Текст книги "Никуда не денешься (СИ)"

Автор книги: Татьяна Карат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Здесь все мужчины столь остроумные и прозорливые или я тупею не по дням, а по часам?

Стол на удивление оказался съедобным. Ну не сам стол, а та живопись, что располагалась на нем. Дамы аккуратно ощипывали пальмы, мужчина, который не Глеб и не Орис, а третий, отрезал ножом кусок коричневой горы поросшей каким-то мхом и отправил в свою ракушку – приспособление, заменяющее тарелки. Со стороны все смотрелось эстетично, и даже красиво. И мне скорее всего нужно привыкнуть, чтобы все это воспринимать как должное, но пока… Пока я внутренне вздрагивала каждый раз, когда лысоватый мужчина средних лет сидящий за нашим столиком, отправлял кусок коричневой массы себе в рот. Судя по запаху – это был какой-то травяной паштет с примесью листьев свеклы, что и придавало месиву коричнево черный глинистый цвет.

На сцене рядом разыгрывалось представление. Одна сцена менялась другой, но лучше они от этого не становились. Наш университетский театр дал бы им сто очков форы. Сценарий были достаточно интересен, но актеры играли как не живые. Слишком прагматично и бесчувственно. После очередной такой же бездарной сцены я не выдержала:

– Им бы Станиславского со своим «не верю!»

И опять вслух!

Глеб только улыбнулся с легким придыханием, так и не посмотрев в мою сторону. Ориса же заинтересовала моя фраза.

– Кто такой Станиславский и что значит «не верю»?

– Известный режиссер. Он бы точно не поверил в искренность чувств героев этого спектакля, если даже я с привычкой все видеть в розовых очках, замечаю бездарность ваших актеров.

– Так, может, научишь наших актеров достойно и чувственно играть на сцене?

– Может и научу.

Сказала, а потом еле удержала руку на месте, чтобы в попытке поймать улетевшие слова не закрыть себе рот. А слово ведь не воробей…

– В таком случае в ближайшее время ждем ваше творение.

Вот зачем я это сказала? Зачем?

Глава 27

Как лиса, готова отгрызть свой хвост, за который вцепилась охотничья псина, так и я сейчас отгрызла бы себе язык. Нервно сжимала кулаки на коленях, благо спрятаны под столом от любопытных глаз. Злюсь, безумно злюсь – на себя за свой «язык без костей», на правителя, хитро подловившего меня на слове, и даже на Глеба злюсь. Вот почему он вовремя не остановил меня? Главное, когда хотела поздороваться с правителем, успел же проорать в моей голове свое «не смей», так что я чуть не подпрыгнула от испуга, сейчас же был нем, как рыба.

Злюсь, а на заднем фоне какое-то непонятное ощущение радости, я бы сказала даже удовольствие. Не могу радоваться предстоящей головной боли, я не мазохист, это не мое. Да, действительно не мое. Посмотрела на Глеба, а этот паршивец улыбается. Не явно и открыто с белозубой улыбкой, а так втихаря – когда лицо каменное, а в глазах «бесики» скачут. Сказать бы ему что-то, да ушей слишком много, а контролировать свои телепатические обращения к нему, так и не научилась. Хорошо, что хоть его слышу. Периодически.

Ужин был не долгим. Основательно покушал только незнакомый мне мужчина, скорее всего один из советников правителя. Женщины оборвали все листья на пальмах, одна из них слопала даже волосатый коричневый ствол этого дерева. Честно говоря, не знаю с чего он состоял, но выглядел совсем не аппетитно, тем не менее, это не помешало женщине с хрустом уплетать его за обе щеки.

Мне, после сытного мясного ужина, вся эта трава неизвестного происхождения казалась полной безвкусицей. Но отказаться от ужина, на котором сам правитель щипает травку не хуже горного козлика, было бы верхом неприличия. Так, как избежать трапезы совсем не было никакой возможности, я положила себе несколько кустиков, росших в северной части нашего оазиса. Пошла проверенным методом – взяла тоже, что положил себе Глеб. Первый съела с опаской, но распробовав вкус – поразилась. Кусты оказались обычным зеленым яблоком, из мякоти которого с тщательностью вырезаны мельчайшие веточки и листики. Есть было нечего, но смотрела бы на эту красоту сутками.

Оазис после нашей трапезы больше напоминал опустошенные саранчой поля.

После ужина все прошли в соседний зал. Здесь было более тусклое освещение, играла легкая музыка, больше напоминающая классику. Гости, собираясь группками по несколько человек, монотонно о чем-то переговаривались. Любительница шумных праздников, собираясь на это мероприятие, я подразумевала спокойствие и плавность его протекания, но не на столько. Тихая музыка слышалась с точностью до самых тонких аккордов, а безэмоциональное перешептывание гостей и редкие безразличные взгляды в мою сторону давили на нервы сильнее вульгарной брани.

Глеб подошел сзади и коснулся моего локтя. Он впервые прикоснулся ко мне за этот вечер, все время был рядом, но держался отчужденно. Я оглянулась.

– Нас ждут.

Все так же легко и невесомо касаясь моей руки, он повел меня на средину зала. Люди расступились, образовывая круг зрителей. Хотелось бы сказать заинтересованных, но глядя на их скучающие лица, язык не поворачивался соврать.

Музыка зазвучала громче. Глеб, все так же едва касаясь, взял одной рукой мою ладонь, другую опустил на талию и повел в медленном плавном танце. Он был холодным и чужим, вел себя так же безразлично, как и все присутствующие люди. Во мне потихоньку закипал гнев. Музыка касалась души, тело просило движений, а мы как престарелые пенсионеры тупцались на одном месте. Да какие там пенсионеры, любой пенсионер с большей страстью прижимает женщину в танце, чем мой муж меня.

Через несколько секунд я не выдержала этой пародии на танец, вырвалась с его объятий. Так как он меня держал едва касаясь, сделать это было не сложно. Несколько плавных шагов назад, сопровождаемых мягким вилянием бедер, а потом быстрый разворот вокруг своей оси и плавное страстное прогибание. Руки подняты вверх, плавно опускались, по воздуху, как будто это была не пустота, а его грудь. Оголенная грудь. Я настолько увлеклась и вошла в кураж, что казалось, чувствовала под пальцами бугорки его мышц. Глаза прикрыты, нижняя губа прикушена, и возбуждение волнами разливается по всему телу. Хотелось ласки, хотелось его прикосновений.

Когда я открыла глаза и пальчиком поманила Глеба к себе, возбуждение отразилось огнем и в его глазах. А может мне показалась? Может я увидела то, что хотела? Всего лишь через мгновение там было холодное безразличие. Он по-прежнему оставался спокойным и уравновешенным, ни жестом, ни мимикой не показал своего возбуждения. Передо мной стоял чужой, холодный мужчина.

Глеб медленно подошел. Это была не грация дикого хищника, от которой закипает кровь в венах, даже не неловкие движения первокурсника, который не знает, как реагировать на столь откровенный соблазн. Это были самые обычные шаги. Всего лишь три шага и незначительное количество времени, но какой удар по моей самооценке.

Он смотрел на меня с укором в глазах, а я не знала, куда себя деть. С радостью провалилась бы под землю. Только бы не видеть этих чужих глаз. Я неловко оглянулась по сторонам, стараясь не вертеть головой, а только взглядом прошлась по стоящим в поле зрения зрителям. Вот оно! Я увидела эмоции. Но это было не то, к чему стремилась. На их лицах застыло презрение, граничащее с мерзостью.

«Зря ты это сделала».

Глеб, подойдя ближе, все так же взял в одну руку мою, а другую опустил на талию, и дальше повел в плавном танце. Теперь он держал меня ощутимо. Именно держал, не страстно касался, а держал, не позволяя вырваться. Мое лицо пылало, а ноги подкашиваясь, делали не правильные движения. Я готова была сорваться и побежать – не знаю куда, куда глаза глядят. Лишь бы не видеть презрения в окружающих меня лицах, лишь бы не чувствовать рядом совсем чужого Глеба.

« Не делай глупостей больше, чем ты уже сделала».

Даже не заметила, как дернулась, а он удержал, не позволяя убежать от этого позора.

Музыка прекратилась, Глеб отпустил мою руку, еще больше отстраняясь, одним лишь взглядом холодных глаз указывая направление, в котором нам следует пройти. На пол пути к заветному уединению, в виде широкой колоны, теряющей свою верхушку где-то в бесконечном облаке тускло сверкающих шаров, его отвлек невысокий плотный мужчина. Я даже не взглянула на него. Не важно, кто как выглядит, весь мир потерял красочность и привлекательность. Я замечала только осуждающие взгляды присутствующих здесь женщин, которые проедали кожу кислотой, оставляя ожоги на самом сердце.

– Я сейчас подойду.

Ничего не объяснив этой короткой фразой, Глеб ушел в неизвестном направлении, оставляя меня здесь совершенно одну. Я продолжила путь к спасительной колоне. Мелкими шагами, гордо выпрямив спину, с последних сил держась, стараясь не сорваться и не убежать, куда глаза глядят. Еще несколько метров, еще чуть-чуть.

– Наташа? Я правильно запомнила твое имя?

–Да, конечно.

О том, что я совсем не запомнила ее имени, решила не уточнять. Я одна, а их много, всех сразу и не упомнишь. С этой женщиной во время ужина мы сидели за одним столом, но короткое слово ее имени совсем вылетело у меня с головы. Мне пришлось остановиться и с опаской ждать ее очередного вопроса. Ждать долго не пришлось.

– Никак не могу понять, почему главный страж решил сделать тебя первой женой. Судя по твоему темпераменту, с тебя бы вышла прекрасная вторая или третья жена. Но первая… ? Ты еще не раз опозоришь его своей вульгарностью.

Вот что можно ответить на подобный вопрос? Молча хлопать глазами в шоке и недоумении? Так я уже это делала. Мое остроумие где-то сильно задерживалось. К лицу прилил жар. Казалось, щеки просто покрылись пламенем, а сердце застучало с удвоенной скоростью. Интересно, мое лицо может быть еще краснее или нет?

Спустя несколько секунд мне все же удалось собрать мысли в кучку, и я выпалила первое, что пришло в голову.

– Почему тебя так это интересует? Неужели рассчитывала оказаться на моем месте?

Понимаю, что фраза звучала как-то по-ребячески, но ничего другого в ту секунду придумать просто не могла. Для меня почему-то было безумно важно не смолчать.

Я давно заметила, что в этом обществе не принято обращаться друг к другу на «вы». Но, даже если бы все было наоборот, эту заразу ни за что не стала бы величать.

– Да рассчитывала. Главный страж завидная партия. Я была бы ему более достойной первой женой. И уж точно не опозорила бы его перед всем многоуважаемым обществом столь вызывающим поведением.

Ее прямота, точно так же как и Дора в свое время, заявив, что желает быть второй женой Глеба, просто выбила почву из-под ног. Они прячут свою чувственность, называют это вульгарностью, зато прилюдно говорить, столь немыслимые для меня вещи им не зазорно. Кто бы из нас девочки в здравом уме подошел к любой из женщин и сказал, что имеет виды на ее мужа? Вот именно – никто. Глазки построить можно, подморгнуть и посмеяться, привлекая к себе внимание интересующего мужчины – пожалуйста, но говорить в глаза жене, что хочешь занять ее место – это верх наглости. Здесь же считалось верхом наглости показать прилюдно, что твой муж тебе не безразличен, проявить к нему чувства казалось чем-то немыслимым.

И почему Глеб не предупредил меня об этом? Или может он и пытался, а я в испуге закрылась и просто не могла его услышать? Еще бы понимать, когда я нахожусь «в не зоны доступа».

– Конечно, не опозорила бы. Столь сухое и бездушное существо просто не может себя так вести. Для этого нужны чувства, трепет внутри. Чтобы сердца бились в унисон… или хоть бы твое билось, а не стояло там холодным камнем.

Я не выдержала и ткнула пальцем в ее грудь, туда, где по всем законам биологии должно было быть это самое каменное сердце. Не дотрагивалась к ней, просто ткнула пальцем в нужном направлении.

Женщина (как я не пыталась вспомнить ее имени, так и не смогла) продолжала так же стоять и холодно смотреть мне в глаза. Она даже не поняла смысла оскорбления, за которое я бы выцарапала глаза. А может, в ее понимании это не было оскорблением, а самой что ни на есть похвалой?

У меня больше не было сил с ней препираться. Да и какие там «препираться»? Это больше напоминало односторонний монолог. Меня ранили ее слова, ей же мои замечания казались похвалой. Я не могу понять этих людей. Как бы умные – мозг работает почти на сто процентов, но на деле оказываются такими глупыми. В погоне за умом потеряли всю человечность.

Я развернулась и ушла в направлении все той же колоны. Так хотелось от сюда убежать. Скрыться, раствориться – просто исчезнуть. Глеб, где же мой Глеб? Мое спасение и надежда. Как мне хотелось спрятаться в его объятиях. Не хотелось вспоминать о танце. Не хотелось вспоминать его холодный и отчужденный взгляд. Я хочу к прежнему Глебу. К тому, кто всего лишь несколько часов назад надевал на мою спину это непонятное украшение. К тому, кто потом страстно осыпал поцелуями мою шею, уверяя, что прекраснее женщины просто не существует во всех мирах.

* * *

Глеб зашел в помещение кабинета. Он прекрасно знал его место расположения. Просто очень давно здесь не бывал. Будучи детьми, они с правителем проводили вместе много времени. До тех пор пока его сила не проявила себя. И даже потом, в редкие встречи, когда Глеб «не был болен», им всегда было комфортно в обществе друг друга.

Все испортила одна маленькая вылазка. Тайный побег в параллельный мир. Он был не первым. Запретен плод всегда вкуснее. Поэтому убегая от стражи два будущих властителя мира, получали огромное удовольствие.

Глеб ни когда не пытался выделиться, или чем-то превзойти будущего правителя, зная свой долг и имея за плечами годы тренировок внутреннего контроля. Но в тот раз все было по-другому. Парни поспорили. Целью была девушка – кто соблазнит тот и победитель. Что тогда стало причиной срыва, Глеб до сих пор не знал. Толи азарт подстегнул чувства и заставил забыть о долге, а может девушка приглянулась, хоть сейчас он бы не вспомнил даже черт ее лица.

Но тогда все было по-другому. Хотелось победы, и он схитрил. Один взгляд глазами, не просто взгляд – сверкание, звериный магнетизм, который всегда работал безотказно, и она выбрала его. Не стоило забывать, что рядом будущий правитель, не стоило забывать, что мужское эго превыше всего. Да и не это главное – не стоило хитрить, пусть бы девушка сделала выбор сама и осознано, а не под его ментальным давлением.

Тогда была первая трещина в их дружбе. Орис что-то заподозрил, но ничего не мог доказать. Он знал о возможностях Глеба. Не все, но как будущий правитель был осведомлен о проявлении гена волка в его друге. А потом он стал правителем, с кучей советников, главным из которых был Варган, что еще больше их отдалило друг от друга.

– Ты хотел со мной поговорить.

– Да. Разговор важен и должен остаться между нами.

– Слушаю.

Глеб не спешил присаживаться в предложенное кресло, поэтому Орис тоже поднялся и опираясь руками о рабочий стол сообщил:

– Пришло сообщение с нижнего мира. Варган и Никита мертвы.

– Когда?

– Сегодня утром. Приглашая тебя с женой на праздник, я уже знал об этом. Я бы не стал выдергивать ее с полнейшей защиты твоего дома, зная о возможной опасности.

– Последний взор?

– Есть. Только Варгана. Никита был лишен права возвращаться в наш мир, поэтому его данных нет.

– Хочу увидеть.

– Сейчас?

– Да.

Больше слов не понадобилось. Правитель нажал на одну из нескольких встроенных в поверхность столешницы кнопок, и среди огромного рабочего стола развернулась голограмма. Это был не обзор со стороны – это был взгляд глазами одного человека. Последние несколько минут жизни умершего, можно было просмотреть до мельчайших тонкостей.

Голограмма остановилась на последнем кадре, где когтистая лапа монстра зависла всего лишь в нескольких миллиметрах от грудной клетки Никиты. Орис все это время молчал и внимательно вглядывался в лицо главного стража. Запись закончилась, Глеб ни одним движением или мимикой не выдал своего внутреннего состояния. Не звучало слов «я же тебе говорил, кто такой Варган», «я тебя предупреждал» или чего-то подобного. В кабинете стола полная тишина, разрываемая стуком двоих сердец. Стуком, который один из присутствующих не слышал совсем, а другой отчетливо распознавал каждый толчок крови по венам.

– Извини, что не верил.

Глеб посмотрел, на сегодняшнего правителя, а когда-то лучшего друга. Едва уловимый кивок головы и никаких больше слов не требовалось.

– Пора возвращаться в зал.

Правитель с улыбкой на лице подошел к Глебу и по старинке, слегка прихлопнув его по могучей спине, направился к выходу. Подойдя к стене, где открывшиеся створки прозрачной двери были готовы выпустить их с помещения, оба мужчины остановились. На рабочем столе ожила голограмма.

Прежний кадр потух, а на огромной поверхности высветился праздничный зал. Громкий голос диктора сообщил: «Горячие новости с праздничного зала: молодая жена главного стража на празднике в честь их первого выхода в свет показала себя не из лучшей стороны». Дальше пошли кадры записи их танца, потом разговор Наташи с Омелией. В последнем кадре застыло лицо Наташи. В ее больших голубых глазах сверкали слезы. «Правдивы ли слова Офелии, достойна ли Наталия звания первой женой Главного стража?».

Правитель вопросительно взглянул на Глеба.

– Она моя пара.

Других слов не требовалось.

* * *

Глеб нашел меня прижавшуюся спиной к колоне. Я пыталась глубоко дышать и со всех сил старалась удержать рвущиеся наружу слезы. До полного провала стоило только разрыдаться на глазах у всех присутствующих.

– Пойдем, наш танец.

Глеб не приласкал, не пожалел ни утешил. Холодный, отчужденный, стоял рядом с протянутой в пригласительном движении рукой. И я взялась за нее.

Мы кружились все так же медленно и монотонно под тихую мелодию. Я больше не рвалась что-то поменять, не хотела показного соблазна и ярких ощущений. Пусть только будет со мной мой родной Глеб. Пусть поцелует, мне больше ничего не нужно.

– Глеб, поцелуй меня.

В моем голосе звучала боль. Его ответ был сухим.

– Нас слышат.

– Поцелуй меня.

Мне было не важно, слышали нас или нет. Все было не важно. Нужна была спасительная ниточка, соломинка, через которую можно дышать под толщей всеобщего презрения.

«Я не могу с тобой проявлять эмоции на людях. Мужчина может поцеловать вторую, третью жену перед кем-то. Первую же он должен уважать и почитать, не смея оскорбить ее прилюдным телесным контактом».

Я его услышала. Не знаю, почему только сейчас. Может духовно была настолько истощена, что ослаб тот барьер, о котором он говорил. Слышала его фразу. Он говорил телепатически, разъяснял все тонкости поведения в обществе, но мне это было не важно. Важен был только его поцелуй, как знак близости между нами, знак родства душ.

– Поцелуй.

В моих глазах была мольба. Мне так его не хватало. Моего Глеба – живого, страстного чувственного, с легкой насмешкой и таким пылким взглядом. Я хотела быть в его объятиях – закрыться от всего мира и быть только с ним.

И он сделал это. Накрыл мои губы своими. Сначала нежно, ласково, раскрывая их как лепестки роз себе на встречу, потом более страстно проник в рот языком, изучая жаркие глубины. Я позволяла ему себя целовать. Поцелуй не накалял страсть, он разливал негу удовольствия по всему телу. Весь стресс и напряженность последних нескольких часов уходили, оставляя счастье и умиротворение в душе.

Не знаю, сколько длился поцелуй, пару секунд или несколько минут – это не важно. Главное, что мне стало легче. Не просто легче – мне стало безумно хорошо, каждой клеточке тела было легко и спокойно. Я больше не смотрела на правила поведения, не танцевала отстранено, держась от Глеба на расстоянии вытянутых рук – прильнула и опустила голову ему на грудь, а он обнял, с силой прижимая меня к себе.

Музыка утихла, а я все никак не хотела отстраняться от мужа. Легкое покашливание рядом вернуло в суровую реальность.

– Я пропустил ваше представление.

Я моргнула несколько раз глазами, в недоумении уставившись на правителя. Орис стоял рядом. Едва уловимая улыбка играла на его лице.

– Браво! Ты действительно шикарная актриса. Многие поверили твоей игре и посчитали тебя недостойной звания первой жены главного стража. С таким умением перевоплотиться из страстной фурии в чувствительную женщину, не сможет даже самая талантливая наша актриса.

Я была в недоразумении, смотрела на него и не знала, что ответить. В то, что он посчитал мой провал актерской игрой, не верила – не настолько он глуп. Да и окружающие не верили, но спорить с правителем никто не решился. Это был шанс. Шанс достойно выйти из этой ситуации. Он протягивал мне руку, когда я споткнулась. Это многое для меня значило.

– Благодарю. Я старалась.