Текст книги "Пуговка для олигарха (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава 43. Бедная путешественница
Надя содрала чулки в привокзальном туалете, швырнула их в урну. Туда же отправилась банковская карта с отступными от Глеба. Она не возьмёт эти деньги! Помощь от чистого сердца она бы приняла, но возмещение морального вреда… Или как это называется у юристов? Нет, это унизительно и позорно – брать деньги за ночь любви и потерянную девственность!
Она погнула карточку в разных направлениях и расцарапала монеткой чип и номер счета – чтобы хитрые московские мошенники не воспользовались адвокатскими миллионами. Выбросила карту и вытерла руки о джинсы, словно грязные деньги могли запачкать пальцы. Заглянула в кошелёк: там лежало всего несколько сотенных купюр. Денег на билет до Коробельцев не хватало. Если бы хватало, Надя махнула бы рукой на сумку с одеждой, которая стояла собранной в коттедже, да и уехала бы, в чём была. Слава богу, паспорт она взяла с собой в больницу.
Но теперь надо было выкручиваться.
Она вздохнула и набрала номер Юсуфа. Не хотелось тревожить его в очередной раз, но выхода не было. Он знал, какая операция ей предстоит, поэтому ответил быстро. Спросил с беспокойством в голосе:
– Надя? Что случилось? С тобой всё в порядке?
Если исходить из того, что ей удалось сберечь свои внутренние органы в целости и сохранности, то да, она была в порядке. А если вспомнить, что она носила ребёнка от мужчины, который бросил её после единственной ночи, – то не очень.
– Всё хорошо, Юсуф, – ответила она, – не беспокойся. Просто мне нужна твоя помощь. Привези, пожалуйста, сумку, которая стоит в моей спальне, и полторы тысячи рублей. Я сейчас на Ленинградском вокзале, мне не хватает на билет до Коробельцев. А когда я приеду домой, то верну тебе деньги на карточку.
– Ну о чём ты говоришь, даже не думай! – возмутился Юсуф. – Конечно, я тебе помогу. Жди меня, я приеду вечером. Сейчас не могу отпроситься, но как только освобожусь – сразу же приеду на вокзал! Не беспокойся.
– Только не рассказывай обо мне никому, ладно?
Он помолчал, обдумывая просьбу. Спросил:
– Ты что, сбежала от Паулины Сергеевны? Она тебя ищет? Ты скрываешься?
– Нет, что ты! Она в курсе, что я уезжаю. Просто мы поругались, и я не хочу с ней встречаться.
Юсуф ответил:
– Понимаю. Жди меня.
Надя вышла на улицу подышать свежим воздухом. Накрапывал мелкий дождик, ветер трепал косички. Июньская московская жара сменилась июльской сыростью. Надю обтекали толпы людей, а она чувствовала себя мальком в аквариуме, набитом хищными голодными рыбами.
Как получилось, что она возвращается домой с ребёнком от мужчины, который не собирался на ней жениться? Как она это допустила? Где ошиблась? Почему погубила себя?
И самое главное – как она посмела влюбиться в того, кого любить грешно?
– Не стой на дороге, раззява! – толкнула её злобная тётка с торбой на колёсиках.
Надя отпрянула, попятилась, и её снова внесло в вестибюль вокзала – спиной вперёд, да так, что она едва удержалась на ногах. Она выбралась из толпы, развернулась и увидела иконы. Здесь? Посреди нескончаемых потоков людей с рюкзаками, чемоданами и баулами? Посреди гомона, выкриков на иностранных языках и объявлений о прибытии поездов?
Она пошла к храму. Остановилась на пороге и пригладила растрёпанные волосы. Может ли она зайти в храм с непокрытой головой и в джинсах? Пахло ладаном, несколько старушек переговаривались у прилавка со свечами и книгами. Очень хотелось подойти к иконам. Пусть она и грешница (прелюбодеяние – раз, лжесвидетельство – два), но ведь не совсем пропащая душа? Одна из старушек заметила Надины сомнения и сказала:
– Иди, иди.
– Да я без платка.
– Лучше зайти в храм без платка, чем пройти мимо, – ответила она.
– Наверное, вы правы, – с облегчением сказала Надя, – спасибо.
Она подошла к иконе, лежавшей на аналое, всмотрелась в лицо святого – седого старца с невыразимо печальными глазами.
– Это Николай Чудотворец, – сказала бабушка.
– А какие чудеса он делал?
– Разные. Моряков спасал во время шторма, трём бедным девушкам дал денег на приданое, чтобы они смогли выйти замуж. Помогал путешественникам, сиротам, детям. Про Санта Клауса слышала?
– Конечно.
– Это и есть Николай Чудотворец.
Надя перекрестилась и поцеловала икону. Может, Санта Клаус и ей поможет? Она бедная путешественница, полусирота, и ждёт такого же бедного ребёнка-полусироту. Без помощи им не выжить.
Надя поблагодарила старушку и вышла из храма. В голове чуть прояснилось. Какой смысл себя пилить? Что сделано, то сделано. Возможно, она нигде не ошиблась – ведь она сама пришла к Глебу по зову музыки и сердца. Возможно, она не погубила, а сберегла себя – не будь ребёнка, она лежала бы сейчас на операционном столе, а светила хирургии вырезали из неё органы. И если она жива и здорова благодаря малышу – разве сможет она причинить ему вред? «Избавься от ребёнка», – сказала тётя. Вот уж дудки!
Она снова пересчитала купюры в кошельке и сделала важные покупки: Любаше – зеркальце с Кремлём на обороте, маме – магнитик на новый холодильник, который она наверняка купила из денег, заплаченных московской сестрицей, а себе – сочную и ароматную шаурму около метро. За двести рублей можно было купить целую курицу, но выбирать не приходилось. Впрочем, шаурма показалась Наде пищей богов – ещё бы, она не ела с прошлого вечера!
Юсуф появился незадолго до отправления поезда – вбежал на вокзал, беспокойно озираясь по сторонам. Надя издалека ему помахала. Они купили билет – Юсуф не пожалел денег на купейный вагон, хотя Надя протестовала и называла неразумным такое транжирство, вручил сумку с вещами и большой, тёплый на ощупь, пакет с провизией от Нины. Из пакета головокружительно пахло самсой с бараниной, пловом и ещё чем-то вкусным. Побулькивал термос, стучали бутылки с водой и морсом.
– Зачем столько еды? – возмутилась Надя, когда они вышли на перрон. – Завтра утром я буду дома!
– Попутчиков угостишь, – ответил Юсуф и заглянул в окна поезда, как будто рассчитывал увидеть там попутчиков. – Или сестрёнку свою, если останется.
Надя коснулась его руки:
– Спасибо тебе, Юсуф. И маме передай мою благодарность. Вы очень хорошие люди.
Он улыбнулся:
– Ты тоже хорошая. Знаешь, сегодня Марта приходила.
– Да, она вчера упоминала, что у неё есть дело к Полине.
Юсуф кивнул:
– Как раз об этом я и хотел поговорить. Я случайно оказался рядом и услышал разговор Марты и Паулины Сергеевны. Не подумай, я не подслушивал, просто нас с мамой никто не стесняется. Хозяева даже голос не понижают.
Раздалось громкое сообщение, что Надин поезд отправляется через пять минут. Провожающих просили выйти из вагонов. Заметивших подозрительные бесхозные сумки просили обратиться к проводникам или полицейским. Пассажиры засуетились и начали прощаться.
Юсуф подождал, пока голос в динамиках стихнет, и продолжил:
– Я подумал, тебе интересно будет услышать новости.
– О тёте? Прости, Юсуф, но нет. Я надеюсь, что никогда больше не услышу о Полине. Я вычеркнула её из своей жизни. Для меня она умерла.
Он нахмурился и посмотрел на Надю, пытаясь понять, что произошло между тётей и племянницей. Надя выдержала этот взгляд. Не рассказывать же Юсуфу о том кошмаре, который она пережила в клинике? О некоторых вещах лучше молчать или посвящать в них только самых близких – любимых сестёр, например.
– Прощай, Юсуф, – сказала Надя. – Приезжай в Юшкино, когда захочешь! У нас летом здорово – рыбалка, ягоды, грибы. Будешь моим гостем!
– Береги себя, Надежда.
Он стоял на перроне и махал рукой, пока поезд не уехал.
Глава 44. Возвращение домой
В Коробельцах Надя сошла с поезда и пересела на маршрутку. Чем ближе она подъезжала к дому, тем тревожней становилось на душе. Она уезжала отсюда месяц назад – воодушевлённая, радостная, беззаботная. Жизнь казалась тропинкой, убегавшей в цветущий луг, и сулила прекрасное будущее.
А возвращалась она обманутой, разочарованной и униженной. Да не одна, а с малышом. Сёстры Сорокины снова станут объектом насмешек: старшая принесла в подоле – и младшая туда же! Мама будет ругаться, Любаша расстроится до слёз, а Данила Кандауров открестится от неё обеими руками и перестанет здороваться в магазине.
Ей придётся ещё усерднее гнуть спину за швейной машинкой, чтобы обеспечить столько народу. Шить не по десять комплектов в день, а по пятнадцать или даже двадцать. И лебезить перед Маратиком. Когда маршрутка промчалась мимо его дома в Коробельцах – добротного жилища, окружённого крепким двухметровым забором, за которым прятались курятник, коровник, крольчатник, ухоженный огород и товарный склад, Надя невольно вспомнила о словах тёти. Как ни гнала она их из памяти, как ни пыталась считать клеветой, чудовищная правда заползла гадюкой в сердце – и теперь от неё не избавиться. Эта боль останется на всю жизнь. Каким-то образом тётя увидела то, на что Надя и её мать закрывали глаза много лет. В то, что мама знала про Любашу и Марата, Надя поверить не могла. Разве нормальная женщина допустит такое? Разве отдаст свою дочь на поругание?
– Остановите у дома около озера, – попросила Надя, и водитель резко затормозил.
Она подошла к крыльцу. Сделала несколько глубоких вдохов. В такое время они обычно завтракали – хлебом и самой дешёвой колбасой. Потом Надя садилась шить, мама занималась хозяйством, а Любаша слонялась по дому в ночной рубашке и грызла сухарики с чесноком. Так проходили их дни.
Надя толкнула дверь и, нагнувшись, чтобы не треснуться лбом о притолоку, вошла в дом. Мама и Любаша сидели за столом и обе вскинули головы. Что-то изменилось. Во-первых, дом сиял чистотой. Во-вторых, появились новые вещи – холодильник, телевизор, ковёр на полу и шторы! А, в-третьих, на завтрак мама с Любашей ели блины с красной рыбой и пили ароматный чай с лимоном. В вазочке лежали не привычные карамельки, а «Птичье молоко» и «Белочка», а около Любаши стояла миска с клубникой. Неужели они за месяц растрынькали все деньги тёти Поли, уплаченные за дурочку-племянницу? Совсем ничего не отложили?
И вдруг Надя заметила, что в углу нет швейной машинки!
– Мама, а где моя машинка? – с ужасом спросила Надя.
Как она заработает денег, если не на чем строчить простыни и наволочки? И куда делись рулоны китайской ткани, разъедавшей пальцы? Как они выживут, если она лишится работы? Пока мама судорожно глотала блин и запивала чаем, Наде ответила Любаша:
– А тебе больше не нужна машинка! Ты сможешь учиться на швею или даже поехать поступать в Петрозаводск. Ты свободна, Надюша! Рабство закончилось!
– Как это закончилось? А кто будет шить бельё для Марата?
– Да пусть сам и шьёт, если ему надо! – засмеялась Любаша.
Последний раз Надя видела её такой весёлой в далёком детстве. Когда был жив папа.
– Что случилось, пока меня не было? – спросила Надя и присела за стол.
Улыбка слетела с лица Любаши:
– Ты знаешь, кто отец моего ребёнка?
Надя не стала врать:
– Недавно узнала. Если бы узнала раньше, то зарезала бы его сонного ночью.
Любаша махнула рукой, словно не хотела разговаривать о горьком прошлом:
– Так вот, две недели назад он примчался весь взмыленный и перепуганный. На него наехала какая-то контора – то ли юристы, то ли бандиты, то ли областная прокуратура. Короче, кто-то серьёзный. Они раскопали на него кучу компромата и пообещали посадить на пятнадцать лет, если он не оставит меня в покое.
– Юристы? – тихо повторила Надя. – А откуда они узнали про Маратика?
Любаша пожала плечами:
– Понятия не имею. Да какая разница, главное – он от меня отстал! А самое лучшее знаешь что?
– Что?
– Эти люди заставили Маратика платить мне алименты до восемнадцатилетия ребёнка! По тридцать тысяч каждый месяц! И запретили общаться с ребёнком без моего разрешения. Я о таком счастье даже не мечтала! Я как услышала об этом, так сразу швырнула в него швейную машинку – всё равно она раздолбанная была. И ткань эту вонючую! И его мерзкое золотишко, которым он надеялся меня задобрить!
– Но кто же эти люди… – размышляла Надя. – Он не сказал? У него нет никаких догадок?
Она знала только одного человека, который мог догадаться о том, какие отношения связывали Любашу и Марата, и который имел возможность посадить извращенца на пятнадцать лет. Две недели назад он скрылся из Москвы в неизвестном направлении – и не исключено, что отправился прямиком в Коробельцы. Но зачем? Помочь незнакомой девушке? Такой бескорыстный и благородный поступок не укладывался в голове.
– Марат считает, что перешёл дорогу другим производителям постельного белья.
– А не надо было так сильно демпинговать, – с умным видом вставила мама.
Кажется, потеря дружка её не расстроила.
– Короче, это передел рынка пододеяльников! – заключила Любаша. – А у тебя какие новости? Как поживают наши московские родственники? Почему ты не позвонила? Мы бы тебя встретили.
– У меня? – переспросила Надя, собираясь с духом. Выпалила: – Тётя Поля хотела забрать у меня матку, чтобы родить мужу ребёнка, но у неё ничего не получилось. Оказалось, что я беременна, и врачи не смогли провести трансплантацию. Мы устроили в больнице драку, а потом я уехала на вокзал.
– Что? Не верю! – воскликнула мама. – Полька не могла так поступить с родной племянницей!
– Ещё как могла. Она крутила роман с нашим папой и родила от него Рафаэля. Он – наш единокровный брат!
Надя не планировала выкладывать правду, та сама из неё вырвалась. Мама крякнула и захлопала глазами, а Любаша спросила о самом главном:
– А от кого ты беременна?
– Неважно, – ответила Надя, – он меня бросил. Перевёл, правда, на карточку несколько миллионов, но я её выбросила. Сама рожу и сама воспитаю.
– Миллио-о-онов?! – у мамы от удивления округлились глаза.
А Любаша вновь задала правильный вопрос:
– Ты его любишь?
– Люблю. Но это пройдёт. – Надя не выдержала и заревела: – Пройдёт же, правда? Это же не будет длиться всю жизнь?..
Любаша подошла, и неловко, боком, обняла Надю.
– Чш-ш, я о тебе позабочусь, я же твоя старшая сестра. Хочешь клубники?
Глава 45. Не жалею
Очень скоро Надя успокоилась. Московские воспоминания – и страшные, и горькие, и сладкие, и постыдные – отступили под натиском повседневных хлопот. Любаша купила в рассрочку швейную машинку и подарила её Наде. Та маялась от безделья, не зная, куда приложить руки, и до слёз обрадовалась подарку.
– Спасибо! Я помогу тебе выплачивать кредит!
– Не вздумай! – отрезала Любаша. – Я твоя старшая сестра! Могу я хоть раз в жизни сделать тебе нормальный подарок?
– Ладно, тогда я нашью пеленок и распашонок для твоего малыша! И конверт на выписку. И тебе халатик для роддома.
Надя накупила бязи, фланели и ситца, и за пару недель сшила приданое для малыша. А ещё расклеила на автобусной станции, почте и «Юшкиных продуктах» объявления о том, что берётся шить и ремонтировать одежду. К удивлению Нади, появились первые клиенты. Обычно заказывали всякую мелочовку – переделать старые джинсы в юбку, подшить шторы или поставить заплаты на детские штаны, но случались и более серьёзные заказы. Одна девушка из обеспеченной семьи собиралась замуж и хотела, чтобы её подружки по западной традиции надели платья из одинаковой ткани. Она видела подобное в свадебном журнале – и ей так понравилось, что она согласилась оплатить пошив. Подружки удивились невестиному расточительству, но на предложение согласились, только им лень было ездить в город на примерки. А тут подвернулась Надя: и денег просила меньше, и жила рядом, и если не понравится – обещала бесплатную переделку. Так что к сентябрю Надя подрядилась сшить пять розовых платьев – разного фасона, но из одинаковой ткани. Она погрузилась в поиск выкроек, выбор ткани и расчёт метража. Дело предстояло новое и сложное. Много денег оно не сулило, но кое-какую репутацию помогло бы заработать.
Приходил Данила Кандауров, хотел поговорить, но Надя сослалась на занятость. Она бы пообщалась с ним, не будь она беременна. А так придётся сказать правду, выслушать гневные вопли и оскорбительные замечания. Рано или поздно Данила узнает, что она вернулась из Москвы в положении, но пусть это случится попозже. Не сейчас, когда она так уязвима и растеряна. Надя малодушно откладывала объяснение с парнем, который считал себя её женихом.
– Ты держишь его на привязи, как собаку, – сказала Любаша. – Не говоришь ни «да», ни «нет», оставляешь надежду, что у вас что-то получится.
– Нет! – возмутилась Надя. – Я даже не заигрываю с ним, он сам сюда таскается.
– Когда ты ему всё расскажешь?
– Скоро. А почему ты спрашиваешь?
– Просто жалко человека.
– С чего бы? Может, он тебе нравится?
– Может, и нравится, – вздохнула Любаша и опустила взгляд на свой гигантский живот. Вот-вот рожать. – Он самый толковый парень в Юшкино.
– Кто, Данила? Да он же неисправимый хулиган! В десятом классе разгромил ларёк с сигаретами, продал соседскую козу дачникам, послал матом военрука.
– Ошибки молодости! Надюша, не нам его судить. Можно подумать, мы чистенькие и невинные.
– Ну так-то да, – согласилась Надя, – но мне всё равно нравятся более спокойные парни. Отличники и умники… Если хочешь – забирай Данилу себе, мне не жалко.
Любаша только фыркнула. В августе она родила здорового мальчика. Назвала Николаем с подачи Нади: та рассказала о храме на вокзале. Надя предложила крестить Николашу, но Любаша отказалась:
– Кто знает, может, он вырастет и захочет стать мусульманином? Нехорошо получится.
– Но ты же не записала Марата отцом!
– Так и что? Вдруг мусульманская кровь победит христианскую, и Николаша станет татарином?
Надя всмотрелась в белокурого бутуза с нежнейшей розовой кожей и голубыми глазами:
– Что-то не похож он на татарина… Надо у отца Сергия спросить.
Кроме этого Наде хотелось задать монаху и другие вопросы, – например, про его крестника Глеба Громова, не появлялся ли он в окрестностях несколько недель назад? – но братия забаррикадировалась на острове и с утра до ночи реставрировала храм. Из города к ним приехала бригада строителей и плотников – до жителей Юшкино доносились визг пил и беспрестанный стук молотков. Данила только и успевал переправлять на лодке ящики с продуктами: муку, растительное масло, геркулесовую кашу. Несколько раз привозили стройматериалы – да не простые, а подороже: карельскую берёзу, сухостойную сосну. Видимо, монахи затеяли что-то грандиозное.
– И где они раздобыли столько денег на восстановление храма? – размышляла мама. – Ящик с пожертвованиями, который стоит на почте, постоянно пустой. Оно и понятно, на какие шиши спонсировать религию, если работы нет? Туда разве что бабушки с пенсии кидали.
– Я тоже кидала, – сказала Надя, – то десять рублей, то двадцать.
– Ну вот, значит, на твои деньги они и строятся. Жулики в рясах.
* * *
Накормив и укачав Николашу, Любаша села за кухонный стол, где Надя возилась с розовым муслином. Мама уже ушла спать в свою комнату. За окном плескалась чернота, лишь над островом висел бриллиантовый серп луны.
– Ты же понимаешь, что деньги того парня, с которым ты… встречалась, – аккуратно начала Любаша, – до сих пор на твоём счёте? Неважно, выбросила ты карту или нет.
– Понимаю. Надо сходить в банк и отправить их обратно. Дошью платья подружкам невесты и съезжу в Коробельцы.
– Это окончательное решение?
– Да.
– А ты не думала, что он будущему ребёнку их перечислил, а не тебе?
– Он не знал про ребёнка.
– Но предполагать-то мог? От секса иногда рождаются дети.
– Но не в том случае, когда девушка беременна.
– Ты о чём? – удивилась Любаша.
– Когда мы с ним… Ну, ты поняла… Он думал, что я беременна от другого человека. Поэтому деньги и ребёнок не связаны. Он просто откупился от меня, чтобы не выглядеть подлецом в собственных глазах, – вот и всё. Я у него не единственная была.
Любаша погрузилась в глубокую задумчивость, глядя в окно. Потом спросила:
– Ты когда-нибудь расскажешь, кто он такой, и что между вами произошло?
– Когда-нибудь расскажу.
– Ты жалеешь, что была с ним?
Надя воткнула иголку в ткань и отложила шитьё. Подумала над вопросом сестры и честно ответила:
– Нет, не жалею. А ты?
Жалеешь ли ты, что мамин хахаль рассмотрел своими сальными глазками твою юную красоту?
– Сначала жалела, даже умереть хотелось, а сейчас – нет. У меня есть Николаша, есть ты, есть деньги и свобода. Я давно не была так счастлива. Я просыпаюсь – и мне жить хочется.
Глава 46. Лёд и позёмка
Николаша рос милым и здоровым мальчиком. Он с аппетитом кушал, гулил, улыбался маме, тёте и бабушке и крепко спал. Но при одном условии: если в доме не стрекотала швейная машинка. Надя пробовала совместить графики работы и сна Николаши, но это было сложно: график Николаши зависел от его желания поспать и не подчинялся никакому режиму. Надя урывала часик-другой работы, когда Любаша вывозила сына на прогулку, но клиенты подстраиваться не желали и высказывали недовольство.
Наде не хотелось терять небольшой, но стабильный заработок. К апрелю, когда у неё самой появится малыш, неплохо бы поднакопить деньжат. Алиментов Маратика хватит на скромную жизнь для всей семьи, если пореже покупать красную рыбу, копчёную колбасу и шоколадные конфеты, но Надя привыкла рассчитывать только на себя. Ей нужна была личная финансовая подушка. К деньгам Глеба она прикасаться не планировала. Она съездила в Коробельцы и попыталась вернуть сумму обратно. У операционистки возникли затруднения, и она отправилась на консультацию к начальству. Через полчаса к Наде вышел управляющий филиалом, горячо пожал ей руку и сообщил, что она не сможет оформить возврат: счёт, с которого поступили денежные средства, закрылся ещё в июле. Управляющий предложил Наде сформировать инвестиционный портфель, чтобы сберечь и приумножить капиталы. Надя отказалась. Ей нужно было с кем-нибудь посоветоваться – например, с Мартой. Или отцом Сергием.
К сожалению, отец Сергий был недоступен. Перед ледоставом с острова уехала ремонтная бригада, и монахи остались в одиночестве. Судя по всему, они занимались внутренней отделкой церкви. Иногда в сухие холодные дни ветер доносил до Юшкино незнакомый мелодичный перезвон. Похоже, монахи отстроили колоколенку и повесили новые колокола. Надю так и подмывало отправиться в монастырь – посмотреть на церковь, поговорить с отцом Сергием. Раньше она не исповедовалась и не знала, разрешается ли монахам принимать исповедь, но зато он мог дать совет. Она – грешница, он – служитель церкви, давать духовные наставления – его обязанность. После всего, что произошло в Москве, душа жаждала очищения. Растущий животик и потребность защитить малыша заставляли Надю искать поддержки у бога.
* * *
– В том сарае, где «Юшкины продукты», сбоку есть пристройка с отдельным входом, – сказала Любаша. – Они там устроили склад консервов, но помещение можно переделать в ателье.
Надя взглянула на сестру:
– Я вам мешаю?
– Вовсе нет! Просто ты не можешь до скончания века прятаться от Данилы. Он сегодня ночевал в машине.
– А я при чём?
– Так машина стояла напротив нашего дома. Поговори с ним, попроси помощи и не строй из себя ледяную королеву. Если он тебя любит, то простит. Или, хочешь, я с ним поговорю?
– Нет! – испугалась Надя. – Я сама.
Она пошла в «Юшкины продукты» вечером, когда мама Данилы оставляла магазин на сына, а ручеёк покупателей иссякал. В такое время заходили только любители ночной жизни – беспризорные подростки, маргинальные элементы и залётные чужаки. Звякнул колокольчик на входной двери, Данила обернулся. Уронил и рассыпал по прилавку коробку с вермишелью.
– Кажется, у нас завелась крыса-гурман. Грызёт «Бариллу» только в путь, а дешёвые макароны не трогает, – пробурчал Данила, собирая горстями вермишель и не глядя в лицо Наде.
Она явственно ощутила его волнение. Этот мальчик, которого она считала заядлым хулиганом, боялся на неё посмотреть. Она подошла к прилавку, сняла перчатки и помогла сгребать рассыпанное. Их пальцы соприкоснулись, и Данила схватил Надю за руку:
– Почему ты кинула меня?
– Ну что ты такое говоришь? Мы даже не встречались.
– Ты пообещала, что мы поговорим на эту тему, когда ты вернёшься из Москвы.
Возможно, что-то подобное и прозвучало, но на самом деле она никогда не собиралась встречаться с Данилой или выходить за него замуж.
– Прости, если считаешь, что я тебя обманула. Я пришла сказать, что мы не можем быть вместе. Не приходи к нам больше и не ночуй в машине около дома. Это глупо. Соседи будут болтать.
– Я люблю тебя.
А она любила Глеба Громова.
– Данила, не надо…
– У тебя кто-то есть?
– Нет.
– Я тебе противен?
– Да нет, ты нормальный. Дело не в тебе.
– А в чём?!
Он смотрел на неё тёмными блестящими глазами, так похожими на глаза человека, которого она не могла выкинуть из памяти. Она думала о нём каждый божий день. Вспоминала каждую ночь.
– Данила, у нас ничего не получится. Я жду ребёнка.
У него сделалось такое лицо, словно она сморозила глупость. Он скептически хмыкнул, мол, да-да, так я тебе и поверил. Глядя ему в глаза, Надя расстегнула молнию на пуховике и выставила четырёхмесячный животик, обтянутый свитером.
Данила осознал, что она не шутит. Уставился на живот, как на крысу, которая прогрызла дырку в его сердце и сожрала нечто драгоценное. Концы губ опустились в горестной гримасе, скулы окаменели, а глаза потухли. Надя поспешила застегнуться.
– Кто он? – хрипло выдавил Данила. – Кто этот… – он разразился страшной бранью, напугавшей Надю сильнее, чем налитые кровью глаза и игравшие желваки. – Это твой брат? Рафаэлло московское? Я убью его!
Надя отступила к двери, мотая головой:
– Нет, нет, это не он…
– А кто? Если он порядочный человек, то почему его нет рядом с тобой? Сбежал? Бросил беременную девушку? Трусливое ничтожество! Я найду его и грохну! Размажу в пыль!
– Он не виноват, Данила, – мягко, с бесконечным сожалением сказала Надя. – Я сама к нему пришла.
– Не выгораживай его! – заорал Данила, размахнулся и ударил по разорванной пачке «Бариллы». Вермишель полетела в разные стороны, как снег во время метели. – Почему ты его защищаешь?!
Надя выскочила на улицу и перевела дух. Она ожидала, что Данила расстроится, но не предполагала такого взрыва. Дома она обо всём рассказала Любаше. Та спокойно ответила:
– Хорошо, что вы поговорили. Он простит тебя, вот увидишь.
* * *
Она оказалась права. Спустя месяц Данила заявился к ним с ящиком, полным свежих фруктов. Яблоки, груши, апельсины и виноград. Поставил ящик на стол и сказал:
– Это для детей и беременных женщин. – Покосился на Любашу и прибавил: – И для кормящих тоже.
– Спасибо, – сказала Надя.
– Ещё я сделал небольшой ремонт в пристройке. Принёс стол и несколько стульев, починил окно. Теперь там тепло, светло и можно работать. Могу перетащить твою машинку прямо сейчас.
Надя с укором глянула на сестру, а та сделала вид, что внезапно заинтересовалась рисунком на обоях. Любаша часто выгуливала Николашу около «Юшкиных продуктов»: в деревне негде гулять с коляской, кроме центральной улицы. Выходит, и с Данилой успела пообщаться.
– Спасибо.
– Пойдём посмотришь, как я всё устроил.
Надя встала из-за машинки. Разогнулась, держась за поясницу. С последней встречи живот вырос ещё больше, даже в верхней одежде стало затруднительно его скрывать. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем юшкинцы догадаются о её положении и начнут строить догадки об отцовстве. И без того некоторые клиентки заподозрили неладное, хотя Надя тщательно драпировалась в многослойные одежды собственного дизайна.
– Данила, если будешь ходить со мной по деревне, все решат, что ты – отец ребёнка, – честно предупредила Надя.
– А разве не я? – с вызовом спросил Данила. – Я заткну любого, кто скажет, что это не так.
В носу у Нади защипало. Данила Кандауров оказался рыцарем, а не хулиганом.
* * *
Дорожки схватились льдом, в ногах путалась позёмка, и Надя оперлась на руку Данилы. Как влюблённая парочка или молодые супруги, они дошли до магазина, привлекая любопытные взгляды земляков. «Ты глянь, Кандауров и младшая Сорокина гуляют под ручку!». Надя не горбилась и не пыталась спрятать живот. Рядом с Данилой она чувствовала себя защищённой. Пусть она и не любила его, но он её любил – сильно любил, по-настоящему, раз принял с ребёнком. А ей так хотелось тепла и защиты.
В центре деревни она заметила монаха в чёрной рясе. Он быстрым шагом вышел из почтового отделения и направился к озеру, где с ноября проложили ледовую переправу. Чёрный подол хлестал по длинным ногам и развевался от ветра. Под мышкой монах держал бандероль. Что-то в его облике показалось Наде знакомым. Отец Сергий?
– Отец Сергий! – крикнула Надя. – Подождите, мне надо с вами поговорить!
Он резко обернулся. Короткая густая борода скрывала лицо, только глаза горели под чёрной скуфьей, словно угли на снегу. Это был не отец Сергий. Надя поскользнулась, и Данила подхватил её, оберегая живот, словно тот был стеклянным и мог разбиться от любого неловкого движения. Монах пристально наблюдал за ними, пока Надя не восстановила равновесие. Потом развернулся и скрылся за деревьями.
– Ты его знаешь? – спросила Надя.
– Мне кажется, я видел его летом… Новенький, наверное.
