Текст книги "Измена по контракту (СИ)"

Автор книги: Таня Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Дурочка, – цедит Настя сквозь зубы. – Какая же ты дурочка. Я думала, ты умней, а ты повелась на смазливого мальчика. Настолько понравился секс? Неужели лучше твоего бывшего супермачо? Или так давно не трахалась, что любой сгодится?

На её лице написано презрение, но я не обижаюсь. Я и сама себя презираю.

– А как же полтора миллиона? – спрашивает Никитос, отпуская мою руку.

Я растираю пострадавшее место и пожимаю плечами.

– И что теперь? Поедешь в коммуналку? – продолжает он давить на больную мозоль.

– Поеду, Никита, а что делать? Или ты хочешь мне что-то предложить? Например, руку и сердце? Так вот, я лучше проживу всю жизнь в коммуналке, чем соглашусь стать твоей женой.

Он багровеет прямо на глазах. Чёрт, мы же дружили миллион лет, и я никогда его не унижала! Знала, что любит, и щадила его чувства. Но сегодня всё идёт не по плану. Проклятый день, когда прошлое вернулось бумерангом.

– Ладно, пойду выпью. Кто-нибудь хочет со мной? Нет? Ну как хотите. Там ещё икра осталась.

– Подожди, – просит Влад.

Я оборачиваюсь.

– Так ты с самого начала… играла со мной?

– Ну да.

– Пыталась раскрутить на секс?

– Да.

Он быстро облизывает губы. Смущается.

– А что ты знала обо мне?

– Всё, – отвечаю я. – Настя рассказала интимные подробности, которые требовались для дела, плюс мы собрали дополнительную информацию. Или ты про…

Наверняка его волнует, знала ли я о его специфических пристрастиях, но он не может спросить в открытую. Для него важно сохранить эту тайну.

– Если ты про то, о чём мы разговаривали в церкви, то для меня это не стало новостью. Я всё знала, прости. Но больше никто ничего не знает, не переживай об этом. Забудь обо всём. Живи своей жизнью, побеждай в конкурсах, строй небоскрёбы, становись самым лучшим архитектором…

Настя закатывает глаза, демонстрируя, как её задолбал этот мелодраматизм. Ничего, переживёт.

Влад переводит взгляд на неё:

– Ася, ты действительно наняла людей, чтобы отобрать у меня бюро?

– Действительно! – с вызовом отвечает она.

– Поверить не могу. Но почему? Что плохого я тебе сделал?

– Сегодня что, вечер откровений? – она криво усмехается. – Потому что я не люблю тебя, потому что ты меня обманывал, потому что я так и не смогла простить измену с Васей. Этого мало?

– Да нет, достаточно. Я так понимаю, ты обещала заплатить Яне полтора миллиона, если она затащит меня в постель?

– Всё верно. Только эта дура отказывается от денег, – Настя уже смеётся, но это нехороший смех, он грозит закончиться безобразной сценой. – Доказывает, что ничего не было, как будто по вам не видно, что было! Господи, какой грёбаный цирк она устроила, ничего кринжовее я в жизни не видела! Ну просто Мать Тереза на минималках!

– Всё было, – говорит Влад.

– Что? – удивляется Настя.

– Перечисли Яне деньги, и я во всем признаюсь.

Мы стоим, вылупившись на него.

Первым очухивается Никитос:

– Если ты признаешься в измене, то должен будешь отдать Насте бюро.

Влад кивает:

– Я отдам ей «Питерстрой», себе оставлю только проект «Дроздов-центра». Даю слово. Перечисляй деньги.

– Сейчас? – притихшим голосом спрашивает Настя.

– Да.

Он не шутит. Настя суетливо достаёт телефон, открывает банковское приложение и тыкает наманикюренным пальчиком в экран. Спрашивает у меня номер счёта, я диктую. Через несколько минут дело сделано – полтора миллиона зачислены на мой счёт.

– Всё готово, – сообщает Настя.

– Отлично. Надеюсь, каждый из вас получил, что хотел, и теперь будет счастлив, – спокойно отвечает Влад. – Поручи своим юристам подготовить документы на развод и передачу компании. Завтра я всё подпишу.

Настя с Никитосом синхронно кивают. Я пока не могу осознать происходящее.

– Уезжайте, – говорит Влад. – Чтобы через пять минут никого тут не было.

И уходит в дом.

– Он нас не кинет? – спрашивает Настю Никитос.

– Нет, – уверенно отвечает она. – Если дал слово, то не кинет.

Я захожу в дом и быстро пихаю в сумку свои вещички. Розовый купальник и коротенькие шорты. На обратном пути прислушиваюсь к тишине в спальне Влада. Дверь плотно закрыта. Мне чудится всхлип, но я отгоняю тревожные мысли. Не может же взрослый мужчина плакать из-за потери бизнеса? Или он не взрослый? Или он плачет по другому поводу?

Больше всего на свете мне хочется зайти к нему в комнату, бухнуться на колени и вымолить прощение, но я-то точно взрослая тётка. Опытная и немало в жизни повидавшая. Я-то знаю, что такое предательство не прощают.

Я прихватываю с кухонного стола бутылку чего-то крепкого и выхожу из дома. Настя сидит за рулём своего джипа, а Никитос протягивает мне ладонь:

– Давай ключи, я сам поведу. Тебе нельзя сейчас за руль.

Какой заботливый и совсем не обидчивый, просто душка, а не начальник. Я отдаю ему ключи от арендованной тачки и забираюсь на пассажирское сиденье. У меня хватает силы воли не оглядываться на коттедж, где я провела самые счастливые сутки, но когда мы выезжаем на шоссе, я начинаю плакать.

– Зачем вы приехали, а? Вы всё испортили. Не могли до завтра подождать?

– Василиса позвонила Насте и сдала Влада с потрохами. И про себя рассказала, как они переспали по пьянке пять лет назад, и про тебя. Фотки ваши прислала, где вы танцуете. Мы решили с поличным вас застать. Думали, так проще будет. Мы же не знали, что ты начнёшь его выгораживать.

Реву, размазывая слёзы и подвывая. Открываю бутылку и хлебаю из горлышка что-то горькое и крепкое. Гляжу на этикетку – какая-то немецкая отрава. Крепость, наверное, как у чистого спирта. Тем лучше!

– Ну чего ты ревёшь? – спрашивает Никитос. – Всё же нормально закончилось.

– Что закончилось? Что, Никита?!

– Это дело. Мы выполнили задание клиента, получили деньги, все довольны. Завтра завершим оформление документов, и можно будет обо всём забыть.

Забыть? О Славике Дроздове, который благодаря мне остался без денег, без работы, без поддержки? После всего, что с ним произошло в детстве и юности? Его предали мама и первая любовь, а теперь ещё жена и две любовницы – бывшая и нынешняя. Трындец. Я делаю несколько больших глотков, чтобы не заорать на Никитоса с его утешениями.

– А косяки иногда случаются, не переживай, – продолжает он. – Главное, что мы получили нужный результат.

– Какие косяки? Что ты подразумеваешь под косяками?

Он пыхтит и делает вид, что сосредоточен на дороге.

– Да о чём ты, Никита?! Если сказал «а», то говори и «б»!

– Ну… о твоём поведении. О твоих чувствах. Ты что, влюбилась в него? Уничтожила карту памяти, пыталась его защитить, от денег отказалась… Я от тебя такого не ожидал.

– А что, если и правда влюбилась?! – подкидываюсь я. – Разве в него можно не влюбиться? Он самый красивый, талантливый, искренний и ранимый человек на свете! А мы его уничтожили, потому что обиженная жена захотела ему отомстить. Почему она его не простила? Откуда такая жестокость к мужчине, которого она когда-то любила? Неужели он недостоин прощения?

– Это не наше дело. Наше дело – качественно выполнять свою работу, за которую мы берём немаленькие деньги.

Деньги-деньги. Всё из-за них. Я плачу ещё сильней.

– Не плачь, это пройдёт, – говорит Никитос. И продолжает после долгой паузы: – А женщины часто бывают жестокими. Я двадцать лет влюблён в тебя, но ты всегда держала меня на расстоянии. Сама ничего не давала, но и не отпускала от себя. Неужели я не заслужил хоть немного любви? Неужели я совсем недостоин твоего внимания?

– Прости меня, – выдавливаю я сквозь слёзы.

– Сначала Кропоткин, теперь Дроздов, а я вечно в роли запасного аэродрома. Ты правда готова сдохнуть в коммуналке, лишь бы не выходить за меня замуж? Чем я плох для тебя? Толстый? Я могу похудеть, я уже сбросил семь килограммов, записался в зал.

В памяти всплывает белая мускулистая грудь с розовыми сосками, по которой стекают струйки морской воды. Мокрая рубаха, облепившая тело. Полные улыбающиеся губы, смеющиеся глаза цвета «серая умбра 7022», изумительно чёткая линия челюсти, особенно когда он смотрит снизу вверх, стоя на коленях. Двадцать шесть лет. Дерзкий, израненный, доверчивый, бесстыдный, чувственный, гордый. Наверное, плачет сейчас в одиночестве. Любимый мой.

– А ты правда хочешь на мне жениться?

– Да.

– Я же дрянь.

– С чего ты взяла? – удивляется он. – Ты девчонка, которой несладко пришлось в жизни. Хотела поступать в мед, но пришлось ухаживать за матерью. Не успела её похоронить, как втюрилась в этого придурка с татухами по всему телу. Может, он и сексуальный с женской точки зрения, а по мне – урод уродом. Квартиру зачем-то поменяла. Почему со мной не посоветовалась? Я же юрист. Я бы сразу сказал, что не стоит делать добрачную собственность общей.

– Я ему верила, – оправдываюсь я, вытирая лицо бумажной салфеткой.

– Лучше бы ты мне верила, а не хитрому прошаренному провинциалу.

Прихлёбываю адское немецкое пойло, горькое, как полынь. В голове гудит. Кажется, я наклюкалась, но хоть плакать перестала. Тру салфеткой глаза. На ней остаются чёрные разводы туши.

– Ты прав, Никита. Лучше бы я вышла за тебя замуж в восемнадцать лет, – бормочу я. – Не пришлось бы сейчас страдать из-за какого-то… белобрысого мальчика, которому я испортила жизнь.

Он кидает на меня взгляд:

– О, да ты пьяна в жожоба, – констатирует он. – Поедем ко мне. Тебе не стоит сейчас оставаться одной.

– К тебе? – я поворачиваюсь к нему и с трудом фокусирую взгляд. – Я боюсь. А вдруг ты меня изнасилуешь?

– Угу, обязательно. Три раза. Вечером, ночью и утром.

И тут я отрубаюсь.

16. Заключённый

С трудом продираю глаза около двенадцати часов дня. Я в чужой постели, в незнакомой комнате. Смутно узнаю квартиру Никитоса. Заглядываю под одеяло – на мне гигантская мужская футболка размера XXXL. Прекрасно. Именно так я и мечтала сегодня проснуться. Не в коттедже на берегу моря рядом с МММ – мальчиком моей мечты, а вот тут, в кровати Никитоса.

Как же тошно.

На тумбочке – графин с водой и стакан. Выпиваю два стакана подряд и плетусь в душ. Долго стою под горячей водой, смывая с себя похмелье и ненужные мысли. Все мысли о Славке – ненужные. Я должна выбросить его из головы.

Открываю дверцу холодильника – о, да там целая азбука вкуса! Сыр и колбасы на любой вкус. Неудивительно, что Никитос такой толстый. А мне нравятся высокие и стройные. С деликатно прорисованными мышцами и мраморной кожей. Губы ещё помнят её теплоту и гладкость. Губы всё помнят. И руки, и тело, и… и… У меня так давно не было секса до Влада, что сейчас я отчётливо ощущаю: вчера он у меня был. Много секса. Закрываю дверцу, есть не хочется.

Падаю на диван, ищу в интернете фотографии заброшенной церкви. Рассматриваю трискелион, жду.

Никита возвращается через три часа. Довольный.

– Ну что, можно праздновать завершение дела! – восклицает он. – Дроздов всё подписал, успели и в загс, и к нотариусу съездить.

– Всё, он разведён? – спрашиваю я.

Как будто это имеет какое-то значение.

– Разведён и гол как сокол! Всё как клиент заказывал. Мы с тобой молодцы!

– Мы с тобой аферисты. Подставили человека, отобрали обманом его имущество.

– Не было никакого обмана, – Никита присаживается на край дивана. – Мужчина обещал не изменять жене, но нарушил своё обещание. Мужчина за это поплатился. Всё честно. Он даже не протестовал, спокойно подписал все бумаги, ни о чём не спрашивал.

– Как он выглядел?

Синяки под глазами? Покрасневшие веки? Печальный взгляд? Но Никитосу такие тонкости недоступны.

– Да расслабься, обычно он выглядел. Бледный как смерть.

– Про меня ничего не говорил?

– Он вообще ничего не говорил. Ну что, как насчёт итальянского ресторанчика? Хочешь пиццу с лососем? Или спагетти с морепродуктами?

Я хочу вернуть вчерашний день и остаться в нём навсегда.

– Я чувствую себя виноватой перед ним, – честно сообщаю я.

– Янка! Ну почему ты такая трудная? У нас был заказ – мы его выполнили. Ты ни в чём не виновата. Ты даже пыталась выгородить Дроздова, но он сам признался в измене!

– Ради меня, – выдыхаю я. – Ты что, не понял? Он признался не потому, что такой честный и решил избавиться от «Питерстроя», а потому что не хочет, чтобы я переезжала в коммуналку! Пожалел меня! Пожертвовал ради меня своей мечтой.

– Да какая теперь разница? К тому же это не его деньги, а Настины. Вернее, её богатого папочки. Забудь о Дроздове. Завтра будут новые клиенты и новые задания. Поехали в ресторан, жрать хочу.

Я встаю с дивана, решение приходит мгновенно:

– Не будет новых заданий. Прости, Никита, но я увольняюсь. Не для меня такая работа. Спасибо за помощь в трудные времена, но ты же помнишь, я пришла в «Скорпион» только ради денег. Теперь у меня есть вся сумма, чтобы рассчитаться с Кропоткиным, и я… Наверное, вернусь в больницу. Или попробую устроиться в частную клинику, у меня были предложения.

– Тебе нравится работать медсестрой?

– Это намного лучше, чем то, чем я занималась в последнее время.

Он смотрит на меня тяжёлым взглядом. Наверняка чувствует себя использованным. Но я тоже себя так чувствую. И Влад. Уж кого-кого, а его использовали на полную катушку.

– Хорошо, – наконец говорит Никитос. – Но в ресторан-то со мной пойдёшь?

Я расслабляюсь. Никитос не стал устраивать сцену из-за увольнения. Как обычно, простил мне всё и сразу – невнимание, пренебрежение, постоянные отказы. Любит меня. Жаль, что я никогда его не любила. Вечно меня тянет на сложных парней и всяких извращенцев. Так тянет, что охота разбежаться и приложиться головой об стену.

– В ресторан пойду. Хочу пиццу. И тирамису.

***

На следующий день я возвращаю Никитосу ноутбук, диктофон, мини-камеру и симку, которой пользовалась на заданиях. Отдаю поддельные документы и завалявшиеся у меня шмотки для слежки. Только карту памяти оставляю себе, она так и валяется в палетке теней. Больше меня ничего не связывает с детективно-юридическим агентством «Скорпион».

В качестве прощального подарка Никитос помогает мне с оформлением квартиры. Боится, как бы я опять не накосячила. Кропоткин не удивлён, увидев нас вместе, он всегда подозревал, что мы с Никитосом любовники.

Мы подписываем документы, я перевожу бывшему мужу деньги. Он очень доволен, собирается купить квартиру для себя и молоденькой беременной жены. Теперь у него хватает на первый взнос.

Напоследок спрашивает насмешливо:

– А где же твой стройный блондин на десять лет младше?

– В Караганде, – отвечаю я.

Я понятия не имею, где моё сердце.

Живу на автопилоте.

Через две недели я устраиваюсь на работу к Заре Давидовне, пластическому хирургу, которая арендует кабинет в моей старой больнице. Меня всё устраивает: от дома недалеко, народ знакомый, зарплата меньше, чем платил Никита, но больше, чем в государственном учреждении. И работа всего три дня в неделю, когда Зара Давидовна принимает пациентов в нашем районе. Можно спокойно искать подработку.

А ещё через две недели тест на беременность показывает две полоски.

Я смеюсь, потом плачу, потом улыбаюсь сквозь слёзы.

Я не должна была залететь, дни были абсолютно безопасными, раньше это всегда прокатывало. Но в этот раз я всё-таки залетела.

Первое, что мне хочется сделать, – позвонить Владу. Он единственный, кого я люблю в этом мире, с кем мне хочется поделиться новостью. Но я вовремя вспоминаю, что он-то меня не любит. Он меня ненавидит и презирает. Эта мысль вонзает нож мне в сердце и проворачивает несколько раз. Очень больно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Признаю, я заслужила его ненависть и презрение. Зато у меня будет ребёнок от него. Такой же красивый и талантливый, как его отец. И весь мой! Моё солнышко, моя ягодка, мой вампирёныш. Я буду любить его за двоих, за десятерых! Я посвящу ему жизнь.

Малыш сразу же показывает свою истинную сущность: мне жарко уже при двадцати градусах, раздражает солнце, я оживаю только в пасмурные и дождливые дни. А ещё мне постоянно хочется холодной воды, чипсов и шоколада. Я страдаю от летней духоты и одновременно радуюсь беременности. Меня переполняет искрящаяся радость, как будто я выиграла миллиард рублей в лотерею. И горечь. Горечь, конечно, тоже. «Почему мы не встретились хотя бы год назад?» – спрашивал Влад. Теперь я часто задаю себе этот вопрос. Ответа на него по-прежнему нет.

На сайте «Питерстроя» кое-что меняется. Когда я захожу туда в очередной раз в поисках новостей, то замечаю, что директором бюро указан не Дроздов Владислав Юрьевич, а Грушин Роман Анатольевич. Каким образом главбух стал генеральным директором? Настя планировала продать фирму конкурентам, а не Грушину. Или она никому ничего не продавала, а просто назначила главного бухгалтера директором? Я сижу в недоумении перед компьютером. Проверяю список работников – там нет Наташи и Мадины, но по-прежнему числится Василиса Чернецова. Получается, после смены владельца из «Питерстроя» ушёл не только Влад, но и бухгалтер Наташа со стажёркой Мадиной. Все другие сотрудники остались. Здесь кроется какая-то тайна, но я не могу её разгадать. Не хватает информации.

Чем занимается Влад? Где он? Что собирается делать? Он мог бы устроиться в любое архитектурное бюро – его оторвут с руками и ногами. Он мог бы снять квартиру и начать жизнь с чистого листа, но этот парень не ведёт никаких соцсетей. Я ничего о нём не знаю. Я боюсь, что у него апатия или депрессия. Чувствую себя бесконечно виноватой.

От отчаяния нахожу блог Алёны Степашиной – блондинки, которая в мае заказала проект СПА-комплекса у себя на даче. Она запала на Влада и надеялась, что этот красивый и сексуальный архитектор лично будет контролировать строительство. Ох, бедная Алёна! Как же она просчиталась! В своём блоге она подробно описывает мытарства со строителями, которые, по её словам, приезжают не баню строить, а попить у неё кровушки. Попутно она костерит «Питерстрой», который после смены владельца превратился в шарашкину контору. Что ж, этого следовало ожидать. Десять лет Влад Дроздов, младший сын знаменитого архитектора, был душой этой компании, а после его ухода всё начало разваливаться.

Тридцатого июля, когда Алёна собиралась устраивать пляжную вечеринку в новом бассейне в честь своего тридцатилетия, она пишет особенно пронзительный пост с проклятиями в адрес всех строителей, инженеров, проектировщиков, архитекторов и дизайнеров. Мне её искренне жаль.

А в августе город сотрясает скандал. Я узнаю об этом из городских газет и телеканалов. ОБЭП накрывает «Питерстрой» и арестовывает Грушина Р.А., бессменного главбуха, а ныне – генерального директора. Оказывается, органы больше года следили за компанией и прослушивали телефоны. Вместе с Грушиным задержаны Одоевский С.Н. и Дроздов В.Ю. Все трое подозреваются в совершении экономических преступлений, коррупции и уклонении от налогов. Говорят, на заграничных счетах «Питерстроя» скопилось несколько миллионов долларов, украденных у государства путём махинаций с госзаказами. Одоевский был мозгом преступной группировки, а Грушин и Дроздовы (и отец, и сын) – исполнителями. Говорят, они занимались этим чуть ли не двадцать лет подряд – с тех пор, как Одоевский получил доступ к распределению бюджетных средств.

Я ушам своим не верю.

Влад не мог!

У него не было денег даже на зарплату водителю! Какие миллионы?

В панике я набираю его номер, но телефон не отвечает. На все мои двадцать звонков – ноль ответов. Из прессы я узнаю, что Влад находится в СИЗО.

А я так далека от всего этого, что даже понятия не имею, что это за учреждение и где оно находится. Куда обращаться? Как помочь Владу? Зато я знаю человека, который прекрасно во всём разбирается. Он не только потомственный юрист, но и имеет доступ к важным полицейским чинам. Он такие дела проворачивал в своём агентстве, которые простым смертным и не снились, – прослушка мобильных телефонов, сбор информации по банковским вкладам, получение данных из налоговой. Он точно сможет мне помочь!

Звоню Никитосу и предупреждаю, что скоро буду в офисе «Скорпиона». Есть серьёзный разговор. Он удивляется, но отвечает, что ждёт меня.

Через час я уже влетаю в его кабинет. Никитос обнимает меня, а потом, держа за плечи, отодвигает от себя:

– Ты что, поправилась? Ещё красивей стала!

А он внимательный! Я и правда прибавила пару килограммов за пару месяцев. Но живота пока не видно – по крайней мере, в широких джинсах и рубашке навыпуск.

– Немного, – отвечаю я. – А ты похудел?

– Да, на восемь кэгэ с тех пор, как мы не виделись. Всего – на пятнадцать за полгода. Занимаюсь с тренером два раза в неделю и каждый день хожу пешком. Ну и жрать стал меньше.

– Тебе идёт, – искренне говорю я.

Он довольно улыбается и приосанивается. Симпатичный мужик. Сбросит ещё пятнадцать – станет красавчиком.

– Чему обязан? – Никитос переходит к причине моего появления в «Скорпионе».

Два месяца не встречались, только в соцсетях переписывались, а тут я прискакала, как бешеная лошадь. Явно же не кофе с пончиками попить.

– Ты новости читаешь? – без обиняков спрашиваю я.

– Конечно.

– Про арест Одоевского слышал?

– А-а, так ты поэтому приехала…

– Да. Грушина и Влада тоже задержали.

Никитос машет рукой.

– Да там мутная история. Вроде как этот «Питерстрой» изначально был заточен на отмывание бюджетных средств. Одоевский выбивал для Дроздова госзаказы, тот делал никому не нужные проекты, а потом они по-дружески пилили государственные деньги. Главбух Грушин занимался сокрытием доходов, поэтому пришлось взять его в долю.

– Что значит «никому не нужные проекты»? – возмущаюсь я. – Я не верю, Никита! «Питерстрой» много чего построил!

– Для города? Не так уж много. Все эти заказы – по большей части фикция ради получения финансирования. Я даже не уверен, что проекты были рабочими.

– Но что-то же «Питерстрой» строил!

– Конечно, строил. Они участвовали в конкурсах, которые проводили застройщики, работали с частными заказчиками – вот там всё было по-честному.

– Этим направлением занимался Влад, да? – вспоминаю я.

– Скорее всего. Его отец преподавал в вузе и тырил денежки из бюджета, а Влад работал с частниками. Чай будешь? – спрашивает Никитос и, не дожидаясь ответа, включает чайник. – Получилось довольно удобно: отец сбагрил сыну всю реальную деятельность в бюро, а сын не заморачивался, насколько прибыльны его архитектурные проекты. Он мог работать даже в убыток – госзаказы покрывали все издержки.

Интересная информация.

– Выходит, Влад ничего не знал? Когда отец умер, Одоевский перестал давать заказы, и деньги резко закончились. Контора обанкротилась, а Влад даже не понял, почему это случилось.

– Но контора не обанкротилась, – возражает Никитос. – У них полно денег на валютных счетах. В том-то и проблема.

– Но Влад-то о них не знал! Он совсем не разбирается в бухгалтерии.

– Ничего, следствие разберётся, – резюмирует Никитос.

– А если не разберётся? Если Одоевский и Грушин всё свалят на него?

– В ОБЭП не дураки сидят, не переживай. Они давно пасли «Питерстрой».

– Но арестовали всех только сейчас.

Никитос мрачно на меня смотрит.

Я продолжаю:

– Ты догадываешься, почему ОБЭП не накрыл их раньше?

– Догадываюсь.

– Ага! – восклицаю я.

– Что «ага», Яна? К чему ты клонишь? И так понятно, что после внезапной смерти Дроздова Одоевский и Грушин притихли. Видимо, решали, что делать с деньгами, как перепрятать их в более надёжное место.

– А Владу ничего не сказали, чтобы тот не потратил все миллионы на какой-нибудь небоскрёб?

– Вот именно. Похоже, они пытались договориться с ним по-хорошему, но Влад отказался продавать папино наследие. Он же не знал, что там кубышка. Поэтому пришлось по-плохому.

– С помощью Насти? – подсказываю я.

– Да. Настя явно в этом замешана, – соглашается Никитос. – И когда Одоевский получил доступ к счетам «Питерстроя», он начал спешно выводить деньги. Вот тут-то их и накрыли.

Выводы Никиты совпадают с моими собственными.

– А нас использовали втёмную, – говорю я. – Настя действовала по поручению отца. Она давно уже разлюбила Влада – может, ещё пять лет назад, когда они расстались, – и просто разыгрывала перед нами оскорблённую жену.

– Скорее всего.

– Никита, ты же понимаешь, что ОБЭП тоже до этого докопается? До участия «Скорпиона» в этом деле.

– Мы не сделали ничего противозаконного.

– Мы помогли отобрать фирму у владельца.

– Мы не сделали. Ничего. Противозаконного, – жёстко повторяет Никитос. – Влад добровольно женился, развёлся и переписал фирму на Настю Одоевскую. Мы же к нотариусу ездили. Всё абсолютно законно, комар носа не подточит.

– Ну хорошо, с точки зрения закона мы чисты. А с точки зрения морали?

Никитос закатывает глаза.

– Какой чай ты будешь? – он шарит в деревянной коробке, где хранятся пакетики с чаем. – Хотя выбора нет. Остался только чёрный с бергамотом.

– Никита, помоги вытащить Влада из СИЗО! – прошу я. – Мы его подставили, работали на стороне его врагов, отобрали «Питерстрой». Понятное дело, что это и без нас бы случилось, но так вышло, что мы приложили руку.

Никитос усмехается, и я понимаю почему: я приложила не только руку, но и другие части тела.

– У тебя же есть связи в полиции, – продолжаю уговаривать я. – Помоги ему. Ну хочешь, я на колени стану?

– Яна, ты с ума сошла? Какие к чёрту колени? Не кипишуй, всё будет нормально! Следствие разберётся, насколько он виновен. Он всё-таки десять лет проработал в «Питерстрое» – можно сказать, управлял компанией вместо отца. Это мы решили, что он ничего не знал про бюджетные деньги, а как там было на самом деле – кто его знает?

– Я знаю! Он понятия не имел о махинациях отца!

– Да что ты так рьяно его защищаешь? – не выдерживает Никитос. – Кто он тебе? Муж, брат, сват?

– Он отец моего ребёнка. Я беременна. Вытащи его из СИЗО, пожалуйста! Сделай так, чтобы с него сняли все подозрения. Верни ему честное имя, у него больше ничего не осталось. Умоляю, Никита, спаси его, и я сделаю для тебя всё, что попросишь.

– Твою ж мать! – вырывается у Никитоса. – Янка!

– Ну что? Я же не специально залетела! Я этого не планировала.

Он смотрит на меня со смесью жалости и досады.

– А ты не думала сделать?..

– Нет! – перебиваю я. – Мне тридцать четыре года, это первая моя беременность.

Я рожу этого ребёнка, даже если весь мир будет против. Я так его люблю, что сердце трепещет от счастья. Но этого я Никитосу не говорю, не хочу травмировать его силой своих чувств. Ему и так нелегко. Он на несколько секунд закрывает лицо руками и пытается смириться с тем, что его любимая женщина беременна от другого. Я терпеливо жду его решения.

– Ладно, – наконец произносит он, – я ему помогу, но при одном условии: ты никогда больше с ним не встретишься. Не напишешь ему, не позвонишь. Вычеркнешь его из своей жизни и, уж конечно, не расскажешь про ребёнка. Он не должен о нём узнать, иначе испортит жизнь вам обоим.

Я машинально качаю головой, Никита повышает голос:

– Яна, мне надоело разбираться с твоими проблемами! То Кропоткин, то Дроздов, то ещё кто-нибудь! Ну сколько можно? Ты мутишь с мужиками, не задумываясь о будущем, а я потом разгребаю дерьмо! Ты хоть представляешь, каких людей мне придётся напрячь, чтобы повлиять на следствие?

– Я всё понимаю. Правда. Прости меня. Помоги ему.

Я смотрю на него самым кротким и умоляющим взглядом, какой могу изобразить. Я должна спасти Влада.

– Пообещай, что забудешь о Дроздове, – требует Никитос. – Иначе я и пальцем ради него не шевельну.

– Хорошо, я забуду, – произношу я. – Я больше никогда с ним не встречусь. Не расскажу о ребёнке.

Лучше бы он секса попросил, честное слово!

Мне было бы не так больно.

***

Это дело оказывается не таким простым, как мне представлялось. Хорошо, что я работаю у Зары Давидовны всего три дня в неделю, поэтому в свободное время тусуюсь в офисе «Скорпиона». Помогаю Никитосу всем, чем могу. Но ему помощь требуется в основном по текущим делам, которые он забросил ради Влада.

Попасть в СИЗО удаётся через пару дней. Разумеется, только Никите и только в качестве адвоката Влада Дроздова. У Одоевского и Грушина есть свой адвокат, но защищать Влада он не собирается.

Весь день сижу на нервах. Пытаюсь сосредоточиться на расшифровке какой-то важной диктофонной записи, которую меня попросил обработать Никитос, но мысленно блуждаю по тюремным лабиринтам в поисках моего возлюбленного. Его хоть в отдельной камере держат или со всякими отморозками? У него есть всё, что нужно? Одежда, шампунь, зубная паста?

Никита возвращается поздно вечером – уставший, голодный и злой. Я предлагаю ему большую чашку кофе с обезжиренным молоком и бутерброд из цельнозернового хлеба с диетическим сыром. Специально для него купила: он же сидит на диете.

– Ну рассказывай! Ты его видел?

– Видел.

– Как он?

– В целом нормально. На жару только жаловался.

Я пытаюсь скрыть эмоции, но воспоминания обрушиваются на меня лавиной. Он ненавидит жару, он мгновенно обгорает на солнце, он любит тень и прохладу, как в лесных заброшенных храмах. Он любит лежать на спине и рисовать в блокноте древние символы викингов.

– Ты был в камере?

– Да.

– Много там народу?

– Битком.

Хоть бы никто не причинил ему зла!

– А у него есть… Ну, всё что нужно?

– Не было, – отвечает Никитос, с шумом прихлёбывая кофе. – Его не дома арестовали. Пришлось купить ему зубную щётку и кое-что по мелочи. Блок сигарет попросил и чёрного чая.

– Он начал курить?! Он же бросил!

– Не знаю, я не спрашивал. Но это обычное дело, в тюрьме сигареты всем нужны, даже некурящим.

Он так буднично это говорит, а у меня сердце разрывается. Не выдерживаю и начинаю плакать. Слёзы градом текут по щекам, а перед глазами стоит его лицо – нежное, чистое, слово тронутое перламутровой пудрой. Пушистые ресницы, твёрдые скулы, мягкие губы. Он не должен был попасть в тюрьму! Ему там не место!

– Ну не реви, Яна, – утешает меня Никита. – Всё будет нормально.

– А ты можешь кого-нибудь попросить, чтобы его перевели в отдельную камеру, где нет опасных преступников? – прошу я.

Он усмехается:

– Нет смысла заморачиваться с переводом. Я освобожу его.

– Ты сможешь его освободить?!

– Смогу. Обещаю. А теперь вытирай слёзы и больше не реви.

Он кажется мне Господом Богом в этот момент. Я смахиваю слёзы, наклоняюсь и целую его в губы. Первую секунду Никитос шокирован, он замирает, задержав дыхание, а потом вскакивает и обнимает меня. Целует по-настоящему, жарко, глубоко. Я уже жалею о своём порыве, но прервать поцелуй мне кажется невежливым. Я терплю, хотя это не так уж сложно. Я ожидала, что будет намного хуже.

– Он удивился, увидев тебя? – спрашиваю я, едва губы Никитоса отрываются от моих.

Он смотрит на меня, словно пьяный. Моргает.

– Удивился так, что челюсть отвисла. Сказал, что у него нет денег на адвоката. Я ответил, что займусь им бесплатно, в рамках моей личной благотворительности. Он не стал отказываться. Поблагодарил за доброту.