Текст книги "Краш-тест (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
= 11.
15 августа
Первые дни я словно впала в какое-то оцепенение. Все делала машинально. Вставала утром, чистила зубы, одевалась, завтракала. Делала гимнастику для руки. Ходила в поликлинику на электрофорез. Возвращалась, садилась за работу. Мыслей в голове практически не было – кроме необходимых по ходу дела. Иногда я как будто смотрела на себя со стороны и удивлялась: а правда ли это я?
Заехала моя близкая приятельница Оля, и я ей все рассказала – без тени эмоций, как будто о посторонних людях.
– Наконец-то, – пожала плечами Оля. – Давно пора было. Главное – не вздумай снова с ним мириться. Хватит уже.
Заехала мама. Ей я ничего рассказывать не собиралась, но она и сама поняла. По отсутствию вещей Германа, а главное – по отсутствию самого Германа.
– Опять… И не надоело же вам? – она закатила глаза к потолку и тут же заметила на люстре паутину. Как?! На высоте три с лишним метра!
Оставалось только порадоваться, что мы никому так и не сказали об очередном заявлении в загс. Выглядело все, как будто специально ругаемся, чтобы не расписываться.
Где-то через неделю пошла обратная реакция. Как водится, хватило мелочи.
Я меняла постельное белье и нашла в щели между двумя матрасами пуговицу от рубашки Германа. Я так торопилась их расстегнуть, что одна не выдержала.
Это было в конце мая. Ночь – еще не белая, но уже с той особой мистикой короткого питерского лета. Одуряющий запах молодых листьев на бульваре, сочащийся сквозь открытую дверь балкона. Терпкое кьянти в высоких бокалах. Разговор, который становится все более волнующим, то и дело прерываясь взглядами, в которых тонешь. Прикосновения, как будто случайные, но жадные, бесстыдные, недвусмысленные: ты хочешь? – да, конечно, сейчас, быстрее. Соединение, слияние, и кажется, что ближе быть уже невозможно, но хочется еще большего…
Несколько дней меня разрывало на куски. Я выплакала годовую норму осадков и поминутно вспомнила большую часть нашей с Германом жизни, с той самой встречи на вечеринке. Не только секс, хотя таких воспоминаний хватало, и от них хотелось выть на луну. Еще – все самое светлое и теплое, а такого набралось немало. И я была в одном шаге от того, чтобы набрать его номер.
А потом кончилось и это, как будто удалось перетерпеть ломку. Осталась вялая, липкая тоска, похожая на белую плесень, растущую на хлебе. Иногда она разрасталась до таких размеров, что я заводила Жорика и ехала куда глаза глядят. За город, на озера, на залив. Злостно нарушая скоростной режим. Это хоть и слабо, но помогало.
Работа тоже отвлекала, правда, ее было не так уж и много. Райтинг похож на эскалатор, едущий вниз. Если ты не бежишь изо всех сил вверх, моментально скатываешься. Стоит отказать заказчику, пусть даже по уважительной причине, и очень вероятно, что второй раз он к тебе не обратится. И это было нешуточной проблемой.
Как бы я ни пыжилась, в профессиональном плане Герман стоял на порядок выше и зарабатывал намного больше. В одиночку содержать квартиру в центре и большую прожорливую машину я могла, разве что усадив себя на диету из солнечного света и воды из-под крана.
Накануне третьей по счету несостоявшейся свадьбы я открыла на одном из хедхантерских сайтов свое резюме и обновила дату, чтобы поднять его в свежие предложения. Составлено оно было еще в феврале, когда мы с Германом расплевались в очередной раз. Ничего дельного я тогда не нашла, а потом мы помирились, и поиск работы стал не особо актуален. Зато сейчас следовало подумать об этом всерьез. Рекламными текстами, редкими переводами и еще более редкими энциклопедиями много не заработаешь.
Сам день регистрации я провела, глуша ноги. Бродила по городу с утра до позднего вечера. Может быть, и ночь прихватила бы, но на утро была назначена черновая обкатка новой экскурсии по Кирочной и Фурштатской. Той самой, наброски для которой я делала, когда позвонил Максим.
После объявления в группе ВКонтакте и в Фейсбуке на нее неожиданно записалось человек двадцать, хотя обычно набиралось едва ли больше десятка. Я подумала, что, если так пойдет дальше, придется устанавливать ограничения по численности. Вести за собой такую толпу было не слишком удобно. Приходилось напрягать голос, чтобы все слышали меня сквозь уличный шум. Когда мы останавливались, мешали прохожим. К тому же вполне могли заинтересовать собой правоохранительные органы или бдительных граждан: что тут еще за несанкционированное сборище? Экскурсия? А покажите-ка вашу лицензию – или что там нужно?
В теории, можно было, конечно, оформить свою деятельность официально, но тогда удовольствие превратилось бы в работу, а мне этого ну никак не хотелось. Да и перспектива общения с налоговой инспекцией пугала до идиотизма. При таком раскладе оставалось только нелегальничать.
Собрав группу у метро, я повела ее к Фурштатской. Круг был запланирован небольшой. Сначала до Литейного, потом в обратном направлении по Кирочной до Таврического сада и обратно на Фурштатскую по Потемкинской. Хотя Кирочная тянулась еще далеко, аж до Новгородской, но там ничего особо интересного уже не было. Во всяком случае, такого, чем можно заинтересовать неспециалистов.
Фурштатская, в отличие от Кирочной, была хороша еще и тем, что бульвар посередине позволял идти, никому особо не мешая, останавливаться и рассматривать сразу обе стороны улицы.
– Слева дом не особо примечательный, разве что генеральное консульство США в нем обитало почти полвека. А вот напротив, – притормозив в очередной раз, я показала на свой дом, – это уже интереснее. В начале девятнадцатого века на его месте был другой, двухэтажный. Первый этаж каменный, второй – деревянный. Принадлежал он известной светской даме Глафире Алымовой, фрейлине Екатерины II и дальней родственнице Пушкина. В первом браке она была Ржевской – да-да, именно Ржевской.
– А муж ее случайно был не поручик? – ну разумеется, этот вопрос не могли не задать.
– К сожалению, нет. Всего лишь сенатор и тайный советник. Поэт, масон и всякое такое. Если б вы знали, какие интриги творились при дворе с участием этой парочки, вот где романы писать и сериалы снимать! Второй раз Глафира вышла замуж вдовой, когда ей было уже под пятьдесят. За шаромыгу – нищего француза на двадцать лет моложе. Скандал!
– За бомжа, что ли? – фыркнул ботанического вида паренек в очках.
– Шаромыжниками после войны 1812 года звали французских солдат и офицеров, у которых не было денег, чтобы вернуться домой. Они устраивались гувернерами, учителями музыки, танцев. Либо шли в содержанцы к состоятельным дамам. Cher ami – милый друг. А также жулик и любитель халявы. Ладно, про Алымову я вам подробно рассказывать не буду, а то мы тут до вечера застрянем. Что интересно, дом звали именно домом Алымовой, а не Ржевской или Маскле. Одно время в нем жил Пушкин с женой, но недолго. В квартирке из четырнадцати комнат. А потом в той же самой квартире – правда, меньшего размера, ее уже поделили то ли на две, то ли на три, – поселился мой четырежды прадед князь Андрей Иванович Бобровский.
– Четырежды – это как? – уточнил кто-то.
– Четыре раза «пра». Прадед моего прадеда. В начале семидесятых годов все того же девятнадцатого века дом снесли, а участок купила Надежда Зайцева, любовница генерал-майора Шереметева. Для нее архитектор Иван Богомолов построил четырехэтажный доходный дом, потому к нему добавили еще один этаж. Как и везде, главный флигель, выходящий на улицу, был господским, с огромными квартирами, а внутренние – с маленькими дешевыми квартирками и комнатками.
Мимо меня в урну пролетела скомканная тугим шариком обертка от мороженого.
– Кстати, об урнах. Вы уж простите, я как чукча – что вижу, то и пою. Кто бывал в этом районе лет пятнадцать назад, может, помнит, что тут творилось. Асфальт разбит, грязь, мусор, на бульваре ни одной урны, ни одной скамейки. Деревья – высохшие, страшные, как скелеты. А где-то десять лет назад все вдруг привели в порядок. И город раскошелился, и богатенький спонсор. Круче всего были урны – кованые, роскошные. Простояли пару дней и исчезли. Районная администрация распорядилась убрать. Поставили обычные, как видите, стоят. Вопрос: куда делись кованые?
– Вопрос риторический, – ответила девушка в красной толстовке, яркой, как пожарная машина. – У членов администрации на дачах.
– Ясное дело. А чем мотивировали?
– А чтобы не украли.
От неожиданности у меня перехватило дыхание.
– Угадали, – я повернулась к тому, кто это сказал, изо всех сил пытаясь не расплыться в клоунской улыбке.
= 12.
Я старалась не смотреть на Максима, но получалось плохо. Все равно косилась. А он шел со всеми вместе, внимательно слушал, с самым серьезным видом. Но когда мы случайно встречались взглядами, в его глазах плясали чертики. Посмотреть на него – ни за что не поверишь, что это классный хирург и директор солидной медицинской сети, пусть даже и административный. Белая футболка под расстегнутой клетчатой рубашкой, подвернутые узкие джинсы, белые кроссовки. Да он даже на тридцатник не выглядел.
По правде, я сама не знала, хочу ли поскорее закончить экскурсию, чтобы остаться с ним вдвоем, или наоборот размазать ее до неприличности, чтобы оттянуть этот момент. Поэтому проводила ее так, как будто его и не было. И все равно волновалась, как школьница. Не случайно же он к нашей группе прицепился. Заехал за хлебушком для Заи, а тут опа – экскурсия с Ниной Львовной? Да вот уж фиг! Залез ко мне в Фейсбук или VK и узнал. Вот только опоздал, похоже. Потому что когда у метро я собирала с экскурсантов скромную мзду, его точно не было. А говорил, что всегда везде раньше приходит.
Наконец, сделав круг, мы вернулись по проспекту Чернышевского к метро. Шумно поблагодарив меня, группа растеклась кто куда.
– Запоздало здравствуйте, – сказал Максим, когда все разошлись, и протянул мне несколько купюр. – Задержался в академии. Вышел из метро, а вы уже ушли. Но догнал.
– Еще чего! – возмутилась я. – Не хватало только с вас деньги брать.
– Тогда кофе?
– С удовольствием, – кивнула я, кусая губы, чтобы не улыбаться по-идиотски.
– В пекарню?
Ну вот уж фиг! Обойдется твоя Зая без хлебушка!
– А давайте вон туда, через дорогу? Там хороший кофе.
Максим не возражал, и мы спустились в подвальчик – крохотную полутемную кафешку-бистро на четыре столика.
– Нина, а может, мы уже на ты перейдем? – предложил он. – Я с пациентами всегда строго на вы, но вы ведь уже не моя пациентка. Кстати, как рука?
– Рука нормально. На ты – давай.
Мы заказали кофе и сели в уголок.
– Холодно как сегодня, – сказал Максим. – А вроде, солнце такое яркое.
– Это только вы, понаехавшие, на солнце ловитесь, – снисходительно усмехнулась я и тут же прикусила язык.
Знать, что он из Архангельска, я могла, только если залезала на его страницу в Фейсбуке. Афишировать это мне не хотелось. Хотя, собственно, почему? Он-то на мою залез. Впрочем, Максим моей оплошности не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
– В каком смысле ловимся? – спросил он.
– Развод по-питерски. Солнце, ни облачка – и лютый колотун. Это как записка на холодильнике: «Не верь коту, он уже жрал». Так и у нас – не верь солнцу, оно тебя на… в общем, грязно обманет. Смотреть надо не на небо, а на высоту подскока полиэтиленовых пакетов. Встанешь утречком – солнце в окошко, а пакеты – пакеты тоже в окошко. На третий этаж. Это значит, одеваться надо теплее.
– Какие пакеты? – очумело спросил Максим.
– Удравшие из помойки.
– Город сумасшедших, – он поправил темные очки, висевшие на вороте футболки.
– Нет. Сумасшедший город, – поправила его я. И свои очки на воротке футболки тоже поправила. Разглядывая его исподтишка, как будто видела впервые.
Я была не из тех, кто запоминает детали внешности и может составить фоторобот: нос такой-то, глаза такие-то. В первую же секунду знакомства у меня в голове складывался некий эмоционально окрашенный образ, который я ни за что не смогла бы описать. Если бы меня попросили сказать, как выглядит Максим, после изрядных мучений я выжала бы из себя что-то вроде «ну… он такой… выше среднего роста».
Впрочем, иногда у человека было что-то яркое, бросающееся в глаза, запоминающееся. Вишенка на торте. У Максима такой вишенкой были, как ни странно, брови. Самые обыкновенные, стандартной формы и цвета, но они жили своей собственной, самостоятельной жизнью – собираясь вместе и разъезжаясь, нависая над темно-серыми глазами и уползая на лоб.
– И сколько ты уже в Питере живешь? – спросила я.
– Семнадцать лет. Полжизни, – Максим вертел чашку, разглядывая осевшую на стенках кофейную гущу. – Приехал первый раз в пятнадцать. С классом. И пропал. Понял, что после школы – только сюда. Видишь вот эту закорючку? – он показал на какой-то абстрактный завиток на стенке чашки. – Она обещает неожиданный поворот судьбы.
Я вежливо взглянула на закорючку. Все эти кофейные гадания казались мне несусветной глупостью, но меня учили относиться к чужим заскокам так же снисходительно, как и к своим.
– К Питеру нельзя быть равнодушным, – продолжил он. – Ты его или любишь, или нет. И он не может быть к тебе равнодушным. Либо принимает, либо отвергает. Я его любил всегда. Заочно. Еще до того, как побывал здесь. Ну и как трепетный влюбленный – боялся быть отвергнутым. Глупо звучит, да?
– Нет, – я покачала головой. – Совсем не глупо. И как, принял он тебя?
– До сих пор присматривается, – засмеялся Максим. – Но пинка под зад с ходу не дал, это обнадеживает. А ты? Как ты к нему относишься? Или так – что он для тебя?
– Ну… – задумалась я. – Ты сильно удивишься, если я скажу, что не люблю его?
Брови Максима уползли куда-то к границе скальпа.
– То есть люблю так, что просто не замечаю. Люди приезжают, ахают: какая красота, а я такая: правда, что ли? Иду по своим делам, думаю о своем, а он – рядом. Питер. Продолжение моей квартиры. Ты же не ходишь по своей квартире, восхищаясь диваном или холодильником? Нет, даже не так. Он – продолжение меня. Мне другие города нравятся. Прага, например. Или Барселона. Осло. Да многие. Я могла бы там жить – хоть всю жизнь. Но с условием, что в любой момент смогу вернуться в Питер. Как только захочу.
– А если представить, что Питер – человек, – Максим поставил чашку и подался вперед. Мне показалось, что его глаза светятся в полумраке, как у кошки, – что бы ты сказала о ваших отношениях?
– Он мой муж, с которым прожили лет тридцать. Вот так. Мы друг другу давно надоели, не обращаем друг на друга внимания, посматриваем на сторону. Я всегда готова ему изменить с любым другим привлекательным городом. Он флиртует с восторженными приезжими, строит глазки, заводит с ними мимолетные романы. А потом мы вдруг устраиваем на кухне посиделки за полночь – с пиццей в коробке и бутылкой вина. Плачемся друг другу в жилетку, клянемся в вечной любви и устраиваем бурный секс на столе. А утром я смотрю в окно на дождь и думаю: черт, а что это вообще было-то?
– Ничего себе, – ошарашенно протянул Максим. – Не знаю, что и сказать. А хочешь, я тебе погадаю?
Я пожала плечами, допила кофе и поставила чашку вверх дном на блюдце.
– Где ты научился?
– У младшей сестры. Она профессионально этим занимается. Кофе, таро, руны. Таро для меня темный лес, руны тоже, а вот с кофе, вроде, получается. Руки положи сверху.
– Прости, но я в это не верю.
– А это неважно, – усмехнулся Максим, подождал немного и перевернул чашку. – Странно, – нахмурился он, вглядываясь в разводы. – У тебя такой же знак неожиданного поворота судьбы. Он нечасто встречается.
– Может, здесь просто чашки какие-то особенные, – предположила я. – Повышенной гладкости. Или наоборот – шершавости?
– Не думаю. Ладно, неважно. Кстати, ты, оказывается, княжеского рода?
– Только по одной линии, – засмущалась я. – С другой, после революции – сплошняком крестьяне. Для равновесия.
– И как с твоими княжескими предками обошлось советское государство? Не того?
– Еще как того. Прапрадеда с женой и старшим сыном – в тридцать седьмом. Все по-взрослому – пятьдесят восьмая статья, десять лет без права переписки. Младший – мой прадед – не стал дожидаться, сгреб семейство в охапку и скоренько удрал на Дальний Восток, в Комсомольск-на-Амуре. Правда, там всего два года прожил – заболел и умер. А прабабушка вышла замуж за инженера, сменила фамилию себе и сыну и за два месяца до начала войны вернулась в Ленинград. Умерла в блокаду. А деда по Дороге Жизни вывезли. Потом, в конце пятидесятых, он нашу фамилию вернул. Но вообще это фамилия матери, они с отцом не были женаты.
– А я дальше бабушек и дедушек никого не знаю, – вздохнул Максим. – Ну, разве что имена прадедушек – по отчествам. Так что завидую.
– Я по деревенским линиям тоже мало что знаю. Это надо быть совершенно безумным фанатом семейной генеалогии, чтобы раскопками заниматься. К тому же архивные изыскания – дело недешевое, я себе такого позволить не могу.
Только я подумала, что давно ни с кем не чувствовала себя так легко и свободно, Максим посмотрел на меня как-то странно.
– Нина, – сказал он, покусывая губу, – с тобой очень интересно разговаривать, но я вообще-то по шкурному делу пришел.
– То есть? – неприятно удивилась я.
– Хочу тебе работу предложить.
– Кем? Санитаркой?
– Нет. Пиар-менеджером.
– Ааа… – я обалдело захлопала глазами.
– В общем, я вчера на Ха-ха смотрел резюмешки и вдруг на твое наткнулся. Удивился не меньше, чем когда тебя по скорой привезли. Посмотрел портфолио. Хотел позвонить, потом дай, думаю, на Фейсбуке тебя поищу. А там объявление насчет экскурсии. Ну вот… решил прийти. Заодно посмотреть, как ты с людьми общаешься.
– Слушай, но вам ведь, наверно, кто-то с медицинским образованием нужен? И потом с пиаром я постольку-поскольку сталкивалась. Я ведь все-таки журналист изначально.
– Нин, я тебе откровенно скажу. Наше оборзелое руководство хочет десяток специалистов на одну зарплату. Но я реалист и понимаю, что это невозможно. Поэтому достаточно будет одного хорошего из списка, а остальному научим. В частности, нам нужен контент-менеджер. Я посмотрел твои подшефные сайты – вполне годящие.
Ощущение было, что я ребенок, которому вместо шоколадной конфеты подсунули пусть не пустой фантик, но, в лучшем случае, соевый батончик. Понадеялась, что он заявился ради моих прекрасных глаз? Ну вот и пролетела птица обломинго. А работа… Работа мне, разумеется, была нужна. Но было ли разумно соглашаться работать под его руководством? И хочется, и колется, и мама не велит, вот уж точно.
– А что цена вопроса? – осторожно поинтересовалась я.
– Немного. Ровно половина моей, а моя шестизначная.
– Интересно, – хмыкнула я. – Шестизначная – это может быть и сто тысяч, и девятьсот девяносто девять.
– Хотел бы я получать девятьсот девяносто девять тысяч.
Озвученная цифра примерно вдвое превышала то, что я набирала в урожайный месяц, и это решило дело.
– И когда мне прийти на собеседование? – спросила я.
– А это и было сейчас собеседование, – ответил Максим и подмигнул мне.
= 13.
16 августа
Вернувшись домой после разговора с Максимом, весь остаток дня я прострадала. Идти или нет? Окончательно я еще не согласилась – он дал мне время подумать до утра.
Во-первых, за пять лет фриланса я порядком одичала и вообще уже не представляла, как люди работают в офисе. Моим последним местом работы была редакция малотиражки, а до того – небольшое пиар-агентство. И там, и там можно было появляться лишь периодически, забирая задания домой, чем я бессовестно пользовалась и приходила только в день зарплаты.
Во-вторых, я тупо боялась не справиться, поскольку не представляла, что надо делать. Максим ясно дал понять: одним только корпоративным сайтом дело не ограничится. Да и не стал бы никто платить такую зарплату контент-менеджеру.
Но все это были мелочи. Мелочи – по сравнению с тем, что работать предстояло с мужчиной, который мне откровенно нравится. И который, хоть и не женат официально, но все же, что называется, состоит в отношениях. Был в этом определенный элемент лукавства.
Если бы Максим был женат, я бы отказалась сразу. Повторять мамочкину историю совсем не хотелось. А вот это «мы живем вместе, нам и так хорошо, штамп в паспорте ничего не меняет» – в пользу бедных. Я сама так жила почти шесть лет. Вроде и семья, но… не семья. Потому что очень легко в любой момент хлопнуть дверью. И дело даже не в технических моментах развода. Есть в штампе нечто сакральное. Переход на новый уровень. Не просто спим вместе, пока в охотку, а объявляем всему свету, что мы муж и жена.
Никто не думает, подавая заявление в загс: «поживем годик-два, не понравится – разведемся». Все уверены, что это навсегда. А вот когда собираются жить вместе – именно так. «Надо же попробовать, вдруг мы друг другу не подходим». В этом и разница. Жить вместе – это протокол о намерениях. Регистрация – уже договор.
Так что статус Максима давал мне определенную надежду. Влезть в отношения – это, конечно, не очень красиво, и все-таки не то же самое, что разбить семью. Но… с чего я вообще взяла, что ему интересна? Привез справку, хотя его никто об этом не просил? Выбрал мое резюме, хотя мог поискать кого-то более подходящего? Ни о чем вообще не говорит. Как и то, что мне показалась за разговором в кафе. И если это так, то ситуация в корне меняется. Удастся ли мне удержать свои чувства на уровне легкой тонизирующей влюбленности, когда есть для кого покупать новую юбку или делать новую прическу? Или все скатится в страдания и безнадегу?
Черт, хоть монетку бросай.
В итоге я пришла к тому, что лучше сделать что-то и пожалеть, чем жалеть о несделанном. В конце концов, еще одного шанса судьба точно не даст.
Утром я надела черную юбку, белую блузку, туфли на каблуке, волосы собрала и заколола. Этакая учительница младших классов, только очков не хватает. От метро до бизнес-центра на Шпалерной можно было доехать на маршрутке. Или на Жорике. Или дойти пешком минут за двадцать. Жорик отпал в полуфинале: я не знала, как там обстоит дело с парковкой. Пешком на каблуках тоже не лучший вариант. Поэтому села в маршрутку, которая умудрилась даже на таком коротком пути собрать все возможные пробки, и оказалась на месте без десяти девять. С Максимом мы договорились, что я – если надумаю! – подъеду после девяти. Опять притащилась раньше времени!
Постояв у крыльца минут пятнадцать, я вошла на проходную. Там все было по-взрослому: электронный турникет и гориллообразный охранник в будке. Я набрала номер Максима.
– Сейчас спущусь, – сказал он, сразу взяв трубку.
Через пару минут со стороны лестницы раздался топот, как будто кто-то прыгал через две ступеньки.
– Привет! – крикнул Максим издали. – Димон, это к нам!
Он махнул охраннику, перегнулся через турникет и приложил к нему карточку-пропуск. Турникет пискнул, выбросил зеленую стрелочку и гостеприимно открылся.
– Сейчас мы с тобой пойдем к генеральному и к исполнительному, – Максим повел меня в сторону лифтов. – Так, чисто познакомиться.
Сегодня он был в темном пиджаке на футболку и в черных джинсах. Похоже, о дресс-коде здесь и не подозревали. Уже проще. Не надо морочиться строгими юбками и каблуками.
Мы поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору и оказались в большой приемной. Фикус в потолок, плазма на полстены и секретарша с губами уточкой. Максим вопросительно приподнял брови, показав большим пальцем на дверь кабинета. Секретарша кивнула, и мы зашли.
За столом, вальяжно развалясь, сидел крупный мужчина с густой седой гривой. Вид у него был сонно-расслабленный, словно говорящий: «Ну что вам еще надо?»
– Геннадий Васильевич, это Нина Львовна, наш новый пиар-менеджер.
Генеральный слегка подобрался, из-под пиджака выглянули широкие подтяжки. Все так же лениво он задал мне несколько вопросов и милостиво махнул рукой: работайте.
– Теперь к исполнительному, – сказал Максим, когда мы оказались в коридоре. – Соберись, это будет неприятно. Как кровь из вены сдать.
Исполнительный директор Андрей Сергеевич оказался тощим, остроносым и въедливым. За десять минут допроса он действительно выпил из меня минимум литр крови. Вопросы задавал, буравя насквозь маленькими бледными глазками со светлыми ресницами, а согнутые пальцы держал на коленях, как выпущенные когти. Когда экзекуция закончилась, моя блузка влажно прилипла к спине, а коленки ватно подрагивали.
– И ведь что самое прикольное, – Максим ободряюще дотронулся до моего локтя, – в вопросах персонала он ни черта не решает. Но надо же покуражиться, показать, какой он крутой перец. А тем более я тебя привел. Меня он особо ненавидит.
– За что? – удивилась я.
– А ни за что. По факту бытия. Понимаешь, у него мономания, что главная цель любого административного директора – стать исполнительным. Он уже двоих сожрал, превентивно. И меня тоже пытается. Но мы еще пободаемся. Так что забей, тебе если и придется с ним общаться, то только через меня.
Мы спустились по лестнице на второй этаж и подошли к двери с табличкой «Административный отдел».
– Ну вот, – Максим приложил карточку к замку, – это мой цветник. Заходи.
В большой комнате с окнами на улицу стояли три стола. За первым сидела огненно-рыжая, кудрявая и буйно веснушчатая женщина моего возраста. Вообще-то о себе я еще думала как о девушке, но у рыжей голубое трикотажное платье обтягивало круглый живот, месяцев так на шесть-семь. Вторая выглядела лет на сорок, и это была типичная девушка с веслом, только малость повзрослевшая. Не толстая, а именно мощная. Настоящая белокурая Брунгильда.
Кроме столов в комнате помещался стеллаж с папками и книгами, диван и столик с кофеваркой. Стеклянная перегородка отделяла от общего офиса маленький кабинетик Максима.
– Вот, девочки, – Максим слегка приобнял меня за плечи, – это Нина, наш новый… ну, вы в курсе. Это Юля, – он показал на рыжую, – специалист по электронной документации. Если проще, то зав канцелярией. А это Кристина, эйчар.
– День добрый, – сказала Брунгильда-Кристина, а Юля молча кивнула.
– Ну, вы тут пообщайтесь, а я в техотдел за ключом сбегаю, – Максим испарился, бросив меня на съедение новым коллегам.
Дамы посмотрели на меня, друг на друга, снова на меня.
– Да вы присаживайтесь, – тонким высоким голоском пропела Юля. – Тот стол ваш. Кофе хотите?
– Нет, спасибо, – отказалась я.
– Нина, Макс сказал, что из интернета вас вытащил, но я так поняла, что вы и раньше были знакомы? – спросила Кристина.
– Да. Я ему зимой машину поцарапала, – рассказывать об операции как-то не хотелось.
Юля прыснула в ладошку. Кристина сдержанно улыбнулась.
– Ладно, – она протянула мне лист бумаги и ручку. – Напишите мне свой электронный адрес. Я вам скину анкету. Заполните прямо по файлу и отправите обратно. И зайдите сегодня в какое-нибудь срочное фото. Нужны две фотографии как на паспорт, цветные, без уголка. Одна на бейджик, другая на анкету.
Я взяла листок, положила на стол и только тут заметила на крышке ноутбука, лежащего на нем, надкусанное яблоко. Точно такие же были и у остальных. Заметив ужас на моем лице, Юля поинтересовалась:
– Не работали на маке?
Я покачала головой.
– Ничего, научитесь.
– Нина, вы замужем? Дети есть? – Кристина посмотрела на меня, сдвинув очки на нос.
– Нет.
– Ну вот, теперь у нас полный комплект. Полуженатый мужик, будущая мать-одиночка, разведенка с ребенком и одиночка с котом. Кот-то есть?
– Нет кота, – улыбнулась я.
– Непорядок. Надо завести. А то кому будете жаловаться на то, что работа достала?
В разгар веселья вернулся Максим и с порога бросил мне карточку.
– Надо было в ведомости расписаться, но я сказал, что распишешься завтра, когда бейдж сделают. Фотографию нужно принести.
– Я уже сказала, – веско припечатала Кристина.
– Макс, Нина не умеет на маке, – весело наябедничала Юля.
– Опа! – удивился Максим. – Как только переходишь на макинтош, сразу забываешь, что большая часть человечества еще мучается с виндой.
Он прошел к себе за перегородку и вернулся с сумкой для ноутбука.
– Забирай его домой, вечером разберешься. На самом деле это совсем не так страшно, как кажется. Как только освоишь, открой папку «Контент», там все тексты по сайту, и старые и текущие. Просто прогляди, чтобы иметь представление. Потом зайди на наш сайт, посмотри, как там все устроено. Особенно обратную связь и самозапись к врачам, этим ты тоже будешь заниматься. Юля тебе все расскажет и покажет. Вот такое тебе задание на сегодня. Ну что, пишем заявление?
Он улыбнулся так, что я – черт бы его подрал! – не смогла удержаться от ответной улыбки.
– Пишем!
– Тогда добро пожаловать в ад.
