Текст книги "Пуговка для олигарха (СИ)"

Автор книги: Таня Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 50. Я была его раем

Она положила разомлевшую после поездки на лодке Верочку на одеяло и свернулась возле неё калачиком. Уткнулась носом в хрупкое плечико и закрыла глаза. Когда она очнулась в церкви, Глеба рядом не было – да и к лучшему. Она бы не удержалась от рыданий и истерики, если бы он находился рядом. Отец Сергий подал ей воды и поддерживал голову, пока она пила, клацая зубами об эмалированную кружку. А все остальные словно погрузились в ступор. Вышли из шока только дома.

Данила перешёптывался за дверью с Любашей, мама поставила на плиту чайник. Они собирались праздновать крещение, но сейчас Надя не могла думать ни о чём, кроме того, что отец Веры стал монахом. И теперь они будут жить на разных берегах озера, мучая друг друга редкими столкновениями на почте или в магазине.

Что за изощрённая пытка! Может, он ещё обвенчает её с Данилой? Они отложили свадьбу на лето, на «после родов», но как выходить замуж, когда он здесь? Всё внутри перевернулось, когда сквозь чёрную бороду и худобу проступили черты мужчины, которого она так и не разлюбила.

– Нет, я всё понимаю, но не с дядей же, – донёсся из-за двери приглушённый голос Данилы. – Люба, это за гранью!

Для Любаши это тоже был сюрприз. Надя всё рассказала сестре и матери – начиная с того, как её поселили в домике для прислуги, а наутро отвезли к гинекологу, и заканчивая скандалом в клинике, когда выяснилось, что она беременна и не годится на роль донора матки. Но о самом главном Надя умолчала. Она никому не сказала, что отец её ребёнка – муж бессердечной тёти Поли. Надя стыдилась своих чувств к человеку, который по сути оставил её один на один с проблемами. Денег, правда, дал. Но деньги для него ничего не значили, он всем их давал – и шантажистам, и пострадавшим в авариях, и слишком прытким девственницам, одурманенным ночной духотой и музыкой.

– Он нам не родной дядя, – возражала Любаша. – Просто муж тётки, которую я, к примеру, видела один раз в жизни. Приехала, как английская королева, хвасталась Москвой и богатством, а сама наврала с три короба. И сын у неё от чужого жениха, и бесплодие, которое она от всех скрывала, и муж гулящий. Нечем особо хвастаться.

– Да при чём тут хвасталась она или нет? Даже будь она последней дрянью – это что, повод мутить с её мужем за её спиной?

– Откуда ты знаешь, как всё было? Надя тебе не рассказывала, но, поверь мне, у неё есть веские причины ненавидеть тётку. – Любаша помолчала и добавила: – Ты собирался жениться на девушке с ребёнком – какая разница, от кого он?

– Большая! Я думал, это какой-то проходимец, который обманул её и бросил, а, оказывается, это Громов. Она жила в его доме – они каждый день общались, сближались, вместе ели, вместе спали. Может, там любовь была? Не зря же она в обморок упала, когда его увидела?

– Ты просто ревнуешь, – сказала Любаша.

– Да.

– Это глупо. Она согласилась выйти за тебя замуж. Разве ты не об этом мечтал?

– Любаша, я должен узнать правду. Понимаешь? Должен! Если у неё остались чувства к этому… – он долго подбирал слово, – адвокату-монаху, то нафига мне такая жена? Я люблю её с десятого класса, я готов принять её с ребёнком, готов всё забыть и простить – хотя ты лучше всех знаешь, чего мне это стоило! Но я не готов жить с девушкой, которая сохнет по мужу своей тётки! Что за дурь вообще? Ну дурь же, согласись!

Надю снесло с кровати. Она распахнула дверь и сквозь слёзы выкрикнула:

– Да, у меня остались к нему чувства! И я никогда не говорила, что люблю тебя! И не просила принимать меня с ребёнком! По какому праву ты меня попрекаешь? Я ни в чём перед тобой не виновата! – она захлебнулась и зло смахнула слёзы. – Теперь ты знаешь правду. И что ты будешь с ней делать?

– Ты что, до сих пор любишь… – он пренебрежительно махнул в сторону озера, – его?

– Если бы он хоть намёком дал понять, что мы с Верочкой ему нужны, я бы переплыла это озеро с люлькой в зубах!

Данила только головой покачал от изумления. А Любаша шмыгнула носом: «Бедная Надюша, бедный Данила…». Одна лишь мама невозмутимо накрывала на стол.

* * *

Позже сестра аккуратно подступила с расспросами:

– У тебя хоть не так, как со мной, было? Он тебя не принуждал?

Мало-помалу Надя рассказала всё: как пришивала ему пуговицу в кабинете, а он пил кофе и расспрашивал о жизни в Юшкино, как услышала музыку и побрела в тумане к дому, как они чуть не поцеловались в машине, как он допрашивал её, сидя у кровати. Как признался в своих чувствах – «я тебя не как адвокат спрашиваю, а как мужчина», – как уехал из дома, чтобы удержаться от соблазна, как они остались ночью наедине – словно два обломка, прибитых к берегу после кораблекрушения. Мой большой секрет, хрустальные бусинки, невыразимая печаль…

– Тебе понравилось? – тихо спросила Любаша, оглянувшись на спавших детей, словно они могли подслушать взрослый разговор. – Ну, ты поняла, о чём я.

Тяжесть его тела…

– Честно говоря, не очень. Это были странные ощущения, но я бы ни за что от них не отказалась.

– Почему?

– Потому что ему было хорошо, – прошептала Надя, возвращаясь мысленно в ту ночь. – Он был похож на человека, который внезапно очутился в раю, – и этим раем была я. Я и понятия не имела, что люди могут получать такое удовольствие от близости, – не просто приятные ощущения, а настоящее блаженство.

– Жаль, что ты его не испытала.

Надя коснулась губами уха сестры:

– Тогда – нет, но потом, когда я вспоминала его губы и руки… И всё, что он делал со мной, его слова и стоны… Ох, уф-ф…

Любаше стало щекотно, она засмеялась и почесала ухо:

– Всё с тобой понятно, маленькая развратница! Довела человека до монастыря своим раем!

– Прости, что я слишком откровенна. Ты, наверное, не любишь об этом вспоминать.

– О Марате? Я никогда о нём не вспоминаю, – Любаша посмотрела в окно. – Это как будто не со мной происходило… Но есть человек, о котором я постоянно думаю, никак не могу выкинуть его из головы.

Она намекала на Данилу. Он всё-таки запал ей в сердце, хотя она упорно сопротивлялась своим чувствам.

– А он знает, что у тебя к нему симпатия? – спросила Надя.

– Догадывается.

– Любаша, не будет у меня с ним счастья. Не люблю я его. Если у вас сложится, я буду только рада и никогда не перейду тебе дорогу. Мы не такие, как мама и тётя Поля, мы – другие.

* * *

После этого признания словно кандалы с ног упали. Всё с Данилой Кандауровым было хорошо, кроме одного: она его не любила. Да, привыкла к дружеской помощи и мужскому вниманию, научилась флиртовать, думала о нём как о будущем муже, но вот страсти до ослабевания ног не было. Она бы не пришла к нему ночью и не скинула одежду на пол, не повисла бы на нём, как котёнок на шторах, – всеми коготками, не отцепить, не оторвать без дырок в тонкой ткани. Не слушала бы ночь напролёт, как стучит его сердце.

Данила был удобной партией – не сидеть же всю оставшуюся жизнь в одиночестве? Хотя… Глеб же сидел? Тоже, наверное, несладко жить в монастыре на острове – без электричества, без связи с миром, в бесконечных постах и молитвах. О чём он думал, когда решил отречься от прежней жизни? Сомневался ли в своём решении? Вспоминал ли о Наде?

Зазвонил телефон. Она глянула на экран и обомлела: «Глеб Громов». Вот так просто? Взял и позвонил после года молчания?

Глава 51. Я тебя прощаю

– Добрый день, Надя. Мы можем встретиться? – спросил он обычным своим голосом, каким спрашивал, хочет ли она бутерброд с маслом, или в какой музей собирается поехать.

– Встретиться? – растерялась она. – Зачем?

– Поговорить.

О чём? Неужели он не слышал о сорвавшейся трансплантации? Хитрая тётка скрыла свою неудачную медицинскую авантюру? Сказала, что Надя избавилась от «урода» и счастливая, с денежками, умотала в Юшкино? Он просидел целый год на острове и не общался с женой? В любой из вариантов трудно было поверить.

– Ладно… – согласилась Надя. Она ответит на его вопросы и посмотрит ему в глаза. – А где?

– Тут особо некуда пригласить девушку, – сказал он так, словно планировал пригласить её на свидание. – Поэтому предлагаю покататься по озеру. Не против, если я заеду за вами на лодке?

– За нами?

– За тобой и Верой.

Ну, конечно, за Верой… Он же так мечтал о детях.

– Приезжай.

Любаша кинулась к шкафу и распахнула лакированные створки:

– Что ты наденешь? – спросила она.

– Ничего. В этом пойду, – Надя бросила взгляд в зеркало, где отражалась девушка в старых обрезанных джинсах и футболке для кормления с вышитым зайчиком на груди.

– Нет уж, тебе нужно что-то понаряднее!

– Перестань, Любаша, он монах. Он будет в рясе, клобуке и с золотым крестом на груди. И, может быть, даже с кадилом.

– Тем более! Если он стал монахом, – подмигнула сестра, – пусть кусает локти, глядя на твою красоту.

Никаких нарядных вещей у Нади не было: она не успела сшить себе обновок после беременности. Любаша вытащила из глубин шкафа прошлогодний жёлтый сарафан:

– Вот! Он всегда тебе нравился.

В этом сарафане Глеб впервые её увидел. Они сидели за мраморным столом и пили коктейль из капусты, а потом к тарелке Нади прикатился перламутровый кругляш.

– Грудь не влезет, – засомневалась Надя.

– Всунем твоё богатство! Сделаем волнующий рельеф. И волосы надо убрать наверх, расплети уже свои детские косички. Ты же женщина!

– Я же мать.

Любаша хлопотала, желая загладить вину за неуместное воодушевление после расставания сестры с женихом. В последние дни она сияла, напевала песенки и кружила розовощёкого Николашу по комнате. Он заливисто смеялся и хватал маму за волосы.

Правда, Данила ни разу не появился в их доме после крещения Веры, но Любашу это не смущало. Она верила в справедливость мироздания. Когда-нибудь судьба улыбнётся и ей.

* * *

Он ждал их на берегу озера. Порывисто встал с камня, на котором сидел, и сделал несколько шагов навстречу. Длинные полы чёрной габардиновой рясы, больше похожей на халат с запахом, разлетелись в разные стороны. Мелькнули кроссовки, надетые на босу ногу.

– Спасибо, что пришла.

Он взял люльку-переноску и осторожно поставил в лодку. Подал руку Наде. Она чуть коснулась его пальцев и легко вспорхнула на корму. Карельские девчонки умели управляться с лодкой, а многие гребли, как заправские рыбаки.

Глеб сел за вёсла и в три сильных гребка вырулил из камышовых зарослей на открытую воду.

Над озером носились чайки, по воде на длинных паучьих лапках бегали водомерки, в кустах заливались птицы. Припекало солнце. Надя глянула на Верочку: та крепко спала, раскинув сжатые кулачки в стороны, капюшон люльки защищал малышку от солнечных лучей. Она привыкла спать на свежем воздухе.

Глеб бросил взгляд через плечо и направил лодку к острову – но не к монастырскому подворью, а к дальнему мысу, словно хотел его обогнуть.

Не скрывая интереса, Надя рассматривала монаха, сидевшего перед ней. Он был мало похож на прежнего Глеба Тимофеевича. Из-под льняной скуфьи, некогда чёрной, а теперь посеревшей от солнца и частых стирок, выглядывали волнистые волосы – ещё не длинные, но уже дотянувшиеся кончиками до наглухо застёгнутого воротничка рясы. Густая дикорастущая борода покрывала подбородок и скулы. И только глаза оставались прежними – бархатными, карими, внимательными. Как когда-то в машине, они скользили по её лицу и голым плечам, опускались ниже, задерживались на коленках. И, как тогда, у Нади перехватывало дыхание от этого откровенного мужского взгляда. Осознавал ли он, как действует на неё, или просто не мог удержаться? «Между нами что-то происходит, и я не могу это контролировать», – сказал Глеб в тот день. Сегодня происходило то же самое. Надю пронизывало знакомое ощущение взаимности их чувств и непреодолимости их влечения. Но сейчас они были неизмеримо дальше друг от друга, чем год назад: между ними стояла не Полина, не брачные клятвы, не родственный долг, а бог. Жену можно подвинуть, а бога?

– Надежда, – сказал Глеб, подняв вёсла и уложив их вдоль бортов, – я понимаю, что любые мои слова могут быть расценены как трусость, эгоизм и желание снять с себя ответственность. Я понимаю, что опоздал, и ничего уже не вернуть. Но я хочу объясниться. Выслушай меня, пожалуйста.

Он говорил тихо, боясь разбудить дочку. Лодка мерно покачивалась, а Надя вспомнила свой сон в ночном клубе: она переплывала озеро, а кто-то ждал её на том берегу – мужчина в белой рубашке. Не в чёрной рясе. Сон сбылся, да совсем не так: мужчина в белом стал монахом.

– Я слушаю.

– Я не знал про план Полины. Я был уверен, что ты сделала аборт, вернулась в Юшкино и сошлась с Данилой. Я видел вас зимой – вы казались такими счастливыми, ждали первенца… Мне и в голову не пришло, что ребёнок не от него, – Глеб медленно подбирал слова. Ему с большим трудом давался разговор. – Я не знал, что ты была девственницей, когда пришла ко мне. Не знал, что ты забеременела в ту ночь. Я обязан был убедиться, что с тобой всё в порядке, но я был занят другими вещами, более важными, как мне тогда казалось: мировым соглашением, проблемами в семье и на работе. Теперь, когда я знаю всё, я бы поступил иначе, но… – он провёл мозолистой рукой по лицу, желая скрыть заблестевшие от слёз глаза. – Какой смысл это обсуждать? Я безмерно виноват перед тобой. Прости меня, если сможешь.

– Я тебя прощаю, – искренне и без раздумий ответила Надя. – Ты же не знал.

На душе от этих слов полегчало. Он не был гадом, каким выставляла его жена. Он не желал Наде зла, не откупался от неё деньгами и не бросал в сложной ситуации. Он просто верил, что поступает правильно.

– Я надеюсь, ты счастлива с мужем, – сказал он.

Он решил, что они с Данилой женаты! Вполне логичный вывод, учитывая, что Данила договаривался о крещении Веры и вёл себя как её отец. Надя не стала разубеждать Глеба. Пусть думает, что она благополучно замужем, если ему так проще. В их случае это всё равно ничего не меняло.

Рядом с лодкой подпрыгнула рыбка, блеснув серебряной чешуёй. Глеб снова взялся за вёсла.

– Когда ты узнал правду? – спросила Надя.

– Три дня назад. Я летал в Москву, разговаривал с Полиной и Рафаэлем.

– А до этого ты с ними не разговаривал?

Он покачал головой:

– Нет. Марта начала процедуру развода в тот день, когда ты уехала из Москвы. Я не встречался с Полиной.

– Так ты разведён? – спросила Надя.

– С августа прошлого года.

– А три дня назад она выложила тебе правду?

– Она сейчас замужем за Иваном Ломидзе, ты его знаешь – он единственный сын богатого грузинского банкира. Полине нечего больше бояться и незачем мне врать. Она была предельно откровенна.

– Тётя Поля вышла замуж за Вано? – поразилась Надя. – А как Рафаэль это воспринял? Не ревновал мамулю?

– Рафаэль ушёл в армию. Я ездил к нему в часть, мы провели вместе целый день. Мне кажется, у него есть шанс… Не факт, что армия поможет, но и не навредит.

Надя поняла, о каком шансе шла речь. О шансе стать человеком, а не самовлюблённым, заносчивым и эгоистичным маменькиным сынком. Глеб любил приёмного сына даже после всего, что тот натворил. Поймёт ли Рафаэль когда-нибудь, как повезло ему с отчимом?

Они обогнули остров. Перед ними открылась уютная песчаная лагуна, защищённая со всех сторон зарослями можжевельника. Дно, усеянное мелкими камешками, просвечивало сквозь кристально чистую воду, в ней сновали рыбки, а над поверхностью вились радужные стрекозы. Солнечные блики прыгали по безмятежной глади озера. В лагуну вёл узкий, едва заметный пролив. Пробраться в это живописное местечко мог только тот, кто хорошо знал береговую линию.

Затерянный кусочек рая на земле.

– Я взял морс, пирожки с яблоками и всё, что нужно для пикника. Плед, зонт от солнца, полотенце. Если ты не против, давай проведём здесь пару часов? Мне бы хотелось познакомиться с дочерью.

Он сказал это таким тоном, что Надя чуть не разревелась.

Если ты так хотел детей, то зачем же ушёл в монастырь?! И что ей теперь делать? Возить дочку в гости к папе-монаху? Что за нелепая ситуация!

– Глеб, – сказала она дрожащим голосом, – я всё понимаю, у тебя были причины уйти в монастырь. Я не оспариваю твоё решение и даже не обсуждаю. Не лезу в твои дела с богом. У меня только один вопрос: когда Вера подрастёт, как она будет к тебе обращаться? Папа или отец Пафнутий? Какое у тебя новое имя? – Надя всхлипнула. – Ты же не думаешь, что сможешь участвовать в воспитании? Это вообще нормально – папа-монах? Вам разрешено иметь детей?

– Надя, но я не монах.

– Ты в рясе, у тебя на голове шапочка! И борода!

Он встал в лодке в полный рост. Снял шапочку, аккуратно сложил и засунул в карман. Развязал пояс и быстрым движением плеч скинул рясу – так Надя скинула халат год назад, оставшись в чём мать родила. Только Глеб не был голым: он был одет в шорты и белую рубашку с воротником-стойкой. В её рубашку, сшитую с любовью и нежностью! Собираясь на встречу, он тоже надел самое красивое, что у него было.

– Но… Ты послушник? Готовишься стать монахом? – уточнила она.

– Нет, я рабочий в монастыре. Трудник. Волонтер. Отец Сергий предложил пожить здесь в течение года и помочь с реставрацией храма. После этого он обещал благословить меня и отпустить грехи. Это случится уже через неделю. Я планирую вернуться в Москву – накопилось много работы. Марта зашивается.

Так вот как разбираются с грехами! Едут к крёстному отцу и восстанавливают старую церковь. А она-то гадала!

– То есть ты не женат и не связан обязательствами перед богом?

– Есть только один человек, перед которым у меня обязательства, – ответил Глеб.

– Кто?

– Вера.

Это всё, всё, всё меняло!

Глава 52. Моя пуговка

– Я не против, если ты пообщаешься с Верой, – сказала Надя, и Глеб направил лодку в лагуну.

Нос мягко ткнулся в берег. Глеб выпрыгнул из лодки и рывком затащил её на песок. Надя подала ему Веру, а потом выбралась сама. Смотрела, как он раскрывает зонтик и бережно ставит под него люльку, как расстилает плед на песке и достаёт корзину с монастырскими пирожками. Если их пёк тот же монах, что и в Надином детстве, – то это самые вкусные пирожки с яблоками на свете.

Рубашка сидела на Глебе как влитая. Он расстегнул верхние пуговицы и закатал рукава выше локтей – и выглядел сногсшибательно! Надина любовь, больше не сдерживаемая запретами, распускалась дивными душистыми цветами. Глеб не женат, не монах, и хочет общаться с дочкой.

Он заглядывал в люльку с таким благоговением, словно там лежал не ребёнок, а невиданная драгоценность. Даже дыхание задерживал.

– Когда она проснётся, можешь взять её на руки, – предложила Надя. – Надеюсь, она не испугается твоей бороды.

Глеб вцепился в бороду, словно хотел оторвать.

– Через неделю я побреюсь.

– И уедешь в Москву, – напомнила Надя.

– Я постараюсь приезжать так часто, как смогу, – ответил Глеб и прибавил: – Если твой муж не против. Я буду благодарен, если ты обсудишь с ним этот вопрос.

Она могла бы сказать, что рассталась с Данилой, но промолчала. Хотела выяснить всё до конца, прежде чем признаваться, что одинока и до сих пор его любит.

– Будешь приезжать раз в год?

– Раз в неделю. Я понимаю, что не имею права вторгаться в чужую семью, но и ты меня пойми: я не могу оставить Веру. Я хочу видеть, как она растёт, заботиться о ней, дать ей всё, чего она заслуживает. Она моя единственная дочь, я её люблю.

– Только её?

Глеб сел рядом с Надей, по-турецки скрестив ноги. Пытливо заглянул в глаза. Прочитал там что-то и отвёл взгляд.

Не хотел отвечать на вопрос.

Говорить чужой жене о любви – неправильно, но она ведь ему говорила!

– Только её? – настойчиво переспросила Надя.

Пространство между ними заискрилось. Воздух, наполненный густым ароматом можжевельника, щебетанием птиц и жужжанием стрекоз, раскалился и напитал жаром щёки.

– Что ты хочешь услышать? – хрипло спросил Глеб.

– Правду.

– Хорошо, я скажу тебе правду. Когда я приехал в монастырь и исповедался отцу Сергию, он спросил, раскаиваюсь ли я в своих грехах? Я ответил, что нет. Если бы та ситуация повторилась, я бы снова взял тебя на руки и отнёс в спальню. Я знаю, что не должен был этого делать, но сделал бы это снова. И снова, и снова, и снова…

Надя заворожённо слушала его отрывистую лихорадочную речь.

– Отец Сергий назначил мне послушание, и я с радостью согласился. Но это ничего не изменило. Ты в моём сердце, в моей памяти, в моей крови. Каждую ночь я беру тебя на руки и укладываю в свою постель. Я ощущаю на плече твою голову, слышу твоё дыхание, чувствую твои пальцы, – он прикрыл ладонью крестик на груди, который она гладила ночью. – И в эти моменты я счастлив. Да, я посоветовал тебе выйти замуж за Данилу Кандаурова, но я и понятия не имел, какую боль это мне причинит! Хотелось выть от бессилия… Я совершил ошибку, когда бросил тебя. Я разрушил свою жизнь, когда отдал тебя другому мужчине. Но я люблю тебя, Надя. Очень сильно люблю.

По его виску скатилась капля пота. Он сгорал в том же пламени, которое заставляло щёки Нади пылать.

– Если бы ты была свободна, я бы немедленно сделал тебе предложение. Вот моя правда.

Она услышала всё, что хотела, и даже больше. Заглянула в люльку – Вера спала, сладко причмокивая во сне.

– Сегодня ужасно жарко, – пожаловалась Надя, вставая. – Как ты думаешь, вода достаточно тёплая для купания?

Он посмотрел на неё так, словно не расслышал вопрос.

– Хочу поплавать в лагуне. Этим летом я ещё не плавала.

– М-м… – промычал он что-то нечленораздельное. Потом закивал: – Да, вода тёплая. А здесь в лагуне – как парное молоко. Я специально выбрал это место.

Надя взялась за подол сарафана и стащила его через голову. Глеб сдавленно ахнул.

– Извини, тот купальник, который ты подарил мне в Москве, остался… в Москве. Поэтому я по-простому, по-деревенски.

Она сняла бюстгальтер и бросила на плед. Потом избавилась от трусиков. В этот раз она чувствовала себя иначе – не стыдливой, растерянной и очумевшей от собственной смелости девчонкой, а уверенной в своей привлекательности женщиной. Её собственное удовольствие уже бурлило в крови. В этот раз дар любви будет взаимным, они оба познают рай.

– Пойдём со мной, – она протянула ему руку. – Тебе надо освежиться.

Он не понимал, что происходит, почему она так себя ведёт. Его глаза бегали по сторонам, но неизменно, словно намагниченные, прилипали к её залитой солнцем наготе. На лбу Глеба выступили бисеринки пота.

– Ну как хочешь, – Надя улыбнулась и, покачивая бёдрами, направилась к озеру.

Обернулась у кромки воды:

– Глеб, я свободна, – сказала она. – Да, я согласилась стать женой Данилы, но ничего серьёзного у нас не было. Мы расстались. Я люблю только тебя и выйду замуж только за тебя.

Она нырнула и проплыла несколько метров, наслаждаясь прохладными упругими струями, оплетавшими разгорячённое тело. Вынырнула и глянула на берег. Глеб уже снял рубашку и поспешно избавлялся от шортов. Надя без стеснения рассматривала великолепное тело своего будущего мужа. Когда на нём остался только шнурок с крестиком, Глеб разбежался, прыгнул в воду и через десять секунд вынырнул рядом – нос к носу.

Они медленно кружились в воде, не в состоянии наглядеться друг на друга, не в силах расплести ноги и руки. Между их лицами всплыл лёгкий деревянный крестик. И ещё что-то маленькое, круглое, похожее на жемчужный шарм. Неужели Глеб нанизал на шнурок украшение?

– Что это? – спросила Надя и поймала пальцами скользкий кругляш. – Это же…

– Моя пуговка, – сказал Глеб, прежде чем накрыть её губы влажным озёрным поцелуем.