Текст книги "Год охотника"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Спохватившись, Марк Анатольевич безжалостно выпроводил Франца.

– Сколько можно повторять, обследование показало: твоё состояние достаточно серьёзно, не кот чихнул! Немедленно в постель!

– Да я ведь...

– Молчи, и не спорь! Здесь мои порядки! Разговорился!.. Я, как-никак, и.о. главврача. Когда вопрос коснётся моей лицензии, – там я буду тебя слушаться. А теперь – марш в палату!

Доктор Рубин напомнил Францу те годы, когда тот ещё не был глухим, ни ухом, ни сердцем.

– Слушаюсь, доктор! Но только на день! Валяться и дома можно.

Франц и не рвался уйти сразу после обследования: в элитной палате так хорошо работал кондиционер!.. Но не ради него он тут находился. Не стоило забывать, почему Франц сдался на милость докторов именно теперь: информация – дорогого стоит.

Завести контакт с закадычной подружкой Селены помогло нежданное явление в больницу Дамы в черном.

Дама была высокая, почти как Франц, и такая же "вешалка". На ней висела наглухо застёгнутая широкая блуза с золотыми пуговицами-запонками ("Кошмар, – подумал Франц, – в такую жару – длинные рукава!); висело подобие юбки, постоянно залипающей между ног; одно плечо по сравнению с другим провисало под тяжестью чёрной вязаной сумки; на глаза дамы наезжала шляпа, из-под которой нелепо торчали концы черной косынки. ("Ну и мода!.. подумал Франц.)

Конечно же, никакая это была не вешалка, а очень стильная молодая женщина. Вообще, если обрисовать весь этот тёмный силуэт – от шляпы-аэродрома, с необъятными, из швейных ниток вязаными жесткими полями, до металлических набоек на тончайших лакированных каблуках – получится...

– Поганка!.. – процедила вслед даме Тимофеевна, невольно выпрямив сутулую спину и пятернёй поправляя куцее подобие стрижки.

Загляделся было Игорь Максимильянович... но, поймав презрительный взгляд Тимофеевны, поспешил пристроить на лице недоумённое выражение.

Вслух – вместо "стройная фрау" – он произнёс:

– Странная особа, не правда ли?

– Ишь ты, ишь ты, как вышивает! – продолжала плеваться медсестра и вдруг всполошилась: – Куда это? К кому?..

Дама в чёрном удалялась в ту часть больничного коридора, где располагались мужские апартаменты.

Тимофеевна догнала её в три перелёта, дёрнула, начала допрашивать. Дама, похоже, как и Лешак "знала слово". Ведьма спасовала: сама открыла перед ней дверь палаты, где лежали Степнов и Циклоп, потом вернулась на взлётную площадку возле Франца.

Хмуро потянула его за рукав.

– Идёмте, провожу! Тот, что заместо главврача, велел присматривать, а то удерёте. Чего-то повадились: сами приходят, а потом – бежать...

Франц галантно улыбнулся.

– От вас? Никогда!..

Дешёвый комплимент, как ни странно, возымел действие: неприязнь в завидущих глазах уменьшилась. Пока Тимофеевна поправляла ему подушку, устраивая пациента поудобнее, Франц разглядел, что руки у неё – как морская губка. Вроде бы должна быть мягкой, но без влаги карябается.

– Простите, – рискнул он начать разговор, – до сих пор не знаю вашего имени: все вас только по отчеству...

– Ну и что? Мне и отчества хватит. Невелика птица!

Тимофеевна лукавила: она сама долго приучала всех так её называть. Зовут же других "Михеичи" да "Сергеичи"! В отчестве чувствовалась значимость.

Игорь Максимильянович не согласился:

– Что значит "невелика"? Вы тут – главный человек! Врач посмотрел, дал указания и ушёл. Мы, больные, потом целиком зависим от вашего внимания, от вашей заботы. Вы нас выхаживаете, поите, кормите, ставите капельницы и, простите, клизмы. Мы вам доверяем свой организм. И, чтобы вызывать к себе полное доверие, – нужно быть не финтифлюшкой, а надёжным человеком!

Тимофеевна знала, что она-то – не финтифлюшка. Но приятно было послушать. Вроде бы сделала всё, а уходить не хотелось.

Она симметрично поставила стулья, безжалостно выкинула вполне свежий букет сирени, оставленный прежним пациентом (на возражение Франца глухо объяснила: "Плохая примета!"); вымыла в раковине банку из-под цветов, нашла соринки на подоконнике...

Франц продолжал петь дифирамбы:

– Что делают выпускницы училища, все эти секс-Томочки? У них одна цель – поскорее засандалить нам укол, уложить спать, а потом – полночи развлекаться с самыми здоровыми "больными". Разве нет?..

– Ну, почему, – Тимофеевна решила вступиться за цех медсестёр, хотя ей явно импонировала позиция "блатного". – У нас работают добросовестные девочки... Вот Ирочка, например. По две смены вкалывает! И дальше учиться хочет...

Франц немного отступил, но сдаваться не собирался:

– Хорошо, допустим. Ну, а в жизни?.. Чаще всего ведь что происходит?

– Что именно? – не догадалась Тимофеевна.

– Когда мы не чувствуем себя беспомощными, мы... нам подавай в пбру лишь красоток – долгоногих, томноглазых, буйногривых... Почему-то в природе-то всё не так! Грива украшает льва, пёстрые перья – павлина...

Медсестра, соглашаясь, скорбно поджала губы.

– Да, найти пару – дело непростое!..

Франц удвоил пыл.

– В природе-то выбирает она его, а не он её! И только так – правильно. Но те из женщин, что возомнили себя Клеопатрами или царицами Тамарами, и занимаются охотой на мужиков посредством боевой раскраски или экипировки, давно позабыли, что такое Настоящая Женщина! Они не понимают, что сами давно превратились в объект охоты!!!

Игорь Максимильянович мог сколь угодно долго развивать эту тему, но не потребовалось: Тимофеевна была уже полностью на его стороне.

– Да! Попробовала бы такая поганка поперекладывать больных с каталок на койки!

Франц тут же воспользовался моментом, чтобы перевести разговор на фермера:

– А к кому могла направиться подобная фрау?

Тимофеевна будто не услыхала вопроса, она просто размышляла вслух.

– Не знаю, правильно ли я сделала, что пустила. Может, она его хоть как-нибудь отвлечёт... Как он мучается, бедный! Если б знать... Ведь говорила им, не доведут эти теории и секреты до добра...

Франц навострил ухо. О чём она обмолвилась?.. Что за "секреты"?.. И кому это – "им"?.. Вопросов появилось множество. Теперь важно было – не спугнуть случайную откровенность медсестры.

Он подпустил в голос ноту сочувствия:

– Да уж. Вот ведь досталось человеку. Такая семья хорошая... Такие оба спокойные, трудолюбивые...

Тимофеевна снова выплюнула, не сдержавшись:

– Как же, оба!.. Мы уж насмотрелись за три года... На нём одном было всё: и дом, и семья, и хозяйство!..

– Не может быть! Он же, глядите, из больницы не вылезает! – изумился Франц,

– Но это только в последний месяц! И опять же, всё из-за неё!..

Игорь Максимильянович понизил голос:

– Неужели правду говорят...

– Не знаю, прости Господи! – Тимофеевна перекрестилась и суеверно зашептала молитву. Казалось, она станет читать целиком, но не хватило терпения (или веры), уж больно хотелось досплетничать! – А чего же она, коли такая распрекрасная, без конца сюда моталась? Что за дела у неё, здоровой бабы, завелись тут полгода назад? Хотя, конечно, у нас тут чистый рай! На всём готовом... – Тимофеевна задумчиво поглядела на ветку шиповника за окном, поймала в кулак муху, размяла, выкинула. – Виктор Зуевич ещё и не думал болеть, зато она здесь – как часы! Прискочет – и сразу к Посереднику...

– Кто это – Посередник?

– Александр Мироныч, кто ж ещё! – удивилась медсестра. – Главврач наш, Ляльки Хорошенькой брат!.. Все видели, как он на Шурку смотрел, прости, Господи, мою душу грешную...

Франц невольно вспомнил Александру на смертном одре. Несмотря на интерес, который вызвали слова Тимофеевны, не смог он обсуждать и огульно охаивать покойницу, хотя бы и так – лишь поддакивая злыдне с натруженными руками.

Ему, как и Бурханкину накануне, помощь подоспела в лице Рубина.

Тот заглянул в палату с самым суровым видом:

– Надежда Тимофеевна! Вы почему разрешили передать Степнову цитрусовые?

Тимофеевна буквально подскочила:

– Ой! Его печень!.. Нельзя же!.. – Её как помелом из палаты смахнуло.

Доктор сказал уже чуть тише:

– Игорёша! По поводу смерти фермерши. Тебя, я надеюсь, это ещё интересует? – Он продолжил, когда глаза Франца изумрудно загорелись. Официальный диагноз...

Франц нетерпеливо перебил:

– Умоляю! Только не морочьте мне голову терминами! Расскажите, как для идиота, ей что-нибудь "помогло" уйти в мир иной?..

– Если для идиотов, – снова повысил голос Марк Анатольевич, – то "помог" ей разрыв сердца. Со временем смерти – сложнее... Сделали поправку на жару, но мы же не криминалисты. Вроде бы, позавчера, когда я принял больницу. Примерно от двенадцати тридцати – до часу тридцати ночи. При осмотре тела на сгибе локтя был обнаружен след как от укола шприцем. При этом ничто в организме не показало наличия ядовитых или наркотических веществ, хотя в крови – калий оказался в концентрации, превышающей... Знаешь, на мой взгляд... – он ещё что-то сказал, но Франц не расслышал. Нет, не может быть. Чудовищно...

– Что, что? – задёргал его Франц. – Говорите громче, я же глухарь!

– Говорю, не знаю, важно ли это для тебя, но у Степновой был ещё вывих левой лодыжки. Примерно недельной давности... Я попросил найти в здешней поликлинике её историю болезни, но она куда-то задевалась.

– При чём тут медкарта?... – Франц, отбросив церемонии, вдруг перешёл на ты: – Скажи прямо, есть ли вероятность...

– Есть! – рявкнул Рубин. – Лично я не исключаю! Хотя в официальном заключении о смерти этого нет. Но кое-что я для Вас, уважаемый, ещё выясню. А пока не выясню, даже заикаться об этом не хочу!

Франц понял свою оплошность.

– Виноват, Марк Анатольевич! Увлёкся...

Доктор с усмешкой оборвал его:

– Не расшаркивайся. Давно пора выпить на брудершафт. Всё, я побежал! Меня пациенты ждут. – Он мечтательно уставился в отбеленный до ослепления потолок. – Давай вечерком, после обхода, у меня в кабинете... А ты молодец: завтра со спокойной душой выгоню тебя вон. Нечего попусту занимать отдельный "номер".

– Отлично, – обрадовался охотник. – Значит, мне теперь можно и за сестричками приударить?

– Уже охмурил ведьму?.. Силён!

*** Последняя просьба Степнова

Во вторник Франц узнал много полезного. Оставалось кое-что осмыслить.

"Может, придётся для этого снова в город съездить..." – думал он.

Сутки, проведённые в больнице, не прошли даром: даже со Степновым ему удалось переговорить.

Что удивительно, фермер обрадовался, увидев Франца! Он как-то сразу оживился, поманил его. Покосившись на Циклопа, скатал к стенке простыню (отбросить – сил не хватило), начал шарить ногами по полу в поисках тапочек. Голые колени гулко перестукнулись, словно яблоко на землю упало.

Франц подал Степнову больничный халат, вывел на прогулку в коридор.

И только тогда Виктор Зуевич пронзительно – глаза в глаза – одержимо зашептал:

– Не оставляйте так!.. Найдите, кто это сделал!.. Я бы и сам, да куда...

Он с огромным трудом махнул рукой: чуть приподнял её и бросил. Сильный, красивый мужчина производил тягостное впечатление. Нельзя умирать раньше своей смерти.

Когда Александру хоронили, пошёл жуткий ливень.

Провожавшие – все в черном – быстро, по вороньи клевали её в лоб и отступали.

Свадебное платье, в котором она уходила в последний путь, намокло, превратилось из летнего весёлого облака в осеннюю тучу. Его будто запачкали.

На тело вдруг кинулась Тимофеевна.

– Прости ты меня, бабу бестолковую!.. – завыла она. – Зачем я слушала речи окаянные... Зачем глядела глазами завистными...

Медсестру потащила от гроба мадам Бурханкина, взяла её под зонт, ощетинившийся голыми спицами в разные стороны света, начала тихо успокаивать. Тимофеевна неожиданно с такой силой отпихнула Селену, что та ударилась животом об угол крышки, лежащей на ограде соседней могилы. После этого рыдания и всхлипы Тимофеевны немного утихли. Бурханкин распростёр над своей антагонисткой целлофановый пакет.

Последним прощался Виктор Зуевич. Где силы-то нашёл?!..

Он был в своём свадебном костюме цвета спелой черники, с воздушным шарфом в нагрудном кармане.

Освободил локоть от дамы в черном, молча встал у гроба. Не дрогнул под порывами ветра и струями, хлеставшими по обнажённой голове. Ни слезинки. Природа взяла на себя труд поплакать вволю над его Шурочкой.

Взглядом всё искал кого-то в толпе. Не нашёл. Жестом велел могильщикам заколачивать.

Гулко перестукивались комья зачерствевшей земли о крышку гроба...

*** Визит дамы в чёрном

Игорь Максимильянович за шумом воды едва расслышал дзыньканье дверного колокольчика. (Конечно повторяюсь, но – бывает, что повторяются целые картины жизни, а тут – всего какие-то две-три фразы.)

Франц не торопясь вылез из душа, лениво прикидывая, успеет открыть или нет. Стоит ли?.. Ему бы теперь поразмыслить, и – есть о чём... Но после дождя духота усилилась. В такое парево думать лень: мозги плавятся. А разговоры... Он специально не пошёл на кладбище, чтобы в них не участвовать. Правда, с незваными гостями можно общаться минимально. Но ведь Бурханкин сейчас наверняка на поминках. Значит, кто-то ещё. Может, не задержат надолго.

Пока он размышлял, колокольчик продолжал названивать.

– Фима! – дверь содрогнулась: кто-то настырно пытался вытащить хозяина из тихого пенсионного одиночества. – Фима, открой! Я знаю, что ты дома!...

Игорь Максимильянович даже пижаму не стал одевать. Халат набросил прямо на мокрое тело, но сразу пожалел: у его порога стояла та дама в чёрном. И естественно – с Бурханкиным!

– Простите, что побеспокоила, – произнесла она низким густым голосом, – я ведь обещала поговорить с вами, а другого времени не будет: после поминок мы с Виктором Зуевичем уедем. А тесть мне велел, то есть просил привезти вас на поминки.

– Она – его невестка, – встрял егерь. – А я знаю твой адрес. Я, это... найти помог. Я щаже ухожу. Ленка убьёт, если задержусь!.. Мне ещё, это... хлеба подкупить...

Франц отвёл глаза, сделал шаг назад, пригласил даму войти, оставил её на Фомку и Егора Сергеевича, понадеявшись на их гостеприимство. Сам исчез надеть брюки.

– Как прикажете вас звать-величать? – спросил из-за двери ванной Франц.

– Анастасия, – назвалась гостья, заглянув в зеркало.

Зеркало, подтвердило: очень!.. Всё в ней – очень: рост, яркость, современность...

Хозяин провёл даму в гостиную. Ей было достаточно одним взглядом оценить холодильный шкаф, чтобы уже не замечать потёртой мебели.

– Неплохо у вас, – заметила дама в чёрном после того, как Франц щёлкнул кнопкой вентилятора, и подставила лицо под ветер. – Если вы неважно себя чувствуете, я же на машине, подвезу.

– Не стоит беспокоиться, – возразил Игорь Максимильянович, – я в полном порядке...

Дама в чёрном восприняла ответ, как отказ.

– Это не займёт много времени, – уговаривала она, – посидите там немного...

– Пока все не забудут, зачем пришли? – усмехнулся Франц.

Дама в чёрном удивлённо изогнула брови.

Бурханкин по-стариковски шепнул ей в ухо.

– Именно так и бывает. Вы, верно, в силу своего молодого возраста не знаете, что такое поминки!..

Глаза дамы в чёрном потемнели, как намокший асфальт.

Франц решил дать ей время успокоиться.

– Егор Сергеевич, пойдём на кухню, чай...

Дама в чёрном достала из сумочки зеркало:

– Нет-нет, я на минутку...

Пока она приводила себя в порядок, Франц узнал от егеря, что никто не видел, как Шура Степнова вернулась домой...

– Когда вы в последний раз виделись со свекровью? – спросил Франц у дамы в черном.

– Дня за два до того, как Виктор Зуевич начал её разыскивать. В последнее время мы сблизились. Она стала чаще бывать в городе.

– Не заметили вы тогда в ней чего-нибудь странного, необычного?

Дама в чёрном подняла тонко нарисованные брови, задумалась.

– Да-а... Пожалуй... Пожалуй, она вначале была какой-то... Она мне показалась какой-то более далёкой, чем всегда...

Франц даже привстал:

– А потом?..

– Потом вдруг стала убеждать меня не забывать Виктора Зуевича. Будто знала!

– Скажите, вы с мужем дарили когда-нибудь его родителям будильник с музыкой?

По удивлённому взгляду дамы в чёрном – ясно было, что нет.

– Можете нам ещё что-нибудь рассказать о свекрови?..

Фомка прилёг, нетерпеливо тряхнул обоими ушами.

– Это слишком долго. Если хотите, в другой раз... – Дама в чёрном озабоченно нахмурилась: – Но когда же? Мы ведь потом сразу уедем... Давайте по дороге?.. И Виктор Зуевич должен что-то сказать вам перед отъездом. Она требовательно посмотрела на охотника, потом на Бурханкина.

Франц тоже взглянул на Егора Сергеевича, будто он был решающим звеном в цепи.

– Ну, что скажешь, Вилли?..

Бурханкин съёжил все бугорки на лице.

Помыслил: "Кто его знает, а вдруг окажется, что там и закусить-то нечем?... Нет, это вряд ли. Бабы, вроде, чего-то готовили: родственникам же по традиции нельзя на поминках к столу прикасаться... А вдруг там кто-нибудь напьётся, начнёт вопить, как Тимофеевна на кладбище..."

Словно распознав мысли егеря, Игорь Максимильянович вскочил:

– Едем обязательно! Я вас покину на пару минут.

Пёс, как обычно, бурно обрадовался, бросился за поводком, но Франц его разочаровал:

– Фомушка, успокойся, остаёшься дома – за хозяина! Пойдём, я объясню, как ты должен себя вести...

Он ушёл в кабинет, захватив из шкафа в прихожей черную рубашку с короткими рукавами.

Глава пятая

Лакомый кусок

Поминальный стол был накрыт на воздухе под тентом.

Повариха из ресторана "Охотный" – Евдокия Михайловна, уютная, как русская изба, успела наготовить традиционных блюд и загрузить служебный "газик" капитана Хорошенького.

Одновременно со Степновым выписался из больницы и Тарас Григорьевич, к которому с лёгкой руки Франца уже приклеилось прозванье "Циклоп". Он – то здесь, то там – часто подрабатывал завхозом. Поэтому быстренько распорядился и – женщины притащили из сарая заляпанный краской строительный "козёл", придвинули его к пластмассовому столу под вишней, накрыли белой скатертью. Вместо сидений на чурбаки положили пару длинных досок.

По тарелкам Франц определил, что, несмотря на будни, народу пришло девятнадцать человек, но большинство – уже разошлись. Деловитые пчёлы тактично проводили ревизию кутьи с изюмом, блинов с мёдом, компота... Где-то в сторонке хлопотала Евдокия Михайловна.

Из оставшихся гостей фермера Степнова отвлекали от дум Селена, механизатор Михеич, чубастый капитан Хорошенький с такой же хорошенькой супругой Лялей, медсестра Тимофеевна, вездесущий Циклоп, ещё два одиноких мужика, – пожалуй, и всё.

Тётка и какая-то дальняя родня (крёстная Александры) – прислали телеграммы.

Их отсутствие все поняли, даже посочувствовали, что не могут приехать. (Дорога нынче в копеечку обойдётся: племянницу похоронишь, а потом – с голодухи впору вслед за ней! Да ведь и хозяйство не бросишь, у кого оно есть...)

Зато народ возмутило, что сын не появился на похоронах. Разве это любовь к матери? Какая чёрствость! Не дал полюбоваться на его горе! Не удовлетворил любопытство: всех же, естественно, интересовало, на кого из родителей сын больше похож, чем занимается...

Подошли Франц, Бурханкин и дама в чёрном.

Появления новых гостей поначалу никто не заметил. Обратили на них внимание лишь после того, как молчаливый хозяин посадил возле себя невестку, указал места охотнику и егерю. Они послушно сели напротив. Повариха тут же передала им закуску. Франц улыбнулся Евдокии Михайловне, но только глазами.

По обыкновению, витийствовал Циклоп, пристроившийся слева от Виктора Зуевича. Франц скривился: диетическим кисломолочным духом несло и от Циклопа, и от его громких рекомендаций: "держаться", "не падать духом", "мы – всегда рядом"...

Методично выпивали двое бесхозных мужчин, за которыми никто не приглядывал и не ухаживал.

Горевала Тимофеевна: как заведённая, подносила ко рту щепоть с кутьёй, роняла то рисинки, то изюм, а потом собирала их пальцами на тарелке...

Придавив сутулые плечи медсестры рукой, что-то нашёптывала ей Хорошенькая.

На всё это поминальное веселье издалека грустно взирало лежащее на боку пугало.

Михеич, подняв рюмку, ждал всеобщей тишины.

– Шурку... Александру, то есть, я знал вот ещё такой... – объяснил он Францу, измерив себя от земли до поясницы. – Девчонка такая была... Растопырив пальцы, поглядел на памятливую мозолистую ладонь, сжал в кулак, грохнул по столу. – Разве вы о ней знаете?!

– Что ты врёшь, дурень! – подняла голову Селена. – Она вообще не из этих краёв!

– А ты-то, ты-то разве можешь о ней знать?! Сама-то откуда? возмутился механизатор. – Я её лучше знал!..

Франц даже слух не напрягал, так они раскричались.

Фермер выделил Игоря Максимильяновича среди лиц за столом, посмотрел на него, как тогда – в больнице.

Оба поднялись почти одновременно, пошли через заднюю калитку на луг...

Там-то Франц и убедился, что Степнов действительно похож на бурундука: с людьми молчалив и необщителен, в делах скор и основателен.

*** Подарок

Разговор был лаконичным.

Виктор Зуевич начал буднично:

– Я уезжаю.

– Я уже понял, – коротко ответил Франц.

– Я насовсем уезжаю.

Игорь Максимильянович не выказал ни удивления, ни сочувствия Степнову: он также предпочитал вместо слов – действие.

– Что-нибудь нужно? Помочь дом продать?..

– Переоформить.

– Назовите полное имя сына... или невестки... Или кому?..

Виктор Зуевич молчал, последний раз взвешивая своё решение.

– На кого дом-то оформлять? – терпеливо переспросил Франц.

– Невестка велела – на вас. Но не сразу, а когда вы найдёте, кто... До тех пор – просто живите тут, сколько потребуется. Дом тёплый. Вода есть, титан... Усадьба... Нам здесь было...

Фермер, не окончив, протянул Игорю Максимильяновичу связку ключей:

– Вот. Нужные вещи мы забрали. Остальным пользуйтесь... Приедем на девятины. Собственно, это уже скоро. Сегодня – пятые сутки... Сорок дней в городе отметим, тогда уж и сын освободится.

– Он... где?.. – насторожился Франц, почему-то сразу подумав о тюрьме.

– Он в командировке, пока не знает. Это – всё...

Действительно, всё: как только Франц машинально взял связку ключей, не посчитав возможным возражать сейчас, – Степнов развернулся и ушёл.

– Человек предполагает, а Бог располагает, – вспомнилось Францу вслух.

Похоже, Бурханкин всё время вертелся неподалёку.

– Фима, чего Витёк тебя звал? – егерь изнывал от еле сдерживаемого любопытства.

– Не было ни гроша, да вдруг алтын! – объяснил Франц.

– Фима, там уезжают. Пойдём, может, тебя захватят, чтобы тебе, это... не тащиться...

Франц раскрутил на указательном пальце кольцо с ключами.

– Я тут останусь.

Бурханкин только что не запрыгал от воодушевления.

– А я знал, а я знал!..

Чтобы удивить Франца, надо было в принципе приложить немало усилий. Но чтобы дважды удивить его за десять минут!..

– Вилли!.. Ты знал?.. И молчал?!..

Бурханкин похвастал:

– Сначала его мне сватали, но я всё равно с таким большим имуществом, это... один не управлюсь. Ленка к нашему привыкла. Да и не любит она хозяйство.

– Значит, я тебе обязан наследием фермера?..

Тот радостно кивнул:

– Только не наследием, Фима, а наследством. Здесь же, это... конкретно всё. Вот, к примеру, как шла корова, остановилась, это... задрать хвост – и вот тебе – на-след-ство!..

Франц не знал, радоваться ему или злиться.

"К чему мне оно? Что с ним делать?.. Сроду клочка земли не имел. недоумевал он. – Предки – да! – на Волге, кроме рыбалки и работы, всегда огородами кормились... Нет, мне не справиться. Земля любит уход... Чего ж Вилли отказался? Он-то привычный."

– Какой ты добрый! – поблагодарил Франц. – Хотя всё правильно: чтобы отдать что-нибудь ненужное, надо сначала заиметь это ненужное...

– Просто у меня свой резон, – обиделся Бурханкин. – Скоро в сторожку насовсем переберусь. А захотел с тобой поговорить – вот мы теперь и соседи – только Орлика оседлать!..

– Ну, во-первых, надеюсь, у нас с тобой, Вилли, есть более интересный повод для встреч: охота. Потом, тебе вот в райцентр мотаться лень, а про меня не подумал! Мне из квартиры до автобусной станции – три метра, а отсюда – три километра.

– Тебе двигаться надо! – со знанием дела посоветовал Егор Сергеевич. Ленка говорит: "При его диагнозе поможет только здоровый образ жизни и хороший уход!"

Бог троицу любит! Дважды изумлённый Франц плюхнулся бы от удивления в траву, если б не боялся испачкать брюки. Он присел на корточки – чтобы не испугать и поближе к лицу егеря.

Снизу вверх полюбопытствовал:

– Как давно она знает мой диагноз?..

Бурханкин отвел взгляд. Марионеточно вздёрнул локоть, почесался о плечо ухом.

– Я не... Может... Они же подружки... Может, от Тимофеевны... Она и про Шуркино сердце, оказывается, знала ещё до всего.

– Ишь, какая всезнайка! Чего ж ты от неё, умной, в сторожку улизнуть норовишь? Там ведь и пивко далеко, и ухаживать за тобой некому!

Егор Сергеевич отмахнулся всё тем же локтем:

– А!.. За мной всё равно никто не ухаживает... Только кричит. Сто лет я ей не нужен. Хоть бы, это... хоть бы раз давление померила! Она не меня, а имя в мужья брала. Ты же, ну это... ты тогда, в "Охотном" слышал про её теорию... Даже в ЗАГС пошла из-за этого... Всё что-то подсчитывала.

– Грустно! – от всего сердца посочувствовал Франц. – Не Сел?н оказался, значит, не силён...

Бурханкина прорвало:

– Могла же мне хоть вот таку-усенького, – он показал на пальцах, хоть малюхонького ребёночка родить! Я бы его делу лесному обучил, слово бы передал... Вон, уже поседею скоро... Так и помру...

Увидев, как подозрительно заблестели глаза егеря, Франц поднялся с корточек, опустил руку ему на плечи.

– Не огорчайся из-за этого. Посмотри на меня: белеют волосы, зато чернеют зубы. Пойдём, Вилли!.. Мы с тобой вроде бы за хозяев здесь теперь. Надо гостей проводить...

*** Наследники

Когда Бурханкин и Франц вернулись к поминальному столу, они обнаружили, что гости в отсутствие Виктора Зуевича чувствуют себя, оказывается, вполне вольготно.

Двое мужиков дремали прямо на земле, подставляя солнцу белые грудные клетки под расстегнутыми траурными рубахами.

Повариха Евдокия Михайловна в сторонке мыла освободившуюся посуду.

Ляля, Селена и Тимофеевна по-прежнему сидели за столом, но уже сняли чёрные платки.

Все четыре женщины тихонько напевали: "Не житья мне здесь без милой, с кем пойду теперь к венцу..."

Сказал фермер, что покидает эти места навсегда, или гости сами решили, – только кое-кто примерялся к наследству.

Хорошенький, например, уже восстанавливал пугало в должности охранника грядки с огорченно поникшей не политой морковной ботвой. Отошёл, посмотрел со стороны, снял с механизатора Михеича шляпу и водрузил на кастрюльную башку. Ляля – супруга капитана, учительница начальных классов – жадным оценивающим глазом косилась на дом.

Селена вдруг оборвала песню и заговорщицки сказала подружкам:

– Вот видите, была бы она умной, ничего бы не случилось, жила бы припеваючи со своей парой! Он бы присматривал за ней. А этому я тоже бы...

Селена заметила Франца, чарующе улыбнулась, подвинулась и освободила для него место, которого поубавилось: деревянный "козёл" уже успели убрать. Игорь Максимильянович сел, но прежде поставил Бурханкину рядом с собой пластмассовое кресло.

– Ляль, как ты думаешь, – обратилась к Хорошенькой Селена, – может, мне уложить её пока в зале на софе?

Речь, во всей видимости, шла о Тимофеевне. Та роняла голову с рук, явно подбираясь к стадии опьянения "в наркозе". Сейчас она что-то настойчиво бубнила о церкви.

Ляля Хорошенькая величественно кивнула и скомандовала мадам Бурханкиной, заботливо взвалившей на себя Тимофеевну:

– Лучше не в зале. В каморке кровать мяхше. И свежо.

Щедрая душа!

Реплика её супруга прозвучала, как приговор:

– Пьяная баба – это нйчто! (Женщины, голубушки, за что?!..)

– А что, – согласился механизатор, продолжая с капитаном милиции прерванный разговор, – вон там, рядом с будкой собачьей, – самое ему место. Тебе ж "газик" нужнее всех, вот пусть во дворе и стоит.

Бурханкин и Франц переглянулись.

– Зачем это? Участок портить не дам!.. – возмутилась Ляля. – Есть служебный гараж!

– Что, что... – затрепыхался егерь, – какой такой участок?

– Да вот, фермер-то наш насовсем уехал, – дружелюбно, будто юродивому, пояснил Хорошенький. – Договорюсь в сельсовете, запишем на Лялю, чего ж дому пустовать. Теперь городские – до природы жадные, – он посмотрел опьяневшим взглядом сквозь Франца, – глядишь, и продать удастся...

– Зачем продавать? – запротестовала Ляля. – Жить будем. Комнат много. Тебе, Аркадий Петрович, телефон протянем!.. Помощника по хозяйству наймём. Беженца. В нашей старой избе – парни останутся. Торговлю наладим. Сурен поможет!

Бурханкин вознегодовал. Правда, аккуратно – с блюстителем сельского порядка всё-таки дело имел.

– Но... но... Значит, пустовать?... А, это... раньше... – И поник: на дорожке от дома показалась Селена, кокетничая с Циклопом. Тарас Григорьевич галантно гарцевал рядом на кавалеристских ногах, восхищаясь усадьбой.

Хорошенькая удивилась:

– Что тебе непонятно? Раньше тут жить было нельзя. Невозможно. Ты же наш. Тебе ли не знать!

– А теперь можно, на готовенькое!.. – огрызнулся Бурханкин. – Свою бы избу довели до ума...

Ляля сморгнула и отвернулась к его жене:

– Ты не устала? Чтой-то мне твой цвет лица не нравится... – Не дожидаясь ответа, быстро спросила, чуть понизив голос: – Уложила?

В ответ получила такой же быстрый кивок.

– Спит?

– Плачет...

Игорь Максимильянович напряг слух, стараясь понять, что они дальше говорят, и – не смог. Пришлось обратиться за помощью к Бурханкину.

– О чём твоя антагонистка не спит-плачет?

– Что Шурку не отпели... Проводили не по-божески. Она давно подбивает наших поставить церковь.

– Бог у каждого свой! – отрезала Селена. – Для кого – бутылка, – тут она презрительно покосилась в сторону непутёвого мужа, – для кого хозяйство, – она кивнула Ляле и обвела глазами цветущую территорию, – а для кого – высшие цели...

– Например, поиск преступника! – подтвердил Хорошенький.

– Церковь – пустая затея! – вмешался Циклоп. – У людей даже на черствый батон не всегда хватает. Кто ж на строительство будет тратиться?! Добро бы – собственный дом, как этот! – Он одобрительно огляделся.

– Велики траты! – фыркнул Бурханкин. – В моём лесном хозяйстве материала – навалом. Я бы два места на выбор указал!.. Поохотиться охотников вдоволь, а полезное сделать – все охотники по кустам...

– А! – безразлично махнул рукой Циклоп. – Церковь – всё равно, что клуб. В чём разница, не понимаю!.. Что здесь народ собирается, что там!.. Лишь время тратят...

Опять выступил Бурханкин:

– А кто постарше, говорят: была у нас прежде церковь! И жили тогда!.. Батюшку, Царствие небесное, посадили, вот тогда всё и началось!

Бедняжка Ляля так вертела головой от одного спорщика к другому, даже растрепала каштановый "бублик"! Осмыслив в меру своих педагогических возможностей тему диспута, также решила высказаться: