Текст книги "Чжунгоцзе, плетение узлов (СИ)"

Автор книги: Татьяна Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Нежата порылся в своем мешке, отыскал кусок засохшего пирога с кашей и с жадностью принялся его грызть. Ничего: дождь закончится, и он уйдет. Доев, он подставил канопку под стекающие с крыши струйки и запил свой ужин дождевой водой. Разулся, подумав немного, снял подрясник и зарылся в сено. Но, едва смежив веки, он увидел Нежку, теплую, ласковую и смешливую. Он заворочался, ощутив новый прилив сладкого беспокойства, поднимающегося снизу-вверх и колючими искрами бьющего в грудь. «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, – начал Нежата быстрым речитативом, – и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое». Знакомые слова появлялись сами собой, и он по привычке легко хватался за них. С речитатива Нежата перешел на шепот, потом замолчал и закончил уже не вслух, еле продираясь сквозь навалившуюся дрему: «Тогда благоволиши жертву правды, возношения и всесожигаемая; тогда возложат на олтарь Твой тельцы»[1].

Он проснулся от того, что Нежка трясла его за плечо. Нежата открыл глаза, но никак не мог понять, что происходит и чего она от него хочет, а она, смеясь, повторяла:

– Проснись, проснись! Я тебе поесть принесла.

Очнувшись наконец, он улыбнулся ей в ответ и стал выбираться из сена. Нежка, опустив глаза, протянула ему подрясник. Потом подала хлеб и плошку с гороховой кашей, еще теплой.

– Ложка-то у тебя есть?

Нежата порылся в мешке, отыскал ложку. Нежка присела рядом.

– Я сказала: пойду скотину покормлю и корову встречу. Мать думает, будто мне стыдно, что тебя притащила, и теперь я стараюсь загладить вину. Она ни о чем не догадывается, – девушка положила голову ему на плечо. У Нежаты перехватило дыхание. Он вздохнул, сглотнул и сосредоточился на каше.

Когда он доел, Нежка налила ему кваса.

– Пойду со скотиной разберусь.

– Тебе помочь?

Нежка фыркнула:

– А ты сумеешь?

– Ну, у матери была корова, и свинья была… Я иногда носил ей пойло. Только вот не помню, донес ли хоть раз, – он улыбнулся заливистому смеху Нежки. – Разве это так сложно?

– Ладно, давай. Только за коровой я одна схожу: если кто нас увидит и матери расскажет, она мне косу оторвет, – Нежка поморщилась. Нежата вспомнил, как его однажды ударил отец. Давно. Когда он налил слишком горячей воды в замоченные кожи и испортил всю партию. Собственно, после этого мать и отвела его к старцу Авраамию. Он помнил жгучую обиду, сейчас казавшуюся острее боли от удара. Ему стало очень жаль Нежку, и тоскливо от сознания своего бессилия, от того, что он не может ей ничем помочь, защитить ее.

– Ну, идем скотину кормить.

Они управились со скотиной. Нежка очень смеялась над любым его неловким движением: «Что ты даже ведро поднять не можешь? Ай, что ж ты мимо льешь?»

Потом девушка пошла за коровой, а Нежата достал маленький медный складень (предсмертный подарок старца) и, раскрыв его на ладони, стал читать псалмы, внимательно рассматривая темные зеленоватые изображения на створках. Чтобы не думать о Нежке. Но она пробивалась отовсюду, прорастая сквозь горьковатые, пряные слова песен. Как же теперь он уйдет? Разве это возможно? Преподобный отче Моисее… Лучше надо скорее уйти. Дождь как раз перестал. Только там все равно мокро. «Вот и охладишь свой пыл», – мрачно сказал себе Нежата. А попрощаться с Нежкой? Лучше не надо. Но увидеть ее в последний раз? Разве нельзя? И хотя он ясно понимал, что лучше уйти сразу, как можно быстрее, он так же ясно понимал, что не в силах это сделать.

Нежка вернулась с коровой, подоила ее и вошла в сенной сарай с ведром.

– Хочешь молока? – спросила она ласково. Нежата мотнул головой. – Давай канопку, налью.

Нежата стоял, не шевелясь, и смотрел на ее подвижный мягкий силуэт в дверном проеме. На улице сгущались сумерки.

– Эй, ты чего? – Нежка подошла к нему. – Где твоя кружка?

– Я убрал уже. Я уйду, ладно?

– Куда? Ночь скоро. Под кустом будешь спать, как заяц? Да там мокрое все! Боишься, что тебя утром кто-то увидит? Я встану раньше всех и провожу тебя, хочешь?

– Нет, Нежка. Мне надо идти.

– Да что ты… – сказала девушка тихо и, помолчав, добавила: – Давай молока тебе налью.

Нежата послушно достал канопку из мешка, протянул Нежке, и смотрел, как, зашуршав, перекинулась через край ведра голубоватая в темноте плоская и широкая струя.

– Пей, – настойчиво сказала девушка. – Сейчас молоко отнесу и приду, принесу тебе чего-нибудь в дорогу. Не уходи пока. Хорошо?

Нежата присел на сено, медленно выпил молоко и попытался сосредоточиться на молитве: «…Господи, пред Тобою все желание мое, и воздыхание мое от Тебе не утаися. Сердце мое смятеся, остави мя сила моя, и свет очию моею, и той несть со мною…»[2]

«Сердце мое смятеся… сердце мое смятеся…» – повторял он бездумно. А воображение его рисовало Нежку. «Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя; страх и трепет прииде на мя, и покры мя тма. И рех: кто даст ми криле яко голубине? И полещу, и почию. Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыни»[3], – он рассеянно продолжил совсем другой текст, понял это и замолчал, прислушиваясь к звукам, доносящимся из хлева. «Се, удалихся, бегая…» – повторил он снова. И вздрогнул от ясного твердого сознания того, что нужно скорее уходить. И его смятенное трепещущее естество накрыла спокойная мысль: потом может быть еще труднее. Нежата вздохнул и направился к воротам. Кажется, он даже слышал, как Нежка окликнула его, но чувствовал себя уже по другую сторону жгучего искристого потока, в который его повергали мысли о ней. Здесь была влажная прохлада тихих сумерек, запах вымытой дождем земли, свежей травы. И с каждым шагом он ощущал, как прибывающая чистая теплая сила вытесняет из его души смятение, холодную горечь разлуки.

Заночевал Нежата в стогу сена, а утром свернул с проезжей дороги на лесную тропу. Он уже второй день шел по лесу, тихому и зеленовато-сумрачному, как Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря. О Нежке он вспоминал теперь как о сладком утреннем видении, прозрачном и томительном, очнувшись от которого становишься легким и свободным, словно деревья после дождя, стряхнувшие с листьев тяжелую воду. Тропинка, петляя, следовала изгибам ручейка, а густой подлесок будто расступался перед ней: ни один куст не протягивал ветки, цепляя путника, ни одно упавшее дерево не лежало поперек дороги. Но Нежата больше удивлялся тому, что не подумал, чем будет питаться вдали от людей. Впрочем, кто-то будто заботился о нем: он находил и пек на углях грибы, в изобилии выросшие после дождя, а малина усыпала кусты вдоль тропы в таком изобилии, что можно было насытиться, не забираясь в колючие заросли. И все же, хотя диких зверей Нежата почему-то не боялся, он чувствовал смутную тревогу, ведь уже вторые сутки ему не попадалось ни души (если не считать белок, ежей и лесных пташек).

В нем дрожало смутное желание услышать человеческую речь, поговорить с кем-то. Нежате вспомнилась беседа с просвещенным купцом, утверждавшим, будто Земля плоская и четырехугольная. И тут же он в мыслях принялся горячо спорить, подбирать доказательства, выискивать примеры. Так увлекся – даже про голод забыл, но почему-то не смог найти ничего достаточно убедительного. Как бы он хотел знать все это! О том, как устроен прекрасный Божий мир, для чего он именно такой и почему. Нежата со сладким вздохом обвел взором спокойные деревья, трепетные кусты, сонные травы и веселые лесные цветы. Вот росинки на изогнутом узком листе травы точно мелкий жемчужный бисер… отчего так? Птицы щебечут, говорят друг с другом – о чем они говорят? А цветы? Нежата наклонился, рассматривая розоватое пушистое соцветие мяты. Как дивно они устроены! Неужели просто для красоты, чтобы радовать взор? Он поднял глаза и увидел сквозь дрожащие листья прохладную голубизну. И небо… Почему оно голубое, а листья – зеленые. Чудесен Божий мир.

Он так увлекся, что не заметил, как его догнал невысокий старичок, горбатый, одно плечо выше другого. Несмотря на свою хромоту, он шел быстро и бесшумно. Нежата вздрогнул, увидев его краем глаза, и обернулся.

– Ты откуда взялся? – спросил старичок, и голос его, хоть и звучал хрипловато, завораживал, как шум деревьев и журчание воды.

– Мне посоветовал один человек свернуть сюда, чтобы быстрее дойти до Смоленска, – отозвался юноша, с любопытством разглядывая собеседника. Волосы у того были курчавые и какие-то зеленовато-серые, глаза медные, как настоявшаяся в торфянике вода, борода более светлая, чем волосы на голове, доставала до пояса. Одет старичок был в длинную посконную рубаху, ничем не подпоясанную. От него веяло сыроватой прохладой, пахло глиной и конским потом. Всё это показалось Нежате весьма подозрительным.

– Онфимка сказал? Наконец послал кого-то способного! – обрадовался старичок. – Многие ведь меня искали, да заплутали: их растерзали волки да медведи. Только эта тропка заговорена мной от хищных зверей и ядовитых змей. И раз уж ты здесь, значит готов стать моим учеником.

– Вообще-то я не собирался становиться ничьим учеником, – сказал Нежата робко. – Я только закончил обучение в монастыре и хотел…

– Да ты не торопись отказываться! – перебил юношу странный спутник. – Если нашел мой путик, значит, можешь такое познать, чему у людей не научиться. Знания мои коренятся в лесной земле, во мху сыром, уходят в самую глубь, туда, где корни деревьев сплетаются в темноте.

– Что же это за знания такие? – спросил Нежата, начинавший смутно догадываться, с кем имеет дело, и от этой догадки мурашки побежали у него по спине. – Кто ты?

– Лесной человек я: лес – моя стихия. Все здесь знаю, все слышу и всех понимаю: зверей мохнатых, птиц пернатых, ползучих гадов, рыб речных. Прежде многие искали лесных людей, чтобы научиться, чтобы удача была в охоте. Лучшие сокольничие княжьи – ученики наши. Я и сам охотился с князем Владимиром Всеволодовичем да Юрием Владимировичем, пока молодой был. В лес пришлось уйти: время учить настало. Только учить стало некого: забыли нас. Онфим случайно ко мне попал, чуть волкам не достался, – объяснил старичок. – Ну пойдем, пойдем. Ты голодный, поди. Накормлю тебя, в баньке попарю, спать уложу, а завтра поговорим.

– Но… я… я не хочу твоих знаний, – заспорил Нежата. – Я в Киев иду старцам преподобным поклониться.

– Что? – рассмеялся лесной человек. – Что тебе твои старцы откроют? Что могут они знать? Кроме своих книжек они ничего не видали, а здесь лес говорит со мной, сама земля открывает тайны. Идем! – старик властно схватил Нежату за руку и потянул в заросли орешника и крапивы, а тропа послушно свернула, расстилаясь перед ним, раздвигая ветки и жгучие высокие стебли. Нежата, пытаясь сопротивляться, уперся ногами в землю, отклонился назад, перекрестился. Старичок только хмыкнул, увлекая юношу за собой. С каждым шагом Нежата чувствовал в себе все меньше сил к сопротивлению и только мысленно взывал к Богу: «Услыши, Господи, правду мою, вонми молению моему… Удиви милости Твоя, спасаяй уповающия на Тя от противящихся деснице Твоей. Сохрани мя, Господи, яко зеницу ока, в крове килу Твоею покрыеши мя…»[4].

– Эй, ты чего там бормочешь? – лесной человек приостановился, ослабляя хватку. Нежата выдернул руку и отступил на шаг. – Ты что ли на самом деле не хочешь знать мою науку?

– Нет, не хочу.

– Отчего же? Знание мое много дает. Чем ни займись, во всем тебе будет успех: в охоте, в рыбной ловле.

– Но ты ведь тоже что-то хочешь получить взамен?

– Только возможность уйти в край покоя. Выучив троих учеников, я смогу освободиться и покинуть этот мир. Двое у меня уже есть, научу тебя и буду волен.

– Нет, – строго сказал Нежата. – Я не согласен лишаться свободы ради знаний.

– Не только знаний, но и богатства. Умение понимать язык животных и растений открывает большие возможности. Слышал ли ты историю о человеке, который разбогател, благодаря своему знанию? Идем, накормлю тебя. А после расскажу эту удивительную и назидательную повесть.

– Мне не нужны деньги, – возразил Нежата.

– Но историю-то послушать хочется? – улыбнулся старичок лукаво. А Нежате и правда очень хотелось послушать про человека, умевшего понимать растения и животных. Почуяв это, лесной человек мягко взял юношу за руку и повел вперед.

«Объяша мя, яко лев готов на лов и яко скимен, обитаяй в тайных…»[5] – вертелось у Нежаты на языке, а дальше он никак не мог вспомнить. Это мешало ему, он путался в словах, будто в длинных полах одежды, и при этом скользил сквозь реальность, не имея возможности за нее уцепиться.

– Постой, – сказал он своему провожатому. – Подожди. Покоя мне нет: не могу вспомнить, что дальше. Можно я гляну? – Нежата улыбнулся обезоруживающе.

– Ну, глянь, – нехотя отозвался старик. – А то подожди: придем и глянешь?

– Нет, прости, хочу прямо сейчас. Я даже идти толком не могу, ноги заплетаются вместе с языком.

– Ладно уж, – проворчал лесной человек и разжал пальцы. Нежата, присев на корточки, принялся вдумчиво искать нужный текст. Ему необходимо было на чем-то сосредоточиться, почувствовать тепло шершавого пергамена, его запах, увидеть ровные буквы. Вот выползла выгнутая змейкой «зело», тянущая за собой палочку «i» под легким ярмом титла. Шестнадцатый псалом.

«Воскресни, Господи, предвари я и запни им, – прочел он. – Избави душу мою от нечестиваго, оружие Твое от враг руки Твоея, Господи, от малых от земли…»[6].

– Что там у тебя такое? – рассердился лесной человек и, схватив Нежату за шиворот (тот даже не успел подняться на ноги), потащил за собой. Деревья, кусты, трава замелькали у Нежаты перед глазами так быстро, что ему пришлось зажмуриться, в лицо дул сильный ветер, и он мог поручиться, что летит по воздуху, время от времени едва задевая коленями землю. Вдруг они резко остановились, и Нежата открыл глаза. Перед ними на тропинке стоял старец в белой рубахе, подпоясанной простой веревкой, в серой выцветшей вотоле, с посошком из какой-то кривой сучковатой палки. Это Нежата почему-то очень ясно увидел и почувствовал светлое тепло, исходящее от него.

– Лесной, – сказал старец строго. – Куда это ты тащишь мальчика? Весь лес перепахал, – он с упреком покачал головой. Нежата невольно оглянулся и увидел, что за ним тянется борозда. – Вставай, чадо, – старец помог Нежате подняться с колен, и юноша, опустив глаза, с удивлением обнаружил, что его одежда разодрана в клочья, колени разбиты в кровь. Он почувствовал боль, стиснул зубы. – Что это ты, лесной, опять безобразничаешь?

– Он нашел мою тропу. Он будет моим учеником, – огрызнулся лесной человек.

– Да ну тебя. Мальчика я заберу. Все равно тебе с ним непросто будет сладить.

– Он пойдет со мной, – зарычал лесной, хватая Нежату за руку.

– Он не хочет с тобой идти. Ты его напугал. Брысь отсюда, – и старец слегка стукнул лесного по голове своим посохом. Тот мгновенно растворился в воздухе. – Что-то он чудит сегодня. Вообще-то тихий он, – проговорил старец, обращаясь к Нежате. Нежата видел происходящее сквозь нестерпимо сверкающую пелену. Старец похлопал его по щекам, вытягивая из расплывающихся пятен, холодных и колючих, и прислонил к дереву. – Да, хорошо вы пробежались. Ну, что там у тебя? – он наклонился, разглядывая ноги Нежаты. Потом сорвал подорожник, помял и прилепил на обе коленки. – Так полегче будет. Идем ко мне, передохнешь малость.

[1] Пс. 50:1, 20

[2] Пс. 37: 10-11

[3] Пс. 54: 5-8

[4] Пс.16:11

[5] Пс. 16:12

[6] Пс. 16:13

Глава 5. Ах, для чего ж осенний ветер нас разметал?

– Я как раз баньку для тебя истопил. Второй день за тобой смотрю. Проверял, к лесному ты или нет, – говорил старец, слегка подталкивая Нежату в спину. Или поддерживая? Постепенно юноша приходил в себя, и в нем просыпалось любопытство:

– А почему ты не спрашиваешь меня, кто я? И, кстати, сам ты кто?

– Ну, кто ты, у тебя на лбу написано. А я – отец Феодул. Можешь меня просто отцом называть. В этом лесу всем я названый отец. Даже лесной уже не спорит.

– А кто он?

– Будто ты не понял, – с упреком проговорил старец. – Он – лесной. Леший, другими словами. А вот мы и пришли.

Они вышли на полянку, где прямо посреди огорода стояла избушка, а в зарослях смородины и малины виднелась покрытая дерном крыша маленькой черной бани.

– Ступай, помойся. Чистую одежду я приготовил. Вода горячая в чане, а холодной набери в ручье за банькой. Потом приходи в избу, покормлю тебя, чем Бог послал, – напутствовал Нежату отец Феодул.

Баня была такой маленькой, что, несмотря на темноту, Нежата легко отыскал ведро, ковш и лоханку.

Старец ждал Нежату в доме с горшком овсяной каши, медом и молоком. Нежата перекрестился на иконы и уставился на еду. Отец Феодул встал рядом с ним и стал на распев читать сто четырнадцатый псалом. Нежата слушал и чувствовал, как стихи псалма уносят его далеко от забот, от земных желаний. Никогда он не слышал, чтобы кто-то так читал, снимая слой за слоем и открывая все смыслы, заложенные в словах.

– Очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении. Отверзаеши Ты руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения…

Старец закончил и стоял задумчиво, наслаждаясь ароматом растворенных в воздухе слов. Нежата же снова почувствовал запах каши, и рот его наполнился слюной.

– Что еще прочтем? – жизнерадостно спросил старец. – Может, семнадцатую кафизму? О, благоуханный, сладостный псалом! Он как солнце между псалмами. Когда читаю его, забываю о земле. А ты, Нежата?

Нежата кивнул, сглатывая слюну и переводя взгляд с горшка каши на иконы.

– Похоже, ты еще слишком молод, чтобы чувствовать то же самое, – заметил отец Феодул, глядя на юношу с жалостью к его годам и незнанию. Он придвинул Нежате горшок и присел на скамью. Нежата очень старался не торопиться, но у него получалось довольно плохо. Он, обжигаясь, ел горячую кашу и виновато посматривал на старца, а тот ласково улыбался в ответ. Потом Нежата уснул прямо на той скамье, на которой сидел, положив голову на подушку, набитую сеном.

С отцом Феодулом Нежата прожил до начала осени, помогая старцу по хозяйству: поливал огород, дрова рубил – делал то, что он отлично умел делать. Еще они вместе молились и читали. Нежата чувствовал себя на своем месте, и ему было хорошо. Почти совсем как в монастыре, а может даже лучше. Он отдыхал от бестолковых волнений тревожного пути, набираясь сил, чтобы идти дальше. Хотя он вообще-то совсем не хотел никуда уходить, ведь отец Феодул был очень похож на его старца Авраамия. Его теплое участие и понимание, его сердечная забота – все было таким же.

Они собирали целебные травы в лесу, ягоды и грибы, занимались маленьким огородом отца Феодула, переписывали книги, молились, по воскресеньям ходили в монастырь на службу. Но однажды утром отец Феодул сказал, что Нежате пора продолжить путь, ведь старец благословил его поклониться Печерским святым. Как ни жаль было Нежате уходить, но пришлось.

После завтрака старичок собрал своему гостю овсяных лепешек и лука в дорогу и пошел проводить до реки, следуя течению которой, Нежата мог выбраться из леса.

До реки они шли вдоль ручья, петлявшего в зарослях, потому путь их был довольно долгим и непростым. Кое-где даже приходилось перелезать через упавшие деревья или протискиваться под ними. Нежата запыхался, а отец Феодул шел легко и быстро. Однако, заметив, что юноша отстает, старец присел на замшелый ствол и предложил Нежате отдохнуть.

– Как ты, отче, так споро ходишь? Неужели совсем не утомился? – удивился Нежата.

– Некоторые вещи пожилым даются легче, чем молодым, – отозвался старец. – К тому же у тебя мешок тяжелый. Что ты в нем, кстати, несешь такое?

– У меня там книга, – не без гордости ответил Нежата.

– Продать собираешься?

– Нет! – горячо воскликнул юноша. – Это же Псалтирь!

– А-а, любишь Псалтирь? А Евангелие не прихватил случайно?

– Нет, отче, оно огромное! – Нежата развел руки, показывая величину книги. – Там заставки нарядные, каждая глава начинается с большого инициала, написано крупно. А Псалтирь у нас маленькая. Мне ведь хотелось еще одну книгу с собой взять. И потом Евангелие я хорошо знаю, любимые отрывки даже наизусть, – он посидел немного, мечтательно глядя на деревья, причудливо сплетающие ветви, на игру света и тени в прозрачной воде ручья, и добавил. – А Псалтирь я просто люблю… Это диковинный лес, сад сладостных слов.

– Верно, верно, – согласился старец. – Это сад, тянущий ветви от земли к небесам. А Евангелие – свет, сходящий с небес на землю. Так ведь?

Нежата вздохнул. Отец Феодул встал, кивнул ему, приглашая идти дальше. Вскоре, пробравшись сквозь заросли бересклета и бузины, они вышли к реке. Она лежала узкой зеленой дорогой, поблескивая осколками неба у самых ног, она манила, звала коснуться отраженной синевы, обещала открыть все спрятанные в глубине тайны. Нежата спустился к воде и стал жадно пить, зачерпывая ладонью. Старец смотрел издалека, качая головой. Потом проговорил:

– Вода в этой реке дивная: течет через лес, и ключи студеные, сокрытые от человеческих глаз, ее питают. Не пей много: тяжело идти потом будет.

Нежата вернулся к нему и поклонился, прося благословения.

– Бог благословит, – отец Феодул широко перекрестил юношу и сказал напутственно. – Ступай вверх по течению, и скоро выйдешь из этого леса. Господь с тобой.

Он бормотал еще что-то про неотложные дела и неизбежные встречи, которые ждут Нежату, но тот ничего не понял, поскольку был очень расстроен необходимостью расстаться.

Нежата шел целый день. Густой смешанный лес не заканчивался, и даже просвета не было видно. Юноша начал бы тревожиться, если б не сам старец благословил его идти этим путем. Заночевал он, удобно устроившись на куче сухих листьев в корнях какого-то огромного дерева. Утром отправился дальше. Почва под ногами стала каменистой, река – бурной и узкой, берега – крутыми и высокими. Сосны совсем перестали попадаться, и вместо привычных берез и осин по склонам, усыпанным прелой листвой, росли высокие неизвестные Нежате деревья. Он положил ладонь на прохладный ствол с капелькой застывшей камеди. Бук, – назвалось дерево. Какое забавное имя. Нежата улыбнулся. Ближе к вечеру тропа, следуя за рекой, нырнула в глубокое ущелье между отвесными светлыми скалами, затем принялась взбираться вверх, и Нежате пришлось карабкаться, цепляясь за камни и корни. Уже смеркалось, когда он добрался до пещеры, где брал свое начало тонкий чистый ручей, которым стала теперь река.

Он присел на камень у входа и задумался. Если это имел в виду старец, говоря, что он выйдет из его леса, то да, пожалуй, он вышел. Однако оказался в таком загадочном месте, где растут… буки. Скалы кругом. И река закончилась. То есть здесь она начиналась, но куда идти дальше, Нежата не представлял. Придется, наверное, вернуться и переспросить отца Феодула. А пока нужно где-то переночевать. Нежате не очень хотелось лезть в пещеру: она казалась мрачной и неприветливой. Хотя, побродив вокруг и не найдя ни одного уютного кустика или ложбинки, он вынужден был признать, что пещера все же будет наилучшим убежищем на эту ночь. И, чуть пригнувшись, вошел под свод.

Его окатило сиянием, теплом, нежным благоуханием, и, привыкая к свету, он увидел перед собой сад. Как это может быть? И за какие свои заслуги он оказался в столь дивном месте? Может быть, в раю… Цветы, плодоносящие деревья, поющие птицы, порхающие бабочки таких волшебных оттенков, что подобное не снилось даже иллюстратору «Христианской топографии»… Нежату охватил трепет: смеет ли он видеть такую красоту? Не воровство ли это? Достоин ли он? Юноша поспешно развернулся к выходу, и тут его окликнула вышедшая из цветущих зарослей женщина в голубом платье с легким покрывалом на голове – Арунна.

В том чудесном месте Нежата оказался из-за Ариши: девочке в руки попала книга… Выглядела она как обычная записная книжка или, скорее, скетчбук. И Ариша написала в ней о том, как однажды на улице встретила Нежату. А книга эта на самом деле была непростой.

Жил когда-то сумасшедший человек, учитель Арунны, волхв, желавший знать о сотворенных мирах все. При помощи алхимии и тайных заклинаний он создал эликсир, выпив который стал бы всеведущим. Но в результате он просто превратился в книгу с пустыми страницами. В Книгу, исполняющую желания, изменяющую путь, стоит в ней только что-нибудь написать. Поскольку этот волхв так преобразился, произошел всплеск магической силы, и книгу выкинуло из того времени и пространства. Много тысяч лет о ней не было известий, и, наконец, она нашлась у Ариши. Девочка написала несколько слов, и книга подала голос, создавая путь, по которому должен был пройти Нежата, чтобы встретиться с нынешней хозяйкой книги.

– Ты должен отправиться в тот мир и вернуть мне книгу. Это ведь очень опасно – хранить такие артефакты в доступном для людей месте, – объяснила Арунна, показывая ему девочку, бредущую по лесу за водяной стеной. – Она сама должна мне ее принести, иначе книга может убежать. Такая уж она своевольная.

– Хорошо, – согласился Нежата. – Тогда я пойду.

***

Сначала он немного удивился, увидев Аришу, но он ведь и раньше подозревал, что с ней что-то не так. Значит, она просто каким-то чудесным образом попадала к нему из другого времени и пространства. Теперь вот пришла очередь ему навестить ее. И он вошел под струи водопада.

Через мгновение Нежата вынырнул из кустов на тропинку среди деревьев. Не успел он оглядеться, как из-за поворота появилась Ариша. Сначала она не поверила глазам, замерла, разглядывая его, потом прошептала:

– Ты ведь Нежата?

Он кивнул. Она кинулась ему на шею, приговаривая: «Как я рада! Как я рада! Это невероятно! Как такое возможно? Это чудесно! Ты здесь! Ты пришел ко мне!»

Он молчал, ждал, пока она успокоится. Она сама не знала даже, что натворила.

– Идем, идем, я отведу тебя домой. Я все тебе здесь покажу, покажу, как у нас тут хорошо. Тебе обязательно понравится.

Может быть, вода в водопаде Арунны была волшебной. Но Нежата даже не упал в обморок, когда увидел Аришин город, людей, машины. Он как будто не удивлялся, возможно, потому что удивление взорвало бы его мозг, как выразилась Арина. Он позволил себе немножечко удивления, когда она купила ему мороженое. И когда увидел ряды книг на полках в доме – в квартире Аришиного брата, который жил сейчас в каком-то другом городе. Это были очень большие толстые книги с очень маленькими упрощенными буквами. На них было написано: «Детская энциклопедия», – и Нежата, вкратце рассказав Арине о причине своего появления, принялся за чтение. Сначала было немного трудно и непривычно, но потом он освоился и дело пошло быстрее.

Весь вечер он сидел, уткнувшись в книгу, время от времени задавая Арине странные вопросы, вроде: «Если свет состоит из частиц, то он что, разве материален?»

Он ставил этими вопросами девочку в тупик, она тыкала в телефон и зачитывала Нежате: «Э-э-э… тут написано: «частицы света – фотоны – не имеют массы покоя. Они существуют только в движении…» А дальше так замудрено, что лучше этого не знать. Короче говоря, свет не является материальным.

Но Нежату, кажется, уже не интересовал ответ.

Арина сидела, подперев щеку рукой, и смотрела на него.

– Слушай, ты ведь все равно не сможешь все это прочитать.

– Почему же не смогу? – удивился Нежата. – Кто-то же смог это все написать.

– Тебе понадобится очень много времени. Но у тебя ведь полно времени?

– Полно времени?

– Да, хоть всю жизнь читай.

– Нет-нет, мне надо возвращаться.

– А как же книги?

– Обойдусь без них.

– Значит, возвращаться?

– Да.

– Ну возвращайся. Кто тебя тут держит?

– Ты.

– Я?

– Да, и вот эта штука, – Нежата постучал ладонью по Книге, лежащей перед ним на столе.

– И что ты предлагаешь?

– Пойдем отнесем ее Арунне.

– Прямо сейчас?

– Почему нет?

– Потому что темно и страшно.

Нежата посмотрел в окно. На самом деле уже стемнело: он не заметил, как прошло время – в комнате было светло, как днем. И он снова позволил себе удивиться.

– Тогда завтра, – согласился он, снова уткнувшись в книгу. Арина вздохнула. Посидела еще немного и пошла на кухню варить пельмени.

– Что это? – удивился Нежата, когда девочка поставила перед ним дымящуюся тарелку.

– Они с рыбой, не волнуйся, – успокоила его Арина.

Они ели из одной тарелки, и Нежата, не замечая вкуса, восторженно пересказывал Арише то, что он успел прочесть.

– Все-таки Земля шарообразная! Все-таки тот купец ошибался. И она висит… висит в пространстве, прямо как святитель Василий пишет, что «все в совокупности содержится силою Творца»[1].

– А как тебе теории о происхождении Земли? Не пошатнули твою веру?

– А твою не пошатнули? Нет?

– Так я-то все это с младенчества знаю, а ты… может, тебя эти знания шокировали.

– Шокировали? – Нежата задумался немного над значением этого слова. – Да… ошеломили. Но, ты знаешь, святитель Василий правильно говорит, что «изумление перед великими предметами не уменьшается, когда открыт способ, каким произошло что-то необычайное»[2]. Напротив, еще больше удивляешься, как целый мир, состоящий из разрозненных, разнообразных элементов, Господь связал любовью в… в единую гармонию[3].

После ужина он снова уткнулся в книгу, Арина – в телефон. Только время от времени поглядывала на него, пытаясь понять, как все это с ней случилось. Откуда вообще взялась эта история, вся эта любовь.

Эта любовь была очень требовательной и сильной. С чего она началась? Почему именно Русь? Ариша и прежде задумывалась об этом. Церкви в Серпухове, мимо которых они иногда проезжали? Альбомы Московской школы иконописи и Андрей Рублев? Фрески Дионисия? Толстенная книженция Вздорнова «Искусство книги в Древней Руси» или издание Киевский псалтири, которые неожиданно оказались на полке в квартире старшего брата? «Слово о полку Игореве», конечно. А потом приятель брата, студент истфака, археолог, специализирующийся на Новгороде, посоветовал ей Балашова: «Хотя… эммм… даже не знаю. Это вроде бы не очень детское чтение. Не рано ли тебе? Впрочем, я в твоем возрасте и не такое читал. И, возможно, это даже лучше, чем «Дафнис и Хлоя», – он скосил глаза на книжку, которую Арина держала в руках («Нам по литре задали!» – поспешно выпалила она, чуть не отбрасывая ее в сторону). – В некотором роде. Ну не детское, да. Ну и пускай. Когда детей это останавливало, правда?» И скинул ей на читалку кучу исторических романов. И все это лишь готовило почву к тому, что произошло тем летом два года назад, когда они поехали с художкой в Псков на пленэр. Тогда Аришина любовь обрела родину. Кремль был прекрасен. А как девочке хотелось обнять и расцеловать каждую белую коренастую церквушку – такими они были трогательными и такими величественными. И Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря с его удивительными фресками, проступающими из глубины времени.