Текст книги "Иди ты... в жёны (СИ)"
Автор книги: Тата Кит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Глава 4. Любовь
Глава 4. Любовь
Разумеется, ворота дома были заложены.
Но мышечную память не пропьёшь. Голова ещё не успела сообразить, как открыть калитку, а рука уже потянулась к небольшой квадратной дырке в заборе, чтобы нащупать и сдвинуть в сторону плаху, сдерживающую от открывания ворота, и разблокировать калитку.
Тихий скрип старой плахи о металлические скобы вызвал улыбку ностальгии. Дед всегда ночью слышал, когда я возвращаюсь домой. Едва я скрипну плахой, при этом стараясь быть крайне тихой, как на крыльце и веранде зажигался свет. А дедушка выходил на крыльцо в растянутых на коленках кальсонах, в теплой клетчатой рубашке и закуривал сигарету, всегда говоря: «Заходи тихо, бабка спит. Проснётся – опять кормить начнёт».
Не желая привлекать внимание соседей, которые наверняка набегут толпой, если хоть один из них узнает, что кто-то приехал в дом Авдеевых, я закатила оба чемодана в ограду и снова заложила ворота, теперь уже изнутри задвинув толстую плаху обратно.
Вынули из сумочки ключи от дома, они же – от веранды, и открыла старый навесной замок.
На веранде всё так же стоял списанный когда-то с нашей квартиры диван, шкаф с открытыми полками внизу и большой стол, который на праздники мыли от пыли и заносили в дом или просто выносили на улицу, если позволяла погода.
Я прошла к двери, обшитой коричневым дерматином еще, наверное, при царе Горохе, и ватой под ним. Своего рода, утеплитель. Потянула за металлическую ручку, торчащую из ткани, и оказалась в доме.
Нос сразу заполнил запах старых вещей и затхлости, так как дом давно уже год никто не открывал и не проветривал. Но на ум, почему-то, сразу пришёл запах бабушкиных пирожков или блинов, которые она пекла почти каждое утро.
На полу прихожей у двери лежал коврик, связанный бабушкой из старых вещей. Цветастый, веселый. Как она любила. Мне нравилось иногда разглядывать их и угадывать, какая вещь была порезана ради его изготовления.
На стене сбоку вешалка, которую дед сделал сам из досок, а крючки из толстой проволоки и гвоздей. Не знаю, сколько лет этой вешалке, но точно знаю, что она старше меня. Миллион раз предлагали им её поменять, даже сами покупали новую и нахалом привозили, но бабушка с дедушкой ни в какую не соглашались менять то, что сделали когда-то сами, не имея денег купить это в магазине.
Но самая любимая мной часть прихожей – это трельяж. Небольшая коричневая тумбочка на четырех деревянных ножках, а на ней три больших вертикальных зеркала, из который, если поставить боковые зеркала параллельно друг другу, можно сделать «коридор бесконечности».
Это были нулевые без гаджетов. Мы делали развлечение из всего, что попадалось под руку.
Обувь я снимать не стала – в пыли всё.
Прошла в босоножках дальше в дом. Заглянула на кухню, где стояла потрескавшаяся печка, давно не видевшая свежей побелки, и старый бабушкин гарнитур. Папа говорил, что этот гарнитур мой ровесник. Бело-зеленый бабушкин любимчик. Тридцать лет, а выглядит даже получше меня.
Умели же раньше мебель делать!
Здесь же, на кухне, небольшой столик под окном с двумя табуретками под ним. Дед сам вырезал, когда у него инструмент появился. Импортный. «Лысьва» – плита на все времена, бабушкина любимца. А на ней чугунная сковорода. Ну, и куда же без холодильника «Бирюса»?
Я прошла в зал, где с моих губ слетел тихий смешок.
На ТВ-тумбе стоял телевизор. Плоский. Уже современный. На юбилей свадьбы дарили бабушке с дедушкой лет семь назад. Небольшой клочок современности в океане советской ностальгии, но накрыт он неизменной белой вязанной бабушкой кружевной салфеткой.
Что-то меняется и модернизируется, но что-то вечно.
Внезапно я услышала странный шум за спиной. По спине пробежал холодок. Я хотела обернуться, но почувствовала, как через легкое летнее платье мне что-то уперлось между лопатками.
– Стой! Стрелять буду! – донесся из-за спины смутно знакомы прокуренный мужской голос.
– Свои! – сдавленно выронила я, но руки инстинктивно подняла. Наверное, подсознательно понимала, что нужно показать, что я не вооружена и пришла с миром.
– Вижу, что свои, – хмыкнул всё ещё подозрительно знакомый голос сзади, и со спины исчезло давящее ощущение холодного оружия. – Не свои бы даже бзднуть не успели, – уже с улыбкой в голосе отозвался мужчина.
Я обернулась, и брови мои стремительно подлетели вверх.
– Дядь Петь?! – и только сейчас я смогла выдохнуть, но бешено колотящееся в груди сердце, пока не спешило успокаиваться. – Ещё секунда, и вы бы смогли меня убить, даже не выстрелив. Нельзя же так пугать!
– А в хату, за которой я присматриваю, можно вламываться без предупреждения? – резонно заметил сосед моего деда, вешая ружьё за ремень на плечо. – Ты руки-то опусти. Я, вроде, не хэндэхохал.
– А… Ой! – я тут же опустила руки, не зная, куда их теперь деть. С поднятыми будто бы удобнее было. – Вы видели, как я заходила?
– Видел, конечно. На рыбалку собрался. Сапоги натягиваю, смотрю, знакомая рыжая шевелюра в дом лезет.
– Могли бы просто окликнуть, раз узнали. Ружьё-то зачем?
– Так интереснее, – хитро улыбнулся дядя Петя. Он чуть старше моего папы и всю жизнь прожил в этой деревне. Уезжал, разве что, за высшим образованием в город, когда выпустился из школы. – А ты какими судьбами здесь? Говорят, ты какая-то крутая директорша в городе.
– Кто говорит?
– Да, в магазине говорят.
Перемыть кому-то косточки – одно из любимых занятий в местном магазине. Пока народ ждёт хлебовозку, можно пройтись не только по одной личности, но и по всем его родственникам до седьмого колена.
– Директорша, – кивнула я согласно.
– Давно тебя видно не было. Дом продавать приехала?
– Нет. Просто в отпуск.
– По корням соскучилась, – одобрительно закивал дядя Петя. – Стареешь.
Жирной меня уже называли. Теперь ещё и старой.
Спасибо, пожалуйста!
– Можно и так сказать, – ответила я обтекаемо. И, чтобы дальше не пошло любимых расспросов о семье и детях, я быстро перевела стрелки на собеседника. – А вы как поживаете?
– Как сала килограмм, – несколько устало вздохнул дядя Петя. – На почте сторожем работаю. Ты-то надолго к нам?
– Не знаю. Может, на месяц. Может, на всё лето.
– Ой, Никитке скажу – облезет, – ухмыльнулся мужчина.
Стоило соседу назвать имя своего сына, как перед глазами поплыли картинки из того самого лета, где мы с Никитой, будучи шестнадцатилетними взрослыми, клялись в вечной любви и украдкой целовались под цветущей яблоней. А потом его пчела в губу ужалила.
– Как, кстати, Никита поживает?
– Жена, трое детей. Своя квартира, машина, образование, – он так всё это перечислял, что в конце я ждала что-то типа: «Смотри, кого ты потеряла». Но нет. – Через месяц, кстати, должен приехать, да шпану свою до конца лета у нас оставить.
– Всех троих? – удивилась я.
Мне кажется, меня одну в детстве бабушка с дедушкой кое-как выносили, а тут сразу трое.
– Двоих. Третий ещё совсем мелкий, а я от двоих и так на рыбалке целыми днями прячусь, – ехидно улыбнулся дядя Петя. – Ты это, Любка, приходи к нам на ужин. Тут-то, поди, и есть нечего. А пока ты за продуктами сходишь, пока приготовишь… Короче, давай к нам. Моя бабка будет рада. Как раз тебя недавно вспоминала.
– Спасибо, но я, наверное, сейчас приберусь и сразу спать лягу. Устала с дороги.
Это раньше, подростком, я к ним свободно бегала, и мы, каким-то чудом, находили общие темы для разговоров. Но сейчас, когда я очерствела от постоянной работы, я не представляю, о чем вообще можно говорить с людьми, которых не видела больше десяти лет.
– Ну, ты хоть в гости зайди, – кажется, обиделся. – Сметанкой да молоком тебя угостим.
– Это необязательно.
– Тогда мы с бабкой к тебе сами придём.
– Хорошо, я зайду.
Дважды меня уговаривать не надо.
Дядя Петя ушёл, а я, занесла чемоданы в дом. Переоделась в одежду попроще и начала уборку.
Незадолго до смерти деда папа смогу уговорить его на то, чтобы ему пробурили скважину и провели воду в дом. Гонять с флягой до колодца в конце огорода деду было уже тяжело. Но из упрямства отказывался от воды в доме, так как считал, что стены отсыреют и покроются плесенью. Понадобилось много времени, чтобы убедить его в том, что такого не будет.
Теперь в доме есть вода. Правда, только холодная.
Кипятильник я не нашла, так что пришлось греть воду в кастрюлях и протирать дом от пыли и паутины в углах.
Я долго залипала на старых фотографиях бабушки и дедушки, где они ещё совсем молодые и влюбленные.
Интересные раньше фотографии делали. Они будто надутые, как подушечка. При этом тяжеленькие и на какой-то металлической основе. А ещё люди будто намерено не смотрят в кадр, а куда-то в сторону.
Интересно, почему так?..
А ещё эти милые ситцевые шторы в пол-окна, которые прикрывают только нижнюю половину окна? Прелесть! Раньше такие были по всему дому, но сейчас остались только на кухне.
После уборки кухни, зала и некогда своей комнаты, я как выжатый лимончик плюхнулась в кресло и с удовлетворением смотрела на результат своих трудов.
Я уже растопила баню, планируя хорошенько в ней пропариться и лечь спать. Даже свежее постельное, которое с собой привезла, постелила. Сидя в кресле, заглянула в комнату и сама над собой рассмеялась, увидев, что я сложила на кровати подушки горкой и накрыла их белой кружевной салфеткой.
Похоже, прав дядя Петя – старею.
Ничего не могу поделать с тем, что в этом доме руки сами тянутся сделать всё так, как я делала при ещё живых бабушке и дедушке. Душа будто сама тянется к тем временам и просит воссоздать ту атмосферу.
Перед баней я, как обещала, пошла к дяде Пете и тёте Люде.
Можно было бы как раньше зайти в их двор через узкую калитку в заборе, что был между нашими участками, но я не стала этого делать. Сегодня я успела заметить, что у них новая собака, и я не знаю, как она реагирует на непрошенных для неё гостей. Не хватало ещё стать покусанной в первый же день летних каникул.
Поэтому для начала я зашла в соседский палисадник, постучалась в крайней окно и, выйдя из палисадника, ждала, когда мне кто-нибудь откроет.
Калитку двинулась с места, и ко мне вышла тётя Люда. Широко улыбаясь, как и всегда.
– А ты чё как не родная-то? – усмехнулась она и сразу меня обняла. – Сразу надо заходить. Ты же знаешь, что тебе всегда рады. Ой, как давно я тебя не видела! Какая ты красивая стала! А фигура-то какая! Наконец-то мясом обросла – так, от души, хвалить за лишний вес могут только люди старшего поколения.
Я обнимала тётю Люду, зажмурившись как кошка, которую гладят сразу обеими руками.
От соседки пахло домашней выпечкой и немного духами. Она раскачивала меня из стороны в сторону и мягко прихлопывала по спине ладонями. Теплое приятно чувство растеклось в груди. Я словно вернулась домой после долгого путешествия по чужим улицам.
– Как я рада вас видеть! – мурлыкала я довольно. – А вы-то какая красивая стали! Светлый цвет волос вам так идёт!
– Правда? – тётя Люда отстранилась от меня и пригладила свои волосы, собранные в аккуратную шишку на макушке. – А мне парикмахерша, представляешь, намудрила что-то с краской, и получился такой цвет. А я-то темный хотела. Как обычно крашу, чтобы седину-то спрятать. А там девка какая-то молодая работает теперь, что-то перепутала. Ба-атюшки святы! Хорошо, не сожгла! Я сначала психанула, потом даже поплакала. А Петька уговорил, что мне и так хорошо. А я в зеркало даже сначала не смотрела на себя. Неделю, наверное. Потом привыкла. Сейчас думаю, перед приездом внуков опять так же покрашусь. Правда, нравится? Освежает, да?
– Ну-у, завела моя бабка свой словесный пулемёт, – нарочито возмущенно протянул дядя Петя, тоже вышедший за ограду. – Ты хоть в дом Любку пусти, чаем угости, да рассказывай потом всё, что хочешь.
– Ой! А что это я, действительно?... Проходи, Любаша. У меня всё готово. Проходи-проходи.
Тётя Люда пропустила меня первой войти в ограду, сама зашла следом за мной, а за нами и дядя Петя, который и закрыл калитку.
– Да уже можно было и не впускать Любку. Ты ж уже, поди, всё рассказать успела. Всю свою биографию по пятое колено, – усмехался дядя Петя.
– Ай! – махнула на него соседка. – Отстань! Много ты понимаешь в женских разговорах. Смотри, Любаш, какие у меня георгинчики в этом году.
И началась экскурсия по многочисленным цветам тёти Люды. Цветы у неё были везде и во всех ёмкостях, которые только могли подвернуть под руку. Здесь и старые резиновые сапоги, из которых росли бархатцы. Здесь и старые металлические чайники, в которых отлично себя чувствовали фиалки. Даже металлическая хлебница со сдвигающейся крышкой была прибита к заборы специально для петунии, которая из неё свисала. И здесь же мотоциклетный шлем, в котором в детстве я успела поездить с Никиткой, тоже нашёл свое конечное предназначение, служа уютным местечком для настурции.
– Как у вас всё красиво! – восхитилась я.
– Слыхал?! – вопросила тётя Люда, с явным наездом на своего супруга. – Красиво! А не помойка с цветами.
– Бабы, – лаконично парировал дядя Петя, махнув на нас рукой. – Бесполезно спорить. Жрать пойдёмте.
Мы зашли на веранду, где сняли обувь на ковре-дорожке, и прошли в дом, откуда исходил просто потрясающий аромат выпечки и, точно знаю, фирменного борща тёти Люды. Только она делает такой потрясающе вкусный борщ с болгарским перцем.
Желудок сжался в голодном обмороке.
– Чувствую ваш борщ, тётя Люда.
– Специально сварила. Твой любимый. Помню, как ты его нахваливала. Ты сметанки добавляй побольше. Не стесняйся, Любаш. Со сметаной и щепки сладки.
– Спасибо.
Мы по очереди помыли руки и сели за стол.
Соседи начала нахваливать своего сына, Никитку, рассказывая, какой он молодец и как много сделал для них. Начиная от пластиковых окон и спутниковой тарелки в доме, заканчивая теплым туалетом, в который он переоборудовал некогда свою комнату.
В общем, нахваливали своего сына, моего бывшего, по всем фронтам.
А я была только рада за него и за них, да ела борщ большой ложкой.
– Вот, что ни говори, а хорошее сейчас время. Всё есть! – эмоционально всплеснула тётя Люда руками.
– Ага. Только денег нет, – фыркнул дядя Петя скептически.
– Ай! Тебе всё не так. Столько машин по дорогам ездят. На любой вкус, цвет и размер! А всё говорят, что живём плохо, – с философской ноткой в голосе заключила тётя Люда.
После ужина, за которым мы просидели больше трёх часов и даже выпили немного домашней вишневой настойки, я собралась домой, понимая, что уже поздно, а мне ещё в баню нужно сходить.
Едва я встала из-за стола, как тётя Люда вынули из холодильника трёхлитровую банку молока и литровую – со сметаной.
– Куда так много?! – округлились мои глаза.
– Да где тут много-то? – фыркнула она. – Попьёшь, да постряпаешь что-нибудь. На день как раз хватит. Потом ещё приходи.
– Спасибо, – улыбнулась я, качая головой.
– Какие ещё «спасибо»? Ты что, забыла, что за молоко «спасибо» не говорят? – чуть наехала на меня тётя Люда.
– Ой, точно! – завиноватилась я. – Не спасибо, тогда.
– Что сметану вилкой есть нельзя, это-то хоть помнишь? Вымя болеть будет у моей Милки.
– Это помню, – кивнула я с улыбкой.
Ещё, наверное, час я уходила от соседей в дедов дом. Так и проговорила с ними, стоя за калиткой с банками молока и сметаны в руках.
Придя домой, подкинула в баню дров, а затем пошла мыться.
В бане от пара меня размазало так, что я ощущала себя горячей булочкой, которой просто хотелось полежать на чем-то мягком и немного остыть. Это я и сделала, вернувшись в дом, где, надев сорочку «Страсть», которую просто требовала моя кожа, я залезла под одеяло и, водя пальцами по ковру на стене, уснула таким крепким сном, который был у меня только в детстве.
Глава 5. Санька
Глава 5. Санька
Когда в детстве говорили, что девочки – принцессы, а принцессы не какают, нужно было уточнять, что всё говно у них уходит в характер.
Вот и Люба поднасрала мне конкретно.
Твою мать! Что имя, что лицо – всё пшенично-колхозное.
Мало того, что эта стерва уволилась, оставив заявление без подписи в своём кабинете. Она просто исчезла, не передав никому дела, не посветив в суть последних дел и контрактов. Просто всё бросила и свалила неизвестно куда.
На мои звонки не отвечает. Сообщения игнорирует. Хоть деньги ей переводи, чтобы она хоть там сообщение посмотрела, да дала реакцию.
Бесит!
Эта рыжая коса на одно плечо, веснушки на лице, нос мелкой картошкой. Ей бы коромысло и кокошник, а не решение проблем и задач, от которых зависит доход фирмы моего отца и, соответственно, наследство, что мне от него достанется.
Да, формулировка звучит хреново, но факт остаётся фактом – прибыльность семейного бизнеса, какого-то хрена, вдруг стала зависеть от деревенской простушки по имени Любка.
Тьфу!
От воспоминаний об этой стерве снова накатила злость.
Надо было хорошенько отшлёпать её в том коридоре, а ещё лучше – отодрать прямо в той позиции, в которой она стояла у того гребаного кулера.
Корнишон, мля…
– Рассказывай, как папкино дело по миру пустил, сыночка? – в кабинет без предупреждения и предварительного звонка вошёл отец.
Я в это время пытался разобраться в отчетности.
– Никто твоё дело не пустил по миру. А ты сейчас, кстати, как раз должен по миру кататься, – я встал и вышел из-за стола. Мы пожали руки и обнялись, похлопав друг друга по спинам. – Контролировать приехал? – я вернулся за стол.
– Ты хоть читал отчёты, которые мне отправил? – папа сел в кресло посетителя и окинул некогда свой кабинет придирчивым взглядом. Черные брови с проседью осуждающе дернулись при виде моделей машин на стеллаже у одной из стен. Он считает их игрушками. Объяснять, что это дорогая коллекция – бессмысленно.
– Как раз изучаю, – я пошелестел бумагами.
– Видишь, как прибыль идёт ко дну? – отец не смотрел на меня. Сейчас он разглядывал стол, щедро усыпанный документацией и коробками от пиццы.
– Не ко дну, а слегка просела. Это нормально. Заверил я. Мы немного изменили курс. Примерно через полгода всё стабилизируется, и прибыль возрастет.
– Какой курс ты изменил, Саня? Твоё дело – строить дома. Всё. В этом деле не нужно придумывать никаких вывертов. Это не твои забегаловки, где уместно клоуничать и экспериментировать. Здесь фундаментальное дело – во всех смыслах.
Отцу никогда не нравилось, что я не пошёл по его стопам, а выбрал свой путь в сфере развлечений и досуга. Всё это для него несерьёзно, мелко.
Он годами готовил меня к тому, что однажды я займу его кресло, и каждый раз со скепсисом принимал новость о том, что я открыл очередное кафе или продуктовый магазин.
Понятно, что у него на меня ещё малого были планы, но и меня, уже подросшего, тоже не мешало бы спросить, чего хочу я.
– Любой сфере нужна свежая струя, пап.
– Струячь у себя, сколько хочешь. В моё дело – не надо. Раз уж взялся, то делай всё по совести.
– Я уже понял, что ты боишься экспериментов, – я устало откинулся на спинку стула и сжал пальцами переносицу.
Усталость, которая копилась месяц, давала о себе знать. Всё же, с этой деревенской стервой вести дела было как-то проще. Она хотя бы лет восемь варилась в этом котле и знает все тонкости.
Ещё и костюм этот чертов!
Я дернул плечами. Ненавижу пиджаки и всё это деловое дерьмо. Джинсы, футболки, кроссовки – вот моя одежда. Но в этой сфере и должности, если ты не в деловом костюме, то ты простой работяга. И хрен кто с тобой станет разговаривать серьёзно.
– Скажи уже честно, Сань, приревновал? – вдруг поинтересовался отец.
– Не понял, – нахмурился я.
– Приревновал, что я Любашку хотел на это место посадить? – кивнул он на кресло подо мной.
– Пап, она неизвестно кто и неизвестно откуда. Сегодня ты ей доверяешь, а завтра без штанов по улице бегаешь.
– Об этом я не беспокоюсь, – усмехнулся папа. – Если что, на штаны ты мне копеечку подкинешь.
– Подкину, конечно, но…
– Я ей доверяю, – перебил меня отец. – Хоть что мне говори, но я с самого начала видел и вижу, как она горит этим делом. Её уже все знают, она со всеми держит связь.
– И ты хочешь, чтобы я свалил, а она вернулась, – заключил я.
– Нет. Совсем нет. Работайте вместе.
– Ещё чего?! – фыркнул я и нервно заерзал в кресле.
Работать с ней и стараться периодически не залипать на декольте с веснушками – то ещё испытание.
Хотя, если смотреть на её сиськи, можно не замечать пренебрежение к моей персоне, сквозящее в её голосе.
– В общем, Сань, – папа встал с кресла и застегнул пуговицу пиджака. – Я не знаю, что вы с Любой не поделили, но я хочу, чтобы ты её вернул. Хоть что ей обещай, хоть тройную зарплату, хоть замуж зови. Но мне она нужна здесь. Тебе же проще будет. Сможешь вернуться к своим забегаловкам, но при этом через Любу контролировать фирму. А я буду уверен в том, что все находятся на своих местах.
– Так вернись в своё кресло. Ты же всё равно до конца не доверишь и не расслабишься.
– Старый я уже, чтобы пахать, как раньше. Забыл, как в начале года у меня сердечко прихватило?
– Не забыл.
Будто такое можно забить. До сих пор бросает в холодный пот от того крика мамы, с которым она позвонила мне, пока я ловил волны на сёрфе. Тогда я сразу бросил всё и на первом же самолёте вернулся в страну. С аэропорта в больницу, где уже была эта чертова Люба. Даже ночью поленилась не приехать, чтобы изобразить сочувствие и полебезить перед моей матерью.
Наверное, ждала момента, чтобы поймать моего батю за секунду до смерти и уговорить его переписать всё на неё.
– В общем, поговори с Любой. Решите свои проблемы, а потом приступайте к работе. При каких должностях – сами договоритесь. Либо ты под ней, либо она под тобой. Мне нужен результат.
– И где я её найду? На мои звонки она не отвечает, от сотрудников звонки тоже игнорирует…
Отец демонстративно вздохнул. Вынул из внутреннего кармана пиджака маленькую записную книжку, которую всегда носил с собой, и открыв одну из страниц, показал адрес.
– Уметь надо, Саня, контакты не только налаживать, но и удерживать. У деда в деревне она. Вернее, дед умер, а дом остался. В общем, в деревне она. На каникулах, так сказать. И ты съезди. Может, что-то хорошее из этого и выйдет.
***
Я неделю сопротивлялся порыву поехать в деревню и вытащить оттуда за рыжую косу Авдееву. Но в моменте, когда очередной рабочий день вытрахал из меня последние нервные клетки, я просто пустил всё по пизде. Пусть эта рыжая сама во всём разбирается и ведет переговоры с нудными мудаками в костюмах. Стоит признать, что она в строительном бизнесе шарит лучше.
Выйдя из офиса, я сел в машину и, как был в деловом костюме, поехал в деревню, адрес которой мне дал отец.
Приехал я туда уже ближе к полуночи. Кое-как нашёл нужную улицу и едва не сшиб детей, которые вместо того, чтобы дрыхнуть по кроваткам, какого-то хрена гоняли мяч.
Ехал по её улице, желая как можно скорее добраться до неё, пока эта принцесса Фиона не приняла истинный вид.
Ехал по неосвещенной дороге, периодически приглядываясь к номерам домов.
В один момент заметил, что перед капотом мелькнуло что-то белое. По спине хлынул холодный пот. Руки сами отвернули руль в сторону. В голове яркой лампочкой горела только одна мысль – кто-то из местных детей. В лучшем случае – мяч.
В панике потерял управление, машину повело, на чем-то тряхануло, а затем я услышал треск. Сработала подушка безопасности, больно ударившая по лицу, и машина, наконец, остановилась.
– Твою мать! – простонал я, держась за нос.
Разозлившись, кулаками смял подушку безопасности и вышел из машины в сумрак ночи.
– Твою мать, – выругался я, поняв, что сшиб чей-то забор. Или палисадник. Не знаю, как эта хрень называется правильно. Посмотрел на дом и увидел табличку с номером, который я искал. – Пиздец, – выругался себе под нос.
И в этот момент край дома осветило ярким светом лампочки на углу. Что-то с глухим звуком щелкнуло, а через секунду с крыльца спустилась рыжая кобра в длинном белом одеянии.
Я смотрел на неё, спрятав руки в карманы брюк, пока она торопливо надвигалась на меня в свете единственной уцелевшей фары и материлась отборным матом.
– Ты?! – узнала.
– Это что за хрень на тебе? – кивнул я на бело-розовый балахон на ней.
– Не видишь? «Страсть». Хочешь меня?
– В этом?! – указал я на балахон. – Нет.
– Хорошая всё-таки ночнушка. И дышит, и от мудаков оберегает, – пробубнила Авдеева себе под нос, оценивая масштаб учиненной мной катастрофы. – Ты планировал сбить меня вместе с домом, или как? И, вообще, какого хрена ты здесь делаешь?
Внезапно перед моим носом возникла палка. Угрожающе так. Не знаю, откуда она её взяла, но подозреваю, что из бабкиной шторки, в которую одета.
– Замуж тебя звать приехал.
– А я смотрю, ты хорошо головой приложился. Рассказывай, – потребовала Авдеева. Для пущей серьёзности даже руки под грудью скрестила.
Машинально посмотрел вниз, надеясь увидеть аппетитное декольте, на напоролся на бабкины кружева.
Мда…
– Я серьёзно. Поженимся? – я криво ухмыльнулся, на что Авдеева лишь цокнула и закатила глаза. Рыжие локоны соскользнули с плеча, открыв светлую шею.
– Ещё раз так пошутишь, и я вызову тебе врача. Ветеринара.
– А нормального нет?
– Нормальный для нормального. А тебе и ветеринар подойдет, дятел.
– Что это я дятел?
– Ну, ты, похоже, пытался до дерева в моём дворе долететь, – она указала на яблоню недалеко от капота машины. – Хорошо, забор помешал. А если бы долетел и насмерть? Ты хоть подумал, как я твоему отцу буду объяснять, почему его сыночка из дупла торчит? Белки ногами вперед выносили, а он застрял? Так?! – она гаркнула так неожиданно и громко, что я даже вздрогнул. – Последний раз спрашиваю, зачем приехал? Говори честно. Как видишь, палку я ещё не убрала.
Она снова махнула перед моим носом потенциальным оружием.
– Так я уже сказал – за тобой приехал. Соскучился, – включив режим обольстителя, который срабатывал всегда и с любой, я подошёл к ней ближе. Поднял руку и пропустил между пальцами рыжую прядь, с чувством заглянул в зеленые глаза. Даже в свете одной фары я видел, что на лице Авдеевой не дрогнул ни один мускул. Она смотрела на меня так, будто пыталась поставить диагноз и решала, в какой психушке меня лучше всего спрятать. Пришлось пойти на крайние меры и понизить голос до сексуального полушепота. – Хочешь сказать, что ты не соскучилась по нашим перепалкам, Любонька?
Мгновение, и точный удар палкой по пальцам заставил внутреннего кобеля поджать хвост. Я разве что не скулил от боли, стремительно охватившей пальцы.
– Прямо по костяшкам!
– Не хочешь говорить, я спрошу у твоего отца, – деловито заявила Авдеева, удаляясь в сторону дома.
– Заодно расскажи, как я расхерачил машину об твой забор, про возможное сотрясение у меня и про то, как ты добивала меня палкой, – кричал я ей вслед.
– Сраная ты сыночка, – цокнула Авдеева осуждающе, но остановилась и обернулась. – Завтра утром выхожу, а тебя здесь нет. Забор целый и невредимый есть, а тебя – нет.
– А когда я разрешал тебе обращаться ко мне на «ты»?
– Ну, уволь меня, – фыркнула она, всплеснув руками, и снова двинулась в сторону дома.
– Переночевать-то пустишь?
– Места нет, – бросила, не оборачиваясь.
– В твоей ночнухе нам как раз двоим места хватит, – гыгыкнул я.
– Чтобы завтра здесь всё было, как было, а тебя не было. От Лёньки сам отбиваться будешь.
– От какого Лёньки? – не понял я.
У неё какой-то мужик тут есть? Она к нему приехала?
Со злостью перевел взгляд на темные окна, надеясь увидеть там мужской силуэт и уничтожить дистанционно.
Хотя… Был бы тут мужик, он бы сам выскочил на разборки со мной, а не Авдеева с палкой.
В эту же секунду вспомнился белый силуэт, из-за которого я и снёс забор.
Ребенок? У Авдеевой есть ребенок?
Батя бы сказал. Наверное.
– Вот и узнаешь, от какого Лёньки, – крикнула Авдеева уже с крыльца. Оставила палку и входа и вошла в дом.
Через секунду на углу дома погас свет.
