Текст книги "Бег сквозь лабиринт"

Автор книги: Татьяна Величкина

Татьяна Величкина
Бег сквозь лабиринт

Все события в романе вымышлены и совпадения с реальными людьми простая случайность и совпадение.

 
 Когда туман опустится на город, он поглотит собою всё,
 И ты не видишь никого, ты тонешь в вязкой тине снов, и ты не хочешь ничего.
 Есть только жизнь, боль, смерть, любовь.
 Закрой глаза, открой их вновь.
 Беги по лабиринту тьмы, тебе не скрыться от судьбы.
 Как заклинанье над тобою, событья жизни чередою,
 Проходят сквозь тебя, не жить, не умереть любя…
 И всё пройдёт, когда войдёт рассвет, закрой глаза, открой, тумана нет,
 И был то не туман, а жизнь лишь в нём.
 Сквозь призму времени ты смотришь этот сон,
 И говоришь: «Всё это  сон, а я не я». Всё кончено… закрой… открой глаза…
 Забудь и посмотри, что солнце светит, и те, кто знал о том, молчат, они уж не ответят.
 

Пролог

Крупные капли дождя медленно скатились по зеркальному стеклу. В воздухе повис аромат дорогого мужского одеколона, смешавшегося с запахом пота, и сигаретный дым плавно поднимался к потолку. Натали посмотрела в темноту ночи, словно пытаясь отыскать в свете одинокого фонаря ответы на свои вопросы, которые мучили её с того времени, когда всё это началось.

– Gehe zu mir, mein kleiner Taugenichts [1]1
  К мне, моя маленькая шалунья (нем.)


[Закрыть],– похотливо улыбнулся Ганс, похлопав жирной ладонью по смятой постели, – Dich wird es schwer sein, zu vergessen, Frau Natali, aber bis zu dem Morgen ist die Zeit noch [2]2
  Тебе это будет трудно забыть, женщина Натали, но до утра, но время все равно (нем.)


[Закрыть].

Повернувшись к нему, девушка постаралась отбросить от себя грустные мысли и, улыбнувшись, потянула поясок шёлкового халатика, который, соскользнув, упал, открывая взору Ганса, все её прелести.

Натали смиренно опустилась на кровать к немцу, и он жадно впился в её покорные губы.

1

– Ну, что новенького? – Зингер не скрывал своей радости, он всегда испытывал чувство удовлетворённости, когда понимал, что его план снова сработал, – завтра к тебе приедет одна замарашка, так ты сделай из неё человека.

– Хорошо, – Натали, отпила немного из своего бокала и в упор посмотрела на своего нынешнего хозяина, к которому она все-таки попала в руки, – а этой, как ты говоришь, замарашке, что делать здесь? ты же не любишь людей?

– Что ты, – отмахнулся Зингер, – дело совсем не в этом.

– Что, она сама добровольно согласилась на твои условия?! – удивлённо приподняла брови Натали.

– У нее, как и у тебя не было выбора, впрочем, вы все здесь не случайно, – он облизал тонкие губы и, достав из пиджака портсигар, демонстративно раскрыл его, вынимая дорогую сигару.

– Ну, ты и сволочь, Ян, – процедила сквозь зубы Натали, чувствуя, как её начинает бить нервная дрожь.

– Я не дам тебе по твоей хорошенькой морде, сука, – улыбнулся Зингер, – и знаешь почему? – он, ухмыльнувшись, склонил голову на бок. – Чтобы ты продолжала приносить мне доход, ты забыла наш договор, однако я прощаю тебя, а будешь… не надо делать такое лицо… так вот, будешь гнуть из себя китайскую мотыгу, я могу и разозлиться, а ты знаешь, чем это может кончиться.

Она сжала губы, чтобы не расплакаться, понимая, что Зингер всегда найдёт повод, чтобы дать ей почувствовать себя еще более одинокой и беззащитной в этом странном, чужом и беспощадном мире под названием «Темное отражение». Она держалась до последнего, не хотела своими слезами доставить удовольствие Яну. Когда же он закрыл за собой дверь, то слёзы отчаянья хлынули из её глаз, она опять вспомнила то время, когда жила в Красноярске. Когда мир был обычным, и в нем не было того, о чем она узнала спустя некоторое время, когда считала хождения сквозь зеркала просто ночными видениями. Но была ли она счастлива тогда? Всегда её жизнь была в чьих – то руках и ни дня не было, чтобы она не чувствовала себя несчастной, забытой богом. У нее не было нормальной семьи, сколько она себя помнила, отец пил, а когда он умер, мать пустилась во все тяжкие. Привела домой мужчину младше ее лет на пятнадцать и представила дочери нового папу, как Валерия.

Тогда еще Наташа не знала, что в её жизни с появлением отчима, всё круто изменится, однако уже тогда, ничего хорошего от их тандема она не ожидала. Ей не понравился его сальный взгляд, которым он окинул её стройные ножки и отпустил по поводу нее какую-то скабрезную шуточку. Наташа знала, что спорить с матерью бесполезно и поняла, что теперь к весельям и пьяным застольям прибавится еще одна проблема, от которой нужно держаться подальше.

2

1992

Наташа училась в училище Культуры на последнем курсе и надеялась, что через год уедет в Артёмовск к тёте Лене, которая была младшей сестрой покойного отца Наташи. Уж там-то у нее будет спокойная жизнь, надеялась Наташа. Родных у неё не было, бабушка и дедушка умерли несколько лет назад, осталась одна тётя Лена, которая видя ужасную обстановку в семье давно хотела забрать Наташу к себе, но маленькая Наташа не хотела уезжать от своих родителей.

Прошло три года, но мама так и не изменилась, Наташа в свои четырнадцать, не хотела бросать её, и надеялась, что она будет лечиться и бросит пить. И действительно, на какое-то время Вероника Анатольевна попыталась стать нормальным человеком и мамой. Она устроилась работать продавцом в киоск и продержалась почти месяц. Получив зарплату, она и ее старые друзья решили отметить такое важное событие, и тогда Наташа впервые в своей жизни украла. Она помнила, как, расстегнув мамину сумку, вынула из неё кошелёк и, выглянув из прихожей, убедилась, что все заняты очередным поднятием бокалов, вынула из кошелька добрую часть денег. На утро мать отправилась на работу, но видок у нее был, я скажу вам: мешки под глазами, землистый цвет лица и перегар, от которого мухи падают замертво на лету.

Наташа ненавидела её, когда она была такой, но потом жалела и всё прощала. Как она и ожидала, мать не заметила пропажу денег и сокрушалась:

– Нет, ты подумай, какая стала водка дорогая, доченька…

– Лучше бы её вообще не было, – процедила сквозь зубы Наташа и зло посмотрела на Веронику Анатольевну, – мама, у тебя же высшее образование, ты же учительницей была, а теперь, – она заплакала, – куда ты катишься, ведь придёт день, когда ты останешься совсем одна, я уеду к тёте Лене и не вернусь ни когда, слышишь?! – закричала Наташа.

– Я всё понимаю, но куда я вчера столько денег потратила, – тупо уставившись на стену, продолжала Вероника Анатольевна, – ничего не понимаю…

– Пить меньше надо, – бросила ей дочь и, открыв холодильник, посмотрела, что ей нужно купить. Теперь, решила она, я так и буду делать, а то на эту выпивку все деньги угробит. – Я пошла, – сказала Наташа и направилась в прихожую, – ты на работу идёшь?

– Да, – кивнула Вероника Анатольевна, – а ты в училище?

– Мама, сегодня же воскресенье, – раздраженно ответила Наташа и, открыв дверь, добавила, – не знаю, когда буду.

Наташа знала, что мама ни когда не вылечится, что всё останется по-прежнему и ей придётся последний год терпеть всё это. Несмотря на все трудности, девушка хорошо училась и у нее была всего одна четверка, к тому же она записалась на курсы немецкого, так как, в мае лучшие студенты должны были поехать в Ганновер по обмену опытом со студентами немецкого колледжа. Наташа понимала, что для этого, ей придётся где-то достать деньги, потому, что не все так просто в нашем жестоком мире, и она знала, что претендентов много и отличных оценок для этого мало. По выходным она посещала курсы немецкого, а вечерами шила на заказ, чем неплохо зарабатывала и откладывала эти деньги на поездку.

3

1980–1986 гг.

Когда была еще жива бабушка, она многому научила ее, в том числе кройке и шитью, Наташа вспомнила то время, и к горлу подкатил комок. Как всё тогда было здорово. Мама работала учительницей литературы и русского языка, папа – Алексей Иванович Зверев на машиностроительном заводе, дедушка Иван Карпович – ветеран войны, много лет отдал труду на Транссибирской магистрали машинистом. Бабушка – Евдокия Васильевна работала на хлебозаводе. Родители Вероники Анатольевна, жили в Туруханске, и Наташа к ним ездила на летние каникулы. Она улыбнулась, вспоминая добрую и ласковую бабушку Машу и дедушку Толю, которые были уже очень старенькие, и когда Наташе исполнилось семь, умер дедушка, а потом через год и бабуля. Наташа тяжело переживала эту утрату и в свои восемь лет страдала и плакала, вместе с мамой. Мама тогда была хорошей доброй женщиной, а потом, как гром среди ясного неба, арест отца.

Это было случайное убийство, все произошло на заводе в обеденный перерыв, когда Алексей Зверев повздорил со старшим механиком и, толкнув его, стал невольным его убийцей, тот упал с лестницы и разбился насмерть. Отца судили, и дали пять лет, как за не предумышленное убийство по неосторожности. Алексей Иванович очень переживал и уже в тюрьме пережил два инфаркта. Его здоровье стало совсем плохим, да и кому тюремная баланда идет на пользу.

В 1982 году умерла бабушка Евдокия, тогда и началась «сладкая жизнь». Дедушка Ваня начал пить, причём это длилось неделями, и настал конец их спокойной жизни. Вскоре их уютный дом превратился в обшарпанную халупу. Мама как могла, боролась с пьянством свёкра, который стал приводить в дом таких же жаждущих огненной воды дружков, но все в пустую. Однажды, когда дед увидел, что Вероника выливает содержимое бутылки в раковину, он жестоко избил ее, и с тех пор мама перестала с ним связываться.

Она всегда была красивой женщиной и пользовалась успехом у мужчин. Наташа тогда еще не понимала, где по ночам пропадает мама, а Вероника Анатольевна, решила устроить свою личную жизнь. Об отце она вообще старалась не вспоминать, пьянки свекра и проблемы дома заставили ее редко бывать там, её все больше и больше затягивала разгульная жизнь и незаметно для себя Вероника очень изменилась, а вскоре запила и сама.

В феврале восемьдесят шестого, освободился отец и, вернувшись, домой, где оставил красавицу жену и лапочку дочь, не узнал своего жилища. Все словно перевернулось с ног на голову, он не мог ничего понять, всего за несколько лет, жизнь его семьи рухнула.

Наташа надеялась, что с возвращением отца все изменится, но это был уже не тот человек, он был тяжко болен, допоздна засиживался на кухне, распивая одну за другой бутылку. Когда приходила мать, то она начинала упрекать его и скандалить. Отец молчал и старался не спорить, а потом напивался, чтобы забыть все то, что происходит изо дня в день. Наташу не трогали, просто не замечали, может поэтому, она и не захотела уезжать к тете Лене в Артёмовск. Она не понимала себя, иногда ей хотелось бежать из этого проклятого дома, но ей было жаль папу, который опускался, как и мать.

Семнадцатого июля 1986 года отца не стало. У него случился сердечный приступ и его отвезли в больницу, это было шестнадцатого, Наташа была в пионерском лагере и ей ничего не сообщили о смерти папы. А когда автобус привез ее и других ребят в Красноярск из лагеря, она веселая и загорелая бежала домой вприпрыжку. Зелёная листва высокого тополя полностью загородила окно на втором этаже. Наташа быстро залетела в подъезд, что-то напевая, и понеслась по ступенькам, чуть не столкнувшись с соседкой Анькой Коростылевой.

– Ты чё дура, Зверева, – грубо окликнула она девочку, – ну и что, что пил, так он же отец! Девять дней не прошло, а она скачет, как коза, весело ей!

– Я не поняла тебя? – голос Наташи дрогнул и ноги стали ватными и слабыми, – Аня, повтори, что ты сказала? – спросила она севшим голосом.

– Ты чё, с Луны свалилась? – Коростылёва не сразу поняла, что Наташа не в курсе семейного несчастья.

– Я… только что из… лагеря, – Наташа всхлипнула и ее худенькие плечи затряслись. Она не могла, не хотела сдерживаться и заплакала.

– Прости, – опешила Аня, – я ж не знала, что ты в лагере, а тебе, что не сообщили? Вижу, что нет, – она обняла девочку и погладила ее по голове, приговаривая, что все будет хорошо.

Наташа не могла слова вымолвить и, посмотрев на Коростылёву, только шевелила дрожащими губами. Аня сказала, чтобы она шла домой, а не ревела на весь подъезд и довела ее до ее квартиры.

– Всё, не реви, успокойся…

– Мои пьют? – жалобно спросила Наташа, на что Аня, отвела глаза в сторону и пробормотала:

– Пьют, они и поминок-то, как полагается, не делали, все пропили, приезжал товарищ из райкома, отец ведь был ветераном труда, денег на похороны дал, не знал, что семейка ваша… прости, – замолчала Аня, видя, как вспыхнули глаза Наташи, – что тут скрывать об этом весь двор говорит. Ты одна нормальная в семье…

– А что еще говорят? – со злой ноткой в голосе спросила Наташа, – нет, ты не стесняйся, просто мне интересно.

– Да ты не думай, о тебе плохо ни кто не говорит…

– Смотри у меня, – Наташа повертела перед носом Коростылевой кулаком, – я не посмотрю, что тебе шестнадцать.

– Дура ты Зверева, одно хорошо, что не алкашка…

– Что ты сказала?! – Наташа поразилась её бесцеремонности. – Ты что говоришь, думай?! – она хотела хорошенько треснуть соседку, которая минуту назад успокаивала и жалела её, но передумала, – иди ты знаешь куда… тоже мне…

Их перепалку прервал голос матери Наташи, которая, открыв дверь, с удивлением смотрела на дочь, словно и не ждала её.

– А ты что уже приехала? – спросила она.

– Нет, это мой призрак, – огрызнулась девчонка и, поднявшись по лестнице, вошла в квартиру. Пройдя в прихожую, направилась на кухню. Вытащила из рюкзака бутылку с лимонадом и пакет с пирожками и, взяв чашку, налила себе напитка.

– Деда, – обратилась она к Ивану Карповичу, который как ни странно был ещё во вменяемом состоянии, – почему не сказали, что папа умер, и что вы тут всю семью позорите, знаете, что соседи говорят, что и поминок не делали…

– Почему же не делали, – усмехнулась вошедшая на кухню мать, – просто не всем наливали, вот они и обиделись, – она грубо рассмеялась.

Наташа смотрела на нее и не узнавала в ней ту женщину, которая каждый день ходила в школу и учила детей, за это лето, она постарела лет на десять и стала похожа на тех тёток, которые торгуют на вокзале пирожками. Почему ей тогда пришло в голову именно такое сравнение, спрашивала она потом себя.

– Мама, тебе же в школу третьего августа, что происходит здесь? – Наташа не могла поверить, что после смерти отца мама не образумится, – ты же не такая, мама, ты же интелегентная женщина?

– Марш к себе в комнату! – прикрикнула Вероника Анатольевна, – как ты с матерью разговариваешь?

– А знаешь, кем вас называют? – не унималась Наташа, – семья алкашей, так мне и сказали!

– Вот люди, – покачал головой дедушка Иван Карпович, – у людей горе, сын умер… – он весь сжался и закрыл руками красное лицо, – Наташенька, зачем же так…

– Что вы, ей плачетесь, папа, – Вероника Анатольевна взяла сумку дочери и отнесла в её комнату и крикнула из глубины квартиры, – иди к себе, хватит языком чесать. Чё, взрослая стала?

Наташа стояла в растерянности и не знала, как её себе вести. За столом раскисал, как густой кисель дед Иван Карпович, в комнате кричала мама. Сердце девочки билось, как у загнанного зверя и она почувствовала, как во рту все пересохло. Сгребая в охапку лимонад и пирожки, она направилась в свою комнату и, закрыв за собой дверь, открыла окно. Сев на подоконник, она откусила от пирожка, он был с капустой. Такие же пекла бабушка Евдокия Васильевна, от нахлынувших воспоминания, Наташа закрыла глаза и заплакала.

– Наташка!!! – крикнула ей снизу Азиза, – ты чего там, плачешь что ли?

– Зизка! – Наташа быстро вытерла слёзы и помахала лучшей подруге, – я только что из лагеря!

– Так выходи!

– Сейчас, погоди, только переоденусь!

Быстро нацепив на себя трикотажную майку и джинсовые шортики, она выскочила из дому. Подружки долго обнимались, Наташе всегда было легко с Азизой, она имела талант делать людей счастливыми. Вот и сейчас, встретившись с подругой, Наташа почувствовала мимолетное облегчение за обиду на мать и дедушку, которые не сообщили ей о смерти отца.

– Ты знаешь, – серьезно начала Наташа, – мои совсем уже… пока я была в лагере, папа умер…

– Наташа! – Азиза прижала руку ко рту, – я и не знала, бедная моя.

– А они… они ничего не сказали мне, от соседки узнала, а еще мать называется…

– Я понимаю, – кивнула Азиза, – ну успокойся, не плачь… пошли ко мне, Нугманчик приехал, такой здоровенный стал, не узнаешь.

– Ну… я не знаю, – пожала плечами Наташа, но после недолгих уговоров подруги согласилась, – пошли. Поговорим, я знаю, мне станет легче, так всегда было.

– Ну вот, – обняла ее Азиза, – наконец-то ты теперь это признала, – она поцеловала подругу в щёку, – идем, а вечером Нугман отвезет тебя домой.

Они взялись за руки и направились в сторону дома, где жила семья Ахмедовых. Азиза была из богатой семьи, ее отец Ахмед Алиевич работал директором базы мясокомбината, а мать директором Дома Быта в самом центре города. Потом через год, Наташа будет именно там начинать работать, Мадина Магометовна была очень доброй и понимающей женщиной, она с радостью помогла Наташе, когда та пришла устраиваться на работу, учеником закройщика. Тогда она получала копейки, но многому научилась и была рада и тем крохам, что могла заработать в свои пятнадцать.

Когда они устроились на уютной лоджии дома Ахмедовых, Наташа ощущала себя такой счастливой.

– Вот были бы мы сестрами. – Мечтательно протянула Азиза, и словно читая мысли подруги, спросила: – Что с твоими-то стало, ничего не могу понять, прости, наверное, не нужно говорить об этом, – она взяла подругу за руку.

– Тебе можно, – вздохнула Наташа, – а так, знаешь обидно, когда родителей алкашами называют. А ведь самое обидное, что все кругом правы.

– Тебя же тетя Лена в Артёмовск звала.

– А как же ты, Сережка, у меня ведь там ни кого нет, там буду совсем одна, – Наташа с такой тоской посмотрела на Азизу, что той стало не по себе. – Зизка, как я там буду без всех вас?

– Ничего, все образуется, пойдешь в техникум, ты уже решила куда?

– Не знаю, – пожала плечами Наташа, – Сережа идет на будущий год в профтехучилище, и я пойду, только еще не выбрала на какой факультет.

– А сама, что думаешь? – настойчиво спросила Азиза.

– На художника оформителя, мне всегда нравилось рисовать.

– Но так это тебе нужно в училище культуры.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво покачала головой Наташа, – а там есть факультет, где учат моделировать и шить одежду, типа закройщика, но… как бы это сказать с фантазией, – девочки рассмеялись.

– Так тебе туда и надо, «с фантазией»!

– Брось ты, Зизка, – отмахнулась Наташа, – я, что тебе будущий модельер?

– А почему бы и нет, – серьёзно ответил Азиза. – Пойдем, чай пить, Нугман привез из Махачкалы столько всего вкусного: сладостей, орехов фруктов, так что мы сейчас устроим пир.

Дверь на кухню тихо отворилась, и в дверном проеме появилось заспанное лицо Нугмана, на котором вспыхнула приветливая улыбка обращенная явно не к Азизе.

– Нугман, мы тебя разбудили? – спросила Азиза своего старшего брата. Это был высокий широкоплечий парень с копной густых вьющихся волос и темными глазами.

– Ваш хохот кого хочешь, разбудит, – улыбнулся Нугман и ласково потрепал по волосам сестренку. – Да уже хватит спать, ты, я слышал, чай обещала, – лукаво улыбнулся он и, подмигнув Наташе, добавил, – так выросла, девушка прям взрослая, скоро можно за муж отдавать.

Наташа, смущаясь, отвела глаза и, повернувшись к Азизе, взяла из её рук чашки.

– Вы тоже изменились, уже мужчина… взрослый.

– А помнишь, курносая, как я вас на плечах таскал, и мы так дурачились во дворе, когда я еще учился в школе.

– Да, Нугман, – улыбнулась Наташа, – это было так давно, мы еще все тогда были детьми, а теперь, я не знаю, как вас называть, перед глазами стоит тот худой длинный мальчишка с оттопыренными ушами, а сейчас мужчина.

– Что ты заладила мужчина – мужчина, ну, – он шутливо толкнул её в бок, – ты меня еще дядей назови, – Наташа рассмеялась, – самой смешно. Так значит, ни каких выканий, словно, я древний саксаул, ты для меня как сестренка, поняла?

– Ага, – улыбнулась Наташа, и они пожали друг другу руки, как тогда в старые добрые времена, которые величают детством, и которое уходит безвозвратно, словно перевернутая страница в книге жизни.

Они еще немного поговорили, потом Нугман посмотрев на часы, сказал, что ему нужно уйти.

– Скажешь отцу, я к Журавлеву.

– Хорошо, купи нам газировки, когда будешь возвращаться? – попросила Азиза.

– И мороженого, – закончил он, – обязательно ящик мороженого и три килограмма газировки.

Девочки рассмеялись его шутке, а Азиза добавила, что только «Тархун» или «Буратино».

– Буратино я может, и выстругаю, а вот тархун здесь не растет, с этим будут проблемы.

Когда Нугман ушел, девочки принялись за виноград и персики, Наташа чувствовала себя такой счастливой, что немного отвлеклась от произошедшего дома.

– Можно я тебя кое о чем спрошу? – вдруг серьезно посмотрела на нее Азиза.

– Ну, спрашивай, – ответила Наташа, доедая сочный персик.

– А вот если бы мы тебя все удочерили, ты бы согласилась?

– Что ты, Зизка, тебе иной раз такое в голову придет, это же надо такое выдумать!

– Нет просто, когда я увидела тебя в окне такую несчастную…

– Стоп, – Наташа строго посмотрела в глаза подруги, – только не надо меня жалеть, иначе я обижусь.

– Я не хотела тебя обижать, просто ты моя лучшая подруга и я не хочу, чтобы тебе было плохо.

– А сейчас, знаешь ли, мне очень хорошо, а то, что дома, предки со своей пьянкой, они же меня не трогают, и я их не трогаю, окончу техникум, комнату дадут в общежитии, начну новую жизнь, просто нужно немного подождать.

Азиза обняла подругу и сказала, что если что, она все для нее сделает.

– И я, – кивнула Наташа, – все у меня будет хорошо, только нужно немного времени.

4

1987

Пролетел год. Вот теперь Наташе пятнадцать и она учится на модельера-закройщика, подрабатывая в ателье Мадины Магометовны матери Азизы. У нее еще не все получается, но закройщица тетя Валя хвалит её и говорит, что через год, доверит ей раскрой пиджаков и пальто.

Наташа была отличницей и лучше всех училась на факультете, преподаватели говорили ей, что нельзя останавливаться и после окончания техникума поступать в институт. Ей все давалось легко и все ребята хотели с ней дружить потому, что с ней было просто. Наташа старалась не думать о том, что вечером ей придется вновь возвращаться в свою квартиру, где только в своей комнате, она могла обрести покой.

После занятий, она спешила в ателье, а потом бежала домой, делала уроки и уходила до поздней ночи, чтобы не слышать пьяного разгула матери и ее дружков. Теперь у нее был ненормированный рабочий день. Директор школы предупреждал Веронику Анатольевну, что систематическое пьянство ни к чему хорошему не приведет, и после того, когда она послала его при коллегах учителях в место не столь отдаленное, терпение Евгения Саврасовича лопнуло. Он покраснел, потом побелел и, стараясь не потерять самообладание, сказал, что Вероника Анатольевна больше не будет работать преподавателем.

– Таким, как вы не место в школе, – добавил он и, стукнув кулаком по столу, велел ей выйти вон.

– Ты представляешь, – жаловалась Вероника Анатольевна дочери, – этот старый козел, мне еще будет кулаком по столу стучать. Ты куда? – непонимающе спросила она выходящую в коридор дочь.

– Не могу я больше, мама, – Наташа вырвала свою куртку из ее рук, – теперь на что жить мы будем, на мою стипендию?

– А тебе что еще платят и сколько? – спросила Вероника Анатольевна.

– Мама! – Наташа резко встряхнула ее за плечи, – ты не понимаешь?! Что ты себя убиваешь, и ты губишь меня! Я не могу сюда привести друзей, Сережку, Азизу, в техникуме я скрываю правду о тебе и мне больно говорить о тебе, слушать перешептывания соседей. Знаешь все это где у меня?! – Наташа постучала ребром ладони по подбородку. – Тебе надо лечиться, иначе… иначе в один прекрасный день я не вернусь домой.

Вероника Анатольевна опустила глаза и, прижав руки к лицу, заплакала, сев на стул. Наташа смотрела на нее и в ней боролись противоречивые чувства.

– Мама, я прошу тебя, сходи, «зашейся» что ли, но ведь так больше продолжаться не может.

Вероника Анатольевна ничего не отвечала, а только тихо плакала, словно соглашаясь с дочерью. Наташа обняла ее и почувствовала, как внутри у нее все съёжилось, и в желудке появилась какая-то пустота. Она гладила мать по седым волосам, за которыми она давно уже перестала следить.

– Мамочка, ты ведь была такая красивая, давай все начнем сначала, я помогу тебе, – пробормотала Наташа, – только ты не пей больше, – давай завтра же пойдем к врачу.

Мать, ничего не отвечая, прижала сморщенные руки к опухшему лицу и продолжала всхлипывать. Наташа сняла куртку и, повесив ее в гардероб, подняла маму под руку и повела ее в спальню.

– Пойдём, ляжешь, поспи немного, а я ужин приготовлю, мне сегодня как раз в ателье немного заплатили, так сказать аванс.

Она уложила мать и, накрыв ее шерстяным пледом, погасила свет. За окном стало совсем темно, а Наташа продолжала задумчиво смотреть в темноту ночи.

5

1993

Этот проклятый дождь, казалось он никогда не кончиться, подумала Натали. Посмотрев на часы, она была уверена, что скоро появиться Ян с той, как он выразился замарашкой. Они не заставили себя долго ждать. Вскоре к дому подъехала автомобиль Зингера и оттуда вышли двое, его русский телохранитель Петр и молоденькая, совсем худая, казалось изможденная девочка. Натали прикрыла глаза ладонью и подавила в себе стон, который хотел вырваться из груди. Одной больше, одной меньше, сказала она себе, я не должна всем им сочувствовать, ведь меня ни кто не жалел. Вскоре в двери повернулся замок и широкоплечий охранник, втолкнул девчонку.

– Привет, Петь, а что так грубо? – попыталась пошутить Натали.

– Эта малолетка, черт бы ее побрал, сначала говорит одно потом другое… истерик нам только не хватало. Объясни ей, что к чему, – он шмыгнул носом, – а мы поехали.

– Хорошо, – грустно улыбнулась Натали, положив свою руку ему на плечо. Закрыв за ним дверь, она посмотрела на девчушку, казалось ей не больше пятнадцати. Она была похожа на затравленного дикого зверька, очутившегося лицом к лицу с жестокостью мира, о которой будто узнала только вчера. Она молча смотрела на Натали, но в её глазах не было той ненависти и вызова, с которыми она смотрела на Петра.

Натали протянула ей пачку с дорогими немецкими сигаретами и добродушно кивнула в знак солидарности.

– Я тебя понимаю, детка, – сказала она, поднеся к сигарете девушки зажигалку, – не волнуйся, это хорошо, что ты попала ко мне, а не к кому-нибудь другому. Конечно, ничего нет хорошего в этом месте, но тебе лучше будет у меня, можешь поверить. А теперь давай знакомиться? – она протянула ей ухоженную руку с красивым маникюром.

Девушка, словно стесняясь своей маленькой руки с обкусанными ногтями, помедлила и, вытянув пальцы, позволила сжать их этой, как ей показалось на первый взгляд, приятной и решительной женщине.

– Настя, – просто назвалась она, – хочешь услышать историю моей жизни?

– Я не в праве тебя неволить, но если захочешь, я смогу помочь тебе все заново пережить.

– Ты так странно говоришь, обычно меня посылали куда подальше, – Настя выругалась, – прости, я не буду больше, ты такая красивая и… ты здесь…

Натали, усмехнувшись, поднялась с кровати и, подтянув пояс на красивом шелковом халате цвета спелой вишни, подошла к туалетному столику и взяла оттуда бокал с мартини. Отпив глоток, она взяла с фарфоровой тарелочки две маслины и, положив их в рот, спросила.

– Ты есть хочешь?

– Хочу, – призывно ответила Настя, – так со стороны посмотришь на всё это и не сразу поймешь, что это бордель.

– Ты права, – кивнула Натали, – сколько тебе лет, чудо ты моё непутевое?

– Семнадцать, а тебе? Или ты уже в том возрасте, когда об этом не спрашивают.

– Почему, – пожала плечами Натали, – я недалеко от тебя ушла – двадцать один.

– М-да, и у тебя юность загубленная? – усмехнулась Настя, – и у меня, – она опустила глаза, – я ни разу не пробовала, это мартини? В кино видела, что с оливками его пьют.

– Успокойся, ты еще маленькая, – серьёзно ответила ей Натали и, взяв телефон, набрала номер кафе «Kloster». – Сейчас я закажу ужин, а ты пока сходи, прими душ, возьми чистое полотенце в шкафу в ванной, найдёшь… Hallo, ist es «Kloster»? Ich wollte das Abendessen bestellen… Zwei Portionen der gebratenen Huhn mit der Ei, den Salat unter der Nummer 12 mit den Meeresprodukten [3]3
  Здравствуйте, это «монастырь»? Я хотел заказать ужин… две порции жареной курицы с яйцом и салат под номером 12 с морепродуктами (нем.)


[Закрыть]… ты ешь кальмары? – спросила Натали всё еще стоявшую в комнате Настю, на что она кивнула и спросила.

– А жареная картошка есть?

– Минутку, – улыбнулась ей Натали и продолжила, – Die gebratene Kartoffel, drei Portionen, den Apfelsaft, also, und… Die Schokolade [4]4
  Жареный картофель, три порции, яблочный сок, ну и… шоколад (нем.)


[Закрыть],– Натали, улыбаясь посмотрела на Настю которая с любопытством слушала её и покачала головой, – Allen, gut, warten wir, auf Wiedersehen [5]5
  Аллен, хорошо, мы ждем, до свидания (нем.)


[Закрыть]. Иди, купайся, приучайся все делать быстро и забудь грызть ногти, извини, но это ужасно.

Настя опустила глаза на свои руки и, кивнув, быстро шмыгнула в ванную комнату. Натали положила телефон на место и открыла записную книжку. Сегодня у нее должен быть Туер Румпель, а потом на всю ночь какой-то господин Шрам. Она поморщилась, перебирая в голове все эти имена, и почувствовал себя, наверное, так же, как та девчонка, которая сидела в ванной под потоками горячей воды, прижавшись спиной к стене.

Настины слезы смешивались с водой, и она чувствовала себя паршиво, если не сказать еще хуже. Она плакала, и ей так не хотелось выходить из этой красивой ванной комнаты в будуар проститутки, которая, так же как и она была всего лишь вещью в цепких руках Зингера и таких же, как он. Настя знала, что пройдёт время и Натали не будет такой красивой, в её глазах уже была пугающая пустота, лишь сердце еще оставалось наверняка прежним. Но пройдёт время и всего этого не будет и она (Настя) станет такой же. А потом? Они все рано умирают, если не найдут богатого клиента, который захочет жениться, но такое бывает только в кино. Настя выключила воду и, отодвинув занавеску, протянула руку к полотенцу, как услышала мужские голоса, доносившиеся из комнаты. Быстро вытерев тело, она набросила на себя халатик и на цыпочках подкралась к двери. Там был мужчина, она слышала, как хлопнула входная дверь, и один из двух остался. Они говорили по-немецки, и Настя ничего не могла понять, за исключением некоторых фраз.

Внезапно дверь открылась, и она чуть не выпала в коридор. Натали втолкнула её обратно и, шикнув на неё, пробормотала.

– Незапланированный клиент, сиди здесь, а когда услышишь, что кто-то идёт сюда, забирайся в бельевой шкаф, благо, места там для тебя хватит, – она включила воду.

– А зачем? – непонимающе спросила Настя.