Текст книги "Прости меня луна (СИ)"
Автор книги: Татьяна Абалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Глава 25
Спустя пять лет Лоза вновь лежал на скале и смотрел вниз – туда, где стараниями Союза был возведен памятник: каменная монахиня в скорбной позе склонялась над упавшим колоколом. Большой Язык раскололся, и это стало символом того, что мир более не услышит голоса пятидесяти погибших. Вместе с его низвержением перестали биться их сердца.
В этом году зима не удалась, снег еще не покрыл землю, а потому принесенные лилии смотрелись белым пятном на темном граните. Несколько женщин, чьи лица скрывали черные вуали, несколько мужчин с непокрытыми головами и девочка лет одиннадцати-двенадцати, которая вцепилась в руку отца. Лоза узнал его по бородатому изображению на монете, которая как раз сейчас в компании подружек лежала в его кармане. На поминальную службу впервые пожаловали царь Берелив с дочерью. Нет, Лунный царь и до сегодняшнего дня не пропускал ритуал, но царевну с собой взял впервые.
Как ни старался Лоза угадать, кем были скорбящие, ничего не получалось: они не обращались друг к другу по именам, молча клали цветы у колокола и также молча расходились в разные стороны – Берелив прыгал на коня, остальные забирались на драконов и растворялись в небе.
Лоза ни разу не пропустил встречу молчаливых людей. Он терпеливо ждал, но к вящей своей досаде никак не мог дождаться, когда же к ним присоединятся еще двое. Пусть даже не двое, хотя бы один. Змей. Бахриман безошибочно угадал бы его по рыжей шевелюре.
В такие моменты закрадывалась в душу подлая мысль – а не Змей ли с Лилией виноваты в гибели монастыря, уж слишком вовремя уехали. Молодой дракон, конечно, наивен, но Лилия совсем не такая. С виду простушка, а внутри кремень. Подмяла бы под себя парня одним движением брови. Лоза наблюдал за ней, как наблюдал за многими: ее взгляд то скользил равнодушно, то становился тяжелым, душным. Так и хотелось рвануть ворот, а то и встать на колени и закрыть голову руками. Лишь с Луной она оттаивала, теплела.
Если бы ему довелось биться об заклад, то он поставил бы на то, что Лилия скрывает жуткую тайну, в которой никогда и никому не признается.
«Нет, не она Зло. Не смогла бы она так хладнокровно обречь подругу на смерть. И Ветер ей нравился. Если бы не Змей, так и вздыхала бы по нему».
Бахриман, рожденный убивать, верил, что непременно разгадает, если за милым девичьим ликом будет скрываться убийца. Его веру укрепляло еще и то обстоятельство, что он вовремя заметил изменения в Осоке и Стреле, и не дал им погубить Луну. Ему даже показалось, что кто-то весьма искусно вытянул из девушек душу, а взамен одарил гнилью, уж слишком заметны были те изменения. А уж когда подруги вместо того, чтобы пойти на стрельбище, свернули в коридор, ведущий в библиотеку, а Стрела сняла с плеча лук и потянулась за стрелой, сразу сообразил, кого они избрали мишенью. Едва успел скинуть браслет, мешающий открывать портал. И чуть не опоздал. Хорошо, что Ветер шел в ту же сторону и сообразил напором ветра стукнуть Луну в спину.
Лоза протер глаза, силой возвращая себя из ушедших событий.
Наступили сумерки.
Поминальщики разошлись, кивнув друг другу на прощанье, а Змей так и не появился.
С озера подул стылый ветер. Из-за теплой зимы водоемы так и не покрылись льдом.
Протяжно завыли утопленницы – они тоже оплакивали погибших. С тех пор как Лоза побывал у них, понял – иного им не дано. Мавки на болоте пели, заманивая путников, а длинноволосые девы плакали.
«Что в жизни у них не случилось радости, что в посмертии не избежали горести».
Лоза поднялся в полный рост. Ветер взметнул отросшие кудри-пружинки, поиграл с ними, бросил в лицо. Достав из кармана одну из шелковых лент, бахриман связал волосы, потом взмахнул рукой и шагнул в магические врата. Через мгновение он стоял на берегу озера.
Утопленницы ждали – повисли на бревне-плавуне, и появившаяся луна тускло освещала их белые тела.
– Принес ленты? – капризно спросила одна из них и, увидев утвердительный кивок, поднырнула под бревно. Выбралась на камень, наполовину утопленный в воде, отжала длинные волосы. Лоза достал из кармана связку лент, протянул девушке. Верисея – дочь старосты, погубившая семью, влюбившись в кровососа, выбрала красную. Вскоре подплыли остальные, разобрали ленты и вплели в косы.
«Хоть какая-то радость».
– Я еще принес шелка, – бахриман скинул с плеча суму, из которой выскользнули на береговую гальку куски ткани.
– Зачем они нам? – удивилась Верисея и бесстыдно огладила распухшее тело. – Нам нагими находиться привычнее.
– Красиво, – Лоза выбрал один отрез, развернул его, и тот искрами засеребрился под луной. – Будете то кутаться в шелка, то играть с ними.
Он показал, что ткань легка и струится как вода, ловко соорудил из нее цветок, потом распустил, связал в жгут и словно венец набросил на голову дочери старосты.
– Дай мне! И мне! Мне тоже, – защебетали утопленницы. Любуясь шелком, их горестные лица разгладились, глаза зажглись интересом, а на губах заиграли улыбки. И пусть их оскалы были жутки, Лоза всем сердцем желал подарить существам, даже после смерти остававшимися женщинами, толику тепла.
Разве счастливые люди будут желать несчастья другим? Завлекать в омуты новые жертвы, соблазняя их трогающим душу плачем, обещая разуверившимся в любви, что только здесь они обретут покой?
– А вот вам бусы и самоцветы разные, – из довольно увесистого мешочка в воду посыпались бусины и драгоценные камни. Утопленницы кинулись собирать их, оставив бахримана и Верисею одних.
– Ловко ты их спровадил, – усмехнулась дочь старосты. – Говори, что на этот раз тебе надобно?
– Спасибо, что выручаешь, – Лоза забрался на камень, сел рядом с дочерью старосты, погибшего от рук ее любовника-кровососа. Верисея не пережила открывшейся правды, когда поутру, одурманенная ночью любви, вернулась в дом с остывающими окровавленными телами.
* * *
И этой девушке бахриман доверился пять лет назад, когда решил проверить, следит ли Зло за теми, кто выжил. Ломом, принесенным из домика на болоте, прорубил широкую лунку во льду, и как только с той стороны на него взглянула любопытная утопленница, протянул ей снятое с пальца монастырское кольцо-оберег.
– Помоги, – попросил он, – спрячь!
Но та только фыркнула.
– Нам ли мужикам окаянным помогать? Вы нас до беды довели, а теперь на коленях стоите и о помощи взываете?
– Разве не видишь, что в моем лице вы отомщены? – Лоза скинул с головы капюшон.
– Кто же тебя так изуродовал, милый? – всплеснула руками та, что позже назвалась Верисеей.
Она слушала торопливый рассказ внимательно, даже всхлипнула, когда узнала, что монастыря больше нет.
– Поэтому прошу, спрячь мое кольцо на дне озера, и поплачь обо мне, как о погибшем. Пусть Зло думает, что я не выжил. А я обещаю каждый год приходить и гостинцы приносить.
Верисея немного помолчала, потом подставила ладонь, на которую легло кольцо-оберег.
– Сделаю, как просишь. Но смотри, ты слово дал.
– Договорились, – грустно улыбнулся Лоза. – Но прости, если однажды не приду. Считай тогда, что погиб.
– Ты уж живи, красавчик, – утопленница выбралась по пояс из воды, провела холодной рукой по лицу бахримана. – Уж больно гостинцев твоих хочется. Иначе скучно нам. От тоски мы плакать начинаем. А как зайдемся в хоровом плаче, девкам в деревне мерещится, что не любы они и пора бы к нам присоединиться. Так что от тебя, милый, зависит, будем ли мы, а значит, и все вокруг, счастливы.
Даже не дожидаясь, когда Верисея исчезнет под водой, Лоза открыл портал и шагнул в него. Но уходить не стал, затаился за невидимой пеленой. Вскоре к покрывшейся тонким льдом лунке подошли три пса. Покрутились, поскулили и потрусили назад в чащу.
А подо льдом утопленницы заходились в самом горестном из плачей.
* * *
– Ну, чего задумался? – Верисея тронула щеку Лозы ледяными пальцами. Бахриман не стал противиться неожиданной ласке. Он уже знал, что дочь старосты простым прикосновением способна развеять любые чары. Даже те, что когда-то сделали из него чудовище.
«Как же странно устроен мир! Где лежит граница между злом и добром? Горючие камни, предназначенные для блага, в один миг превратились во зло, испепелив все вокруг, а порождение зла мановением руки сняло с меня проклятие уродства, свершив тем добро».
– Ты уже давно в озере обитаешь, может слышала, есть ли в ваших краях рожденный от брата с сестрой?
– А зачем тебе? – Верисея кокетливо перекинула косу с красной лентой за плечо.
– Очень нужно. Хотел бы я открыться, но не могу. Это не моя тайна.
– Эх, ты, красавчик. Рожденный от брата с сестрой с тобой рядом чуть ли не год находился, а ты даже не догадывался.
– Да кто же о стыдном рассказывать станет? – возмутился Лоза, а у самого сердце оборвалось. Кто в монастыре был рядом – погиб. Разве что…
Утопленница потянулась всем телом и соскользнула в стылую воду.
– Пора мне…
– А все-таки?
Верисея протяжно зевнула. Не в правилах утопленниц подслушанные тайны раскрывать. Тем более мужчине.
– Я любое твое желание исполню. Хочешь, на следующий год зеркальце принесу? И костяной гребень?
– Зеркальце, говоришь? А хочу!
– Ну!
Верисея, прежде чем назвать имя, с сомнением протянула:
– Правда, не ведаю теперь, жива ли…
– Откуда знаешь, что это она? – бахриман спрыгнул с камня и подошел к самой кромке воды. Он не верил в свою удачу.
– Сидела как-то у озера, жаловалась на судьбу, а мы слушали.
– Топиться пришла?
– Нет, – Верисея печально усмехнулась. – Силу свою испытывала, собиралась навечно упокоить хотя бы одну из нас. Думала, благо тем принесет. На берег слезливыми речами выманивала. Сама-то в воду боялась зайти.
– И что, упокоила?
– Нет. Пожалела. Мы ей своих историй полный подол насыпали. Поплакали вместе.
– Слушай, а может ты знаешь, кто в монастыре Злом был? – Лоза, не боясь намочить штаны, встал на колени. Пусть только шепнет имя, он услышит.
Утопленница вдруг вынырнула, обхватила лицо бахримана ладонями, заглянула в яркие глаза. Он весь обратился в слух, а она… крепко поцеловала. Пока Лоза отмирал, покачала головой и, перед тем как уйти в глубину, выкрикнула:
– Нет, не знаю! Зло – оно ведь многолико!
* * *
В доме у реки было тепло. Не то что в том, продуваемом всеми ветрами, стоящем на сваях в болотной жиже, который они давно покинули. Прежде чем поселиться в лесной сторожке, беглецы перебрали не одно жилище, но всякий раз приходилось уходить из-за оживающей вдруг нечисти. Какой-то злой рок преследовал их: то вскрывалось старое кладбище, то начинал наползать ядовитый туман, оставляющий после себя трупы животных, то вдруг заводилось привидение и пугало воем.
То ли река, делающая петлю вокруг дома, ограждала их от напастей, то ли на этом берегу никто не умирал, чтобы однажды поскрестись в дверь, но здесь жилось спокойно.
Бахриман, открыв дверь, вдохнул привычные запахи: еловых шишек, сушащихся на подоконниках, яблок, сложенных в берестяной короб, недавно приготовленной еды.
Трещали в печи дрова, на приступке дремала рыжая кошка. Ее Лоза подобрал, когда в очередной раз вернулся к развалинам монастыря. Вернулся, чтобы кинуть в горящую бездну кольца-обереги Луны и Ветра.
* * *
Луна тогда обрадовалась, прижала пахнущую дымом кошку к груди.
Их первое жилище – холодный дом на болоте, скрипучие полы, перекошенные окна, которые Лоза законопатил наспех. Небольшой очаг почти не грел. Чадил.
– Я ее с собой в монастырь привезла.
Лоза запустил пальцы в густой мех. Кошка заурчала.
– Как же тебя зовут? – спросил он, глядя, как у Луны от нахлынувших воспоминаний наворачиваются слезы. В последние дни она часто плакала.
– Кисятушка.
– Я не о кошке. Я хочу знать, как тебя зовут. Мы уже не в монастыре.
Луна замялась.
– Тилля.
– Тилля? – он едва сдержал улыбку. – А я Саардис.
– Здравствуй, Саардис.
– А как ты думаешь, звали его? – бахриман кивнул в сторону лежащего на отцовской кровати Ветра. Глаза мужчины были закрыты. Казалось, что он спит.
Луна лишь покачала головой. Нет, она не знала. Села на край постели, положила кошку рядом.
– Тилля, его надо похоронить.
– Нет. Он не умер.
– Но у него не бьется сердце.
– Это ничего не значит.
– Тилля…
– Нет! Я сказала, нет! Он не мог умереть! Он ни за что не оставил бы меня… нас… я знаю!
– Тилля, он не бог…
– Видишь? Видишь? – Луна выпростала из-под одеяла руку Ветра. – На нем Кольцо Жизни. И оно не снимается. Кольцо не снимается только с живых!
Глава 26
Лоза застыл у двери. Отсюда, из небольшой прихожей, где помещались лишь лавка со стоящей под ней нехитрой обувкой и пара крюков на стене для полушубков, хорошо обозревалась главная комната. Беленая печь, стол, покрытый вышитой скатертью, две скамьи, а под окном широкая лавка. Виден только ее край, но этого достаточно, чтобы Лоза сжал до боли в пальцах шапку, которую только что сдернул с головы, ожидая, что его приход заметят.
Не заметили. Мало того, даже не почувствовали, что по ногам сквозануло холодом, и не услышали, как лязгнула дверная щеколда.
Лоза закрыл глаза.
Ни разу, ни разу Тилля не смотрела на него так, как сейчас смотрит на лежащего на скамье Ветра. С затаенным дыханием, любовно изучая каждую черточку его неподвижного лица. Совсем как ребенок, которому дали вожделенную игрушку, и теперь он ее бережно держит в руках, не веря своему счастью.
Пять лет. Пять чертовых лет.
Бахриман выдохнул через зубы, гоня от себя злость. Специально громко стукнул стянутыми сапогами, кидая их под лавку.
Тилля вздрогнула, убрала пальцы с руки спящего мужчины, быстро поправила скрученные на затылке волосы и только потом улыбнулась появившемуся в комнате Саардису.
– Ты сегодня долго. Ну как? Змей не объявился?
– Нет. Есть хочу.
Опомнившись, Луна метнулась к печи, сняла с горшка полотенчико, деревянной ложкой выложила горкой на тарелку кашу, из чугунка, громыхнув крышкой, достала зайчатину, приправленную луком. Отнесла на стол, дожидаясь, пока едок помоет руки, села за противоположный край.
Ей нравилось смотреть, как ест Саардис. Аккуратно, неторопливо, без чавканья, которым отличался Змей.
«Где же ты, Рыжий Свин?»
Она скучала по нему. И по Лилии. И пусть Лоза, перебирая варианты, не исключал, что она и есть Зло, уж слишком вовремя уехала из обреченного монастыря, Луна не допускала о том и мысли. Да, Лилия была Смертью. Но смертью милосердной, сострадательной…
Саардис отложил ложку.
– А как же мясо? – забеспокоилась Тилля.
– Жесткое.
Царевна покраснела.
Как ни старалась, так и не научилась готовить. Вот как Лозе удавалось все? Он и штопать ее научил, и гладью вышивать (рисунок на скатерти получился кривоватым, но ничего, в следующий раз спешить не будет, вышьет с большей любовью), и нянчился словно с ребенком, когда она заболела. Совершенно неожиданно заболела. А ведь такого отродясь не случалось. Саардис успокаивал, говорил, что это произошедшее в монастыре повлияло на ее дар, что силы не бесконечны, и не стоит их без меры тратить на Ветра.
«Боже, боже, боже!»
Луна едва не выронила тарелку из рук, когда вспомнила, как кричала на Лозу. Она проснулась среди ночи от шороха – вроде как у двери кто-то топтался. Быстро зажгла свечу и обнаружила Саардиса, перетаскивающего Ветра через порог. Вцепилась (и откуда силы взялись!), поволокла бесчувственное тело назад в дом.
– Убийца! Убийца, убийца, убийца! – визжала она, понимая, что задумал бахриман. – Ты и отца своего так же в болоте утопил?
Конечно, тут же устыдилась своих слов, потому как точно знала, почему сын родную душу не пожалел, но сказанного не воротишь.
– Ветер никогда не вернется из-за грани! – Саардис тоже в ту ночь позволил себе сорваться на крик. – Ты не можешь сидеть возле него вечно! Посмотри на себя! Кожа да кости!
Луна сдернула со своей кровати одеяло, как могла укутала лежащего на полу Ветра, сама легла рядом и крепко обняла.
– Если решишься на убийство, то убей обоих.
Спала так с неделю, поднималась только для того, чтобы ухватить краюху хлеба и вновь нырнуть под одеяло. Бахриман появлялся лишь затем, чтобы оставить еду и проведать, жива ли.
Как-то неожиданно нагрянули холода, а сил перетащить Ветра на скамью не прибавилось. Так и лежали на полу, обложившись тряпьем.
Все кончилось, когда Лоза притащил перину.
– Перебирайся на кровать. Слово даю, не трону.
Перекладывая недоеденные куски зайчатины в миску для кошки, царевна вздохнула.
Первое время, пока не приспособились к жизни на болоте, бывало, что и голодали. Но, если в силки попадал тетерев, Лоза устраивал праздник. Приготовленная на примитивном вертеле птица казалась такой вкусной, какую не подавали в царских хоромах.
И вновь Луна с досадой вспомнила, как однажды в отчаянии напала на Лозу: теребила за рубаху, била по груди кулаками, требуя, чтобы он отдал ей браслет, сделанный из Первозданного камня. Но увы, как оказалось, во время последнего перемещения камень выпал, и теперь артефакт являл собой простую безделушку. А царевна все равно рвалась домой, веря, что отец поможет, созовет заморских лекарей и разбудит Ветра. Им бы только добраться до столицы. Хоть на санях, хоть на телеге.
– Нет, – устало мотал головой Саардис, – нет, Тилля, нет. Забудь о доме. Неужели не понимаешь, что стоит тебе показаться, как ты будешь обречена? А если расправятся заодно и с твоей семьей? Помнишь, я рассказывал, как у озера появились псы? Зло зорко следит, не объявится ли кто-то из нас. Оно все время было рядом, может быть даже сидело с нами за одним столом, улыбалось, а само готовилось убивать. Через Ветра заманило тебя: сыграло на его желании раскопать истину, а тебе очень ловко подкинуло книги. Подумай хотя бы о Ветре. Он сейчас как никогда беззащитен!
– Я и думаю о нем! – рыдала она, прижимаясь мокрой щекой туда, куда только что била. – Я все время думаю о нем!
Саардис закрыл глаза.
* * *
Царевна помыла посуду, вытерла руки о фартук, вернулась к столу, где в задумчивости застыл Лоза.
– Я знаю, кто рожден от брата с сестрой, – тихо произнес он.
– Откуда? – Луне бы задать вопрос «кто?», но она почему-то страшилась ответа. Слишком долго ждала, слишком долго лелеяла надежду, что однажды к ним постучатся Змей и тот пятый маг, рожденный во грехе. И тогда Ветер проснется.
Наверное, проснется.
Если они не ошиблись в своих предположениях.
* * *
Вновь и вновь перебирая события в подземелье, они оживили в памяти каждое слово, произнесенное воином, который обещал проснуться, если к ним присоединятся еще двое: Потерявший крылья и Рожденный от брата с сестрой.
– Ты думаешь, что Ветер заменил собой Спящего вечность?
– Когда я вытаскивал вас, то не нашел ничего, кроме праха. Спящий вечность рассыпался, иначе вы не поместились бы в гробу. Помнишь, воин сказал Ветру, что на нем нет печати пророчества, а монах…
– Монахиня, это была монахиня…
– … а монах ответил, что он никогда не ошибается. «Без него Зло поглотит мир».
– Он потом смеялся, я слышала! – царевна не стала перечить Саардису: разве это так важно, кто заманил их в подземелье? – Сейчас я по-другому понимаю слова призрака. Они звучат так: «Исчезнет Ветер, и тогда Зло поглотит мир». А он не исчез, он здесь, спит и ждет своего часа. Остается только собрать магов, изображенных на колоннах.
– Только! Мы Змея найти не можем, а ты ждешь, что кто-то признается тебе, что он рожденный от брата с сестрой.
– Но я права? Ну, скажи, что я права, и Ветер – это Спящий вечность! Давай верить и надеяться? А раз Зло старалось нас уничтожить, значит, оно боится. Понимаешь, боится! Меня, тебя…
– Сказочница, – покачал головой Лоза.
* * *
– Я ходил к озеру. Оно не застыло, и утопленницы ждали меня у берега.
– Однажды они утащат тебя на дно, – царевну страшили рассказы Добри об утопленницах Лебяжьего озера, которые ненавидят мужчин, а потому не упустят случая утянуть их в омут. Что она будет делать, оставшись совсем одна?
– Нет, не утащат, – глаза бахримана потеплели, – ты бы видела, как они ждут меня…
Луна фыркнула.
Лоза покрутил на запястье браслет, сделанный Даруней. Он надевал его всякий раз, как возвращался к девушке, живущей с ним рядом, но думающей о другом.
К досаде Саардиса, Луна давно перестала быть нескладным подростком.
Жар прилил к его лицу, заставив опять злиться.
– Ну и что мертвые девки тебе рассказали? – неужели в ее словах прозвучал укол ревности?
– Что от брата с сестрой рождена твоя подруга.
– Кто? – в голову не сразу пришло, что Лоза говорит о Лилии. – Не может быть…
Со всей ясностью всплыли жалобы на деспотичного отца, при всяком удобном случае избивающего дочь, разговоры о матери, которая стелилась перед ним, лишь бы не выгнал и не перестал заботиться о ее бедной семье. «Неужели ее держали рядом со зверем не деньги, а тайна, о которой тот знал? Закон «Брат и сестра» немилосерден и покарает любого, независимо от состояния, а потому, стоило сведущему только заикнуться, как грешных родителей ожидала плаха и вечный позор на имени ребенка. Дядька! Точно! У матери Лилии был старший брат, который и прислал весточку, что отец умер! Все сходится!»
– Но как же мы ее найдем? Ее и Змея?
– Рассказывай все, что знаешь о Лилии.
Увы, выяснилось, что о Лилии они знали также мало, как и о Ветре. Желание монахинь скрыть истинные имена воспитанников, их стремление сделать всех равными, сейчас сыграло злую шутку. Силы, которые должны были противостоять Злу как единое целое, оказались разделены именно из-за неведения кто есть кто.
* * *
До самой весны Лоза мыкался по городам и деревням, пытаясь напасть хоть на какой-то след Лилии и Змея. Он и до этого не терял надежду встретить их на больших ярмарках или праздничных гуляниях, куда стекался люд со всех концов царства – замирал у входа чесоточным нищим или жалким калекой, отстегивая при этом немалую сумму тем, кто давно промышлял попрошайничеством. Лишь бы не прогоняли, лишь бы дали ощупать взглядом всякого входящего на площадь.
«Дочка купца» – так назвала подругу Луна, припоминая впечатление от первой с ней встречи. За эту мысль и ухватился Саардис.
Он негласно наведывался в архивы, листал церковные книги, скрупулезно выписывал имена почивших в последний месяц осени купцов, а потом наведывался в их дома. Чтобы впускали без подозрений, представлялся должником, наконец-то вернувшимся в Лунное царство. Денег на подобную затею хватало – какие запоры остановят бахримана? Сначала Саардис маялся умом, что ему пришлось прибегнуть к воровству, но потом убедил себя, что подобные поступки – вклад в дело борьбы со Злом, которое неминуемо ударит по миру, если он не соберет «Кулак». Вот войдет в силу и ударит. Оно уже попробовало себя, развалив монастырь и погубив полсотни душ.
Однажды, когда Лоза вернулся домой уставший и голодный, поскольку попал в хоромы вдовы, которая не отпустила «должника мужа», пока не рассказала ему о всех своих сорока кошках, Тилля встретила его необычно – повисла на шее.
– Что? – настороженно спросил Лоза, боясь дотронуться до девушки.
– Я знаю! Я знаю, где нужно искать Змея!
Лоза отстранил ее от себя. Пощупал, не слетел ли с запястья Дарунин браслет.
Царевна загадочно улыбалась.
– Сегодня я вышла прополоскать белье и только поставила на камень корзину, как с другого берега в воду прыгнул медведь. Он, скорее всего, и не заметил меня, но я так испугалась, что только дома почувствовала, что бежала назад не по тропинке, а ломилась через малиновые кусты. Так мне хотелось быстрее оказаться в безопасности.
Лоза с тревогой заметил царапины на руках Тилли, но та легкомысленно махнула.
– Скажи, Саардис, где бы ты спрятался, если бы тебе грозила смерть? Поставь себя на место Змея. Куда бы ты кинулся в случае опасности?
Лозе не надо было представлять себя юным драконом, чтобы знать, куда он побежал бы: когда все вокруг рушилось, он обнаружил себя в домике на болоте.
– Домой?
– Правильно. А где дом красных драконов?
– Тонг-Зитт…
– Все верно. Подожди-подожди! – Луна положила пальцы на руку Саардиса, думая, что тот пытается снять с себя браслет Даруни. – Не спеши открывать портал. Давай я сначала расскажу тебе о Лабиринтах. Мы с… няней следили за походом войск Союза в Тонг-Зитт.
– Вот так принцесса Солнце была упрятана в высокую башню, а драконам предстояло жить собственным трудом, а не набегами.
– Петр Пигеон – бахриман?
– Угу. Его в лабиринтах воспитывал старик Фарух. Наверное, он и сейчас служит при дворце. Бахриман всегда будет рад бахриману. Я правильно понимаю? Обратись к нему. Если сам не найдешь, то Фарух обязательно познакомит тебя с теми, кто помнит Змея. Жаль, мы не знаем его настоящего имени. Но зато нам известно имя того дракона, который едва не напал на нас у Мавкиного болота.
– Стерш. Я принес его голову в монастырь.
– Да. И меня от ее вида стошнило.
– Я всегда хотел тебя чем-нибудь удивить, – криво усмехнулся Саардис.
– Удивил. Но не надо больше мертвых голов. Лучше картинки о золотых песках.
– Это воспоминания из детства. О Сулейхе. Мне нравилось смотреть, как ты замираешь.
– Но ты меня смущал!
– Чем? Верблюдами?
– Ой, подожди! А ведь Сулейх совсем рядом с Тонг-Зиттом. Ты можешь увидеть свою родину.
– Не в этот раз.
– Боишься надолго оставлять меня одну?
– Боюсь.
Луна отвела взгляд в сторону. Это «боюсь» было произнесено так… так… чувственно, что у нее пересохло во рту.
Царевна поднялась, подошла к лавке, на которой лежал Ветер, спрятала его руку под одеяло. Печь за ночь остывала, и в комнате становилось прохладно. Весна еще не набрала силу.
– Тебе нужно выспаться перед дорогой, – бросила она через плечо. – И пожалуйста, не попади в ловушку. Говорят, их в Лабиринтах много. Вдруг еще не все разрушили?
«Здесь моя ловушка», – мысленно произнес Лоза.
