Текст книги "Монсегюр. В огне инквизиции"
Автор книги: Татьяна Семенова
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
И вот пришло время испытания. На берегу реки собралась вся деревня. В волнении жители ожидали прихода Марии. Показалась скромная процессия. Мария, одетая во всё чёрное, шла в сопровождении священника Иоанна и его помощника.
Из толпы выделилась Беллина и громко выкрикнула:
– Ведут ведьму проклятую. Смотрите, добрые люди, как свершится кара небесная!
Толпа зашумела. Кто-то искренне жалел Марию, кто-то, наоборот, проклинал её, списывая все свои несчастья на бедную женщину.
Процессия приблизилась к берегу реки и остановилась. Мужчина, нанятый помогать при испытании, приготовил длинную верёвку. Священник что-то еле слышно говорил Марии.
Испытание не начиналось, ждали прихода инквизитора Бернарда и старосты. Постепенно шум толпы стих. Затаив дыхание, все смотрели на Марию.
Та стояла тихая и печальная, теребя в руках белую лилию, дорогой сердцу цветок, выращенный руками её единственного сына Мигеля. Взгляд женщины искал в толпе родные лица – мужа и сына. Наконец она увидела их, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла печальной. Мигель подался вперёд. Единственным его желанием сейчас было броситься к матери, сжать её в своих объятиях и не отпускать никуда. Но отец крепко схватил его за руку, тихо проговорив:
– Это бесполезно. Крепись, сынок. Пусть никто и никогда не видит твоих слёз.
Неожиданно среди присутствующих возникло волнение. Молодой человек, решительно расталкивая локтями народ, приближался к Беллине. Оказавшись рядом, он схватил её за волосы и потащил к реке.
– Дайте мне верёвку! – закричал он. – Вот настоящая ведьма! Это её мы должны подвергнуть испытанию!
Беллина отчаянно визжала. Народ веселился. Муж Беллины, изрядно захмелевший, стоял поодаль с друзьями и покатывался со смеху.
– А твой будущий зять силён, – хихикнул один из его приятелей.
– Бьюсь об заклад, – хохоча, ответил муж Беллины, – что он не дотащит её до реки. Вырвется, вредная баба.
Почти у самого берега Беллина, пронзительно крича и отбиваясь, упала на землю. Не в силах поднять её, парень схватил женщину за горло. Ситуация стала принимать нешуточный оборот. Муж Беллины, перестав смеяться и выкрикивая ругательства, бросился к ней на помощь. Кто-то из толпы уже пытался оторвать парня от женщины, однако тот держал ненавистную бабу мёртвой хваткой. Только несколько человек, набросившись на обезумевшего молодого человека, смогли с трудом расцепить его руки. Подоспевшие друзья быстро увели парня прочь.
Инквизитор и староста застали лишь последний акт сцены: растрёпанная Беллина, сидящая на траве и растирающая себе горло, рядом женщины, обмахивающие её платками, и несколько молодых парней, уходящие прочь с места испытания.
– Что здесь происходит? – грозно спросил инквизитор.
– Госпожа Беллина хотела утопиться, но ей не дали, – раздался ехидный голос из толпы.
– А жаль, – совсем тихо прокомментировал кто-то.
Беллина медленно поднялась с земли и, растолкав окруживших её женщин, прямиком направилась к инквизитору.
– Господин инквизитор, – хрипло проговорила она, всхлипнув, – я хочу засвидетельствовать, что меня чуть не убили. Этот одержимый дьяволом, который раньше назывался женихом моей дочери, в сговоре с ведьмой. Его надо привлечь к суду.
Инквизитор вздохнул.
– С этим делом потом разберёмся. Приступим к испытанию.
Священник прочитал молитву. Мужчина с верёвкой в руке подошёл к Марии. Её нужно было раздеть до рубашки и связать по всем правилам, крест-накрест: большой палец правой руки привязать к большому пальцу левой ноги и наоборот.
Связанную женщину вывезли на лодке подальше от берега, туда, где глубина была значительно больше человеческого роста. Судья, проводивший испытание, стоял на берегу. В руках у него был конец верёвки.
– Если Мария пойдёт ко дну, – объявил он, – значит, она не ведьма. А если останется на поверхности, то её вина доказана.
– Она же умрёт, если пойдёт ко дну, – выкрикнул кто-то.
– На то у меня и верёвка, чтобы вытащить её, – сказал судья.
– Но это слишком далеко от берега. Вы не успеете спасти её, она захлебнётся.
– На всё воля Божья, – невозмутимо произнёс судья.
Он махнул платком, и человек в лодке сбросил Марию в воду.
Не прошло и несколько секунд, как она скрылась под водой.
– Вытаскивайте быстрее! – закричали в толпе.
Судья поднял руку, призывая к тишине.
– Надо немного подождать, – сказал он.
Народ затих. Все взгляды были устремлены на тихую гладь воды, где на поверхности плавно качалась лишь белая лилия.
– Давай, тяни! – закричал опять кто-то. – Не успеем же спасти!
Судья кивнул, но рядом с ним возникла Беллина и вырвала верёвку из рук.
– Подождите! – завопила она. – Может, ведьма ещё всплывёт.
– Уйди, женщина! – оттолкнул её судья.
Беллина сопротивлялась.
Но народ не обращал на эту потасовку внимания, потому что взоры всех были прикованы к реке, где два человека пустились к лодке вплавь. Один из них был мальчик, явно не очень хороший пловец. Однако, стараясь изо всех сил, шлёпая по воде руками, он медленно, но верно приближался к месту трагедии.
Отец и сын ныряли несколько раз, пока, наконец, не вытащили бедную женщину. Увы, ей уже ничем нельзя было помочь.
Прошло несколько дней. Марию похоронили на христианском кладбище. Все старались не говорить о случившемся. Беллина же заперлась у себя в доме и не показывалась никому на глаза. Староста собирался привлечь её к суду за клевету, как и было обещано, но не успел. Женщина неожиданно пропала, а спустя день в тихой заводи её нашёл местный рыбак. Кто-то говорил, что она сама утонула, но многие считали, что это сделал либо муж Марии, либо несостоявшийся жених её дочери. Разбираться особо не стали, так как никаких улик против подозреваемых не имелось. Поговорили-поговорили, на том и остановились. Судья заключил, что это был несчастный случай.
Через месяц после случившегося умер муж Марии. Тоска поглотила его целиком, и он не смог оправится от потери. Мигеля взял на воспитание сосед, папаша Жиро, добрый, но очень бедный человек. Небольшой домик родителей Мигеля пришлось продать, и мальчик поселился у Жиро постоянно. Жизнь его потекла обычным чередом. Скорее всего, повзрослев, он стал бы портным, как его покойный отец, женился бы на какой-нибудь местной девице, завёл бы детей. Но судьба опять подкинула ему испытание, сведя с двумя странными рыцарями, Анри и Пьером, прибывшими в их деревню холодной зимой и постучавшихся именно в дом папаши Жиро.
Что же касается пропавшего Антония, коего, по уверению Беллины, ведьма Мария превратила в коня, то старосте удалось разузнать все подробности таинственного исчезновения. Конечно, никакого колдовства здесь и в помине не было. Просто Антоний, испугавшись приезда инквизитора в их деревню, сбежал. Связи с катарами он никогда не скрывал, потому и побоялся привлечения к суду.
Также староста выяснил и про внезапно умершую козу. Никакой порчи на неё никто не наводил. Старая была коза, вот и сдохла.
А жених дочери Беллины так и не породнился с семейством трактирщика. Ушёл из деревни и нанялся конюхом в замок местного барона.
Глава 10
Дорога в Монсегюр
Декабрь 1241 года. Лангедок
Отдохнув немного, Анри, Пьер и Мигель двинулись дальше. К вечеру добрались до Вильфранш-де-Ларагуэ. Однако в город заезжать не стали: наверняка во все населённые пункты уже отправлены депеши с описанием их внешности. Оставив стены города позади, заночевать решили неподалёку от Авиньонского замка. Никто из них даже предположить не мог, что меньше, чем через полгода, двое из них вернутся сюда.
Ночь прошла без приключений, чего и следовало ожидать. В это время года вообще мало кто покидал свои дома. Все предпочитали отсиживаться в тёплых жилищах. Бродяг же и разбойников на земле господина Альфаро можно было не опасаться.
Как только рассвело, оседлали коней и продолжили путь.
– Может быть, сделаем крюк и заедем в деревню недалеко от Пруллианского монастыря? [42]42
Монастырь Благословенной Марии в Пруйль.
[Закрыть]– предложил Мигель.
– Там живёт мой дядя. Раздобудем еды, корм для лошадей…
– Нет, малыш, – покачал головой Анри. – Во-первых, мы потеряем время, во-вторых, твой дядя может, не моргнув глазом, сообщить о нас местным властям. Сейчас нельзя быть уверенным ни в ком. И потом, у меня вызывает отвращение всё, что связано с доминиканцами. Я даже к стенам этого Пруллианского монастыря не подойду.
Пожалуй, последнее заявление Анри было наиболее сильным аргументом. Ненависть к инквизиторам бурлила в нём с вулканической силой. А ведь именно с Пруллианского монастыря и началось формирование братства доминиканцев.
Доминик (Доминго де Гусман) основал этот монастырь в 1206 году. Тогда ещё общества доминиканцев не существовало, и сам будущий глава ордена был всего лишь простым проповедником. Он происходил из богатого кастильского дома д'Аца. Его мать принадлежала к старокастильской знати, а отец, Фелисио де Гусман, комендант крепости на границе мавританской Испании, вёл род от прославленных вестготских рыцарей. Благодаря настояниям матери, в шесть лет Доминик был отправлен в духовную школу изучать богословие под руководством своего дяди-священника. Позднее он продолжил обучение в университете в Паленсии. Закончив учёбу, вернулся домой. Епископ благоволил Доминику, считая его очень способным и вместе с тем скромным человеком. Особенно он проникся к нему после того, как в стране случился неурожай. Сочувствуя голодающим, Доминик раздал всё, что имел, и тем подал пример другим. Епископ, отдавая должное молодому священнику, сделал его каноником и определил в только что созданное августинское братство. В монастыре его вскоре избрали приором. Однако, обладая энергией и красноречием, Доминик видел своё призвание в проповеди. И случай указала ему место, где народ нуждался в его слове. Во всяком случае, так казалось Доминику.
Это произошло в 1202 году. Молодому монаху случилось проезжать по землям Лангедока через Тулузу в свите дона Диего, епископа кастильского города Озмы. Дон Диего, по поручению короля Леона Альфонса VIII, направлялся в Скандинавию с дипломатической миссией – сватать невесту сыну короля, Фердинанду. В этот первый проезд через Лангедок Доминика поразило количество еретически настроенных граждан. Альбигойство здесь процветало до такой степени, что многие знатные вельможи в открытую проповедовали катаризм. Сам граф Тулузский Раймонд VI не скрывал своего покровительства ереси, хотя, опасаясь католической Церкви, не смел высказываться прямо. Однако те поступки, которые он совершал, воочию свидетельствовали против него. К примеру, в церковь он водил своего шута, который, кривляясь и гримасничая, подпевал священнику. И даже ещё хуже: стоя спиной к алтарю, шут благословлял народ. Это ли не настоящее кощунство над истинной верой? Что, в таком случае, можно было ждать от его подданных? Порой граф во всеуслышание обличал корыстолюбие цистерцианских монахов, заявляя, что сам он хотел бы походить на альбигойских проповедников. Говорили, что граф выслушивал молитвы катаров и сам принимал у них благословения. Все знали, что своего сына он хотел отдать на воспитание альбигойским архиереям. Его друзья – виконты Безьерские, графы де Фуа и другие – также были приверженцами катаризма.
Папа Иннокентий III, пытаясь подавить ересь, посылал в Лангедок одного легата за другим, однако те не имели успеха в проповеднической деятельности. Над ними смеялись, их презирали, открыто высказывали своё неуважение. И тому были причины. Роскошь, в которой жили католические священники, и их нравственное разложение достигли максимального предела. О святости жизни духовных пастырей уже давно никто не слышал. Настоятель везонской обители в отчаянии сетовал в письмах:
«Монахи покидают своё прежнее платье и ходят по улицам одетыми по новой моде; мясо они едят, когда хотят Самые неприличные раздоры совершаются в монастырях при избраниях. Так, я знаю монастырь, в котором правят четыре аббата. Цистерианцы ещё чем-нибудь заслуживают похвалу, они расточают большие милостыни, изучают церковное песнопение, творят много добрых дел. Но и они искусны силой и хитростью присваивать себе имущество и доходы других орденов. Епископы же требуют от приходов большие взятки, а места продают за деньги. Они не дают даром церквей священнослужителям, а прежде требуют подарков, потому те и стригут своих прихожан, как торговцы овец. Последствия бывают ещё ужаснее, когда священники подают пастве пример безнравственной жизни.
Всё преисполнилось пороков, и, как видно из слов приора, побудительная причина заключается в безнравственной жизни духовенства».
Конечно, не все духовные лица забыли о своём предназначении, но отдельные примеры праведности и богобоязненности терялись на общем фоне безнравственного поведения священнослужителей. Католическая Церковь находилась в страшном унижении. Иннокентий III принимал все меры для обуздания этого зла: лишал сана, отлучал, наказывал. Посылал легатов проповедовать в Лангедок, надеясь на их силу слова. Он выбирал лучших из лучших, но результат был неутешительным. Ересь в Лангедоке настолько сильно пустила корни, что простые увещевания не действовали.
Доминик, проезжая через альбигойские земли, ясно сформулировал причину неудач католических проповедников: «Вы путешествуете с целыми обозами мулов, везёте наряды и яства, – с чего бы еретики стали верить вашим поучениям! Они и без того ищут предлоги для обличения разврата духовных лиц, а особенно монахов. „Посмотрите, – скажут они, – как эти пышные люди поучают о Спасителе, который ходил босым, послушайте, как эти богачи презирают бедных“. Если вы хотите что-нибудь сделать, то прежде всего бросьте ваш суетный блеск, ступайте босыми, поучайте собственным примером».
Именно во время этого первого проезда через Тулузу у Доминика родилась идея о создании нового ордена, который боролся бы с ересью посредством проповеди. Не имея возможности задержаться здесь, он всё же заставил говорить о себе. Рассказывали, что в одну ночь он сумел обратить в католичество закоренелого еретика, у которого им пришлось остановиться.
Возвращаясь обратно, Доминик и дон Диего встретились в Монпелье с папскими легатами, среди которых был и Пётр де Кастельно (тот самый, убийство которого в 1208 году послужило поводом к развязыванию альбигойской войны). Легаты посетовали на бесполезность их святой миссии. Тогда епископ дон Диего посоветовал им вспомнить, как проповедовали апостолы – ходили пешие, питались милостыней и не блистали царским блеском. Более того, он заявил, что вместе со своим спутником, приором Домиником, покажет пример легатам.
Следуя своему обещанию, епископ распустил свиту и слуг и остался без всяких средств к существованию. С таким же энтузиазмом принял лишения и Доминик. Босые, истекая кровью от острых камней, питаясь милостыней, они ходили из города в город, неустанно проповедуя. Порой дон Диего терял силу духа, тоскуя о своём аббатстве, о сытной еде, хорошей одежде, тепле. Но Доминик подбадривал спутника, искренне веря в важность этой миссии. Рвение Доминика росло, он самозабвенно проповедовал, участвовал в диспутах с еретиками. О нём стали слагать легенды. Говорили, будто на одном диспуте с катарами он изложил свои доводы на бумаге. Еретики попытались сжечь документ, три раза бросали в огонь, но бумага не воспламенялась.
Дон Диего, видя, каким успехом пользуется его спутник, решил оставить Лангедок и вернуться в своё аббатство, полностью возложив миссию на Доминика. Епископ был не так молод, и все лишения и невзгоды пагубно отразились на его здоровье. Он умер в дороге, так и не добравшись до своей родины.
Доминик же успешно проповедовал. Где бы он ни появлялся, католичество торжествовало. Многие еретики, внимая слову Доминика, переходили в лоно католической Церкви.
Видя плоды своих трудов, проповедник со всё большим энтузиазмом мечтал создать новое братство, где проповедь стояла бы во главе угла. Однако, прежде чем просить папу Иннокентия III утвердить общину, Доминик решил основать небольшой монастырь, где все его идеи можно будет воплотить в миниатюре. И вот, в 1206 году, недалеко от Монреаля, [43]43
Не путать с одноимённым городом в Канаде.
[Закрыть]на земле тулузского епископата открылся Пруллианский монастырь. Туда поместили одиннадцать девиц известных фамилий, девять из которых воспитывались в альбигойской вере. Учащимся запрещено было покидать монастырь. Им преподавали богословие, делая основной упор на обучение проповеди, владению даром слова. В свободное время им предписано было работать.
Вслед за Пруллианским монастырём открылись и другие мужские и женские школы в разных местностях Лангедока. В них учились полемике, искусству обращения еретиков в истинную веру. Братья и ученики ходили в белых и серых рясах, и жили исключительно милостыней.
Иннокентий III был в восторге от монастырей и принял их под своё высокое покровительство. И если бы не война, разразившаяся в Лангедоке в 1209 году, общество доминиканцев наверняка получило бы официальный статус ордена. Но теперь папе было не до создания новых общин.
Доминик энергично агитировал провансальцев записываться в Христово воинство, хотя для себя выбрал оружием против еретиков не меч, а слово. Война затянулась надолго, и мечту о создании нового ордена Доминику пришлось на время забыть. Только в 1216 году уже новый папа, Гонорий III, официально разрешил создание ордена проповедников, который позже стали называть орденом доминиканцев, по имени его основателя. И первой их обителью стал дом Петра Челлани в Тулузе. Однако Пруллианский монастырь по праву считали прародителем всех доминиканских монастырей.
Идея Мигеля отклониться от прямого пути успеха не имела.
– Чем дольше мы будем петлять, тем больше вероятность, что наткнёмся на крестоносцев, посланных за нами в погоню, – сказал Пьер. – Надо двигаться вперёд. Недалеко от аббатства Вальс есть несколько тихих деревень. Попробуем там добыть еды. А к Пруллианскому монастырю нам лучше не приближаться.
Ехали с большой осторожностью, избегая больших дорог. Гористая местность давала возможность укрыться в случае опасности. Недалеко от аббатства, например, им попался конный отряд крестоносцев, и если бы не ближайшее ущелье, их обязательно обнаружили бы.
К полудню добрались до реки Хере. Двигаясь вдоль неё, вскоре дошли до небольшой деревни, соседствующей с аббатством Вальс. Заезжать в деревню не стали, послали Мигеля, дав ему денег. Тот быстро вернулся. Хлеб, солёное мясо и кувшин лёгкого вина – всё, что удалось ему добыть.
Путники расположились на отдых.
– Крестоносцы заезжали в деревню, – сообщил он. – На рынке все об этом говорят. А потом направились дальше, в Мирепуа. Но вряд ли остановятся там надолго. Они стараются обходить стороной владения барона Пьера Роже Мирепуа.
– Мой отец был дружен с бароном, – сказал не без гордости Анри. – Говорят, их род происходит от богини луны Белиссене. Всех Мирепуа так и называют – «сыновья луны». Я бывал в замке барона. Мне тогда было лет шесть или семь. Помню, однажды поднялся на самую верхнюю башню, чтобы осмотреть окрестности. Внизу там простирается огромная плодородная равнина, на сочных лугах пасутся стада, а вдалеке виднеется величественный горный пик Святого Варфоломея. По его склонам стекают кристально чистые воды Херса. Эту красивейшую вершину пиренейских гор ещё называют «Горой Преображения». И я видел это преображение своими глазами. Когда зашло солнце, пик окрасился в золотистый цвет, а потом, когда над всей долиной опустилась ночь, Святой Варфоломей ещё долго оставался золотым в закатных лучах. Красота необыкновенная. Был бы я трубадуром, сложил бы песню об этом чуде.
– Красиво вы говорите, сеньор Анри, – восхищённо произнёс Мигель.
– Красиво? Вот послушай, малыш, что значит красиво.
Неожиданно Пьер перебил его, продолжив:
Ты создан волею Творца,
Чтоб ранив женские сердца,
Их дивным исцелять бальзамом
В служении прекрасным дамам.
И оба рассмеялись.
– Я тоже выучу красивые песни трубадуров, – сказал Мигель.
– Будешь петь их прекрасным дамам, – поддержал его Анри.
– Конечно. Когда я вырасту, у меня будет дама сердца. Как у настоящего рыцаря. А у вас, сеньор Анри, есть дама сердца?
– Ну – у… – озадаченно протянул тот и задумался.
Была у него одна красотка в Тулузе, дочь местного трактирщика, с которой он предавался любовным утехам втихаря от её отца. Ему даже иногда казалось, что он любит её. Но чтобы назвать дамой сердца… Нет! Это было бы просто смешно, если бы он, отпрыск благородного рода, посвящал ей песни, хранил верность, совершал ради неё подвиги и оставался преданным до конца своих дней. Вот прекрасная Изольда, дочь знатного вельможи из Каркассона – другое дело. Он встретил её на приёме у барона де Вердюн, куда был приглашён вместе с отцом. Ему даже удалось обменяться с ней любезностями. Неземная красота Изольды покорила его сразу. Он готов был сочинять для неё поэмы, сразиться с целой армией рыцарей, лишь бы она проявила к нему благосклонность. Но эта встреча, увы, оказалась единственной. Изольды он больше не видел. Говорили, что отец увёз её в Арагон, подальше от этой безумной войны в Лангедоке. Быть может, там красавицу уже сосватал какой-нибудь достойный граф или барон. Но её прекрасный облик, конечно, никогда не сотрётся из его памяти.
– Есть ли у меня дама сердца? – переспросил Анри, вздохнув. – Скорее нет, чем да, друг Мигель.
– Как такое может быть? – удивился парень. – Дама сердца или есть, или её нет.
Анри задумчиво пожал плечами.
– Многих война разлучила.
– А у вас, сеньор Пьер?
– Пока не обзавёлся. Но всё ещё впереди.
Мигель понимающе закивал.
– Сеньор Анри, вот вы рассказывали о замке Мирепуа, а я слышал, что раньше, очень давно, на этом месте был Лунный город. Странное название.
– Да. Много лет назад его построили финикийцы. Они добывали золото и серебро где-то у Пиренейских гор. Может быть, поэтому его так назвали. А теперь это место носит название Мирепуа. [45]45
Мирепуа означает «любуйся рыбой».
[Закрыть]В реке Хере много рыбы. И на гербе барона тоже изображена рыба, а ещё башни и луна, напоминающая о богине Беллисене, откуда ведёт род барон. Рыбы на гербе – это могучие воды Херса, а башни – рыцарская власть.
Анри рассуждал бы и дальше, но Пьер прервал его, объявив со всей решительностью:
– В Мирепуа мы не пойдём. Туда направились крестоносцы. Лучше двинемся прямо на юг. Вы доберётесь до замка Рокафиссада, а оттуда и до Монсегюра рукой подать. А я вас оставлю. Сверну в Фуа.
Пьер как можно скорее хотел покинуть новых знакомых, хотя, сказать по правде, они начинали ему нравиться всё больше и больше. Но путешествовать с ними было опасно. И боялся он не за себя. Он вёз важное письмо в Монсегюр. Конечно, ни в какое Фуа он заезжать не станет, просто сделает небольшой крюк в сторону города. Дойдёт до реки Арьеж, дальше проследует вдоль неё до Тарасконы, спустится чуть ниже, а оттуда уже в Монсегюр. Эта дорога более или менее безопасна – горная местность, где много пещер и гротов. В случае чего пойдёт ещё ниже по реке до замка Лордат, где начинается долина Сабарте. [46]46
Часть долины реки Арьеж (между городами Тараскона и Акс) называлась Сабарте, по имени церкви Святого Сабарте, где, по преданию, Богоматерь предсказала Карлу Великому победу над сарацинами. Владение Сабарте делили между собой бароны де Вердюн, де Лордат, д'Арнав и д'Рабат, являющиеся вассалами дома Фуа. Их замки – Лордат, Каламэ и Мирамон – подобно орлиным гнёздам, располагались на скалах, достигающих тысячеметровой высоты.
[Закрыть]Одни пещеры Орнольяк чего стоят! Есть где спрятаться, да и запутать следы легко.
– Жаль, что нам придётся расстаться, – прервал его размышления Анри.
– У каждого своя дорога, – ответил Пьер. – Может, ещё увидимся.
Путники приближались к Долине вязов, к тому месту, где их пути должны были разойтись. Уже начинало смеркаться. Там, впереди, открывался удивительный, завораживающий пейзаж. Пиренейские горы ярко выделялись на фоне зеркального неба. Заходящие лучи солнца окрашивали их снежные вершины в розовый цвет, низкие облака придавали зыбкость, делая похожими на мираж.
– Горы велики. И загадочно молчаливы, как всё великое, – не удержался Пьер. – Я люблю горы. Когда смотришь на них, в душе разливается покой.
Анри пристально всматривался вдаль.
– Посмотрите, – сказал он, – хребты кажутся бесконечными, будто сливаются с горизонтом. За первой линией видны новые, уже не такие чёткие, за ними – ещё туманнее. И так – пока видит глаз, пока не появится сомнение, а горы ли это?
– Мне матушка рассказывала, что в горах живёт птица счастья. – Мигель загадочно улыбнулся. – Теперь я понимаю, что она просто не может жить в другом месте.
Пьер нехотя придержал своего коня.
– Здесь мне придётся покинуть вас.
Внезапно подул холодный ветер, закатные лучи солнца исчезли за тёмно-серой тучей, возникшей словно ниоткуда, и вся очаровательная таинственность фантастического пейзажа растворилась в сумерках.
– Наверно, опять будет дождь, – поёжившись, сказал Анри. И вдруг с отчаянием добавил: – Проклятая зима! Проклятые люди! Проклятая страна!
Он остановил коня и спрыгнул на землю. Мигель, оставшийся в седле, испуганно глядел на своего покровителя.
Пьер натянул поводья и тоже спешился. Подойдя к Анри, он тихо произнёс, так, чтобы не услышал мальчик:
– Отчаяние – это страх без надежды. Ты должен быть сильным, чтобы выжить. Мне всегда так говорил мой отец.
– Ты не понимаешь! – вскричал Анри. – Я готов убивать инквизиторов! Ненавижу их! Они отняли у меня всё: семью, дом, имя. В своей стране я вынужден скрываться, убегать. Вот и ты не доверяешь мне, я вижу!
Он вытащил меч из ножен и в отчаянии произнёс:
– Клянусь! Я объявляю им войну, этим дьяволам в рясах! Буду биться с ними любым оружием: на копьях, на мечах, на ножах. Пешим или на коне…
– Ты слишком горяч, – перебил его Пьер. – Напрасно ты думаешь, что я не понимаю тебя. Возможно, меня ждёт похожая участь.
– Тогда пойдём со мной! Мы соберём людей, мы победим это зло!
Пьер опустил голову. Сейчас ему было трудно смотреть в глаза Анри.
– Не могу. Но я уверен, что пути наши пересекутся, и очень скоро.
Ему хотелось добавить, что они встретятся в Монсегюре, но он вовремя осёкся.
– Ну что ж, воля твоя. Значит, мы остаёмся вдвоём, – сухо произнёс Анри. Он улыбнулся Мигелю, но улыбка вышла грустной. – Не могу скрыть сожаления, что расстаюсь с вновь обретённым другом. Но, значит, так угодно Богу. Может быть, свидимся ещё. Прощай!
Он сел на коня и, пришпорив его, поскакал вперёд.
По дороге в Фуа Пьер нагнал какого-то крестьянина с сыном, ехавших не спеша на телеге. Перекинувшись с ними парой слов, он узнал, что крестьяне везут в город свой товар – молоко, яйца, хлеб, – чтобы завтра с утра продать это всё на рынке. Встреча была кстати. Пьер купил у них кувшин молока, большую краюху хлеба и, пожелав им удачной торговли, свернул на боковую дорогу.
Благополучно миновав город Фуа, он выехал к реке Арьеж. Солнце совсем село за горизонт. Двигаться дальше в темноте по каменистой дороге было опасно. И Пьер решил заночевать в одном из гротов. Усталость накатила сразу. Стоило ему закрыть глаза, как он мгновенно провалился в небытие.
Сквозь сон ему чудилось тихое ржание коня. Затем что-то острое упёрлось в грудь.
– Пикнешь, и я проткну тебя насквозь, – прохрипел чей-то голос.
Пьер открыл глаза. Над ним нависала грузная фигура крестоносца.
– За твою голову инквизиторы дадут нам много золота.
Неужели это конец? Пьер попытался схватиться за меч, но незнакомец придавил ногой его руку.
– Не пытайся, – пробасил он.
Пьер почувствовал, что острый клинок ещё сильнее вонзился в грудь, и тёплая струйка крови растеклась под рубахой.
– Что, не ждал? – ухмыльнулся крестоносец. – Мы узнали тебя по лошади. Чубарых не так много в наших краях. А особенно таких. Где твой приятель? – он выжидательно помолчал. – Молчишь? Ничего, и его поймаем.
Из темноты показался ещё один крестоносец.
– Возьми у него оружие, – приказал было первый, но в этот момент у входа в грот неожиданно раздались крики и звон мечей.
Вырвав меч из руки Пьера, крестоносец бросился на шум. В этот момент в проёме показалась чья-то фигура. Короткий удар – и крестоносец повалился на землю.
Началась отчаянная схватка, но кто с кем сражается, Пьер сообразить не мог. Повинуясь внутреннему инстинкту, он быстро вскочил, ринулся к лежащему крестоносцу и схватил свой меч. Ещё два воина ворвались в грот. Звон оружия, отражаясь от стен, сотрясал тишину, повторялся многократным эхом. Блеск стали, как короткие вспышки молнии, прорезал сумрак пещеры.
Битва была короткой. Двое крестоносцев были повержены, остальные – кажется, тоже двое – бежали.
Пьер опустился на землю и вытер пот рукавом сюрко. Подняв взгляд на своего спасителя, он тихо произнёс:
– Как ты здесь оказался, Анри?
– Ты не хочешь поблагодарить меня? – усмехнулся тот, присаживаясь рядом.
Пьер положил свою руку на руку Анри и сказал:
– Ты спас мне жизнь. Знай, что теперь у тебя есть верный друг. Можешь рассчитывать на меня и на мой меч.
– Ты тоже рисковал ради меня жизнью, – ответил Анри.
– Значит, мы больше чем друзья, мы – братья.
– И клятва верности скрепит наш союз.
Они встали, скрестили мечи и, глядя друг другу в глаза, торжественно произнесли слова клятвы:
«Клянусь охранять нашу дружбу от предательства. Твой враг – мой враг. Твой друг – мой друг. Клянусь, когда бы ни понадобился своему брату, приду на зов незамедлительно».
Теперь, когда слова были сказаны, каждый из них обрёл душевное спокойствие, будто именно этих слов не хватало им, чтобы до конца поверить друг другу. Испытывая в душе одиночество, они нуждались в такой дружбе, только признаться в этом себе считали слабостью. Однако судьба, как бы они ей не противились, медленно, но верно сближала их сердца.
Убрав мечи в ножны, они вышли из грота. Надо было быстрее уходить отсюда. Сбежавшие крестоносцы могли привести подмогу.
– А где Мигель? – взволнованно спросил Пьер, озираясь по сторонам.
– Я оставил его недалеко отсюда. В одном тихом месте. Иди за мной, я покажу. Крестоносцы туда не доберутся.
Пьер взял коня под уздцы, и они двинулись в путь.
– Скажи мне, Анри, как ты оказался здесь? – спросил Пьер.
– Когда наши пути разошлись, я подумал, что был недостаточно учтив с тобой. Не пожелал тебе доброго пути… Мигель тоже расстроился. Он ведь так с тобой и не простился.
– Ты лихо пришпорил коня…
– Знаю, моя горячность иногда оказывает мне плохую услугу. Но, подумай, если бы так не вышло, – расплылся в улыбке Анри, – я бы не удостоился чести спасти тебя, мой друг.
– И всё же, почему ты сразу не обнаружил себя? Следил за мной?
Пьер искоса взглянул на приятеля.
– Не обижайся, друг. Мы нагнали тебя только возле Фуа. Так обрадовались, когда увидели твою фигуру на горизонте. Поверь, никакой тайной мысли у нас тогда в голове не было. Хотели догнать тебя, но одно обстоятельство смутило нас. Ты почему-то свернул с дороги, что ведёт в город, и поехал обходным путём. Меня это удивило. Признаюсь, любопытство взяло верх, и мы с Мигелем решили немного проследить за тобой.
