Текст книги "Грустная дама червей"

Автор книги: Татьяна Бочарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

51

В больничном коридоре приторно пахло чем-то едким, было пустынно и тихо.

Карина сидела на лавочке, обитой полопавшимся синим дерматином, глядя в окно. Напротив нее на посту, склонив в свете лампы утомленное лицо, также безмолвно и неподвижно сидела дежурная – немолодая, некрасивая женщина. Со стороны казалось, что она замерла или заснула. Однако время от времени дежурная что-то помечала в лежавших на столе бумагах, и тогда становилось ясно, что она не спит, а работает.

Карина не могла определить, который час. Лелю увезли на второй этаж в операционную. С того момента, как ее погрузили в лифт, время словно остановилось, и Карина не понимала, прошло ли сорок минут или два часа.

Большое окно, занавешенное короткой белой больничной шторкой, на глазах потемнело, и по отделению поползли сумерки. Откуда-то появилась санитарка, щелкнула выключателем. Загудели лампы дневного света, вспыхнули и засияли кафельные стены. Карина вздрогнула и очнулась.

И тотчас с визгом распахнулись двери лифта. Вышла пожилая женщина в очках и марлевой повязке и, оглядев пустое приемное отделение, направилась к Карине:

– Вы приехали с Ляшко Еленой Николаевной?

– Я. – Карина встала, чувствуя все ту же ватную слабость в ногах. – Как она?

– Ее прооперировали. Ребенок дышал при рождении. Но шансов у него почти нет. Он сильно недоношенный.

– Как – сильно? Ей же оставалось максимум четыре недели!

Пожилая покачала головой:

– Больше, гораздо больше. Срок не точно установлен. Да и не в недоношенности дело.

– А в чем? – испуганно спросила Карина.

– В том, что у матери было сильнейшее кровотечение. Малыш наглотался крови, вод, отсюда отек легких, гипоксия… – Женщина говорила спокойно, ровным, усталым голосом.

Наверное, она привыкла так говорить, потому что делала это не первый раз. И не второй. А бог знает какой. Сыпала медицинскими терминами, словно была уверена, что Карина прекрасно знает и понимает все врачебные тонкости.

– Он может выжить? – спросила Карина.

– Теоретически – да, но практически – вряд ли. Он очень слаб. Мы его отправили в специализированную детскую больницу. Там есть необходимое оборудование, там ему постараются помочь.

На минутку Карине стало легче: все-таки есть шанс. Наука сейчас творит чудеса. Надо будет заплатить, достать любые лекарства – они с Олегом сделают что угодно. Может, выживет ребеночек. А Леле, наверное, уже лучше – и кровотечение должно было остановиться, и…

Карина взглянула в лицо пожилой докторше. Оно по-прежнему оставалось бесстрастным и спокойным, но в глазах ее Карина заметила едва уловимую тень.

– Вы кто ей? Сестра? – спросила женщина, и Карина вновь почувствовала отступивший на время озноб.

– Нет, я соседка, подруга.

– Муж ее где? В городе?

– Нет, муж далеко. В командировке.

– Звоните ему, чтобы срочно летел в Москву. Срочно, понимаете?

– Да, хорошо. А что с ней? Что с Лелей – что-нибудь страшное? Скажите мне, я должна знать. – Карина умоляюще заглянула врачихе в лицо.

– Да, – ответила та, и тон ее голоса стал мягче, участливее. – Да. Все плохо. Если есть еще близкие – мать, отец, родственники, – пусть быстро едут, а то могут не успеть. Кровопотеря огромная. Сердце слабое. Мы делаем что можем. Почему она находилась дома? Ей давно пора было лечь в больницу. Предлежание плаценты, в карте черным по белому написано – показана госпитализация на сроке тридцать недель.

– Госпитализация? – хриплым шепотом переспросила Карина. – В карте?

– Ну да. Звоните, – врач кивнула на стол дежурной, где стоял телефон, и бесшумно двинулась к лифту.

Значит, Леля умирает, так же как и ребенок. Не помогли ей Каринины молитвы, которые та шептала про себя в машине «скорой помощи» и здесь, сидя в приемном отделении.

Но почему – она? За что она?! Карина кинулась к телефону. Звонить! Но кому звонить? Лелиной матери в Зеленоград? Она не знает телефона. Олегу? Отсюда невозможно позвонить в другой город. А выйти, добежать до почты Карина не может – как она оставит здесь Лелю?

Господи! Она даже сумочку с собой не взяла, а там – записная книжка с телефонами оркестрантов.

Карина в отчаянии взглянула на дежурную. Придется все-таки бежать на почту; а у нее и денег нет. Одолжить?

Она наугад сунула руку в карман дубленки, нащупала там две смятые купюры и какой-то потрепанный клочок бумаги. Извлекла все это на свет божий.

Деньги оказались десятками. Карина развернула сложенный пополам блокнотный листок. Посреди страницы крупным, размашистым почерком было написано: «302-15-40. Тамара».

Тамара. Сестра Вадима, парикмахерша. Тогда в поезде она дала Карине свой телефон, а та сунула бумажку в карман дубленки и позабыла о ней.

Карина взглянула на круглые настенные часы – без четверти семь. Сестра Вадима должна уже быть дома. По крайней мере, на это есть надежда.

Она подошла к столу, набрала номер. Послышались долгие, тягучие гудки.

Никого нет. Очевидно, Тамара еще не вернулась из салона. Что делать дальше?

– Але, – внезапно произнес тихий, далекий голос.

– Это Тамара? – спросила Карина.

– Нет, – ответила трубка.

– А можно Тамару?

– Можно. – Послышался какой-то щелчок, и дальше воцарилось молчание. Наконец более громкий и энергичный голос сказал:

– Я вас слушаю.

– Тамара, – закричала в трубку Карина, боясь, что ее плохо слышно. – Это говорит знакомая Олега и Лели Ляшко. Меня зовут Карина, вы мне в поезде отдали ноты Вадима, когда тот заболел перед поездкой в Суздаль. Помните? – Карина перевела дух, стараясь преодолеть подступающие к горлу рыдания.

Трубка молчала.

– Вы слышите меня?

– Слышу, – ответила Тамара своим бодрым голосом, – я вас вспомнила. Вы хотите постричься?

– Нет, Тамара, нет. Я звоню вам из больницы. Вы знаете телефон гостиницы в Хабаровске? Надо срочно дозвониться до Олега. У Лели начались роды, и она в очень тяжелом состоянии. Але? Вы меня понимаете?

– Кто в больнице? – переспросила Тамара.

– Жена Олега. Вы знаете его жену Лелю?

– Да, знаю. – В голосе Тамары зазвучала тревога. – Что с ней? Она рожает?

– Она уже родила. У нее сильное кровотечение. Надо, чтобы Олег вернулся немедленно, тотчас. Я не могу отсюда позвонить… – Карина почувствовала, что больше говорить не в состоянии, и замолчала.

– Але! – раздалось из трубки. – Что с вами? Вы плачете?

– Нет, – всхлипнула Карина, – то есть да.

– Все так плохо? – взволнованно спросила Тамара.

– Да, да? – в отчаянии закричала Карина.

– Я сейчас позвоню в Хабаровск. У меня есть телефон. Не переживайте, я позвоню. Перезвоните минут через пятнадцать.

– Хорошо.

Карина повесила трубку. Дежурная молча открыла шкаф, достала пузырек, накапала из него в стакан, плеснула воды из графина:

– Пейте.

Карина послушно выпила едко пахнущую жидкость и вернулась на свою скамейку.

Минуты еле ползли, словно стрелки на часах склеились и с трудом отлипали друг от друга и от циферблата. Она едва дождалась, пока они преодолеют четверть круга.

На этот раз трубку взяли сразу.

– Але! – прокричала Тамара Карине в самое ухо. – Я дозвонилась. У них отменились два последних концерта, и они уже вылетели. Чартерным рейсом, полтора часа назад. Вы меня слышите?

– Да, – сказала Карина, – я вас слышу.

– Они будут в Москве через семь часов. Простите, я забыла, как вас зовут?

– Карина.

– Карина, скажите мне адрес больницы. Я сейчас к вам приеду.

– Спасибо, – сказала Карина с благодарностью.

От мысли, что кто-то будет с ней рядом совсем скоро, ей стало немного легче. Она продиктовала адрес со слов дежурной.

– Ждите. Я выезжаю, – успокоила её Тамара и прибавила: – Все будет хорошо.

Карина положила трубку на рычаг.

…Все будет хорошо. Леля не может вот так просто взять и умереть.

Она же молодая, здоровая, сильная, у нее впереди вся жизнь. Через семь часов в больницу приедет Олег, он поможет ей выкарабкаться, выстоять.

Что угодно, только бы Леля осталась жива! Потерять ее будет выше Карининых сил.

Напрасно она считала Лелю своей соперницей. Никакие они не соперницы, а сестры, самые близкие друг другу на свете существа. Им нечего делить, для Лели Карина готова пожертвовать всем, в том числе и своей любовью к Олегу…

Снова открылись двери лифта. Знакомая пожилая докторша, не выходя, поманила Карину рукой.

– Я позвонила, – проговорила Карина, входя в лифт. – Муж летит в Москву. Через семь часов он будет здесь.

– Это слишком много – семь часов, – скорбно поджала губы врачиха и надавила на кнопку.

– Она умирает? – с трудом выговорила Карина.

– Мы остановили кровотечение. Но, видимо, слишком поздно. Сейчас она пришла в себя и хочет видеть вас.

– Меня?

– Вы Карина?

– Да.

– Вас. Очень спокойно и очень осторожно, пожалуйста. И помните, на счету каждая минута.

– Но ведь она жива! – закричала Карина. – Кровотечения нет? Почему же она должна умереть? Вы можете ошибаться.

– Можем, – устало произнесла женщина. – Но, как правило, в таких случаях ошибаются редко.

Лифт дернулся и остановился. Карина вслед за врачихой вышла в пустой, пахнущий хлоркой коридор.

На нее надели халат, повязку. Дверь распахнулась, и она оказалась в большой, ослепительно освещенной палате. Наверху ярко сияли белые лампы, посредине стояла высокая блестящая кровать.

На мгновение Карине показалось, что она смотрит хорошо знакомые кадры из фильмов. Она сотни раз видела такие палаты по телевизору, эти капельницы, груду резиновых трубок, сверкающие инструменты на столике в углу.

Но это был не фильм. На высокой кровати под простыней лежала Леля, опутанная трубками и иглами, ее Леля, с мучнисто-белым лицом, на котором отчетливо проступали веснушки, с заострившимся носом и лиловыми губами.

Карина тихонько подошла к кровати. Левины веки дрогнули.

– Лелечка, – прошептала Карина, – Леля, милая! Держись, пожалуйста. – Она тихонько всхлипнула.

– Плакать нельзя, – на ухо ей сказала врач. – Иначе придется уйти. Ей каждый вдох сейчас труден. Возьмите себя в руки.

Карина кивнула, глотая слезы.

Леля смотрела на нее из-под полуопущенных ресниц, губы ее беззвучно шевелились.

– Ты что-то хочешь?

– Нет… ничего. Хорошо… что ты здесь.

– Ты поправишься, – как можно тверже произнесла Карина. – Обязательно поправишься, слышишь?

Леля едва заметно качнула головой.

– Почему ты не сказала мне правду? Тебя хотели положить в больницу, зачем ты отказалась?

– Я… я не хотела в больницу. Думала, лучше… дома, с Олежкой…

Карина вдруг вспомнила, как они вместе ходили на ультразвук, как Леля растерянно стояла в дверях кабинета, перебирая многочисленные бумажки, как замялась, прежде чем ответить на Каринин вопрос, все ли в порядке с ребенком, а потом быстро перевела разговор на другую тему.

Она знала уже тогда. Бородатый главврач все ей объяснил, написал в карте о необходимости госпитализации, но Леля ему не поверила. А может быть, поверила, но понадеялась, что все обойдется. Ее нежелание расставаться с Олегом оказалось сильнее благоразумия, сильнее страха перед возможными осложнениями.

Вот почему она выдумывала любые предлоги, чтобы не пускать Карину вместе с собой в консультацию.

– Глупенькая, – с горечью проговорила Карина, – как же ты так!

– Вот так. – как эхо прошелестела Леля и сморгнула с ресниц одну-единственную слезинку. – Ребеночек… умрет. Олежка мне не простит.

– Что ты говоришь? Он уже летит в Москву, через несколько часов ты его увидишь.

– Я… не успею… – Леля облизала пересохшие губы. – Ты ему передай, что я его… люблю, – она сделала усилие и улыбнулась: – Он… самый лучший, самый красивый… умный… – Ее голос зазвучал еще глуше.

Карина нащупала под простыней Лелину руку, свободную от капельницы. Она была как лед.

– Передашь? – едва слышно шепнула Леля, пытаясь сжать Каринины пальцы.

– Да, – Карина кивнула и тут же опомнилась: – Ты сама передашь!

– Ты… – Лелины веки опустились, ладонь бессильно разжалась.

Карина отчетливо видела, как поднимается и опадает простыня на ее груди.

Кто-то сзади взял ее за плечи, осторожно, но настойчиво повлек в сторону от реанимационной кровати.

Все остальное было как в тумане.

Она не помнила, как выходила из палаты, но вдруг оказалась сидящей на кушетке. И молоденькая, стриженная под мальчишку медсестра закатывала ей рукав, терла ваткой сгиб локтя, делала укол. Точно издалека, до нее доносились какие-то голоса.

– Это ее сестра?

– Говорят, соседка.

– А больше так никто и не приехал.

– Муж летит из командировки. Будет только ночью.

– Такая молодая. Жалко-то как.

И Карина поняла, что Лели больше нет.

Она еще продолжала сидеть с засученным рукавом, машинально прижимая локтем вату, тупо уставясь в чисто вымытый пол, пока не услышала над головой знакомый голос:

– Господи, какое горе! Бедная девочка.

Тогда Карина подняла голову.

Перед ней стояла Тамара, в коротком расстегнутом пальто, без шапки. Ее черные, в синеву, волосы растрепались и небрежно спадали на плечи, по щекам текли слезы:

– Пойдемте, я отвезу вас домой. Я на машине.

Карина покорно поднялась, надела дубленку.

Они вышли в темный двор, пересекли его и остановились возле синей «пятерки».

– Самолет прилетит около часа ночи, – проговорила Тамара, открывая дверцу. – Вы сейчас отдохните, а часам к двенадцати я за вами заеду. Мне до вас недалеко, минут тридцать. Поедем их встречать. – Она уселась за руль, тяжело вздохнула: – Поверить не могу во все это. Кошмар.

Машина плавно тронулась с места. Тамара достала из бардачка сигареты.

Карина глядела на ее четкий, слегка тяжеловатый профиль и машинально отмечала, что она удивительно похожа на Вадима и курит точно так же, как он, держа сигарету левой рукой.

Отчего в голову ей лезут такие пустые, ненужные мысли? Леля мертва, Леля осталась лежать там, в палате, одна, под безжалостно-ярким светом трескучих ламп. Она больше не заговорит с Кариной, не засмеется своим звонким, детским смехом, не заплачет, размазывая слезы по розовым щекам. Никогда.

– Никогда, – повторила Карина вслух.

Тамара скосила глаза в ее сторону.

– Карина, вы сейчас приедете и ложитесь поспите. Обязательно поспите. Примите что-нибудь. У вас есть?

Карина молча кивнула.

У нее есть. Есть Лелины таблетки, которые заставляли ту спать ночами и не знать о том, как обманывают ее любимый муж и лучшая подруга. Интересно, сколько их надо выпить, чтобы хоть на несколько часов забыть обо всем: о Лели ной святой наивности, о собственной подлости?

Нет, никакие таблетки ей теперь не помогут. Ни ей, ни Олегу, который сейчас в воздухе, летит и не знает, что ему больше не нужно делать трудный выбор, мучиться, разрываться на части. Что судьба освободила его и от нежеланного ребенка, и от нелюбимой жены. Освободила страшной, непомерно высокой ценой.

Тамара больше не разговаривала с Кариной, молча вела машину.

Минут через двадцать они приехали.

– Все, моя хорошая, – Тамара ласково погладила Карину по плечу. – Не терзайтесь, вы ни в чем не виноваты. На все воля Божья. – Она вытерла набежавшие слезы. – Надо собраться с силами, через несколько часов придется говорить с Олегом. И с Вадиком… – Голос ее сорвался, она остановилась на полуслове, дожидаясь, пока Карина покинет салон.

«С Вадиком! – с неожиданной злостью подумала Карина, глядя, как «пятерка» разворачивается в узком проезде. – Он-то здесь при чем, ее Вадик?» Спотыкаясь, она поднялась по лестнице. Зашла в свою квартиру, в которой не была фактически уже пять дней, с тех пор как уехал Олег. Бесцельно побродила по гостиной, зашла в спальню. На глаза ей вдруг попалась лежащая на комоде зажигалка Олега, которую он забыл накануне отъезда. Рука ее машинально протянулась, чтоб спрятать ее, и застыла. Зачем прятать? Ведь Лели больше нет. Она ничего не увидит.

Внезапно ее пронзила дикая, ужасная мысль.

Что, если Леля все сделала нарочно? Если она все-таки знала правду и решила самостоятельно свести счеты с жизнью? Как тот парень, о котором рассказывала Карине Саша по пути в Суздаль.

Карина мучительно попыталась воссоздать в памяти Лелино лицо, каким оно было в последние минуты ее жизни.

Нет, не может быть. У нее в глазах были лишь доверие и нежность – невероятно, чтобы она смотрела на Карину так, зная об обмане.

Все, что случилось, лишь страшная, нелепая случайность, но никак не Лелина месть им с Олегом.

У Карины немного отлегло от сердца. Ей хотелось заплакать, но слез не было. Она легла, не расстилая постели, прямо на покрывало. Какая тишина в квартире! Тишина и пустота. Карине показалось, что от этой звенящей, неправдоподобной тишины лопнут барабанные перепонки. Хоть бы одно живое существо было сейчас рядом с ней. Кто угодно – кот, попугай, черепаха. Тогда вместо мертвого молчания слышалось бы чириканье, мяуканье.

Карина дотянулась до лежащего на тумбочке пульта, включила телевизор без звука. Пускай хоть что-то мелькает перед глазами.

На экране только что начались «Вести». Шла хроника военных действий в Чечне: расстрелянный блокпост, похороны погибших ребят. Юные лица тех, кто остался в живых, искаженные злобой и болью, венки.

Кадр сменился – Россия, плачущие матери, черные платки, церковные свечи. Молодой батюшка с лицом Христа служит молебен.

Еще несколько кадров, и снова смерть. На этот раз какой-то бизнесмен, убитый по заказу. Окровавленное, обезображенное тело на асфальте, толпа народа, рыдающая жена в легкомысленном газовом шарфике – собирались в гости…

Зачем они показывают ей все это?

Карина хотела переключить программу, но рука дернулась, и пульт, выскочив, упал на пол. Она нагнулась за ним, подняла. Направила на экран и увидела изображение самолета.

Внезапно что-то загудело у Карины в ушах, так сильно, будто включилась электродрель. Пальцы ее с силой надавили на звуковую кнопку. Дикторша с экрана заговорила неестественно громко, будто стараясь перекричать треск неисправного телевизора:

– …На данный момент это все, что мы можем сообщить о крушении авиалайнера Ил-62, следовавшего из Хабаровска в Москву дополнительным рейсом. Подробности о причинах катастрофы будут известны позже, когда появится доступ к информации, зашифрованной в черных ящиках. Их поиск уже начался…

Это было последнее, что услышала Карина. Дальше все звуки слились в одну сплошную какофонию и исчезли, а вместе с ними пропала способность что-либо видеть и чувствовать…..

…Она очнулась от того, что в соседней комнате надрывался телефон. Па экране еще продолжались «Вести», – видимо, Карина потеряла сознание ненадолго, всего на несколько секунд.

Она лежала неподвижно и слушала бесконечный трезвон, почти ничего не ощущая, кроме странной оцепенелости во веем теле. Ей вдруг захотелось спать. Заснуть и не просыпаться долго-долго. Всю жизнь.

Телефон не умолкал, он не давал ей уснуть, и Карина неловко сползла на пол с кровати. На негнущихся ногах подошла, сняла трубку.

– Они погибли! – истерически выкрикнула ей в ухо Тамара. – Ты слышишь, они все погибли! Разбились! Самолет горел! Три часа назад… – Она зарыдала, и связь прервалась.

Карина застыла посреди комнаты с трубкой в руке.

Три с половиной часа назад умерла Леля. И в эти самые минуты где-то далеко, над Сибирью, загорелся огромный самолет, на котором летел Олег. О чем он думал в эти минуты? Было ли ему страшно, больно? Знал ли он, чувствовал, что оставляет эту землю не один? А может быть, в самые жуткие мгновения, когда земля неслась на него с большой скоростью, а из хвоста лайнера хлестало пламя, светлый Лелин образ призрачно встал перед ним, протянул руки, заслонил, прогнал ужас и страдание, облегчил переход в другой мир?

…Она потеряла их обоих. Все произошло в точности так, как предсказывала Русудан. Могла ли Карина предположить, что ее пророчество окажется столь жестоким?

Она боялась лишь предательства Олега, боялась быть брошенной им, но никак не думала, что соперницей, забравшей у нее любимого, станет вовсе не Леля, а смерть. Страшная смерть в пламени, которую некогда нагадала Олегу цыганка и в которую он упорно отказывался верить, считая себя неподвластным року и высшим силам.

Глупая самонадеянность. Бесполезно пытаться обмануть судьбу. Она все равно настигнет в нужный момент, раздавит, растопчет без жалости и сострадания, а заодно прихватит тех, с кем связала нас невидимая взгляду небесная веревочка. Та веревочка, о которой когда-то говорила Леля Карине, стоя в больничной палате рядом с постелью Олега.

Безотчетно, подсознательно Леля была готова в любой момент последовать за ним куда угодно, хотя бы и за последнюю, предельную черту, и сделала это легко, без слез и сожалений, так же естественно, как дышала, говорила и двигалась…

Трубка давно лежала на полу, исходя надрывными, хриплыми гудками. А Карина так и стояла перед телефоном онемевшая, недвижимая, не знающая, что теперь делать со своей жизнью, снова одна на пятом этаже под крышей.