Текст книги "Прости меня луна (СИ)"
Автор книги: Татьяна Абалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Глава 19
– Неужто сама княгиня Свяжская пожаловала в мою жалкую обитель? – Рейвен развел руки в приветственном жесте и сделал шаг в сторону, освобождая путь стоящей на пороге монашке, зная, что гостья ни за что не кинется в объятия. Между ними и прежде не было большой любви, так с чего вдруг сейчас приязни родиться?
– Помнишь еще, кого в дом зовешь? – Добря на мгновение застыла на пороге, а потом все-таки шагнула в неприятно пахнущее тепло. От хозяина не скрылось как она поморщилась. – Ты бы проветривал, что ли?
– Чтобы мои тайны расползлись по всему свету? Слишком много любителей выведать, что хранит старик Рейвен. С заколоченными окнами как-то спокойнее, и дверь я не для всякого открываю.
– Чем же ты живешь, коли не всякого пускаешь? – Добря отметила и паутину по углам, и затертый до дыр ковер на полу, и грязь оконных стекол, через которые едва пробивались лучи зимнего солнца.
– А мне и одного важного гостя хватает, чтобы потом долгие дни беды не знать. Вот и ты не с пустыми руками пришла, – Рейвен вытянул шею и многозначительно посмотрел на скромную суму, что болталась на плече монахини.
– Не с пустыми. Но сначала выведать бы надо, не за порожние ли слова ценность свою на свет явлю?
Старик торопливо притворил дверь. Лязгнули затворы. Оглянувшаяся на звук монахиня успела заметить, как серая дымка, поднимаясь от порога, заволокла проем, делая дверь невидимой. Теперь, если колдовства не снять, вовсе из дома не выбраться.
– Неужели хитростью гостей у себя удерживаешь? – усмехнулась Добря. – Так иным под силу будет не только дверь отыскать, но и стену дома разворотить.
– Не от гостей прячусь, княжинька, не от гостей… – старик посеменил в противоположную от двери сторону к старой занавеске. – От нечисти, да от лихих людей, что не посмотрят на бедность дома, а помня величие Рейвена, кинутся по углам шарить, да самого хозяина пытать. Оно же без денег куда сподручнее какую-нибудь страшную тайну выведать. А их у меня, ох, как много накопилось! Вот и ты с поклоном пришла, а ведь насколько горда была не далее, чем двадцать лет назад… В мою сторону и смотреть не хотела…
– Я и сейчас кланяться не стану, – монахиня только пальцем шевельнула, как занавеска в прах рассыпалась, явив потайную дверь. Та тоже дрогнула и, до последнего сопротивляясь напору, с премерзким скрипом распахнулась.
– Зачем же чужое добро рушишь? – старик уставился на пыль под ногами.
– А чтобы не забывал, кто к тебе пожаловал.
– А ну как откажу в твоей просьбе? – колдун торопливо шагнул следом за своенравной гостьей. Потайная комната вспыхнула магическими огнями.
– Не откажешь, – Добря потрясла перед немалым носом Рейвена пузырьком со светящейся алой жидкостью.
– Н-н-никак Семежизнь?
– Она самая. Один глоток и десять годков как не бывало.
– То-то я смотрю, ты нисколечки с последней нашей встречи не изменилась! А я вот… – колдун опять развел руки, и Добря невольно посмотрела и на нескладное старческое тело, и на впалую грудь, и на дряблый подбородок… А ведь когда-то Рейвен был совсем другим! Женщины (и какие!) частенько стучались в его дверь, и вовсе не за тайными знаниями. Она сама однажды чуть не соблазнилась, попав под его очарование. Спасибо сестре, удержала от греха.
– Ну и что ты намереваешься выведать? – колдун опустил глаза, страшась, что Добря рассмотрит, какой в них разгорелся огонь желания. Заполучить Семежизнь – разве это не очередной подарок судьбы, которая вдруг начала его баловать? Сначала визит наследника Эрии – ох, какая сладкая тайна оказалась в руках Рейвена! Теперь ценнейшее снадобье, что снимает года, как шелуху с лука. И ждет его, опального колдуна, возрождение всему! Телу, славе, могуществу! – «Начать все сызнова!»
– Наследник Генрих – сын брата и сестры? – не стала тянуть монахиня. По тому как затрясся подбородок старика, поняла, что попала в точку. Знает! И непременно расскажет.
– То никому неведомо, – попытался уйти от разговора Рейвен. Уже и молодость казалась не такой привлекательной. Месть нынешнего короля Эрии пострашнее будет. Эдуард не Артур Пятый, не пожалеет, оставив в безвестности, сотрет в порошок! Но как же соблазняет Семежизнь! Вот только что он все расписал наперед, а тут, на тебе, придется расставаться с мечтаниями.
– Врешь! – Даруня опустилась в широкое кресло, погладила золотую бахрому на поручнях. Взглянула на взятое из сокровищницы кольцо. Камень Правды потемнел. Монахиня подняла тяжелый взгляд на колдуна, который враз ощутил себя просителем перед всесильной барыней. – Королева Елизавета не просто так тебя в наперсниках держала! И не зря сразу после ухода Лизаветы в закрытый монастырь ты милости ее супруга лишился!
– Тише! Тише! – Рейвен прижал скрюченный болезнью палец к губам. – Ты сама не знаешь куда лезешь!
Добря была неумолима. Рука, до того беззаботно перебирающая кисти, поднялась, и старик рухнул на колени, придавленный магической силой.
– Говори!
– Нет Елизаветы в скрытом монастыре и никогда не было! – колдун признал Камень Правды. – Умерла в тот же день, как покусилась на жизнь нынешней королевы Беатрис.
– Свон?
Рейвен кивнул.
– Извести она свою будущую невестку хотела. Ненависть в ней пылала…
– За что же?
– Права ты была, когда спрашивала, не брат ли с сестрой родители Генриха. Родные они. По отцу. Да! Артур Пятый двоюродную сестру Елизаветы в полюбовницах держал.
– А что же он сына своего от дочери не отвадил? Или забыл закон «Брат и сестра», что диктует смерть его нарушителям, какими бы родовитыми они ни были?
– Так не знал он! И умер в неведении. Королева ему ни за что не открылась бы, что самолично с его полюбовницей и их ребенком расправилась. Да кто же думал, что девчонка выживет и с сыновьями королевскими сблизится? Потому и решилась Лизаветушка на отчаянный шаг – покончить с мужниным отродьем. Я сам и Адов огонь готовил, который должен был Свон без следа испепелить, а оно вон как вышло: Елизавета сама от него погибла.
– А тебе откуда ведомо, что опальная королева не в монастырь ушла, а смерть отыскала?
Рейвен, не поднимая головы, показал пальцем на хрустальный шар, что и сейчас стоял на полке.
– Ух, какой у тебя знатный кристалл, – любопытство заставило Добрю выбраться из кресла. – Никогда такой большой не видела.
Она подошла ближе, провела ладонью по поверхности стекла. Тьма, что крутилась в нем, потянулась за ее рукой, собралась живой кляксой под пальцами, вторя их контуру.
– Не тронь! Ему более тысячи лет. И он давно уже ничего путного не являет.
– Не Хейринга ли шар?
– Его самого, – Рейвен с трепетом смотрел, как тьма, отлипнув от руки монахини, вновь закрутилась, рождая причудливые образы, прочесть которые не было никакой возможности. – Вечная память колдуну!
– Ты знаешь, а мне и сейчас не верится, что он ушел от нас навсегда, – Добря тоже не могла оторвать глаз от скручивающейся в спирали мглы.
– Великие не уходят, их свет распадается на частицы и оживает в людских сердцах. Так и наша магия когда-нибудь проснется в каком-нибудь мальчишке…
– … или девчонке…
Тьма сгустилась и вдруг собралась в куб, который начал вытягиваться в высоту. Рейвен и Добря застыли, боясь даже дышать.
А за хрустальным стеклом уже можно было рассмотреть и каменную кладку торопящегося ввысь здания, и остроконечную крышу, под сенью которой образовался колокол. Железная чаша дрогнула, и хоть родившийся звук нельзя было услышать, его обозначила стая воронья, кинувшегося в разные стороны.
Один удар, другой… Колокол раскачивался все сильней! Вот следом за ним дрогнула и сама башня! Качнулась и начала медленно заваливаться на бок, ломаясь по изгибам каменной кладки, унося вместе с собой вниз и онемевший колокол…
– Что это?! – выдохнула Добря.
– Никак какому-то монастырю конец пришел, – тяжело сглотнул Рейвен и перевел глаза на монахиню. – Уж не ваш ли Большой Язык завалился?
– Мне надо домой! – резко засобиралась Добря. Кинулась к суме, что лежала на поручне кресла.
– Семежизнь оставь! – всполошился Рейвен. Заметив красную склянку на столе, успокоился, но оказалось ненадолго. Услышав грохот из соседней комнаты, сплюнул. – Все ж таки разнесла стену, не найдя дверь!
* * *
Утро опять не задалось.
Луна проснулась от шорохов и тихого плача.
– Что? Что случилось?
– Уезжаю я…
Лилия стояла одетая, пальцы мяли небольшую котомку, в которой вещей-то было раз-два и обчелся. Кроме смены нижнего белья воспитанники ничем особым не владели.
– Куда? Почему?
Холодный пол обжег босые ноги.
Лилия вздохнула, прижала к носу смятый платочек, который когда-то подарил в корзинке с яблоками Змей.
– Отец умер. Дядька весточку прислал. Надо ехать.
Луна обняла подругу, та беззвучно заплакала. Превозмогая всхлипы быстро зашептала:
– Хоть и обижал меня, но родной все же…
– Родной… – Луна гладила по содрогающейся в рыданиях спине.
– Но не о том больше всего тревожусь, – Лилия отстранилась и встретилась глазами с подругой. – Что дальше будет? С мамой, с братиком? Отцова родня не позволит ей без него хозяйством править. Как бы страшное не сотворили.
– А дядька? Дядька? – Луна помнила по рассказам подруги, что у матери есть старший брат, который за нее горой.
– Что дядька? Он без отца никто. Голытьба, которой милость оказывали. Нет, не оставят отцовы сородичи нас в покое, пока дом не разорят.
– Но младший брат ведь наследник? Как можно на законное зариться?
– Так и Микушу отнимут. Найдут предлог и сделают при живой матери сиротой.
– А как же ты одна собралась ехать? Не страшно? Путь ведь не близкий? Да и там, дома…
– Я… Я Змея с собой беру, – Лилия стыдливо прятала глаза. – Мы с настоятельницей уже обо всем договорились. Вместе уедем, вместе вернемся…
Резкие, какие-то извинительные объятия, и подруга скрылась за дверью.
Луна осела на кровать.
– И когда успели сговориться? – размышляла царевна совсем не о настоятельнице, а о Змее, который до недавнего времени вовсе не замечал ее подругу. Да и она в его сторону лишь фыркала. – Вот же ж Рыжий Свин…
* * *
Сегодня, как никогда, Луна чувствовала себя одинокой. Хотя, зайдя в трапезную, она встретила приветственные кивки и улыбки от обычно сдержанных монахинь, которые во главе с настоятельницей уже расположились за столом, отсутствие Змея ощутила всем естеством. Никто не хлопал ладонью по скамье, приглашая сесть рядом (а куда бы она делась?), никто не пихал плечом, чтобы сходила за дополнительной порцией (сам отчего-то жутко стеснялся признаться монахине-раздатчице, что не наедается), никто, как ни учи манерам, не допивал взвар, одним махом запихивая оставшиеся на дне кружки ягоды в рот.
Даже соседки, чьи гневливые взгляды не способствовали аппетиту, сегодня отсутствовали. Пустые места смотрелись непривычно, как вдруг выпавшие зубы в челюсти огромного монстра-стола.
Повернув голову, царевна встретилась с задумчивым взглядом Лозы. В голове тут же проснулся невидимый певец и затянул песню, похожую на стон южного ветра. Перед глазами поплыли ряды сундуков, заполненных драгоценностями. Белобокий жемчуг, слепящие изумруды, таинственно мерцающие рубины.
Стоило моргнуть и видение растворилось. Лоза улыбался.
Ушли монахини, поднялись со своих мест воспитанники, а Луна все сидела и ковырялась ложкой в остывшей каше.
– Нет, в библиотеку сегодня не пойду… – услышала царевна чей-то голос и тут же вспомнила: «Библиотека! Ветер!»
Бросила ложку и уставилась на вещицу, о которой совсем забыла – на соседнем пальце, рядом с «позывником», на который нужно было дунуть, чтобы Ветер узнал о ее намерении идти в библиотеку, красовалось маленькое, невзрачное, но такое знакомое колечко. Она не раз рассматривала его на руке отца.
«Кольцо Жизни! Но откуда оно у Ветра?»
Приглядевшись внимательно, поняла – похожее, но не то. Вон и вязь по-другому выписана, и камень темно-голубым отсвечивает, а у отцовского фиолетовая искорка проскакивала.
«Ветер-Ветер… А ты не так прост!»
И тут же новая мысль обожгла – как снять?
Такие редкие артефакты, как Кольца Жизни, были наперечет, а потому королевские семьи знали, что снять их с руки можно только магией.
«Вручаю от души – вот, что сказал Ветер».
– Вручаю от души! – прошептала Луна, но колечко и не шелохнулось. Подергала, покрутила – все без толку. И как же вернуть? Жаль, что не прислушивалась к словам отца, когда он надевал кольцо на палец младшей сестренки, чтобы та побыстрее выздоравливала. И что она лопотала батюшке в ответ, когда болезнь отступала? Что-то про сердце.
– Возвращаю с добрым сердцем?
О, боже, если сама не снимет, Ветер поймет, что она царской крови, а об этом знать никому не положено, Искра с самого начала предупреждала! Может, к настоятельнице обратиться? Но Мякиня слишком занята для таких пустяков.
«Вечером пойду», – решила Луна и на этом успокоилась, но дабы Ветер не спросил о кольце, достала его же носовой платок, чтобы перевязать руку. Мол, поранилась. А для начала следовало дунуть под камень «позывника», чтобы встретиться, наконец, с его хозяином в библиотеке.
Луна даже представила, как дотронется до кольца, как откроется под камешком лунка, где отыщется порошок, дунув на который она пошлет ветерок-весточку. Тот долетит до старшего воспитанника, тронет его волосы, и Ветер стремглав побежит в библиотеку, куда сама царевна отправится неспеша.
Луна улыбнулась, ткнула пальцем в камешек. Как и ожидалось, что-то щелкнуло, и в углублении действительно обнаружился невесомый порошок.
«Ну-ну!»
Дунула посильней. Порошок ожидаемо взвился, но никуда не полетел. В носу вдруг защекотало.
– Апчхи! – чихнула царевна. Все воспитанники, что задержались в трапезной, вздрогнули и обернулись на нее. Хорошо, что Луна не видела, как забеспокоились кони в конюшне, как уронил меч воин, сошедшийся с напарником в тренировочном бою, как взлетела и закружилась воронкой стая испуганных птиц.
– Апчхи! – донеслось до Ветра и стоящего рядом с ним стражника, вернувшегося с дозора.
– Что это? – изумленно обернулся воин, потом воззрился в небо, думая, что громыхнуло оттуда.
– А! – Ветер улыбнулся. – Это одна девчонка дала знать, что ждет меня в библиотеке.
– Сильна девка! – птицы до сих пор кружили, все не могли успокоиться.
– Она такая, – не без гордости подтвердил Ветер.
Глава 20
– Я… Я его побью! – Луна бежала по коридору. – Я… Я ему все скажу!
Ее лицо пылало. Там, в трапезной, когда минута онемения прошла, но вороны за окном так и не перестали каркать, что раздосадованной царевной воспринималось чуть ли не как издевательский смех, она поймала себя на мысли, что теперь все знают, как над ней подшутил Ветер. Наивная! Думала, что нежный магический ветерок коснется его кудрей, и старший воспитанник поспешит к ней на встречу, а вместо этого громоподобный чих, и теперь она, а не он, несется на всех парусах.
Свернув в тот коридор, который уводил в библиотечное крыло, Луна чуть замедлила бег. Незачем Ветру слышать, как она громыхает башмаками, все-таки девушке положено лететь, а не нестись словно лосихе.
В этот самый момент сильный порыв ветра буквально сбил царевну с ног. Он ударил в спину, и Луна, нелепо взмахнув руками, повалилась на пол, больно расшибив сначала колени, а потом и со всей дури хлопнувшись лбом. В голове поселился звон, а в глазах поплыла рябь, но это не помешало испуганной воспитаннице заметить, как над ее головой в стене дребезжит перьевой наконечник стрелы, а в воздухе кружится деревянная труха.
Потом на царевну навалилось что-то тяжелое, поднявшаяся было голова еще раз крепко приложилась о каменный пол, а тело придавило так, что ни вздохнуть, ни крикнуть. Луна так и лежала, с ужасом глядя на безжизненно висящую перед ее лицом руку, на которой болтался такой знакомый браслет.
Зачем Лоза упал на нее, и почему не шевелится, думать не хотелось. Да и не моглось.
Истерические женские крики, какая-то возня, напоминающая драку, внезапные порывы ветра, которые шевелили легкие кудри Лозы (если скосить глаза, то царевна их видела) – все вокруг казалось нереальным, словно она попала в какую-то страшную сказку, и конец ее безрадостен.
– Только, пожалуйста, живи! – шептала царевна Лозе, надеясь хоть так пробудить в нем искру жизни, если та еще не совсем угасла.
Потом с нее сняли тело, и поднявшаяся на колени Луна не поверила, что торчащая из спины юноши стрела, вокруг которой едва ли собралось хотя бы ложечка крови, могла оборвать его жизнь.
– Не трогай! – окриком предупредил Ветер, когда она бездумно потянулась к орудию убийства, и, как-то неловко подхватив Лозу на руки, побежал в сторону лекарского крыла.
Луна, так и оставшаяся стоять на коленях, безучастно наблюдала, как на помощь Ветру подскочили два воспитанника и подхватили тело Лозы, как рыдающую девицу Стрелу подняли на ноги и увели две монахини, а третья подобрала с пола лук и ушла следом, как из-за поворота вывели сопротивляющуюся, диким криком кричащую Осоку, и невесть откуда появившийся Сагдай отвесил ей звучную пощечину, после чего воспитанница затихла, но не перестала вырываться из чужих рук.
Вскоре коридор опустел, а о Луне словно позабыли. Она поднялась, опираясь о стену, и пошаркала туда же, куда унесли Лозу. Голова кружилась, а потому царевна так и продолжала цепляться за деревянную обшивку. В лекарском крыле она ловила на себе удивленные, а порой и укоризненные взгляды столпившихся по обе стороны прохода воспитанников, но не понимала, чего такого сделала, чтобы за ее спиной шушукались.
– Милая! – в дверях ее, наконец, заметили, повели за занавеску, но Луна успела увидеть, как ловко Светица срезает ножом одежды Лозы, лежащего на животе.
– Он жив? Я хочу помочь, – царевна пальцем указала на раненого, но ей не дали.
– Тебе самой, деточка, помощь нужна. Голова кружится? Дай посмотрю, крови в ушах нет? – Луну вертела какая-то незнакомая монахиня, совсем старушка. Пощупав сухими, но сильными пальцами, лоб, заглянула в глаза и с сомнением покачала головой. – Хорошо, что на тебе Кольцо Жизни, иначе бы беды не миновать. Защитнички. Сила есть, ума не надо…
– Но почему не пускаете? – мысли путались, собрать их и внятно объяснить, что ей нужно к Лозе, не получалось. – Я же лекарица… лекарщица… Я… я все могущая…
– Деточка, когда головы ушиб сильный, свою магию лучше не призывать. А ну как вместо выздоровления дело усугубишь? Положись на Светицу, милая. Она хоть и не такая сильная «лекарица», как ты, но опыт куда больший. Она справится. А ты приляг, отдохни.
Стоило царевне опустить тяжелую голову на подушку, как накатила тошнота. Старушка едва успела подставить ведро.
– Вот видишь!
* * *
Добря рвалась в монастырь. Предсказание, которое она увидела в хрустальном шаре Рейвена, рвало душу. Хоть и жила где-то затаенная надежда, что она ошиблась, приняв чужой колокол за Большой Язык, сердце исходилось болью.
– Закирья, седлай дракона! – крикнула она, ворвавшись в городской загон для ящеров, но по глазам погонщика поняла, что и здесь стряслась беда.
– Захворал он, – погонщик теребил сбрую, густо украшенную железными бляхами. – Я еще в монастыре понял, что с ним что-то не то. Уж больно длинный разбег он взял, чуть колокольню не снес крылом.
– У-у-ух, – застонала Добря прижимая руки к животу, – чую, дома у нас неладно! Надо бы поспешить назад. Когда зверя на крыло поднимешь?
– Дня через два, думаю. А может, поболе. Сама посмотри.
Дракон лежал в загоне, прикрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и смрадным.
– Отравили? – монахиня повернулась к погонщику. Ей непривычно было видеть того таким расстроенным. Вон и глаза прячет, потому как плакал. – У нас дома отравили?
Добре не нужно было слышать ответ, она и сама догадывалась, что Зло давно поселилось в их монастыре. Но как его отыскать?
Сняла рукавицу и посмотрела на Камень Правды. Будет чем заняться, когда она вернется в монастырь. Как раньше не додумались опрос жителей обители учинить? Ненароком поинтересоваться или в лоб спросить, а там уже камешек подскажет. Хорошо, что о нем не трубили на каждом углу.
– А если другого дракона нанять?
– Уже подходил. Даже самый дешевый не по карману. Никто не хочет в нашу сторону лететь. Нечисто у вас там, говорят.
Добря понимала несговорчивость погонщиков. Кто захочет отправиться в то место, где собственных драконов травят? А вот разве…
Она решительно сняла вторую рукавицу, покопалась в сундуке, что с ладьи сняли, накинула на плечи нарядный плащ из лисьего меха, сменила плат на светлый, расшитый жемчугом.
– Как знала, что пригодится.
– Добря, ты куда собралась? – забеспокоился погонщик.
– Во дворец к королям Эрийским поеду. Там дракона быстро отыщут, – и выйдя в центр огромного загона, тряхнула тяжелым кошелем и зычно крикнула: – А ну, кто тут до столицы довезет?
***
– Как он? – Луне к вечеру значительно полегчало. Даже шум в голове сменил тон, стал более мягким.
– Жив, но еще спит. А к тебе Ветер заглядывал, – Светица улыбнулась, заметив, как дрогнули ресницы царевны. – Потребовал… именно потребовал, чтобы тебя привели в порядок.
– А что со мной не так? – всполошилась царевна, поднеся руку к голове. Волосы вроде на месте и заплетены пусть не туго, но в косицу.
– Все так. Просто… – целительница помялась, – от удара лбом у тебя кровь к глазам прилила и мешками под ними повисла.
Пальцы царевны метнулись к лицу.
– Сейчас их нет, а тогда… некогда мне было твоей красотой заниматься, Лоза от боли маялся.
– И Ветер меня такую видел? – ужаснулась Луна и тут же укорила себя – не о том спрашивать надо. – Можно я Лозу навещу?
– Отчего бы не подняться и к спасителю не пойти? Только… – воодушевленная намерением Луна отбросила одеяло, но Светица ее придержала, – только с Лозой не все ладно. Ты уж вида не показывай…
Загадки еще больше взбудоражили, поэтому царевна отмахнулась от помощи. Набросила большой плат на нижнюю рубашку и даже не покрыв голову (больной все можно), кинулась в соседнюю комнату.
Едва сдержала крик, когда увидела Лозу. Благо он спал и не заметил, как Луна руками зажала себе рот.
Лицо некогда красивого парня было уродливым: огромный нос, истончившиеся в нитку губы, густых бровей как не бывало, и только волосы, по-прежнему остававшиеся чудесными, давали угадать в чудище Лозу.
– Что с ним?
– Ворожба на некрасивость. Наконечник стрелы так заговорили. И царапины было бы достаточно.
– Так это в меня целились? – поняла, наконец, царевна. Светица лишь кивнула. – Что же за люди такие? И где я им дорогу перешла?
– Вторая стрела, можно сказать, пустячная. Красивыми или некрасивыми – всяко жить можно, – монахиня поправила одеяло, которое слезло с плеча Лозы. – А вот первая… первая неминуемую смерть несла. Охранник, что ее из стены тянул, поранившись, на месте рухнул. Провинившихся воспитанниц в разных комнатах заперли, чтобы те не сговорились, как выгородить друг друга или утаить третьего, кто приготовил тебе мгновенную смерть. А они упорствуют, притворяются несведущими. Но не держат у нас столь смертельного яда! Даруня его внимательно изучила: принесенный извне он. А вот кто и как им его передал, выяснить еще предстоит.
– И как же вы выясните, если Стрела с Осокой упорствуют?
– Одна уже созналась, что они о Кольце Жизни ведали, которое с руки Ветра на твою перекочевало, поэтому в шутку ворожбу на некрасивость сотворили. Убить такая стрела не убила бы, а лицо до неузнаваемости изменила бы.
– Откуда? Я кольцо на вид не выставляла…
– Думаешь, ты одна здесь, кто древние артефакты на раз распознать может?
– За что они со мной так? Изувечить, убить?
– Эх, деточка, сильно ты кому-то дорогу перешла. И даже не этим глупышкам. Стрела говорит, что о смертельном яде вовсе не догадывалась. И за подругу тоже клянется, а Осока молчит, словно в рот воды набрала, лишь бросается на людей как дикий зверь. Она вообще странной оказалась. Настоятельница внимательно записи ее появления в монастыре изучила, и тогда только выяснилось, что Осока сама к нам напросилась. Если остальных воспитанников Сагдай, Добря или Мякиня отыскали, то эта девица обманом прибилась. И дара-то особого в ней нет, умеет лишь простые заговоры плести, которые особого вреда здоровью не несут. То косу после мытья не расчесать и ее приходится резать, то в шаге человек путаться начинает, словно пьяный. Или может приворожить парня, но, как видишь, ненадолго. Баловство одно, а не умение.
– А у Лозы скоро все с лица сойдет?
– Кто знает, что они сообща намутили? Нам бы о яде прежде всего выспросить. Ну ничего, как только Камень Правды в монастырь вернется, Сагдай быстро всем языки развяжет, – поймав непонимающий взгляд Луны, Светица пояснила: – Камень Добря с собой взяла, он ей для одного важного дела понадобился. Дня через четыре вернется.
Дверь в комнату распахнулась и через порог шагнула Искра. Румяная с мороза, красивая, хоть и укутана была чуть ли не до самых глаз серым, делающим любую женщину безликой, платком. Тем чуднее в ее руках смотрелся букет цветов. Луна тут же вспомнила розу, которую Змей принес на могилу друзей.
– Вот, пусть порадуется. Красота завсегда выздоровлению способствует, – певуче произнесла Искра, и ее полные губы сложились в улыбку. На щеках заиграли ямочки. И в этот момент Луна засомневалась, о какой красоте говорит девушка: о своей или о цветах.
Появившийся следом Ветер смутил. Царевна плотнее запахнула плат и попыталась проскользнуть мимо него, но старший воспитанник задержал: поднял за подбородок ее лицо, нисколько не смущаясь, внимательно оглядел.
– Вот так-то лучше, – одобрительно кивнул он. Отпустив, обратился к Светице: – Когда Луна выздоровеет? А то мы никак с ней делом заняться не можем. То одно, то другое.
Что за дело, царевна уточнять не стала, хотя слова с языка чуть не сорвались – слишком много людей вокруг.
– Завтра утром и забирай. Для дела, – уточнила улыбающаяся Светица. – А вот Лозу еще на денек задержу.
– Я за ним пригляжу, – успокоила всех Искра. Ветер, только сейчас заметив ее присутствие, ненадолго, совсем на чуть-чуть, задержал на ней взгляд, а сердце Луны стукнуло с перебоем.
«Мне-то какое дело до их переглядок?» – укорила она себя и, чтобы скрыть раздражение, торопливо скользнула за дверь.
Ночью чудилось ей, что в соседней комнате кто-то топчется. Явственно скрипнуло окно, и что-то тяжелое упало по ту сторону в снег.
Посомневавшись, измаявшись отсутствием сна, царевна не удержалась – на цыпочках пробралась к двери Лозы, через щелку глянула в сторону кровати. Свеча осветила некрасивое лицо юноши и прилипшие ко лбу волосы. Лоза зашевелился, повернулся на другой бок, а Луна так же тихо вернулась в свою комнату.
