Текст книги "Счастливый случай (СИ)"
Автор книги: Татьяна Кабзистая
Соавторы: Елена Щербиновская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Бросив на ходу, я сейчас вернусь, Галушка пропала.
– Замечаешь, насколько глазам легче стало? Благодать!
Но Денис его не слушал. Он лихорадочно щелкал клавиатурой, ища драгоценные сведения.
Михей умолк и только наблюдал за тем, как Денис записывает телефон Людмилы Замятиной на листке бумаги.
– Спасибо, Михей, – пожал другу руку и поспешил к выходу. – До встречи! Еще раз спасибо! И извини.
– Да мне-то что! Байкер байкеру глаз не выклюет!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Жизнь – это вообще трагедия, исход которой
предрешен.
Эрнест Хемингуэй
Никто и никогда не мог бы упрекнуть Евгения Форли в излишней сентиментальности. И правильно. В чем другом, но в этом слезливом слащавом
чувстве он не был повинен. Уж, скорее, его можно было назвать человек жестким. Характером он пошел в свою мать, будучи внешне точной копией отца. Мать, Лариса Павловна, женщина характера весьма жесткого, своего старшего сына Евгения
не любила. Такие матери вовсе не редки, но мать Евгения Форли этого своего качества не стыдилась и не скрывала.
Евгений всегда с удовольствием опекал младшего брата Павлика (разница между ними составляла двенадцать лет). Каина и Авеля из них, к счастью, не получилось. Дружили они до сих пор.
Огромная обида на мать странно уживалась в Евгении с почтительной сыновней любовью. Он оправдывал ее.
Она вышла замуж за его отца (двадцатилетнего рабочего на стройке) молоденькой девчонкой – ей едва исполнилось восемнадцать. А уже через год родила Евгения. Союз их, так же как и множество других ранних браков, становился на ноги болезненно, во взаимных ссорах и обидах. Форли догадывался, что она сразу стала переносить раздражение от отца на ребенка, чему в немалой степени способствовало их портретное сходство. Его и назвали в честь отца – Евгением. Так решила мать. Оба они и работали, и учились. Мальчик, в основном, оставался на попечении бабушки, матери отца.
Когда Евгению было десять лет, родители его предприняли попытку развестись. У отца, к тому времени окончившего строительный институт и работавшего заместителем директора крупного подмосковного совхоза, появилась любовница – симпатичная и веселая тетя Люба. Отец познакомил сына с ней, и Евгений очень привязался к ней. От нее он получал материнскую ласку.
Мать так и не простила Евгению его детского предательства, хотя сама же и была его причиной.
Развод не состоялся – кто знает, почему? Каждая семья таит в своих недрах страшные тайны. Их даже невозможно выдать – никто, кроме супругов, в них не разберется.
А потом родился Пашка, веселый жизнерадостный пацан. Семейные войны к тому времени затихли, каждый из родителей приноровился к другому, иерархия была выстроена.
Теперь они громко не скандалили, а обидевшись, замыкались в себе, не разговаривая друг с другом по нескольку дней. Может, бурное, но короткое выяснение отношений было лучше?
Как бы то ни было, в тридцать лет мать уже с радостью ждала ребенка. С тех пор Пашка для нее – свет в окне. Она нянчит его детей, а после смерти отца завещала огромный дом в Подмосковье и их квартиру в Москве Павлу.
Она сама сказала об этом Евгению, напомнив ему историю с тетей Любой.
Евгений совершенно искренне сказал ей, что ему ничего не надо и что он на нее не в обиде из-за завещания. Она уже давно лишила его самого дорогого в жизни – материнской любви.
Пережив зловещую историю своей семьи, Форли относился к чужим семьям подозрительно. Видя иногда на первый взгляд идеальные взаимоотношения семейных пар, Форли думал об одном – какой скелет спрятан у них в шкафу.
Короче, Форли в семейные ценности не верил, длительные серьезные отношения внушали ему ужас, любовные отношения с лицами противоположного пола он ценил за их удобство и необременительность.
Но встреча с Лидией чем-то тронула его. Он ощутил, что дорог ей. Все это тревожило его, не давало покоя. Какое-то забытое впечатление, смутное воспоминание мучило его, пытаясь выбраться на поверхность из подсознания. Но стоило ему напрячься в бесполезной попытке вспомнить – тут же змеей ускользало. Одно было ясно – это было каким-то образом связано с Лидией.
Но с ней он покончил, а следовательно, об этом надо забыть и жить дальше. Но приказать себе забыть легко, только вот чувства к приказам глухи. Но ведь чувства – это нечто эфемерное, зыбкое, и обращать внимание на них будет лишь тот, кому нечего делать, – существо безмозглое и сентиментальное.
А как мы уже говорили, в чем-чем, а уж в сентиментальности упрекнуть Евгения Форли не мог ни один человек.
После неприятного объяснения с Лидией Форли уехал на дачу за город. Дача принадлежала его коллеге по работе. Сейчас тот был с семьей на отдыхе в Турции, а Форли с удовольствием присматривал за его домом и кормил живущую здесь собаку. После каменных джунглей влажный воздух на берегу пересыхающего, зарастающего пруда казался подарком. Пели соловьи, и даже у не сентиментального человека сердце сладко замирало от их трелей.
Форли взял с собой к пруду бутылку виски, и спиртное не обмануло – согрело, смягчило душу, позволило мягко погрузиться в сон.
Хорошо засыпать под мерное пульсирование крови, сдобренной щедрой порцией спиртного. Плохо – просыпаться. Ты напоил и уложил спать ночных демонов, а утром они просыпаются вместе с тобой, злые от похмелья.
Форли мчался в Москву, полный решимости избавиться, наконец, от чувства дискомфорта, преследующего его последние дни. Для этого он уже сейчас наметил себе привычную программу холостого вечера со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Позвонив другу, Ваське Глебову, искрометному прожигателю жизни, пользующемуся невероятным успехом у женщин, он договорился встретиться с ним в клубном ресторане.
Затем он набрал номер Ксюхи, и она тут же весело защебетала в трубку. Да где ты пропадал, да было так прикольно, да Жанна считает, что надо было, а в это время подошел как бы Диман, и тогда Люба сказала...
Окружающий мир сделал неожиданное сальто-мортале, и хаос разрозненных и ускользающих воспоминаний, наконец, сложился в целостную мозаику. Форли, цепенея, понял, что не давало покоя и мучило его все эти дни, когда Ксюха произнесла ключевое слово «Люба»! Лидия буквально всем – милой россыпью веснушек, мягкостью облика, а главное, любовью к нему, – повторяла тетю Любу, возлюбленную отца, сосланную им на чердак памяти, чтобы угодить матери.
Но, даже не успев понять, что же ему делать с этим открытием, Форли, в последние несколько секунд потерявший чувство времени и ориентиры в пространстве, со всей дури врезался в задницу замершему на красный свет джипу возле пункта ГАИ на Калужском шоссе.
Эх, до чего же жалко корежить безупречные формы сверкающего новехонького автомобиля! В далекой и сытой западной стране его собрали вышколенные рабочие, не знающие, что такое перекур. Под его блестящей оболочкой бесшумно работает безупречного качества мощный двигатель. А кожаный салон, а кондиционер! А немыслимые по красоте диски колес!
А уж если ты сам виноват в том, что превратил этот шедевр технической мысли в груду металлолома, то это совсем фигово. Ой, как фигово!
Внушительный багажник от удара Фольксвагена Форли смялся, как бумажный, и открылся.
Слава Богу, я не забыл пристегнуться, подумал Евгений машинально. А какая разница, пристегнулся ты или нет, если из стоящей впереди машины начали выбираться четверо братков. Может, не пристегнулся бы, ударился в лобовое стекло и провалился бы хоть на время в блаженное небытие. А так придется тебе получить по полной прямо сейчас!
Со стороны поста ГАИ к месту аварии двинулись люди в форме.
Как шакалы, мелькнуло в голове у Форли, – эти, из машины, порвут, а те дожрут остатки. Мысли возникали у него сами по себе, так как Форли застыл на своем сидении и не мог заставить себя выйти из машины.
Но выйти ему пришлось, так как к Фольксвагену подлетел один из братков в клетчатой рубашке и рванул на себя дверцу. Схватил не сопротивлявшегося Форли за футболку и через секунду швырнул адвоката на капот его машины, свирепо прокричав классическое:
– Ах, ты козел!
А между тремя остальными, подтянутыми чисто выбритыми и одетыми как с иголочки господами и двумя подошедшими милиционерами завязалась странная игра – кто раньше подойдет и заглянет в багажник.
Клетчатый браток тоже вдруг заволновался, уже не по поводу Форли, бросил адвоката одного и подбежал к своей машине.
Форли услышал странный разговор между ними.
– Ну, что, Курнаков, вляпался? – спокойно спросил гаишник, мощным плечом оттирая одного из братков от багажника и с хищным любопытством уставясь в изуродованное нутро.
Затем он восхищенно присвистнул и кинул напарнику:
– Ты только погляди, Валера, что у них там!
Валера поглядел.
– Не слабо! – одобрил он.
Братки молчали. Затем один из них, в синей футболке и джинсах, не спеша проговорил:
– Поговорить бы надо, Петрович.
– Поговорить? – отозвался тот. – Поговорим. Пошли, а то народ скапливается. Валера, останься!
И они все направились к посту. Форли чувствовал себя человеком-невидимкой.
Но вот тот в синей футболке что-то коротко сказал клетчатому, и тот заспешил обратно к машине.
– Ну, ты, козел, – он, наверное, никогда не разнообразил свою лексику, – тебе хана полная! Мы из-за тебя на такие бабки попали – мама, не балуй!
– А что... – начал Форли непослушным голосом.
– Заткни пасть, урод! Твой номер пятнадцатый! Будешь молчать и слушать!
Форли замолчал. Он, наконец, понял, что все это происходит в реальном времени, с ним, здесь и сейчас.
Гаишник и братки возвращались, мирно беседуя.
Не доходя до места аварии, они остановились.
– Ну, ладно, орлы, бывайте! Как говорится, счастливого пути! – сказал довольный гаишник.
– Пока, Петрович. Служи честно.
– А то! Передавайте привет Геннадию Иванычу. Валера, отбой!
Второй гаишник, словно статуя командора, бессловесно простояв все это время возле машин и не обратив ни малейшего внимания на Форли и клетчатого, будто их и в природе не существовало, двинулся вслед за Петровичем.
Форли понял, что сейчас начнется самое страшное.
Он сделал движение вперед и попытался привлечь к себе внимание. Чем быстрее он с ними поговорит, тем быстрее закончится неопределенность его судьбы, сводящая его с ума.
– Я, – начал он, – приношу свои извинения...
Те как будто споткнулись о него взглядом. Парень в синей футболке – видимо, он был у них за главного – свирепо посмотрев на Форли, приказал клетчатому:
– Иди быстро с пацанами прибери в багажнике!
Тот кивнул и начал суетиться с остальными у разбитой машины.
А синяя футболка приблизила к адвокату страшное лицо. Форли нервно сглотнул и подумал – хоть бы все это поскорее кончилось.
– Мужик, – лениво и как бы нехотя произнес пассажир джипа, – ты покойник.
Он так спокойно это произнес, не раздражаясь и не пытаясь запугать Форли, а лишь констатируя факт, что адвокат сразу поверил – он покойник.
– Мы из-за тебя попали на такие бабки, – задумчиво помотал головой парень, – ой-ей-ей!
– Я вам все отдам, – холодея на раскаленном солнечном свете, произнес адвокат, – я не хотел!
– Конечно, отдашь, куда ты денешься! А не отдашь... – тут парень устремил на него застывший взгляд кобры перед броском, и Форли торопливо забормотал:
– Нет, нет, не беспокойтесь, я отдам все!
– Я-то не беспокоюсь, а ты должен будешь принести пятьдесят кусков через неделю, – от его неподвижной фигуры исходило ощущение страшной опасности.
Форли испугался. Он не просто испугался – его охватил ужас. Внутри дрожало все противной мелкой дрожью. Ему хотелось броситься к ногам братка и умолять пощадить его. Хотелось, чтобы они успокоили его, сказали, что не тронут его.
Волнуясь и дрожа, он начал путано объяснять братку в синей футболке, что он сделал это не нарочно, что он их хорошо понимает, но пусть и они поймут его – у него нет таких денег, он не сможет их достать при всем своем желании.
Те, у машины, уже сделали свое дело – багажник был прикрыт и закреплен. Дверца джипа открылась, мелькнула перед изумленным Форли высокая стройная ножка в белоснежном летнем ажурном сапоге – и роскошная блондинка, полуобнаженная в белом топе и коротких белых шортиках, выбралась из машины на свет божий.
– Марина, ты как сама-то? – кинулись к ней братки.
– Голова кружится. А когда мы поедем? – капризным тоном спросила блондинка.
– Сейчас, только с этим козлом разберемся. Садись в машину, детка.
И, обращаясь к клетчатому, добавил:
– Вован, сваливать побыстрей надо! Посмотри, у этого козла тачка на ходу?
Вован шустро нырнул в глубь Фольксвагена, завел мотор, вылез и кивнул – мол, ехать можно.
– Поедешь с ним вслед за нами! – скомандовала синяя футболка, направляясь к джипу.
– Ну, давай, давай, полезай, – зашипел на Форли клетчатый. – Шевели копытом!
Форли послушно, наклонив голову, полез в машину.
Через двадцать минут его выдворили из машины в центре Москвы и впихнули в небольшой ладно скроенный ремонтом по европейским меркам особнячок.
За его блестящими отражающими окружающий мир зелеными стеклами Форли ждал прохладный вестибюль. Братки бросили его там под присмотром охранника (такое впечатление, что всех их изготавливали под копирку), а сами зашли в расположенный там кабинет. Синяя футболка бережно вела контуженую блондинку Марину под руку. Та, не переставая, возмущалась:
– Нет, ну, ты, блин, прикинь, Васек, я из-за этого козла ударилась головой! Ну, ваще! У меня голова реально кружится!
– Мариночка, сейчас вызовем врача, не вопрос! Потерпи!
Все они скрылись за дверью. Через пять минут в вестибюль ворвался запыхавшийся лысый человечек с докторским саквояжем в руке. Кивнув охраннику, он пересек вестибюль и тоже пропал за дверью. Еще через полчаса полностью деморализованного долгим ожиданием Евгения Евгеньевича Форли пригласили в кабинет. Приглашение было передано Вованом: выглянув из-за двери, тот скомандовал – давай сюда!
Если бы Форли не был так подавлен случившимся, его, несомненно, поразили бы масштабы и роскошная обстановка кабинета. Но он за последнее время перенес такой стресс, что вряд заметил бы что-либо странное, даже если бы его увезли на летающей тарелке маленькие зеленые человечки. Он видел лишь Марину белым пятном в кресле и массивную фигуру, застывшую за огромным письменным столом. От фигуры за столом исходила физически ощущаемая угроза. Братки стояли вокруг стола навытяжку. Когда Форли входил в кабинет, навстречу ему в дверь проскользнул лысый доктор. Форли успел ему позавидовать.
– Кто ты такой? – прозвучал вопрос из-за стола.
Голос говорившего не был басом. Форли почему-то ждал от него именно басовых раскатов. Так, тянет на тенор. Действительно, интересно, кто он такой. Никогда не задумывался над таким вопросом. Судя по всему, самый заурядный неудачник. Стоп! Ты, что, сюда на философский диспут пришел?
Евгений дернулся, пытаясь справиться с раздвоившимся сознанием:
– Моя фамилия Форли, – начал он севшим от волнения голосом.
– Я тебя спрашиваю, кто ты такой? – в вопросе отчетливо слышалось раздражение.
Может, это все-таки философский диспут? Ты сейчас дорезвишься, строго пообещал самому себе Форли, одновременно догадавшись, о чем спрашивает человек за столом.
– Адвокат, – сообщил он требуемые от него сведения.
Его собеседник рассмеялся. Вован и компания угодливо заулыбались.
– Адвокат, – презрительно повторил тенор. – Значит, людям в беде помогаешь. А сейчас тебе самому адвокат нужен. Но только тебя никакой адвокат не отмажет. Ты таких дел наворотил! Не повезло тебе.
И, обращаясь к Вовану, бросил:
– Возьми у него документы!
Форли неслушиющимися пальцами достал из кармана брюк бумажник с документами и сунул его в похожую на лопату ладонь братка. Тот отнес их в глубь комнаты, откуда вскоре послышалось гудение ксерокса. Никто не проронил ни звука, пока Вован делал копии с паспорта, водительского удостоверения и техпаспорта машины Евгения Форли.
Человек за столом просмотрел переданные ему Вованом подлинники и копии документов и коротко приказал:
– Верни ему!
Когда Вован направился к Форли, он в спину ему добавил:
– Ему еще квартиру и машину надо будет продавать – документы понадобятся!
Затем проговорил, обращаясь к адвокату:
– На тебе долг. Пятьдесят кусков. Сроку тебе – неделя.
Форли тяжело задышал и срывающимся голосом попросил, всеми клетками понимая – бесполезно!
– У меня нет таких денег. Может быть, мы могли бы, как цивилизованные люди, договориться и назначить более реальную сумму.
Пока он говорил, тенор вышел из-за стола и направился к Форли. Когда он закончил фразу, перед ним уже горели хищные рысьи глаза. Вдруг человек, который раньше сидел за столом, коротко и резко ударил его кулаком в живот. Резкая боль пронзила мгновенно согнувшегося Форли. А сверху до него донеслось:
– Я дважды не повторяю! Ты все понял?
– Да, – еле выговорил Форли.
Подскочивший к нему Вован схватил его, встряхнул, поднимая, и вывел за дверь. Последнее, что услышал Форли, – хвастливый возглас тенором: «А я, оказывается, не забыл славное прошлое! Мастерство – не пропьешь!» Дверь за ним с мягким звуком закрылась.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мы виним во всем только одного человека -
и это всегда не мы, а кто-нибудь другой.
Бари Бек
В то время как Евгений Форли лишился своего транспортного средства, а с ним, похоже, моря бабок и душевного покоя, Денис Коршунов мчался на мотоцикле к себе домой.
В кармане жилетки у него лежал лист бумаги с написанным на нем телефоном Людмилы Замятиной, в голове у него билась одна-единственная мысль – нужно срочно позвонить, чтобы как можно скорей встретиться с женщиной, необычайно похожей на несравненную Лию Черину.
Денис рос единственным ребенком в интеллигентнейшей семье: папа, известный физик, помимо основной работы в Институте ядерных исследований, преподавал в МФТИ, в свое время блестяще его закончив.
Мама работала в Академии наук на Ленинском проспекте. Она была кандидатом биологических наук и хотела защищать докторскую.
Сыном они страшно гордились и очень за него тревожились. Посудите сами, умный развитый мальчик связался с какими-то ненормальными и гоняет вместе с ними на мотоцикле.
Клеопатре Аркадьевне, матери Дениса, каждый раз становилось дурно, когда сын заявлялся домой после байкеровских мероприятий. А пока не заявлялся, ей было дурно от одной только мысли о том, что может каждую минуту случиться с ее ненаглядным отпрыском. А этот ужасный запах бензина! Хотя Денис, приезжая домой, сразу шел под душ, Клеопатре Аркадьевне все равно казалось, что этот запах продолжает окутывать его как облаком. И ей приходилось есть бензиновые бутерброды, запивая их бензиновым кофе.
– Клепа, у тебя невроз, – радостно сообщал ей муж, Егор Иванович, когда она жаловалась ему на вездесущего врага.
И давал ей изумительный по своей невыполнимости совет:
– Не обращай внимания!
Клеопатра Аркадьевна замирала, поджав губы (женщина она была в высшей степени чувствительная!), и с видом великомученицы цедила:
– Я просто рассчитывала хоть на каплю сочувствия и понимания в своем доме. Ну, ладно, Денис, что с него взять. Он молод, у него еще ветер в голове. Но если уж от собственного мужа я не могу получить элементарной заботы...
– Дорогая моя! Да я сочувствую тебе всей душой! Но ты же сама понимаешь, он так и будет мотаться на своем этом драндулете. Я– то в его возрасте тоже, будь здоров, матери крови попортил! Помню, однажды мы с Сережкой в восьмом классе решили сконструировать аэросани...
– Избавь меня, пожалуйста, от подобного рода воспоминаний. Мало того, что я их уже ни один раз слышала, мне не нравится, что ты этим как бы оправдываешь совершенно неприличное, с моей (тут Клеопатра Аркадьевна голосом выделила словечко «моей») точки зрения увлечение нашего сына. Конечно, может быть, я не права...
– Что ты, дорогая, ты всегда и во всем права. Я просто не хочу, чтобы ты расстраивалась, раз уж не можешь ничего изменить!
Мудрым в семейной жизни человеком был Егор Иванович. Признать Клеопатру Аркадьевну неправой! Да он, что, самоубийца? Воспитаннейшая Клеопатра Аркадьевна отличалась сильной обидчивостью и проявляла незаурядную злопамятность по отношению к людям, обидевшим ее. Причем человек и не подозревал, что нанес непоправимый вред чувствительной натуре Клеопатры Аркадьевны. Просто повел себя не так, как она считала нужным, слово какое-то употребил некстати, не по злому умыслу, а так, не подумав, – но это не мешало Клеопатре Аркадьевне смертельно обижаться, записав имя обидчика огненными письменами в глубине своей страдающей души.
Вот, например, уже упомянутый Егором Ивановичем Сережка, любимейший его друг детства. Сейчас-то он Сергей Васильевич и завкафедрой столичного вуза.
Клеопатра Аркадьевна не могла простить ему (да, она, конечно, истинная христианка, но всему же есть предел!) того, что они время от времени встречались с Егором Ивановичем и пили водку, вспоминая детство и эти отвратительные аэросани. У Егора Ивановича полмизинца на правой руке не хватало из-за этих аэросаней. Ну, что тут вспоминать, сами подумайте!
– Гоша, – пыталась она втолковать мужу, – пойми, наконец, это же просто неприлично! В ваши годы, с вашим положением пить водку, закрывшись в кабинете на кафедре! Я уж не говорю, с вашим здоровьем!
Но нет, видно, только Клеопатра Аркадьевна ратовала за высокую мораль в нашем испорченном мире. Друзья все равно встречались, потому что когда они по праздникам собирались семьями друг у друга в гостях, Клеопатра Аркадьевна вгоняла любое общество в ступор хорошими манерами и строго регламентированными темами для приличного разговора в гостиной.
Итак, друзья детства продолжали встречаться, несмотря на все усилия Клеопатры Аркадьевны. Ну, как тут, скажите на милость, не обижаться!
Поведение мужа Клеопатра Аркадьевна рассматривала как бунт, а бунта она в своей семье, будучи ее незыблемым столпом, не терпела. Бунтовать мог только ее боготворимый сын, и на него она не обижалась, а молча и не молча страдала. Да воздастся ей за ее подвиг мученичества!
Вот и сейчас Денис стремительно влетел в квартиру, залитую послеполуденным солнцем, на бегу поздоровался с матерью и пропал в недрах ванной комнаты. А ведь они не виделись целых два дня: когда Клеопатра Аркадьевна доставала его выше крыши, он сбегал к своим друзьям и ночевал у Андрея Малышева, обитавшего в крошечной комнатенке в коммунальной квартире. Деникин «Сережка», ехидно называла того Клеопатра Аркадьевна в разговоре с мужем. Егор Иванович почитал за благо в подобной ситуации отмалчиваться.
Выйдя из ванной, Денис в обмотанном вокруг бедер полотенце, прошлепал в свою комнату.
– Денечка, пойди, поешь! Сыночек!
– Потом, ма!
И куда они все время спешат? Поведение Клеопатры Аркадьевны всегда отличали размеренность и неторопливость. На работе в Академии наук она появлялась не раньше часу дня и начинала трудиться, только выпив чаю со сладкой булочкой (трудно переоценить пользу глюкозы для человеческого мозга, занятого научной деятельностью!) и обсудив с двумя другими представителями творческой мысли последние новости науки и личной жизни. При этом один представитель – Подветрова Антонина Михайловна (шестидесяти пяти лет от роду!)– вечно жаловалась на начальство, не умеющее правильно руководить научным процессом в их отделе, а второй – Пригова Алевтина Викторовна, старая дева пятидесяти двух лет, – живописала приключения своего любимца, персидского кота Пестика.
К тому же, как минимум два дня в неделю, она оставалась дома – нельзя же работать на износ, – объясняя это либо плохим самочувствием, либо необходимостью работы над диссертацией, требующей абсолютной тиши и самопогружения.
Вот и сегодня она не поехала в Академию – поздно легла спать: мешали беспокойные мысли о сыне. Кроме того, по дециметровому каналу в час ночи показывали американский фильм с интригующим названием «Анатомия порока», а Клеопатра Аркадьевна всегда стремилась следить за современным культурным процессом. «Надо быть в гуще новостей», – любила повторять она назидательным тоном. Гоша при этих ее словах обязательно согласно кивал. Впрочем, он кивал на любые ее сентенции, даже хорошенько в них не вслушиваясь. А зачем? Кивал – и убегал по своим делам. Вот и этот всегда спешит, всегда торопится! Какой пример для Денечки! Стоит ли удивляться поведению мальчика.
Фильм оказался так себе, но Клеопатра Аркадьевна все равно досмотрела его до конца. Вот если бы она сняла такой фильм, он стал бы мировым шедевром – о людских пороках она знала все!
Наверное, она сейчас дождется Егора Ивановича и попросит его отвезти ее на дачу. Нужно хорошенько отдохнуть перед трудовой неделей, успокоить на природе расшатавшиеся нервы.
– Денечка, ты поедешь сегодня с нами на дачу? – постучав, Клеопатра Аркадьевна вошла в комнату сына.
Ну, конечно, не успев придти, он уже сидит на телефоне. Наверняка названивает туда, откуда только что пришел. Соскучился!
Денис замахал руками.
– Потом, мама, потом!
Всегда «потом» да «потом». Когда же он, наконец, поест и отдохнет, бедный мальчик!
Возвращаясь на кухню, Клеопатра Аркадьевна вдруг остановилась – у Дениса было странное выражение лица. Да-да, она еще никогда не видела его таким! Что-то происходит. Клеопатра Аркадьевна мысленно застонала – этого еще только не хватало! Она не любила ничего нового – никогда не знаешь, что оно принесет. А ей и старых неприятностей хватает.
Денис же пытался дозвониться до Людмилы. Когда на том конце провода после четвертого гудка ему ответили, он чуть не выронил трубку.
Оказалось, напрасно. Женский голос с явным неудовольствием сообщил, что Людмилы нет дома, и она не знает, когда та появится.
Потом подозрительно спросил:
– А кто ее спрашивает?
Денис скороговоркой туманно ответил:
– Это с работы, – и повесил трубку.
Однако! Впечатление такое, будто он позвонил на явочную квартиру, не зная пароля. Кто, интересно, говорил с ним по телефону? Ах, да, в агентстве сказали, что у Людмилы есть дочь. Как она мать-то пасет! Ладно, пойду перекушу, надо свою мать успокоить, а то она не отстанет. И перезвоню. Как это он забыл про дочь? Глупо, но только сейчас до него начало доходить, что звонит он все-таки не Лии Чериной, а другому совершенно конкретному человеку, живущему своей отдельной от него и известной рок-звезды жизнью. И у этого конкретного человека есть совершенно конкретная дочь. А он собирается ворваться в их жизнь. Правильно ли это? Может, и нет, решил он. Но его желание перезвонить от этого не уменьшилось. Будь что будет!
– Ма! Я уже иду! – прокричал он, выходя из комнаты.
К тому времени, как в телефонную трубку, наконец, вплыл голос Людмилы, Денис уже успокоился и смог нормально повести разговор.
– Ваш телефон мне дали в агентстве «Свахи». Мне бы очень хотелось встретиться с вами, Людмила.
Пауза.
– Так скоро? – растерянно выдохнула она.
– Ну, мы можем встретиться в любое удобное для вас время.
– Да нет, я имела в виду, агентство слишком быстро дало вам мой телефон. Видите ли, я только недавно туда обратилась. И не рассчитывала так быстро... В общем, я как-то психологически не готова.
– Поверьте мне, Людмила, чем раньше вы кинетесь в омут с головой, тем проще вам будет. А длительная подготовка... Будете сидеть и придумывать несуществующие сложности. Ситуацию заранее не просчитаешь. Лучше сразу в нее попасть и ориентироваться по ходу жизненных процессов.
Ну, и несет меня, подумал Денис. Я, кажется, пересказал ей слово в слово напутственную речь перед стартом. Именно это втолковывал новичкам заслуженный байкер Лева Низовой.
Но, кажется, вдохновенная речь Дениса с подачи Левы Низовова (спасибо, старик!) убедительно прозвучала для Людмилы, и они договорились встретиться с ней через три часа возле памятника Пушкину.
– Я буду держать в руке журнал... – начала Людмила.
– Не беспокойтесь, я узнаю вас в любой толпе.
Бедная Клеопатра Аркадьевна! Денис покинул отеческий кров так же стремительно, как и ворвался в него всего два часа назад. Ехать с родителями на дачу он наотрез отказался.
Вот и рожай после этого сыновей! Ах, если бы у нее была нежная воспитанная дочка! Уж она-то бы...
Но не будем мешать Клеопатре Аркадьевне, оставим в покое утомленную несовершенством мира женщину и поспешим вслед за Денисом на Пушкинскую площадь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Дело умных – предвидеть беду,
пока она не пришла, дело храбрых -
управляться с бедой, когда она пришла.
Питтак, один из семи мудрецов Древней Греции
Если у вас разбита машина, а вы подставили мафию и вам срочно нужно достать баснословно большую сумму денег, или же вам оторвут голову, причем в самом прямом смысле, вы вряд ли можете считать, что ваша жизнь удалась. Но, как бы то ни было, это ваша жизнь, и вы хотите ее сохранить – другой-то у вас все равно нет.
Поэтому, когда Евгений Форли оказался на улице возле покалеченного Фольксвагена, больше всего его интересовал вопрос, где достать деньги. Всяческие морально-этические проблемы скромно отошли в тень и робко потупились. Как известно, во время войны резко падает процент самоубийств – люди заняты проблемой выживания, им некогда накладывать на себя руки.
Форли некогда было жалеть себя (хотя жалко было нестерпимо!), заливаясь слезами, заламывая руки и бормоча: «За что, о Боже!». Ему некогда было даже заниматься болью в животе – слишком многое было поставлено на карту! А у него всего неделя сроку. Поэтому, превозмогая боль, Форли залез в аптечку, достал анальгин и принял его, запив минералкой. Где-то он читал, что у мужчин и женщин разный болевой порог: если бы мужчина испытал такой уровень боли, как женщина во время родов, он умер бы от болевого шока или острого инфаркта. Жалко, что он не женщина! Жалко, что он оказался на Калужском шоссе именно тогда! Жалко, что он вообще родился! От этого одни только неприятности.
Итак, надо было заканчивать с бесполезными сожалениями по поводу того, что случилось, и начинать поиски денег. Мелькнула у него, было, мысль написать прокурору, которую он почти мгновенно отмел как наивную и вредную для него. Сейчас он отправится в ресторан, где у него была назначена встреча с Васькой Глебовым и попробует занять у того денег. Было что-то фантастически обидное в том, что в то время как жизнь Форли претерпела колоссальные изменения, в окружающем его мире никто этого даже не заметил. Все также спешили по своим делам люди, ездили по дорогам машины, а в клубном ресторане наслаждался жизнью Васька Глебов, поджидающий Евгения Форли. Все оставалось как прежде, только не было уже прежнего Евгения Форли. Вместо него в ресторан «Эй, ухнем!» вошел жалкий остаток, древние руины того гордого крепостного замка, ворота которого когда-то украшал герб славного рыцаря Евгения Беззаботного Весельчака.
