Текст книги "Прости меня луна (СИ)"
Автор книги: Татьяна Абалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Глава 31
Дак, граф Шовеллер, подарил помолвочное кольцо совсем не зря. Он никак не хотел оставаться в дураках. Прошел раж, когда его голова была затуманена страстью, а он гнался за будущей невестой будто кот, почуявший течку у кошки.
Одним прекрасным утром Дак, заперевшись в кабинете, мысленно перебирал события, происходившие с ним за последний месяц, и с ужасом понял, что проявленное им телесное рвение, которое приличествует лишь низменному животному, ему совсем не свойственно. А значит, следовало поискать причину, которая действительно подтолкнула его в руки обворожительной и весьма страстной Стефании.
«Все началось с напитка яо-кун, разлитого ею собственноручно», – Дак многозначительно покивал своему отражению в стекле книжного шкафа. Знавал он мужчин, попадающихся на удочку искательниц наследства, не побрезговавших применять чары. И стоило магии подчинения сойти на нет, как у несчастных «мужей», к тому времени густо облепленных детьми и родственниками жены, наступало прозрение. Увы, запоздалое.
В его случае до полного прозрения было далеко (появись Стефания здесь и сейчас, лежала бы задрав юбки), а потому можно было сделать определенный вывод: приворотом его потчуют регулярно.
«Как избежать вмешательства магии в собственные чувства? Как нащупать грань, разделяющую добровольное желание обладать женщиной и навязанную похоть? – граф Шовеллер задавал себе важные вопросы, ковырял карандашом в ухе и тут же отвечал сам себе: – А никак! Пока нет существенных доказательств, что к тебе применили чары, ты и знать не будешь, что находишься под их воздействием! А потому не мешало бы провести расследование и выяснить, где и как ими тебя потчуют».
Поначалу Дак хотел подослать на кухню своего человека, но передумал. Где гарантия, что зелье добавляют именно там? А не подливают ли варево прямо у него под носом, а потом прытко перемешивают яо-кун серебряной ложечкой?
«А вдруг это маменька? С нее станется посодействовать скорому рождению внуков. Неужели так и придется идти на заклание одурманенным? И это вместо любви?»
Ему хватило любви ветреной Марты в замке Дохо, оказавшейся пособницей бахримана, который чуть было не убил Свон. А что теперь?
Нет, здесь следовало придумать что-то более доказуемое. Поскольку даже если обнаружится приворот, то весьма нелегко будет повернуть раздолбанную карету назад: он, Дак Шовеллер, на глазах всего замка мартовским кроликом пометил чуть ли не каждый угол. О чем три пары глаз и одна непосредственная участница тут же объявят всему свету. И правда будет на их стороне. Его голый зад между разведенных ног Стефании не видели, наверное, только на конюшне. Хотя… точно! И на конюшне он тоже побывал.
Что же делать?
Кричать повсюду, что ты находился под воздействием чар – все равно, что объявить себя глупцом. Надо бы копнуть глубже и как-то иначе вывести «отравительницу разума» на чистую воду. Быть того не может, чтобы девственница оказалась столь искусна в постельных играх. Как же она ловко исполняла роль наездницы! Дух из него вышибала, хлопая обольстительным задом. Только вот беда – даже в такие моменты он чувствовал себя не жеребцом, а толстым мерином. Неповоротливым, непрестанно потеющим. М-да.
У графа Шовеллер от воспоминаний заболел низ живота. Пришлось положить ногу на ногу, чтобы унять телеса и задавить сладость воспоминаний.
Хм, девственница… Неужели и здесь вранье?
«А что, если мне тоже применить магию? Стефания с чарами, а мы…» – Дак осекся на полуслове. Не хватало еще вслух произнести то, о чем задумал. В замке ушей, как и глаз, по паре на человека.
Пошептавшись при закрытых дверях, он послал того самого преданного человека в магическую лавку, которую уже года три как открыли в соседнем портовом городе, куда свозились диковины со всего света. Правда, и стоили они немало. Но для обнаружения истины любых денег не жалко.
В тот же день, как посыльный привез замечательное кольцо, которое по случаю стало помолвочным, Дак преподнес его Стефании. Невеста заметно расслабилась, уверенная, что теперь уж «увалень» от нее никуда не денется, и стала реже наведываться в его спальню. То голова болит, то тетушки дали срочное задание, то матушка просит почитать на ночь любовный роман. А он приготовился ждать.
Сердце пропускало удар, когда Дак представлял, что за спиной у Стефании стоит мужчина, который посмеивается над тем, как она ловко взяла в оборот наивного жениха.
Сделается ли ему больно, если его подозрения подтвердятся? Возможно. Согнет ли плечи печаль? Как без этого? Но ему будет о чем погрустить долгими зимними вечерами, сидя у камина и поглаживая кошку, которую он непременно заведет, как только особа с тремя собаками съедет.
– Проклятье! Я уже почти уверен, что она мне изменяет!
Граф Шовеллер почесал темечко карандашом. Он снова «размышлял» в своем кабинете.
Чашка с яо-куном с утра стояла на столе нетронутая.
«Вон, даже радужной пленкой по краям покрылась».
Жаль, что унесли горшок с молочаем, куда Дак сливал напиток с тех самых пор, как «очнулся». Колючему цветку яо-кун тоже не пришелся по душе – тот быстро скинул листья и нагим телом являл немой укор отравителю.
Поискав глазами, куда бы вылить содержимое, граф не нашел ничего лучшего, чем выплеснуть «зелье» за окно.
Взвыла одна из чудовищных собак Стефании. Другая, черная как вороново крыло, принялась вылизывать облитую напитком морду «потерпевшей», и через мгновение Дак наблюдал за спариванием животных.
«Собачья свадьба после яо-куна – вот и все доказательство, – хмыкнул он, поздравляя себя с неожиданно удачным экспериментом. – Теперь бы только дождаться возвращения Стефании и посмотреть на камешек».
Навряд ли она догадывалась, какой артефакт носила на пальце: если женщина изменяла дарителю кольца, то камень розовел. И чем чаще, тем сильнее. Не зря его называли «Стыдобушкой».
Еще за завтраком тетушки Стефании сообщили, что невеста выехала спозаранку по весьма неотложным делам. Но при этом ни одна из них врать не умела, а потому Дак потрудился выяснить у слуг, и тут же получил ответ, что невеста не подавала признаков жизни с тех самых пор, как удалилась в свои покои. Никак через окно выбралась?
Прошел день, потом второй. К закату близился третий, когда из города прибыл посыльный с сообщением, что невеста разрывает помолвку. В конверте, переданном Даку, лежало помолвочное кольцо, на котором ясно читался знак измены.
«Ну вот и закончилось мое маленькое приключение», – грустно улыбнулся Дак. А в это время уже подали карету для срочно отъезжающих тетушек короля. Шарло вытирала слезы кружевным платочком, а Карли хмурила брови. Леди Алель, даже отсюда было видно, скрежетала зубами и сжимала сухонькие кулачки. Расцеловываться неудавшиеся родственницы не стали.
– Опять обзываться начнет. Увалень, дурак, чурбан… – Дак потянулся всем телом, прежде чем вернуться к столу и засесть за бумаги. Легкая грусть – не повод отлынивать от работы. Управление замком требовало немалых денег и внимательности. – Надо бы матушке шубку новую прикупить, пусть порадуется.
Он облегченно выдохнул и порвал бумаги, на которых мелким почерком вдовствующей графини Алель был составлен список нарядов, которые ей потребуются для возвращения к королевскому двору.
– А завтра с дядькой Матеем схожу на рыбалку. Тихо, спокойно, без всякого бабского напряга. И к чему мне был этот двор? Чего я там не видел?
* * *
Луна ехала в одной из телег, череда которых тянулась по дороге, ведущей на ярмарку. Чем ближе было торжище, тем теснее становилось на накатанном тракте. Птичий гомон, визг кабанчиков, ругань не сумевших разъехаться, а то и заразительный смех после стыдной шутки, делающей пунцовой какую-нибудь молодуху, сливались в сплошной гул. Но этот шум не был раздражающим. Все люди, от мала до велика, пребывали в радостном ожидании. Кто-то предвкушал жирный барыш, а кто-то надеялся отовариться, не попав впросак.
Царевна уже и забыла, каково оказаться в бурлящей толпе, а потому жалась к сидящему рядом Лозе.
– А вдруг мы здесь увидим Лилию? Ну мало ли? – Саардис пытался расшевелить подругу, чувствуя и свою вину в том, что она робеет. Но разве же он желал, чтобы она сделалась сиделкой у того, кто не может оценить ее преданность? Разве хотел запереть в четырех стенах словно узницу?
А еще, дурак, не удержался и рассказал о своей неудачной «поездке» в Тонг-Зитт. Пришлось на ходу выдумывать полуправду-полуложь, что не застал Фаруха живым, но и это известие сильно расстроило Луну. Больше из-за того, что оборвалась едва намеченная нить, связывающая прошлое Змея со стариком, которого они оба толком и не знали. А что было бы, если бы Саардис не скрыл подробности о сотне погребенных под обломками башни? И о той маленькой спутнице Фаруха, которая наверняка погибла. Нет, не надо Тилле знать, что Зло не унялось, а продолжает творить страшные дела, пусть и на другом конце света. Ей и так несладко. Волнения и страхи не сделают ее жизнь счастливее.
– Ой, и правда! – оживилась Луна, вспомнив о купеческой дочери. Ярмарка собирала много разного люда, глядишь, и на самом деле прилетит нечаянная весть. – А вдруг и Змей там околачивается? Ведь не может быть, чтобы они нас не искали!
Царевна хоть и понимала, что за прошедшие годы ее друзья могли измениться до неузнаваемости, но все равно надеялась, что не ошибется и не пропустит мимо. «Рыжие-то не так часто встречаются!»
Лоза не стал огорчать Тиллю, у которой, наконец, загорелись глаза, что его и ее считают погибшими, а потому навряд ли пытаются отыскать. Пусть этот день в череде серых будней станет праздничным.
Она действительно вела себя как дикарка. То визжала от счастья, когда увидела колесо на шесте, к которому были навязаны радужные ленты, то потянула к прилавку, над которыми вились осы – это разноцветные звезды и петушки, сделанные из расплавленного сахара, манили живность своей сладостью, то упрашивала купить крикливую заморскую птичку, без конца повторяющую слово «дур-р-рак». Перебрала кучу бус, прежде чем примерила по клятвенному заверению продавца жемчуговые, которые так и остались на ее шее по настоянию Лозы, смеялась, вздыхала, принималась петь и вдруг замерла у лавки, за распахнутыми дверями которой виднелись огромные куклы, выряженные как барышни. Стояла столбом и не замечала, что мешает протолкнуться люду, желающему принарядиться.
– Хочешь вон то платье? – Лоза подвел ее к красному, к которому в придачу шли атласные туфельки и бархатный мешочек с золотым витым шнуром.
Ведь видел, что хочет и мысленно уже примеряет, но Тилля вдруг сникла. Даже посерела лицом.
– Нет, пошли отсюда.
– Я куплю, денег хватит, – задержал он ее за руку, но она лишь покачала головой.
– Давай лучше новую скатерку посмотрим. И вязанные носки для Ветра, – подняла виноватые глаза. Ведь знала, что Саардис будет злиться. – Мне кажется, ему зябко.
– Тилля, – Лоза старался быть сдержанным или хотя бы казаться таковым, – ему ни холодно, ни жарко. Тому, у кого не стучит сердце, все равно, держишь ты его за руку или вовсе не замечаешь. Вспомни воина в подземелье – часто его навещали? Может быть, его тоже умывали и расчесывали волосы? Пели колыбельные и старались согреть своим телом? Подумай, сколько поколений монахинь сменилось, прежде чем пришло его время? И пришло ли?
Луна подняла голову, и он осекся. Слезы висели на кончиках ее ресниц, она резко смахнула их ладонями. Сбежала по деревянным ступенькам и будто споткнулась на мостовой, замерла на месте.
– Мне не нужно то красное платье, – Тилля полуобернулась на идущего следом Лозу. – И не нужны атласные башмаки, как бы они ни были хороши. Куда я в них пойду? К реке за водой? А может, мешок с золотой тесьмой пригодится для грибов? А, Саардис?
Он порывисто развернул Луну и прижал к своей груди, не давая ей и шанса вырваться.
– Ты прости меня, дурака. За все прости. Я хотел подарить тебе радость, а оно вон как вышло… Ну, хочешь, пойдем купим ту дурацкую птичку?
Царевна потерлась щекой о колючую ткань, оставила на ней влажный след, подняла покрасневшие глаза на друга.
– И ты прости, Лоза. Я не хотела… Напустилась ни за что ни про что. Не виноваты мы, что жизнь так сложилась. Ни ты, ни я не виноваты. И птичка мне не нужна. Крикливая очень…
Двое стояли так тесно обнявшись, что текущая мимо толпа – пихающаяся, ворчащая, орущая и лузгающая семечки, не смогла их разъединить. Лишь когда на душе наступил относительный покой, они расцепили руки. Лоза долго смотрел на Луну, на появившиеся по весне веснушки на ее носу, на волосы, которые хоть и были темными, но на солнце отсвечивали рыжиной, на слипшиеся от слез ресницы, которые теперь казались необыкновенно длинными, на губы, что припухли как у малого дитя, разобиженного на весь свет, и так ему захотелось поцеловать Тиллю, что он невольно потянулся. Она не оттолкнула, подставила губы.
Тот поцелуй был горек.
А когда оба осознали, что натворили, отпрянули друг от друга.
– Тилля, – позвал Саардис, видя, что еще мгновение и Луна побежит от него не разбирая дороги.
– Что же мы наделали? – не произнесла, простонала она. – Что же мы наделали…
Возвращались в молчании. Луна шла впереди, Лоза плелся сзади.
Только у реки, когда он вставлял весла в уключины, а она пристраивалась на носу лодки так, чтобы не видеть его лица, Саардис решился:
– Я останусь, если ты попросишь…
Она помедлила с ответом.
– Не сегодня.
– Хорошо, я только доведу тебя до порога.
Закрылась дверь, а вместе с ней захлопнулся мир, в котором были хоть какие-то краски. Лозе бы завыть волком, в ярости крушить и громить, а он медлил уходить.
Едва нашел силы, чтобы поднять руку и проговорить фразу, которую и забыл, когда в последний раз произносил вслух, поскольку давно обходился без нее, поднаторев в магии:
– Дорогу идущему бах…
Дикий крик разорвал тишину.
– Нет! Нет!!!
Лоза влетел, едва не выломав дверь.
Скамья, на которой еще утром лежал Ветер, была пуста.
– Его нигде нет. Его нигде нет! – Луна выглядела безумной. Страх, что больше никогда не увидит Ветра, и неверие, что он мог уйти, не сказав ни слова, сделали ее такой. Тилля распахнула окно, вывалилась из него по пояс и закричала: – Ветер! Ветер!!!
Глава 32
За порогом Луну и Лозу поджидали три пса.
Бахриман только и успел, что отпихнуть Тиллю и захлопнуть дверь, когда зверюги кинулись на него: одна вцепилась в плечо, другая в руку, третья сомкнула пасть на сапоге. Кубарем собаки и человек скатились с невысокого крыльца.
Предчувствуя скорую гибель, понимая, что следующей жертвой зловонных тварей станет Луна, от безысходности и бессилия Саардис закричал. Он ревел как дикий зверь, но не отбивался, зная, что все бесполезно. Он будто специально играл с псами в поддавки и потворствовал тому, чтобы они вцепились в него мертвой хваткой.
Последний взгляд сквозь пелену крови был отдан Луне, которая металась за окном в слезах.
Лоза шевельнул пальцами. Отработанный годами жест, позволяющий открыть портал, и бахриман вывалился в клубящуюся темноту вместе с терзающими его тело собаками.
Луна метнулась во двор.
– Саардис!!! – завизжала она, не веря, что все закончилось. – Саардис!!!
Рухнула на то место, где только что рвали Лозу, и забилась в рыданиях. Кровь друга пропитала ее одежду, а царевна скребла и скребла землю руками, словно пыталась откопать его, вытащить на свет, спасти.
Наступила ночь, а она так и лежала. Мысли путались, заставляя думать, что произошедшее страшный сон, который никогда не закончится. Стеклянными глазами смотрела в черное небо и просила его о смерти.
Ветер ушел, Лоза погиб. Никого, кто привязывал ее к жизни. Отец? Он от нее отказался и давно. Мачеха? Не любила и не понимала. Сестрица? Наверное, уже и не помнит.
«Может быть, стоит жить ради Змея и Лилии?» – спросил кто-то голосом Саардиса.
Нет, не найти ей их, если даже он не справился.
Тоска сузила все мысли до одного слова. Лоза…
Веки стали тяжелыми. Слезы высохли. Звезды принялись гаснуть одна за другой, и тягучая, непроглядная темнота поглотила царевну.
– Фу! Никаких собак, – Рейвен, вытаскивая из кармана белоснежный платок, посвистел. Скорее, для порядка, чем из желания призвать псов. – Сгинули твари.
Сделав шаг, едва не наступил на кучу окровавленного тряпья.
Пнул ногой безвольное тело: голова со спутанными волосами, лица не разобрать, вместо него корка из крови и грязи.
– И пахнет мерзко, – он поднес платок к носу. От густого запаха крови тошнило.
Захер был не настолько брезглив. Сел у кучи, откинул ткань, некогда бывшую юбкой, достал сапог, скорее всего слетевший с мужчины во время схватки с собаками.
– Надо взять, пусть убедится, что его в клочья разорвали.
Бахриман пальцем пролез в дырку на голенище, демонстрируя рваный след от зубов. Потом пошарил рукой на шее мертвой девушки и рванул за низку бус.
– Теплые еще. Видать, совсем недавно умерла.
Жемчужины рассыпались, но одной-двух для доказательства смерти ему вполне хватит. Он сам наблюдал, как эти бусы покупались на ярмарке. Следил и запоминал, чтобы потом рассказать.
– Гадские псы, куда же вы подевались? – Рейвен снова посвистел.
– Стеф сказала не искать, если тварей на месте не окажется, – Захер выпрямился. – Сами прибегут. Они ее и под землей учуют.
– Вот и хорошо, – Рейвен огляделся, думая куда бы наступить, чтобы не испачкаться. Башмаки жалко – совсем недавно пошили по заказу, а тут луна, как нарочно, спряталась. – От псов одна вонь. И девчонка их боится. Э! Стой, ты куда?!
– Я порталом. Устал что-то, – Захер зевнул. – А ты и так до деревни добежишь. Может, и собак еще встретишь.
– Ублюдочные бахриманы, – выругался Рейвен, усаживаясь в купленную в деревне лодку, на которой сначала вывезли полуголого мужика, на котором из одежды были лишь штаны да одеяло, а потом, сразу после возвращения парочки, привезли собак. Уключины противно скрипели. На резкий звук откликнулась ночная птица. Одна река не доставляла беспокойства: убаюкивала и уносила неприятные запахи.
* * *
Утро пришло с болью. Луна подтянула ноги к животу. Ее лихорадило. Онемевшими пальцами пощупала ноющий бок.
«Наверно, ударилась, когда падала».
Поднесла растопыренные пальцы к лицу и ужаснулась. Потемневшие подтеки и грязь, которая отваливалась хрупкими чешуйками. Собственная кровь на обломанных ногтях смешалась с кровью Лозы.
– Его нет. Он умер, – произнесла и удивилась, до чего сделался грубым голос. Тело тут же скрутил надсадный кашель.
«Вставай, Тилля, вставай… Теперь за тобой некому ухаживать».
Сначала поднялась на четвереньки, потом кое-как на ноги. Кряхтя и постанывая, поплелась к дому. Не заходя в комнату, скинула с себя вещи. Под грудью чернел огромный кровоподтек.
Царевна печь топить не стала. Умылась водой из ведра – та побурела.
Волосы Луна драла безжалостно, но все-таки расчесала и заплела в тугую косу.
– Надо уходить, Тилля, оставаться нельзя, – вновь сама себе приказала. Без этого нельзя. Нет команды – нет цели. Сидела бы на скамье, уставившись в одну точку.
Луна вытряхнула все свои вещи на пол, торопливо выбрала только те, что выглядели поприличнее. Их до слез оказалось мало.
Мысли разбегались будто тараканы, которых спугнули светом. Ни одну додумать до конца не удавалось. А если царевна и ловила хоть какое-то разумное объяснение тому, куда подевался Ветер и откуда взялись собаки, тут же забывала.
Воспаленный мозг рисовал картинки одну страшнее другой: то как пошатывающийся Ветер входит в воду, и она смыкается над его головой, то как где-то там, в клубящейся мгле, три пса терзают бесчувственное тело Лозы.
– Не думать, не думать!
Тилля сдернула со стола скатерть и сложила в нее вещи.
«Эх, новую так и не купили».
И тут же села на пол, закрыла лицо ладонями и разрыдалась, жалея себя, сгинувшего Ветра и гордого Лозу, который всегда был рядом, а теперь…
– Я скучаю по тебе, Саардис…
Дотянувшись до горшка на печи, в который Лоза складывал монеты, нечаянно смахнула пожелтевший от времени лист бумаги. Подняв с пола, развернула рисунок, помня до мелочей, кто изображен на нем. И как ей мог нравиться этот слишком длинный нос? А губы? Разве же это приветливая улыбка? Усмешка, которая делает выражение лица брезгливым.
«Ты все время надо мной смеялся, а я, дурочка, думала, улыбаешься мне…»
Вздохнув, Тилля сложила рисунок Генриха и сунула за ворот.
«Теперь-то уж точно не вывалится».
Луна взяла с собой истершийся листок только потому, что он оказался единственной вещью, которая напоминала о доме, о ней самой, прежней. Наивной и мечтательной. Сейчас даже не верилось, что когда-то она звалась царевной и готовилась выйти замуж за наследника Эрии.
Отогнав мысли, которые навевали непрошенные слезы и жалось к себе, Тилля пересчитала монеты и ссыпала их в холщовый мешочек. Надежно привязав его к поясу, накинула плащ, оставшийся от Лозы. Он пах пылью дорог и свободой. В кармане нащупала браслет, который для бахримана смастерила Даруня.
«Он что, его дома оставил?»
Вспомнился горький поцелуй и дрожь тесно прижавшегося тела. И стало понятно, почему Лоза сумел открыть портал и увести с собой собак.
Царевна, прощаясь с домом, присела на скамью у окна, и только сейчас заметила, что вместе с Ветром пропали одеяло и… кошка, которая так любила лежать в ногах у спящего.
«Как я могла забыть о ней?!»
– Кисятушка? Кис-кис-кис, – позвала Луна, с болью осознавая, что мурлыка не отзовется. Была бы здесь, давно бы уже крутилась под ногами, выпрашивая еду.
«Собаки напугали, или ушла вместе с Ветром?»
Но кому нужна чужая кошка? И зачем старое одеяло, когда на гвозде висит плащ Лозы?
Теперь не оставалось сомнений, что на остров пришли именно за Ветром. А вот с ней и Саардисом не церемонились – натравили собак-убийц и дело с концом.
«Кто же ты такой, Ветер?»
Луна, не решаясь сделать последний шаг, постояла на пороге, позвала кошку.
Но нет, ничего. Ни шуршания в кустах, ни мяуканья.
Притворив дверь чурбаком, Тилля пошла к лодке, которую по обычаю привязывали у мостка за домом. Еще раз кликнула кошку.
Впервые в жизни царевна осталась совсем одна.
* * *
Выйдя на большой тракт, Луна подсела в телегу, едущую на север Лунного царства. Поближе к столице, поближе к отцу.
Она долго колебалась, стоило ли ей объявляться во дворце, где ей могут быть не рады. Но главное, что останавливало царевну – боязнь за жизнь близких. Теперь она знала, какими методами пользуется Зло. В нем не было и капли сострадания к безвинным людям. Для достижения своей цели оно шло напролом.
Знать бы еще, какую цель оно преследует, и под какой личиной прячется.
Остановившись на постоялом дворе в довольно оживленном пригороде, где можно было затеряться среди торгового люда, путешественников и, чего уж скрывать, разного сорта шарлатанов, Луна прежде всего попросила у хозяина бумагу и писчие принадлежности. И пусть качество их не соответствовало статусу того, кому она намеревалась написать, но так даже было лучше. Меньше вопросов, меньше внимания.
Запечатав сургучом, отдала шустрому мальчишке, из числа тех, кто постоянно крутится на виду, выискивая хоть какой-нибудь способ заработать.
– Найди тех, кто везет товар в имение князя Вышегородского, попроси отдать письмо его сыну Константину.
– Ты, девка, видать, умом тронулась? – мальчика сплюнул через щель в зубах. Таких мальцов сразу видно – бедовые, а потому частенько ходят битыми. Вот и сейчас царевну будто хлестнул словом «девка», и захотелось встряхнуть парнишку как следует, чтобы думал, с кем разговаривает.
«А, впрочем, с кем?»
Коса уложена на деревенский манер, платье хоть и пошито по фигуре, ткань простая, колючая, на ногах сбитые башмаки. Да и руки… Таких только стесняться. Мало заскорузлые от возни в ледяной воде, так еще и со сломанными ногтями, из-под которых просто так грязь с частицами крови Лозы не вычистишь. Разве что сдернуть с мясом.
– Как тот же самый дядька Пафир, что Вышегородским мясо поставляет, попрется княжича искать? «Не подскажете ли, любезнейший, где тут молодые баре ошиваются? Мне бы им любовное послание передать».
– Ты говори да не заговаривайся! – Луна побагровела лицом, но вовсе не от гнева. Поняла, что мальчишка прав.
– А то что? За уши отдерешь? Ты, глупая, спасибо должна сказать, что подсказываю. Иной гонец деньгу с тебя сшиб бы, а письмецо в отхожее место скинул. Сидела бы, куковала, неизвестно чего дожидаючись… – малец хоть и гоношился, настраивал голос на мужицкий бас, но совершенно по-детски шмыгал носом. Обувка плохая, шапка драная, на руках цыпки.
– Да, прости, не подумала, – Луна вздохнула, осознавая, что таким способом письмо не доставят ни до Костюшки, ни тем более до отца. Ее друзья-разбойники – ее ватага из такого далекого детства, позови, откликнулась бы, но вот к кому из них обратиться? Да и нет в них прежних качеств сорванцов, способных через забор сигануть или мышью под окна нужного человека пробраться. Выросли, а, может, уже и семьями обзавелись. Все-таки пять долгих лет за спиной. И пока не желала она никому признаваться, что жива. Нечаянное слово, радостный вскрик, и пойдет молва, которую не остановить. А там и Зло подкрадется, начнет допытываться. Нет, лучше так передать, чтобы для гонца остаться безымянной. Девка и девка.
– Ну, назовешь кого из слуг? Сама разуметь должна, к ним-то проще подойти-поздороваться.
– Садовник! Старик, – вспомнила царевна того, кто чуть не выпорол ее за ворованные яблоки. Он не осмелится не передать письмо. Ведь опустилась рука с хворостиной, когда Костюшка Вышегородский – птенец желторотый остановил его. – Ему можно отдать. Только не знаю, жив ли? А больше нет никому доверия.
– Понимаю, – мальчишка деловито принял письмо, монету попробовал на зуб, потом сунул ее за голенище, – не маленький.
– А как звать-то тебя? – спохватилась Луна. Плохой из нее переговорщик. – И где найти?
– Вахрятка я, сын вдовы Лупневой. Мать тут уборкой занимается. Слышь, ведрами гремит? Пошел я, помочь надобно. А то надорвется.
– Ступай. И спасибо тебе Вахрятка.
– Спасибом не отделаешься, – мальчишка потрогал, крепко ли сидит на бумаге печать, потом сунул конверт за пазуху. – Как только весть получу, что письмецо в руку барчуку передано, вторую деньгу отдашь.
– Жадный ты, Вахрятка, – шутя упрекнула Луна. Нравился ей мальчишка. Своим деловым подходом к поручению, стремлением помочь матери, проскользнувшей в его словах любви к ней, вдовой.
– Не жадный. Разумный. Я первой монетой мяснику Пафиру за помощь отплачу, иначе в следующий раз не откликнется.
