Текст книги "Год охотника"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– О, Фима, гляди, оследие велосипеда.

– Так не говорят, – поправил его Франц. – Скажи: след велосипедной шины.

– А вот и нет! – горячо возразил тот. – Вот здесь ты, это... ошибаешься. Когда ты, к примеру, идёшь, или, это... вдруг споткнёшься, то на дороге остаётся след. А вот если бы ты, к примеру, волочил ногу, то за ней бы тянулось вот как раз ножное оследие!..

– Ну спасибо, Вилли-следопыт! Размечтался! – заметил Франц.

– Да нет, я не к тому! – Бурханкин смутился и снова начал объяснять: Вот если бревно протащили по земле, то будет борозда, а если по асфальту, то останется бревновое оследие – по щепкам же видно!

– А как тогда быть с "культурным наследием"? Что волокли в этом случае?

Егор Сергеевич озадаченно глянул на Франца и снова засвистел.

Когда перед путниками приманчиво заблестел новенькой крышей пятистенок, Бурханкин серьёзно предупредил:

– Фима, ты возьми собаку на сворку, у них там сторожевой пёс зверюга!

Франц кивнул и свистнул. Его питомец заскулил, заюлил, но с места не двинулся. Путники увидели, что он сделал стойку на куст, где сидел небывало огромный мотылёк. Сквозь поникшие крылья тускло просвечивала молодая зелень.

Мотылёк на Фомку реагировал как-то вяло, еле шевельнулся.

Ускорив шаг, хозяин прикрикнул:

– Фомка, рядом! Неслух... – Тот подчинился, дал себя пристегнуть, хотя по инерции продолжал рваться с поводка.

Игорь Максимильянович, притянутый собакой к вожделенному кусту, обнаружил, что никакая это не бабочка: на кусте повис кусок тряпки, очень тонкой и очень прозрачной.

Ткань еле открепили.

– Вилли, погляди, не об этом ли речь? – бросил Франц через плечо.

– Где? Что? – заволновался Бурханкин и подкатился к плечу охотника. Да-да-да! Похоже, что это, наверное, тот самый шарфик! Как он здесь оказался?..

– "Похоже... наверное..." Ты мне точно скажи! – потребовал Франц.

Бурханкин беспокойно возразил:

– Откуда я могу знать наверняка? Я его и видел-то всего одну секунду!

– А платье в доме?..

– Скорее всего. Где ж ему ещё быть?

– Тогда пошли быстрее!

Дом Фермера стоял метрах в двадцати от усадебных ворот, которые миновали беспрепятственно. Калитку никто не охранял. Где-то далеко курлыкали куры.

– Чего-то тихо у них, – недоумевал Бурханкин. – Чего-то я это... не пойму, что так тихо?..

Он чертыхнулся себе под нос: споткнулся о цепь, лежащую на земле металлическим удавом. Не долго думая, пошёл вдоль её туловища. Добрёл до тяжёлого карабина размером с кроличью голову. Карабин был отстёгнут от проволоки, тянувшейся вдоль сетки-рабицы, и валялся между кустами красной смородины.

Бурханкин двинулся в обратную сторону.

– Где зверюга-то, Варвар-то где? – встревожено бормотал он.

Франц огляделся. Сторожевого пса не было видно. Тогда он спустил Фомку с поводка и обошёл территорию усадьбы.

На участке не было ничего сверхлюбопытного. Вторая калитка на луг оказалась заперта. Каменный сарай тоже был заперт амбарным замком... Прикрыт флигелёк летней кухни... Парусиновый навес в саду под вишней отбрасывал тень на белый пластмассовый стол и четыре таких же кресла... С парника снята плёнка. Огородное пугало завалилось на бок... Возле электронасоса, качающего в дом воду из круглого колодца, валялся ещё один цепной конец с расстёгнутым ошейником да пустая миска с кляксами отколовшейся эмали.

– Всё, Вилли, давай ключи. Ты говорил, они у тебя, – поторопил Франц.

Бурханкин кивнул, похлопал себя по бокам, где-то звякнула мелочь. Он усиленно развил поиск, забегал пальцами по всем бугоркам, но предупредил на всякий случай:

– Фима, а я ведь мог их и не взять, я же не знал, что мы сюда... – Тут ключи нашлись: они выпучили задний карман егерских брюк.

И – не понадобились. Входная дверь оказалась незаперта...

– Ты что, заходил в дом? – громко спросил Франц, пронзительно глядя на Бурханкина:

Тот так отчаянно затряс головой, что козырёк кепки сдвинулся набок.

– Ни-ни-ни!.. Боже, избави! Без хозяев?!.. Да и Варвар бы не позволил... Он меня признаёт, но пустить внутрь...

– А чего же тогда примчался утром, как угорелый?! "Шарфик-платочек"!.. Лучше сразу скажи всё, как на духу!

– Я только на дворе, это... огород... И в сарае... – неизвестно в чём оправдывался егерь, затеребив пуговицу на рубашке Франца.

Франц, не долго думая, отпихнул его локтем, толкнул дверь коленом и обернулся.

Бурханкин вжал голову в плечи, словно ожидал, что сейчас на них свалится ведро с водой или зацепит шальной дробиной.

– Фима, давай, это... не пойдём? Зачем нам на свою... Кто его знает, что там...

– Точно не был?.. – ещё раз сурово уточнил Франц.

От кивка егеря кепка упала на нос. Ежовые колючки волос встали дыбом.

– Тогда пошли. Только ничего не трогай!..

Казалось, хозяева вышли на минутку поставить чайник.

Ничего необычного. Но – пыль на семейном фото, но – зеркало потускнело, но – на подоконнике у цветочного горшка крендельки засохших листьев...

Незваные гости стояли посреди комнаты, ни к чему не прикасаясь.

Фомка с первой минуты находился в крайнем возбуждении: накрепко прилип боком к левой ноге Франца, шерсть на холке вздыбилась, хвост-метёлка вытянулся прутом, верхняя губа вздёрнулась, подрагивая, обнажила далеко не безобидные клыки.

Он скульнул разок, потом зажаловался.

– Фомушка, тихо, успокойся!

Фомка, ободрённый сочувствием и теплотой хозяина, вдруг – завыл в голос, кинулся к закрытой двери в соседнюю комнату, поскрёб лапами, шарахнулся, как от устья доменной печи, и пулей вылетел на двор.

Охотник нахмурился.

– Что там у них?.. – кивнул он на дверь.

– Спальня, вроде, – ответил Бурханкин одними губами.

Неизвестно, умел ли глуховатый Франц читать по губам, только переспрашивать он не стал, вынул из кармана шарфик, найденный Фомкой, осторожно обернул дверную ручку. Нажал. В нос ударил тошнотворный запах...

Спальня-опочивальня...

Бурханкин мало что разглядел из-за спины Франца, зато по поведению Фомки даже раньше догадался.

Стая мух-стервятников бросилась врассыпную при их появлении. На сбитом шелковом покрывале, между вышитых гладью драконов, среди подушек с бахромой, раскиданных здесь и там, в зловонной луже извергнутых нечистот лежал верный сторожевой Варвар. Тускло проблёскивал белок из-под неприкрытого века...

Смерть – зрелище неприглядное...

Игорь Максимильянович резко захлопнул дверь, будто оно ему что-то напомнило.

– Пришла беда – отворяй ворота! Посмотришь, что с ним случилось? попросил он.

Бурханкин кивнул, глубоко вдохнул снаружи, зажал нос и рот ладонью и бросился в комнату, как в омут... Через минуту-другую вылетел пробкой. Еле отдышался! Глаза его слезились от смрада (а возможно, от жалости к псу).

Проморгался, утёрся тыльной стороной кисти и сказал:

– Мучился, бедный, сильно: ведь только утром бегал, огурец!

– От чего это может быть? – нетерпеливо спросил охотник.

– Видать, это... тоже отравление... – спрятал глаза егерь, повесил голову и начал вздыхать: – Ах, Варвар, Варвар... Кому ты так насолил?.. А может, съел чего?.. К хозяевам за помощью приполз, а хозяев-то и нет!.. Шурка исчезла... Витёк в больнице... Ему только этого...

– Хватит причитать! – остановил его Франц. – Пойди лучше Фомку поищи, пока он тут чего-нибудь ни нализался. Уходим!

– Да-да-да... Не дай Бог!... – Бурханкин побежал высматривать на крыльцо бывшего питомца, свистнул призывным охотничьим посвистом.

Фомки не было ни видно, ни слышно. Только солнце било по глазам. Егерь приложил руку козырьком над выпуклыми бровями.

– Фомка, где ж ты запропал?.. Где тебя леший носит?.. Ну, погоди, найду!.. – пообещал он. Решил про себя: "Вот только вначале курочкам чего-нибудь подброшу, с утра не клевали," – и спустился во двор.

Франц тем временем нашел кухонное полотенце, намочил его в ведре с водой, обмотал лицо, оставив одни глаза, и опять вошёл в спальню: гардероб ведь так и не открыли. Как только убедился, что платье и найденный Фомкой на кусте прямоугольник ткани – близкие родственники, – на круглом обеденном столе упаковал злосчастный свадебный шарфик в обёртку от бандероли, взятую у фермера в больнице. При этом постарался сложить пергамент по уже заломленным складкам. Не сразу вышло, пришлось повозиться.

Долго рассматривал пакет-головоломку. Сорвавшись с места, начал проверять, один за другим – ящики комода, серванта, секретера. Всё, что находил нужным, складывал в стопку. Особенно, если где видел мелкий кудрявый почерк (как на белом листе бумаги с наклеенным на бандероль адресом). Набралось не так уж и много, хватило бы детского ранца.

Ну, ранец-не ранец, а черная полотняная сумка с бронзовой надписью "Black Russia" из буфета Шурочки Степновой – сгодилась в самый раз. Цветные лоскутки, обрезанные зубчатыми ножницами и таким простым способом превращённые хозяйкой в салфетки, – перекочевали в буфет, к вафельным полотенцам.

Вернулся Бурханкин, ведя Фомку на поводке.

– Еле нашёл! Под крыльцом хоронился.

Франц вложил матерчатые ручки сумки в пасть дрожащему рядом Фомке, скомандовал обоим:

– Домой!..

Входную дверь лично запер на два оборота. И подёргал для верности... Мог ли он думать, что вскоре станет законным владельцем усадьбы!

*** Золотоглазая Диана

На обратном пути Бурханкин возбуждённо подпрыгивал по кочкам.

– Ну мы и попали!..

– Что он за человек, этот фермер? Давно ли они здесь? – расспрашивал Франц. – Я ведь кроме тебя мало кого знаю...

– Да он вообще-то никакой и не фермер. Витёк из местных. Мы с ним одногодки. Как щас помню, его родители тут жили. Только не в этом доме, а в халупе ближе к райцентру. Сами они померли, изба сгорела. Витёк тогда в городе учился... А сколько я мимо бегаю – дом этот всегда одинокий стоял. Здесь такие запустоты были!.. Никто не брал возиться: себе дороже! Да и дом сильно болел без хозяев. Вот его, это... Витьку его и дали, когда они с Александрой решили сюда насовсем переехать. А чего?.. Сына вырастили, у него теперь в городе своя семья... – Бурханкин вдруг отвлёкся, повторил: Да. Никакой он не фермер. Просто Витёк и Шурка знают слово к земле. Он мне как-то говорил, что ему, это... и курицу резать жалко... Ты видел, в хозяйстве всё есть: птица, большой огород. Всё, кроме скотины. Он знаешь как стреляет?! Но со мной не ходит, хотя ему, ну, это... Витьку сам Бог велел. Один раз всего и был. Где же он служил?.. Нет, не вспомню.

– Тут в сумке много интересного, уточним в "Охотном" за столом. успокоил егеря Франц. – Надеюсь, мы не отменили ужин?

У Бурханкина судорожно дёрнулся круглый кадык.

– Боюсь, мне кусок в горло теперь не полезет...

Франц философски заметил, глядя сверху вниз на парусиновую макушку и торчащие по обе стороны колючие патлы егеря:

– Полезет... Диалектика. Все там будем! У каждого свой срок. Но жизнь и пищу ещё никто не отменял.

– Жаль, Орлика нет, верхом бы... – уныло бормотал Бурханкин себе под нос, вытирая капли пота, обильно орошавшего грядки бровей. – Ну, хотя бы, это... ну, хоть глоточек... Тогда бы я точно смог!..

И вдруг егерь что-то надумал:

– Фима, ты, это... ты не против, если мы крючочек сделаем?..

– Что говоришь?.. – наклонился к нему Франц.

– Тут же недалеко!.. – объяснил егерь.

– Что недалеко? Куда ты собрался?..

– Давай завернём в Большой Дом. Рядом же совсем! Там колодец есть...

Игорь Максимильянович сам уже измаялся: мало того, что жара не утихала и что совсем не отдохнули в Доме Фермера, вдобавок – его по-прежнему преследовал и тяготил ужасный вонючий запах из спальни Степновых. Франц ежеминутно озирался, осматривая одежду, долго искал его источник, но только сейчас заметил свежее пятно на грязной ковбойке Бурханкина.

Это решило всё:

– Сколько ещё идти?.. – уточнил он, сворачивая вглубь леса.

На самом деле, прекрасно знал, сколько: однажды прошлой зимой, во время охоты, Бурханкин показал ему в лесу чьё-то заброшенное жилище. Высокий этаж был явно рассчитан на жгучие морозы и большие снега, остроконечная крыша не прогибалась под сугробом, подклеть ждала воображаемую скотину. Игорь Максимильянович ощутил в Большом Доме что-то родственное. Казалось, тот чувствовал себя здесь чужаком с российского севера... И глухое место, где он находился, Франц запомнил.

Несколько минут спустя его чуткое обоняние было успокоено ароматом цветущих яблонь. Вскоре показалась и ограда Большого Дома. Острые высоченные брёвна торчали очинёнными карандашами, защищая дом и сад от наступления леса, словно крепость от в?рога. Хотя Франц как всегда остался внешне невозмутим, точно воин у финикийской гробницы, но при взгляде на чистую седую женщину – у него где-то ёкнуло.

Загородив очки козырьком ладони, женщина стояла возле дряхлого флигелька в ближнем углу двора и смотрела под стреху, где суетилось птичье семейство. Спиной почувствовала приход чужих, развернулась, поспешила навстречу, так и не опустив левую руку со лба. Стёкла очков, казалось, навсегда поймали солнце, не давали заглянуть вглубь.

– Егор Сергеевич, – произнесла она тягуче-тёплым медовым голосом, вот неожиданность!

Бурханкин нерешительно затоптался в воротах. Франц остановился позади егеря, преисполненный досады: похоже, и передышка, и полоскание рукава ковбойки срывались.

Золотоглазая бабушка балетным взмахом руки предложила обоим охотникам:

– Проходите, чего же вы встали?

Фомка немедленно принял приглашение, пробежал через палисадник и, бросив полотняную сумку на крохотное крыльцо, присел рядом, постукивая хвостом.

Бурханкин радостно шагнул на территорию.

– Диана Яковлевна!.. На всё лето?..

– Сколько поживётся... – ответила она.

Франц был в недоумении: "А Вилли говорил, здесь давным-давно человечьим духом не пахнет! Что это ещё за фрау?.. Откуда взялась?.."

Нельзя сказать, чтобы Игорь Максимильянович был нелюдим или страдал женофобией. Нет! Франц устал от общения – в принципе. Прежде, по долгу службы, да и теперь, выполняя юридические заказы, много и плодотворно общался с самыми разнообразными людьми (причём, обоего пола). Но, оставшись в тридцать семь лет вдовцом с маленькой Лизхен – огарочком жаркого молодого счастья на руках – Игорь Максимильянович поместил фото её матери в самодельную рамку, и с тех самых пор – менял только рамки...

Франц вздохнул, стянул с головы пеньковый шлем, подставив палящим лучам призрачно защищённое сединой темя. Представился, поклонившись.

Диана Яковлевна пригласила их во флигель.

Большой Дом, угрюмо стоявший в дальнем углу, казалось, обиделся. К чему все его архитектурные особенности, когда основное внимание – не ему-красавцу, а жалкому собрату, вросшему в землю и покрытому седым мхом?.. Он же не знал, что флигель доживает последние месяцы!..

Франц и Бурханкин, подобрав на крыльце сумку "Black Russia", быстро прошли за Дианой Яковлевной в прохладный уют флигелька.

В сенях было всего три двери: одна вела на веранду, другая была затворена, третья – покосившаяся – нараспашку обнажила чулан во вкусе Франца: вся нехитрая утварь располагалась там аккуратно, как на витрине.

Бурханкин моментально углядел красное пластмассовое ведро, подхватил его и, на ходу скидывая ковбойку, опять ринулся наружу.

Диана Яковлевна угадала его намерение.

– Егор Сергеевич, возьмите порошок, – крикнула она вслед, – так не отстирается!

Но Бурханкин уже открыл деревянные створки колодца, громыхая цепью, зачерпнул воды. Обливая ноги, наполнил пластмассовое ведро и живо начал бултыхать там свою рубашку – только лопатки забегали по голой спине.

Диана Яковлевна открыла перед Францем дверь в комнату.

– Нет, нет, разуваться не надо! – остановила она. – Располагайтесь, отдохните!

– Я не устал... – резковато возразил Игорь Максимильянович, отводя взгляд.

Она, казалось, не заметила угрюмости гостя.

– Вот и хорошо. Тогда просто посидите, пока я помогу Егору Сергеевичу управиться. – Сложила узкую маленькую ладонь челноком, насыпала туда горку стирального порошка и поспешила на выручку егерю.

Игорь Максимильянович зашёл... Несмотря на еле заметный запах сырости, тесная комната была наполнена воздухом ДОМА. Тесьма на ситцевых шторках, бирюзовая футболка на спинке стула, обрывок синей шерстяной нитки на комоде, – каждая мелочь, каждый пустяк – несли в себе мир и покой.

Франц присел к столу. Взгляд его невольно упал в раскрытую кожаную тетрадь.

"Кто смерти глаза не видал, тот жизни не знает совсем..." – написала Диана Яковлевна ровными крупными буквами. Будто знала: примагнитит его взор эта фраза...

Игорь Максимильянович перевернул предыдущую страницу.

"От чего радостно щемит сердце... Когда видишь старую берёзу в кружеве новорожденных листьев", – было написано там. И ещё:

"Тот жизни не понял совсем, кто Время в лицо не узнал. А часто глядит на часы..."

"Какое это счастье – испытывать благодарность!"

"И в крыле стрекозы – совершенство земли..."

Прежде Францу по работе доводилось даже просматривать адресованные другим людям письма, а тут – вдруг смутился, будто ненароком заглянул в окно чужой спальни. Досадуя на себя за огонь впалых щек, он вынул из сумки бумажки, письма, фотографии из архива Степновых. Прикрыл ими тетрадь, погрузился в личную жизнь семьи фермера... Но отвлекался трижды: ухо вдруг стало чутко улавливать шорохи в сенях. На полке что-то взяли, снова положили, что-то упало...

Одиннадцать минут спустя вернулись Диана Яковлевна и Бурханкин.

– Игорь Максимильянович, ты бы тоже сполоснулся, – посоветовал донельзя счастливый егерь (на людях они величали друг друга по отчеству). Так свежо! А рубаха запросто по дороге высохнет!

Он гордо передёрнул плечами в мокрой ковбойке, что сверкала теперь давно забытыми красками. Лицо Бурханкина рассталось со щетиной, патлы были расчёсаны. Он сиял, как спортивный кубок! И явно был озабочен, чем бы этот кубок наполнить.

– Хоть мы и сэкономили время на твоём мытье, всё же нам некогда. Идти ещё далеко, – отрезвил его Франц, искоса кидая придирчивый взгляд на хозяйку флигеля.

Она позвала их на веранду:

– Попьёте зелёного чая. Всего пять минут, но ведь – лучшее средство от жары!

Франц не нашёл повода отказаться.

– Спасибо, мы сейчас, – он по-деловому протянул Бурханкину две каких-то рукописных бумаги. – Подпиши вот здесь, только просмотри вначале, – и поставил галку чернильной авторучкой под собственным росчерком внизу страницы.

– А что это?.. Зачем?.. – отшатнулся Бурханкин от листиков.

– Опись того, что мы временно изъяли у Степнова в интересах дела.

Егор Сергеевич осторожно взял листы, покосился на Франца, пробурчал:

– Чёртов законник!.. Когда он только успел?..

– Что? – подставил ухо охотник, заметив улыбку на лице Дианы Яковлевны.

– Я спрашиваю, Игорь Максимильянович, как ты догадался? Да ещё в двух экземплярах?!..

– Долго ли составить перечень? – равнодушно нахмурился Франц. Пригнулся, чтобы хозяйке, вытянувшейся через него в летящей позе, было легче достать с полки чашки. – Тем более, у твоего Степнова и копирка нашлась. Да ты не бойся, тут – всё, что положено. Посмотри сам. – Он кивнул на сумку "Black Russia". – Лучше, если будут обе наши подписи, чтобы потом лишних вопросов не возникало в случае чего...

– А чего "в случае чего"?.. – испугался Бурханкин и опять бросил бумаги.

– Ничего! – раздражённо заметил Франц. – Мы же не в лесу, чтобы без документа... Без спросу ведь забираем!

– А чего "в лесу"?.. У меня как раз, это... полный порядок! забеспокоился егерь.

"Да-а, уж! Чего бы ты так волновался?.." – подумал Франц.

– Вот и я хочу, чтобы комар носу не подточил, – сказал он вслух, поэтому как следует оформил.

Егор Сергеевич посмотрел с уважением, молча вздохнул и взял ручку.

– Нет, сначала сверь всё со списком! – наставительно порекомендовал Франц. – И никогда ничего не подписывай, прежде, чем лично не убедишься. А то, знаешь, такого могут подсунуть!.. Когда выведешь автограф, сложи бумаги обратно в сумку.

Пока Бурханкин, от усердия надувая губы и взмахивая бровями, пытался разобраться в описи, Франц пошел во двор: "Освежиться, так освежиться," рассудил он, повернувшись спиной к флигелю...

Хрустальная вода из покосившегося колодца была и в самом деле живительной. Горький чай оказался и вправду – утоляющим. Глаза – напротив Франца, за стёклами очков, – казалось, излучали свет. Покой вдруг наполнил Игоря Максимильяновича на две трети, как напиток – пиалу с восточным узором, которую он бережно держал кончиками пальцев.

Бурханкин всё недоумевал:

– Кто же это сделал? Ведь Варвар никого, это... ни к себе, ни на территорию... Кроме хозяев, конечно... Со мной, это... ладил. Ну да я что... Я слово знаю...

Франц усмехнулся:

– А разве тебе никогда не приходилось помогать кому-нибудь сей бренный мир оставить? Мы с тобой по лесу что – пропитания ищем? За что тебя, например, кое-кто Егерь Сергеевичем зовёт?..

– Ты, Игорь Максимильянович, не путай! Лес – моя работа! – завертел головой Бурханкин, смахивая пронзительный взгляд, как назойливую муху.

– А я?..

– А тебе – сам говорил – для здоровья.

– Мне – здоровье, паре-тройке куропаток – погибель! Ведь для здоровья можно и просто так по лесу пройтись, размышляя о вечном: о смысле жизни, например. Но беда в том, что мне – цель подавай! Когда гуляешь "просто так" – не нагуляешь и пятак!

Охотник продолжал подначивать егеря. Но испытующе глядел при этом на Диану Яковлевну. Она же – внимательно разглядывала сумку "Black Russia" и, казалось, не вникала в спор.

Бурханкин заупрямился.

– Всё равно, дичь – это здоровая еда. Вот я спрошу, а ты ответь: лесная птица будет клевать всякую дрянь, которую ей подсовывают, как курице, чтобы потом свернуть шею?.. Ты её сначала найди, вспугни, прицелься и попади! Так же и со зверем... А здесь, это... ни фига себе "дичь" выбрали – сторожевого пса, который только тем и виноват, что сам чужака из виду не выпустит! Подлость какая! Что за манера за такая – бессловесной твари отраву сыпать! Зачем, спрашивается?..

Франц удивился:

– Вилли, ты же молодец! Хорошие вопросы задаёшь! Спроси что-нибудь ещё!

– А что, Фима, спрашивается... – Бурханкин осёкся, пафосные нотки в его голосе сменила жалостливая интонация. – Он теперь так и будет там лежать и гнить?

– Не-ет, – протянул Игорь Максимильянович, – я уже подумал, что надо сделать.

– Сами закопаем, или Витька дождёмся?.. – встал Бурханкин.

– А кто же нам тогда ответит на все твои вопросы?.. Нет, Варвар ещё сослужит свою последнюю службу. – Франц также поднялся: – Всё, идём, а то никуда не успеем. Вон и Фомка торопит!..

Его питомец в это время старался половчее ухватить лежащую на земле сумку, которую уже выволок во двор. В результате – часть бумаг вывалилась и он теперь безуспешно толкал их обратно, перекрашивая розовое родимое пятно на носу в пыльный цвет.

Игорь Максимильянович помог собаке собрать поклажу, приговаривая:

– Это – документы! Нести надо аккуратно, почти как деньги. – Фомка виновато вильнул хвостом. – Уж постарайся для товарища. – Когда убедился, что тот всё понял, снова вручил ему в зубы сумку и повернулся к Диане Яковлевне.

Тепло от маленькой ладони, которую пожал Игорь Максимильянович на прощанье, было таким... таким... (В протоколах и нотариальных документах, определяющих не физическое, а удивительно иное тепло человеческой руки не имело смысла.)

Поскольку Франц пребывал в твёрдой уверенности, что никогда больше этой странной фрау не увидит!.. – по дороге ничего о ней не спрашивал.

Он объяснял Бурханкину по поводу вскрытия Варвара:

– Знаешь, кто нам поможет? Мой знакомый доктор из больницы, Рубин Марк Анатольевич. Мужик – мировой! Только тебе придется забежать к нему от меня с запиской. И если понадобится – покажешь дорогу к Дому фермера...

Глава третья

Проницательная Селена

Бурханкин, местный житель, мало того – егерь, главный на охоте человек – попал в ресторан "Охотный" впервые (в отличие от Фомки: тот, на правах почти члена семьи Франца, был завсегдатаем. Иной раз и без хозяина наведывался).

Так что теперь Егор Сергеевич с удовольствием пломбировал кабаньим рагу дырки в зубах и оценивал убранство полупустого зала. Он на время даже позабыл о смерти Варвара, тем более, что выполнил поручение: бедный пёс уже лежал в больничном морге, где его по просьбе Франца препарировал доктор Рубин.

Бурханкин удивлённо зыркал из-под белёсых бровей на оленьи рога.

– Неужто все наши?.. Я всех наших помню. Я бы столько не позволил, это... отстрелять.

– Угомонись, Вилли, ты не на работе, – успокоил его Франц, как только прожевал. – Это привозные. Для интерьера.

– Чего их столько понавешали?.. Хватило бы парочки.

Игорь Максимильянович поучал:

– Не красна изба углами, а красна пирогами! Ты ешь, ешь, не гляди по сторонам на чужие знаки благодарности. Хорошего гостя получить, что медведя приручить. Это, конечно, не храм Дианы, – пояснял он, весело поблёскивая глазами, – но каждый богатый да именитый считает своим долгом принести в Охотный подарок. И, по давней традиции, это оказываются рога...

– Они у них у всех такие ветвистые?.. – скорчил рожу Бурханкин, боясь рассмеяться и нафыркать прямо на стол.

– Пропорционально благосостоянию! Чем денег больше, тем больше голубей приворожит любвеобильная горлица.

А дальше пошёл уж совсем путаный трёп.

Чего уж: Игорь Максимильянович и Егор Сергеевич – взрослые люди. Всё равно их не переделать.

Ухмыляясь и ёрничая, эти двое опустошили тарелки, запивая ужин красным вином и бросая Фомке объедки под стол.

– Мы тут с тобой, Фима, как в рыцарском зале, – зевая от сытости, заметил Бурханкин, ошеломив Франца знанием романов Вальтера Скотта. Только какой-нибудь леди Ровены не хватает!

– Но прежде, чем идти к даме сердца, – добавил тот, раскидывая на столе семейный архив Степнова, – расскажи-ка мне, будь другом, как у фермера дома, ничего не изменилось?

Егор Сергеевич пожал плечами:

– Когда там могло измениться? Я ведь только за доктором – и обратно!

– Вот именно за те семьдесят пять минут, пока ты уговаривал доктора сделать вскрытие...

– Да вроде, нет... – Бурханкин сосредоточился, вспоминая. – Вроде, всё, это... всё так же...

Франц вдруг нахмурился. Весёлость – как рукой сняло.

– Знаешь, что я думаю?..

Бурханкин его почти не слушал: приподняв крахмальную скатерть, он наблюдал, как обстоятельно обгладывает Фомка большую кость, пристроив её между лапами.

– Эх, Фима, жаль, Волчок мой сюда не вхож. Он бы тоже... А мы ему захватим. Да, Фомушка? Оставим Волчку? Не съедим всё?..

Франц сердито повысил голос.

– Вилли! Слушай внимательно! Я тебе говорю. Это же была твоя идея! Ты сам меня спрашивал, зачем "сняли" сторожевого пса и кому он мог помешать!

Бурханкин встрепенулся, вытянулся пойнтером.

Игорь Максимильянович продолжил:

– Надо было бы за фермой приглядеть. Варвар-то теперь – больничный морг сторожит. Рубин, наверное, уже закончил вскрытие и скоро нам точно скажет, отчего он умер.

Бурханкин смущённо потупился.

– А я к Степновым своего Волчка запустил. Он хоть и не Варвар, но моё слово знает. И даже Витька без меня не допустит!..

Франц как будто заново рассмотрел егеря. Тому польстил взгляд охотника.

Но тут Франц предложил:

– Давай-ка, помогай разобраться в документах.

Лишь только Бурханкин увидел знакомую сумку, он зябко передёрнул плечами. Вся уверенность куда-то улетучилась. Стал отговариваться: темно, мол, плохо видно, глаза уже не те.

Его реноме спас доктор Рубин. Рыжий, как солнце, Марк Анатольевич своим появлением принёс в небольшой зальчик полдень.

Рубин подтвердил отравление. Химического названия ни Бурханкин, ни Франц не разобрали, поскольку все динамики в ресторане хором завели какую-то блатную песню.

Было понятно главное: и смерть собаки, и болезнь Виктора Зуевича вызваны одним препаратом, симптомы отравления – те же. Только фермер справился с ядом...

Потом для всех троих принесли кофе-гляссе. Мужское трио дружно обозвало десерт "Фомкиным носом" – мороженое было розовым.

Рубин и Франц ещё о чём-то автономно пошептались. Бурханкин, к своей досаде, ничего не понял: динамики орали в оба уха, как уркаганы на разборке.

Уставший доктор Рубин попрощался.

*** Селена

Только охотник и Бурханкин вновь склонились над бумагами, над егерем навис официант.

Он произнёс голосом выпускника Парижской школы метрдотелей:

– Прошу прощенья, вас внизу спрашивает какая-то дама! Вы спуститесь, или пригласить её сюда?

– Какая дама? – напрягся Бурханкин.

– Такая... вполне... – официант изобразил голливудскую улыбку, обозначил руками формы. – Интеллигентная блондинка с черным бантом.

– А вот и долгожданная леди Ровена! – ехидно заметил Франц.

– Ни-ни-ни! Ни в коем случае! – испугался Бурханкин. – Это моя пронюхала, что я тут. Небось, Тимофеевна ей насвистела, она и примчалась на Орлике...

– Кто это – Тимофеевна? – не понял Франц.

– Да подружка её, медсестра. Мы с тобой её, это... днём в больнице видели.

Франца вдруг озарила идея:

– А ты свою супругу не спрашивал о бандероли?..

Бурханкин уже потерял всё набранное за день самоуважение, стал жалким старым ёжиком, вяло махнул лапкой:

– Ни-ни-ни! Боже упаси! Да ты что, Фима! Да она и так меня со свету сживает! А если я ещё начну вопросы задавать!.. – он беспомощно вздохнул: Что сейчас будет!..

У Игоря Максимильяновича сердце царапнуло, глядя на это превращение. Он подбодрил товарища:

– Вилли, друг мой! Может быть вы позволите побеседовать с вашей женой на интересующую нас тему?.. Обещаю, что надолго я её не задержу!

– Ну, это... если ненадолго... – с надеждой в голосе "позволил" Бурханкин.

– Зовите даму, – обратился Франц к официанту, – и, если возможно, парочку свободных служащих, в качестве телохранителей – ей или нам – в зависимости от ситуации. Давайте на всякий случай уже и рассчитаемся.

Получив счёт, он вложил купюру в ловкие пальцы официанта и в который раз убрал бумаги.

Грозная молодящаяся дама моментально натянула строгий ошейник мужа через весь зал:

– Чем ты здесь занима... – Вдруг глаза её заискрились дружелюбием. Как приятно! Я-то думала, мой Лешак опять напивается, а он, вроде, даже и почище стал!.. Ну, раз вы с ним – я спокойна: значит, домой на своих двоих придёт.

Франц приподнялся в поклоне.

– Составьте нам компанию, уважаемая леди Ровена... – Он чуть всё не испортил, оговорившись!

По счастью, из-за динамиков мадам Бурханкина не расслышала.

Просияла:

– Вообще-то я Елена, но можно просто Лена. Мы же с вами соседи! раскокетничалась она, не обращая внимания на мужа, и демонстративно расправляя ситцевые оборки на высокой груди и покатых плечах.

Франц цыкнул на глухо заворчавшего под столом Фомку, предупредительно отодвинул стул, пригласил мадам Бурханкину преувеличенно радушным жестом и вконец обескуражил:

– Что вам заказать, фрау Елена?

Гостья зачем-то провела руками по плюшевому сиденью, потом огладила бёдра. Прежде чем сесть, как цыганка в реверансе раскинула полосатую юбку.