Текст книги "Никуда не денешься (СИ)"

Автор книги: Татьяна Карат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Дверца кабинки портала открылась, и я ступила на белоснежный пушистый ковер. Как приятно возвращаться домой. За последние полтора месяца этот дом стал по настоящему мне родным. Не скажу что перестала скучать за своим миром, но находясь в этих стенах, чувствовала себя вполне уютно.

Пройдя несколько шагов, резко остановилась, Волес, идущий рядом – тоже. Он внимательно посмотрел на меня, а я, раздувая ноздри, улавливала едва уловимый запах присутствовавшего здесь человека.

Мужчина долго не раздумывал, сразу же затолкнул меня в кабинку портала и уже нажимал адрес отправки, вводя код.

– Это Дора.

Он остановился и посмотрел на меня внимательно. Я повторила.

– В доме Дора. Больше никого здесь нет. Не стоит меня никуда отправлять.

Данные были сброшены, а я спокойно выпущенная в пространство комнаты. Волес все же с опаской пошел впереди, аккуратно заглядывая в каждую комнату. В его руке сверкнул нож. Что за развитая цивилизация – даже оружия нормального нет. Всего лишь нож?! Правда, нож был не «всего лишь» – большой заточен с обеих сторон с одной с зазубренным лезвием. Нож под стать владельцу.

Я наклонилась, подняла пакет с мясом, брошенный Волесом при попытке отправить меня куда-то подальше, и пошла в направлении кухни, уже зная кого там встречу. Что за наглая женщина? Я же четко дала понять, что не желаю ее здесь видеть. Или мои слова здесь ничего не значат, хозяин дома Глеб, и он никаких распоряжений не давал?

«Милая девушка» кружилась у плиты. На ней был белый фартук, волосы аккуратно собраны наверху и покрыты платком, на руках перчатки. Идеал кухарки – не к чему и придраться. А мне так хотелось, ой как хотелось. Было не переборное желание выгнать ее отсюда, выпроводить, чтобы больше никогда не появлялась.

На столе стояла миска с замаринованным мясом – то самое, которое она забрала впереди нас у того коренастого мужичка.

– Здравствуй! А вы уже вернулись?

– Как видишь. А ты что здесь делаешь, я же сказала, что сама справлюсь с ужином.

– Я понимаю, что ты хочешь сделать приятное Глебу, но мужчина должен хорошо питаться. Он страсть как любит мясо, а не все умеют его правильно готовить. Ты уж извини, я решила не рисковать.

И это все мне только что сказала милая скромная девочка? Маска невинности и покорности сброшена? Внешне она по-прежнему мило мне улыбнулась и продолжила готовку ужина.

Я была готова задушить ее. И почему у меня сейчас не получалось придушить ее одним взглядом? Это выходило как-то непроизвольно, а вот когда желала, всей душой желала навредить этой гадине, ничего не получалось. Что за странные возможности – появляются, когда их не ждешь, а когда нужны – ищи-свищи?

Ну что ж разговор на чистоту – без масок? Я тоже умею говорить открыто.

– Дора!

Девушка оглянулась.

– Мне не нравится твое отношение к Глебу. Нет не так.

Я опустила глаза, собираясь с духом. Просто никогда раньше не приходилось отваживать, томно вздыхающих барышень, от своего мужа. Я подняла взгляд. Девушка смотрела на меня с улыбкой полной превосходства.

– Мне не нравиться, что ты пускаешь слюни на моего мужа.

– Он мне нравиться.

Так просто сказано. Всегда ценила прямоту и искренность, но не до такой же степени.

– Глеб мой муж.

– Я знаю. Но это ведь ничего не меняет. Я на твое место не претендую.

Смотрю на нее и безмолвно открываю и закрываю рот.

– Меня устроит место второй жены. Я буду жить отдельно. Глеб сильный мужчина, его хватит на двоих женщин.

Я сдержалась с последних сил, чтобы не подойти и не вырвать патлы этой наглой мерзавке.

– Около него других мест нет!

Дора отвела взгляд в сторону, не смотрела в пол, но и в мои глаза больше не вглядывалась.

– Ты не имеешь права относиться к мужу как к собственности. Он мужчина и вправе сам принимать решение.

Ее голос звучал уже не так уверенно и громко. Дора говорила тише, и слова вырывались с трудом.

Но меня это, ни коим образом не успокаивало. Внутри кипела лава. Глубоко в гортани рождался рык, а ногти, удлиняясь, врезались в ладони. Я готова была разорвать ее на части. Перед глазами стояла красная пелена. Я уже не видела в ней человека, тем более красивую девушку – видела врага, которого безумно хотела растерзать.

– Наташа успокойся.

Его шепот. Он действовал успокаивающе. Я сдержала рык, уже готовый сорваться.

– Дыши глубже. Закрой глаза и не смотри на нее.

Хотелось спросить «Почему?», но взглянув на Дору более внимательно, увидела как та поменялась. Цвет лица потемнел, сама ссутулилась, опиралась спиной о столешницу, руками держась за голову.

– Закрой глаза!

Он повторил еще раз. Мягко сдержанно, но было слышно, насколько трудно ему давалось это спокойствие.

Я закрыла глаза и через какое-то время услышала вздох облегчения. Дора потихоньку приходила в себя и мелкими шажками отходила в сторону. Злость и ярость затмившие разум, постепенно развеивались. На меня накатывал ужас. Я сейчас осознавала, весь тот ужас, что только чудом не совершила. И этим чудом был Глеб.

Сквозь угнетающие мысли услышала далекий щелчок открывающейся дверцы полтала и уже спустя мгновение, меня сжали в объятиях сильные руки. Я прижалась щекой к груди, вдохнула родной запах, и напряжение стало потихоньку отступать.

Дора, стоявшая все это время не так далеко от меня, сделала несколько шагов в нашем направлении. Я по-прежнему не открывала глаз, но слышала все прекрасно. Что она хотела сделать? Пожаловаться на меня?

– Пошла вон!

Он и сам едва не рычал, из груди вырывалось резкие выдохи, чередующиеся с такими же резкими вдохами. Сердце у моего уха отбивало барабанную дробь, а грудь ходила ходуном.

Услышала удаляющиеся женские шаги, сначала медленные, неуверенные, а может испуганные, потом все быстрее и быстрее. Скрывшись за дверью кухни, она перешла на бег, не останавливаясь до самой кабинки портала.

Я ощутила облегчение и вместе с этим слезы заструились с глаз. Мне было страшно. Страшно его терять. Он стал частью меня самой. Еще не так давно сама хотела от него бежать, а сейчас готова была за него драться.

О последнем даже вспоминать страшно. Я была готова убить эту… Дору, только за то, что ей нравился Глеб. И даже сейчас, обдумывая это повторно, злость снова закипала во мне.

– Глеб, мне страшно.

Я вцепилась руками в полы его пиджака, и не желала разжать пальцы ни под каким предлогом. Он и не настаивал, только сильнее прижимал меня к своей груди, успокаивающе поглаживая руками спину.

– Успокойся. Мне никто кроме тебя не нужен. И никогда не будет нужен.

Не скажу, что это было неприятно слышать, но больше сейчас боялась другого.

– Я боюсь самой себя. Я была готова ее убить. А вдруг бы ты не успел? Если бы не остановил меня? Кем бы я тогда была? Я бы стала монстром, да?

Мои глаза были открыты и вглядывались в его глаза. Я хотела знать правду, возможно ту, которую он не скажет, но глаза соврать не смогут.

И он не соврал, как всегда. Он просто прямо не ответил.

– Я успел. Ты научишься себя контролировать, а до этого я всегда буду рядом.

Он гладил меня по голове как ребенка. Мне так спокойно в его объятиях. Простые слова «я всегда буду рядом» были бальзамом на мою израненную душу.

Глава 22

Ужин мы готовили вдвоем. Вернее я готовила, а он периодически пощипывал меня за пятую точку, тем самым оттягивая время приготовления этого самого ужина.

Все заготовки, что остались после ухода Доры я с вредности выбросила. Глеб смотрел на это с улыбкой, но ничего не сказал. Выливая в мусорное ведро маринад вместе с мясом, я засмотрелась на это самое ведро. С виду ничем не приметное приспособление, да и изнутри точно так же. Не думала, что встречу здесь что-то такое до придела простое, как обычное железное ведро. Железное оно или нет – не знаю, какой-то метал это точно.

Но когда дна этой емкости коснулся маринад, оно тут– же разъехалось, изображая голодную пасть, правда, без зубов, или воронку – смотря с каким воображением на это смотреть. Мусор в виде кусочков аппетитного мяса благополучно исчез, воронка закрылась, напоследок засасывая за собой все до последней капельки, оставшегося на стенках маринада.

Стою и смотрю. Я на ведро, или что это такое, Глеб на меня. Не долго думая, наклонилась и коснулась стенки этой емкости. Чистая. Взглянула на Глеба – улыбается. Не с насмешкой, а как-то по-другому – с добротой и искренностью. Так улыбаются проделкам ребенка, который, касаясь всего, изучает мир. Это сравнение было не приятным. Не хочется мне быть для него несмышленым ребенком.

– Глеб, я же для тебя слишком глупая и наивная. Зачем я тебе?

– Если задаешь подобные вопросы, значит не на столько глупая.

– Нет, я серьезно. Тебе же со мной не интересно общаться.

– Незнание этого мира, строения ДНК и подобной умной чепухи еще не делает тебя неинтересным собеседником. Никогда не был большим любителем разговоров о высшей материи.

А обо мне? Где слова обо мне? Что я не такая уж и глупая, что всю информацию улавливаю на ходу. Или просто пусть бы сказал, что любит, да хоть что нравлюсь, и поэтому ему нет никакого дела до уровня моего развития.

Я даже сама не заметила когда обиделась. Глаза больше игриво не сверкали, и на Глеба смотреть не было никакого желания. Отвернулась к столу и принялась переставлять мясную вырезку с одного места на другое.

– Не стоит дуться, ты сама к этому еще не готова.

– К чему?

Не хотелось оборачиваться. Продолжала сверлить глазами ни в чем не повинный кусок мяса.

– К любви.

Сразу же встрепенулась. Глаза округлились в немом вопросе. Я отвернулась и уставилась на Глеба. Но он не спешил отвечать, и я все же задала вопрос вслух.

– Почему не готова?

– Любовь это жертвенность. Это готовность отдать все и даже самого себя любимому человеку. Ты пока хочешь только брать. Требуешь и отнимаешь силой то, что хочешь получить.

О какой силе он говорит? Может, имеет в виду, давление, которым я не осознанно влияла на Дору?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хочешь любви и поклонения в свой адрес, сама же ничего не готова дать взамен. И скажи я сейчас о своих чувствах, ты этого просто не оценишь, воспримешь как должное. А то, чего не добиваешься, никогда не будет оценено должным образом.

– Ты хочешь, чтобы я добивалась твоей любви?

– Может не совсем добивалась, но проявляла желание ее иметь.

– Как?

– Ну, вот приготовление ужина – это путь в нужном направлении.

Он уже улыбался – эта улыбка ему безумно шла. Но сейчас она меня раздражала. Так бы и грохнула его чем-то по наглой умной физиономии.

И о чем с ним дальше говорить? Раньше возмущалась, что мужчины тупят, а сейчас туплю я. Не знала, что сказать в ответ, и, наверное, впервые решила промолчать.

Развернулась к столу и оставленной там вырезке. Чисто с каприза захотелось и ее выбросить. Я даже взялась рукой за мясо, стоявшее на доске для последующей разделки, но…

Но потом заставила себя успокоиться. Вдохнула несколько раз поглубже, прикрыла на мгновение глаза…

А может он прав? Не стоит прятать голову в песок как страус. И нет никакого смысла казнить гонца за нелесную весть. Он меня ничем не обидел, просто сказал правду. Да не сладкую и приятную, но правду.

Я хотела любить ушами, тонуть в чужом внимании, ласке, и ничего не давать взамен.

Это ли любовь?

Чувствую, что внутри есть огонек, есть что-то неведомое, поселившееся там не так давно. То, что заставляет сердце биться быстрее от одной только мысли о нем, то, что больно ранит, когда появляется угроза его потерять.

– Умница.

Он коснулся поцелуем моего уха, шеи. Тысячи мурашек пробежались по всему телу.

Почему «умница»? Потому что сдержала гневный порыв, успокоилась и не выбросила мясо? А я его не выбросила и даже не заметила, когда под свои размышления, положила обратно на стол и начала аккуратно разрезать на порционные кусочки.

– Потому, что уже готова слушать.

– Что слушать?

– Не что, а кого. Себя.

– Ты что, читаешь мои мысли?

Готовка опять была благополучно забыта, а я развернулась к нему и вглядывалась в эти зеленые с темным ободком радужки.

– Нет. У тебя слишком выразительные глаза.

– Ты не смотрел мне в глаза.

– и жесты.

Я прикусила губу. Опять спешу, не давая возможности собеседнику договорить.

– А ты вообще можешь читать чужие мысли?

Смолчит или ответит? И я бы не удивилась, если бы Глеб опять перевел разговор на другую тему, но он ответил.

– Телепатия у нас развита очень хорошо, но без разрешения это делать запрещено. А в твою голову так вообще не пролезть.

Он наклонился и опять поцеловал меня в шею. Так не честно! Все здравые мысли моментально вылетают из головы.

– Только в мою?

– Угу.

Это «угу» в шею с потоком теплого воздуха, заставило меня вздрогнуть. Я все же пересилила себя и оттолкнула его на расстояние вытянутых рук.

– Почему.

Глаза, горевшие возбуждением, стали потихоньку приобретать самое обычное выражение. Он отошел к противоположной стене, увеличивая между нами расстояние. Повернулся ко мне лицом, опираясь попой на столешницу, и с самым серьезным выражением приступил к объяснениям.

– На любой яд есть противоядие. Так же на телепатию. Умение читать чужие мысли еще не значит, что можно делать это безнаказанно. Помыслы это слишком личная, а иногда и опасная информация, чтобы делиться ею со всеми желающими. Существует много методов скрыть эту информацию и заблокировать доступ к своим размышлениям.

Способностями защиты обладают только те, кто обладают телепатией. Жители вашего мира для нас как открытая книга, но ты, учитывая то, кем был твой отец – совсем другая.

– Какая?

Я слушала с интересом. Уже не ожидала слов «особенная» или «самая лучшая». Он не тот мужчина, от которого можно всего добиться капризно надув губки или печально опустив глазки. И пусть Глеб не читает мои мысли, как только что сам признался, но его чутье это что-то больше телепатии. Безошибочно узнает, когда это наигранность, а когда действительно исходят чувства из самого сердца.

– Ты обладаешь этими способностями хоть и не умеешь ими пользоваться. Потому и прочесть тебя невозможно.

Приятно, хоть и не то, что я хотела бы услышать.

Серьезный разговор ни на какую игривость не наталкивал. Еще несколько минут назад я вглядывалась в его глаза, сейчас же развернулась к столу и продолжила готовку. Монотонные удары ножа о разделочную доску, шипение масла на сковородке. Я сама удивилась, увидев здесь самую обычную сковородку. Была ли она здесь и раньше, или Глеб ее специально достал, как и шторы на окна – не знаю.

А может сковородка не совсем обычная?

Еще перед тем как ставить ее а плиту, осмотрела со всех сторон, выискивая что-то эдакое, как в том же мусорном ведре. Но ничего так и не нашла. Сковорода как сковорода – приятно тяжелила руку, чем-то напоминая чугунную, хоть и была немного легче. С такой встречать припозднившегося мужа под «мухой»!

Оглянулась на Глеба и улыбнулась – вряд ли я его когда-то увижу в подобном состоянии. Он ответил улыбкой на мою улыбку, левая бровь чуть приподнята, глаза сверкают.

Мужчина опирался о столешницу небольшого столика, на котором стоял букет с весенними цветами. Руки сложены на груди, а глаза внимательно изучают все мои действия. И почему он так соблазнительно выглядит стоя в этой позе? Или причина совсем не в позе? Он сам сплошное искушение.

Я отвернулась. Чего доброго еще что-то лишнее и совсем ему не нужное увидит в моих выразительных глазах. Нужно срочно о чем-то завести разговор. Просто необходимо. А то меня его взгляд в спину начинает сводить с ума. Я его чувствую как прикосновение. Руки начинают трястись, а приборы выпадать из этих самых трясущихся рук.

– Глеб, а почему у вас мясо такой дефицит?

Я не оборачивалась. Боялась заглянуть в его глаза и забыть о чем вообще спрашивала.

– Мясо не дефицит – это запрещенный продукт.

– Как запрещенный? Почему?

Интерес был не поддельный, а самый настоящий. И даже мысли о нем, таком соблазнительном и стоящем всего в нескольких шагах от меня, ушли на задний план.

Белая футболка, обтягивающая рельефную грудь как вторая кожа. Низко сидящие джинсы и босые ноги, утопающие в пушистом ковре, который даже в кухне был постелен. Нет, мысли о нем не ушли на задний план. Однозначно не ушли.

– По этическим соображениям – чтобы иметь мясо нужно убить животное.

– Но ты ведь ешь его каждый день.

– Действую вне закона.

– И не ты один.

Вспомнились растеряно перепуганные глаза того мужика, у которого мы взяли это самое мясо. Лишних кусочков у него не было.

– Не все смогли отказаться от подобных гастрономических пристрастий, поэтому на такое нарушение смотрят сквозь пальцы.

– Кто смотрит? Ты?

– И я в том числе. Но в большинстве случаев мелкими нарушениями занимаются другие стражи. Я стерегу внешнюю безопасность.

– Мы с тобой злостные нарушители внутреннего порядка этого мира.

Я отвернулась от своей стряпни шипящей и ароматно пахнущей на сковородке и опять посмотрела на Глеба.

Зря. Еще как зря!

Его непринужденная поза, полуулыбка на лице – каждый штрих каждый взгляд наталкивали на неприличные мысли.

Попыталась сконцентрироваться на нашем разговоре.

– В какой-то степени.

Его взгляд ярко зеленных глаз с темным ободком вокруг радужки просто сводил с ума. Мысли путались. Я нервно прикусила нижнюю губу.

– А вдруг?

– Что вдруг?

Что вдруг? О чем это он? Он что-то спрашивал? Да –да, наш разговор!

– Вдруг кто-то увидит, донесет?

Глеб оттолкнулся от столешницы и шаг за шагом приближался ко мне, не отводя взгляда.

– Скажем так, я не хвастаюсь своими вкусовыми увлечениями, а то, что стоит дома у меня на столе никого не должно волновать.

Его медленные шаги в моем направлении, гипнотизирующий взгляд, действовали на меня как наркотик. А еще аромат – его мужской аромат пропитан желанием. Вдыхать его ни с чем несравнимое удовольствие.

Я отвернулась. Нужно себя отвлечь. Мясо золотисто подрумянилось со всех сторон, хорошо бы его накрыть и дать слегка потушиться. Крышка. Где в этой чертовой кухне есть крышка?

Спину жгло от его взгляда. Она превратилась в сплошное нервное окончание. Я ожидала его прикосновений. Ожидала, стремилась, желала. И он коснулся. Всей грудью прижался к моей спине, охватывая меня в кольцо своих рук.

Его правая рука накрыла мою, держащую сковородку за ручку. Мягкие прикосновения, больше напоминающие ласку. Нежное скольжение грубых мужских пальцев по моим, вызывающее трепет предвкушения. Теплое дыхание в шею, прикосновение щеки к моим волосам – волна удовольствия прошлась по всему телу.

Положил свою руку на мою, продвинул пальцы вперед. Один, едва уловимый щелчок, и прозрачные треугольные выступы с боковых стенок самой сковородки образовывают над ней купол.

Вот она крышка!

Но Глеб не спешил убирать руку. Он по одному, плавно лаская, отцепил мои пальцы от ручки кухонного приспособления. Я же вцепилась в эту самую ручку как в спасательный круг. Глеб потянул меня за руку и развернул к себе лицом.

– Ты пахнешь желанием.

Он коснулся лбом моего лба, вглядываясь в мои глаза. Руки ласкали мою спину, талию, бедра.

– У – у.

С вредности стала отрицать очевидное. Покрутила головой со стороны в сторону, пытаясь убедить его в том, во что и сама не верила. Наши лбы по-прежнему соприкасались. Подняла голову вверх – он наклонился, и мы все так же вглядывались в глаза друг другу.

Глеб улыбался – хитро, опасно. Левая рука коснулась затылка, пальцы погрузились в мои волосы. Правая – до того нежно поглаживающая мою попу, резко пробралась мне под платье и пальцы залезли в трусики.

Я дернулась пытаясь отстраниться. Не то, что бы я этого не желала, просто как-то резко он все сделал. Но отстраниться мне не позволили. Пальцы левой руки сильнее сжали мои волосы, не позволяя сдвинуться с места. Снизу уже сорванные трусики валялись на полу, а наглые пальцы погружались во влажные складочки.

– О-о-у…

Стон удовольствия сорвался с губ. Я прикрыла глаза и подалась на встречу, желая продолжения.

Он резко убрал руку и поднял влажные и блестящие на свету пальцы к нашим лицам. Прикрыл глаза и вдохнул аромат. Когда его глаза открылись – в них сверкал огонь.

– Это желание, детка!

Глядя мне в глаза, он поднес пальцы к губам, лизнул их, и тут же впился в мои губы поцелуем. Непривычно чувствовать свой вкус на его губах. Так вульгарно, порочно и так… возбуждающе.

Глава 23

Глеб сжал мои волосы, оттягивая голову назад открывая свободному доступу шею. Впился в нее поцелуем, который больше напоминал укус. Сильно, резко с привкусом боли, но мне нравилось. Льнула навстречу, желала большего. Прошлась руками по предплечью, сразу лаская, нервно вздрагивая и сдерживая рвущую меня на части страсть. Но это длилось не долго, сдерживать себя дальше было невозможно. Руки нырнули ему под мышки, коснулись упругой спины, и я больше себя не контролировала. В жажде к нему прикоснуться, ноготки сами удлинились и с легкостью разорвали не нужную тряпицу, скрывающую столь желанное тело.

Его рык у самого уха. Удар бедрами о мои. И ничего, что между нами несколько слоев ткани, они не могли скрыть его возбуждения.

Аромат крови выступающей на следах скольжения моих ногтей по его телу пьянил, возбуждал и сводил с ума. Царапины тут же затягивались, оставляя только следы крови на моих пальцах как свидетельство несдержанности. Глаза закрылись сами собой. Способность видеть была ни к чему. Я чувствовала его каждой клеточкой своего тела.

Его возбужденный член сквозь одежду вдавливался в меня. Руки пробежались по груди, животу, страстно лаская стальные мышцы, спрятанные под кожей. Футболка давно сползла, разорванная на спине в клочья. Я больше не причиняла вреда, не оставляла кровавых следов. Скользила пальцами, ощупывала каждую клеточку, впитывала в себя его всего.

Опустилась руками вниз, ведя пальцами по волосяной дорожке как указателю. Расстегнула ремень, ширинку, пробралась пальцами в трусы и обхватила руками свидетельство его желания.

– А ты нетерпелива.

Руки были перехвачены и заброшены мужчине на шею. Глеб подхватил меня под попу и перенес к столу, на который сам только что опирался.

– Очень.

Я впилась поцелуем в его губы, кусая их до крови. Он ответил тем же.

– Но в сексе привык править балом я.

Резкое движение и ваза с цветами летит на пол. Я видела все как в замедленной съемке. Струя воды выливается с прозрачной емкости, еще не успев коснуться пола. Прозрачный хрусталь соприкасается с ковром, слегка вибрирует и рассыпается мелкими осколками. Нарциссы, тюльпаны, веточки только что распустившейся сирени – все хаотично разбросано по полу.

А я как во сне, смотрю на все это сквозь призму отдаленности. Меня не волнуют испачканный ковер, разбросанные цветы, волнует только мужчина напротив.

Повернула лицо к нему и тут же была сжата как в тисках. Волосы перехвачены на затылке, голова отдернута назад, шею обжег поцелуй. Но одной шеи Глебу было мало, резким движением разорвал платье на груди, превращая его в ненужный хлам. Прохладный воздух коснулся оголенной груди, соски затвердели, гордыми пиками тыкаясь вверх. Но их сразу же опалило горячее дыхание и не менее обжинающие поцелуи.

Опустилась головой на стол, не прекращая прогибаться, выставляя грудь для поцелуев. Ноги заброшены на бедра, а между ними его рука, вытворяющая невероятные вещи. С губ срывались поочередно, то стоны и писки блаженства, то рычание и неудовольствие медлительностью.

Протянула руку, в желании прикоснуться к нему, не просто прикоснуться, а сорвать эти ненужные вещи мешающие нам соединиться. Рука была остановлена у самой цели, захвачена в плен и прижата к столу чуть повыше моей головы. Он потерся возбужденной плотью о мою пылающую промежность. Сквозь джинсы. О боже, как мало! Как мне этого мало!

Желание сорвать с него эти джинсы было просто не переборное. В ход пошла вторая рука, и сразу же повторила судьбу первой. Притягивала его ногами к себе, не желая отпускать ни на мгновение. Пыталась стащить с него эти чертовы штаны, но ничего не получалось. Нетерпение зашкаливало.

– Я же сказал, сегодня я твой господин.

Вот хамло! Совсем обнаглел. Я дернулась в попытке вырваться, но безрезультатно. Он же специально медленно терся об меня, еще больше накалывая мое нетерпение. Я прогибалась, стонала, молила о продолжении. Нет, не молила – требовала. Но все это было бессмысленно, он по-прежнему возбуждал, накалывал, дразнил, но не давал освобождения.

всхлипывала сквозь стоны – уже просила, молила.

– Вот так, девочка моя, будь послушной.

Его шепот, прикосновение голой грудью к моим безумно чувствительным соскам сводило с ума. Это было выше, сильнее меня.

– Готлиб, трахни меня!

Да грубо, вульгарно, но я не могла больше ждать.

– Как скажешь милая.

Он рычал. Такое ощущение, что разозлился. На какое-то мгновение остановился, взглянул на меня пронизывающим взглядом и сразу же продолжил, но уже грубее жестче.

В следующее мгновение я была сдернута со стола и опущена обратно на него, но уже лицом вниз. Ноги раздвинуты шире. Глеб больше не медлил. Дыхание вырывалось с рычанием, а пальцы рук грубо впивались в кожу. Если бы не была столь возбужденна, наверное, испугалась бы.

Шлепок ладонью по попе, удар бедрами и проникновение. Глубокое, сильное, в какой-то степени даже жесткое.

– Ты этого хотела?

Он тянет меня за волосы, заставляя прогибаться еще больше, и с каждым новым ударом насаживает на себя сильнее, глубже.

– Да!

Хриплый шепот. Голо пересохло от непрерывных стонов.

– Не слышу!

Еще толчок. За ним другой, третий. Шлепки голых тел луной разносятся по пространству комнаты.

– Да!!!

Мое «да» переходит сначала в крик потом в писк. Вздрагиваю в конвульсиях оргазма и затихаю, опустившись безвольно на стол. Еще несколько безумных толчков и с ревом раненого зверя затихает и он, прижавшись грудью к моей спине, опираясь руками о стол, чтобы не раздавить своей тяжестью.

* * *

– Не делай так больше никогда.

Не знаю, сколько мы так пролежали, оперевшись о стол. Я медленно приходила в себя. Тело ощущалось с трудом, а мозги вообще отказывались что-либо соображать. Сразу даже не обратила на его фразу никакого внимания, но то, что все его тело напряглось, почувствовала сразу. Потом вспомнилась и его слова.

– Как не делать?

– Не приказывай мне.

О каком приказе он говорит? О том, когда я попросила трахнуть меня? Краска опалила лицо. И почему так стыдно? Но гордость заставила ответить, а само смущение спрятать куда-то подальше.

– Мог бы и не выполнять, если так уж не хотел.

– Не мог.

Как это не мог? Я попыталась подняться, но он по-прежнему придавливал меня к столу своим весом. Еще раз боднулась – отстранился и отошел на несколько шагов, отворачиваясь к импровизированному окну. Он был чем-то угнетен, я это видела, но причины понять не могла.

– Почему не мог?

В отблесках света, исходящего от стены, его голое тело смотрелось великолепно.

– Ты назвала мое истинное имя.

– И…?

Я в изумлении уставилась на него. Ждала объяснений. Что за интерес говорить загадками?

– И я не мог не выполнить.

– Что?

Его объяснение казалось такой глупостью. Я на какое-то время забыла, насколько красиво он выглядит стоя среди комнаты, весь освещен заходящими лучами солнца, забыла, что и я совершенно голая. Стала в позу «руки в боки» и смотрю на него с недоверием.

Глеб медленно развернулся и посмотрел прямо мне в глаза.

– Тусечка, стань на колени.

Голос звучал серьезно, я бы сказала даже грубо. Не было никакого намека на ласку или может шутку.

Что? Он с ума сошел?

Но я становилась. Смотрела ему в глаза, и молча выполняла приказ. Внутри негодовала, злилась, готова была выцарапать глаза, которыми он на меня так бесчувственно уставился, но тело монотонно подгибало колени и опускалось вниз.

глаза – в них не было ничего. Холодный, непробиваемый, чужой. Всего лишь несколько минут назад ласкающий меня горячий мужчина превратился в отстраненного чужого человека.

С ума сойти! Что это такое? Уже стоя на коленях с яростью во взгляде уставилась на него. Готова была убить одним взглядом, коль тело беспрекословно выполняет его просьбы.

– Твой убийственный взгляд на меня не действует.

О, я же умею говорить! Все это время безропотно выполняла его приказ и молчала. А я так хотела сказать! Еще как сказать! А куда послать!

После последней фразы все нецензурные эпитеты в его адрес с головы вылетели, а на языке вертелся только один вопрос.

– Почему на тебя не действует?

– Я обладаю таким же.

Опустила голову вниз и как-то обреченно спросила:

– Что ты сомой сделал?

– Ты можешь встать. Нет никакой надобности и дальше стоять на коленях.

Спасибо, батенька, разрешили!

Специально с вредности не хотелось вставать. Я опустилась на попу и не совсем удобно уселась на мягком, пушистом ковру. На него больше не смотрела, просто обиженно опустила голову вниз. Жаль не умею красочно раздувать щеки – нет у меня их. Вот в детстве, когда они были пухленькие, дуться было в самый раз. У меня где-то даже фотка есть – мама успела заснять, когда я в очередной раз дулась. Вернее были… фотки… там, в той жизни. В другом мире.

К обиде на Глеба добавилась еще и хандра по дому. Как-то так жалко себя стало. Хоть возьми да заплачь. В горле встал комок, а нос противно защекотало. Я закусила губу в преддверии слезного потока.

– Это был наглядный пример того, что не стоит делать.

– Что?

Непонимающе уставилась на Глеба, уже влажными от слез глазами.

Он подошел ближе, опустился рядом со мной на ковер и усадил мою попу себе на колени. Я прильнула к его груди. Это был мой Глеб – милый, родной, а не тот холодный чужой тип, отдающий приказы. Он зарылся рукой в мои волосы, нежно поглаживая за ухом. Я шмыгнула носом и прижалась сильнее к его груди.

– Не стоит приказывать друг другу, называя истинным именем.

– Почему?

– Потому, что отказаться выполнять такой приказ невозможно.

– Как это?

Я отстранилась, заглядывая в зеленые глаза. Его рука, по-прежнему гладила меня по голове, перебирая между пальцами пряди волос. Сильнее прижималась к ней, терлась щекой о ладонь – приятное и ни с чем несравнимое ощущение.

– Ты только что хотела становиться на колени?

– У-у.

головой в разные стороны, жестами подтверждая свое мычание, чтоб уж наверняка никаких сомнений не было.

– А ослушаться могла?

– У-у.

Я как болванчик крутила головой в разные стороны, повторяя одно и то же.

– Истинное имя как ключ. Ключ к твоей душе. Поэтому его знают только самые близкие. Люди, которые ценой своей жизни готовы защитить тебя. Родители, нарекающие этим именем и супруг или супруга, желающие разделить с тобой свою жизнь.

– Но в моем мире такого нет.

– Это неизменный закон, существующий во всех мирах. На свое имя мы всегда реагируем по-особенному. – Он остановился на какое-то время, задумался, потом продолжил. – В вашем мире так коверкают свои имена, придумывают прозвища, клички, что ценность истинного имени теряется. Но, не смотря на это, когда людей называют по имени, они откликаются, и даже не совсем желая того, выполняют большинство просьб.