Текст книги "С тобой навсегда"
Автор книги: Татьяна Ковалева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Тут же я и укоряю себя:
«А не придираешься ли ты к себе, к своей жизни, к Петеру, который любит и уважает тебя? Живешь на всем готовеньком – госпожа госпожой! И еще чем-то недовольна? Хочешь перспектив? А если будут перспективы, еще чего-нибудь захочешь, обиженно губки подожмешь. И так будет до бесконечности! Стань критичнее к себе».
Я вздыхаю. Отчего-то сердце мое неспокойно.
Отчего? Я хорошо знаю – отчего... Ведь я не одна теперь. И даже не вдвоем с Петером. Есть уже и кто-то третий... Мальчик? Девочка?
«Вот твои перспективы! Самые лучшие из перспектив! Все остальное – мелочи...»
– Добрый день, фрау Леман!
Я вздрагиваю от неожиданности.
Чета Кох всегда здоровается со мной так. И называют они меня не иначе как уважительно – «фрау Леман», хотя я Петеру никакая не «фрау». Если толком разобраться и назвать вещи, то есть – меня, своими именами, то назвать меня следует просто приблудной девицей...
«Вот что меня беспокоит в последнее время. Хотя вернее будет сказать: меня и это беспокоит. Ах, я сама не знаю, что беспокоит меня! Попросту у меня нет покоя. Думается, у меня не было бы его и в Петербурге, и даже у мамы под крылом. Я устроена так. Натура у меня беспокойная...»
Старушечка Кох приветливо улыбается мне со своего крыльца.
Улыбаюсь ей в ответ:
– Вы хорошо выглядите, фрау Кох.
Она качает головой:
– Не смейтесь над старухой! Это вы выглядите хорошо. Настоящая красавица!.. Хотите, выдам вам секрет?.. – она оглядывается на свою дверь. – Мой старик так любит смотреть на вас, что я даже ревную.
Я смеюсь:
– Он у вас мужчина – хоть куда. Это верно!
В этом же духе мы болтаем с полчаса. Потом я, проведя свои сельскохозяйственные работы, прощаюсь и иду в дом.
Вижу в окно, что фрау Кох тоже ушла. Наверное, я действительно нравлюсь этим людям: почти всякий раз, как я показываюсь на крылечке или в палисаднике, они тоже выходят из дома и о чем-нибудь заговаривают со мной...
Я не готовлюсь особенно к приходу гостя. Я ведь не получала на этот счет каких-нибудь указаний от Петера, а с местными традициями я еще не очень-то знакома. Пусть все будет в рамках экспромта.
И вот вечером появляется Петер... с гостями!
Артур (я его себе совсем не таким представляла) – высокий, худой, несколько сутуловатый, совсем молоденький парень в очках и с колечком в ухе. Типчик из суперсовременных (из тех, что бреют голову под гурона и красят себе челку в сине-зеленый цвет), еще не устоявшихся молодых людей со слегка развязными манерами. Из тех пареньков паренек, которых время от времени «заносит» и за которыми нужен глаз да глаз. С ним девушка, – вероятно, та, к которой он ездит в Дортмунд, – его же поля ягода. Черненькая, быстрая. Острый взгляд. Взгляд у нее, пожалуй, даже острее, проницательнее, чем у Артура. Она производит впечатление более взрослого человека.
Петер представляет нас друг другу.
Ее зовут Катарина...
Она иногда позволяет себе целовать Петера. И делает это демонстративно. Мне это, конечно, не очень нравится, но я не подаю виду (может быть, здесь, в Германии, такое поведение между молодыми не возбраняется и считается в порядке вещей)... Не буду же я, в самом деле, серьезно реагировать на чьи-то легкомысленные шалости или, положим, пускаться в «соперничество» и нацеловывать Артура? К тому же Артур мне и не симпатичен нисколько. Его я и не приметила бы на улице.
А он меня очень даже приметил. Зацепил взглядом, и стало мне неуютно.
Кажется, Петер понял мою реакцию на его двоюродного брата. Петер заметно огорчился. Он, видимо, рассчитывал на несколько иное начало наших «родственных» отношений... Но так уж бывает среди людей: с самого начала, со знакомства возьмут они не тот тон и потом поправить это очень трудно – какая-нибудь встряска нужна.
Мне не понравился взгляд Артура – колючий, царапающий при вежливых словах. Голубые глаза его за линзами очков выглядели большими и неподвижными, тревожными, холодными. Я бы назвала его взгляд – взглядом удава.
Петер предложил гостям выпивку. Те были в слегка возбужденном состоянии и, естественно, не отказались. Петер подхватил меня правой рукой за талию, левой рукой точно так же подхватил Катарину и повел нас к барчику.
Артур уже был там, что-то откупоривал, разливал по стаканам и очень довольный, с оживленной жестикуляцией рассказывал, как они ехали сегодня поездом и как он, Артур, едва не выбросил какого-то курда из вагона на полном ходу. К сожалению, вмешалась полиция... Но самое примечательное, сделал акцент Артур, – это то, что полиция дело замяла. И этим полицейские выказали Артуру свое молчаливое одобрение. Если бы на них не было формы и если бы были они не «при исполнении», как говорится, то и не помешали бы...
– Вы понимаете? – посмеивается Артур. – Значит, в следующий раз я точно выброшу курда из вагона!
– Брось, Артур! – уговаривает Петер. – Зачем тебе это нужно? Занимайся делом. Не лезь в вопросы политики. Это – грязно, и это – не твое...
– Какая уж тут политика! – хмыкает Артур. – Устроили из Германии приют.
Петер глядит на брата с сожалением. Чокается с ним – наталкивает на выпивку, рассчитывая этим «перебить» тему; кивает мне – дескать, не спеши составлять мнение об Артуре, поддержи компанию. Но я отказываюсь от спиртного, прошу налить мне минералки. Катарина выпивает, морщится... У меня такое чувство, что морщится она не от спиртного, а от того, что я отодвигаю свой стакан. Петер несколько удивлен, Артур сейчас не обращает на меня внимания – он занят своими мыслями.
Мне думается, разношерстная подобралась у нас компания.
Артур, выпив и закусив кружочком апельсина, действительно, забывает про курда, что так разозлил его в поезде, и вдруг пристально смотрит на меня:
– Значит, вот она какая – Люба, о которой ты мне говорил!..
– Да! Вот такая она! – Петер обхватывает меня за плечи, прижимает к себе.
Артур чему-то усмехается.
Мне кажется это вызывающим. Петер тоже удивлен. Катарина – в порядке. Она чувствует себя как дома: поворачивается туда-сюда на высоком табурете, подливает себе еще виски, достает из сумочки пачку сигарет.
Я вижу, как мрачнеет Петер, и хочу разрядить обстановку; заговариваю о самом нейтральном:
– Чем вы занимаетесь, Артур?
– Чем я занимаюсь? – он слегка осоловело смотрит на меня, выпивка начинает действовать. – Ах, вы об этом!.. – он заметно веселеет. – Сначала я продавал картины, потом – музыку. Но это было давно... Сейчас я покупаю картины и музыку...
– Извините, я не понимаю.
Он смеется, глядит на Петера:
– Я и сам ничего не понимаю. Но деньги откуда-то берутся. Значит, действую в верном направлении. Словом, искусством я занимаюсь... – он задумывается на секунду. – Да, это несомненно – искусством!
«Не очень-то он тактичен!»
Я начинаю нервничать:
– А вы, Катарина?
– Учусь в университете... – Катарина, глазом не моргнув, опрокидывает в рот выпивку.
Артур при этом издает такой смешок, что я понимаю – Катарина соврала.
В общем, я не в восторге от этой парочки. Петер тоже разочарован. И удивлен. Но все еще наблюдает.
– А вы чем занимаетесь, позвольте спросить? – Артур опять берет меня под микроскоп.
«Знает ли он, сколь больной вопрос мне задает?»
Я пожимаю плечами:
– Тоже учусь в университете...
Тут Петер не сдерживается и громко, раскатисто смеется моей находчивости. Смех этот означает, что Катарина посрамлена.
Катарина поджимает губки, делает глоток, потом затяжку. Молчит.
Петер берет Артура за плечо:
– Послушай, брат, ты сегодня какой-то не такой. Что-то я не узнаю тебя! Давай поговорим о музыке. Вот твой конек! Помнишь, ты рассказывал мне...
– О музыке? – перебивает Артур брата, грустнеет, смотрит на меня. – Тебе сейчас не до музыки.
Тут Катарина соскакивает с табурета:
– Нам, кажется, пора!
– Как пора? – удивляется Петер.
– Да! – кивает Артур. – Мы заходили всего на минутку. Посмотреть... Не будем нарушать ваш рай...
И они, обнявшись, удаляются. Не прощаются. Даже не оглядываются. Просто хлопает дверь и все... Может, здесь, в Германии, это тоже не возбраняется? Может, даже считается новомодным?
Мы минут пять молчим. Я никогда не видела Петера таким подавленным. Мне даже жалко его.
Он наливает себе в стакан на донышко выпивки, потом вспоминает про меня:
– Тебе плеснуть?
Я качаю головой.
Петер выпивает, говорит тихо:
– Извини за Артура!
– Не расстраивайся, – успокаиваю я.
– Что-то здесь не так... Не могу понять. Он не такой обычно! Такого я бы с тобой не знакомил.
– Может, весь секрет в девушке? – предполагаю я.
– В девушке?.. В этой?.. – у Петера как-то странно прищуривается левый глаз; Петер словно прицеливается... присматривается в мыслях к этой девушке. – Или в тебе?.. – теперь Петер смотрит на меня, смотрит так, будто видит впервые.
– В каком смысле? – не понимаю я, некий холодок пробегает у меня где-то под ложечкой – мне кажется, что-то важное решается сейчас в наших отношениях.
– Он же глаз с тебя не сводил, – грустно говорит Петер и отворачивается. – Он поедал тебя глазами.
Я не понимаю:
– Это хорошо или плохо?
Петер пожимает плечами:
– Главное, что мы любим друг друга. Так?
– Так... – неуверенно киваю я.
Петер выключает свет в барчике, и мы отправляемся в спальню. Сказывается прошлая бессонная ночь: едва накрывшись одеялом, мы погружаемся в глубокий сон. Лишь однажды я просыпаюсь ночью и отмечаю: мы с Петером лежим друг к другу спиной. Такого прежде не бывало...
Назавтра вечером они – Петер с Артуром – приходят вдвоем, слегка навеселе.
– Как учеба в университете, Люба? – спрашивает Артур, улыбается, подмигивает.
Я не могу еще угадать его настроя, поэтому отвечаю неопределенно:
– Все идет своим чередом.
Артур говорит Петеру:
– У нее такой интересный выговор! Я еще не слышал такого.
– И не услышишь больше нигде. Садись, – Петер кивает Артуру на кресло напротив меня, сам готовит коктейли.
Артур рассказывает, как они с Катариной вчера провели вечер. Катарина, бедняжка, перебрала и сегодня весь день мучается. Но говорят, это полезно иногда. Она с утра не выходит из ванной, отлеживается в теплой воде. А вчера в дансинге ее было не остановить...
Рассказывая все это, Артур постоянно как бы обращается к Петеру. Но поскольку глядит он все время на меня, мне кажется, что и рассказывает про Катарину он только для меня.
– Да. Так о чем это я говорил? – Артур открыто разглядывает мои колени.
Понятно, я тут же прикрываю их полами халата.
– О Катарине... – напоминает Петер; он достает из холодильника лед.
– Нет, еще раньше? – Артур разочарованно отводит на минуту от меня взгляд. – Вот, вспомнил! Эти проклятые турки и курды заполонили всю страну. Ты, Петер, спрятался в своем деле и не замечаешь ничего вокруг. А между тем посмотри, что творится в Германии... Гессен, Вестфалия – сплошные турки и курды. От них нет житья. В северных землях – ливанские беженцы. Устроили из Германии приют! А теперь еще албанцев принимаем... – Артур по этому поводу очень раздражен; но более всего его явно раздражают турки. – Люба, ты видела когда-нибудь турок? – Артур упирается взглядом в мою, ясно обрисовывающуюся под халатом, грудь. – Отвратительный, наглый народ!
«Да, я видела турок».
... Я вспоминаю одну из давних своих поездок в Берлик, к Ричке, к моему молодому дяде. Кажется, у него родился тогда сынишка. И я ездила проведать своего новорожденного братца. Зачем-то мы с Ричкой отправились в соседнее село – Троицкое. Я знала, что в селе этом проживали почти исключительно турки. Мне интересно было на них посмотреть. И я по дороге просила Ричку: «Не забудь, покажи мне турок!..» Да, вспомнила... мы ездили в это село в магазин – мы слышали, что там продавали импортные коляски... И вот мы вышли из автобуса и направились к магазину. Смотрю, нам навстречу идет девушка в шароварах и в коротенькой курточке. Красавица – пером не описать! Черненькая, глаза – как угли. Стройная... «Вот турчанка!» – громко говорит мне Ричка. Девушка от этого восклицания даже вздрагивает. «А вон идет турок!.. И вот турок, смотри! – показывает Ричка в лицо какому-то симпатичному парню. – Видишь, как их много здесь!» Мне было неловко от того, что Ричка показывал на этих людей пальцем. Ричка заметил мое смущение и засмеялся: «Не обращай внимания. Это же турки!.. Знаешь, как их в застойные времена милиция гоняла?» «За что? За то, что они турки?» «Нет, они копейками шаровары подбивают! Вон, смотри, у той девицы!.. Все копейки извели!» Но я была не согласна с Ричкой. Турки – очень симпатичный народ...
Артур постепенно распаляется:
– Турки – какое-то наказание для Германии. Они наводнили наши города, они лезут в наши магазины – воруют, они лезут в наши дома, они пристают к нашим женщинам... Занимают наши рабочие места, бросают нам под ноги окурки... И еще требуют равных прав с нами... Кто они такие! Они здесь на птичьих правах, а хотят чувствовать себя хозяевами... Всех не немцев надо гнать из Германии в шею! Безжалостно гнать!.. – тут Артур взглядывает мне в глаза и как бы спохватывается. – Я имею в виду турок и курдов... Их поджигать надо, выбрасывать из вагонов. Им с нами не ехать. Попомните еще мои слова!
Петер протягивает Артуру коктейль:
– Вот возьми, остудись. Развоевался!..
Петер уделяет много внимания брату. Я замечаю, что когда рядом Артур, Петер даже временами как бы забывает про меня. Наверное, еще и поэтому я недолюбливаю Артура. С его появлением Петер как-то неуловимо изменился. Я не могу сказать, в чем именно он изменился, но чувствую – что-то будто начало рушиться в наших отношениях. Петер как бы отдалился от меня. Или между нами вдруг что-то встало... Вчера я чувствовала себя неуютно. А сегодня я просто встревожена. И понимаю, некий протест растет во мне. Этот протест может вылиться в сильную реакцию. Я знаю себя. При определенных обстоятельствах я даже способна выдать неадекватный поступок... Я могу в один какой-нибудь момент решительно подняться с мыслью – «чем хуже, тем лучше!» – и уйти. И это будет конец!
А сегодня я безропотно слушаю этот бред, что несет Артур, и уповаю на уик-энд. Петер обещал свозить меня к морю. Там, на природе, быть может, все образуется, утрясется... Мы взглянем друг на друга со стороны и поймем, что очень нужны друг другу, и никакие испытания нам не страшны. И пожалуй – даже необходимы испытания...
Я чувствую себя уверенней:
«Нет, Артур не выбьет нас из равновесия!»
...Однако и поездка на море мало что проясняет.
Мы – на острове Рюген. В древнейшие времена этот остров заселяло какое-то славянское племя. Потом его завоевали германцы. Городок Засниц очень живописен, как, впрочем, живописны в Европе все маленькие городки. Не знаю, каков Засниц летом, но сейчас, на пороге зимы, он просто очарователен. В нем присутствует некий северный дух: над старыми домиками, над узкими улочками – низкое, затянутое тучами небо, рядом море – бурное, темно-серое в эту пору года; тут и там по свинцу вод бегут белые барашки... И падает снег. Временами ветер кружит его и залепляет им окна машин и домов, временами он падает тихо, садится на воду, размывает очертания кораблей вдали.
Я кутаюсь в шубку. Мы стоим на пустынном берегу, слушаем вечный шум моря.
Петер показывает рукой:
– Вон тот корабль, видишь? Серый...
– Вижу. Очень большой.
– Он плывет в Швецию... А вот этот – белый, с полосой на трубе... в Россию.
Встрепенувшись, я ищу глазами белый пароход. Его почти не видно за завесой падающего снега. Но я нахожу пароход по черной полосе на трубе. Смотрю на него с грустью. Он так далеко...
У меня вдруг возникает ощущение, что я на него опоздала – загулялась с молодым человеком по берегу и опоздала на свой пароход. И теперь передо мной неизвестность, ибо молодой человек, случайный знакомый, сейчас уйдет. Тогда я останусь одна в этом незнакомом городе.
Петер, и правда, делает несколько шагов вперед. Мелкие камушки шуршат под его ногами.
Петер оборачивается:
– Не отставай, Люба...
Я догоняю его. Он спокойный, задумчивый.
«О чем он думает?»
– О чем ты думаешь, Петер?
– О нас, – он пожимает плечами, будто хочет сказать этим жестом: «О чем же еще я могу думать?».
– А что ты думаешь о нас?
Он берет меня под руку, и мы идем по берегу, шуршим мелкими камушками. Рядом тяжелые ленивые валы медленно накатываются на берег. Падает снег.
Петер говорит:
– Все будет хорошо. Пройдет зима, и опять будет весна. Будет тепло и радостно. Мы ведь не однолетние растения, правда? Мы будем переживать весну вновь и вновь – и каждая новая весна будет наша...
Я киваю. Хотя не понимаю ничего из этих простых слов. Может, не понимаю я оттого, что ждала в последние дни совсем других слов?.. При чем тут зима, когда я ищу поддержки? Или зима – аллегория?
Я показываю рукой:
– Смотри, лед на берегу...
«Петер, ты мало думаешь о нас! Или не совсем со мной откровенен...»
Я опять гляжу на море. Мой пароход ушел...
НОВЫЙ ГОД
Так, в неясных сомнениях, в дурных для меня предчувствиях, проходит еще месяц...
Петер ведет себя очень ровно. Он внимателен ко мне, по-прежнему предупредителен. Он держится по-мужски. Но мне все кажется, что он недоговаривает что-то. Я в растерянности последнее время. Скорее всего на мое внутреннее состояние, на мое настроение оказывает влияние физиологическая перестройка, что происходит во мне. А я эту перестройку по неопытности проецирую на наши отношения и очень усложняю их. Если все это так, то мне не о чем грустить.
А если не так?..
Петер весь в делах. Клиника, – хоть и небольшая, – отнимает почти все его свободное время. Он – и администратор, и лечащий врач, и исследователь...
Стараюсь помогать ему, чем могу. Часто хожу по библиотекам, подыскиваю литературу по составляемым Петером спискам. Чтобы легче было справляться с этим делом (библиотек много и в разных концах города), Петер делает мне подарок. Теперь рядом с его «мерседесом» в нашем гараже стоит светло-серый «опель». Но я предпочитаю больше ходить пешком. Мне это полезно сейчас. А Петер все еще не знает, в каком «интересном» я положении. Надо как-нибудь выбрать время и сказать ему об этом. Насколько я знаю Петера, его должно обрадовать известие о ребенке...
Сегодня я готовлюсь к празднику. Новый год!.. На листке бумаги рисую фломастером симпатичного медвежонка, рисую и ленточку, опоясывающую его. На ленточке пишу поздравительный текст и по почте отсылаю сие творение соседям – супругам Кох. Они очень любят такие знаки внимания. Очень милые люди, и я с ними дружу.
Родственникам и родителям еще две недели назад я послала поздравительные открытки и подарки. Надеюсь, что все мои поздравления придут вовремя.
А для Петера я пеку торт. Сверху готическим шрифтом швабахер старательно вывожу «Frohes Neues Jahr». Пожелание веселого Нового года – как раз то, что нам нужно. Мне кажется, мы отчего-то не очень веселы в последнее время... Я думаю, когда Петеру станет известно, что я жду ребенка, все сразу изменится. Разумеется, в лучшую сторону! Пожалуй, следует открыться ему сегодня, вернее – завтра. Сказать, едва только часы пробьют полночь.
Это будет сюрприз!
Я улыбаюсь, поглядываю себе на живот. Нет, еще рано видеть признаки. Еще месяца полтора не будет видно. Гляжусь в зеркало. Нет ли изменений на лице? У некоторых женщин лицо во время беременности становится просто безобразным. Нет, никаких изменений у себя на лице не нахожу. Может, только поправилась чуть-чуть.
Будут ли у нас гости? Петер ничего не говорил. И мы ни к кому не пойдем в гости. Ведь это будет наш первый Новый год. Он должен принести нам счастье! Ибо мы оба этого хотим. И это я тоже должна ему сказать сегодня.
Быть может, к нам сегодня придет Артур. Его Катарина давно в Дортмунде. «Учится в университете». Кажется, она закройщица... Слава Богу, что она живет в Дортмунде! Мне кажется, нам с ней будет трудно подружиться. Если она не изменит свое поведение. Ехидненькая девица... Любопытно, как она воспринимает меня? Не думаю, что я пришлась ей по сердцу. А мне-то какое дело?
Звонит телефон.
«Это Петер! Сейчас он скажет, что любит меня (он всегда так говорит в начале телефонного разговора) и уже выезжает. Ведь до полуночи остается шесть часов! И мы должны еще подготовиться...»
– Да, – говорю в трубку.
– Люба, это я!.. – голос у Петера какой-то натянутый.
– Петер, я тебя жду. Скоро все будет готово, что зависит от меня. Но еще требуется мужская рука...
– Я потому и звоню... – не узнаю голоса Петера. – Люба, не жди меня сегодня.
Кажется, я что-то не так поняла. Или ослышалась.
Переспрашиваю:
– Ты задерживаешься на работе? Тебя ждать через час? Через два? Петер, я не поняла, что ты сказал.
После очень тягостной для меня паузы Петер объясняет:
– Понимаешь, Люба... я срочно вылетаю в Нью-Йорк. Мне удалось договориться насчет кое-какой аппаратуры. Как раз то, чего моей клинике не хватает. Но это я потом тебе объясню в деталях...
– В Нью-Йорк? – только тут до меня доходит, что это очень далеко, что двумя часами ожидания не обойдешься.
– Извини, дорогая...
– Но как же я? Как же Новый год?.. – комок обиды подступает мне к горлу. – Петер, ты поступаешь нехорошо.
– Извини, Люба! Я потому и звоню – предупредить. Дело есть дело. Оно превыше всего! Мы еще встретим с тобой Новый год. И не один. А много-много... Но не этот. Через сорок минут у меня самолет. А вернусь через неделю. Не скучай!
– Но, Петер! Почему ж ты не берешь меня? Почему ты оставляешь меня здесь? Ведь я...
– Люба, милая, я опаздываю... Я не хочу упускать эту аппаратуру. Давно охочусь за ней. Все, дорогая, я поехал. Нет времени. Целую...
И он кладет трубку. А я, совершенно растерянная и подавленная, минут пять стою неподвижно и зачем-то вслушиваюсь в короткие гудки.
«Неделя... неделя... через неделю...» – пульсирует у меня в голове.
Потом бросаюсь на кровать и плачу. Сильно плачу – навзрыд. Небо надо мной сделалось маленькое-маленькое – с овчинку. И стало вокруг меня темно.
Опять звонит телефон.
«Может, Петер передумал? И решил взять меня с собой? Он же должен понимать, как мне без него одиноко!»
Это Артур:
– Привет, красавица! Я выезжаю. Что там делает Петер?
Я вытираю слезы:
– Не надо выезжать, Артур. Праздник отменяется. Твой разлюбезный Петер укатил в Америку!
Несколько секунд длится молчание. Потом раздается веселое:
– Вот и отлично! Есть возможность познакомиться ближе. Мы же родственники, можно сказать. А совсем друг друга не знаем! – Артур отчего-то сильно возбужден. – Встретим Новый год вдвоем.
Мне не нравится его возбуждение:
– Как ты это себе представляешь?
– Посидим... Там видно будет...
– И станем говорить про турок? – вставляю я язвительное.
– Зачем? Присмотримся друг к другу. Может, сделаем какие-нибудь неожиданные выводы; может, притремся...
Я даже не собираюсь раздумывать над тем, что означает это «притремся»:
– Нет, Артур! Меняй свои планы на вечер. И на ночь. Праздник отменяется.
Однако через полчаса Артур является ко мне. Звонит у двери. Я гляжу на него сквозь стекло и боюсь открыть. Артур – не тот человек, с кем можно, оставаясь наедине, вести светские беседы. Но и не открыть я не могу: все-таки – брат Петера. Набравшись мужества, памятуя о том, что рядом есть соседи, я отпираю дверь.
Едва войдя в дом, Артур сразу пускается в атаку:
– Петер действительно уехал? Вот здорово! – и приближается ко мне.
Я отступаю, нащупываю на столе ножницы:
– Артур, не подходи!..
Увидев ножницы у меня в руках, он быстро остывает. Как видно, решимость моя его впечатляет.
А я, нет сомнения, готова к худшему.
Артур начинает заговаривать мне зубы:
– Как ты могла подумать, Люба!.. Разве я такой?
– Я не знаю, какой ты. Но я знаю, как ты выглядишь.
– Ну и как?..
Я молчу. В лице моем – решимость.
Артур не дожидается ответа:
– Я всего лишь хочу пригласить тебя куда-нибудь... Или ты собралась встречать Новый год одна... в этом доме?
– Почему бы и нет?
– Брось! Поехали лучше со мной, – Артур на всякий случай остается в отдалении. – Потанцуем...
– Танцевать? – эта мысль мне кажется интересной; я сто лет не танцевала.
– Конечно! – радостно восклицает Артур. – Я не понимаю, как мог Петер оставить в праздник одну такую красавицу? Меня бы обидело это... Тебя не обижает?
– Нисколько! – лгу я. – Современная жизнь...
– Так поехали танцевать, Любаша?
– А как же Катарина?
– Что Катарина? Я уже забыл про нее. У Катарины своя жизнь, у меня – своя...
Я раздумываю недолго. И соглашаюсь поехать куда-нибудь потанцевать. Во-первых, мне обидно: я так ждала этого праздника, так готовилась к нему... Во-вторых, мне хочется как-нибудь досадить Петеру: я ведь скажу ему потом, что была с Артуром на танцах. А в-третьих, я просто боюсь оставаться с этим сумасшедшим Артуром наедине: трудно даже предположить, какой выходки можно от него ожидать. И вообще – просто глупо сидеть в праздник в пустом доме!
– Хорошо, Артур, жди меня в машине...
Он уходит. Я запираю за ним дверь и иду переодеваться. Перебрав и забраковав несколько нарядов, я надеваю темно-вишневое вечернее платье.
«Ах, Петер, Петер! Я так хотела, чтоб ты увидел меня в этом новом платье. Оно мне так к лицу! Я ведь не для себя, а для тебя его покупала! Разве так можно поступать с любимым человеком, Петер?..»
Минут на пять задерживаюсь перед зеркалом: удаляю следы слез, подправляю макияж. Гляжу на себя, чуть вскинув брови. И правда, хороша! Будь я мужчиной – не пропустила бы такую.
Удовлетворенная, спускаюсь на первый этаж! Набрасываю на плечи шубку.
«Ну держитесь, немцы!..»
При виде меня Артур на несколько минут теряет дар речи. Потом газует, включает сразу большую скорость. Как безумный, он гонит куда-то.
Асфальт на улицах мокрый – я боюсь разбиться:
– Не гони так, Артур!
Он пропускает мои слова мимо ушей:
– Послушай, у вас в Петербурге еще есть такие?
– Какие?
– Ты – как Снежная королева! Все с ума сойдут!
– Кто с ума сойдет? – не понимаю я.
– Ерунда! – восклицает он. – Сиди спокойно! Сейчас будет поворот.
Артур круто выворачивает руль, и машина идет по скользкой пустынной улице юзом. Машину крутит вокруг ее оси несколько раз. Мокрый снег веером разлетается вокруг. Меня бросает то на дверцу, то к лобовому стеклу.
Глаза у Артура под очками горят:
– Это танец в твою честь, красавица!..
Но я кричу:
– Мы разобьемся, безумец! Останови машину!
– Остановить? – он смеется мне в лицо.
– Останови. Я выйду!
Но он не останавливает. Едет куда-то... Он гонит и гонит, разноцветные огни мелькают за окном.
Я тревожусь, оглядываю улицы. Но не узнаю их. Я еще не достаточно хорошо знаю город. Посматриваю на Артура. Тот ведет машину, улыбается каким-то своим мыслям.
«Куда мы едем? Уж не похищение ли это? Отвезет за город... Или спрячет в каком-нибудь подвале... А потом...»
Однако страхи мои напрасны. Скоро я вижу вывеску какого-то дансинга. Под этой вывеской Артур останавливает машину – тормозит он очень резко.
– Сумасшедший! – я выхожу, громко хлопнув дверцей. – В жизни больше к тебе не сяду.
А Артур уже возле меня, заглядывает в глаза почти заискивающе:
– Послушай! Я буду всем говорить, что ты моя девушка. Хорошо? Тебе же все равно...
– Зачем тебе это? Не пойму... И кто сказал, что мне это все равно?
А сама думаю:
«Досаждать Петеру – так досаждать!»
Артур так и крутится вокруг меня:
– Ну тебе это ничего не стоит – так будет вернее сказать.
– Пожалуй...
– А мне будет приятно! Согласна?
– Хорошо! – я пожимаю плечами.
Мы заходим в холл. Здесь очень шумно, много молодежи. И очень накурено. Я – будто в тумане. Я уже заметила: в Германии много курят. Меня удивляет это. Для меня вред курения очевиден.
Раздевалка – а это именно раздевалка, ибо никакого гардеробщика я не замечаю, – спрятана где-то в полутемном углу. Мы оставляем там верхнюю одежду. Со стороны, наверное, заметно, что я беспокоюсь за шубку.
Артур бросает с иронической улыбкой:
– Не волнуйся. Здесь все свои. Это как клуб.
Мы опять входим в холл. Я останавливаюсь у зеркала, поправляю на поясе складочки платья. Артур стоит рядом, выпятив худую грудь. У него независимый вид, руки – в карманах. Но я вижу, как взволнованно дергается у Артура кадык.
Кто-то кричит сзади:
– Привет, Артур! Что за красотка с тобой?..
Вижу в зеркало, Артур только кивает в ответ.
Поведение его в эту минуту убеждает меня в том, что он еще совершеннейший мальчишка.
А здесь есть ребята и постарше. Есть и очень хорошенькие девушки. Они как будто все знакомы между собой. И только я здесь – белая ворона. Девушки меня не видят в упор. Хотя спиной я ощущаю их ревнивые взгляды.
А вот опять голос:
– Артур, с кем это ты? Это девушка Петера?
Но этого голоса Артур не слышит.
Мы проходим в зал. Здесь громко играет музыка – какая-то группа на эстраде. Трясут гитарами, трясут нечесаными лохмами... Несколько столиков по углам. У входа налево – бар, в котором сплошные зеркала и стекло, витрина напитков, пара телевизоров, флажки городов, искусственные цветы, еще какие-то безделушки...
Мой спутник сразу тянет меня к стойке бара:
– Что будешь пить?
– Сок какой-нибудь... – я вижу, многие танцующие оглядываются на нас.
– Сок? Не смеши... – Артур снимает и прячет очки; наверное, ему кажется, что без очков он выглядит внушительнее. – Кто здесь пьет сок?
– Нет, Артур, только сок, – настаиваю я. – У меня что-то побаливает голова...
Он прищелкивает пальцами. Бармен ставит передо мной высокий стакан с соком, перед Артуром – маленький стаканчик с виски или водкой – я не знаю.
Артур выпивает, поворачивается ко мне:
– Что же он тебя бросил?
– Кто бросил? – я отлично понимаю, о ком речь; мне вопрос Артура шилом протыкает сердце.
– Братец мой...
– Он меня не бросал, – я спокойно потягиваю сок.
– Как же! Бросил. С собой ведь не взял.
– Значит, не было возможности.
Артур выпивает еще стаканчик:
– Думаешь, у него до тебя не было девушек?
Я пожимаю плечами:
– Он – парень видный...
– У тебя, наверное, тоже были... с кем спать?
– Были, – мне сейчас все равно, что подумает обо мне Артур и что расскажет он обо мне Петеру.
– Может, это и к лучшему... – негромко роняет он.
– Что ты имеешь в виду? – мне не очень нравится разговор, и Артур мне не нравится, и вообще – настроение у меня много ниже нуля.
Артур отодвигает стаканчик:
– Не хочешь потанцевать?
– Нет пока. Сам понимаешь, не то настроение.
– Из-за Петера, что ли? Брось... Я – лучше. Я – веселый... А Петер – он хоть и мой брат и я не должен так говорить, но с ним скука. Он только о работе своей и думает...
Тут к нам подходят двое парней. Плечистые высокие ребята. Симпатичные, уверенные. Артуру кивают, со мной здороваются уважительно. Заказывают себе выпивку.
Потом один говорит:
– Вы – Люба? Девушка Петера?
Я смеюсь, глядя на Артура:
– Хитрость твоя не удалась! – потом отвечаю парню: – Да. Петер уехал на неделю.
