Текст книги "Счастливый случай (СИ)"
Автор книги: Татьяна Кабзистая
Соавторы: Елена Щербиновская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
И это так было не похоже на прежнюю Лидию, что все растерянно заулыбались в ответ.
– Да что вы хотите от меня узнать? – спросила она.
– Лидуша, ты «Служебный роман» хоть раз по телевизору видела? Так вот, не знаю, как ты, а я себя чувствую как на съемках этого фильма. Не хочу сказать, что ты до этого дня была мымрой, но ты, во-первых, помолодела, во-вторых, похорошела, и я думаю, это «ж-ж-ж» неспроста! – Дарья испытующе смотрела на Лидию.
Та легко вздохнула.
– Да, неспроста.
– И?..
– Даже не знаю. Честно. Девочки и мальчики, он моложе меня почти на двадцать лет.
– И только-то?
– А что, разве мало?
– Да я не о цифрах. Только в этом и вся проблема?
– Боюсь, из-за этого может возникнуть много проблем.
– Знаешь, Лида, – неожиданно вступил в разговор Сан Саныч, – моя родная тетка вышла замуж за Кольку Лапина, а он был моложе ее на шестнадцать лет.
Как ее отговаривали! Да ты что, да ты с ума сошла, да он тебя через пару лет бросит! А она очень мудро сказала. Я, говорит, столько браков видела, когда муж гораздо старше жены, а гуляет от нее направо и налево, да и разводятся такие семьи тоже. Значит, мой брак от всех других ничем не отличается. Там как будет, так и будет. Все по судьбе.
А самое интересное, Лида, те, кто ее с Колькой отговаривали жениться, все сплошь поразводились или живут как кошка с собакой. А они с Колькой, виноват, с Николай Иванычем (он у нас в городе теперь депутат), до сих пор друг на друга нарадоваться не могут.
– Конечно, Лида, – подхватила Дарья, – возраст любви не помеха. В такой ситуации важны только ваши чувства.
И, обернувшись к Натэлле, спросила:
– Ната, я права?
Ее подруга, до сей поры с напряженным вниманием слушавшая Сан Саныча, перевела взгляд на Дарью и, с благодарностью улыбнувшись, ответила:
– Да, Даша, ты абсолютно права.
Лидии показалось, что Натэлла и Дарья помимо общего разговора вели между собой внутренний диалог, понятный им обеим. Но ей некогда было об этом задумываться. В голове у нее прокручивались воспоминания о прошедших сутках.
Все в комнате с удовольствием наблюдали за Лидией. Казалось, внутри нее зажгли лампочку, которая подсвечивала розовым кожу лица. Само лицо разгладилось и, действительно, помолодело.
– Итак, господа, думаю, Лиде сегодня не до работы, а нас с вами ждут великие дела, а посему, не пойти ли нам по рабочим местам?
Предложение Сан Саныча было встречено одобрительным гулом: и вправду, дел было полно, к тому же в любой момент могли появиться новые клиенты.
Михей же подошел к Лидии, взял ее за руку и сказал:
– Лидуша, ты, конечно, хороша, слов нет. Но помощь профессионала еще никому и никогда не мешала. Давай, пройдем ко мне в кабинет и посмотрим, как мы можем довести тебя до полного совершенства.
Все расходились по своим местам, не переставая удивляться – прошло всего полдня, а сколько всего произошло.
За окнами буйствовал май. В этом году оказался он жарким, с теплыми почти летними вечерами.
Зиночка, живущая в зеленом районе Битцевского парка, шутливо жаловалась, что ей не дают уснуть соловьи – их громкие трели звучали под самым ее окном.
Блаженное время – май! Живешь уже по-летнему, а все неизрасходованное лето у тебя впереди, все от первого до последнего дня.
В августе человек уже начинает грустить – лето кончается, впереди маячит призрак дождливой серой осени и холодной одноцветно-белой зимы. И будут тянуться они долго-долго.
А в мае нет места грустным мыслям – только и успевай каждый день получать подарки – то листики проклюнулись на березе возле твоего дома, то первый одуванчик зажелтел цыпленком в появившейся совсем недавно травке. В мае и дышится, и работается легче. Особенно в брачном агентстве.
В мае просыпается в людях желание и готовность любить, словно ледяная зимняя корка стаивает с души в конце весны и уплывает ручейком в даль. Конечно, заставляет эта самая любовь людей маяться, ну да, а свахи-то на что? Помогут, обязательно помогут – только обращайтесь!
Лидия полулежала в кресле в кабинете Михея, укутанная белоснежными простынями. Врач-косметолог колдовал над ее лицом и шеей.
– Мои прежние коллеги недавно побывали в Англии, – неспешно рассказывал Михей, накладывая на лицо Лидии маску. – Так вот. Приходят они, это, в престижнейший салон красоты. Дорогущий – жуть! И оказывается, люди там огромное бабло платят за так называемые натуральные маски. То есть, понимаешь, клубничкой там, или малиной свежей, тебя помажут, отваром ромашки протрут – и вся любовь! Оказывается, врачи решили, что такой уход за кожей самый полезный. Никакой химии. Там это сейчас страшно модно. А для нас, простых людей, кайф – практически за бесплатно мы можем обеспечить себе наилучший сервис.
Вот я тебе сейчас сделаю так называемую тройную маску. Ты дома сама всегда сможешь ее себе забабахать. Причем, если ты устала, как слон, не спала три ночи подряд, стресс тебя какой-то там немереный жахнул – короче, полная хана, а тебе срочно нужно идти на свидание, то лучше этой маски ничего быть не может. Сама убедишься.
Лидия, закрыв глаза, слушала голос Михея, как сквозь сон. Он убаюкивал ее, на душе становилось легко и спокойно. Просто гипноз какой-то. Недаром говорят, истинный врач лечит, прежде всего, словом.
А Михей продолжал журчать.
– Значит, делается она так. Сначала ты, как обычно, очищаешь морду лица. Любым лосьоном без спирта. Их сейчас великое множество – выбирай, какой понравится. Можно, конечно, и со скрабом умыться. Так оно еще лучше будет. Потом берешь примерно столовую ложку овсянки и перемалываешь ее в кофемолке. Я вот даже с кофемолкой не заморачиваюсь, прямо в пальцах перетираю – овсяные хлопья же нежные.
Ну вот. Добавляешь в получившуюся овсяную муку оливковое масло. Можно любое растительное, я тебе рассказываю оптимальный вариант. Должна получиться консистенция кашки. И наносишь эту кашку ваткой себе на лицо на пять минут.
Пока эти пять минут идут, готовишь следующую маску. Один желток смешиваешь с чайной ложкой меда и наносишь смесь поверх овсянки с медом. Тоже на пять минут.
И сразу начинаешь готовить третий слой. Режешь лимон тоненькими ломтиками, а в чашечку наливаешь любой йогурт. Ложишься, под рукой ставишь лимон с йогуртом, обмакиваешь ломтики лимона в йогурт и укладываешь на лицо и шею. Кстати, не забудь – первыми двумя слоями мажешь не только лицо, но и шею. Третий слой держишь на себе пятнадцать минут. Затем – в ванную и все смыть. Ну и конечно, после всего этого мажешься питательным кремом, каким обычно пользуешься.
Лидия в сладкой полудреме думала, что такую маску она обязательно делать будет, но такого удовольствия, когда ты лежишь, за тобой ухаживают ласковые руки, массируя и успокаивая, дома все равно не получишь.
Когда, спустя часа полтора, отдохнувшая, словно на курорте, Лидия увидела себя в зеркале, она ясно поняла – нужно срочно звонить Форли и назначать ему свидание. Такая красота не должна пропасть зазря.
Номер мобильного телефона адвоката в агентстве был. Волнуясь, Лидия поднесла трубку к уху, а когда услышала в ней голос Евгения, ей показалось, что она теряет сознание.
Собравшись с духом, она ответила:
– Алло, Жека, это Лидия.
– Какая... А, да, привет.
Кольнуло, что-то неприятное кольнуло ее в сердце, но ее уже нес все тот же порыв – встретить его любой ценой и как можно быстрей.
– Жека, мне необходимо тебя срочно увидеть.
– Что-то случилось у вас в агентстве?
– Ну, в общем, да.
– Хорошо, – после затянувшейся паузы сказал он. – Через полчаса я буду в «Черном принце».
– До встречи, – пробормотала она помертвевшими губами.
Что случилось? Почему она так расстроилась? Он говорил с ней так холодно, и, казалось, был недоволен ее звонком. Но ведь это ровным счетом ничего не значит – мало ли кто находился с ним рядом. Он, что, должен был начать сюсюкать в трубку перед посторонним человеком.
Она оглядела себя в большом зеркале, стоявшем в холле агентства. Да, алый цвет определенно ей к лицу. Михей, кроме того, сделал ей потрясающий макияж: серебристо-сиреневые тени придавали ее глазам мерцающую глубину. Он нанес ей помаду более темного оттенка, чем она обычно использовала, но именно этот цвет выгодно подчеркнул своеобразный изгиб губ.
Ободренная увиденным в зеркале, Лидия тряхнула пышными волосами, словно прогоняя неприятные мысли, и, поправив на плече коричневую замшевую сумочку, решительным шагом отправилась навстречу своей судьбе.
Будь что будет! Не дома же ей сидеть, в самом деле, с вязанием в руках, с таким-то макияжем!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Все мы страдаем, но страдаем так чудовищно
разнообразно.
Айрис Мердок, английский драматург и философ
Натэлла в окно смотрела вслед удалявшейся Лидии. Вот и еще одну устроившуюся, по-видимому, личную жизнь наблюдала она в своем агентстве. Агата Кристи считала, что люди притягивают к себе события. Какой человек – такова и жизнь вокруг него. И Натэлла, и Дарья решили создать брачное агентство в крайне неустроенный момент своей жизни, создав вокруг себя мешанину из своих и чужих судеб.
От нее тогда ушел муж, или, можно сказать, она сама его выгнала, узнав о его связи с молоденькой девицей. Так или иначе, но они расстались, и Натэлла осталась одна с двумя детьми. Конечно, с ней рядом были ее родители и Дарья, но предательство мужа больно ее ранило.
А после нескольких неудачных попыток устроить свою судьбу через брачное агентство, подруги решили открыть собственное дело в этой области услуг. Они сроднились со своей конторой. А она платила им ответной любовью: притягивала интересных людей, помогала в хаосе современной жизни находиться на плаву, а теперь вот и сами работники агентства стали находить благодаря ему свое счастье.
Тут Натэлла увидела, что по дорожке к агентству приближается маленькая хрупкая фигурка в голубых джинсах. Вот так, стоило только задуматься о клиентах, как они тут как тут. Фигурка подошла к входным дверям и замерла в нерешительности. Натэлла прекрасно понимала, что в этот момент чувствует человек, собираясь с духом перед тем, как перешагнуть порог. «Как пловец перед прыжком в воду, – мелькнуло в голове у Натэллы. – И хочется, и страшно: вода холодная, да и мало ли что скрывается там, в глубине».
Вдруг фигурка подняла голову вверх, и Натэлла встретилась глазами с худенькой женщиной лет тридцати с короткой мальчишеской стрижкой. Обе женщины на мгновенье замерли. Затем Натэлла улыбнулась, подняла руку и приветливо помахала ею. Губы женщины растянулись в ответной улыбке, и она рванула на себя ручку двери.
И вот она уже сидит в кресле напротив Натэллы. Серо-голубые глаза из-за длинных ресниц кажутся темными, подтянута, деловита, но явно волнуется. Впрочем, во время первого визита здесь волнуются все.
– Что-нибудь выпьете? Минералку, кока-колу, сок?
– Спасибо. Минералку, если нетрудно.
– Что вы, конечно, нет.
Натэлла не стала беспокоить Зиночку и сама достала из маленького холодильника бутылку «Боржоми», налила в стакан и подала женщине.
– А у вас здесь уютно.
Эту дежурную фразу произносят практически все, кто впервые переступают порог кабинета Натэллы. Натэлле каждый раз хочется верить, что они искренны, потому что ей самой обстановка в ее комнате очень нравится. Она сама выбрала для нее голубые шторы с вышитыми на них васильками, пол покрывал ковер с узором из синих, голубых и желтых листьев. Синие с желтым подушки лежали на бежевом кожаном диване.
Над столом Натэллы висел большой натюрморт – красные розы в прозрачной вазе и яркие апельсины на синем блюде. На другой стене золотилась чеканка работы ее отца, искусного ювелира Давида Лагунского.
– Спасибо. Тут наши вкусы совпадают. Давайте познакомимся. Меня зовут Натэлла.
– Людмила. Можно еще минералки?
Поставив стакан, Людмила пояснила:
– Я только приехала из Израиля. Ездила туда, сопровождая туристическую группу. Там приходится пить воду все время, хочешь или нет. Такой климат. Если забудешь пить, можешь и сознание потерять. Я так к этому привыкла, уже пять дней в Москве, а пью, как в Израиле. Правда, в Москве жара, слава Богу. Я даже не ожидала.
– А знаете, Людмила, я хорошо понимаю, о чем вы говорите – сама ездила в Израиль и помню эти бесконечные бутылки с водой, которые надо было постоянно таскать с собой. А еще я подсела там на свежевыжатые соки – приехала домой и, как безумная, делала себе и детям соки из всего подряд. А какая там жареная кукуруза!
– Да что вы! А я не пробовала.
– Ой, такое объедение! На маленьких жаровнях па пляжах в Эйлате готовят видов пятнадцать – все зависит от того, чем они ее приправляют. Перцем, медом – в общем, там масса всяческих добавок и специй. Обмазывают, жаря, переворачивают, опять обмазывают – пахнет все восхитительно. Получается она очень сочной. Втыкают в нее с двух сторон палочки, за которые вам ее удобно держать и есть и подают на картонной тарелочке.
– Черт побери! Вы так вкусно рассказываете – у меня просто слюнки потекли!
Женщины весело рассмеялись.
– Знаете, Натэлла, у меня довольно сложная ситуация. Не знаю даже, как объяснить...
– Не волнуйтесь. Я открою вам страшную тайну – ни у одного человека, обратившегося сюда к нам в агентство, ситуация не была простой. Неустроенная личная жизнь – это всегда проблема.
– Конечно, конечно, я понимаю. Но, значит, у меня две проблемы – неустроенная личная жизнь и дочь, которая всячески противится тому, чтобы я ее устроила.
– Вашей дочери сколько лет?
– Пятнадцать. Скоро исполнится шестнадцать.
– Мы с вами товарищи по несчастью, у меня самой дочь почти того же возраста. В пятнадцать-шестнадцать лет все они такие максималисты!
Максималисты-то максималистами, но правда заключалась в том, что дочь Натэллы Ирина доставляла матери, в основном, только приятные хлопоты. Натэлла часто недоумевала, в кого ее ребенок такой целеустремленный и ответственный. Уж точно не в нее, уж она-то в Иришкином возрасте водила компанию с какими-то отпетыми двоечниками и одно время даже подумывала бросить школу.
С раннего детства Ирочка любила рисовать.
Впрочем, нет ребенка, который не покрывал бы с наслаждением каждый попавший ему в руки клочок бумаги живописнейшими каракулями.
Но даже неискушенный в искусстве человек, глядя на рисунки Ирины, понимал – у девочки есть талант. Что ж, недаром ее дедом был сам Давид Лагунский.
Удивительно другое. Ирина, учась в выпускном классе, причем, учась на пятерки, поступила на подготовительные курсы в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, где ректором был сам Илья Сергеевич Глазунов, и вкалывала до седьмого пота. В ее комнате, тесной от мольбертов, этюдников и холстов, заваленной учебниками и книгами по искусству, свет никогда не гас раньше часа ночи. А однажды Натэлла нашла ее в шесть часов утра спящей на полу возле мольберта с картиной, которую она должна была вечером показать преподавателю на курсах.
Железная воля девочки восхищала и пугала одновременно. Натэлла с удивлением признавалась себе, что она в этом смысле дочери и в подметки не годится.
Но разве станешь рассказывать об этом матери, у которой нешуточные проблемы с дочерью.
Людмила явно пришла в агентство поделиться своим горем и попытаться получить какую-то помощь, но ей неловко жаловаться на собственную дочь. И в такой ситуации начинать расхваливать своего ребенка – верх бестактности, а вот если дать понять, что тебя мучат те же вопросы – ответная откровенность обеспечена.
Да, ей приходится иногда лгать клиентам, но ложь во спасение. Это ее работа – помочь человеку раскрыться, чтобы ему стало легче. Людмила, говоря о дочери, часто произносила: «Понимаете, Натэлла...». Тут уж, как любила повторять Дарья: «К Фрейду не ходи!» – сразу ясно, что дома Людмила понимания не находит, хотя страстно в нем нуждается, а сюда пришла именно и, прежде всего, за тем, чтобы ее поняли.
Дочь Людмилы Александра, ласково называемая Сандрой, в штыки принимает попытки матери устроить свою личную жизнь.
Теперь через агентство Людмила хочет найти человека, который бы нравился ей, очень любил детей и умел бы находить контакт даже с самыми сложными подростками.
– Видите ли, Людмила, – осторожно начала Натэлла, – вы хотите получить все и в одном флаконе. Если вам понравится кто-то, и вы полюбите его, то ваша дочь должна уважать ваш выбор. Я хочу сказать, вы не можете ждать, что кто-то со стороны придет и будет воспитывать вашу дочь.
У нас в агентстве есть опытный психолог. Думаю, вам стоит сходить к ней на прием вместе с дочерью. Девочка должна понять – ее мать имеет право на свою жизнь. Вы не являетесь собственностью вашей дочери, так же, как и она не является вашей собственностью.
Если мы сможем помочь ей понять это – ваши проблемы нам будет легче решить.
Натэлла видела, как Людмиле непросто. Она то краснела, то бледнела, ерзая в кресле. Что-то мешало ей согласиться с Натэллой. Натэлла замолчала.
Как говорила Джулия Ламберт, если взяла паузу – держи ее до конца. Натэлла обожала Моэма, а его роман «Театр» знала почти наизусть. По его произведениям можно было изучать психологию, во всяком случае, использовать как дополнительную литературу в дополнении к учебникам.
Дарья, с которой Натэлла поделилась своими мыслями, была с ней согласна.
Молча наблюдая за Людмилой, Натэлла про себя отметила, что на первый взгляд простенькая блузка клиентки (белая в черный горошек, оставлявшая обнаженными руки и тонкую беззащитную шею) явно куплена в дорогом магазине.
Господи, какие мысли только не лезут в голову! Лет ей (Людмиле), действительно, около тридцати, как и показалось Натэлле из окна. Но это «около» подразумевает тридцать три-тридцать четыре года, а не двадцать восемь-двадцать девять лет. Конечно, с пятнадцатилетним подростком, когда он упрется, справиться трудно, но, в принципе, возможно. Почему же Людмила так сильно нервничает?
Но вот Людмила сделала энергичный вдох и устремила пристальный взгляд на Натэллу. «Она на что-то решилась. Сейчас я услышу признание», – пронеслось в голове у Натэллы.
– Дело в том, что Сандра моя неродная дочь, – выдохнула Людмила. – Но она ничего об этом не знает.
– Разве это что-то меняет в ваших отношениях? – осторожно спросила Натэлла.
– Для меня – да. Во-первых, я боюсь на нее сильно давить, боюсь быть с ней слишком строгой. Мне все кажется, а вдруг я так злюсь на нее, потому что это не мой родной ребенок, с родной дочерью я была бы, возможно, терпимей.
А во-вторых, я даже не знаю, какая у нее наследственность. У нее могут быть такие гены, что воспитывай я ее, или не воспитывай. Толку все равно не будет.
– Дорогая моя, простите, но это же просто смешно. Да вы что, никогда не видели, как могут разозлить родителей их собственные дети? Самые что ни на есть родные и близкие. Другой вопрос, как им надо справляться с этим раздражением, но сам факт-то налицо!
– Но им же никогда, как мне, не приходится сомневаться – они реагируют на поступок ребенка. А я никогда не знаю – раздражают меня поступки моей дочери, или то, что она не является моей плотью и кровью. У меня с этими родителями разное подсознание.
– Знаете, Людмила, если копать так глубоко – можно попасть в шахту метро. Оно вам надо? Жить надо так, чтобы облегчать жизнь себе и своему ребенку. Нам бы с сознанием разобраться, а если лезть в дебри подсознания... Нельзя постоянно твердить себе – это не моя родная дочь. Она ваша дочь, вы только что так ее назвали. Вы же любите ее.
Почему же вы сами себе не доверяете и разбираете каждый свой поступок, как какой-то проверяющий – не потому ли мне хочется на нее прикрикнуть, что в данный момент у меня в подсознании сублимируется неприязнь мачехи? Ну, вот видите, вам самой стало смешно!
– Просто я никогда не задумывалась над тем, как по-дурацки выглядят мои рассуждения со стороны!
– Людмила, дорогая вы моя, вы же просто загнали себя в угол этими своими рассуждениями. Мало того, что вы, на мой взгляд, избаловали свою дочь, боясь проявить необходимую в некоторых обстоятельствах строгость, вы еще пытаетесь оправдать такое положение вещей!
– Хорошо. Я согласна. А что вы скажите относительно врожденной предрасположенности людей к тому или другому поведению? У девочки могут оказаться гены...
– Да хоть Гены, хоть Сережи! Вы свое, извините за выражение, генеалогическое дерево хорошо знаете? До самого последнего листочка? Думаю, вряд ли.
Так почему бы вам не позаморачиваться по поводу того, что, а вдруг, у вас в роду какой-то там прапрапрадед или двоюродная тетка внучатого племянника несли в себе редкостную патологию, и сидит она, сердешная, у вас в генах, ожидая благоприятного момента, чтобы расцвести пышным цветом.
Что, опять смешно? Я себя с вами чувствую прямо клоуном на манеже. А ведь это все ваши мысли, Людмила.
– А я чувствую себя так, словно проснулась, наконец-то, после кошмарного сна. Как же я вам благодарна. Я увидела свет в конце тоннеля.
– Поверьте мне, Людмила, как матери двоих детей, а не одного ребенка, как у вас, – вы даже не в тоннеле.
То, что происходит у вас с дочерью – нормальная жизнь нормальных людей. У вас, по-видимому, избалованная дочь (явление совсем нередкое, мы все балуем своих детей), которая не хочет ни с кем вас делить.
Конечно, сейчас она купается в вашей любви, а тут еще кто-то начнет плескаться рядом, а зачем?
А вот зачем – мы должны ей объяснить. Она должна понять – женщине, чтобы быть счастливой, мало только детей. Она не должна мешать вам быть счастливой, если искренне любит вас, а она вас любит, я уверена. Ревность – тоже проявление любви.
В конце концов, надо дать ребенку понять, что иметь отца, заботливого, внимательного, и довольную жизнью мать рядом с ним – не самый худший вариант в жизни.
Не расстраивайтесь, Людмила, мы обязательно поможем вам.
Я сейчас отведу вас к Оле Галушко – она занесет ваши данные в компьютерную базу данных, подойдем к нашему фотографу, сделаем фотографии, а потом вы побеседуете с нашим психологом Дарьей и обговорите с ней, когда вам удобно будет встретиться с ней вместе с дочерью. Хорошо?
– Натэлла, можно я вас поцелую?
ГЛАВА ПЯТАЯ
В девяти случаях из десяти женщине
лучше казаться влюбленной сильнее,
чем это есть на самом деле.
Джейн Остин, английская писательница.
Непонятно, чем руководствовался хозяин небольшого кафе в одном из известнейших переулках нашей столицы, назвав свое заведение «Черным принцем».
Ни в интерьере, ни в атмосфере данного кафе не читалось ни малейшего намека, ни на Гамлета, принца датского, ни на роман Айрис Мердок с тем же названием.
Правда, столешницы в кафе были сделаны из черного стекла, а коротенькие юбчонки официанток были черного цвета, но связывать вышеперечисленные детали с именем кафе было в высшей степени бессмысленно, и где-то даже смешно.
Одно можно было сказать точно – у Евгения Форли этот вопрос никогда не возникал и абсолютно его не волновал. Его, прежде всего, устраивало местоположение этого питейного заведения, а кроме того, здесь подавались его любимые бельгийские пирожные из риса.
Вот и сейчас перед ним на блюдечке стояли два восхитительных экземпляра этого кулинарного шедевра. Посыпанные сахарной пудрой румяные корзиночки из слоеного теста таили внутри миндальное пирожное, пропитанное ромом и покрытое тающим во рту, отваренным в молоке с солью и сахаром рисом.
Вкусно необыкновенно, но все же, скажите на милость, где Бельгия, а где принц датский? Но это так, к слову.
За открытым окном, перед которым сидел адвокат, в летнем вечернем мареве проходили девушки в веселых легких платьицах, звенел их смех, слышались обрывки разговора прохожих, спешащих по своим делам, и казалось, там, на улице шла беззаботная праздная жизнь.
А Евгений Форли чувствовал себя выключенным из этого радостного процесса бытия, так как перед ним в отличие от уличных счастливчиков стояла пренеприятная проблема.
Ему надо было объяснить влюбленной в него женщине, что дальнейшее продолжение их отношений лишено всякого смысла. Ему просто-напросто неинтересно и не нужно общаться с женщиной намного старше его и к тому же совсем по-другому относящейся к жизни. Да, ему было хорошо с ней, даже очень хорошо, говоря откровенно, но Евгений отдавал себе отчет в том, что с Лидией нельзя длить легкую не лишенную приятности и ни к чему не обязывающую интрижку, как, например, с Нонной. Нет, он прекрасно понимал: такие женщины, как Лидия, мягкие, женственные, берут мужчину в железобетонный плен «серьезных» отношений. Где ты был, ты меня любишь – бр-р-р! И все это с видом жертвы в лапах серийного убийцы.
Господи! И к тому же она работает там, где и у него существует профессиональный интерес. Какой же он болван! Правда, у него есть оправдание, – что ни говори, а Лидия необыкновенно обаятельна.
Когда-то давно, несколько жизней назад, Евгению врезалось в память выражение – «исполненная неизъяснимого очарования». Так вот, к Лидии как нельзя лучше подходили эти слова.
Стоп! Он не о том думает. При таком настрое ему трудно будет говорить с Лидией. Какой же он все-таки болван!
И Форли, загасив сигарету, решил отдать должное кофе с пирожными. Он поднес чашку к губам – и замер! Так и не сделав глотка, он медленно опустил чашку: к его столику подходила Лидия.
– Привет, Жека.
– Привет...
Адвокат во все глаза смотрел на Лидию, узнавая и не узнавая ее. Ее лицо светилось молочной белизной, сквозь которую пробивался нежный румянец. А в ее взгляде светилась такая неприкрытая любовь, что Евгению стало неловко. Никто и никогда так не смотрел на Евгения. Что ж, тем хуже для нее.
Евгений Форли почувствовал себя хирургом перед сложной операцией: и пациента жалко – придется сделать ему больно, и долг врача исполнить необходимо – потом больному будет лучше. Итак, сначала следует дать наркоз и обработать спиртом место разреза.
Встав из-за стола и придвинув Лидии стул, Форли предложил:
– Заказать тебе что-нибудь?
– А можно то же, что и тебе? Твои пирожные выглядят так аппетитно.
Евгений невольно подумал, что аппетитно выглядит сама Лидия,– ей удивительно шло сиреневое платье в мелких желтых цветочках с пышной юбкой. И вообще, от нее исходило удивительное ощущение свежести. Говорить ей об этом он по известным причинам не стал.
После обязательного ритуала усаживания, заказа, обсуждения вкуса пирожных Евгений мысленно скомандовал: «Сестра, скальпель!».
– Ну, что случилось в агентстве?
– В агентстве? С чего ты взял?
– Странный вопрос. Ты сама сказала мне об этом по телефону.
Лидия пристально посмотрела на Форли.
Значит, не зря кольнуло ее недоброе предчувствие, когда она разговаривала с ним по телефону. Что делать? Кажется, я влипла, пронеслось у нее в голове. Попалась, как глупая молоденькая дурочка. Люди добрые! Что же мне все-таки делать?
А он смотрит на нее, не отрывая глаз. Какие холодные злые глаза. Какое родное умное лицо. Неужели только сегодня ночью...
Он испугался, вдруг поняла она. Испугался. Когда любишь человека, ты сразу и безошибочно чувствуешь его, ты сразу знаешь про него все, и хорошее, и плохое. И – таково уж это чувство! – любишь в нем и это плохое. Понимаешь и прощаешь его.
У Лидии сделалось пусто внутри. Воздушный шарик, яркий и легкомысленный, проткнул красивый умный мальчик с холодными злыми глазами и иронично поднятыми глазами. Проткнул и бросил на землю никому не нужные резиновые лохмотья и пошел дальше. Не захотел играть с ним, запуская в голубое небо и радуясь его полету.
Ну что ж, будем получать от него по полной программе. Пусть он сам скажет ей все, что наверняка приготовил в душе, пока ждал ее тут в кафе. Может быть, тезисы продумал.
Лидия поболтала ложечкой в кофе и улыбнулась.
– Да нет, в агентстве все в порядке. Я просто очень захотела тебя увидеть. Жаль, что наши желания не совпали.
– Ну, раз уж ты сама заговорила об этом, я рад, что ты правильно все понимаешь. Прости.
– Ну что ты! Это ты меня прости. Страшно глупо было с моей стороны влюбиться в тебя.
Евгений против своей воли почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.
– Лида...
– Нет-нет, все в порядке, это все только моя вина.
Лида встала, Форли стал медленно подниматься вслед за ней.
– Честно говоря, – как бы в раздумье протянула Лидия, – я не представляю, как себя вести в подобной ситуации. Глупо, но мне почему-то кажется, что я делаю что-то неправильно.
Наверное, мне следовало бы оскорбиться, придумать и сказать что-нибудь для тебя обидное, но я не могу. Мне было так хорошо с тобой, и ты так до сих пор мне нравишься...
Голос ее прервался.
– Я становлюсь сентиментальной – старею.
Усмехнулась и добавила:
– Всего доброго, господин Форли.
Когда Лидия скрылась из виду, господин Форли так же медленно опустился на стул. Он чувствовал себя еще большим болваном, чем до встречи с Лидией.
Он ожидал чего угодно, только не такого поведения Лидии. Он боялся слез, истерики, неприятного объяснения, но то, что произошло, оказалось неприятней любых надуманных страхов.
Со стыдом вспоминал он, как стоял навытяжку перед ней, как школьник, не в силах вымолвить ни слова.
Но какова Лидия! Надо признать, немного найдется таких женщин, как она. Он, по крайней мере, их не встречал. В общем, операция прошла удачно, пациент выздоровел, но доктор был не на высоте.
Стремясь избавиться от овладевшего им чувства неловкости, Форли пожал плечами: «Наплевать! Самое главное – одной проблемой меньше!» Но почему-то, когда он выходил из кафе, у него появилось чувство, будто он совершил самую большую ошибку в своей жизни.
На черной поверхности столика остались две недопитые чашки кофе и два бельгийских пирожных из риса. Евгений Форли к ним так и не прикоснулся.
Ноги сами принесли Лидию в агентство. Все по схеме – откуда ушла, туда и пришла. Вот только уходил из агентства один человек, а пришел совсем другой.
Верочка сразу поняла это, как только столкнулась с Лидией. Да и кто угодно понял бы – потухший взгляд, застывшее лицо. Она прошла мимо Верочки, даже не заметив ее.
Спустя минут пять Верочка тихонько поскреблась в дверь ее кабинета. Не дождавшись ответа, постучала сильнее. Тихо.
