Текст книги "Пуговка для олигарха (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Глава 47. Одинокий огонёк
Собравшись с духом, Надя позвонила Марте. Та не сразу её узнала и засмеялась:
– Ой, Надюша, богатой будешь!
– Как раз поэтому я и звоню, – Надя перешла к цели звонка. – Хочу вернуть деньги, которые ты перечислила мне летом. Скажи, пожалуйста, номер счёта Глеба.
Марта хмыкнула:
– Без его распоряжения не могу. Прости.
– Так спроси его!
– Я не могу с ним связаться.
– До сих пор? – удивилась Надя. – Он ещё не вернулся из своего… путешествия?
Она хотела сказать «побега», но решила обойтись без обидных намёков.
– Нет, не вернулся, но с ним всё в порядке. Иногда он звонит и справляется, как дела, хотя по последнему разговору мне показалось, что он очень далёк от нашей московской суеты. Кстати, твой подарок я ему отправила.
Рубашку, сшитую не иголкой и нитками, а любовью и нежностью. Как давно это было – словно в другой жизни.
– А куда отправила? В Австралию или в Австрию?
– Не знаю. Из транспортной компании пришёл курьер и забрал свёрток.
– Ясно. А Глеб не упоминал, понравилась ему рубашка?
– Нет.
– А про меня не спрашивал?
– Нет. – Видимо, Марта уловила Надино разочарование, поэтому прибавила: – Ты не расстраивайся, Глеб сейчас погружён в решение личных проблем. Такое ощущение, что с ним происходит что-то важное, – переоценка жизненных ценностей, преодоление внутреннего кризиса, поиск смысла жизни. Одним словом, какая-то большая душевная работа. И, судя по всему, он неплохо с ней справляется: он стал намного спокойней и, может быть, даже счастливей.
Воображение нарисовало Глеба, сидящего под кокосовой пальмой на берегу лазурного океана, – одинокого, безмятежного и просветлённого. Просто замечательно, что он справился со своими сложностями и нашёл смысл жизни.
– А с деньгами-то что делать?
– Положи под проценты, – посоветовала юрист.
– А если я отдам их отцу Сергию?
– Это ещё кто?
– Монах местный, церковь строит.
– Нет уж, лучше под проценты, – отрезала Марта. – Надя, а почему ты не спрашиваешь о Паулине Сергеевне и Рафаэле? Тебе не интересно, как они поживают?
– Нет. Не хочу даже слышать о них! А вот про Юсуфа и его маму интересно.
– У них всё отлично! Они получили обещанную компенсацию и вернулись на родину. Я слышала, Юсуф собирается жениться.
– Неудивительно, – заулыбалась Надя, – за него любая пойдёт. Хороший парень.
* * *
Этот короткий разговор с Мартой словно провёл разделительную черту между прошлым и будущим Нади. Ей тоже предстояло найти смысл хоть в чём-нибудь и принять важное решение.
* * *
В декабре Надя торжественно открыла ателье под названием «Надежда». Украсила его шариками и пригласила одноклассниц, их матерей и всех любопытных кумушек на чаепитие с домашними пирогами. Данила тоже присутствовал. Улыбался в тридцать два зуба, помогал разливать чай. Любаша хлопотала вместе с сестрой и впервые представила публике Николашу Сорокина. Всем же было интересно посмотреть на внебрачного сына Маратика из Коробельцев. Может, потому и пришли. А остались потому, что Надя устроила выставку-продажу швейных изделий, – платьев, ночных рубашек, халатов, скатертей и штор. И постельного белья, – куда уж без него! – сшитого из качественного сатина, а не токсичной китайской ткани. Перед праздниками раскупили всё подчистую – себе и на подарки. Кому-то захотелось поменять шторы, кому-то обновить декоративные подушки, а кому-то – надеть в новогоднюю ночь ночнушку фривольного фасона.
Весь месяц Надя работала, не разгибая спины, а по вечерам возилась с племянником. Он уже узнавал её и с визгом просился на руки, когда она возвращалась с работы. Надя всем сердцем привязалась к Николаше и радовалась, что у её ребёнка будет замечательный старший брат.
Данила вёл себя, как настоящий мужчина: заботился, помогал и ничего не требовал. Понимал, что она ещё не готова ему довериться. Чем больше Надя его узнавала, тем больше ценила: было в нём глубинное понимание порядочности, нетерпимость к подлости и обострённое чувство справедливости. И со старшими Кандауровыми Надя поладила. Не сказав ни слова, они приняли её в свой круг. Не жалели, не сюсюкали, не косились, а просто относились с уважением и добротой. В душу без спросу не лезли. Надя отвечала им тем же.
В Новый год после боя курантов Данила сделал Наде предложение, и в этот раз она не сказала «нет». Потянулась к нему, обвила руками за шею и легко поцеловала. Он улыбался, словно выиграл миллион в лотерею.
Всей семьёй вышли на улицу запускать фейерверки. Смеялись, обнимались и во всё горло кричали «Ура!», когда над головой расцветали красные и зелёные огненные хризантемы. Желали друг другу счастья, любви и здоровья. Взрывали хлопушки и выписывали бенгальскими свечами круги и восьмёрки.
Вдаль уходила ледовая переправа. По обочинам торчали колышки – чтобы путники не сбились с дороги. Надя всмотрелась в тёмное пространство между заснеженным озером и бархатно-звёздным небом и увидела одиноко мерцавший огонёк. Словно звёздочка упала на берег острова. В монастыре Новый год не праздновали, но какой-то монах стоял на другом конце переправы с фонарём. Возможно, ждал гостей. Возможно, собирался в путь. А, может быть, смотрел на фейерверк и думал о чём-то своём.
Глава 48. Послушание. Глеб
Глеб
Он долетел самолётом до Петрозаводска, а оттуда доехал до Юшкино на междугороднем автобусе. Пассажиров было много, но все вышли по дороге: на конечной высадились только он да древняя бабуся с ведром клубники. Он оглянулся по сторонам: автостанция, почта, книжный магазин (заколоченный, с провалившимися ступеньками) и «Юшкины продукты». Ни людей, ни машин, словно вымерло всё, лишь ветер гонял по пыльному шоссе конфетный фантик. Небогатые дома скрывались за чахлыми берёзками, вдалеке в лучах заходящего солнца поблёскивало озеро, во дворах перегавкивались собаки. Вот уж точно край земли.
Глеб зашёл в продуктовый и тут же наткнулся на Данилу Кандаурова – парня, мечтавшего жениться на девочке, которая провела в постели Глеба прошлую ночь. Жаркая, совсем неопытная, податливая. Он до сих пор чувствовал тяжесть белокурой головки на своём плече и тонкие пальцы, обводившие крестик.
Как страстно и мучительно он её хотел…
Данила взглянул на посетителя и вытер руки о передник, в котором выкладывал на витрину колбасу и сосиски. Красивый парень (красивее, чем на фото, которое разыскала Марта), молодой, сильный и с внимательным прищуром. Как сторожевой пёс, он сделал стойку на чужака:
– Могу я чем-то помочь?
– Мне нужно в монастырь, – сказал Глеб.
– Они никого не пускают.
– Меня пустят, я старый знакомый отца Сергия. Не знаешь, у кого можно взять лодку?
Данила с подозрением его оглядел, но Глеб был одет неброско: джинсы, футболка, рюкзак. На голове – бейсболка с длинным козырьком, на носу – солнцезащитные очки. Ничто в нём не выдавало ни род занятий, ни цели приезда, ни места, откуда он приехал. То ли хипстер-богомолец, то ли праздный турист.
– Ладно, – решился Данила, видимо, не посчитав Глеба опасным. – Я собирался отвезти им продукты, могу тебя захватить. Приходи через полчаса к причалу.
Глеб посидел у воды, разглядывая домишки вокруг озера. В одном из них выросла Надя Сорокина. Воображение рисовало маленькую девочку, бегавшую по берегу и разбрасывавшую фантики от конфет. Может быть, один из них до сих пор тут валялся. Или, подхваченный ветром, летал по деревне из края в край – выцветший, измятый.
Лучше не думать. Девочки больше нет – есть женщина, которая в ближайшие дни сделает аборт. А вчера она пришла к мужчине и предложила себя – с таким бесхитростным великодушием, с каким голодного приглашают разделить трапезу, или уличному музыканту кладут в шляпу непомерно крупную банкноту. Призналась в любви. Стояла перед ним обнажённая, дрожа от собственной смелости. Мысли неудержимо возвращались к событиям ночи. Вряд ли она любила его, скорее, искала тепла и поддержки у единственного человека, который её не обманывал. А вот он её любил. И она его – обманывала, если этим простым словом можно описать тот чудовищный Эверест лжи, который она между ними воздвигла.
Но разве изголодавшийся откажется от хлеба, даже зная, что хлеб отравлен?
– Поехали, – позвал Данила, сгрузив в лодку несколько картонных коробок. – Но если монахи тебя не примут, мне придётся отвезти тебя обратно. На острове не оставлю. А то один остался, а ночью стал орать, чтобы его отвезли обратно. Монахов напугал, ногу в темноте вывихнул. – Данила подождал, пока Глеб запрыгнет в лодку, и оттолкнулся от берега веслом.
Харон Юшкинский. Примет ли он свою невесту, когда узнает, что с ней случилось в Москве?
– Не волнуйся, проблем не будет.
* * *
Отца Сергия Глеб узнал не сразу: длинная борода поседела, спина сгорбилась, только глаза остались прежними – серыми, ясными, понимающими. Как у бывшего бандита могли быть такие глаза? Глеб замешкался, не зная, то ли припасть к руке настоятеля в благоговейном поцелуе, то ли как-то иначе выразить уважение, но тот сам пошёл навстречу. Порывисто обнял и спросил:
– Приехал таки, малёк?
– Приехал, Юра, – вырвалось у Глеба.
– Ну, ну, ну… – тихо сказал отец Сергий, заметив, что крестник плачет. Погладил по голове, как в детстве, когда Глеб рыдал от тоски по родителям и несправедливости суда. – Пойдём ужинать, я форели наловил. Знаешь, тут отличная рыбалка, ты обязательно должен порыбачить.
* * *
Глеб познакомился с монахами, которых было семеро, не считая отца Сергия. Они показали ему монастырские постройки: деревянную церквушку со встроенной колокольней, купола которых накренились друг к другу, словно желая дотянуться крестами, покосившийся барак, где жили братья, да хозяйственные сараи, где хранились инструменты и урожай картошки и яблок. Все здания заросли кустарником, вплотную к ним подступал густой еловый бор. За церковью из земли торчали короткие пеньки, и Глеб не сразу догадался, что это верхушки могильных крестов. За несколько столетий земля просела и утащила в свои ледяные глубины тела праведников.
Он перекрестился и зашёл в церковь. Кое-где монахи укрепили полы и подпёрли балками провисавший потолок, но в целом создавалось впечатление, что церковь непригодна для использования. Того и гляди купола сложатся и обрушатся на головы молящихся.
– Вы тут молитесь? – спросил он.
– Мы везде молимся, – ответил отец Сергий, – но паломников на остров не пускаем. Только изредка местных.
Стало понятно, почему монахи жили затворниками: здесь просто-напросто опасно находиться.
После ужина отец Сергий позвал Глеба в свою комнату пить чай со смородиновым листом. Поставил на стол миску с сушками. Не торопил, не выспрашивал. Глебу показалось, что ему снова тринадцать, и он сидит напротив единственного в мире человека, способного понять и разделить его боль.
– Мой сын сбил женщину, – сказал Глеб. – Он был под воздействием препаратов, значительно превысил скорость и проехал на красный свет. Женщина умерла.
Отец Сергий перекрестился.
– А я… – сказал Глеб и остановился. Он хотел рассказывать честно, не выгораживая себя, но это оказалось сложнее, чем он думал. – Я должен был заявить в полицию и отдать им улики, но я подставил другого человека – парня, который у нас работал. Он взял вину на себя, и я его защитил. Решил дело миром. Мой сын не понёс никакого наказания, а я превратился в преступника. Я сделал то, с чем поклялся бороться, когда был ещё школьником. Предал себя и свои принципы. Отмазал убийцу…
Его голос дрогнул, он закрыл лицо рукой. Переждал спазм в горле и продолжил:
– Но это ещё не всё, отец Сергий. Я переспал с девушкой…
И тут речь ему отказала. Он открывал рот и не мог издать ни звука. Отец Сергий пришёл ему на помощь:
– Чувствуешь вину перед женой?
– Нет, я уже давно думал о разводе, – ответил Глеб. – Я поручил своей помощнице начать бракоразводный процесс, так что вопрос супружеской измены меня не беспокоит.
– Тогда в чём твои затруднения?
– Эта девушка, – с трудом выдавил Глеб, – родная племянница моей жены. А ещё она… Беременна от моего сына.
Отец Сергий опустил голову и долго смотрел в чашку с чаем, словно на дне были написаны правильные ответы на подобные признания.
– Ты раскаиваешься? – наконец спросил он у Глеба.
Тот горько усмехнулся:
– Нет. Если бы я мог повернуть время вспять, то снова бы защитил Рафаэля и переспал с Надей. Я не раскаиваюсь, Юра, и от этого мне плохо и страшно. Я не знаю, как жить дальше. Помоги мне.
– Мне нужно помолиться, жди меня здесь, – сказал отец Сергий и вышел из комнаты.
Он вернулся через час и сел напротив Глеба:
– Ты знаешь, почему я ушёл в монастырь – тогда, двадцать лет назад?
– Ты сказал, грехи замаливать.
– А какие именно, ты когда-нибудь задумывался?
Глеб покачал головой:
– Нет, но я всегда думал, что ты совершил много чего нехорошего. Что у тебя были причины удалиться от мира.
– Ты прав, я был вором и бандитом. Я совершил много злых поступков, но никогда не отнимал чужие жизни. Но двадцать лет назад я взял на себя этот грех. Убил человека – преднамеренно, собственноручно и хладнокровно.
Ледяные мокрицы скользнули по спине. Ужас выглянул из тёмных уголков кельи.
– Кого ты убил? – хрипло спросил Глеб.
– Того парня в туалете ночного клуба. Он был совершенно невменяем и собирался сесть за руль. Я давно караулил подходящий момент – и вот он настал. У меня было с собой всё необходимое, я предложил ему – и он не отказался. Я дал ему шприц, а потом наблюдал за агонией. И когда он умер, я закрыл ему глаза и ушёл из клуба. Никто меня не заподозрил.
Волосы на теле Глеба встали дыбом.
– Ты убил ради меня!
– Ради справедливости, Глеб. Я взял на себя роль судьи – и это главный мой грех.
Глеб ощутил, как слёзы потекли по щекам. Он наклонился и поцеловал руку отца Сергия. А тот сказал:
– Назначаю тебе послушание: ты проживёшь в монастыре год и будешь трудиться над его восстановлением. После этого получишь отпущение грехов и моё благословение. Ты согласен?
В душе плеснулась чистая радость.
– Конечно! Спасибо. Я с радостью исполню послушание.
Он был не просто согласен – он хотел этого! Прожить здесь, на острове, целый год в трудах и простых человеческих заботах – без непристойных и разрушительных желаний, без сделок с совестью, без ощущения собственной подлости и ничтожности. Он нуждался в этом послушании и с благодарностью его принимал.
– Отец Сергий, у меня есть два вопроса.
– Задавай.
– Первый: могу я съездить в Коробельцы и поговорить с Маратом Еникеевым? Я считаю, что он должен платить алименты Любе Сорокиной. Так будет правильно.
Отец Сергий кивнул:
– Давно пора с ним поговорить. Какой второй вопрос?
– Мне хочется восстановить церковь и подворье. Могу я закупить материал и нанять бригаду строителей? Я не к тому, что хочу отделаться от тяжёлой и грязной работы, я собираюсь вкалывать наравне со всеми, просто нам нужна помощь профессионалов. Мы должны заново отстроить церковь, иначе она рухнет и зашибёт кого-нибудь из братьев.
Отец Сергий поскрёб бороду и сказал:
– Будь по-твоему, малёк.
* * *
А поздней осенью он увидел Надю.
Он возвращался с почты с бандеролью, которую прислала Марта, и заметил на противоположной стороне площади беременную девушку в пуховике и берете с помпоном. Она поскользнулась, а её спутник бережно её подхватил. Сначала Глеб узнал Данилу Кандаурова, а потом сердце пропустило удар и болезненно зачастило. Рядом с Данилой шла Надя – румяная и улыбчивая, с маленьким круглым животом. Пуговка юшкинская, глупый малёк. Ребята были вместе, как Глеб и советовал. И ждали пополнения.
Надя посмотрела ему в лицо, но не узнала в худом бородатом послушнике блестящего московского адвоката. Да Глеб и не хотел, чтобы она узнала. Он даже с Данилой избегал общения, чтобы не бередить старые раны. Глеб отвернулся и пошёл к озеру, молясь только о том, чтобы не грохнуться замертво на льду переправы и не смутить покой Надюши Сорокиной. Или уже Кандауровой?
После этого случая он не покидал остров. Лишь иногда выходил на берег и всматривался вдаль, где, едва различимые в морозной дымке, стояли деревенские домики. А в праздники, когда в монастыре прекращались работы и монахи отдыхали, он надевал белую рубашку – самое драгоценное и прекрасное, что у него было.
Глава 49. Вера
Лето выдалось жаркое. Ещё в мае сыпал снег и подмораживало по ночам, а в июне установилась тёплая погода, и неделя за неделей светило солнце. Ни дождя, ни ветра, ни бесконечных штормов. С озера сошёл лёд, ледовая переправа истаяла и превратилась в водный путь, и Данила смог наконец-то повидаться с отцом Сергием. Надо было крестить Верочку, которой исполнилось уже три месяца. Монахи завершили реконструкцию церкви, но не спешили открывать её для прихожан. К счастью, делали исключения для знакомых юшкинцев – а Данилу и Надю они хорошо знали: Данила обеспечивал бесперебойную поставку продуктов, а Надя выросла на глазах отца Сергия.
Надя сшила дочке крестильный наряд: длинное белое платьице, отделанное рюшами и атласными бантиками, и кружевной чепчик. Девочка выглядела как фарфоровая куколка, если у фарфора бывает такой изумительный смуглый оттенок. Блестящие карие глазки, розовые губы и поразительно правильные черты лица превращали её в красавицу. Честно говоря, Надя не встречала девочки красивее. Любаша полностью разделяла это мнение, и даже Николаша зачарованно любовался сестрой.
Надя отчётливо видела в чертах Веры её отца, но люди, не знавшие Глеба Громова, уверяли, что малышка – копия Данилы Кандаурова. Ему нравилось это слышать, он расплывался в улыбке и приосанивался. Данила относился к Вере как к родной.
В лодке мама спросила:
– Может, и басурманчика нашего заодно покрестим? А что? Два раза плавать не придётся.
– Нет, – отрезала Любаша. – Покрестим, когда сам попросит.
Они приехали на остров вшестером: мама, Любаша с сыном, Надя с Верочкой и Данила. Любаша собиралась стать крёстной матерью для племянницы, а крёстного отца найти не удалось. Надя не захотела приглашать друзей Данилы – она хотела в крёстные исключительно отца Сергия, но тот мягко, но непреклонно отказался. Пояснил, что сан не позволяет ему быть восприемником, хотя Надя подозревала, что отцу Сергию достаточно своего малька. Того, кого он крестил ещё до монашества.
* * *
Они стояли со свечами в руках и слушали молитвы отца Сергия. Любаша держала Веру, чьё роскошное платье свисало чуть ли не до пола, мама прижимала к груди Николашу и косилась на монахов, выстроившихся чёрной стеной у иконостаса. Как будто мелкому «басурманчику» в стенах православной церкви могло что-то угрожать. Пахло ладаном, горячим воском и сухими сосновыми досками. Церковь сказочно преобразилась – восстала из руин и засияла ликами святых и золотыми окладами. Даже отец Сергий надел белую парчовую ризу с вышитыми крестами. Вера заворожённо разглядывала блестящего незнакомого дядьку и улыбалась. Надя прислонилась плечом к Даниле. Тот ощутил её волнение и украдкой пожал пальцы.
Отец Сергий освятил воду в купели и продолжил молиться. Все повторяли «аминь», а монахи с чувством подпевали настоятелю. От их пения на глаза наворачивались слёзы. Да и в целом обряд оказался очень трогательным: Надя впервые присутствовала на крещении.
– Разденьте малышку, – попросил отец Сергий, протягивая руки к Вере. – Она уже держит головку?
– Да, нам уже три месяца, – гордо ответила Надя.
– Хорошо.
Отец Сергий перехватил ребёнка под животик и поднёс к купели:
– Крещается раба Божия Вера во имя Отца, – он окропил её святой водой, – и Сына, – снова окропил, – и Святого Духа, – в третий раз окропил. – Аминь!
Вера взвизгнула, когда по спинке побежали капельки воды, и радостно засучила ножками. Надя всхлипнула и прижала руку к губам, боясь расплакаться. Её девочка стала христианкой. Вере надели крестик, завернули в большое белое полотенце и вручили крёстной матери.
– Подождите, как «три месяца»? – растерянно спросил один из монахов.
Ещё улыбаясь, с глазами, полными слёз, Надя обернулась к нему. Это был тот самый монах, которого они с Данилой встретили осенью около почты, только теперь борода стала длиннее, а скулы ещё острее. Она по-прежнему его не узнавала. Выходит, Данила не ошибся: в монастыре появился новенький. Но его голос, тембр, интонации… Где она могла их слышать? Почему они кажутся такими знакомыми и родными? Надя вытерла слёзы, из-за которых всё расплывалось перед глазами.
– Вера родилась в марте, – произнесла она, вглядываясь в лицо монаха.
Кто он такой? Пусть скажет что-нибудь ещё! Она должна услышать его голос.
– Ты всё-таки родила от Рафаэля? – спросил он с безграничным сочувствием и невероятной, какой-то нечеловеческой проникновенностью.
Словно ангел спустился с небес и задал ей самый важный вопрос: от кого она родила своё дитя? Только один человек имел право спрашивать. Только одному она могла сказать правду. Это было похоже на удар ножом в сердце. Надя пошатнулась. Колени ослабели, перед лицом заплясали назойливые серебристые мушки.
Как же она раньше его не узнала? Почему не догадалась, куда он уехал? Ведь всё было ясно как божий день. Всё на поверхности, всё на ладони! Даже их последний разговор был о грехах и искуплении. Куда ещё он мог отправиться после крушения своей жизни, как не к крёстному отцу? У него ведь больше никого не осталось.
Всё это время он жил здесь – в Юшкино.
На другом конце ледовой переправы.
Это здесь он искал и обрёл смысл жизни.
Принял монашеский постриг.
Всё равно что умер.
В голове зашумело, свечи вдруг поплыли вбок, а иконы приблизились. И Надя прошептала, глядя в лица святым:
– Это твой ребёнок, Глеб. Других мужчин у меня не было.
И осела без чувств на руки Данилы.
