Текст книги "Чжунгоцзе, плетение узлов (СИ)"

Автор книги: Татьяна Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Остальные поспешно разобрали кисти и бумагу и погрузились в размышления. Нежата время от времени тихонько спрашивал Юньфэна о чем-то, и тот терпеливо объяснял. Через половину благовонной палочки Пань Цзинь громогласно объявил:

– Половина времени прошла!

А когда палочка догорела, он сообщил:

– Время истекло! Кто читает первым?

– А, давайте, я, – махнул рукой Сун Шуньфэн. – Лучше уже не напишу, а вино хорошее. Так что слушайте:

«Прекрасно в городах среди людей —

Не стоит отправляться в глухомань», —

Одни невежды рассуждают так.

Их развлеченья обратятся в пыль,

Осевшую на травы у плетня.

Холмы ничтожны пред горой Наньшань,

Ночь накрывает тенью отсвет дня —

Они лишь к смерти горестной спешат.

И где же отыскать предвечный смысл,

Когда свое ты имя позабыл?

– Совсем не плохо! – откликнулся Юньфэн. – Но вино можешь выпить, если хочешь, – он улыбнулся, увидев слегка разочарованное выражение лица приятеля.

– Пусть теперь прочет Чжайдао, – предложил Ся Юньни. – Мне очень любопытно услышать, как пишет стихи человек, едва начавший учиться.

Нежата вздохнул и прочел:

– Когда, бредя, замрешь среди людей

Иль, странствуя, заходишь в глухомань,

Ты понимаешь: мир устроен так —

Он совершенен, но сотрется в пыль.

Засохнет хризантема у плетня,

Обвалы сокрушат гору Наньшань,

И звезды, пав, сотрут сиянье дня.

Жизнь катится к концу, гремя, спеша,

Роняя красоту, теряя смысл…

Но все же Бог о нас не позабыл.

– Я считаю, очень хорошо, – заявил Ся Юньни. – Я даже сам готов выпит штрафную чарку за то, что сомневался в способностях господина Не. Давайте уж, прочту свои стихи. Не судите строго!

Мне нравится ходить среди людей,

Я не люблю ни тишь, ни глухомань.

Мне кажется, все в этом мире так:

Домой придешь, стряхнешь с одежды пыль,

Поговоришь с соседом у плетня —

Недавно он гулял в горах Наньшань,

Вчера вернулся, не прошло и дня,

Толкует о пейзажах не спеша.

В общении людей есть теплый смысл,

Теряет много, кто о нем забыл.

– Отлично, – улыбнулся Юньфэн. – Это так похоже на тебя.

– Еще бы! – откликнулся Сун Шуньфэн. – Это же он сочинил, чему тут удивляться? А правда, твой сосед был в горах Наньшань?

– Был, только летом. Юньфэн, давай уже, читай свои стихи.

– Ну слушайте, – Юньфэн развернул свой листок:

– Жить можно в суете среди людей,

А можно удалиться в глухомань —

Казаться будет все тебе не так,

Как будто взор запорошила пыль.

Но лишь взгляни на мальву у плетня —

Мир, точно силуэт горы Наньшань

На горизонте в чистом свете дня

Себя рисует кистью не спеша.

Есть в этих линиях предвечный смысл,

Который ты в тревогах позабыл.

– Мне очень нравится, – проговорила Сюэлянь. – «Как будто взор запорошила пыль» – это так про многих можно сказать. Очень печально. И как мир сам себя рисует…

– А ты, Сюэлянь, будешь читать? – мягко спросил Юньфэн, смущенный ее похвалой.

– О, я прочту, но только не смейтесь надо мной, хорошо?

– Никто не посмеет шутит над тобой, племянница, – заявил Пань Цзинь. – А не то заставлю его играть со мной в пальцы на штрафные чарки, – он с усмешкой обвел взглядом недоуменные лица собеседников. – Что, страшно, юноши? Так-то.

– Читай, Сюэлянь, читай, – заторопили ее Ся Юньни и Сун Шуньфэн.

– Ох, хорошо…

Ни в суетной толпе среди людей,

Ни там, где тишина и глухомань,

Мне никогда не быть счастливой так,

Как там, где след запечатлела пыль

Того, кто срезал розу у плетня,

Мне подарив, ушел к горам Наньшань.

За ним несется отголосок дня,

И мысли торопливые спешат.

Лишь рядом с ним я вижу жизни смысл,

Я верю: обо мне он не забыл.

– Но это прелестно! – воскликнул Ся Юньни. – Только Сюэянь сумела сделать из этой философской вещи нежные любовные стихи. Мы все должны выпить по штрафной чарке, я считаю, – и, глянув на испуганного Нежату, прыснул: – Ладно, господин Не может не пить.

***

На Праздник фонарей Ао Юньфэн, Нежата, Сун Шуньфэн и Ся Юньни бродили по нарядным улицам, любуясь яркими фонарями и лавочками с пестрыми товарами. Но, толкаясь в толпе, они растерялись, Нежата отстал и оказался один. Он постоял немного перед прилавком с причудливыми фонарями и решил пойти домой, чтобы не заблудиться еще сильнее. Не успел он и шагу ступить, как его окликнул господин средних лет, одетый роскошно, окруженный целым отрядом слуг… Конечно, это был молодой господин Пань. И раз уж он решил заполучить этого «бессмертного», своего не упустит. Недаром он так долго присматривался, и вот, наконец, подвернулся подходящий случай.

Словом, Нежату похитили. А сюцай Ао с ума сходил, потеряв свое сокровище. Праздник был безнадежно испорчен. Ао Юньфэн, его слуга Саньюэ, служанка Сюлэянь Пинъэр, оба приятеля Юньфэна – все бегали по городу в поисках пропавшего «небожителя». Безрезультатно.

Какой тут праздничный ужин?

Сюэлянь осторожно вошла к мужу, согрела воды, приготовила чай, подала ему чашку. Он выпил одним глотком и снова уставился в пустоту.

– Утром я поеду к отцу, попрошу воспользоваться его знакомствами… Не переживай, он найдется, – она погладила мужа по плечу. Он вздохнул, закрыв лицо ладонями. – Пожалуйста, не убивайся так.

Сюэлянь прижалась к его руке. Она лишь на мгновение представила, что было бы с ней, если бы так исчез Юньфэн, и уткнулась носом в его рукав. Он рассеянно погладил ее по голове. И в эту тревожную ночь они согревали и поддерживали друг друга, как и подобает мужу и жене.

Утром Ао Юньфэн и Саньюэ ни свет, ни заря снова отправились на поиски. Саньюэ повезло, и около ямэня он встретил Нежату, которого вели двое стражников.

– Не-сяншэн, что случилось? Что ты натворил? Почему тебя ведут в ямэнь? – в ужасе воскликнул Саньюэ.

Не успел Нежата открыть рот, как один из стражников ответил:

– Это все из-за колдовства. Он навел порчу на молодого господина Паня.

– Как?!

– На самом деле я ничего не делал, – поспешил заверить слугу Нежата. – Просто господин Пань выпил вина и… слишком разгорячился… а потом… гм… он разгорячился еще сильнее, и ему стало нехорошо. Я позвал на помощь, а больше ничего не делал, наоборот, очень его просил перестать.

– Но как ты оказался с господином Панем?

– Он утащил меня силой, – вздохнул Нежата. – Пожалуйста, Саньюэ, передай господину Ао, что у меня все хорошо. Пусть он не волнуется. Беги скорее, мне кажется, он переживает. Он такой трепетный господин…

– Боюсь, вряд ли его утешит известие о том, что тебя отвели в ямэнь, – пробормотал Саньюэ вслед удаляющемуся Нежате.

Саньюэ столкнулся со своим господином у ворот дома. Когда он все рассказал, Юньфэн чуть в обморок не упал.

– Юньфэн-лан, я сейчас же поеду к отцу и порошу его поговорить с семьей Пань. Если не выйдет договориться с ними, можно обратиться к следователям и судьям. Мы что-нибудь придумаем. Уж во всяком случае глупое обвинение в колдовстве будет снято с братца Не, – утешала его Сюэлянь.

Ао Юньфэну оставалось только ждать и сокрушаться, цедя мутное вино сомнений и сожалений.

В конце концов, действительно, господин Сяхоу лично навестил своего тестя и переговорил с ним.

– Ну помилуйте, драгоценный, уважаемый юэфу[5]! Какое колдовство в наше просвещенное время?! А кстати, я прислал вам четки из редчайшего красного нефрита и рулон узорчатого шелка цзинь[6] для вашей супруги. Это небольшой подарок на Новый год, в дополнение к уже полученным вами в начале месяца…

Словом, господин Сяхоу был так любезен, что приложил все усилия для улаживания дела с семьей Пань. Однако Пань Цзинь, действительно, чувствовал себя плохо, и лекарь не обещал быстрого улучшения, потому, хотя обвинение в колдовстве и было снято, иноземца продолжали считать виновным в причинении вреда. Это было смешно: всем было очевидно, что миниатюрный господин Не никоим образом не смог бы навредить господину Паню, большому, как гора. И все же семья Пань была очень влиятельной, и никто не смел прямо пойти против них.

Господин Сяхоу тоже не был таким уж правдолюбом, чтобы переживать из-за какого-то иноземца. Однако по просьбе дочери он написал несколько писем судьям и следователям, требуя посодействовать благополучному разрешению этого дела. Тут уже бегали Ао Юньфэн и его приятели, которые волновались, как бы от переживаний их друг не тронулся умом. Несколько лянов серебра и письма господина Сяхоу помогли, хотя и не полностью. Все-таки семья Пань была известна в городе и тоже немного подсуетилась. Просто так отпустить этого чужеземца было нельзя. Но и причинять ему большой вред тоже было неудобно. Никому не хотелось ссориться с двумя уважаемыми семьями, и потому чиновники решили пойти на компромисс…

А пока они думали, у сюцая Ао была возможность навещать своего друга в тюрьме. Он приходил, приносил еду. Стража за небольшую плату спокойно пропускала его к заключенным. Потом солдаты играли на эти деньги в пайго, а Юньфэн мог поговорить с Нежатой.

С Нежатой вместе содержался человек, некий Чжао, случайно убивший трактирного слугу, в гневе толкнув его слишком сильно. Падая, тот неудачно ударился головой о край стола. Человек этот был в отчаянии.

– Что с ним будет? – спрашивал Нежата Юньфэна.

– Ничего страшного, – успокаивал его Юньфэн. – Двадцать или сорок ударов палками, заклеймят и отправят на поселение лет на пять-семь.

– И никак нельзя помочь?

– Заплатить судьям. Если денег нет, придется принять наказание. Не нужно гневаться слишком и распускать руки.

– А ты мог бы заплатить?

– Не уверен. У нас, честно говоря, очень много денег ушло на следователей и судей для кое-кого другого.

– Но ведь я ничего не сделал, разве меня можно осудить?

– Ты ничего не сделал, но это знаешь только ты. Я знаю, потому что знаю тебя. Больше никто этого не знает, кроме господина Паня, который, как я понимаю, сейчас мало что может сказать. Будут расспрашивать слуг, домочадцев. Как думаешь, что они скажут?

– Что они могут сказать, если не знают?

– Придумают что-нибудь, как ты считаешь?

– Да… в их представлении, я виноват в том, что случилось.

– Следователи осмотрели посуду и еду, не нашли яда, не нашли никакого оружия, которым ты мог бы воспользоваться. Относительно колдовства, – Юньфэн горько усмехнулся, – господину Сяхоу удалось договориться, что такого не бывает нынче. Однако все не так просто, Чжай-эр. Поскорей бы уже это утомительное ожидание закончилось…

– Но неужели господину Чжао никак нельзя помочь?

– А его близкие что делают?

– Он из другого города, они ничего не знают.

– Самое большее, что я могу сделать, это заплатить стражникам, которые будут сопровождать его на поселение, и дать ему немного денег в дорогу.

– Это ведь тоже очень хорошо! – обрадовался Нежата. – Я его немного смогу утешить.

– А меня ты как утешишь?

– А как тебя утешать? Со мной ничего страшного не случится, я ведь никого не убил. Значит, меня не могут отправить на поселение. А что еще?

– Просто то, что ты здесь. И вовсе ты тут не должен быть.

– А я даже рад! И апостол Павел был в тюрьме… Я как будто приобщился к его трудам. Хотя опять мне все дается слишком легко, без страданий. Страдаешь почему-то вместо меня ты. Ужасная несправедливость: я сижу в тюрьме, а награду за это получишь ты.

И они рассмеялись.

В конце концов, его просто побили и отпустили. Вроде как все заинтересованные люди должны остаться довольны. По крайней мере, ведь придраться не к чему? Преступник наказан – наказан. Но не так уж и ужасно.

Неизвестно только, кто пострадал больше: Нежата или Ао Юньфэн…

Но следами от ударов палок дело не ограничилось. Возможно, Нежата подхватил в тюрьме какую-то болезнь, да и двадцать ударов палками, конечно, тоже сказались. Нежата заболел и несколько дней, как говорится, был между жизнью и смертью. Во всяком случае, так казалось Юньфэну, и самый лучший лекарь, присланный по просьбе Сюэлянь господином Сяхоу, к сожалению, не мог развеять его опасения, поскольку и сам не был уверен в том, что этот щуплый господин Не выживет после таких испытаний. Так что Юньфэн имел возможность почувствовать себя на дне печали и отчаяния. И тогда он впервые обратился к Богу – Тому, о Котором рассказывал Нежата. Сначала он очень просил, чтобы с его другом все было хорошо, чтобы он поправился. Потому что… потому что Юньфэн не мог его сейчас потерять. Но потом он вспомнил, как Нежата говорил о Боге, который не дает испытаний не по силам, о страданиях, за которые будет награда… Юньфэн не хотел никакой награды потом, он просто хотел, чтобы сейчас у его Чжайдао спал жар, чтобы Чжай-эр очнулся и снова поговорил с ним. Хотел снова и снова испытывать все эти странные чувства, смесь восхищения и непозволительной нежности, причинявшей боль. Он был готов терпеть ее, лишь бы Чжай-эр оставался рядом. Но если это было оскорбительно для Чжайдао, если ему было лучше покинуть Юньфэна, чтобы не смущать его, не становиться причиной его сомнительных чувств… Юньфэн, пожалуй, был готов его отпустить. Если так нужно, если это правильно, если так будет лучше… Он готов отпустить.

И будто гора страха и смятения свалилась с души Юньфэна. Он открыл окно и вдохнул свежий ночной воздух. Он может отпустить. Нет, не хочет, но может. Если так будет павильнее.

В ту ночь Нежате стало лучше.

Теперь он просто много спал, и Юньфэн часто проводил время на кухне, готовя для него что-нибудь вкусное постное, какие-нибудь особенные овощные блюда или сладости. Это занятие его успокаивало и приводило мысли в порядок. Накормив своего бесценного друга и посидев с ним немного, пока тот снова не уснет, он однажды вспомнил, что давно не заходил к Сюэлянь и, кажется, даже не поблагодарил ее за помощь и поддержку в эти трудные дни.

Сюэлянь играла на лютне необыкновенно нежную и печальную мелодию, Юньфэн заслушался, столько в этой музыке было чувства, так отзывалась в его сердце эта льдистая песня зимы…

С тех пор он чаще заходил к ней, и их отношения стали теплее.

[1] Отсылка к «Беседам и суждениям» Конфуция, гл. 2:4, 30 лет.

[2] Дядя, брат матери.

[3] «Рифма была довольно-таки условной в том смысле, что она отражала не реальное произношение того времени, а некий условно произносительный стандарт VII века» (Ю. Дрейзис, Традиционная китайская поэзия).

[4] Я взяла перевод окончаний строк этого стихотворения, подобрав более-менее по созвучию. Но писать по-русски классические китайские стихи та еще задачка. А на вэньяне я совсем не смогла бы написать. Вот мое переложение с подстрочника этого текста:

Построил дом я свой среди людей —

Никто не ездит в эту глухомань.

Спроси меня, как получилось так?

Душа вдали – земля распалась в пыль.

Сломаешь хризантему у плетня,

На горизонте контуры Наньшань,

Туман прекрасен на закате дня,

Поодиночке птицы к нам спешат,

И в этом виден предначальный смысл —

Хотел сказать, да слово позабыл.

[5]岳父 yuèfù – тесть.

[6] Плотный яркий шелк, произведенный в Сычуани.

Глава 10. С эпохи Тан пион у нас в чести

Сун Шуньфэн и Ся Юньни нередко теперь заглядывали проведать «небожителя» Чжайдао. Чтобы Сюэлянь не скучала, Юньфэн и ее приглашал посидеть с ними: «С Шуньфэном и Юньни мы почти как братья: вместе росли и учились у одного учителя, так что ты можешь к ним выходить, в этом нет ничего зазорного».

Как-то раз они принесли хорошего вина, но просто так ведь пить не интересно.

– Давайте поиграем в застольный приказ? – предложила Сюэлянь.

– Хорошо, какие у госпожи предложения?

– Давайте, кто-то будет открывать по одной костяшке пайго: справа, слева и посередине и называть костяшку, а ему надо будет отвечать в рифму, также называя костяшку[1].

– Хорошо, замечательно!

– Чжай-эр, ты будешь играть? – спросил Юньфэн.

– Нет-нет, я больше никогда не буду играть в застольный приказ, – смущенно улыбнулся Нежата. – Мне никогда не угнаться за вами. Я просто посмотрю и послушаю, как играете вы.

– Кто же будет открывать костяшки?

– Конечно, моя жена: это же она придумала игру.

Пинъэр принесла шкатулку с пайго, и Сюэлянь разложила костяшки. Бросили жребий, и первому выпало отвечать Ся Юньни. Сюэлянь открыла костяшку справа и произнесла:

– Направо вижу три-один[2]: луна над горным склоном.

– В разлуке только серый гусь поможет двум влюбленным, – отозвался юноша.

– Налево – платье – три и три: наряд для девы юной.

– По шелку ласточки[3] летят, натягивая струны.

– Посередине три и пять, сливовая восьмерка[4].

– Раскрылись нежные цветы под белоснежной горкой.

– Ну нет, нет, брат Юньни, – покачал головой Сун Шуньфэн. – Какая еще горка? Как-то это непоэтично. Пей штрафную чарку.

– Отлично! – согласился Ся Юньни. – Для этого мы вино и принесли, не так ли? – и выпил одним глотком.

Вторым по очереди был Ао Юньфэн. Сюэлянь открыла правую костяшку и объявила:

– Направо вижу два-один[5] – звезда Бэйсин сияет.

– Петух в курятнике кричит, хохлаток созывает, – не моргнув глазом откликнулся Юньфэн. Все покатились со смеху, а Сюэлянь погрозила ему пальцем:

– Это слишком грубо, Юньфэн-лан. Пей штрафную чарку, – когда он допил, она продолжила: – Налево пять и шесть блестят… – топор всего острее[6].

– Под горкой сливы[7] расцвели, но нам дрова нужнее, – ответил Ао Юньфэн.

– Ты смеешься? Пей штрафную чарку и больше не безобразничай, – строго наказала Сюэлянь и продолжила: – Посередине два и шесть, что скажешь ты на это?

– Твои глаза что две звезды на небе[8], полном света.

– Юньфэн-лан! Ты пьян, – покачала головой Сюэлянь.

– Так разве не ты меня напоила? Что же теперь ругаешь? – улыбнулся он. – Или опять заставишь меня пить?

– Нет уж, тебе хватит. Братец Шуньфэн, твоя очередь, – и Сюэлянь открыла следующую костяшку. – Направо вижу пять-один: стоит под солнцем слива.

– Так дева у окна одна[9] тоскует молчаливо.

– Налево, глянь, четыре-три, на что она похожа?

– С горы спустился человек[10] – загадочный прохожий.

– Э-э! Что еще за прохожий? – возмутился Ся Юньни. – Тут лучше подошло бы слово «путник». «Прохожий» не годится! Пей штрафную чарку!

– Ты мне мстишь, братец Юньни? А впрочем, вино-то хорошее. Пока Юньфэн все не выпил, надо и мне попробовать.

– Продолжаем? – спросила Сюэлянь, когда он осушил чарку. – Посередине два и два, вот это незадача!

– Присядь к жаровне на скамью[11], и выпей чай горячий.

Так они играли весь вечер и разошлись очень веселые и довольные.

Конечно, бывали у Ао Юньфэна не только такие шумные вечера. Часто друзья обсуждали серьезные вещи: учение Конфуция, обязанности человека, отношения человека и Неба (Бога)… Нежата, узнав о столичном экзамене и возможностях, которые он дает, убеждал Юньфэна все же сдать его.

– Но ты же выбрал путь отрешения от мира, почему хочешь, чтобы я попал в этот водоворот? – не соглашался Ао Юньфэн.

– Разве можно нас сравнивать? Я ничего не умею, только книги переписывать, а ты…

– Что я? Я умею готовить ореховое печенье, – улыбнулся Ао Юньфэн.

– Не смейся надо мной, – вздохнул Нежата. – Оно, правда, очень вкусное. Я вот могу только накидать что-то в горшок и поставить в печку. Так мы и делали всегда с моими старцами. Дело-то не в этом! – он посмотрел на Юньфэна ясными синими глазами. – Ты ведь понимаешь, к чему я.

– Понимаю, – согласился тот. – Но разве не лучше жить вот так? Готовить ореховое печенье, пить чай, играть в застольный приказ… Зачем что-то еще?

– А как же помогать людям? Как же справедливость там, где ты можешь что-то сделать? Как же «зажечь свечу»?

– А как же Цзе Юй? «Конец! Конец всё ждет! Кто ныне правит – к пропасти ведет!» И Ду Фу говорил: «Учение Конфуция ко мне какое отношение имеет? Что Кун Цю, что разбойник Чжи – все прах». Разве не тому же учит и твой Бог?

– Он учит делать все, что в твоих силах, для людей и для Него. «Воздадите кесарево кесарю и Божие Богу»[12]. Но разве я могу тебя наставлять? Сам-то ведь ничего не делаю. От меня везде только сумятица, где бы я ни появился. Всех огорчаю и расстраиваю. А всего лишь хотел, исполняя наказ моего наставника, поклониться преподобным старцам, и даже толком не знаю, как и зачем оказался здесь…

– Что ты такое говоришь? Какая сумятица? Кого ты огорчаешь? – воскликнул Ао Юньфэн.

– Аришу. Я не мог с ней остаться, и она обиделась. Я не оправдал ожиданий моего духовника в монастыре, ожиданий отца настоятеля… Просто сбежал, оправдываясь тем, что выполняю послушание. А еще я огорчаю тебя.

– Меня? Это неправда. Ты – моя радость.

– Почему тогда ты смотришь на меня так, будто я причиняю тебе боль?

– Чжай-эр, это вовсе не так. Если кто и причиняет мне боль, так это я сам.

– Мне жаль. Я бы хотел помочь тебе. Но на самом деле, мне кажется, ты не такой бесполезный, как я, – на этих словах Ао Юньфэн не выдержал, замотал головой и схватил Нежату за руку, Нежата смущенно улыбнулся и продолжил: – Ты ведь можешь занять высокое положение и помочь кому-то. Сделать чью-то жизнь немного лучше. Ты должен сдать этот экзамен.

– Хорошо. Ты поедешь со мной в столицу?

– Да.

***

После того разговора Ао Юньфэн и в самом деле начал всерьез готовиться к столичному экзамену. Матушка радовалась, и Сюэлянь вздохнула спокойно (наконец-то отец будет доволен ее мужем). Хотя ее немного тревожила и огорчала мысль о разлуке, особенно теперь, когда должен был родиться их первенец.

Так прошло лето, и подходила к концу осень. В середине сезона лидун, все-таки дождавшись рождения девочки, Юньфэн и Нежата отправились в Линьань.

Они остановились в том же монастыре Линъиньсы, и каково же было удивление Ао Юньфэна, когда он встретил Хань Циюня – приятеля, с которым они вместе сдавали императорский экзамен шесть лет назад.

– Ты все-таки приехал!? – воскликнул Хань. – Я уж думал, ты совсем решил поставить крест на государственной службе.

– Меня переубедили, – улыбнулся Ао Юньфэн. – А тебе в прошлый раз снова не повезло?

– Да уж, опять нашлись пройдошливые люди, которые обошли меня при помощи подарков, – рассмеялся Хань Циюнь. – Да и, в общем-то, я понял, что никто не порекомендует меня даже в случае хорошего результата. Кто я такой? Никто из провинции.

– Что же ты тут делаешь?

– Я поступил на службу в Чэнду помощником следователя. Привез тут одно дело на разбор в Синбу. Пока они разбираются, брожу по окрестностям, юность вспоминаю. Тебя вот встретил, разве это не радость?

– Это чудесно, – согласился Юньфэн.

– А ты все-таки надеешься пройти на экзаменах, Юньфэн-гэ?

– Я привез с собой талисман, – усмехнулся Ао Юньфэн.

– М?

– На самом деле, я приехал с другом. Если он так уверен в том, что я могу послужить людям, думаю, у меня все получится. Если он не прав, тоже ничего страшного. Тогда окажусь прав я.

Получив заключение Синбу по своему делу, Хань Циюнь уехал, тепло попрощавшись со старым приятелем. Юньфэн же остался сдавать свои экзамены.

И на этот раз он действительно сдал их очень хорошо. Он вошел в тройку цзиньши цзиди, тройку лучших, с третьим результатом и стал таньхуа – «избранным талантом». В тот год среди проверяющих был один из принцев, и ему очень понравились работы Юньфэна. Так что по его рекомендации Юньфэну был пожалован наградной почетный ранг вэньминьлана – «мóлодца от литераторов», что давало ему возможность принять участие в императорском экзамене сюань на право получения должности в министерстве[13]. Наградную грамоту и сюаньцзе[14] принесли в монастырь к вечеру. Экзамен был назначен через день, так что у Юньфэна оставались еще сутки. С утра они начали собираться в столицу, но как ни старались Юньфэн с Нежатой собраться поскорее, как ни помогал им Саньюэ, а добрались до Линьаня они лишь к вечеру. Взволнованный Юньфэн не мог усидеть на постоялом дворе и потащил Нежату гулять по столице.

– Мы непременно должны попробовать рисовые цзаоэргао с засахаренными фруктами на улице Сяочжэньфан, песочные клецки на улице Шоуаньфан, – приговаривал он. – А еще цветочные сладости с десятью вкусами у моста Чжунъаньцяо, медовые лепешки с улицы Тайпинфан…

– Юньфэн-сюн, что с тобой? Ты ведь никогда не любил сладости? – удивлялся Нежата, а Саньюэ тихонечко стонал, что им придется обойти весь город и они непременно умрут от переедания, а ноги у них отвалятся.

– Мне просто нравится бродить по этому городу. А сладкое любишь ты, – отозвался Юньфэн.

– Но не до такой же степени… – вздохнул Нежата.

После несчастного Праздника фонарей, если они выходили в город, Юньфэн не выпускал руку Нежаты. Он и сам понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Так что Юньфэн лавировал между прохожими, а Нежата с трудом поспевал за ним, стараясь не сталкиваться с людьми. Саньюэ приотстал и делал вид, будто не имеет отношения к этой парочке.

– Почему ты так волнуешься? – спросил Нежата, врезаясь в спину Юйфэна в попытке уйти от человека, идущего навстречу. – Ведь ты получил уже допуск к последнему испытанию. Разве ты сомневаешься, что пройдешь его?

– Кто знает, – пожал плечами Юньфэн. – О, смотри! Тебе это понравится. Здесь продается самая вкусная в Поднебесной миндальная паста.

– Неужели даже вкуснее той, что готовишь ты?

– Именно.

– Не могу представить.

– Не надо представлять, сейчас ты сможешь в этом убедиться, – Юньфэн протянул Нежате бумажный коробок со сладостью. – Нравится? – Нежата кивнул. – Хочешь еще?

– Мне и это не съесть. Саньюэ, иди сюда, что ты там прячешься?

– Он стесняется своего господина, – насмешливо бросил Юньфэн. – Так ведь?

– Нет-нет-нет, – замотал головой Саньюэ. – Просто вы очень быстро бежали с господином Не, и я из-за толпы немного отстал. А миндальную пасту я доем, – он взял коробок у Нежаты из рук.

– Ладно, Саньюэ, ты можешь вернуться на постоялый двор, а можешь прогуляться один, – отпустил слугу Юньфэн. – Все равно от тебя никакого толку.

– Я думаю, от него был бы толк, – робко заметил Нежата.

– Подъедать за тобой сладости? – усмехнулся Юньфэн. – Не бойся, я не буду тебя закармливать. Если не хочешь, ничего не будем больше покупать. Просто пройдемся по главной улице, зайдем в какую-нибудь чайную… Только возьмем еще мускатных конфет.

…Они остановились перед ярким фасадом «Синфэнлоу», где у входа уже начали зажигать фонари.

– Говорят, в Кайфэне была знаменитая таверна с таким же названием, – сказал Юньфэн. – Когда-то один поэт ехидно заметил: «Благоухание теплого ветра опьяняет странника, так что он спутал Ханчжоу и Бяньчжоу». Ханчжоу – еще одно название Линьаня, а Бяньчжоу – это Кайфэн. Линьань подражает прежней столице, но прошлого не вернуть.

– Линьань очень красивый город, большой, роскошный… Мой родной город, хоть и центр княжества, не то что рядом не стоит… Это просто маленькая бедная крепость.

– Эй, молодой господин! – раздался женский голос откуда-то сверху, Юньфэн поднял голову. На балкончике стояла нарядная девушка и улыбалась. – Да-да, вы, красивый молодой господин! Не хотите ли зайти к нам в «Башню чистого ветра» и выпить немного хорошего вина?

– Давай, не пойдем, – прошептал Нежата и потянул Юньфэна за руку.

– Знаю, тебя теперь пугает даже слово «вино», – чуть улыбнулся Юньфэн. – Но тебя ведь никто не заставит пить.

– Тебе тоже лучше не пить, ведь завтра утром надо явиться в Либу[15].

– Эй, молодой господин! – снова окликнула Юньфэна девушка. – Что такое? Ваша женушка не пускает вас выпить?

– Нет, госпожа, – холодно отозвался Юньфэн. – У вас слишком дорого для бедного студента.

Они отошли в сторону.

– Глупая девчонка, – сердито бросил Юньфэн.

– Юньфэн-сюн, – успокаивающе похлопал его по руке Нежата. – Не злись! Она ведь не видела моего лица…

Юньфэн откинул вуаль вэймао и, глянув на Нежату с мягкой улыбкой, проговорил:

– Она знала, что ты не женщина. Лишь глянув на твои ноги, сразу можно понять. Дурная шутка.

– По-моему, ей просто хотелось поболтать с тобой…

– Тшш, – шепнул Юньфэн. – Не спорь. Пойдем лучше чаю выпьем. Тут неподалеку есть отличная чайная. В ней нет этих бестолковых девиц-сяфань, и бывает хорошая музыка.

***

На следующее утро Юньфэн отправился в Министерство чинов и благополучно прошел испытание, понравившись даже больше, чем мог ожидать. Он не знал, но за право пригласить его на службу поспорили четыре ведомства, потому назначение задерживалось и ему велели ждать. Тогда они с Нежатой просто вернулись в монастырь, желая побродить по прекрасным окрестностям Храма прибежища душ, любуясь бамбуковыми рощами, причудливо сплетенными лианами и корнями удивительных деревьев, ручьями и ледяными реками, образующими заводи, где застывшая вода блестит на солнце, будто зеленоватый веруллион[16]. И повсюду из зарослей, из расщелин в камнях выглядывают вырезанные в скале фигурки будд.

– Какие занятные у вас святые, – заметил Нежата.

– В животе у этого смеющегося будды Милэ помещается все, что нельзя переварить в Поднебесной. А его смех – смех всех жителей Междуморья, – отозвался Юньфэн. – Правда, забавно?

– Ну да, – согласился Нежата.

– Ты думаешь, это глупо.

– Нет, – Нежата вздохнул. – Мне жаль, что у вас ничего не знают о настоящем Боге.

– Я знаю. Ты ведь рассказывал мне.

– И что ты думаешь?

– Думаю, Он самый лучший.

Они бродили еще долго и оказались на заросших ежевикой склонах горы Бицзяшань. Взобравшись повыше и найдя удобное место для привала, они развели огонь и вскипятили воду для чая. Солнце уже клонилось к закату.

– Боюсь, нам придется здесь переночевать: солнце скоро зайдет, и станет темно, – сказал Юньфэн, взбивая венчиком чай.

– Это не страшно. Тут недалеко есть пещера: мы можем остаться там.

– Только посмотрим еще на горы.

– Да, здесь очень красиво. У нас такого нет. У нас только леса, холмы, равнины и реки. Степи тянутся далеко-далеко. Но там, где я родился, кругом лес. А вода в реке, на которой стоит мой родной город, цвета меди.

– Ты скучаешь?

– Больше всего я скучаю по церковной службе и Святым Тайнам. Конечно, Господь везде, но…

– Ты бы хотел вернуться?

– Мне было бы жаль расставаться с тобой, но, наверное, мое место все-таки там. Когда-нибудь за мной приплывет корабль, который доставил меня сюда, – улыбнулся Нежата. Он и сам понимал, как наивно это звучит.

Выпив чай, сидели молча и смотрели на тяжелое сонное светило, ложащееся между вершинами гор.

Был уже третий месяц, и днем солнце хорошо припекало, а вечером в горах быстро становилось прохладно. Налюбовавшись на звезды, молодые люди стали потихоньку замерзать. Они осознали, что совершили ошибку, оставив в монастыре Саньюэ, который помог бы им развести костер. Пришлось довольствоваться маленькой переносной жаровней для приготовления чая. Они снова согрели воды и выпили еще по чашечке. Хоть и было довольно прохладно, забираться в тесную пещерку им не хотелось. Они прижались друг к другу и решили не спать всю ночь, но вскоре оба принялись клевать носом. Их разбудил оклик:

– Ой, деточки мои! Что же это вы тут делаете?

Изумленным взорам друзей предстал невысокий старичок в крестьянской одежде с вязанкой хвороста за плечами. Они так растерялись, что даже не поприветствовали его.