Текст книги "Роза из клана коршуна"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

– Бури вы и добиваетесь...

– Бури вызывают, – поспешила исправить собеседника девушка, едва не засмеявшись представив себя перед императорским приказчиком с петицией, подписанной всем городом, о немедленном предоставлении бури.

– ... вызывающая бурность, – вурлок смаковал слова на тонкой грани оскорбления и комплимента, не давая возможность придраться к себе. – Вызвать бурю таким образом можно и не отдаляясь от эпицентра. Что же может понадобиться на периферии?

– Право, множество вещей, что не смогут пострадать от разгула стихий. – Каринка попыталась всплеснуть руками, но из-за тугой перевязи только глубоко вздохнула. – К примеру, горсть погибшего лекарства для поднятия бури и изменения её направления по воле веянья нужных ветров. Ах, о чём же это я! Конечно, мне не может быть известны такие тонкости, что лилеялись за кромкой холодных скал. Возможно, именно человек с глубоким опытом и трезвым взглядом на искрящуюся солнцем песчаную гладь приоткроет мне тайны цветочных причуд, коль именно их в дыхании тишины пришлось собирать тайком для несчастного пациента, что уже к рассвету забудет о своей хвори. Как неимоверно приятно жертвовать мгновеньями сна для благородного спасения любимого господина!

Нлуй повернулся и не нашёл слов, видя, как невзрачная девица с видом профессионала перекладывает его скромный букет по веточке, подслеповато в темноте проверяя на качество каждый листик. Опытный политик и талантливый придворный почти испугался: он просто не сталкивался в обнаруженной информации с указаниями на просвещённость наследницы потерянного клана в области трав. Каринка с заметным усилием вспомнила детский ужас (книгу домоводства) и без сомнений отсортировала странный и явно не пригодный в пищу состав лекарственных травок.

– Что же привело сюда Вас? – въедливые красные глаза слегка засветились в ночи.

– Если говорить о конкретно этом месте, – девушка старательно отводила взгляд, чтобы не поддаться панике и сохранить остатки самообладания, – то скорее принесло. Мне, разумеется, из лучших намерений предложили без возможности отказа прекрасный вариант самосовершенствования посредством целительной медитации. Считаю необходимым поделиться этим секретом именно с Вами: глубокий транс до полного замерзании бренного тела возвышает душу и помогает бороться с многими низменными чувствами. Месть, наушничество там.... Ну, как? Посоветуете мне такой рецепт, несмотря на то, что преображение моего чистого духа может повлечь неудобные последствия в виде массового просвещения оставшихся?

На последнем предложении девушка резко повернулась к подозрительному вурлоку, в тайне надеясь, что её глаза сейчас так же сверкают как его. Мужчина не успел ответить: его безукоризненные реакции, ничуть не замутнённые почтительным возрастом и привычкой к размеренной и вальяжной жизни аристократа, сработали раньше, чем до Каринки донеслись звуки шагов. Вурлок уже растворился в тощих, но поразительно удобных (как показала практика Нлуя) зарослях тонких прибрежных кустов.

"Просто не место для расправы, а проходной двор!" – с определённой долей раздражения подумалось девушке, уже почти представившей себе достаточно живописную картину собственной смерти в одиночестве и жадном холоде молчаливой осенней ночи.

Сначала проступила внушительная мужская фигура, немного нелепо бредущая без ориентиров с маленьким блёклым факелом, после в пятне света стал различим гроллинский походный костюм и тяжёлые ножны. Человек шагал в глубоком одиночестве, но более глубоком волнении.

– Рин! – фамильярно вскрикнул осунувшийся и словно посеревший Ларсарец, и в его голосе звучало столько радости и переживания, что приходилось прощать всю непочтительность обращения. – Как ты здесь оказалась в таком виде!?! Что произошло? На тебя напали?

Мужчина не слишком ожидал ответов на те многочисленные вопросы, что сплошной скороговоркой сыпались из него от волнения и удивления, пока снимал озябшую, связанную девушку с огромного камня, укутывал в собственный плащ и очень внимательно осматривал на предмет ранений. Растерявшаяся от такого внимания Каринаррия могла только тихо отвечать что-то невразумительное, краснеть от нахлынувшего смущения и с непривычным благоговением принимать изящную и очень проникновенную заботу о себе.

– Я больше с тебя глаз не спущу, – пообещал враз посерьёзневший Наследник, беря стройную девушку на руки. – Ты только не бойся, малышка.

Каринка неловко кивнула в ответ, стеснительно улыбнулась и приобняла своего телохранителя за шею, чтобы облегчить ношу. Странное и почти пугающее тепло проклюнулось в её маленьком ещё неопытном сердце.

Хрупкий испуганный комочек, слегка пульсирующий в такт большому горячему сердцу заботливого мужчины, очень походил на почти остывший и уже значительно менее страстный за десять лет разлуки сгусток чувств к внимательному и надёжному отцу, что умудрялся любить своё болезненное чадо и заботиться о нём при полном равнодушии к супруге. Схожесть переживаний не тревожила и не смущала неопытную в сердечных делах девушку, её просто не волновало всё происходящее дальше сияющего и тёплого чувства. Каринка не обратила внимание на то, что лагерь был почти целиком поднят на ноги в такую глубокую ночь, что лица мужчин все без исключения выражали радость от её возвращения и заметное облегчение, что Феррбена мастерски изображала глубокую обеспокоенность её судьбой, что Рокирх выглядел очень уставшим и, снимая с неё колдовские оковы, едва не убил резким взглядом коварную красавицу, что Ерош был заплаканным, а Владомир даже не сонным. Она вообще лишилась возможности, реагировать как-либо на происходящее. Девушка сидела, сжавшись испуганным котёнком, куталась в такой мягкий и тёплый плащ Ларсареца и рассматривала посиневшие полоски на лодыжках. Она была, наверное, счастлива. Милая, смущённая и очень неловкая улыбка едва касалась её бледных губ, а румянец почти не касался щёк, зато сердце трепетало и воздух стремительно заканчивался в груди. Всё, кроме этого почти физического чувства, вмиг лишилось смысла, всё перестало быть важным и волнующим. Сновали люди, приносили дополнительные одеяла, растирали замёрзшие руки, давали тёплый настой, а рядом сидел Ларсарец и придерживал её за плечи...

Всю ночь Каринаррия боролась со сном, что самым бессовестным образом пытался прервать поток странных несвязанных представлений, вызывающих у воспитанной девицы смущение, томление и восторг. Перед глазами всплывал, то образ благородного воина, как вместилища всех известных (а Каринаррия была очень эрудированной девушкой) благодетелей, то золотистого осеннего сада, в котором можно так неспешно прогуливаться, держась за руки и глядя друг другу в глаза, то тёмных туннелей, сквозь которые её будет бесстрашно вести её защитник, закрывая собой от всех опасностей. И всё чудилось ей невероятно притягательным и прекрасным, словно сошедшим со страниц героических баллад, где воспевалось столько возвышенных и самоотверженных поступков. Во всём были тайные глубинные подтексты, вплетающиеся во всевозрастающую теплоту. Уже и лицо Наследника обретало аристократичную утонченность с благородной резкостью, и стан молодого человека становился безукоризненным и притягательным. Неужели, она ранее могла не замечать всего этого?! Как она могла быть такой бесчувственной.... Сейчас же сердце щемило и исподволь казалось, что не может быть ничего прекраснее того, чтобы за спиной осторожно посапывал не Ерош...

Каринаррия Корсач отказывалась понимать происходящие в душе изменения, но находила их сладостно приятными и почти порочно будоражащими. Смущение заставляло бежать от образов и вызывать нейтральные картины балов, уединённых прудов, городских улиц и бескрайних горных уступом, где неизменно за спиной возникал Он с огромными крыльями, что заслоняли собой свет и могли укрыть от всей жестокости окружающего мира.

Было тепло и уютно, пока коварный сон не проник глубже, вплетясь в картинку сказочного бала с кружащимися парами и безукоризненно галантным партнёром. Сон дальше перешёл к прогулкам по дикому саду и трепетным признаниям, поэтому просыпалась девушка с заметной неохотой, хоть и прибывала с чудеснейшем и самом благостном расположении духа. Воздушные крылья всё ещё трепетали за её спиной, готовые укрыть иль вознести к облаками, что предавало уверенности и лёгкости её движениям, щедрости милейшим улыбкам и живости разом похорошевшему личику.

Зелёный и невзрачный бутон на тонкой ножке наливался красками жизни, становился чудесным и невообразимо прекрасным своей редкостью цветком дикой розы, пахнущей корицей. Бутон был ещё совсем слаб, но обещал обратиться роскошным цветком.

Каринка сама, словно чувствовала перемены и старалась ничем не замутнить удивительных чувств внутри себя, поэтому просто постаралась игнорировать не к месту оживившегося Владомира.

– У меня больше ничего нет, – открыто и мягко ответила она колдуну за завтраком, после замечания по поводу ужасного состояния видавшего виды платья, и просто отстраненно улыбнулась.

– А сундук ты заставляешь волочь из врождённой мизантропии? – бывший офицер придвинулся ближе, предлагая девушке пригоршню подмёрзшей, но от того не менее спелой клюквы.

– Я думала, что меня в другую тюрьму перевозят..., – неуверенно начала девушка, чувствуя, как напрягся сидящий поодаль Ерош, чьими трудами поубавилось количество туалетов двоюродной сестры.

– И поэтому взяла вместо шмотья братца-маньяка, авось веселее помирать будет? В жизнь не поверю, чтобы у девицы не нашлось запасного платья или ленты. Тебе же надо как-то украшать себя.

– Владь, – мягкости голос Каринки не потерял, но стал значительно более уставшим, – у меня нет одежды, кроме рабочего платья и того комплекта, в котором я прибыла в столицу, а всё мое состояние в виде приданого сейчас лежит где-то в глубине Затаённого леса под обломками кареты, по вине одного совершенно несдержанного офицера, выдавшего нас каменным троллям! Полагаешь, имеет смысл отправиться за платьем именно туда?

Утро, несмотря на солнце и ожидание чуда, всё-таки оказалось испорченным. Это было сложно, но для опытного в деле вызывания самых негативных эмоций Владомира не было ничего невозможного. Правду, повелитель вурлоков тут же распорядился выдать совсем поизносившейся в путешествии девушке запасной комплект из пожиток Феррбены, отметив, что разница в комплекции нисколько не испортит вид Каринки. Только первичное ощущение эйфории было потерянно бесследно, хрупкий комочек сжался под привычной строгостью и отстранённостью действительно благородной дамы лучших манер и блестящей родословной.

Каринаррия разительно ощутила перемены в собственном состоянии и способе воспринимать окружающих людей и пришла к единственно разумному выводу о необходимости фиксации утреннёго настроения, как более эффективного в поведении с грубыми воинами. Улыбающуюся, отстранённо загадочную и очень доброжелательную девушку с порозовевшими щеками и блестящими зелёными глазами старались не слишком обделять вниманием и всячески поощрять за лекарскую помощь и пережитое ночью. В том, что никто не стал бы столь же внимательным к холодной бледной и невозмутимой даме с цепким, но абсолютно безжизненным взглядом, Каринка не сомневалась. Поэтому девушка постаралась детальнее запомнить улетучивающееся, при виде Владомира, Феррбены или Нлуя ощущения теплоты и волнующего трепета, чтобы не слишком врать себе и окружающим. Сначала это было сложно, даже при взгляде на снявшего нелепую, после снежного бурана, повязку Ларсареца: её охватывал непонятный стыд и пугающее желание находиться в поле его внимания, но не будоражащая ночная взволнованность. Карина представляла и так и эдак, но нужные образы, почему-то отказывались вычленяться из спутанных слишком эмоциональных воспоминаний.

Снег полностью растаял к рассвету, оставив за собой лишь мерзкие разводы слизистой земли, пропитанной гневом и усталостью недавней бури. Перенявшая дурной нрав стихии почва была жадна и несговорчива, хваталась за обувь, висла на колёсах и пожитках, цеплялась за ноги многострадальных лошадей. Люди с трудом передвигались вне маленькой площадки от ночевки, но упрямо собирали единственную наиболее уцелевшую телегу, отбирали наиболее необходимые вещи и тянулись навстречу безрадостному небу с гнетущей полоской предательски чернеющей пущи. Люди, животные и, казалось, сама погода не прибывали в бешенном восторге от необходимости передвижения, но и не решались активно препятствовать предпринятому предводителем вурлоков походу, просто проявляли безразличие. А что может быть хуже в приключении всенародного масштаба, как не подступающее безразличие?

Каринаррия Корсач твёрдо знала пагубность подобных настроений из пометок своего опытного в военных делах отца, но ничего не могла предпринять, поскольку была занята делами, если и значительно меньшего масштаба, то уж не слишком отличной ценности. Девушка была серьёзнейшим образом озабочена тем, чтобы сохранить собственной лицо. Не столько в глазах воинов и Наследника, сколько сохранить его вообще, поскольку была заботливо устроена тем самым усатым гроллином на верхушку внушительной кучи походного обмундирования на шатающейся и отчаянно скрипящей телеге. Мужчины двумя группами помогали толкать подозрительное сооружение к почти не пострадавшей дороге трём самым крепким лошадям и нескольким вурлокам, что до явственных капель пота скрещивали пальцы в странном изломанном жесте, зависая возле колёс телеги. Девушка, посаженная сверху, "чтобы не мешалась под руками", несмотря на несколько попыток облегчить вес, была посажена обратно под угрозой связывания.

Дело двигалось медленно, но очень уверенно и через несколько совершенно отчаянных выражений и попытки прибить гиперуслужливого тадо отряд, наконец, встал на скользкий путь к самоубийственному посещению Затаённого леса, неприветливо выщерившегося навстречу. Каринаррия могла видеть лишь удаляющееся поле, далёкую сажалку и три странных светляка, волокущихся под плёнкой мутных луж следом за грязными и уставшими людьми. Призрак, тянувшийся за ними от самого Брагранна, бессовестно отстал и сейчас бессмысленно волокся позади, оставляя в чернеющей земле неглубокие остролапые следы своих выгнутых ног. Девушка невольно передёрнулась от приступа озноба и попыталась подобрать почти бесконечные рукава чужой, непривычно пахнущей рубашки. Ей очень хотелось оказаться подальше отсюда, от этого поджидающего заповедника расплодившихся сумеречников, злых и потрёпанных вурлоков с пугающими красными глазами и раскрасневшимися от сырости носами, избитого и маниакально верного духа бедствий с птичьими ногами, пугающих огней и выхолаживающего нутро чувства обречённости. Словно каждая пядь земли навсегда прощалась с ними и с жизнью. Каринке очень хотелось прижаться к кому-нибудь и рассказать о всех своих страхах и предчувствиях, укрыться от неизбежности и больше никогда не брать на себя страшного бремени самостоятельности. Только Ларсарец, чей образ казался измученной девушке самым надёжным и подходящим, ехал рядом с телегой и своей непринуждённостью вызывал у Каринки чувство здорового стыда благородной дамы.

...иди ко мне. Веди пищу мою. Охотник мой ждёт, ждёт новых рабов и свежих душ. Одна. Одна ты нужна мне, мой путь, ты одна...

И голос вдруг исчез – тёплые непроницаемые и словно святящиеся изнутри рябистыми бликами крылья сомкнулись над головой побледневшей девушки, вызывая здоровый румянец и нежную улыбку. С этой незримой защитой Каринаррия уже ничего не опасалась.

Наследник лишь с заметным облегчением и радостью следил за загадочной ведьмой, которую так преобразила простая одежда и слегка небрежно заплетённая коса, омолодив и придав чертам утончённо опасную привлекательность. Мужчина изредка отрывал взгляд от изящной фигурки, чтобы не наехать на сутулого и всё ещё молчащего паренька с видом кровной обиды на весь человеческий род. Источник вечной и всевозрастающей обиды ехал чуть позади, возле предводителя вурлоков, и заливисто объяснял специализацию каждого из своих многочисленных амулетов, талисманов и просто украденных симпатичных вещиц. Рокирх обладал титаническим терпением, помноженным на тяжёлый замкнутый нрав и возможность не замечать никого вокруг себя, что делало его единственно возможным слушателем среди уже порядком раздражённых вояк.

– Слушай, что-то с Корсач неладное. Я её такой счастливой не видел даже на праздник Зимнего Оборота, когда водил в музей древнего оружия. Думаешь заразно? – полушёпотом поинтересовался Владомир, глядя на умиротворённое личико названной сестры.

Рокирх неожиданно для самого колдуна обернулся на голос. В красных глазах мужчины читались опустошение и смертельная усталость, притом смертельная скорее для излишне докучливых попутчиков. Владомир хотел что-то отметить по этому поводу и даже вызывающе ухмыльнулся, но получил внушительный тычок под рёбра, от подъехавшего тадо:

– Господа просили передать ведуну, – счастливый от выполненного задания пояснил раб Тварителя и махнул в группу императорских гроллинов. – Они говорят, чтоб ты отстал от командира, морда твоя пёсья!

Владомир, как наименее привлечённый к высвобождению телеги, обладал приличным запасом энергии и потому не преминул потратить время для обучения жалкого тадо правилам обращения с Читающим и просто отыгравшись за известные ему одному обиды. Тем временем, места возле крайне удобного слушателя, оказались занятыми неразговорчивыми и неожиданно предупредительными гроллинами. Каринаррия лишь краем сознания отметила их манёвр и собственную радость за Рокирха, заслужившего у жителей Долины если не полное доверие, то определённое уважение и принятие.

Непривычная, гнетущая тишина сопутствовала совершенно безрадостной и слегка запоздавшей трапезе. Воины инстинктивно хранили молчание и лишь незаметно вжимали головы в плечи: им было непривычно есть под наблюдением десятка невидимых глаз мёртвого и такого густонаселённого леса. Даже животные с лёгкой опаской косились на ничем не примечательные стройные деревца, что с невинным видом словно подкрадывались понемногу с каждым морганием. Странное опасение, что лес поглотит после очередного неосторожного полуприкрытия век, посетило практически всех. Люди, не сговариваясь, стали моргать реже. От запаха листьев и смолы дурманило голову. Тёплое, пряное дыхание леса уже окутало их ноги и сейчас заботливо подползало к хребту, чтобы поглотить наверняка. Яркие солнечные лучи высвечивали внутренности бескрайних просторов древестной ярмарки, оставляя глубокие золотистые пятна на поднявшейся молодой траве и свежайшем мху. Игры лучей, завивали их в ласкающие взгляд силуэты сказочных обитателей леса, неземных созданий. Лес был упоительно прекрасен. Он ждал. Он просто не мог дождаться и все это чувствовали до животного ужаса.

– Не боись, парни! – рявкнул Владомир, фамильярно пихая в плечо Наследника, от чего не привыкший к такому обращению мужчина едва не заглотил ложку. – Мы тут в прошлый раз с оборотнем шатались и ничего! Зато сумеречников нажрёмся на всю оставшуюся жизнь. Я в их ловле спец! Кто-нибудь пробовал похлёбку из шуш?

Разумеется, никто не бросился в разговоры с колдуном, которому просто не приходила в голову идея, что в каком-то лесу Читающему может угрожать опасность, но всем стало немного легче. Рыхлая и необхватная пелена глупой безысходности сама собой медленно размякала сырым хлебом и сползала с людей. Гибкие лапы страха больше не проявляли интереса к ожившему отряду, довольствуясь мазохистским поглаживанием шершавых стволов. Мимо воли динамика зарождалась в движениях, кратких обменах ничего не значащими фразами, отдаче распоряжений. С ней к людям по капле возвращалась выманенная хитростью жизнь, и уже никто не решился бы сказать, что могло так напугать взрослых воинов в пустом и светлом лесу.

Рокирх после еды немного пришёл в себя и развил бурную деятельность по перегруппировке отряда, сбору предметов первейшей необходимости и подготовке длительной стоянки для нескольких счастливчиков, что должны были оставаться на опушке леса и большей частью провизии и непригодными лошадьми. Привыкшие к его командованию гроллины действовали слаженно и ничем не уступали беловолосым в оперативности и сообразительности. Командиру только и оставалось, что удобнее пристраивать своё весьма многочисленное оружие и посылать многообещающие взгляды недовольному советнику.

– А почему Вы здесь? – с едва скрываемым волнением и трепетом спросила Каринка у сидящего рядом и нисколько не заботящегося о поднявшейся суете Наследника.

– Мне нравится проводить время с тобой, – улыбнулся Ларсарец, склоняя голову на бок, чтобы заглянуть в изменившиеся глаза странной девушки; каждое его движение и эта лёгкая улыбка, и выражение глаз, и рука, придерживающая Каринке плащ, были великолепны.

– Разве Вам не стоит сейчас помочь своим людям подготовиться к походу через Затаённый лес, ободрить их? – неуверенно отстранилась юная Корсач, хоть это и стоило ей колоссальных усилий.

Мужчина снисходительно улыбнулся и очень изящно поправил выбившуюся из пёстрой косы прядку, что кокетливо легла на узкое плечико:

– Мне значительно важнее ты, Рин. Я же обещал, что не спущу с тебя глаз и не в силах этого сделать. А гроллины и сами разберутся, тем более что с ними вурлок возится...

Улыбка была прекрасна, глаза глубоки и почти невозможны в своей пронзительности, каждое прикосновение вызывало волну теплоты и дрожи, но Каринаррия Корсач, будучи верной своей вредной привычке следовать собственным порой парадоксальным представлениям о долженствовании, уже не могла воспринимать его образ до конца целостно и всеобъемлюще. Как Ларсарец, её спаситель и верный защитник, мужчина, сидящий рядом, был безукоризнен и просто неподражаемо хорош, но как Наследник Империи и будущий Император вызывал ужасные опасения в самой возможности процветания и благоденствия Долины.

"Это просто уму непостижимо! Из Кирха Император получится значительно более качественный, чем из этого личностно ориентированного и неготового к ответственности человека!" – с внутренним содроганием патриотично настроенной подданной Императора подумала девушка, сквозь силу переводя взгляд на Рокирха, договаривающегося с поваром о делёжке остатков провизии.

Эта разрушительная сама по себе мысль подействовала на Каринку эффективнее ведра холодной воды: она всё ещё считала Ларсареца самым замечательным и почти родным, но уже не могла так необдуманно растаять от его нежного взгляда или изысканного комплимента. В разуме юной Корсач, словно отделившись от души и сердца начала зарождаться другая ужасная и крамольная в сути своей идея превосходящая любой заговор вурлоков. Идея была слабой и очень невнятной, больше похожей на тень или отголосок, зато её цепкие коготки умудрились закрепиться в сознании девушки, которая всё ещё жаждала бороться с судьбой, пока у неё будут на это силы.

О том, что один в лесу не воин

...на знакомой опустевшей улице шёл дождь. Капли – сбитые в комки крупицы белёсого песка – летели с небес сплошным потоком, как настоящий осенний ливень, сбегая ручейками-потоками в искорёженный ров и подтекая под самые окна перекошенных опустевших домов. Лужами барханы забивали самодельные окопы и заграждения из косо струганных кольев, превращали колодцы чудовищные провалы. Живая белёсая шапка песка содрала с одинокой красной беседки последние плети дикого плюща. Великая чаша пустыни, просыпающаяся ночным ливнем, со скрежетом накренилась сильнее, качнулась на растрескавшемся основании и опрокинулась на вымерший город – Постав пал вторично и безвозвратно. В осколке слюдянистой пустыни мелькнуло полупрозрачное отражение божественно прекрасного лица: «Быстрее!»

Каринаррия распахнула свои доверчивые объятья проплешинам звёздного неба в кроне угрюмых деревьев и явственно ощутила, как пропитанный потом пустыни обрывок долины медленно закручивается вокруг её хрупкой фигурки, сжимаясь огненным кольцом.

– Как безумно мало осталось, – пролепетала девушка, когда её, наконец, привели в чувства и смогли поднять с земли отяжелевшее и словно одеревеневшее тело.

Видения сжимающегося ночного мира Каринка не могла отогнать от себя. Когда ломкие обглодыши гор в песчаной пудре перестали стоять перед глазами, девушка смутилась и постаралась побыстрее улизнуть от обнаружившего её Нлуя. Мужчина долго смотрел на её маленький навес и молчаливо хмурил густые брови, подвластный своим тяжёлым раздумьям.

Это случилось на вечернем привале, что решено было организовать на лысоватой обочине лесной дороги в тёплых недрах Затаённого леса. Всё излучало волны тепла и умиротворения: стволы, ровные, будто точёные специально на заказ из редчайших самоцветов; сочная, словно разбухшая от собственной благостности крона, даже на хвойных выглядела мягкой пушистой листвой; вечнозелёная подушка ажурного мха сладостно пружинила под ногами и отдавала россыпью изумрудов. Мимо воли в сердце закрадывался покой и нега далёких сказочных кущ, в которых по россказням служителей обитают только величайшие праведники, отдыхая в упоительном счастье и праздно наблюдая за неблагодарными потомками. Ход отряда замедлился сам собой и также неожиданно прервался на удобной поляне без внешних приказов или решений свыше. Всем хотелось вкусить прелести медлительного и приторно спокойного вечера в таком пугающем и одновременно благодатном лесу.

Каринаррия, изначально выступая против таких своевольных ночёвок возле неизвестно откуда появившейся дороги, не стала разубеждать окружающих и лишь тяжело вздыхала после восторженных фраз очередного воина о красоте местной природы, легкости дыхания и мягкости земли. Девушка чувствовала себя почти предательницей, поскольку не могла разделить общих умонастроений, даже если бы очень возжелала, забыть про сумеречников, требовательное сердцебиение притаившихся в чаще руин и запах улыбающегося Охотника в камере пыток. Она очень хотела предупредить людей, спасти от неминуемой опасности, вывести из западни, она слишком хорошо помнила свои прошлые попытки вразумления окружающих и просто старалась думать о этих живых душах, как чём-то потерянном для неё. Когда же ощущение близости к отвратительному голосу стало невыносимым, это случилось. И Нлуй не стал звать посторонних к лежащей на дороге девушке, что невразумительно описывала, как будет уничтожен маленький лагерь на краю руин, приятным немного хриплым голосом зрелого мужчины.

Теперь Каринаррии Корсач, дабы не попадаться под совершенно неуместные вопросы следовало изображать полнейший упадок сил и здоровый сон. Девушка порадовалась, что не стала дожидаться хвалёных жареных шуш, а поужинала остатками обеда. Сон приходить как-то побаивался, понимая не хуже своей настороженной хозяйки, кто может воспользоваться её беспомощностью и что нашептать, отбивая последнее желание к жизни. Довольствуясь мягкой, но вполне удовлетворяющей тело дрёмой, Каринка предалась вялым рассуждениям о ценности сего мероприятия скорее не из желания уразуметь для себя всё величие плана и проникнуться общим духом, а из страха возвращения в голову мерзких скрипов Тварителя. Для начала девушка постаралась в красках представить первичный вариант плана, очень героический и столь же абсурдный в пестроте вымышленных выгод. Потом плавно и постепенно стала воплощать его в жизнь, щедро снабжая яркими картинками из детских фантазий: прекрасная дама, прекрасной может быть Феррбена, а дамой будет сама Каринка (девушка дала себе волю и добавила к образу дамы лёгкий невесомый меч для осуществления настоящих подвигов, отобрав его у вурлачки); ужасный колдун (а Владомир со своим характером и самомнением действительно был временами ужасен); благородный рыцарь и заколдованный принц в одном лице доброго и самоотверженного Ларсареца; а роль мудрого повелителя животных досталась Нлую, хоть он и не совсем годился для настоящего героя. В идеалистических картинках было много сражений, славных побед и, разумеется, счастливых развязок, только Каринаррия смирилась с неизбежностью и умерила яркость красок в получившейся истории. Тогда из-под них совершенно неожиданно стали всплывать детали, посланные здравомыслием и собственными видениями.

" ... и умерли в один день, – не желая верить в выводы собственных размышлений, повторила Каринка фразу со стены из странного сна, – конечно, именно так всё и случится. Охотнику нужна новая пища, а Тварителю много душ сильных людей для возвращения. Неужели Кирх, настолько подвластен Ему, чтобы устроить такую ловушку!"

Верить интуиции совершенно не хотелось. Представить себе, что предводитель вурлоков всё это время находился под контролем своего господина и слепо волок на верную погибель не просто горстку людей, а всю Долину, девушка никак не могла, слишком разумным, несгибаемым и суровым был этот человек для участи безвольного тадо. Ещё менее хотелось, чтобы её предположения сбылись, чтобы судьба настигла её именно таким образом с столькими и с такими жертвами. Каринаррия выбралась из-под плаща, осторожно сняла с себя совершенно неудобную верхнюю рубашку, проверила крепость сна своей мстительной телохранительницы и воровато выползла из-под навеса.

Караульные сидели возле костра и развлекали себя соревнованием в подбрасывании тлеющих углей с края кострища на крепких длинноватых ветках. На звуки внутри поредевшего и порядком небрежного контура они совершенно не обращали внимания, предоставив сослуживцам свободу перемещения в различных естественных порывах. Это значительно облегчило задачу не слишком умелой в шпионаже девушке: теорию правильного движения в сумерках и эффективной маскировки тела она знала превосходно, только практика оставляла желать лучшего. Почти без шума, если не считать едва не проснувшегося от отдавленной руки гроллина, Каринка добралась до необходимого навеса. Обнаружить среди маленьких одинаковых бугорков-берлог ночлег Владомира было не так уж сложно: ночевать с эксцентричным и нахальным колдуном под одним навесом никто не соглашался, вот из его укрытия и торчала только одна пара грязных сапог. Девушка, смущаясь собственной решительности и почти гордясь рискованностью персонального заговора, зажала названному братцу рот. Она не собиралась удушить мужчину, хотя временами исподволь задумывалась об этом, но несдержанность Владомира могла раскрыть всю глубину её порочных и совершенно недостойных благородной дамы замыслов.