Текст книги "Западня для князя"

Автор книги: Татьяна Бурцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Семён

Когда Семёну сообщили о том, что они приговариваются к работам на соляных копях, он не мог поверить, что беда их миновала. Порой судьба выкидывает странные штуки. Если бы кто-нибудь еще месяц назад рассказал, что он будет так радоваться каторге, – ни за что не поверил бы. Добывать соль – работа тяжелая, но это все же лучше, чем смерть, да еще на колу.

Семён с теплотой вспоминал сотника, он был уверен, что такой приговор – его заслуга. Единственное, чего Семён не мог понять: почему Георгий стал помогать ему, ведь разбойники взяли в плен его отряд и чуть не убили самого сотника.

Все-таки он странный человек.

И конечно, не забыл Семён своего обещания бросить разбой. За время, проведенное в темнице, многое в его душе претерпело изменения. Прежнего лихого разбойника не существовало. Эта часть его умерла, как раньше умер в нем отец, сын и муж. Кем Семён является сейчас – он еще не знал.

Сначала скованные разбойники передвигались под охраной небольшого отряда, потом их нагнал князь с дружиной. Семён безуспешно всматривался – Георгия с ними не было. Бывший разбойник не знал, что сотник сопровождал агу Тенгиса.

На привале к Семёну подошел один из дружинников князя. Он переводил взгляд с одного на другого, пока не уставился на него. Не сказать, что после поруба, гремя цепями, Семён являл собой грозное зрелище.

Человек присел рядышком и сразу перешел к делу.

– Георгий говорил, что ты хочешь покончить с разбоем, это так? – спросил он, будто угадывая те сомнения, которые терзали Семёна.

– Я дал зарок, что если останусь в живых, брошу это дело, – Семён серьезно и прямо посмотрел в глаза княжескому человеку.

– Хорошо, – ответил неторопливо тот, – князь предлагает тебе пойти к нему на службу.

Семёна точно громом ударило. Это было последним, что он ожидал услышать. Несколько минут он собирался с духом, чтобы ответить. Наконец проглотил комок в горле и произнес:

– Я согласен, – голос все равно подвел его.

– Тогда решено, – сказал человек, поднимаясь с коряги, – поговори со своими людьми, с теми, которым можешь доверять. Если наберешь десяток, будешь над ними десятником. Служить будешь под моим началом.

– Вот это ладно! – в душе Семёна поднялась волна радости. – Я не подведу!

Судьба давала ему еще одну возможность.

– Смотри, не подведи, – человек пытливо всмотрелся в Семёна, словно хотел увидеть хоть тень фальши. – Георгий верит в тебя, снова свернешь с прямой дорожки – сделаешь хуже ему.

Семён не мог и мысли такой допустить, чтобы обмануть доверие сотника. Даже помотал косматой головой.

Дружинник уже уходил.

– Как зовут тебя, мил-человек? – спросил Семён.

– Михаил, я тоже сотник.

– Будь здоров, Михаил!

– И ты не хворай, – дружинник наконец улыбнулся.

Семён не сразу придумал, как выяснить, кто из бывших вольных людишек искренне захочет служить князю. Не спросить же у них напрямик? Многие не упустят шанса таким образом избавиться от каторги, однако ж сбегут при любом удобном случае.

Хотя… может, действительно стоит спросить?

На одном из привалов Семён осторожно завел разговор со своими бывшими разбойниками.

– Вот послушайте, – с невинным лицом начал он, – чудной сон мне сегодня приснился. Будто подходит ко мне князь и говорит: «Послужишь мне, Семка, верой и правдой?».

– А ты? – заинтересовались сидящие.

– Ну я подумал и решил: раз князь просит, нужно уважить. «Послужу, – говорю ему, – только и разбойничков моих к себе на службу возьми».

– Правильно сказал! Молодец!

– А что, пошли бы в дружину? – хитро прищурившись, спросил Семён.

Разбойники разом загомонили. Говорили разное.

– А что, чай в дружине не хуже, чем в разбойниках!

– Служить князю! Ты спятил!

– Да разве ж нас кто отпустит!

– А я послужил бы. Надоело по лесам мыкаться.

– Так он и взял нас на службу, удивительно, что не повесил. Он же князь, а мы кто? Колодники.

– Не говори так, князь милостив.

Один из разбойников потряс зазвеневшими цепями.

– Вот она, княжеская милость.

– Но и мы далеко не ангелы небесные.

– Эх, начать бы все сначала…

Во время этого разговора Семён приглядывался к говорившим, запоминая, кто действительно хотел оставить прежнюю жизнь. Видимо, отсидка в порубе повлияла и на них. По большей части это оказались мужики, ушедшие с Семёном с пепелища их деревни, чему тот совсем не удивился. Все-таки они стали разбойниками поневоле.

Семён указал на них Михаилу, после чего бывших разбойников расковали и до самого Холма они передвигались пешком, зато без оков. Остальных под конвоем повели на копи. До развилки, где отряд разделился, колодники сыпали проклятиями в сторону своего бывшего атамана, а Семён лишь посмеивался.

Холм действительно был сердцем княжества. Город сразу поражал обилием садов. Слободки тянулись вдоль каменных стен. По улицам сновали ремесленники и просто горожане. Семён даже удивился, насколько Холм выглядит оживленней и живописнее Галича. А ведь недавно в городе бушевал пожар.

Их привели на княжеский двор. Часть дружинников жила здесь, а часть в воинской слободке, располагавшейся неподалеку. Михаил отправил их сначала в баню, а потом повел в здоровенный амбар выбирать одежду и оружие: негоже княжескому человеку сверкать телом сквозь лохмотья.

Семён неплохо снарядился. Хоть и исхудал в темнице, но все равно выглядел внушительно. Ему приглянулся шестопер. Остальные тоже выбрали себе оружие по своему норову, но в основном брали палицы. Крестьянская рука привычнее к дубине.

Михаил критически осмотрел свой новый десяток и велел взять еще по мечу, копью и луку да выбрать ножей метательных по руке. Обращению с этим оружием он собирался учить бывших разбойников сам.

– А теперь всем отдыхать, – скомандовал он, – пойдем за мной.

Он отвел их в слободку, где новоиспеченным дружинникам были определены две просторные избы.

Семёнов десяток расположился, но отдыхать никто не стремился. Они собрались вокруг Семёна и преданно заглядывали ему в глаза.

– Ну как, атаман? Что делать будем? – наконец начал один.

– Известно что, служить, – ответил тот, – да и не называйте меня больше атаманом. Не разбойники мы уже.

– Как скажешь, – сразу успокоились бывшие разбойнички, – служить так служить.

Обучение проходило ни шатко ни валко. Нелегко было из лесных людишек воспитать дружинников. Однако Михаила радовало, что дисциплина в десятке присутствовала. Все безоговорочно слушали Семёна. Еще бы – он спас людей от лютой смерти и от каторги, считай, выручил.

Их сотник все еще присматривался к Семёну. Хотя само по себе заступничество Георгия было для него весомо, Михаил не привык запросто доверять людям.

Спустя неделю десяток Семёна отправили в ночное – стеречь коней. Тот, конечно, удивился.

Проверяет. Ну ничего, не осрамимся.

Табунок лошадей был хорошим кушем – уйти с ним было бы большой удачей. Но Семён крепко завязал с прошлым и дал зарок хорошо стеречь коней.

Ночь возле костра напомнила ему детство. Так же ребятишками они пасли коней.

Бывают такие моменты, когда ты как будто переносишься в другое время. Темень, языки костра, степной ночной холод. И Семён, придвинувшийся к костру. Вроде здоровые мужики, а если посмотреть внутренним взором, то вокруг костра сидит с десяток мальчишек, словно в этой отметке настоящее встречается с прошлым.

– А помните, как мы коней пасли? – спросил чей-то голос, словно отозвавшись на мысли Семёна.

– Да-а, – ответил другой, тоже, видимо, погружаясь в воспоминания.

Все молчали, думая каждый о своем. Ночь была хороша. Тихая, без ветерка. Высокие звезды на темно-синем небе. Кони негромко переступают, иногда слышится тихое ржание. Чернеет лес, еле видный на фоне неба.

Видишь ту звездочку? Когда мы будем в разлуке, вспоминай меня, если увидишь ее.

Глаза Семёна защипало. Ему вспомнилась его жена. Молодая, в свадебном наряде. А не такая, какой нашел на пепелище.

– …Тять, а ты мне купишь коника?..

– …Куплю, будешь большим, станешь землю пахать…

– …Я на нем Аленку катать буду…

– …Ее жених катать будет…

– …А я кого?..

– …А ты свою невесту…

– …Тять, а мы никогда, никогда не умрем?..

Никогда сынок, никогда.

Звездная ночь совсем растревожила Семёна. Он резко встал, стряхивая оцепенение.

– Пойду пройдусь я, – обратился он к сидящим, – что-то жарко слишком у костра.

– Иди, Семён. Иди.

Через десяток шагов его поглотила ночь. Семён отходил все дальше, чтобы не показать чувств, охвативших его. Воспоминания заставили заново почувствовать горечь потерь. Уже давно не пускал он в сердце эту боль. Видимо, пламя костра убаюкало его и успокоило, а давние страхи вылезли наружу. Теперь он хотел уйти от самого себя и брел не разбирая дороги…

Семён сам не заметил, как оказался у кромки леса. Где-то недалеко была дорога, ведущая в город, в темноте Семён не нашел бы ее. Постоял, поежился, решил возвращаться к костру. Вдали от него было чувствительно прохладно. Вдруг слух уловил еле заметный перестук.

Конники! Откуда?

Это было любопытно. Ехали не спеша, осторожно. Словно крадучись.

У Семёна тут же возникли подозрения. Он метнулся к лесу, хотя в такой темени его не заметили бы, даже если б наехали.

По приглушенному травой топоту было ясно, что всадники приближаются.

По неясным силуэтам Семён заключил, что их было трое. Похожи на разведчиков. Только что разведчикам делать в окрестностях Холма, да еще ночью? Самым первым его желанием было окликнуть проезжающих мимо конников, но что-то остановило. Всадники остановились недалеко от того места, где засел бывший разбойник, всматриваясь вдаль. Семён понял, что заметили костер и его людей, стерегущих коней. Посмотрели и тронулись дальше.

Если это княжеские люди, то почему они не подъехали к костру, ведь ворота все равно ночью не откроют?

Семёну показалось, что всадники, наоборот, стараются не попасться на глаза. Быстро взвесив все «за» и «против», он тихонько двинулся за ними. Ориентировался на звук шагов. Через небольшое время загадочные всадники свернули с дороги и углубились в лес. Они, наверное, знали, куда едут, а Семён уже заблудился.

Как бы на сучок не напороться, глаза все же не казенные.

Десятник выставил вперед руки.

«А вдруг разбойники? – мелькнула шальная мысль. – Да я и сам только что был разбойником!» – успокоил себя Семён.

Так шел он за смутными тенями, сам не зная зачем.

Вдруг впереди перестук стих. Всадники остановились так внезапно, что Семён чуть не налетел на них, пришлось отойти назад.

Они вышли на полянку, освещаемую луной. На полянке стояла избушка. Всадники привязали коней и вошли внутрь.

И дальше что? Пойти спросить, не пустят ли переночевать?

Семён стал тихонько подкрадываться к избушке, вдруг за что-то зацепился. Обернувшись, остолбенел. Волосы на голове зашевелились: крест! Он был на погосте.

Вот угораздило!

Отцепив рубаху, он подобрался к избушке, проковырял пальцем дырку в окошке, затянутом бычьим пузырем, и приник к отверстию.

Шел разговор, но слышно было плохо. Семён еле разобрал, что договаривались завтра пойти в Холм, переодевшись купцами, – накануне напали на купчишку и забрали товар.

Зачем такие сложности?

Он заглянул внутрь, но света было мало, лиц не разобрал.

Все это не к добру. Хорошие люди тайком в город не приходят.

Семён решил вернуться к своим, пока не поздно. Нужно предупредить, чтобы купчин завтра проверяли получше. Подошел, чтобы рассмотреть хотя бы коней. Ничего примечательного, кроме того, что у одного подкова почти отлетела. Вряд ли станут ее менять до завтра. Масть и худая подкова. Небогато. Но хоть что-то.

Чуть поодаль стояли другие кони, всего их было шесть, значит, в доме были еще люди.

Нужно ноги уносить.

Семён двинулся в обратный путь. В лесочке было хоть глаз выколи, пробирался он на ощупь. Все время спотыкался о корни и коряги, пытаясь выйти на тропинку, по которой пришел сюда. Пока не удавалось. Вдруг нога не нашла опоры. Семён попытался ухватиться за ветки, но руки соскользнули, и он полетел в темноту, больно ударившись головой.

Сообразив, куда он провалился, Семён чуть не заорал.

Могила!

Десятник стал карабкаться наверх, но земля только осыпалась. Промучившись минут десять, он присел на дно могилы, чтобы подумать.

Вдруг в тишине он услышал нетвердые шаги и замер. Кто-то приближался. И этот кто-то ругался на чем свет стоит. Видимо, один из обитателей избушки вышел освежиться.

Не хватало еще, чтобы Семёна нашли в таком положении.

Шаги все приближались, ругань не стихала. Человек был изрядно пьян, и шел он прямо на Семёна. Десятник с замиранием сердца прислушивался.

«Точно, идет сюда», – только и успел подумать Семён, как вместе с землей к нему съехал вновь прибывший.

– А-а-а! – произнес человек.

Семёна он еще не заметил. Тот скорчился в углу, не горя желанием знакомиться.

Человек поднялся на ноги и попытался вылезти. Его попытки так же не увенчались успехом. Он пытался лезть, подпрыгивать. Даже стал звать на помощь. Но, видимо, в избушке его не слышали – никто на помощь не пришел.

Человек разочарованно опустился на землю, прямо напротив Семёна, которого все еще не заметил, и произнес с пьяной грустцой:

– Ну что же мне здесь – целую ночь одному сидеть?

Семён понял, что пришло его время.

– Ну почему же одному? – ласково спросил он.

Мгновенно произошло то, чего Семён и не ожидал. Человек подскочил и, несмотря на свое нетрезвое состояние, в секунду выбрался из могилы, засыпав десятника землей.

Семён хохотал до рези в животе. Причем при этих звуках удаляющийся топот участился.

Через несколько минут десятник успокоился и стал пытаться рушить стенки, которые и так осыпались после визита ночного гостя.

Олеся

Арба неторопливо тащилась по дороге. Поскрипывали колеса, цокали копыта низкорослых лошадок, кто-то из нукеров напевал себе под нос протяжную степную песню.

Потолстевший мурза Усман развалился на подушках, пальцы в дорогих перстнях монотонно перебирали четки. Полы дорогого шелкового халата, распахнувшись, открывали расшитые парчовые шаровары и тисненые золотом сафьяновые сапожки.

Кочевники ограбили и разорили полмира. Уничтожили много культур, а своей-то только и было что грубые узоры на белом войлоке ханских шатров.

Мысли мурзы текли неторопливо, вторя цокоту копыт. Размеренное покачивание арбы навевало дремоту.

Велика столица Сарай-Берке. Взметнулись ввысь ее купола и минареты в низовьях Итиль-реки. Тысячи рабов-ремесленников строили ее в поте и крови под ударами бичей. Сюда стекалась дань от покоренных народов и съезжались купцы со всего Востока за рабами и награбленными ценностями. Хотя частенько их самих грабили как в Орде, так и по пути в нее.

В Китае было лучше всего. Многое взяли: и осадные машины, и дорогие шелка, несметные богатства и знания. Но зачем кочевнику знания астрономии, архитектуры, письменности? Вот золото, драгоценности, шелка – это хорошо. Осадные машины еще лучше: с их помощью можно грабить новые города и подчинять целые народы, а остальное – чушь.

Мурза повернул голову и окинул взором движущиеся под охраной нукеров возы, прикидывая, не удастся ли утаить кое-что для себя из собранных ханских подарков и дани сверх того, что причиталось ему как численнику. На коленях лежал бархатный футляр с китайскими драконами. В нем ханский ярлык и серебряная пайцзе, дающие подателю неограниченные права и полномочия. Грубо говоря, законное право от имени хана делать все, что только ни вздумается.

На пайцзе так и было выгравировано:

Кто не исполнит, да будет предан смерти. Берке-хан.

А затем мысли его опять вернулись к последним событиям в Орде.

Да, хан назначил его численником, честь великая, но долго ли продержится у власти нынешний хан. Он уже немолод – дядя Сар-так-хана, а пережил его. В Орде зрела смута. Мало того, что сановники, огланы, мурзы, аги пытались урвать как можно больше друг у друга, постоянно проливая свою же кровь. Должности и почести раздавались направо и налево, а не как в былые времена – за умение управлять войском, лихость и отвагу в бою.

Великий Тему джин завещал: «Пока останется мясо мое или трава, смазанная моим жиром, иной не будет вам ханом».

Вот только мяса все меньше, все больше травы, смазанной жиром.

И рвут Орду на части, рушат единство и мощь. Отделились Великие степи, исконные земли монголов, смешались они с покоренными кочевниками. За великой Итиль-рекой, на востоке, Ок-орда стала независимой – русы зовут ее Синей, Кок-орду здесь – Золотой, а ведь это единые крылья великого войска, потрясшего вечерние страны.

Когда же вновь придет великий хан, способный объединить и направить бег наших коней?

Но нет, ханы ищут только богатства, сладкой жизни, многие ожирели не только телом, но и умом. А русы поднимаются, только недавно они были биты, города и деревни лежали в руинах, а они все отстроили и поднимаются.

Упорный лесной народ.

Правда, за крамольные мысли и такие слова о хане во времена Чингиса или Бату я мог, несмотря на знатность, оказаться в котле с кипятком. Хотя нет, при Чингисе в кипяток бросали непокорных простолюдинов, а знатным ломали хребет. Тоже себе не пожелаешь.

Так неторопливо и тревожно текли мысли мурзы, как медленно скрипела арба, цокали копыта и протяжно звучала песня нукера.

Но вдруг протяжность и размеренность сменились свистом, криками, ржанием коней. Мурза выглянул из возка. Вокруг валились выбитые стрелами из седел татары, бесились, от боли вставая на дыбы, кони.

Легкий посвист, и мурза с удивлением уставился на оперение стрелы, погрузившейся ему в грудь. Откинувшись на парчовые подушки, он в последний раз уставился на китайских драконов, вышитых на полотнище арбы, а затем его взгляд остановился навсегда.

На дороге лежали трупы людей и лошадей, несколько коней понуро бродили возле своих мертвых седоков, а вокруг сгустилась тишина.

Из-за деревьев выехали воины. Двое из них подъехали вплотную к арбе. Один явно был начальником отряда – с лисьим хвостом на шапке и двумя саблями на поясе, другой – просто важный ордынец. Они склонились над телом, чтобы убедиться, что мурза мертв.

– Ну и оскал, не мог умереть красиво.

– Усман и при жизни был неприятным человеком.

* * *

Георгий скакал во главе сотни разведчиков. Усталость постепенно брала верх над решимостью во что бы то ни стало двигаться вперед. Он не без оснований опасался, что просто выпадет из седла под ноги скачущим следом. Долгая дорога, несколько томительных часов в порубе, полных сомнений и отчаяния, а потом снова бешеная скачка. Да еще шея нестерпимо ныла в том месте, где его ударил кистенем Митяй. Не попытайся он увернуться – был бы покойником.

С Георгием поравнялся Хмурый.

– Скоро будем на месте, сбавим ходу, а то как бы на засаду не нарваться.

Сотник понимал, что это дельное предложение, однако сердце рвалось вперед.

Сделав усилие над собой, Георгий придержал повод и поднял правую руку. Сотня замедлилась. Потом остановилась.

Сотник тоже остановил коня, развернулся в седле.

– Вы двое поскачете вперед, – приказал он дружинникам, – мы следом, если что не так, сразу назад. Если все в порядке, подадите сигнал.

Двое дружинников, не говоря ни слова, отделились от остальных и поскакали вперед. Сотня поехала чуть медленнее.

Полчаса тянулось томительное ожидание. Сердце сотника замерло в ожидании сигнала.

Только бы мы не опоздали. Только бы не опоздали!

Время словно остановилось.

Наконец в лесной тишине раздался протяжный свист, потом еще один.

Теперь Георгия ничто не сдерживало.

Они успели вовремя.

– И нечего охать, – ворчала мать игуменья, прикладывая смоченную в чем-то тряпку к шее сотника. Узнав, что тот был ранен, она настояла на том, чтобы осмотреть его. Чернофиолетовый кровоподтек не мог оставить ее равнодушной.

– Предупреждать надо, – отозвался сотник с усмешкой и тут же снова скривился от боли.

Напряжение оставило его, как только он узнал, что со скитом ничего не случилось в его отсутствие. Георгий выслал несколько небольших отрядов разведчиков далеко вперед. Неожиданного нападения можно было не опасаться. Появилось время передохнуть измученным людям и коням. А еще предстоял разговор с матерью игуменьей. Нужно было убедить ее оставить скит и уйти с Матвеем в лес.

– Господь дал тебе плоть для земной жизни, посмотри, что ты наделал, – между тем продолжала настоятельница, – ты же совсем не бережешься! Нельзя постоянно испытывать судьбу – навлечешь на себя гнев Божий. А теперь еще охаешь!

Вовсе это не я наделал.

А вслух произнес:

– Я больше не буду.

Намеренно или нет, но сотник не уточнил, что именно не будет делать – испытывать судьбу или выказывать свое неудовольствие.

От приложенного снадобья боль начала уходить, а тепло стало разливаться по телу. Усталость навалилась с новой силой.

– Матушка, – начал он, моргая и пытаясь прогнать дремоту, – вам нужно оставить скит, чтобы мы могли здесь сделать засаду и застать врасплох Белых волков.

– Сейчас я все здесь уберу, и поговорим, оденься пока.

Георгий послушно начал натягивать рубаху. Пока настоятельница убирала со стола плошки и туески, мысли его покинули пределы избы.

Он еще не видел Олесю: когда они приехали, девушки не было в скиту. После последнего разговора он чувствовал себя виноватым из-за слов, которые произнес. Тогда они показались ему правильными, а теперь сотник сомневался. Его не оставляло ощущение, что он просто обидел девушку.

Георгий сидел, уперев локти в стол и положив голову на руки. Голова давила все сильнее.

– Когда ты ел в последний раз? – поинтересовалась мать игуменья.

Действительно, когда?

На лице сотника отразилось недоумение.

– Все понятно. Подожди меня немного, я принесу тебе поесть.

– Хорошо, – ответил Георгий, с трудом оторвав голову от ладоней и кивнув.

Настоятельница отсутствовала всего несколько минут, но когда она вошла, держа в руках миску с хлебом и кринку с молоком, то увидела, что сотник спит, сидя за столом. Усталость и напряжение последних дней все-таки победили.

Она подошла, накрыла его и присела рядом.

Пусть отдохнет, совсем вымотался, а я подумаю.

Серьезное предложение сделал Георгий. Нужно было все обдумать. С одной стороны, она понимала, что так он хотел наверняка спасти их жизни, а с другой стороны, ей было тяжело бросать место, где они прожили не один год. Неизвестно еще, смогут ли вернуться.

Что же решить?

В красном углу висела икона Богородицы.

О чем молить Тебя, чего просить у Тебя? Ты ведь все видишь, знаешь Сама, посмотри мне в душу и дай ей то, что нужно. Ты, все претерпевшая, все премогшая, – все поймешь. Ты, повившая Младенца в яслях и принявшая Его Своими руками со Креста – Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнет горя. Ты, получившая в усыновление весь род человеческий, взгляни и на меня с материнской заботой…

Не прошло и часа, как вернулись отправленные в догляд воины. Степняков оказалось много, они числом в три раза превышали воинов Георгия.

От мысли оставить часть воинов в лесу, за тыном, Георгий отказался. Воины в лесу окажутся отрезанными. При вылазке степняки, превосходя их числом, соединиться не дадут. Разбить русичей им будет легче. Решили встречать незваных гостей внутри, подбросив им несколько неожиданных подарков.

Пришлые приближались двумя отрядами. Первый ехал на скит, второй шел на охват справа. Георгий быстро отрядил троих воинов на заставу за подмогой. Степняки, похоже, собрали свои разрозненные отряды для единого нападения.

Вот бы покончить с ними разом!

Но сомнительно, да и не подоспеет вовремя дружина с заставы. Лучше скит сохраним да степняков поболее положим. Главное – самим живыми остаться.

Так рассуждал Георгий, быстро намечая с десятниками, где расставят воинов и какой будет план битвы. Ворота оставят открытыми, но рядом будут стоять возы с бревнами и дровами.

– Если не успеем ворота закрыть, так рассечем возами степняков надвое. Пока они сообразят, мы перебьем всех степняков, что внутри окажутся. А затем либо ворота захлопнем, либо возами проход перегородим. А там ни копий, ни стрел не жалеть. Степняков к наружной стороне тына не подпускать, тех, что внутри окажутся, перебить без пощады. Разве кто из знатных птиц залетит, тех для допроса захватить.

Воины рассыпались по скиту, укрылись за избушками, на колоколенке и башенке, спрятались в густой крапиве у тына. Пятеро, надев поверх кольчуг рубахи, делали вид, что помогают в скиту. К ним присоединились несколько монахинь, что остались помочь раненым и оборонять скит от набега вместе с настоятельницей. Остальных вместе с ранеными и беженцами дед Матвей увел на глухой островок в лесном болоте посреди трясины.

Степняки не сразу наскоком кинулись на скит. Сначала отрядили разведку оглядеть что и как. Но видя, что все спокойно, с гиком понеслись к воротам с усмешкой, наблюдая, как в панике кинулись врассыпную люди.

Сразу исчезли все монашки, по двору бегали одни мужчины. Вроде разбегаясь в беспорядке, ратники незаметно сгрудились у возов. А затем возы дрогнули и покатились в ворота, сминая на пути неосторожных и замешкавшихся. Степной отряд был рассечен, несколько степняков валялись, раздавленные возами и бревнами. С десяток крутились на конях внутри скита, натыкаясь на выставленные копья и червленые щиты. Отовсюду густо летели стрелы и сулицы. Не прошло и пяти минут, как все степняки, что прорвались в скит, были перебиты, а оставшиеся за тыном с потерями отступили.

Возы и мертвые тела убрали, ворота закрыли и подперли изнутри все теми же возами. Ратники расположились вдоль тына, готовясь к обороне. Из леса с другой стороны скита показался отряд степняков, шедший на охват.

Кольцо замкнулось. Георгий с сотней оказался в окружении.

При таком раскладе нужно было продержаться до прихода подмоги.

Степняки нападать не спешили – держали совет. Видимо, в их планы не входило задерживаться у скита надолго. Их сила была в яростном натиске и быстром отступлении. Но вот один отряд начал готовиться к штурму. Видимо, степняки решили опробовать крепость тына.

Скит был срублен на славу. Близость к границе заставила плотников и строителей укрепить его словно заставу. В таком месте можно было выдержать несколько дней осады. Но и степняки были умелыми воинами. Несколько воинов обскакали вокруг скит, присматриваясь к частоколу, нет ли трещин или гнилых бревен. Именно туда будет направлен основной натиск. Ворота укреплены возами, да и штурмуя их, степняки могли потерять много воинов – на башенке была хорошая позиция для стрельбы.

Часть воинов готовила небольшие лестницы, часть рубила подходящий таран. За сотню Георгия взялись по всем правилам военной науки того времени.

Дружинники из-за частокола молча наблюдали все эти приготовления.

Олеся вернулась в скит незадолго до того, как разведчики сообщили о готовящемся нападении. Еще издали, заметив оживление, она догадалась, что в скиту гости, и радостно ускорила шаг. Сердце подсказало ей, что приехал именно сотник. И точно, во дворе стояли кони, на отдых расположились воины.

Мать игуменью она нашла в доме, та задумчиво стояла перед образами. Рядом, за столом, опустив голову на руки, застыл сотник.

Сердце девушки зашлось от нежности, хотелось кинуться к нему, почувствовать, как ее обнимают крепкие руки.

– Тише, тише, не разбуди, пусть отдохнет, – зашептала мать игуменья, – вымотался весь, так спешил!

Настоятельница взяла Олесю под руку и почти насильно вывела во двор.

– Прискакал сообщить о том, что на нашу обитель готовится нападение, – продолжила она.

– Да как же это? Кто осмелится? – ошеломленно спросила девушка.

– Лихие люди, степняки.

Мать игуменья немного помолчала.

– Говорит, уходить нам надо, у него воинов мало. Здесь может стать слишком опасно.

– Да зачем им нападать на нас, здесь же нет никакого добра? – Олеся не могла поверить, что им может угрожать опасность.

– О том не ведаю, – спокойно ответила мать игуменья, – однако сведения верные, твой Георгий чуть через это жизни не лишился.

Олеся хотела что-то сказать, но замерла на полуслове.

– Я так и знала, что ему угрожает опасность, чувствовала! – воскликнула девушка.

– Ты не больно-то предчувствиям доверяй, так и до беды недалеко, – охладила ее пыл настоятельница.

– Что же делать будем, матушка? Уйдем или здесь останемся? А вдруг нашим помощь понадобится?

Мать игуменья, казалось, только что приняла важное решение.

– Я останусь, а со мной еще несколько сестер, – медленно проговорила настоятельница, – остальных дед Матвей в лес уведет от стрел подальше.

– И я останусь! Если Георгию смерть суж-дена, то и мне нечего жить!

– Остынь! – уже сердито сказала мать игуменья, – положись на волю Божью. Если ты останешься, твой сотник еще и за тебя переживать будет, а ему голова трезвая нужна!

«Что они все, сговорились что ли! – мелькнула легкая обида, – все равно не уйду, спрячусь, чтоб не видел, а останусь».

В это время в ворота проскакали несколько воинов. Один из них, с отметиной от сабельного удара (его Олеся видела до этого), соскочил с коня чуть не раньше, чем тот остановился, и вбежал в дом. Мать игуменья вошла следом, а Олеся в недоумении так и осталась стоять на залитом солнцем дворе.

В доме со свету было темно.

– Сотник! Степняки идут, – возбужденно произнес Хмурый с порога.

– Что ты кричишь! – шикнула на него настоятельница, – не видишь, сморило человека.

Разведчик наконец разглядел сотника.

Настоятельница удивленно посмотрела на ворвавшегося в дом воина.

На лице Хмурого сменялись различные чувства. Обычная его мрачная бесстрастность чуть отступила, освободив место неловкой дружеской улыбке. Большинство дружинников искренне любили своего начальника. Для них он был человеком, который вселял в их души уверенность в завтрашнем дне. Не было еще переделки, из которой Георгий не смог бы выбраться, и они верили, что так будет всегда.

Хмурый легонько потряс сотника за плечо.

– Георгий, просыпайся, гости пожаловали.

Сотник поднял голову, потер лицо руками, потом потряс головой, чтобы выветрились остатки сна, и произнес:

– Добро пожаловать, у нас все готово.

Это был уже третий штурм за сегодня, который отбила сотня разведчиков. Частокол местами горел – из бревен торчали стрелы, обмотанные паклей и пропитанные каменным маслом. Тушить почти не давали, били стрелами. Степняки взялись за северную сторону, там частокол им показался наименее крепким. Скит не поджигали – думали, внутри есть чем поживиться.

Степняки стреляли метко. Стрелы находили каждую щель в частоколе или в доспехе, если неосторожно высунешься. Их воины лезли по самодельным лестницам, пытаясь прорваться за ограду. Лестницы дружинники откидывали рогатинами, отваживая степняков кипятком. Многие из них с воем катались по земле, где их добивали стрелами.

Пронзительно, со свистом пели стрелы, звенели мечи, трещали щиты от могучих ударов, когда русичи сходились с неприятелем.