог с мамой поехать, отправил прапорщика молодого. И не доехали. Прапор у нее роды в машине принимал.
– Кошмар какой! – поежилась я.
– Ничего, нормально все обошлось. Но на меня так эта история подействовала, что я хотел быть только военным и только врачом. В результате стал военным врачом.
– Надо было военным акушером-гинекологом, – фыркнула я. – Есть же такие.
– Ну уж нет, – Максим обнял меня. – Не хочу работать там, где другие получают удовольствие. Но роды я принимал. Целых два раза. Стоял рядом и говорил: «Мама, не тужьтесь! А теперь тужьтесь!»
– Так вот почему ты меня сюда привез, – я забралась руками под его свитер, прижалась покрепче, глядя на горы.
– Да. Не стал заранее говорить. Хотелось, чтобы ты сама все увидела. Сначала своими глазами, потом уже моими. Ладно, пойдем завтракать.
Грандиозность шведского стола меня просто потрясла.
– Если чего-то не хватит, еще принесу, – девочка лет восемнадцати, которая убирала посуду, поняла мой испуг превратно. Русского она не знала, говорила по-английски. Примерно так же плохо, как и я.
Владельцами гостиницы была семейная пара – мужчина лет сорока и женщина чуть помладше, Помогали им двое детей – сын и дочь. По-русски говорили только родители. Но все были очень доброжелательны.
– Грузины вообще гостеприимные и дружелюбные, – в ответ на мое удивление пожал плечами Максим. – Я с детства помню, как мы с отцом в гости ездили. У него здесь много друзей осталось. До сих пор пишут, звонят. Как приедешь в деревню на свадьбу – и на несколько дней. Не знаю, Нин, я много где был, за границей, никогда не чувствовал враждебного отношения. А то говорят: ах, русских нигде не любят. Наверно, зависит от того, как себя ведешь.
– А ты по-грузински говоришь? – спросила я.
– Для этого мне надо очень сильно напиться.
Когда наконец выкатилось солнце, мы вышли на трассу, которую Максим уже успел освоить вчера, пока я спала. Ту, которая от гостиницы вниз, попроще. Сначала мне было безумно страшно, но уже к концу первого спуска я поймала волну. И подумала, что на самом деле раньше просто боялась опозориться перед Германом. Не хотелось слушать его насмешливо-снисходительные реплики. Максим наоборот меня без конца хвалил, подбадривал, хотя время от времени что-то советовал или показывал. Катался он гораздо лучше меня, но неумехой рядом с ним я себя не чувствовала.
После обеда мы вздремнули немного и снова вернулись на склон. И меня вдруг затопило то самое волшебное ощущение безграничного, беспричинного счастья, которое я испытывала всего один раз и о котором недавно вспоминала. Солнце, синее небо, искрящийся снег. Весна, которая уже совсем близко. Только теперь рядом со мной был мужчина, которого я любила сильнее, чем могла себе представить. И который любил меня.
Вечером после ужина мы вышли из столовой с кружками кофе и уселись в холле на диван перед камином.
– Все, – сказал Максим. – Теперь это наше место.
Мы долго-долго сидели, поджав под себя ноги и обнявшись. Смотрели на огонь, пили кофе, лениво перебрасывались редкими фразами. Мне очень нравилось с Максимом разговаривать, но и молчать с ним было хорошо. Легко, уютно, расслабленно.
После целого дня сноуборда тушка уже начала постанывать.
– Завтра будет крепатура, – вздохнула я.
– А мы утром сделаем разминку, – прошептал мне на ухо Максим, с такой интонацией, что в животе мгновенно загорелось, не хуже, чем в камине.
– Только утром? – возмутилась я.
– Начнем с вечера, к утру закончим.
– Так, может, уже сейчас начнем?
– Давай хоть не здесь.
Мы отнесли кружки в столовую и рысью помчались наверх, хихикая, как два придурка. Влетели в номер, закрыли дверь на ключ… До утра, конечно, нас не хватило, но проснулась я, к великому удивлению, почти в полном порядке. Мышцы лишь немного ныли, вполне терпимо.
На этот раз мы решили подняться на трассу посложнее. Эта линия канатки была кресельная, и с высоты хорошо просматривался склон, где катались фрирайдеры.
– Смотри! – я дернула Максима за рукав.
Там и сям на склоне виднелись домики, доверху занесенные снегом. Яркая точка, не больше букашки, пронеслась по крыше, как по трамплину, зависла в воздухе и помчалась дальше. За ней другая, третья.
– Даже не думай! – отрезал Максим. – Ты хорошо катаешься, но перерыв был большой, нельзя тебе на фрирайд.
– А ты? – надулась я.
– Я могу. Но не буду.
– Ручки?
– Да, ручки.
Обиделась я всего на пару минут, да и обычная трасса оказалась действительно сложная, намного круче и извилистей, чем нижняя. Так что сильно завидовать фрирайдерам я не стала. Хотя картинка с домом-трамплином в память залипла. Интереснее всего было, как на такие шалости реагируют его обитатели.
Пробежал этот день, следующий. Может быть, немного однообразно. Сноуборд, еда, вино и очень много секса, которого все равно было мало. Особенно учитывая, что незаметно подобрался очередной привет от Мордыхая. Первый раз эта проза жизни прошла, можно сказать, незамеченной, потому что тогда нам было совсем не до того. А вот сейчас – обидно.
Ночью я разбудила Максима, проведя языком по позвоночнику. Он проснулся, повернулся ко мне.
– Нинка, ты какая-то подозрительно прожорливая, – сказал он, положив руку мне на бедро.
– Пользуйся, пока не поздно, – с интонацией королевы то ли разрешила, то ли предложила я.
– Ага, – он сосчитал в уме. – Это ж святое бабское – прохудиться и испортить отпуск.
У Германа подобное прозвучало бы пошло и обидно. И мы обязательно поссорились бы. У Максима – смешно. И все дальнейшее получилось в таком же ключе. Смешной секс – это, конечно, нечто. Как будто дури накурились.
До конца недели все было просто идеально. Даже с ограниченным режимом интима. Катались, гуляли, объедались местными вкусностями, пили всевозможное грузинское вино, которое покупали в ресторанчике у нижней станции канатки. После ужина каждый вечер сидели с кружками кофе у камина. Потом смотрели какой-нибудь фильм или просто валялись на кровати в обнимку и болтали. И я думала, что Максим ошибся. Что отдыхать вместе у нас получается так же хорошо, как и работать.
А в воскресенье утром пошел снег. Он и раньше шел, и нам нравилось гулять по вечерам, любуясь им при свете фонарей. Как на Рождество на Фурштатской. Но сейчас был уже совсем другой снег. Когда трассы закрываются и из гостиницы лучше не высовываться, потому что в двух шагах уже ничего не видно. Такой снег, как в вечер нашего знакомства. Даже еще похлеще.
Делать было нечего. Безделье действовало на нервы. Кино не смотрелось, книги не читались, интернет не интернетился. Даже разговаривать не хотелось.
– Интересно, что там сейчас в офисе? – сказала я и прикусила язык, потому что мы договорились о работе не вспоминать. О драконах – ни слова!
– А в тюрьме сейчас ужин, – с сарказмом отозвался Максим, оторвавшись от созерцания потолка. – Макароны дают.
Совсем недавно я смеялась над его обидной, по сути, фразой, а сейчас обиделась на совершенно нейтральную. Даже не обиделась, а… не знаю. Как будто вылезло какое-то непонятное раздражение. За все то время, что мы были знакомы, ничего похожего я еще не испытывала. Злилась, обижалась – было. А такого – нет.
Чем дальше, тем больше. И у Максима – я чувствовала – было нечто подобное. Мы сходили на обед, вернулись и снова улеглись на кровать. Провалялись до вечера, лишь изредка перебрасываясь фразами ни о чем. После ужина все-таки сели с кружками у камина, но просидели недолго – пока не кончился кофе. Поднялись в номер и залегли спать. Сухо пожелав друг другу спокойной ночи. Это не было ссорой. Вообще ничем не было.
К утру снегопад прекратился. Ратраки с ревом укатывали трассы. Мы поднялись на вторую, и тут я почувствовала, что должна что-то сделать. Что-то такое, чтобы выпустить это раздражение. Иначе ничем хорошим не кончится. Одна искра – и все вспыхнет, как сухое сено.
Обычно Максим пропускал меня вперед, а сам ехал сзади, подстраховывая. Если что, спуститься всегда быстрее, чем подняться. Но я топталась на месте, не торопясь снять доску с плеча. Подождав немного, он влез в крепления и покатился вниз. А я пошла к склону, где катались фрирайдеры. Максим, притормозив, крикнул мне что-то снизу, но я не слышала. И настырно перла к одеялу пушистого неукатанного снега.
Такого кайфа на сноуборде я еще никогда не испытывала. Скорость, маневры, повороты! Наконец показались домики. Одна крыша-трамплин, вторая. Класс! Но вот внизу обозначилась черная полоска леса, и я поняла, что надо срочно вывернуть к трассе, потому что лесной фрирайд – это вообще безумный экстрим, уж точно не для меня.
Разворот на рыхлом снегу не вышел, упорно тащило к деревьям. Я пыталась затормозить, и это уже почти получилось, когда под ногами оказалась пустота: я летела в узкую расщелину высотой метров двадцать, а то и больше. Каким-то кошачьим вывертом мне удалось воткнуться в снег на узком карнизе, в странной раскоряченной позе. Даже до креплений было не дотянуться, чтобы слезть с доски.
Максим, который, видимо, ехал за мной, нагнулся, посмотрел сверху и рявкнул, да так, что эхо пошло:
– Дура! Поддать бы тебе, чтоб кувыркалась до самого низа.
Первый раз за все время я услышала, чтобы он орал. И даже икнула от неожиданности.
Спустившись сбоку, Максим перебрался на карниз, отстегнул крепления и за руку вытащил меня на склон. Вернулся за доской, отдал мне и пошел по краю трассы вниз, не оборачиваясь. До гостиницы было метров триста. Я плелась сзади и тихо всхлипывала. Одновременно крыла себя в три наката и обижалась на Максима – хотя на него-то за что?
В номере, поставив доску в угол, он быстро переоделся и ушел. Я собрала его одежду, свою, повесила в сушилку, поставила на подставку ботинки. Шлепнулась на кровать и тупо разревелась.
Максима не было весь день. К обеду он не вернулся, пришел только перед самым ужином. Я сначала злилась на себя, потом беспокоилась, куда он запропастился, потом злилась уже на него. Когда появился, выдохнула с облегчением и разозлилась еще сильнее. Мы спустились в столовую, в каменном молчании съели ужин. Я налила кофе и села, как обычно, на диван, Максим пошел к лестнице, даже не взглянув на меня.
– May I? – спросил, подойдя ко мне, сын хозяина гостиницы, которого звали Важа.
Я пожала плечами, и он сел рядом. Важа был лет на пять помладше меня и весьма хорош собою. По-русски почти не говорил, по-английски тоже скверно, но, тем не менее, заливался соловьем, и я даже что-то понимала. Про Годердзи – как тут красиво летом, и можно проехать через перевал от Военно-Грузинской дороги, не заезжая в Батуми.
Его рука как-то вдруг оказалась у меня за спиной. Не на плечах, а на спинке дивана, но именно в этот момент я почувствовала на себе тяжелый взгляд. Максим стоял на лестнице и смотрел на меня.
Я придвинулась к Важе поближе и покосилась на Максима. Встретившись со мной глазами, он развернулся и пошел наверх.
Идиотка! Меня так бесила ревность Германа, и что я делала сейчас? Пыталась заставить ревновать Максима?
Я допила остывший кофе, пожелала Важе спокойной ночи и поднялась в номер.
Максим лежал на кровати и читал что-то в телефоне.
– Ну и как, полегчало? – с иронией поинтересовался он.
Я молча разделась и пошла в ванную. Почистила зубы, постояла под душем. А когда вернулась в комнату, лампа на тумбочке Максима была выключена. Сам он лежал, отвернувшись, и делал вид, что спит.
Полночи я провертелась и только ближе к утру задремала. А когда проснулась, увидела, что Максим, уже одетый, стоит на балконе и смотрит на горы. Надев шерстяные носки, я завернулась в покрывало с кровати и вышла к нему.
– Прости, пожалуйста, – попросила, подойдя вплотную.
Он посмотрел на меня – каким-то растерянным, неуверенным взглядом. Потом буквально впихнул в комнату, закрыл балконную дверь и сел на кровать, а я вдруг очутилась у него на коленях.
– Дурочка моя, – шептал он, обнимая меня. – Ты не представляешь, как я испугался. В Сирии снаряд в двух шагах от госпиталя разорвался, я там чуть не обделался, но все равно так страшно не было. Как только представил… как бы я без тебя?
Мы целовались, долго-долго, пока Максим не спросил, поглаживая под футболкой мою грудь:
– Ты еще не все?
– К вечеру буду в порядке.
– Эх… – он провел рукой по животу и спихнул меня с колен. – Давай, иди мойся, одевайся. Пойдем завтракать и на гору. Надо же как-то дождаться вечера.
