Текст книги "Алчность"

Автор книги: Тара Мосс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Тара Мосс
АЛЧНОСТЬ

Посвящается Марку

Выражение признательности

В процессе написания этого романа мне повезло, я ощущала поддержку замечательных людей. Во-первых, я хочу поблагодарить моего «суперагента» Сельву Энтони, неиссякаемый источник вдохновения. Мне также приятно выразить благодарность всем сотрудникам «Харпер Коллинс» за то, что помогали и верили в меня с самого начала. Вы способствовали воплощению мечты всей моей жизни – стать писателем. Благодарю вас.

Мои исследования, необходимые для написания книги, были бы невозможны без помощи судебного эксперта, специалиста по работе с полиграфом Стивена Ван Аперена из Австралийской службы полиграфа – вы стали главным вдохновителем моей книги «Раскол». Спасибо «королеве ядов» доктору Гэйл Белл; эксперту-психопатологу доктору Роберту Хэеру; медицинскому консультанту доктору Кэтрин Фокс; сержанту Гленну Хэйуорду; Дональду Дикин-Беллу; адвокатам Дэмиену Шилесу, Джейсону Пеннеллу и Саре Фригон, а также Филипу Данну за их щедрость в предоставлении мне своих кабинетов и документации. А еще я хочу поблагодарить всех, кто читает криминальные истории, и представителей прессы, освещающих эти вопросы, за поддержку новых книг местных авторов.

Огромная благодарность «Болинда Аудио Букс», «Сэкстон Спикерс Бюро», «Чедвик Менеджмент», «Ди Ролле» и неподражаемому «Ксену». Спасибо Джастину Морэну за спасение моей спины, страдающей от сколиоза. Обещаю, что стану контролировать осанку, сидя за компьютером.

Благодарю Королевский институт для глухих и слепых детей и Институт костного мозга – вы дарите надежду, улыбки и слезы. Благодарю за вашу большую работу.

Моих друзей Амелию, Глорию, Линду (навсегда мисс Джей), Мисти, Нафису, Ксэнт и «команду» Ирвинга, Дэб и Хью, Пита и Энн – каждый из них достоин Нобелевской премии за терпение, проявленное ко мне за мою затворническую манеру писать, – как и моего мужа Марка, которому я посвящаю этот роман. И Бо. Спасибо прекрасным кланам Пеннеллов, Моссов, Бошей, Раймеров, Т-Хафтов и Карлсонов.

Моей гениальной сестре Джеки Мосс – ты мой лучший друг и гораздо забавней Терезы Вандеруолл. Лу – спасибо за то, что сделала таким счастливым моего отца. И отцу – будучи коммерсантом на отдыхе и вопреки этому, ты прекрасно справился с тем, что тебя приняли за замечательного бывшего инспектора полиции Леса Вандеруолла. И это не из-за того, что ты носишь рубашку с надписью «ФБР».

Мама, я тебя люблю. Я никогда тебя не забуду.

Пролог

Засвистел чайник.

Брат и сестра подняли головы, но ни один из них не двинулся с места, чтобы снять его с плиты. Бен Харпин развалился в своем любимом кресле, задрав ноги на кофейный столик. Он не посторонился ни на дюйм, когда сестра встала с дивана, чтобы заняться приготовлением чая.

– Хорошо бы с молоком. Без сахара, – сказал он ей вслед. – Я худею.

– Без сахара, – пообещала Сьюзи, удаляясь в кухню.

Он любит мороженое. Я подам ему это с мороженым, думала она, наливая кипяток в заварочный чайник и натягивая кухонную рукавичку. Пирог, наверное, уже готов. Она открыла дверцу духовки, и вырвавшийся оттуда горячий сладкий пар сдул с ее лба темную челку и на мгновение обжег глаза. Сощурившись, она нагнулась и достала яблочный пирог, купленный в отделе полуфабрикатов. Его рекомендовалось разогревать в течение десяти минут, чтобы придать пирогу вид и вкус свежеиспеченного, и теперь он выглядел весьма аппетитно. Сьюзи осторожно проткнула его и облизала липкий палец. М-м-м, сладко.

Кухня у Бена была обустроена для домовитой хозяйки, как и весь его пригородный дом. Здесь имелись всевозможные миксеры, тостеры на шесть тостов, измельчители и овощерезки, суперблендер, машинка для приготовления капучино и фантастический набор ножей, о котором мечтает любая добросовестная мать семейства. Что же до его размеров, то вся крохотная квартирка Сьюзи в Малабаре уместилась бы в одной только гостиной. Но даже втайне испытывая алчное желание обладать всеми этими сокровищами, Сьюзи не чувствовала зависти к брату. Лиза, жена Бена, ушла от него после неполных двух лет замужества, и теперь он в одиночестве жил в своем большом семейном доме, и вошедшая в поговорку белая ограда штакетника окружала пустоту. Миксер пылился в шкафу на полке вместе с фарфоровым сервизом и всевозможными, еще не распакованными свадебными подарками, а холодильник был забит замороженными мясными пирогами и готовыми обедами, разрекламированными по телевидению. Что за расточительность!

– Пахнет вкусно! – крикнул из гостиной Бен.

Сьюзи прервала свои размышления и сосредоточилась на том, что ей предстояло совершить.

– Уже скоро. Подожди немного.

Стянув рукавичку, она достала из ящика стола нож для пирога и, отрезав от него добрый кусок – почти четверть, – выложила на тарелку. Потом пошарила в кармане спортивных брюк и достала пригоршню капсул, тщательно запакованных в пакетик с пластиковым запорчиком. А вот и они. Капсулы кроваво-красного цвета, безобидные на вид, почти как желейные ириски, подумала она. Сьюзи подняла пакетик, не в силах оторвать от него взгляда, словно загипнотизированная маленькими капсулами. Ей пришлось приказать себе поторопиться. Если она действительно собралась это сделать, нечего попусту терять время.

Она надела перчатки для мытья посуды, чтобы защитить руки, и вытащила из набора на полке один из острых дорогих ножей. Наконец она решилась. Если бы сейчас вошел ее брат, ей нелегко было бы объяснить ему, чем она занимается. Нужна всего пара минут. Сьюзи осторожно вскрыла шесть капсул кончиком ножа и одну за другой опорожнила их, высыпав поблескивающее кристаллическое содержимое на полоску пекарской бумаги на разделочной доске.

Сьюзи зачарованно смотрела на порошок. Он был получен из высушенных крыльев и тел жуков-нарывников Cantaris vesicatoria, которые водятся в Италии, на юге России и в Испании.

Шпанская мушка.

Препарат относился к строго запрещенным, но человек, у которого она его конфисковала, клялся и божился, что это кристаллическое вещество высокой очистки, контрабандой доставленное прямо из Азии, с черного рынка. Сьюзи оставалось только надеяться, что он говорил правду.

Немного неловко она сделала несколько надрезов в верхнем слое отрезанного куска яблочного пирога (при этом румяная корочка хрустнула под ножом), а затем, стараясь, чтобы рука не дрожала, высыпала мелкие бесцветные кристаллики из бумажки, свернутой воронкой, в проделанные отверстия, раздвигая их ножом, чтобы новый ингредиент разошелся в начинке.

Закончив, Сьюзи осталась не вполне довольна результатом. Богини домашнего очага из нее не получилось, но даже по ее стандартам получилось неважно. Кристаллы не растворились. Может, Бен решит, что это сахар? Нет, выглядит скверно.

Мороженое.

Мороженое скроет все что угодно. Два больших куска ванильного прикрыли все грехи, и блюдо было готово к подаче на стол. Сьюзи глубоко вздохнула.

– Иду! – крикнула она и вернулась в гостиную, таща поднос с чайником, двумя чашками, блюдцами и куском яблочного пирога, предназначавшегося брату.

Бен снял ноги со столика:

– Ух ты! Выглядит аппетитно. С каких это пор ты стала такой хозяйственной?

Сьюзи поставила поднос и улыбнулась ему:

– Иногда у меня получается. Схожу за молоком для твоего чая.

– А ты разве не будешь пирог?

– Конечно, буду. Просто рук не хватило. Не жди меня, ешь.

Она снова прошла на кухню и вымыла руки, прежде чем отрезать себе кусок от оставшейся нетронутой части пирога. Через минуту она вновь была в гостиной с тарелкой и маленьким молочником с обезжиренным молоком.

– Молоко обезжиренное и мороженое с низким содержанием жира, – сообщила она Бену.

– Спасибо. Доктор Майк говорит, что сладкое меня убьет. И пиво.

Она кивнула и налила ему в чай молока. Он уже съел половину своего куска пирога, проворно запихивая его в рот; на тарелке таяли остатки мороженого.

За несколько последних месяцев Бен набрал много лишнего веса. После ухода Лизы он сначала сбросил несколько кило, но теперь отрастил совершенно безобразное брюхо, и не было похоже, что он делает какие-то упражнения. В отличие от Сьюзи, Бен никогда не признавал дисциплины. Той же, наоборот, нравилось держать себя в форме. Ее не удивляло, что доктор предостерегал Бена.

– Как дела на работе?

– Какая там работа. Торговля недвижимостью уже не та, что была раньше, – пробубнил Бен с набитым ртом.

Она посмотрела на его губы. Уголки рта были измазаны мороженым.

– Значит, крупных сделок не предвидится?

– Нет. Дела идут неважно.

Сьюзи отхлебнула чая:

– Может быть, тебе ненадолго уехать? Я присмотрю за домом.

– С какой стати? Цветы все равно засохли.

Она улыбнулась.

– Мне действительно нужно снова начинать искать работу. – Бен вовсе не был уверен в том, что ему этого хочется.

Сьюзи заметила, что он почти доел свой кусок пирога, а она к своему даже не притронулась. Ее кусок был совершенно безопасным, но его вид почему-то ей не нравился. Аппетит пропал. Заметил ли это Бен?

– Так у тебя не намечается ничего интересного?

– Нет. Ничего.

Бен доедал куски корочки от пирога, подбирая их вилкой.

Она еще раз хлебнула чая и спросила:

– Когда ты думаешь заняться продажей этого дома? Такой красивый. Ты получишь за него хорошие деньги. Ты ведь почти выкупил его, не так ли?

– Зачем так много вопросов?

Она засмеялась:

– Нет, скажи. Ты его продаешь или нет? Нанял агента по недвижимости?

– Нет.

– Как ты думаешь, много денег достанется Лизе?

– Послушай, Суз, мы разъехались, но еще не развелись. – В голосе Бена зазвучали гневные нотки. – Я не собираюсь так вдруг, с бухты-барахты продавать дом.

– Вдруг? Прошел почти год! Она живет с тем парнем, Бен, – настойчиво давила Сьюзи, зная, что, для того чтобы вывести его из себя, нужно совсем немного. – Я уверена, что суд не потребует от тебя содержать ее. Детей у вас нет. Ты ничего не должен ей отдавать.

Нахмурившись и покраснев, Бен оттолкнул от себя тарелку.

– Успокойся, Бен. Я просто сказала, что после того, что она сделала, у нее нет права на дом.

– Это, черт возьми, не твое дело, сестренка. Это касается только меня и ее. Она… она…

Он вскочил и выбежал в кухню.

О нет…

– Я не хотела тебя расстраивать, – говорила Сьюзи, идя следом за ним и стараясь не паниковать, поскольку совсем не предполагала, что он сможет войти на кухню, после того как проглотит ее стряпню. Она не помнила, все ли убрала со стола. Хорошо хоть, что он съел свой кусок, прежде чем встал. Не найдет ли он на кухне что-либо подозрительное? Впрочем, имеет ли это значение теперь?

– Бен, ты просто должен взглянуть на факты, – как можно спокойнее продолжала она, ища глазами следы того, что она проделала в кухне.

Не отвечая, Бен подошел к холодильнику и открыл его. Скрестив руки, Сьюзи встала спиной к столешнице и разделочной доске, надеясь, что он не посмотрит в ту сторону. Через плечо ей было видно, что, хотя она и выбросила пустые красные капсулы в мусорное ведро, полоска пекарской бумаги осталась на доске, поблескивая остатками кристалликов кантаридина. Он не сможет догадаться, что это за кристаллы.

Ей не о чем было беспокоиться, потому что Бен был занят поисками пива. Сьюзи заметила, что в холодильнике оставались только жестянка горького пива «Виктория» и упаковка китайского, уже просроченного. Бен схватил «Викторию», открыл и, сделав большой глоток, помотал головой и захлопнул дверцу холодильника так, что задребезжали бутылки.

С тех пор, как Лиза ушла к Хейнриху, их бухгалтеру-немцу, Бен даже не подумал поднять задницу, чтобы заняться разводом или домом. Похоже, у него и впрямь нет агента по недвижимости или юриста, приступившего к работе по разделу имущества. Как Сьюзи и думала, все это время Бен избегал этих вопросов. Как бы то ни было, теперь это не имело значения. Разговор только подтвердил то, что ей было известно. Слишком поздно, Бен. Решение принято, и Сьюзи пришла, чтобы осуществить свой план. В отличие от брата, она не склонна к промедлению. Очень скоро все закончится.

Нужно увести его с кухни…

С пивом в руке Бен подошел и встал рядом с ней. От такой близости у Сьюзи затрепетало сердце. Идиот! Он не может догадаться, что это, но вдруг он прикоснется к кристаллам голой рукой? Что вызывает кантаридин при контакте с кожей? А что, если они подерутся и она нечаянно сама притронется к кристаллам? Этого нельзя допустить. Они оба должны отсюда уйти. Как можно скорее.

– Ты не знаешь, что такое семейная жизнь, – горько усмехнулся Бен, прислонившись к кухонному столу. – Черт возьми, ты даже не знаешь, что такое иметь бойфренда! Ты так и не пошла дальше своего школьного возлюбленного, а ведь прошло уже двадцать лет! Так что не надо вкручивать мне про мой брак.

Его глаза превратились в щелочки.

Сьюзи понадеялась, что кантаридин подействует быстро. Скорее. Прошло уже минут пятнадцать, может быть, двадцать. Сколько времени это займет?

– Знаешь, Бен, зато меня не назовешь неудачницей в браке, которая целыми днями пьет и живет на пособие, – буркнула она и сделала шаг в надежде, что сможет увлечь его обратно в гостиную.

Он схватил ее за локоть.

Тысячи жестоких картин пронеслись в ее мозгу. Приемы борьбы, которыми она владеет в совершенстве и инстинктивно может применить. Но Сьюзи быстро взяла себя в руки.

– Кем ты себя, черт возьми, считаешь? Тоже мне, большая шишка! Да ты просто богом обиженная некрасивая старая дева, которая весь день стережет психов. Ты даже не можешь завести себе дружка. С чего это ты такая гордая и сильная?

Она плюнула в него.

Бен поднял руку, чтобы ее ударить. Возможно, он и в самом деле ударил бы ее, будь она мужчиной, но через мгновение успокоился и стер плевок со щеки.

– Прости, Сьюз. Я не хотел. Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе больно. Это просто… Черт, почему ты никогда никого не навещаешь? Мама с папой все время меня об этом спрашивают. Это все твоя проклятая работа. Она делает людей черствыми. Не критикуй мой брак. Если бы ты была замужем, то знала бы, как все непросто.

Может быть, я подсыпала недостаточную дозу? Что, если этот грязный подонок Бартон солгал и это не кантаридин? Если это просто кристаллический метедрин или экстази в капсулах, то я надеру ему задницу…

Вдруг Сьюзи услышала странный звук, который зародился в глубинах чрева ее брата: воздух громко пробурчал в животе, пока не вышел наружу с ужасающей отрыжкой.

– Ох! – Бен прикрыл рот рукой и отшатнулся.

Сьюзи шагнула в сторону:

– Тебе нехорошо?

– Мне немного…

И снова бурчание, громче прежнего.

– Может быть, ты слишком быстро выпил пиво? – Она отступила еще на шаг.

Лицо Бена побледнело, и Сьюзи снова услышала громкий рокот у него в животе. Бен застонал от боли, схватился за живот и, согнувшись пополам, уцепился за кухонный стол.

– Я…

Струя рвотных масс вырвалась у него изо рта, покрыв столешницу брызгами пирога и крови.

– О, боже! – Сьюзи зажала рот рукой, пятясь в сторону гостиной. Зрелище вызывало отвращение.

Еще одна струя, куда более мощная.

– Бен!

Брат в конвульсиях упал на пол кухни, сжимая руками живот. Он лежал на боку, а у него из носа на линолеум тонкой струйкой текла кровь. Время от времени его рвало, весь пол покрылся красноватой жидкостью и остатками пирога. Кровь была повсюду, она превратила комнату в омерзительное болото.

– Сейчас я вызову «скорую»! Подожди! – Сьюзи выбежала в гостиную и схватила телефонную трубку. – Алло! Алло, несчастный случай! Моему брату плохо! Срочно присылайте машину!

Из телефонной трубки ей в ухо доносился ровный, непрерывный гудок.

Тихо опустив трубку, Сьюзи побрела к любимому креслу брата. Совершая размеренные вдохи и выдохи, она положила ноги на кофейный столик и попыталась расслабиться. Отвела со лба темную челку. Ее взгляд упал на пустую тарелку на кофейном столике, с которой Бен взял поданный ему кусок пирога. Сьюзи приказала себе не слышать ужасные звуки мучений, доносившиеся из кухни. Она представила, что не слышит криков своего брата, умолявшего о помощи, не ощущает, как нарастающее зловоние, запах крови и яда, наполняют дом.

Сьюзи думала о своем будущем. О любви.

Посмотрев на часы, она увидела, что уже 16.32, взяла пульт телевизора и включила десятый канал. Показывали сериал «Дерзкие и красивые». Брук и Ридж страстно обнимались, глаза Брук туманились от нежности. Сьюзи усилила звук до предела, заглушая неприятные стоны, доносившиеся из соседней комнаты.

Бену больше ничем нельзя помочь, и она знает об этом. Его время закончилось, зато ее только начиналось.

Глава 1

Черт побери!

Макейди Вандеруолл обхватила себя руками, стараясь защититься от неослабевающего ветра. Налетевший шквал сорвал с ее губ проклятье и унес его прочь.

Черт побери!

Ветер хлестал по открытому пространству кладбища на самой вершине холма, трепал ее белокурую шевелюру, бросая волосы в лицо, вздымая и запутывая их, так что при каждом порыве они попадали ей в рот. Согнувшись под хлесткими ударами непогоды, она в ответ подняла воротник своего черного плаща армейского покроя, но это не спасало ее от гусиной кожи и не могло укротить ее густые, вздыбленные ветром волосы.

Затяжная зима сковала канадский западный берег, и весна все еще не отваживалась приподнять голову. Промерзшая земля под ногами Макейди смертельно тосковала по солнечному свету и теплу, но не находила их, по крайней мере сегодня.

В правой руке она крепко сжимала открытку и небольшой букетик бледно-желтых розочек, чтобы их не унесло ветром. Она принесла подарки для подруги. Сражаясь с непогодой, Макейди хотела почтить память Кэтрин Гербер, и, несмотря на гложущее ее чувство одиночества, в эту минуту она была не одна. Всего в нескольких метрах от нее в мини-вэне сидели ее отец Лес со своей подругой Энн Морган, терпеливо ожидая, когда она выполнит все, что собиралась. Макейди не задержится надолго. Через несколько минут родные отвезут ее в аэропорт, поскольку ей предстоит долгий перелет в Австралию.

Черт возьми, Кэтрин. Это ведь не вечеринка по поводу дня рождения, правда?

Макейди выдавила из себя улыбку, угасшую с первым же порывом ветра.

В мемориале на вершине холма имелась небольшая стена с мраморными досками, что обозначали места последнего упокоения незабвенных любимых, подвергнутых кремации. Во время многочисленных визитов сюда у Макейди, или Мак, как называли ее друзья, выработалась болезненная тяга: она вчитывалась в имена и даты на досках, сопровождаемые годами жизни покойных, не в силах оторваться от скорбных надписей. Генри Ли Томпсон: 1898–1984. Восемьдесят шесть лет. Джозефин Пэтрик: 1932–1984. Шестьдесят девять. Надпись на плите ее подруги располагалась в самом нижнем ряду справа, и Кэтрин оказалась одной из самых молодых в этой части колумбария. Когда ее убили, она была еще почти ребенком, ей едва исполнилось девятнадцать. Южнее, у ближайшего участка канадско-американской границы, Кэтрин уже имела бы законное право пить алкоголь, потому что сегодня ей исполнился бы двадцать один год. Сегодня день ее совершеннолетия. Мы закатили бы грандиозную вечеринку, подумала Мак.

Она наклонилась и вытащила из металлического держателя на плите Кэтрин сухие почерневшие розы, дав им упорхнуть из руки вместе с порывом ветра. Она проследила взглядом за тем, как они взлетели и скрылись среди надгробных камней в раскинувшейся внизу долине. Мак даже различила связывающую их белую ленточку. Этот букет она принесла в свой прошлый визит.

Может, я единственная, кто к ней приходит?

Она почувствовала невольную вспышку негодования по отношению к невнимательным приемным родителям Кэтрин.

Не трать на них свои мысли. Тебе предстоит обдумать гораздо более важную вещь.

Мак вставила свои цветы в держатель, мимолетно ощутив легкое чувство удовлетворения. Вот теперь у Кэтрин будут свежие цветы, яркие и веселые, те, что она любила. Желтые лепестки, похоже, стали единственным цветным пятнышком на целые мили вокруг: небо, кладбище, стена колумбария – все казалось серым и гнетущим.

Не плачь, черт возьми. Не надо.

Нужно сделать еще одну вещь. Макейди опустилась на колени на жесткие каменные плиты перед колумбарием, и через джинсы пополз холод, от которого немели ноги. Она на минуту наклонила голову, чтобы набраться решимости, и, сделав глубокий вдох, распечатала поздравительную открытку для Кэтрин.

ПОЗДРАВЛЯЮ С 21-М ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

Я скучаю без тебя, Кэт.

Твоя подруга навсегда, М.

Мак прижалась раскрытой ладонью к мраморной плите и на минуту закрыла глаза. Потом вставила распечатанную открытку в одну из рамок у плиты Кэтрин. Ветер все равно скоро унесет ее, но это лучшее, что она могла сделать. Она смяла конверт и опустила его в карман.

Теперь мне нужно идти.

Мак встала и отряхнула джинсы. Пора было лететь через полмира в Сидней, в Австралию, – для множества людей заманчивое путешествие, но то, что ее ожидало, вовсе не походило на каникулы. Макейди оказалась главным свидетелем обвинения в судебном процессе над садистом Эдом Брауном, человеком, на совести которого бессмысленные чудовищные убийства девяти молодых женщин. Он резал и расчленял тела своих жертв – и привлек к себе всеобщее внимание как живое воплощение зла. По всему миру сообщения о его злодеяниях выходили на первых полосах газет, с леденящими кровь заголовками. Он жестоко оборвал жизнь Кэтрин, да и сама Макейди оказалась на волосок от того, чтобы стать его следующей кровавой жертвой. Она пообещала своей погибшей подруге добиться справедливости в отместку за то, что с ней случилось. И хотя она уже не могла ничего исправить, все же сочла своим долгом выступить со свидетельскими показаниями на судебном процессе, чтобы помочь признать Эда Брауна виновным. После восемнадцати длинных и нелегких месяцев и для нее настало наконец время давать свидетельские показания в суде.

Мы упрячем его в тюрьму навсегда, Кэт. Больше он никому не сможет причинить зла.

Предстоящие испытания не станут легче, если она с головой уйдет в воспоминания о случившихся несчастьях. Сама мысль о пережитом была невыносима.

– Я люблю тебя, Кэтрин, – прошептала Мак. – Я обличу его ради тебя. Пожелай мне удачи.

Покинув колумбарий, она подошла к мини-вэну, заставив Леса и Энн, сидевших на передних сиденьях, прервать разговор. Отец без улыбки кивнул ей через запотевшее ветровое стекло, а Энн завела мотор.

Мак села в машину:

– Порядок, поехали.

Они молча тронулись, а Мак все смотрела в окно, расстроенная тем, что строчка букв, вырезанных на мраморе, может мало-помалу заменить некогда такие живые воспоминания о ее погибшей лучшей подруге. Время постепенно стирает из памяти воспоминания об умерших, даже если боль от их утраты еще свежа. Образы ее матери и Кэтрин неумолимо тускнели, дробились и становились неясными, подобно тому, как рассеиваются ночные видения при пробуждении. Они ускользали, словно тени, и она была больше не в силах их удерживать.

* * *

Ручной багаж Макейди стоял у нее в ногах, в руке она держала посадочный талон. Подняв высокий ворот свитера до самого подбородка, она плотно запахнула пальто. Ее кожа все еще ощущала ледяной ветер, разбивавшийся о мраморную доску Кэтрин в колумбарии. Мак смутно осознавала, что некоторые прохожие в терминале аэропорта поглядывают на нее. Отец и Энн тоже смотрели на Мак, но их лица выражали скорее сочувствие, нежели любопытство.

– Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо, – сказала она, подумав мельком, верит ли кто-нибудь, в том числе и она сама, в фальшивую самоуверенность этой фразы.

Высокие каблуки прибавляли ей роста, и глаза Мак оказались вровень с темно-голубыми глазами отца. Лес Вандеруолл в свои шестьдесят с хвостиком выглядел еще весьма привлекательно, несмотря на то что последние два года состарили его лет на десять. В настоящее время он сильно побледнел, так как страдал от обострения пептической язвы, что не вызывало удивления, учитывая предстоящее участие его дочери в процессе по делу об убийствах. Последние два года для них обоих были полны несчастья. Конечно, в этом не было ее вины, но Мак все же чувствовала себя каким-то образом ответственной за это. Одной только смерти Джейн было более чем достаточно. А тут еще этот случай.

Какой тревожный взгляд. Черт возьми, папа, не смотри на меня так.

– У тебя все сложится хорошо, Мак. На самом деле, у тебя все сложится даже лучше чем хорошо. Ты – одна из самых сильных молодых женщин, которых я знаю.

Эти слова произнесла Энн Морган. Практикующий психолог изображала бравую улыбку, а ее достойный восхищения дух невозмутимости передавался окружающим. Маленькая и полная, с короткой модной стрижкой и теплыми карими глазами – обманчиво мягкая внешность скрывала острый интеллект и сильную волю. Одну руку она успокаивающим жестом опустила на ладонь Леса, замкнутого и напряженного. Близкие отношения между Лесом и Энн расцвели за последние несколько месяцев. Отец прибавил в весе, потерянном после смерти Джейн, матери Мак, не устоявшей в смертельной схватке с раком, и на его лице вновь стала появляться редкая улыбка.

Слава богу, что теперь, когда мама умерла, он не одинок в своем большом доме. Слава богу, что Энн вернула к жизни его опустевший внутренний мир…

– Спасибо, – ответила Макейди. «Ты и сама очень сильная», – подумала она.

– Только подумай, какой вес придадут обвинению твои показания. Его приговорят к пожизненному.

Всем своим существом Мак надеялась, что именно так и будет.

– И тогда ты сможешь жить своей собственной жизнью, Мак. Ты получишь ученую степень, и все будет позади. – Энн придвинулась к Макэйди и нежно пожала ее руку. Та в ответ порывисто и крепко обняла ее.

– Это будет здорово, – ответила Мак. Ее диссертация подвигалась туго. Вся ее жизнь словно зашла в тупик. Если повезет, ее путешествие положит конец печальному периоду ее жизни, и она сможет наконец двигаться вперед.

О, папа. Она повернулась, чтобы обнять Леса. Какое бледное у него лицо.

Инспектор уголовной полиции, ныне уже на пенсии, Лес, будучи представителем старой школы немногословных сильных мужчин, как всегда, переносил происходящее стоически. Его бледный вид больно ранил Мак, так же, как и его напряженный взгляд. Он должен ко всему относиться проще. Мак ненавидела, когда он так хмурился. Она знала, что зачастую сама давала для этого повод. Тереза, ее младшая сестра, никогда не заставляла отца хмуриться. И уж точно не из-за Терезы у отца язва… Тереза со своим покладистым мужем и веселой дочкой-попрыгуньей. Тереза, которая никогда в жизни не совершила ни одного плохого или рискованного поступка. Иногда Мак сомневалась в том, что они родные сестры.

Все хорошо, папа. Еще немного, и этот кошмар кончится.

Отцу отчаянно хотелось поехать в Сидней вместе с ней, и он бился за это до последнего, но доктор Оленски не позволил. Если бы Лес на протяжении года следовал всем его предписаниям, возможно, курс антибиотиков уже излечил бы его. Куда там. Лес Вандеруолл, в былые времена самый грозный инспектор полиции острова Ванкувер, никогда не подчинялся чужим приказам. Стресс усугубил застарелую болезнь, и вот уже несколько недель ему грозила опасность возможной хирургической операции.

– Я должна идти, – объявила Макейди, взволнованно оглянувшись на надпись «Международный аэропорт Виктория. Выход на посадку».

Слово «международный» не совсем соответствовало действительности. В отличие от огромных аэропортов, наполненных многонациональной толпой богатых завсегдатаев модных курортов, направлявшихся в самые отдаленные уголки мира, аэропорт Виктория мог считаться международным только благодаря нескольким рейсам в Сиэтл продолжительностью около сорока минут. При взгляде на эту надпись Мак казалось, что покинуть спокойный остров Ванкувер, благословенный дом ее детства, невыносимо тяжело. Она полетит на другой континент, чтобы оказаться в центре внимания прессы. Ей предстоит пройти суровое испытание в суде. Ей придется давать свидетельские показания, а он будет сидеть на скамье подсудимых всего в нескольких метрах от нее. Он будет совсем рядом, в одной комнате с ней.

К Эду Брауну – проходите сюда.

Если бы пуля Энди прошла чуточку левее, все было бы кончено. Но эти пустые мысли не приносили ничего, кроме чувства разочарования, и прямиком вели Мак к еще одному обстоятельству, о котором ей лучше не вспоминать – к безнадежно запутанным отношениям с детективом Энди Флинном.

Садись в самолет, Мак.

– Мне действительно пора на посадку. – На этот раз она говорила искренне. – Увидимся примерно через неделю. Папа, пожалуйста, не волнуйся так и делай все, что велит доктор, хорошо? – Лес уныло кивнул. Стоявшая бок о бок с ним Энн тоже кивнула Мак, словно обещая, что лично проследит за тем, чтобы ему стало лучше. – Очень скоро все закончится.

– Удачного полета.

– Непременно. Все будет хорошо. – Она еще раз сердечно обнялась с родными. – Передайте за меня привет Терезе. – Ее сестра не приехала в аэропорт, дело обычное. – Надеюсь, день рождения Коннора широко разрекламирован.

Приближался великий день – восемнадцатилетие Коннора, сына Энн. Хорошо, что Энн будет помогать в его организации. Отношения еще не окрепли, ведь Энн развелась с отцом Коннора всего пару лет назад. Мак было интересно, что теперь Коннор думает об ее отце. Может быть, опасается его?

– Скоро увидимся, – кивнула Энн.

Наконец Мак убежала, посылая театральные воздушные поцелуи и помахивая рукой, сложенной «ложкой», – изображая королеву, приветствующую подданных.

– Я вас люблю, – глядя себе под ноги, приглушенно пробормотала Мак, изо всех сил стараясь сбросить напряжение. Она завернула за угол, чтобы пройти через охрану. – Все пройдет хорошо. Как прогулка в парке.

– Что вы сказали, мэм?

Охранник с носом картошкой смотрел на нее блестящими глазами, моментально окинув восхищенным взглядом ее фигуру и вернувшись к лицу. Возможно, он даже не осознавал, что делает – как и того, что она это заметила.

– Так, ничего, – вежливо ответила Мак. – Просто бормочу себе под нос.

Она поставила ручную кладь на конвейер, проследила, как та исчезла в рентген-установке, и направилась мимо охранника к раме интраскопа.

– Эй, какой у вас рост? – Охранник приподнялся на цыпочки, слишком близко придвинувшись к Мак (чем вызвал у нее чувство неприязни), явно довольный тем, что стал одним из пятидесяти тысяч людей, уже высказавшихся о ее необычном росте. От него пахнет пикулями и потом.

– Шесть футов с небольшим. А в вас сколько? Пять футов семь дюймов?

– Вы угадали, дорогая, – кивнул тот. – А я люблю больших женщин. – Он качнулся в ее сторону. Да, точно, консервированные пикули. Очаровательно.

– Знаете, Национальным центром статистики установлено, что средний рост мужчин – пять футов и девять дюймов. – Мак смерила его нарочито придирчивым взглядом. – Г-м-м, до среднего не дотягиваете… – С этими словами она прошла через металлодетектор, подхватила сумку, выехавшую из рентген-установки, и без дальнейших задержек направилась на посадку.